|
– Это не моя мама, – сказал Ваня.
– Скажи как следует, – Галина Николаевна отодвинулась от стола и нависла над ним.
В своем белом халате она была похожа на сугроб.
– Ну что ты? Опять забыл? Мы же учили дома, – мамин голос обычно звенел, как колокольчик, особенно, если она нервничала, но сейчас был глухим, – Галина Николаевна, за мной пришла мама. Можно мне пойти домой? Скажи сам.
Уголки губ мальчика дрогнули, словно он не мог решить, улыбнуться ему или заплакать.
– Иди уж, – воспитательница махнула рукой, – Четыре года, а мамка все за него рот открывает.
– Не шалил? – мама успела провести рукой по его волосам, когда он протискивался к выходу.
– C Мироновым паровоз не поделили, и на занятиях вертелся, – Галина Николаевна говорила громко, чтобы было слышно и в раздевалке.
– Вань, – мама села рядом на скамеечку, – Ну что мне с тобой делать? Настанет уже день, когда я приду, а мне скажут, что все было хорошо?
Он не ответил.
– Что на обед было? Гороховый суп? – она ткнула пальцем в засохшие желтые потеки на футболке. Ты все съел?
Мама всегда задавала много вопросов: когда приходила за ним, и сегодня тоже.
Ваня кивнул и достал из шкафчика ботинки. С обувью, комбинезоном и шапкой он справился сам, мама помогла только с молнией и шарфом.
На улице стемнело, под ногами хлюпал смешанный с темной водой снег. Не разгоревшиеся в полную силу фонари светили тусклыми, зеленоватыми пятнами. Забрызганные грязью автомобили медленно проплывали по дороге, как большие неповоротливые рыбы на морском дне. Ване хотелось заплакать.
Можно было бы сказать маме, что он ее любит. Обычно она отвечала, что тоже любит, до Луны и до Марса, и до всех других планет, о которых никто не знает, и еще немного дальше. От этого бы стало тепло и радостно, и все тоскливые чувства бы ушли.
– А бабушка где? – вместо это спросил он.
– Дома.
Теперь ее голос звенел, тем самым колокольчиком, который Ваня любил больше всего на свете – до Луны и всех других планет, но звон его тут же распался, рассыпался на противные тонкие звуки, словно рядом вилась туча голодных комаров. В ушах зашумело, навернулись слезы. Он попытался вытащить ладонь из маминой, но пальцы держали его очень крепко.
Он поднял голову. Голубой куртки не было, вместо нее вверх уходил резиновый зеленый плащ, над воротником качалась серая, покрытая чешуей и наростами голова. Острые зубы в три ряда растягивали белые губы. Затянутые мелкой сеткой глаза, размером с тарелку, переливались фиолетовым и смотрели вниз, прямо на мальчика.
– Тебе все равно никто не поверит, – равнодушно сказало существо, – Пойдем, нам пора.
Ваня не ответил.
Фонари сменили цвет на мертвенно-белый.
|
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
