Клуб "Преступление и наказание"

Вы говорите загадками… И почему "видимо"?

Ксати, немного фантастики… Думаю, музыка этой группы больше всего соответствует вещам Азимова… "Второе Основание"!

https://www.youtube.com/watch?v=jdyto5rf0HU

Я, кстати, не думаю, что будет похоже на Айзека Азимова. Точнее - буду очень удивлен, если такое случится. Поэтому - очень жду продолжение. Кажется, тут намечается крупная форма.

Чарльз спустился в кухню. Хотелось курить, кофе и удавиться.

Курить он бросал уже четыре раза, последний даже успешно, но после Аргентины, где приходилось дымить по две пачки в день, все нужно было начинать сначала.

Он порылся в аптечке, стоящей на обшарпанном холодильнике. То ли отделу здоровья и безопасности снова урезали финансирование, то ли заведующая им мисс Финч, несгибаемая старая дева шестидесяти трех лет, передавала ему привет, но содержимое бежевой пластиковой коробки с нарисованнм красным крестом на ней оказалось крайне лаконичным: таблетки от похмелья, леденцы для горла, мазь от прыщей, упаковка презервативов и антиникотиновый пластырь. Расшифровывать издевательское послание тайно влюбленной в него мегеры он не стал.

В холодильнике нашлось полпинты обезжиренного (точно мисс Финч) молока, дюжина яиц и жестяная банка ветчины. На кухонном столе стояла кофе-машина сложной конструкции. Все ее металлические детали сверкали, словно начищенные только вчера. Прозрачный контейнер был доверху заполнен свеже обжаренными зернами. Кофе вышел горький, ароматный и очень крепкий, но упавшее настроение так и не выправилось.

“Вы бы могли высечь меня”.

Голос Айви прозвучал в его голове так явственно, будто она шептала ему эти слова прямо в ухо. Чарльз зажмурился, пытаясь мысленно вызвать ее образ. Ничего не получалось. У него была фотографическая память и феноменальное внимание к деталям. Он мог назвать, количество пуговок на ее зеленом платье (из второй сверху торчал почти незаметный кончик выбившейся ниточки), под каким углом заглажены складки на доходящем до колен подоле, пробу золота тонкого браслета на ее левом запястьи. Помнил ее запах: смесь горького мёда, малины и луговых трав – так пахло на пасеке у его деда в Висконсине, но совершенно не мог увидеть черты лица. Они то таяли вдалеке, то расплывались, приближенные настолько, что не разглядеть, словно кто-то настраивал в его голове подзорную трубу.

Он попробовал еще раз, но вместо Айви теперь видел принцессу из книги сказок: растрепанные после сна волосы, кружевной воротничок ночной рубашки у тонкой шейки, припухлые от беспокойного сна глаза с дрожащими от обиды ресницами и капризно изогнутые губы – избалованная особа, днем раньше притащившая в университетскую библиотеку старинную чернильницу.

Глухое раздражение поднялось, как пена у собирающегося сбежать кофе. В любое другое время Чарльз принял бы случившийся инцидент за милую оплошность очаровательной, но неловкой девушки, повод для приятного знакомства, но сейчас он чувствовал зарождающуюся ярость: намеренно нарушенные правила (а Айви, он был уверен, нарушила их специально) требовали обязательного наказания.

Он мог бы не удивляться. Комитет кроме чистых рубашек и антиникотиновых пластырей часто обеспечивал нужными нейронадстройками.

Ковать мечи и орала в образе кузнеца и сетовать, что молодежь нынче олово от свинца отличить не может. Писать php-коды вебсерверов, сидя в душном опенспейсе it-конторы в Бангалоре и пребывать в унынии, что от майонезных сендвичей снова изжога. Чертить карты военных походов, путая право и лево, осуществлять обряды экзорцизма, не засмеявшись, переворачивать плод во чреве матери, заставив себя не мыть руки. Верить в Бога, ненавидеть коммунистов, платить женщинам за секс, любить родину – каждое новое умение, каждая внедренная точка зрения, каждая подсаженная эмоция ощущались поначалу чужеродно, как тесная одежда с чужого плеча или неровно отшлифованная пломба в зубе. Со временем, конечно, привыкалось и переставало мешать.

Сейчас ему ничего не мешало. И раздражение, и едва ощутимая ярость, и справедливый гнев принадлежали только ему. Не вечно взмочаленный, уставший, почти перегоревший на работе Стэн Смережински из отдела когнитивных разработок внедрял в него нужную нейропрограмму, а сама Айви была источником этих чувств. Дерзкая, нахальная, своевольная Айви.

Ему вдруг остро захотелось увидеть, как она плачет. Он никогда не был любителем женских слез. Они вгоняли его в ступор. Он мог галантно предложить платок и сказать изящную шутку расплакавшейся даме, чтобы вызвать улыбку, мог крепко обнять или мягко утешить, проявить участие. Внутри же всегда оставался равнодушным, застывал покрытым инеем дубовым поленом.

Но не с Айви.

Желание ее слез было сродни жажде: пересохший заброшенный колодец в темном дремучем лесу затребовал воды.

Он действительно бы ее высек. Прутом. Срезал бы несколько так кстати растущих в его заросшем саду, и высек до настоящих слез, которые не сдержать, а потом запретил бы спать на животе и всхлипывать во сне. Но все это было бы после того, как он вдумчиво бы побеседовал с Айви о причинах, заставивших ее намеренно нарушить правила, раз уж Комитет молчит.

Он взял телефон, нашел в кармане клочок бумаги и набрал ее номер.

“Добрый вечер, мисс Простите Я Пролила На Вас Чернила. Надеюсь, моя записка найдет вас в добром здравии. Не хотите ли завтра выпить со мной кофе в книжном магазине Вотерстоун? Вышла книга моего хорошего друга про математику жизни и смерти. Хочется ревниво взглянуть”.

Чарльз перечитал. Сообщение вышло в меру дурацким и витиеватым. Он нажал кнопку “отправить”.

Дом совсем выстыл, по комнатам гулял сквозняк, в окно спальни, выходящей на задний двор, скреблись ветки кривого ясеня. Резкий ветер размазывал по стеклу капли дождя, разбегающиеся короткими дорожками. Пиликнул телефон.

“Хочу”, – коротко и капризно писала его принцесса на горошине.

Это было еще до того как я стал понимать тексты. Думаю просто хотелось отличаться от большинства.

Очень жаль, что нет комментариев к этому отличному тексту. Ну хорошо, что хоть мы с Сальвадором следим за развитием сюжета.

Хотелось кофе, курить и удавиться.
Story of my life.