Клуб "Преступление и наказание"

Замечательное начало.

Даже не хочется придираться к мелочам типа того, что в последовательности фраз "высечь меня. Это же Оксфорд" я не вижу логики, равно как и не могу придумать, что может соответствовать в английском языке выражению "тебя, то есть Вас" .

Остальные 99.99% рассказа очень хороши - прекрасно написано, интригующе, оригинально, непредсказуемо и потенциально очень тематично.

Только одно смущает - темп написания и публикации. Ах, как много на этом форуме начатых и незаконченных интересных рассказов....

Чарльз соврал. Доктор Кит Ейтс, читающий лекции в университете Бата, автор книги “Математика жизни и смерти”, не являлся ни его другом, ни близким приятелем. Они никогда не были знакомы и вряд ли бы стали. Маниакально захваченный отнюдь не новой мыслью, что весь мир подчинен математике, числам, их последовательностям, уж слишком нудно бубнил Ейтс банальные факты, которыми можно было удивить разве что детсадовцев. Его бы да к ним в отдел планирования, там бы ему наглядно показали, как работает механизм неслучайных случайностей.

Чарльз честно выслушал восемнадцать минут его выступления на ютубе, борясь с постоянным желанием провалиться в сон. На встречу он хотел придти подготовленным, и теперь, вертя в руках увесистый том в твердой обложке, недоумевал, кто по собственной воле захотел бы выложить за такую муть двадцать фунтов.

Айви не опоздала ни на минуту. Ровно в одиннадцать она вошла в книжный магазин. Он зря опасался не узнать ее, помня, как память издевательски перетасовала карты, подсунув ему нарисованный любителем Ганса-Христиана Андерсена образ. Забранные в хвост волосы, джинсы, белые кеды, кашемировый свитерок, сияющие глаза, мягкая улыбка – сегодня она не была не похожа ни на какую сказочную принцессу, скорее уж на студентку факультета искусств или средневековой литературы.

– Привет! – она протянула руку, – Очень рада встрече. Обещаю сегодня не проливать на вас ни чернил, ни кофе.

Ее ладонь оказалась прохладной и совсем утонула в огромной его. Отпускать ее не хотелось.

– Привет! И я рад, – он с удивлением понял, что говорит совершенно искренне.

Вчерашние злость и раздражение растворились в аромате ее духов – все тот же горьковатый мёд, малина и луговые травы. На мгновение ему почудилось зеленое море из цветущего клевера и маргариток и гудение пчёл.

– Мне кажется ваша ревность должна быть удовлетворена, – смешно сморщив нос, Айви кивнула на книгу в его руке, – Вы точно смогли бы лучше.

– Пожалуй. Только не говорите, что вы ее уже прочли, – он театрально свел брови к переносице.

– Я посмотрела выступление на ютубе, чуть не уснула. Такое претенциозное занудство, будто муху заперли в спичечном коробке… – начала она, но тут же осеклась.

– Ой, простите, что я несу! Ваш хороший друг - несомненно талантливый ученый. Он проделал фундаментальный труд и…

Чарльз рассмеялся.

– Первый вариант мне понравился больше. Давайте сунем этот фундаментальный труд на какую-нибудь полку и уже выпьем кофе?

– Давайте. Но тут шумно. Может, возьмем кофе с собой и прогуляемся до реки? Сегодня чудесная погода, а у меня случайно есть все для пикника, – она повернулась, чтобы показать висящую на плече круглую сумку из плетеной соломы.

– Завтрак на траве… Вы любите Берроуза? – зачем-то спросил Чарльз.

– Не голый же, – Айви взяла его под руку, – Идемте.

Она тащила его заполненными толпами улицами, ныряя в поток, как маленький катер, выводящий многоэтажный паром из бухты. Чарльз даже не сопротивлялся.

– В Бодлианской библиотеке снимали Гарри Поттера, вы знаете? – щебетала она без умолку, – В Дивините Холле.

Он почувствовал себя школьником, который учил, но забыл. Стэн Смережински, злой, дерганный гений, ваяющий террабайты кода для каждой операции, фанатично уделял внимание социо-культурному контексту и вряд ли был бы рад найденному багу.

– Нет, не знаю, – Чарльз решил, что справится сам.

– И в библиотеке герцога Хамфри, и в некоторых колледжах. А в таверне, которая называется Turf, снимали сцены из Хогсмида. Помните, где они пили сливочное пиво? Вам какая часть больше всего нравится?

– Боюсь, что я не смотрел ни одной.

– Понимаю, – Айви кивнула.

– Вы из тех, кто предпочитает канон. Книги, – она перехватила его непонимающий взгляд, – Уважаю вашу позицию, но не разделяю. Фильмы по-своему тоже хороши. Может, это даже отдельная вселенная, со своими образами, картинками, атмосферой. Все это в чем-то не совпадает с первоисточником, но в них тоже есть волшебство. Я очень люблю первую часть – настоящая сказка.

Она говорила взволнованно, жестикулируя свободной рукой, несколько волнистых прядок выбились из прически, на скулах расплылись два розовых пятна. Выглядело это неожиданно трогательно, и Чарльз тут же дал себе слово, что посмотрит все части, даже если они будут так же зубодробительно скучны, как лекция Кита Йетса о математике и коровах.

Они дошли до ботанического сада. Чарльз думал, что Айви захочет расположиться там или на большой лужайке возле колледжа Крайст-черч, но она вела его дальше, вдоль узкой речки, по которой студенты катали туристов на лодочках, похожих на венецианские гондолы. Он очень надеялся, что Айви не придет в голову, экзаменовать его на географические названия.

– Это Чаруэлл, – она будто прочла его мысли, – Но мы идем к Темзе. Почти пришли уже. Сейчас только перейдем мостик. Обожаю это место.

Она вывела его к лодочным ангарам, расположенным на самом берегу. На темно-зеленой, как платье в котором она была вчера, воде едва заметно глазу покачивались прямоугольные платформы-пристани. Чарльз помог ей спуститься на одну из них и сам сел на парапет.

Айви достала из сумки сендвичи в вощеной бумаге, виноград, коробку шоколадных трюфелей и миниатюрную бутылочку просекко.

– Ветчина, сыр, листовой салат, хлеб с разными семечками, – перечислила она, протягивая ему один из свертков, – Надеюсь, у вас нет аллергии? Но я забыла стаканчики. На сноба вы не похожи, значит, будем пить так.

Жадная чайка примостилась рядом, кося немигающим взглядом в сторону еды, с другой стороны покряхтывая приковылял выводок диких гусей. Две любопытных утки и селезень пытались вскарабкаться на платформу, чуть поодаль от них нарезала круги большая рыбина.

“Не хватает только бобров, семейки енотов и барсука”, – подумал Чарльз, прикидывая, как разделить сендвич на всех.

– Экая вы диснеевская Белоснежка, – намешливо сказала Айви, – Не переживайте, их нельзя кормить ни хлебом, ни ветчиной, ни сыром, ни даже виноградом.

Он хотел отшутиться, сказать что-нибудь про ее дерзость, и вообще, нужно вспомнить, что он позвал ее для серьезного разговора, но не смог найти в себе силы. Это тихое, в стороне от шума машин и туристов, место окутывало безмятежностью, как мягкий застиранный плед – тепло, сонно, не колется, только греет. Нежаркое солнце разбрасывало блики на спокойную воду, лодки с гребцами плавно скользили под размеренный мегафонный счет рулевого, Айви рассказывала что-то забавное про канадских гусей. Ее негромкий голос консонировал с нотой горького мёда из парфюма, пальцы были перепачканы шоколадом, волосы растрепались еще больше. Чарльзу захотелось ухватить ощущения этого момента, зачерпнуть их ладонью, сложить в карман пиджака и сохранить надолго.

– Ты знаешь, что таких, как ты в средние века сжигали на костре? – чуть было не ляпнул он банальность, но мгновенно одернул себя.

Потому что знал, что совсем не таких. И не сжигали, а…

Чарльз провалился в проклятый колодец собственной памяти.

Он помнил каждую по имени, хотя все они слились в один сплошной поток бледных, искаженных лиц с безумными глазами и бесформенных фигур в грязных нижних рубашках. Хватали без разбора, по доносу, навету, просто, чтобы развлечься. Избитые, оскверненные, они сходили с ума от ожидания пыток и с готовностью подтверждали любую ересь, подписывая себе смертный приговор. Обычные женщины, набожные, исправно посещающие церковь. Ведьм брать боялись – после случая, когда инквизитор луарский замучил двенадцатилетнюю девочку, дочку ведуньи из Онзена.

– Я не вижу ни податливости, ни кротости, дитя, – голос инквизитора сочился сожалением, – Но святая церковь поможет.

За истошным, отдающимся от подвальных каменных стен, визгом ребенка был слышен тошнотворный хруст костей в затягивающемся, хлюпающем от крови испанском сапоге.

Чарльз был простым клириком, ведущим протоколы допросов, наблюдателем без права вмешиваться.

Аврора. Ее имя он бы не забыл, даже если бы захотел. В последнюю ночь, когда ее полуживую, грязную, пахнущую засохшей кровью и собственными нечистотами, приволокли для очередных пыток, она, вывернувшись ужом из рук охраны, кинулась к нему, схватила его за руку и жарко зашептала: “Пожалуйста, я…”. Договорить ей не дали.

Девочка умерла за день до назначенной казни – ее приговорили к повешению за служение дьяволу и преступления против католической церкви.

Инквизитор луарский умер неделей позже, от грудной жабы. Личный врач объяснил возрастом, невоздержанностью в еде и работой в плохих условиях. Чарльз и еще несколько особо приближенных людей знали настоящую историю.

Ранним утром, до того, как инквизитора нашли мертвым, к нему в спальню впрыгнуло существо, гигантское уродливое земноводное, все в ядовитой слизи. Мерзко шлепая липкими лапами, жаба приблизилась к кровати и вспрыгнула инквизитору прямо на грудь. Она сидела на нем, придавив к перине, издавая страшный, утробный звук, не открывая рта. За этим урчанием и воплями инквизитора было слышно, как тошнотворно ломаются одно за другим его ребра, каждое в нескольких местах. Когда воздух в легких кончился и он не смог сделать вдоха, умереть он тоже не смог – ни от боли, ни от ужаса. Он рыдал, молил ее, но жаба сидела и смотрела ему в лицо. В ее немигающих глазах он явственно читал, что ни податливости, ни кротости ей все еще не достаточно.

Говорят, ее потом видели в Онзене.

Семь месяцев тогда оставалось до конца миссии. Вернувшись, Чарльз первым делом пришел к Крису Вуду.

– Вот этим я должен занимать? – он схватил его за воротник пиджака, приподнял над полом и прижал к стене, – Это моя работа?!

Крис не сопротивлялся, так и висел, как толстая мышь, прикнопленная к пробковой доске для записей, только делал короткие вздохи. Он очень хорошо знал, что именно хотел сказать Чарльз, орущий сейчас что-то нечленораздельное.

“Пожалуйста, пожалуйста, убери это из меня!!! Заставь меня забыть безумные от ужаса глаза всех этих женщин, их имена, звуки из крошащихся костей и рвущихся жил, их слезы, их вой, убери это из меня!!!”, - вот что на самом деле было в его крике.

– Простите, – Чарльз отпустил его, – Не знаю, что со мной. Прошу прощения. Я напишу рапорт.

– Сядь, – спокойно сказал ему Крис, расстегивая верхнюю пуговицу на рубашке, – Станет легче, парень. Не скоро, но станет. Ты привыкнешь. Или поймешь. Или и то и другое .

– Я не хочу привыкать к такому.

– Я знаю. Все пройдет, кроме этого, – Крис кивнул ему на руку, где до сих пор горело раскаленным браслетом прикосновение Авроры, – Такое, к сожалению остается. Но я попрошу мисс Финч организовать для тебя короткий рехаб…

– Все в порядке? – Айви осторожно дотронулась до него. Она смотрела на него серьезно и обеспокоенно.

– Да, – Чарльз постарался улыбнуться, – Чудесное тут место, погружает в задумчивость и созерцательность.

Айви нахмурилась, словно раздумывая над каким-то сложным вопросом.

– Вам хорошо? – ее рука безошибочно легла на пылающее место повыше запястья.

Даже сквозь плотный твид пиджака и хлопок рубашки, он чувствовал, как холодны ее пальцы, будто на страдающую обожженную кожу брызнули из анестезирующего баллончика. Ему захотелось, чтобы ее рука осталась так подольше.

– Мне хорошо, – абсолютно честно ответил Чарльз.

Читал и голова закружилась.
Вы реально, ведьма.

Он просто замечательный - изящный стиль вкупе с затягивающим сюжетом и тонким юмором сливаются в удивительный орнамент. Текст не читаешь, в него погружаешься с головой, таким ярким воспринимается его мир, выведенный точеными штрихами пера, и строишь предположения, как будут разворачиваться отношения Айви и Чарльза.

Мир в этом рассказе поражает, он такой наполненный, как большая картина, которую видишь целиком, а потом рассматривая ближе, видишь огромное количество маленьких деталей, таких же безукоризненно чётких.

Да...
Это хорошо. Это очень хорошо.
И драматургия очень кинематографична. Картинки и сценки - прекрасно расписаны и встают перед глазами.
Мне кажется, что получается - такой графический роман. Но это не должен быть взрослым комиксом в обычном понимании - потому что художник может накосячить с какими-то деталями, не совпасть с видением читателя - и это будет скверно.
Очень хочется узнать - что дальше. Если за россыпью чудесных изумрудов еще и скрывается большой бриллиант яркой и удивительной, неожиданной и волнующей истории, сюжета - это будет высший уровень.
А еще нравится послевкусие, после каждой главы, она плавает в голове, ты ее катаешь и это - очень приятное ощущение. Свежее, с привкусом дикого меда и полевых трав, как у аромата Айви.

Ведьма или нет, но околдовываете и завораживаете. Спасибо за продолжение!

Комитет молчал. Чарльз еще раз побывал на железнодорожной станции, убедился, что ячейка камеры хранения пуста и теперь бесцельно бродил по центру города. Он чувствовал себя незадачливым посетителем магазина, торгующего судьбами: выбирай какую угодно, но оплатить можешь, только если знаешь, в чем твое предназначение.

Это была задача Комитета – выдать задание, обеспечить легенду, занять агента, даже если дело заключалось только в ковырянии в носу. Ковыряние являлось бы санкционированным и приносило исполнителю не только физическое, но и моральное удовлетворение. Так думал Чарльз, уныло пялясь в витрины магазинов. За все годы работы подобных накладок еще не случалось. Главная трудность заключалась в том, что у агента не было возможности связаться ни с куратором, ни с кем из Комитета, на этом настояла Служба Безопасности, обеспечивающая защиту обеих сторон.

Искать дополнительные порталы, где бы могли оказаться сопровождающие документы, тоже не имело смысла, хотя Чарльз, честно говоря, испытывал большой соблазн облазить все более менее объемные дупла деревьев в парке Рэйли. Объяснить это желание он мог, но поостерегся бы. Чарльзом владела тайная страсть – чтение русской классической литературы. Фаворитами были романы (поэзию он не выносил) Пушкина. Он даже выучил по-русски фразу “Я не то, что вы предполагаете. Я не француз Дефорж, я Дубровский”, чтобы время от времени производить впечатление на дам. Но произносил ее с таким акцентом, что однажды в Москве его приняли за американского шпиона, и он месяц проторчал на Лубянке, где ему приходилось повторять ее сотни раз, но уже в других формулировках, пока Комитет не вытащил его.

Нагулявшись по улицам до гудящих ног и пустой головы, он решил покориться мысли, что от него сейчас ничего не зависит, и лучше спокойно воспользоваться передышкой. После их прогулки, Чарльз понял, что Айви совершенно не в курсе того, что происходит, но помнил свое обещание. Он зашел в первый попавшийся торговый центр, нашел в нем магазин электроники и купил себе ноутбук, а по дороге домой не забыл зарулить в супермаркет, чтобы взять запеченных куриных крылышек, кукурузных зерен и пива.

Крылышки и зерна он сунул в микроволновку, ноутбук подключил к беспроводной сети (пароль нашелся на задней крышке модема), матерясь и чертыхаясь разобрался, как работает Амазон, и к тому времени, как пиво охладилось, на мониторе замелькали первые кадры фильма “Гарри Поттер и Философский камень”. Чарльзу не терпелось узнать, что за сказка так взволновала Айви.

Он не помнил, как уснул. Сразу после финальных титров глаза стали слипаться, будто намазанные мёдом. Попкорн рассыпался, пиво намочило и без того грязный ковер, но Чарльзу было все равно. Он только натянул повыше плед, подумал, что завтра ему будет о чем поговорить с Айви и отключился.

Айви лежала в ванне. Горячая вода была выкручена на максимум, пушистая пена с ароматом лаванды уже давно перелезла за бортики и лежала на полу небольшими сугробами.

Вошедший как всегда без стука Каэтано выглядел блестяще, но несколько небрежно: новый, с иголочки смокинг был расстегнут, черная бабочка развязана и небрежно свисала с накрахмаленного воротника белоснежной сорочки, и только красная орхидея в петлице чопорно сохраняла строгий вид. В правой руке тлела зажженная сигарете, в левой он держал набитое льдом серебряное ведерко с торчащей из него бутылкой игристого вина, и два стеклянных бокала.

– Ты так поиздержался, что вынужден теперь подрабатывать официантом? – спросила Айви, глядя из-под опущенных ресниц, как он ступает блестящими пижонскими оксфордами прямо по пенным лужам.

Ей представилось, как он поскальзывается на черно-белых плитках и падает с высоты своего баскетбольного роста, размозжив голову о край раковины. Каэтано молча поставил ведерко и бокалы и закрутил кран.

– Должен же я как-то вертеться, пока ты выбираешь королевские номера по полторы тысячи фунтов за ночь, – Каи сел прямо на пол рядом с ванной, затянулся и бросил недокуренную сигарету в лед, – Давай отметим твой успех? Вдова Клико, урожай 1932 года.

– Ты же знаешь, я не пью эту кислятину. И о каком успехе ты говоришь? Еще ничего не сделано.

– Не спорь, – он осторожно взял в руки ее узкую ступню.

– Ты была великолепна, – нежно, будто касаясь лепестков цветка, он перецеловал каждый пальчик. Его твердые губы прошлись вверх по подъему до тонкой щиколотки.

Остановившись на секунду, он опустил руку в воду. Коленки и локти Айви покрылись гусиной кожей, словно в ванну высыпали лед из десятка ведерок для шампанского.

– Когда ты продолжишь, девочка? – ладонь Каэтано легла на внутреннюю часть ее бедра и по-хозяйски заскользила выше, – У нас не так много времени. Комитет вот-вот хватится его. Нужно торопиться.

– Дай Чарльзу набраться сил, Каи, прежде чем ему придется осуществлять наши планы, – ее голос звучал холодно и равнодушно, – Я не хочу рисковать.

– Ты редкая тварь, – пальцы больно впились в нежнейшую, шелковую на ощупь, плоть.

– Я да. Но мы оба знаем, что тебе это нравится, – ответила с его интонациями Айви и закрыла глаза.

Очень чувственно) и снято великолепно:) как историческую драму смотришь.
Айви - ещё и "4"?