Клуб "Преступление и наказание"

IV
Я думала, есть и нумерологическая подоплека:)

Каэтано ушел. Прежде, чем захлопнуть за собой дверь, он поправил ей одеяло и поцеловал в лоб. Айви замутило от его запаха: влажная почва, ржавый металл, подгнившие корни деревьев – будто в мерзлую землю старого кладбища воткнули лопату, чтобы вырыть свежую могилу. Она сделала вид, что спит, изнуренная многочасовым исполнением изощренно извращенных желаний. Его удаляющиеся шаги отдавались болезненным, бьющим по нервам звуком. Айви спрятала голову под подушку, чтобы не слышать его. Стоило бы выпить снотворное, но слишком знобило, чтобы выбираться из постели. Кошмаров она не боялась.

Ей всегда снился только один.

Длинный просторный коридор начальной школы тянется бесконечной дорогой, выложенной коричневым линолеумом. В солнечных лучах, по диагонали пересекающих путь, роятся пылинки. Со стен с любопытством пялятся вырезанные из цветного картона жирафы, слоны, бегемоты и мартышки. Стук квадратных каблуков мисс Кейси заглушает шорох маленьких черных туфелек. Полные пальцы с коротко остриженными ногтями держат девочку за плечо. Пахнущая овцами шерсть вязаного рукава учительской кофты колет щеку и ухо. Они идут и идут по этому длинному коридору, и Айви каждый раз хочется, чтоб они никогда не дошли.

– Посиди тут, – мисс Кейси показывает ей на ряд стульев, стоящих рядом с дверью в кабинет директора.

Айви садится. Она была тут только один раз, когда мама с папой записывали ее в школу. Послушным, вежливым девочкам, выполняющим все домашние задания, тут обычно делать нечего.

– Кто-то сегодня плохо себя вел? – мимо пробегает секретарь Амина со стопкой папок в руках.

Айви мотает головой.

В узорном стекле директорской двери видны только силуэты. Мисс Кейси машет рукой и показывает директору что-то большое и прямоугольное. Это розовый с бирюзовыми русалками рюкзак Айви, он раскрыт, из него торчат тетради.

Айви сидит долго, пока ни приезжают родители. У папы сердитый вид – его вызвали с работы, у мамы поджаты губы. Теперь они разговаривают вчетвером, но за закрытой дверью так и не слышно слов. Мисс Кейси выходит через несколько минут и наконец ведет Айви в кабинет, теперь она держит ее за руку.

Ее сажают у стены, родители на креслах возле стола директора. Они даже не оборачиваются. В руках у директора несколько выдранных из ее тетрадей листков. Он смотрит в них, но не читает – его очки лежат рядом.

– Мне не имели понятия, даже не предполагали, – мамин голос дрожит, директор смотрит на нее с сочувствием.

– Мы решим этот вопрос, – твердо, с деревянными интонациями говорит папа.

По дороге домой все молчат, Айви тоже, ее рюкзак так и остался в школе. Ей не страшно, немного обидно, что лишат мультфильмов и может карманных денег, непонятно за что.

Мама приходит к ней через час, в руках у нее простой мусорный мешок.

– Я должна была уделять тебе больше внимания, – говорит она с укором, будто это Айви виновата, что родилась третьим ребенком в семье Хэдли.

– У Джоша переходный возраст, Мелисса грубит и врет на каждом шагу, – мама методично кидает в мешок игрушки, книжки, альбомы, карандаши, все, до чего только дотягивается, – у Никки то свинка, то коклюш, то воспаление легких, Робби орет ночами с самого рождения, одна ты тихоня.

– Мама! – протестует Айви, когда из-под одеяла выдергивается ее заяц и тоже летит в мусорный мешок.

– Я тебе упустила, – говорит мама.

Голос у нее спокойный, без сожаления, но с каким-то смирением. “Ведь у меня остается еще четверо детей. Нормальных.” – будто говорит весь ее вид.

– Мама, я больше не буду, – на всякий случай тянет Айви.

– Конечно, не будешь, – мама смотрит на кровать так, словно ее средней дочери там больше нет.

Время для Айви замирает. Ей не хочется есть, не хочется пить, не хочется в туалет или хотя бы просто выйти из комнаты. И знать, что происходит, ей тоже почему-то не хочется.

Вечером к ней приходит Мелисса. Ей десять, у нее короткая мальчишечья стрижка и испачканный за обедом школьный сарафан. Крупные верхние зубы торчат из улыбающегося до грязных ушей рта.

– Во ты даешь, – восхищенно тянет она, – Вся школа на ушах.

– Почему?

– Мне нельзя тебе говорить, – Мелисса как всегда строит из себя невесть что, – Но завтра ты уезжаешь. Мама уже складывает твои вещи.

– Ты врешь. Мои вещи в шкафу, а мама забрала только игрушки. И я не знаю почему.

– Значит, поедешь так, – отмахивается сестра.

– Слушай, ты, как та девочка. Может тебя тоже запрут в психушку?

– Какая девочка? – у Айви вдруг все плывет перед глазами.

– По телевизору показывали. Больная, – Мелисса крутит пальцем у виска, – Ей тоже шесть, как тебе, она пыталась убить младшего брата и потом рассказывала об этом.

– Я никого не убивала, – шепчет Айви, – И не пыталась. Я вообще ничего не…

Утром мама дает ей обычное платье, а не чистую школьную форму, помогает надеть пальто и сама завязывает шнурки на ботинках. В машине она молчит и Айви тоже, всю дорогу до самого вечера, всю ночь в мотеле и половину следующего дня, пока они не приезжают на край земли, где за голыми деревьями с длинными ветками, за высоким каменным забором с кованными воротами, стоит старинный особняк. У него желтоватые от времени стены, увитые завядшим плющом колонны, темные окна и цвета мокрого мела галерея, тянущаяся, через весь фасад, как шрам на теле покойника.

Айви вопит так, что у нее самой закладывает уши, но мать, как никто умеет притвориться глухой.

Частная исправительная школа в Бейлкасле принимала девочек только с двенадцати лет, но для Айви сделали исключение. Одетых в серые сиротские платья девочек учили, наставляли и возвращали на пусть истинный. Айви завидовала каждой из них – они хотя бы знали за какие преступления оказались в этой тюрьме.

Ее даже поселили отдельно: самое дальнее крыло венчалось восьмиугольной башенкой, изнутри к ней вело только две не пересекающиеся с другими лестницы. Башня вмещала в себя две спальни, две больших ванных комнаты, столовую, библиотеку и Магдалину, приятную молодую женщину, поставленную присматривать за новой воспитанницей.

Кареглазая Магда с милыми ямочками на щеках и тонко выщипанными бровями смотрела на Айви как на диковинного, но опасного зверька, которого нужно держать в клетке. Сколько Айви ни пыталась заговорить с ней, в ответ получала только список правил и очередную цитату из Библии.

– Игрушки нельзя, – безучастно перечисляла Магда, – Рисовать нельзя. Запрещены краски, карандаши, тетради, ручки, бумага.

– И в школу?

– Тем более в школу.

– Как же я буду писать там?

– Писать ты не будешь, – твердо ответила Магда и посмотрела на Айви так, будто та спросила, как же она будет убивать людей.

Зато можно было читать. Магда никогда не заходила в библиотеку, и Айви, не помня себя, погружалась в книги, иногда не замечая, что они на неизвестных ей языках.

Три раза в неделю Магда водила ее на прогулку, а по воскресеньям на мессу в школьную часовню. После мессы она занималась воспитанием Айви. Так Магда это называла. Двенадцать ударов гибким хлыстом по раскрытым ладоням, а если, по ее мнению, Айви плохо себя вела, то и по голым ногам.

Не плакать Айви научилась всего через год. Смотреть Магде в глаза, когда та заносит для удара хлыст, через два.

Но Магда и не ждала ее слез.

– Этого хватит на неделю, – с чувством выполненного долга говорила она о вспухших розовых рубцах.

Библиотека оставалась спасением и утешением. Несгибающимися от боли пальцами Айви осторожно листала страницы очередной книги, меняя одну действительность на другую.

Часто перед сном ей представлялось, что она заколдованная принцесса, запертая злыми феями в высокой башне, в ожидании пока сильный принц не спасет ее из заточения. Но утром ее будила все та же Магда, а все сказки так и оставались за кожаными переплетами старых книг. Иногда она сочиняла свои истории, но записать было не на чем, и Айви их быстро забывала.

Кроме одного раза.

Ей было уже почти одиннадцать. Алой помадой (по пятницам Магда ходила на свидания), на большом зеркале, с трудом вспоминая, как пишутся буквы, Айви вывела несколько строчек.

Кровь, стекающая тонкими ручейками с металлической линейки и пальцев была такой же алой, и ей можно было написать куда более длинную историю, но Айви потеряла сознание еще до того, как Магда нанесла шестой удар.

Неделя в лазаретном изоляторе была мучительна. Не потому что болели криво наложенные швы и не потому что пришедшая проведать Магда шипела, что по возвращению Айви получит все остальные удары. В белой, пахнущей лекарствами каморке не откуда было взяться ни одной книге. Айви проплакала все дни – от тоски, страха, от безнадежности, от вечной неизвестности – никто так и не сказал ей за что она так наказана и когда это закончится.

“Я ни в чем не виновата”, – повторяла она себе, когда дверь ее больничной палаты распахнулась.

Более красивого человека Айви не видела в жизни. Белые, как снег волосы, черные, как ночь глаза, но смотрел он на нее таким жестким взглядом, что сразу стало понятно – его прислали по ее заблудшую душу, потому что дура Магда не справилась.

Айви не хотела, но только что высохшие слезы снова предательски потекли по щекам. Она оцепенела от ужаса. Страшные слухи о подвальном карцере, которым ее пугала Магда больше не казались выдумками. Темнота, лютый холод, голодные крысы, страшная смерть...

– Вот я и нашел вас, принцесса, – голос незнакомца оказался теплым и бархатным.

Он больше не смотрел на нее жестко, скорее скептически – одна бровь приподнята, губы изогнуты в ироничной улыбке, словно он ожидал увидеть кого угодно, но не заплаканную девочку в больничной рубашке.

– Меня зовут Каэтано.

Он спокойно вел ее по коридорам мимо разинувших рты медсестер, учителей, учениц, охраны, которая даже шагу не сделала, чтобы приблизится к ним. Его большая рука слишком больно сжимала ее ладонь, от куртки, которую он накинул ей поверх рубашки пахло мокрой землей, древесным мхом и подгнившими листьями. Стук каблуков подбитых железом ботинок отдавался бесконечным эхом по всей исправительной школе, которую неизвестно за что наказанная девочка покидала теперь навсегда.

Айви зажгла лампу на прикроватной тумбочке. В висках стучало, руки дрожали, дурнота подкатила к самому горлу, словно платформу, на которой они вчера с Чарльзом устроили пикник, раскачивали волны. Перед глазами стояло его искаженное от боли воспоминаний лицо, беспомощный взгляд, мелькнувшая в глазах тень облегчения, когда она дотронулась до него рукой…

Она сцепила зубы. Нельзя было подвести Каэтано. Она должна ему – он ее спас.

Ее вывернуло прямо на кровать.

Пронзительно, спасибо.

Рассказ очень интересный, в самом прямом смысле слова - интересно знать, что будет дальше, что это за Комитет, какие такие тёмные силы представляет Каэтано (итальянское имя вроде как намекает на мафию, и манеры это подтверждают, но что это за мафия, пока непонятно).

Прекрасно написано, в узнаваемом и неповторимом стиле автора, с замечательной игрой слов (хотя "жаба душит" в русском языке обычно означает всё же не совсем то, что описано здесь ).

Пока что (за вычетом фанфика Сальвадора) он читается как мейнстримный, не тематический. Тем более, что на фоне упомянутых в нём средневековых пыток обычная порка как-то теряется . Кстати, ведьм, насколько я знаю, сжигали, если они не раскаивались и не признавались, иногда душили, если раскаивались, но никогда не вешали, - но это мелочь, да я и могу ошибиться.

Некоторые непонятки возникают с возрастом Айви и временем действия. ТН в Англии, как автор, конечно, знает, отменены в 1998-м году даже в частных школах (в государственных в 1989-м), в Шотландии в 2000м, в Северной Ирландии в 2003м.
Либо Айви больше лет, чем можно предположить, либо действие рассказа довольно давно, либо школа была где-то в Штатах, но с чего бы... Ну, и наказание, уложившее девочку в лазарет, уже и до отмены ТН было бы уголовщиной, хотя как раз это мелочь - увы, в таких исправительных школах в своё время бывало и худшее, о котором даже писать не хочется, и всё замалчивалось. Чуточку странно ведут себя родители девочки, так легко после одного инцидента отправляющие её чёрт те куда, но опять же можно поверить, что люди бывают разные....

В общем, ждём продолжения - и дальнейших комментариев. Обидно, такая сильная вещь, а комментариев так мало.

Экспату и 13 от конфераньсье (есть такое слово?):
https://youtu.be/mr6Hk-DwI4U

Наслаждайтесь.

Очень интересная картина вырисовывается... Этот сюжет всегда заманчив и для читателя и для писателя: две больших силы: черный ангел и белый ангел (условно, конечно), которые так легко умеют управляться своими огненными мечами. И девочка, всем обязанная своему Люциферу, служащая ему, но не принимающая его. Как совершенно верно заметили выше - создается целый мир, в котором интересно наблюдать, как герои даже просто ходят, разговаривают, смотрят в окно, думают... Это, действительно, стремится развернуться в большую форму... в роман...
Уважаемая 13, а как у вас идет процесс, можете немного приоткрыть дверь в свою творческую кухню? Есть ли у вас в голове костяк? сюжет, который вы по ходу написания украшаете узорами, наращиваете мускулы и сухожилия, добавляете мяса, покрываете шелковистой кожей... Или (как бывает не так уж и редко) - вы выпустили в свет своих героев и они уже сами идут и делают то, что хотят делать по своему характеру - а вы идете следом и стараетесь успеть все записать? Иногда даже одергивая их ("эй-эй, Айви, не делай этого, пожалеешь") ??
Мне интересно. Буду признателен, если посчитаете возможным ответить.

Ночью пришел ураган. Ветер раскачивал провода, провисшие, как детские прыгалки, выкручивал и без того кривые ветви ясеней, бился в закрытые изнутри ставнями окна. Весь дом трещал и стонал, в дымоходах выло, словно кто-то умолял о пощаде.

Чарльзу снилось, что он трусливый поросенок Нуф-Нуф, бегающий в панике вниз и вверх по лестнице, из одной комнаты в другую. Цок-цок-цок – копытца на его кругленьких задних лапках выстукивают тревожный ритм, свитый в тугую спираль хвостик нервно подрагивает, нежные ушки трепещут. “Яблочко и веточка розмарина! Яблочко и веточка розмарина!”, – верещит он. Раскаленная на углях жаровня уже приготовлена к появлению волка, которому осталось всего пара выдохов, чтобы хлипкие стены плохо построенного жилища сложились, как карточный домик.

Глупый розовый поросенок сам себя, конечно, не зажарит, но яблочко и веточку розмарина он ведь способен найти!

Волк, огромная серая гора, поблескивающая желтыми зрачками или шаровыми молниями, вдруг принимал то образ Айви, то Криса, то матери, то инквизитора луарского, то Изидоры, высокой темноволосой женщины, с шикарными бедрами и грустным взглядом, которую Чарльзу пришлось оставить в Аргентине.

– Розмарин, мой дорогой, – говорила она протяжным грудным голосом, – Хорош для баранины. Для себя лучше взять майоран или фенхель.

Он проснулся от телефонного звонка.

– Надеюсь, не разбудила, – Айви попала точнёхонько в момент, когда волк любовно укладывал Чарльза на ложе из молодого картофеля и лука-шалот.

– Я давно на ногах, – соврал он, пытаясь унять колотящееся от страха сердце.

– Буду через полчаса, никуда не уходи, – судя по интонациям, Айви этим утром было не до изящных формулировок, но Чарльз был даже рад – вряд ли бы он смог сейчас вести непринужденные беседы.

Черный приус подкатил ровно в назначенное время. Чарльз видел в окно, как Айви что-то говорит таксисту, тот весело смеется, глушит мотор, выходит и с едва заметным поклоном открывает ей дверь.

Он торопливо спустился вниз, прислушиваясь на всякий случай, не похож ли звук его шагов на цокот поросячьих копытцев. По дороге успел глянуть в зеркало и пригладить стоявшие дыбом то ли от пережитого кошмара, то ли от беспокойных метаний по подушке волосы.

– Я скучала, – Айви порывисто прижалась к нему.

Ее щека ощущалась ледяной, как ночной ураганный ветер, но пахло от нее нагретой солнцем малиной. Чарльза повело от такого контраста, ему пришлось моргнуть несколько раз, чтобы зрение снова вернуло четкость.

Лицо Айви было бледным, щедро растушеванный черный карандаш не мог скрыть залегшие под глазами тени, будто ночью ее преследовал собственный волк. На ней было темно-серое бесформенное пальто, незастегнутое ни на одну пуговицу, из под него выглядывала футболка с Микки Маусом и черные джинсы. В правой руке она держала за горлышко бутылку виски.

– Это на завтрак? – неловко попытался пошутить Чарльз.

– Почему нет, - Айви пожала плечами.

– Но круассаны я тоже привезла, – она убрала из-за спины левую руку и помахала смятым бумажным пакетом, – Правда, кажется, я села на них в машине.

Чарльз рассмеялся. В выстуженном ураганом доме стало тепло с одним только ее появлением.

– Где у тебя стаканы? – она открыла дверцу нужного шкафчика с первого раза.

“Uigeadail”, – Чарльз силился сложить буквы, чтобы прочитать название виски.

– Оо-га-дал, – подсказала ему Айви, – Это гэльское слово. Означает темное, таинственное место. Таких много на острове Айлей, где его делают. А еще это название озера рядом с городом Порт-Эллен. Твое здоровье!

Она едва пригубила. По тесной кухне плыл запах торфа, шотландских гор и кельтских сказок.

– Чем займемся?

Ему не нужно было спрашивать. Айви выглядела измученно. Все, что ему хотелось сейчас, это уложить ее спать, завернуть в сто пуховых одеял, а самому сесть рядом, охраняя ее сон. Полярность и несуразность желаний не удивляли его. Это же Айви. Ее хочется то отхлестать, то убаюкать, то допросить с пристрастием, то просто ощущать ее руку в своей.

– Мы будем играть. В твоем доме ведь найдется столик с зеленым сукном?

Ломберный столик действительно нашелся, придвинутый вплотную к обитой шелковыми обоями с моррисовскими орнаментами стене гостиной. Чарльз выволок его на середину комнаты и поставил два стула.

Из правого кармана пальто, которое она так и не сняла, Айви вытащила две нераспечатанные колоды игральных карт, из левого выгребла горсть разноцветных фишек.

– Поскребла по сусекам, – предвосхитила она удивленный вопрос.

– Покер? Вдвоем? – все же спросил Чарльз.

– Да. Хочешь ты? – Айви протянула ему одну из колод, – Или я?

– Ты.

Он завороженно смотрел, как тонкие пальцы профессионально тасуют пластиковые карты. Ему тут же вспомнилось казино в Монако, и он даже засомневался, не встречал ли он Айви там. Перед глазами нарисовалась картина: в униформе крупье она стоит за игральным столом, оценивает каждого участника и ловко закручивает шарик, которые попадет в поле того счастливого игрока, кого она выбрала сама.

– На что будем играть?

– На деньги, конечно же. Но пока мы играем, ты можешь задавать мне любые вопросы. Я отвечу на каждый.

– А ты мне?

– Если позволишь, – ее голос прозвучал так кротко, что у Чарльза тут же вскипела кровь.

– Отличные условия, – он взял три разложенные карты и посмотрел их, – Сразу первый вопрос. Как твое полное имя?