Клуб "Преступление и наказание"

Здравствуйте, уважаемые форумчане. Я новый пользователь. Хотел бы опубликовать здесь несколько своих вещей. Вопросы к администрации:
1. Можно ли поместить длинную (60 страниц) повесть на основе фанфика по "Пиратам Карибского моря" плюс историческое, где на тему есть только две маленькие главки?
2. Может ли текст по теме также содержать элементы фанфика по тем же "Пиратам..." с задействованием персонажей фильма ( так называемый марти-стю?) Если нет, то этот мой пост можно удалить.
2. Может ли любой помещенный текст содержать описания интимных отношений?
Заранее спасибо. А пока начинаю выкладывать.
----------------------------
Уважаемый читатель!
В этом отрывке мой персонаж, доктор Айзик Бромберг, 38 лет, женат, место рождения - Кордова, Испания, из семьи моранов (насильно крещенных испанских евреев), место обучения - Саламанка, медицинский факультет, недавно завербовался на борт "Разящего" судовым врачом. Действие происходит незадолго до событий первой серии фильма. На все морские "ляпы" в тексте прошу указывать, буду благодарен за уточнения. Комментировать можно в теме.

Судовой журнал доктора Бромберга.
Лето господне одна тысяча шестьсот восемьдесят восьмое.
Октября третьего дня. Два часа пополудни.
Легкий бриз, бортовая качка.

... Сегодня мне впервые в жизни довелось присутствовать при экзекуции.
Здесь я должен кое-что пояснить. До сих пор я имел дело только с французским флотом. Последнее крупное судно, где я служил, не без юмора называлось "Эрмитаж" (уединение - фр.), что как нельзя более соответствовало обстановке на корабле, находящемся в полнейшей изоляции от окружающего мира. Впрочем, атмосфера на борту была весьма сносная, капитан, хоть и моложе меня на добрых десять лет, отлично удерживал команду в руках, и даже пара затрещин, отпущенных боцманом под горячую руку, считалась здесь среди матросов делом довольно редким. Впрочем, справедливости ради должен признать, что в стычках с английским военным флотом "Эрмитаж" из трех раз дважды потерпел поражение, а один раз просто противнику не повезло, но и тогда английские моряки держались не в пример храбрее и организованнее, чем наша команда. К своему глубокому сожалению, я вынужден признать, что отсутствие телесных наказаний на французских судах представляется мне вероятной причиной вышеописанного. Но как вольнодумец и раблезианец по убеждениям, я предпочитал поменьше думать об этом, опасаясь, как бы мои выстраданные жизненные правила не пострадали от столкновения с действительностью. Признаюсь, с моей стороны то была обычная трусость.
Завербовываясь на "Разящего", я понятия не имел об английском морском уставе и полагал, что он вряд ли сильно отличается от французского. К сожалению, человек я довольно легкомысленный и в том, что не касается моих профессиональных обязанностей, частенько полагаюсь на авось. Место мне предлагалось хорошее, жалование даже выше, чем я мог рассчитывать, а идеальный порядок и строжайшая дисциплина на борту поневоле вызывали уважение. Вот так я и подписал контракт на четыре года и принес присягу на Библии, которую, в отличие от всей команды, отлично знал в оригинале. Мне и в голову не могло прийти, что я совершаю необдуманный поступок.
Теперь я за это расплачивался.
В качестве новоиспеченного судового врача я был вынужден присутствовать при этом гнусном мероприятии, обставленном весьма помпезно, словно в насмешку над наказуемым. На шканцах выстроилась вся команда в полном составе - офицеры при регалиях, средние чины, матросы, свободные от вахты, судовой священник и ваш покорный слуга. Капитан, коммодор Норрингтон, статный красавец шести футов ростом, наблюдал за происходящим с мостика. Мне только что дали ознакомиться с подписанным им документом о наказании. Оказывается, даже в английском флоте нельзя просто так высечь человека, об этом обязательно составляется бумага. По прочтении у меня возникло сильное желание скомкать этот документ и запихать ему в глотку. Опасаясь, что взгляд меня выдаст, я поспешно потупился, и он усмехнулся, должно быть все прекрасно понимая. Хороший командир должен видеть подчиненного насквозь, и в этом ему не откажешь. Хотя, по мне, лучше бы он был командиром похуже, но не допускал у себя на борту подобных вещей.
Даже ребенка таким образом ничему не научишь. Только унижает и ранит самолюбие. На всю жизнь, заметьте, может хватить и одного раза. А уж творить такое со взрослым, тем более немолодым человеком - просто омерзительно и сродни насилию над женщиной... Таково мое мнение об этом предмете. Но меня никто не спрашивал.
И вот теперь в состоянии, близком к обмороку, я наблюдал, как обреченный матрос, с виду никак не моложе сорока, степенный и коренастый , с уже седеющими висками, чье имя я от волнения не разобрал, неторопливо расстегивает рубаху, аккуратно складывает ее и кладет подле себя на палубу. Почему-то это особенно потрясло меня, настолько не вязались поведение и весь облик этого человека с предъявленным ему обвинением.
"Неуважение к старшему по чину." Весьма расплывчатая формулировка, которую можно трактовать практически как угодно. Тут все может зависеть, к примеру, и от расположения духа этого самого старшего...
Матросу привязали руки. Он стоял спокойно, как будто предстоящая процедура его нимало не тревожила. Да и все присутствующие, кроме меня, казалось, воспринимали происходящее совершенно спокойно. Боцман занял свое место за спиной у осужденного. От одного вида знаменитой десятихвостки, на военных судах называемоей "кошкой", а у пиратов - "капитанской дочкой", мне чуть не стало дурно. Стиснув зубы, я наблюдал, как по знаку капитана он замахивается для первого удара. Но когда раздался отвратительный сочный звук, а спину жертвы перечеркнула кровавая полоса, я не выдержал и на миг зажмурился. Разумеется, это не осталось незамеченным.
Матрос выносил истязание мужественно, почти безмолвно, но это казалось мне еще страшнее. И когда мне наконец пришлось приблизиться к этому человеку, чтобы засвидетельствовать неопасность для жизни полученных им ран, мое сердце разрывалось от бешенства и жалости. Тут же по приказу начальства два товарища подхватили наказанного под руки и повели ко мне в лазарет. Я поспешил вперед, сожалея, что не догадался приготовить заранее все необходимое для лечения. Но если бы я только знал...
- Сюда, ребята, - сказал я вошедшим, изо всех сил стараясь держать себя в руках. - Кладите его на стол, сейчас посмотрим.
Уложив страждущего лицом вниз, матросы вопросительно посмотрели на меня. Сам пациент, похоже, пребывал в отключке. Оно и к лучшему, пожалуй...
- Кто такой? - спросил я, наливая воду в таз, - полейте мне, пожалуйста...
- Сержант Дженкинс,- охотно отозвался тот, что помоложе, и с готовностью взялся за умывальный кувшин, - Драка, сэр. Старшему лейтенанту Стоунзу в рыло засве... эээ... нанес оскорбление действием, сэр...
Я молча кивнул, вытирая руки полотенцем. Взглянул на окровавленную спину бедняги. Видал я, конечно, раны и пострашнее, но ни одна из них не вызывала такого отчаяния. Как ни крути, в бою оба противника вооружены и имеют примерно равные шансы. А вот ЭТО...
А мне еще ему раны прижигать, чтобы не загноились. Я достал склянку со спиртом, чистую ветошь. И тут он очнулся.
- Сержант Дженкинс,- я наклонился к самому его лицу. Красная обветренная кожа, седеющие виски, помутневшие от боли голубые глаза. Каких лет, сказать не берусь, но старше меня, это точно... - Сержант, вы меня слышите?
- Слышу, сэр, - ответил он неожиданно ровным и сильным голосом. Даже в таком состоянии он пытался держаться с достоинством, и от этого только сильнее становилась моя злоба на все британские военно-морские традиции, черт бы их подрал...
- Мне придется еще немного вас помучить, Дженкинс, - сказал я как можно мягче, - потЕрпите?
- Все в порядке, сэр. Держать меня не надо, - спокойно ответил он, и я, поняв, чего он хочет, молча замахал рукой на его провожатых. Слава богу, им-то объяснять ничего не потребовалось.
- Мы теперь одни, Дженкинс, - сказал я, когда за матросами захлопнулась дверь лазарета, - начнем?

* * *

...Сержант оказался истинным англичанином - за все время процедуры он не издал ни звука. У меня сегодня что-то разыгралось воображение, что обычно мне совсем не свойственно, и я с содроганием представил себя на его месте. Ну уж нет. Лучше застрелите сразу...
- Готово, Дженкинс, - выдохнул я наконец, без сил опускаясь на табурет и вытирая лоб дрожащей рукой, - браво. У меня не было пациента отважнее*...
*(цитата из "Хозяина морей", простите, не удержался...)
- Спасибо, сэр, - прошептал он еле слышно. Я озабоченно оглядел его посеревшее лицо. Как бы снова не потерял сознания... может, отвлечь его разговором? В таких случаях иногда помогает...
- Сержант, - осторожно спросил я, - если не секрет, почему вы так поступили? Вроде бы в ваших летах негоже затевать драку...
Ответ прозвучал вежливо, но твердо :
- У меня не было выхода, сэр.
- Вас оскорбили? - сообразил я.
- Да, сэр. При всей команде. И это уже не в первый раз. Лейтенант Стоунз... он меня с самого начала невзлюбил, сэр.
- Вы, наверное, на хорошем счету у начальства? - скорее констатировал, чем спросил я. Все ясно.
- Да, сэр.
- А он... - нерешительно произнес я, чувствуя, что переступаю через корпоративную этику и его подталкиваю к тому же. И он тоже это понял.
- Не могу знать, сэр, - отрезал сержант и отвернулся к стене, давая понять, что разговор окончен.

продолжение следует.

_________________
Ром, мужеложство, порка и другие полезные лекарства...

OK - согласен.
А автору - зачОт. "Таваищи абочие и каасоамейцы паачтут эту книгу с бальшой пользой для себя" (© тов. Ленин)
А насчет графем и глифов - анекдот из жизни (в личку)

_________________
Бисер есть? А если найду?

_________________
нормальная женщина

Октября четвертого дня. Пять часов пополудни.
"свежий ветерок", туман, волнение 3 балла
Погодка под стать настроению... День прошел без особых происшествий, но все равно на душе было как-то муторно. Ближе к вечеру наконец понес капитану список необходимого инструментария, подлежащего закупке при заходе в порт. Стоящий на карауле у дверей каюты Джиллет смерил меня презрительным взглядом, но промолчал. Определенно, моя репутация в глазах команды сильно пострадала. Такие вещи лучше всего видны по выражению лиц ординарца и прочей свиты. А-а, к черту... Я шагнул к двери и занес руку, чтобы постучаться.
- Занят, - прошипел Джиллет, с ненавистью глядя на меня.
- Приказано, - парировал я и ударил в дверь костяшками пальцев. Дождавшись сухого "войдите", вошел.
Капитан занимался разборкой бумаг. Судя по сжатым в ниточку губам, он явно пребывал не в духе, и, возможно, по той же причине, что и я. Не такой ведь он, в самом деле, монстр, чтобы радоваться из-за случившегося. Правда, вряд ли бедняге Дженкинсу, лежащему сейчас в жару, станет от этого легче...
- Доброе утро, сэр. Список, как вы велели, - сообщил я, протягивая листок.
Норрингтон, не прерывая работы, поморщился и указал на стол перед собой.
- Могли бы и Джиллету отдать, - сухо ответил он.
- Простите, сэр... я думал, в руки...
Повисла неприятная пауза. Я уж хотел потихоньку оставить бумагу на столе и ретироваться, как он вдруг поднял на меня глаза. Я заметил, что веки у него красные от недосыпа, а белки нездорового желтоватого оттенка. Вблизи он уже не походил на того олимпийца, который вчера так величественно махнул боцману рукой с высоты капитанского мостика. Несколько секунд мы играли в гляделки, потом он заговорил.
- Ну что, доктор, отошли после вчерашнего?
И тут со мной случилось примерно то же, что с пушкой, плохо закрепленной на деке, из-под колеса которой выскочил клин во время сильной качки. И я заговорил...
До сих пор с отвращением вспоминаю свою речь. Но тогда мне казалось, что мной движет праведный гнев и горячая забота о человечестве. Я выложил ему все, что думаю по поводу увиденного мною на шканцах, а также жизненных правил младшего лейтенанта Стоунза, сумевшего довести до срыва такого степенного и добросовестного подчиненного, вдобавок годящегося ему в отцы...
- Скорее в дядюшки, - насмешливо перебил меня капитан, - Стоунз и сам уже не мальчишка, просто засиделся в лейтенантах.
- Тем более, - не смутился я, - он же таким образом вымещает свою злость, разве это не очевидно? Во французском флоте, между прочим, такие вещи не в ходу, но как-то же они справляются...
- Именно как-то, сэр, очень точно замечено... Кстати, а вам не приходило в голову, что в этом райском уголке, коим вам представляется ваш "Эрмитаж", просто-напросто заправлял слабохарактерный капитан, являющийся исключением из правил?
Я промолчал, в душе проклиная себя за длинный язык... Стосковался по доверительной беседе, французским-то я владею слабо, а тут, на "Разящем", почти родной английский и целая толпа благодарных слушателей, проглатывающих все, что ни расскажи...
- Пусть даже так, сэр, но за человечное отношение к своим людям я охотно прощаю ему подобную слабость. А вот вам, простите меня, вчерашнее происшествие не делает чести, ни как джентльмену, ни как капитану...
Норрингтон внимательно взглянул на меня. Отодвинул в сторону исписанный лист бумаги и коротко кивнул на стул с резной спинкой, стоящий напротив его стола:
- Садитесь, доктор. Нужно поговорить.
Терпеть не могу эти слова. С детства привык, что за ними обычно не следует ничего хорошего. Услышав такое, например, от отца, я, бывало, полдня маялся, гадая, что натворил на этот раз и что мне за это светит. Никто никогда не вызывает к себе человека затем, чтобы просто побеседовать о погоде... Я и без того ревниво оберегаю свое самолюбие, очень уж тяжело в моем возрасте выглядеть живым подтверждением поговорки "маленькая собака до старости щенок". Рост и сложение у меня впору пятнадцатилетнему мальчишке, еще не закончившему расти, а уж рядом с высоченным и ладно сложенным капитаном я всегда чувствовал себя особенно неуютно...
Я нехотя отодвинул стул и сел. Норрингтон несколько секунд молча рассматривал меня в упор, потом, будто что-то выяснив для себя, откинулся назад и скрестил руки на груди:
- Доктор, скажите, как вам мое кресло?
Я ожидал какого угодно вопроса, только не этого.
- Отлично сработано, - ответил я, чувствуя себя в глупейшем положении, - и удобное, должно быть...
- Не хотите проверить это сами? - радушно предложил капитан, поднимаясь и обходя стол, - ну же, прошу вас, не стесняйтесь...
Скрипнув зубами, я встал и выполнил приказ (а в том, что это приказ, сомневаться не приходилось). Хуже всего, когда вместо того, чтобы сказать прямо, тебя начинают пичкать аллегориями...
- Ну что? - поитересовался Норрингтон, пристально глядя на меня. Я огляделся. Передо мной возвышался массивный рабочий стол, заваленный бумагами, на отдельном боковом столике ждали своего часа морские карты, секстант и циркуль. За дверью стоял часовой, а дальше начинался лабиринт трапов, палуб и кают, вмещавших без малого тысячу человек.
- Довольно неуютно, сэр, - ответил я, честно стараясь смотреть ему в глаза.
- И это когда все под контролем, заметьте, - удовлетворенно кивнул Норрингтон, - а теперь представьте себе, что завтра нам предстоит бой. Или сегодняшний свежий ветерок сменится еще более свежим, который сухопутные крысы по неведению называют штормом. И вот в критической ситуации, когда нервы у всех натянуты до предела, а секунда порой стоит жизни, лейтенант Стоунз отдаст приказ кому-нибудь из своих подчиненных... А тот, злой на него за вчерашнюю оплеуху или замечание, возьмет да сделает вид, что не расслышал...
В отличие от моего начальника, я по рождению испанец, а по крови еврей, и терпение никогда не значилось в списке моих добродетелей.
- Послушайте, сэр, - начал я, - понимаю, что вы хотите сказать, но...
- Нет уж, теперь вы послушайте, - произнес капитан пугающе спокойным тоном, - мне отлично известно, что Стоунз - гнусная скотина, держащаяся на службе только благодаря связям в верхах. И что на месте Дженкинса, которого грязно обругали в присутствии товарищей, я ответил бы обидчику не пощечиной, а ударом шпаги. Но тут есть одна маленькая загвоздка, доктор... Чувство, которое вы терпите всего пару минут, сидя в этом кресле, мне приходится испытывать день за днем и год за годом. На судне нет секретов и нет приватности, любое сказанное слово и даже косой взгляд спустя полчаса становятся достоянием всей команды. И иметь на борту такого человека, как вы - все равно что иметь бомбу с тлеющим фитилем, которая рано или поздно взорвется. Я не могу позволить себе подобной роскоши.
- Воля ваша, - пожал я плечами, - но что я могу с собой поделать, если меня от этого воротит?
- Можно подумать, что сам я наслаждаюсь такими вещами, - насмешливо ответил Норрингтон. - Но, в отличие от вас, доктор, я умею держать себя в руках, когда на меня смотрят подчиненные. Как видите, я немногого от вас требую. Кроме того, я совершенно убежден, что эти неприятные меры необходимы для сохранности корабля и команды. И за это убеждение я готов отвечать когда угодно - карьерой и головой перед адмиралтейством и моей совестью перед господом богом. А вот чем вы готовы заплатить за своё? Вам жаль, что Дженкинса наказали? Насколько жаль? И на что бы вы пошли, чтобы это предотвратить?
- Вы разумеете, готов ли я подставить собственную спину? - уточнил я с кривой улыбочкой. Ладони взмокли от пота, а шейный платок ни с того ни с сего вдруг сдавил мне горло. - Прежде всего, вы не имеете на это полномочий, да и с какой стати...
- Так я и думал. А то жалеть страждущих каждый горазд, особенно если ему это ничего не стоит. Полагаю, вы меня поняли, доктор. Ступайте и подумайте о том, о чем мы с вами говорили. Не смею задерживать вас более.
И не дожидаясь, пока я выйду, капитан вновь занял свое законное место за рабочим столом.

* * *

С пылающими ушами, устремив взгляд себе под ноги, я прошествовал через всю верхнюю палубу обратно к себе в каюту. К сожалению, по пути мне попались несколько человек из вечерней вахты. Должно быть, они от души порадовались, глядя на меня. Жизнь на судне однообразна и скучна, а тут какое-никакое, а все-таки развлечение. Но это меня сейчас занимало в последнюю очередь. Я поспешил захлопнуть за собой дверь каюты и повернуть ключ в замке. Только тогда пришло чувство относительной безопасности.
По всем признакам, у меня опять начинался приступ черной меланхолии. Давненько такого не было, с год, пожалуй... Да и с чего бы ей быть раньше, на "Эрмитаже", среди таких же католиков, как я сам... Это обстоятельство, как я теперь понимал, в нашем с Норрингтоном противостоянии тоже сыграло не последнюю роль. Эх, вернуться бы сейчас в капитанскую каюту... Как всегда, я нашел достойный ответ на слова оппонента только после окончания спора. Скажем, вот что я хотел бы ему заявить, хвати мне на это духу:
- Мне страшно, капитан, видеть перед собой на операционном столе человека, у которого не только кожа, но и мышцы на спине порваны в клочья...
- Стыдитесь, сэр, - вновь зазвучал в голове насмешливый голос, - неужто вы, судовой хирург, не привыкли к подобному зрелищу?
- То были раны, нанесенные противником, капитан, то была жертва во имя короля и бога...
- А это жертва во имя субординации, если вам угодно. И вообще, кто вы такой, чтобы меня учить?
- Человек, сэр, имеющий естественные права в глазах божьих. И Дженкинс, которого вы, по собственному признанию, подвергли истязанию за поступок, который сами же и одобряете - такое же человеческое существо, как вы и я...
- Сам он, между прочим, уверен в абсолютной правомерности моих действий. Спросите, если не верите. И зайди об этом открытый разговор, вся команда была бы на моей стороне, доктор. Вы заступаетесь за того, кто не нуждается в вашей жалости. Лучше бы оценили его самообладание, этот человек умеет с достоинством принимать положенное. Поверьте, вам есть чему у него поучиться.
- С достоинством принимать бесчестье? Забавный оксюморон. У вас, англичан, своеобразное чувство юмора...
- Браво. Поздравляю вас, сэр. Раньше вы хотя бы не лгали самому себе. С обновкой вас, доктор Бромберг...
На этой реплике воображаемого собеседника на меня накатила такая невыносимая тоска, что, оборвав мысль на середине, я быстро опустился на колени, вытащил из-под койки сундучок с окованной железом крышкой, повернул ключ в замке и извлек на свет божий предмет, который терпеливо дожидался там своего часа и уже изрядно покрылся пылью. А именно пинтовую бутылку мутно-зеленого стекла, припрятанную именно на такой случай. Другого лекарства, увы, не существовало...
Через четверть часа, когда содержимое бутылки уменьшилось на треть, мне стало чуть легче. Нет, вру. Легче не стало, но стало всё равно. Теперь я осмелился додумать свою мысль до конца. Вот что я хотел бы сказать Норрингтону, оставшись с ним наедине, сказать тихо-тихо, пряча глаза, чтобы не встречаться с ним взглядом:
- Да творите вы, сэр, на этом богоспасаемом судне, что вам заблагорассудится. Не настолько мне жаль этого вашего Дженкинса, чтобы из-за него портить себе жизнь. Только меня, ради всего святого, не заставляйте при этом присутствовать. Когда я такое вижу, МНЕ КАЖЕТСЯ, ЧТО ЭТО МЕНЯ...

------------------
Продолжение следует.

_________________
Ром, мужеложство, порка и другие полезные лекарства...

Посмейтесь, уважаемый доктор, но на одном из игровых форумов я как раз играю врача на английском корабле начала 19 века. Моя единственная мужская роль. Вот его описание:

Стивен - корабельный лекарь "Сюрприза", 42 года, близкий друг капитана корабля. Чрезвычайно образованный человек, увлекающийся естественными науками и знающий врач, способный сделать честь любой клинике. Но... еврей, потомок выходцев из Испании. Так что карьера на гражданской службе ему не светит, а вот во флоте на такие мелочи не обращают внимания. Он циник и скорее атеист, чем человек, соблюдающий каноны какой-то определенной религии. Таков уж отпечаток профессии врача, заставляющей рыться в чужих потрохах.

А вот так мой док выглядит.

_________________
----------

Домина, феминистка и просто черт в юбке

Забавное совпадение. Извини, на начало XIX в. портрет тянет слабовато .

А уж если мериться тем, кто раньше начал... то тему британского флота на нашем форуме (от которого отклолась ИП), по-моему, начал Федя своим рассказом "Волкан Неаполя пылал" (2001 г.? ; только там, кажется, нет врача). А корабельный врач (который, как и герой уважаемого Бромберга, больше всего ненавидит обрабатывать спины матросов, наказанных кошкой) появился в моём рассказе "Ром, мужеложство и порка" (2006)

Но у уважаемого Бромберга, как мне достоверно известно, есть своя тема и замысел, так что он, поверь, никого не повторяет .

Ребята, ну пожа-аа-а-алуйста, давайте не будем использовать тврчество любого автора только как повод для самоутверждения. Ну пожа-аа-а-алуйста,

Вот пришло на память:

Все, что вы написали, пишете и еще только можете написать, уже давно написала Ольга Шапиро, печатавшаяся в киевской синодальной типографии.

(Илья Ильф, "Записные книжки"

Б-Е-З-О-Т-Н-О-С-И-Т-Е-Л-Ь-Н-О

_________________
Бисер есть? А если найду?

Дык и я о чём . Я вообще-то так и написал:

Но у уважаемого Бромберга, как мне достоверно известно, есть своя тема и замысел, так что он, поверь, никого не повторяет .

Но хорошо, я сократил свой пост . Совсем убирать уже нечестно, раз есть ответ .

_________________
Ром, мужеложство, порка и другие полезные лекарства...

_________________
Ром, мужеложство, порка и другие полезные лекарства...

Гут! Всем зачОт.

_________________
Бисер есть? А если найду?

_________________
----------

Домина, феминистка и просто черт в юбке

Пардон, это я продублировал нечаянно, а как пост удалить, не знаю...

_________________
Ром, мужеложство, порка и другие полезные лекарства...

Октября восьмого дня, десять утра.
Волнение 5 баллов. Сильная качка.

Как ни странно, я почти спокоен. В последние дни все было тихо, Норрингтон обращался ко мне как ни в чем не бывало, и мне даже начало казаться, что все случившееся - не более чем досадное недоразумение, которое вряд ли когда-нибудь повторится. А может быть, мне передалась чужая радость. Утреннее событие взбудоражило всех, такие праздники на море случаются не часто. В пять утра замеченный по правому борту английский фрегат подал сигнал "Имею на борту груз депеш". Господи, как мгновенно ожило всё судно, какими глазами провожала команда увесистые тюки, перенесенные двумя матросами в капитанскую каюту... Норрингтон, правда, ничем не выдал своих чувств. Но насколько мне известно, он холост, состоит в переписке только с Адмиралтейством и не ожидает от своих корреспондентов ничего хорошего... Я даже пожалел его, потому что человек, в сущности, он достойный, экипаж его боготворит, и если бы только не предмет нашей тогдашней беседы... Ладно, не буду сейчас об этом думать, в кои-то веки и у меня легко на душе... Конечно, все было бы намного проще, будь у меня возможность исповедоваться...
Увы. До ближайшего католического священника - сотни и сотни морских миль, а до самого захудалого храма - и того дальше. Сам виноват, надо было все-таки подыскать себе местечко на судне, где принята латинская вера, а не протестантская - порождение старого многоженца Генриха, черт бы его подрал... Строго говоря, сам я не чувствую себя ни тем и ни другим, так уж вышло. Слишком пестрая у меня родословная. Моя матушка - испанская еврейка, чья семья была крещена сразу же после изгнания из мавров с Пиренейского полуострова. Отец был вообще родом из Фландрии, и тоже выкрест поневоле. Думаю, им нашлось о чем поговорить при первой же встрече... В Испании родня матушки занимала высокое положение, и вскоре молодожены перебрались на ее родину - в Кордову. Однако ни она, ни отец никогда не были подлинными католиками, ибо втайне семья продолжала исповедовать свою поруганную веру, от которой ее под страхом смерти заставили отречься два столетия назад. Именно на этом, как я начал понимать позже, мать и отец в свое время сошлись, и именно это легло в основу их союза. И я привык к домашним обрядам, совершаемым тайком даже от соседей, но при этом был крещен, с детства ходил к мессе, и такое положение вещей меня вполне устраивало...
Я сидел у себя в каюте, листая лабораторные записи, когда мое занятие прервал непривычно деликатный стук в дверь. Юнга, младший мичман?
Еще больше я удивился, когда в ответ на мое "не заперто" в дверях возник не кто иной, как Дженкинс. Сроду бы не подумал, что этот человек, не обделенный от природы ни силой, ни ростом, способен так стучаться...
- Доброе утречко, сэр, - вежливо сказал он, глядя на меня с каким-то странным выражением на лице. Но я не придал этому значения.
- Доброе, сержант, - ответил я, - как вы сегодня?
- Да вот саднит немного, сэр, я оттого вас и потревожил...
Дженкинс, как и большинство моряков, относился к самой сложной категории пациентов - не от нехватки терпения или выносливости, а скорее от их избытка. Такие люди скорее язык себе откусят, чем пожалуются на свое состояние, а потом положение оказывается настолько запущенным, что лучше бы терпения они проявляли чуточку меньше, а благоразумия - больше. И слова в разговоре с ними надо подбирать очень осторожно. Ни в коем случае не говорить "боль", " недуг", "жар", "лечение" и тому подобное, от этих слов они мгновенно замыкаются, и тогда к ним уже не подступиться. "Саднит", "недомогание", " разморило", "подлатать" - вот более подходящий для них лексикон. Как ни странно, и достоинство может иногда обернуться недостатком...
- Идемте в лазарет, сержант, я должен на вас взглянуть, - сказал я, вставая из-за стола и с хрустом потягиваясь, - сами видите, тут у меня и одному не развернуться...
И тут его взгляд упал на торчащее из незапертого сундука горлышко бутылки. Что греха таить, вчера пришлось-таки снова прибегнуть к этому лекарству. Я покраснел и захлопнул крышку.
- Простите, сэр, позвольте спросить, что там у вас за выпивка? - неожиданно спросил Дженкинс, и я сразу почувствовал, как он напрягся. Странно, уж от сержанта, при его деликатности, я не ожидал подобного вторжения в мою частную жизнь. Но все-таки я решил ответить.
- Коньяк, сержант, он у меня еще с лучших времен. Вечерком можете заглянуть, я вас угощу, - добавил я в порыве великодушия, - узнаете, что это такое...
- Прощения просим, сэр, - ответил он, еще больше помрачнев, - но только дайте-ка вы мне эту бутылку от греха подальше, я уж найду случай незаметно кинуть ее за борт...
- Что? - опешил я, - Дженкинс, что вы себе позволяете? Я всегда был добр с вами, и рассчитывал на подобное к себе отношение... Вам что, не нравится, что я его предпочитаю вашему сомнительному джину или элю? Это мое частное дело, черт возьми. Да будет вам известно, эта бутылка - последнее, что у меня осталось в память о французском флоте...
- Вот именно поэтому, сэр, - ответил сержант, терпеливо переждав мои крики. И тут я наконец заподозрил неладное.
- Что случилось, сержант? - спросил я севшим от волнения голосом, - не тяните душу, ради господа нашего...
- Война, сэр, - тихо ответил он, глядя мне прямо в глаза, - война с Францией.

----------------
Продолжение следует

_________________
Ром, мужеложство, порка и другие полезные лекарства...

Обычно пишут: "черт бы его поБрал"
А главный герой пока представляется перенесенным из нашего времени: все его прекраснодушные политкорректные порывы совершенно не вяжутся с атмосферой описываемой эпохи. Действительно, напоминает навязчивое морализаторство ранних Стругацких в духе их "прогрессорских" произведений.
Что касается тематичности, ее пока ноль .