Hellen (Эсмеральда)
Предвосхищение
Гулкий, грязный, огромный город льнет к рукам, ластится у ног.
Бездомная собака спит у булочной. Бесприютность во всем. Распахнутые
окна страшно смотрят в никуда. Запах шашлыков, запах пива и пота.
Классические шпили ждут ночи, чтобы пронзить луну. Колонны изо всех
сил тянутся к недосягаемому небу. Вечер нахлынет плавной хмельной
волной. И на кухнях под сурдинку зазвучит вечная метафоричность и
недосказанность. Пальцы лягут на клавиатуру, чтобы станцевать свое
сдержанное фламенко в бескрайней паутине. Shift+Insert, чистое окно,
Ctrl+Insert, вплываем в чужую ссылку, в чужие сны. Пальцы уже не
ищут кнопок, они пробегают вдоль извилистых бороздок правого
полушария, чувственность, страх надежда. Пальцы спешат, чтобы вдруг
уткнуться костяшкой фаланги в три пульсирующие точки, там, где
вечный координатор-мозжечок скрывает движение и порыв.
Паутина взрывается голосами. Почти явственными:
- Солнышко, ты откуда?
- Сколько тебе годков, прелесть?
Сбоку насмешливо пялится зеркало: "Детка, солнышко, прелесть?
Ну-ну. А я то тебя всегда считало просто извращенкой. А ты, вон
оказывается, какая хорошая. Может, решишься хоть в этот раз?"
Пепел летит вниз, в бесконечный двор-колодец. Раскаленная крыша
давит.
Решишься. Легко сказать. А как страшно шагнуть. А если нет - снова
будет безликий проспект с тысячами равнодушных глаз, которым ты не
нужна - такая. Опять будут картинки, прочерченные быстрым летящим
карандашом. Будет по ночам клацать клавиатура, западая на букве "м".
Все. Хватит. На сегодня достаточно. Белая простыня дает покой и
забытье. Но паутина не отпускает. Отгородившись от опасностей
веками, мечется глазное яблоко, рисует любимые картинки. Ночь,
кровать. Легкое одеяло сползло со спины, лишь едва прикрывает ноги.
Полночь, запретное время вступает в свои права. Сдернуто одеяло.
Испуг растворяется, потому что рядом он - тот, кого искала среди
безумного одинокого дня. Потому что его воля тоже вступила в свои
права. И вот уже сильная ладонь лежит на талии и вдавливает тебя в
податливую мягкость постели. Покорная его требовательности, ты
прогибаешься навстречу его ласке. Ласке, о которой мечтала,
бессчетные дни, месяцы и годы. Разметавшиеся подушки, разметавшееся
тело, которое кричит изо всех сил - " Я не хочу просыпаться!".
Солнце лезет кривляющимся шутом к губам. Простыни сбиты, одеяло
тонким валиком течет через спину. Утренние лучи тремя точными
полосами легли на ягодицы.
"Сегодня ты решишься?" - смеется утро, пробираясь сквозь плохо
задернутые занавески. Не отвести глаз от собственной попы, от
дрожащих в ожидании лучей.
Сегодня? Да. И пусть все станет другим.
Высокий крутой обрыв. Внизу у воды полоса ржавого песка. Ребенок с
самодельной удочкой распугивает радостными криками мальков.
Закрываешь глаза, небо становится темно-лиловым, открываешь -
сказочная синь всасывает в себя сузившиеся зрачки. В траве вокруг
муравьи, под футболкой - колючие мурашки. Сорванная ромашка
подставляет белый венчик. Лепестки нежные, ломкие. Отпустишь один
лепесток, он летит к земле малюсеньким дельтапланом, сомнешь другой
- он начинает голубеть в пальцах. Любит, не любит? Не так, совсем
забыла. Другая ромашка выдергивается из зеленой травы. Выпорет, не
выпорет? Как бы дальше? Больно, не очень? Розгой, плетью? Девочкой
своей назовет, дрянью последней? Выпорет, не выпорет? Будет вечером
в чате? На SMS-ку ответит? Кружатся лепестки, летят вниз к воде.
Электричка спешит в город. Мороженщики расхваливают содержимое своих
ледяных сумок. Бабки напротив обсуждают огород.
Достать книгу ( и не лень же ее, такую толстую с собой таскать),
открыть на случайной странице, пальцем, не глядя в строчки, ткнуть.
Что будет? Или не будет ничего?
"Отвечаю палачу -
Я не плачу.
Я плачу"
Вот тебе бабушка и Юрьев день... Никому я ничего не плачу. И чем это
интересно можно было бы отплатить за счастье? А вот
то, что я плАчу, это точно. И платка, как всегда, с собой нет.
Пусть. Только бы не разрыдаться. Как там было где-то в другой книге?
"Да будет милостива власть властительного сердца".
Неси электричка, ближе, ближе к городу.
Последний лепесток ромашки, оторвавшись от желтого кругляшка, пропел
"Выпорет" и плавно спикировал на песок.