Hiaro
HARZABLOG
Боль размером с фалангу
— Знаешь, эти эксперименты с границами дозволенного – они хороши до определенного момента. Пора уже научиться вовремя останавливаться.
Он цедил фразы спокойно, даже задумчиво, слегка хмурясь и глядя куда-то на переплетение пальцев, уложенных на колено. Словно выбирая. Слова — или то, что последует за словами.
Она стояла перед ним, сидящим на подоконнике, и тоскливо переминалась. Сейчас он снова прочтет ей лекцию о смирении и послушании, о скромности, приличествующей ученице мага. А сам бы слез с подоконника, не юнец безусый ведь, а зрелый муж. Хотя да, безусый. И безбородый. Какое тут почтение. Она ждала встретить старца, убеленного сединами, а тут скорее воин, вот только фамильные мечи да шпаги пылятся на стенах замка, а стирать пыль с толстых неподъемных фолиантов – ее ежедневная обязанность…
— Я мог бы, пожалуй, сразу поставить все на места, — снова пауза, заполненная неторопливым постукиванием пальцев по колену и ее едва скрываемым нетерпением. О тысяча чертей, действительно, лучше бы уж сразу и на места, чем держать ее перед собой, не позволяя уйти и ничего не предпринимая. А если просто развернуться и?..
Он поднял на нее глаза. Она встретила взгляд прямо, пряча за вызовом смущение. Словно мысли читает!
— Я надоел вам, барышня. Что ж, — холодок пробежал по спине от предвкушения. Вот сейчас! Но он снова молчал, соизмеряя что-то свое, укрывшись за непроницаемым выражением лица. Словно перед ним не живая, уже начинающая терять самообладание девушка, а один из тех бездушных парадных портретов, что украшали дом ее отца, князя, там, далеко, в другой жизни… Здесь она не увидела ни одной подобной картины. Здесь она сама играла роль формальной ученицы безбородого мага, и вот, наконец, что-то должно сдвинуться в затянувшемся периоде неопределенности и пустых, ничего не значащих фраз. Хотелось топнуть ногой и звонко выкрикнуть: «Ну же!» Но холодность, еще более отстраняющая, чем обычно, сковывали и исподволь подтачивали ее решимость.
Следующую фразу он произнес особенно размеренно:
— Я надеюсь, после того, к чему вы вынудили меня сегодня, вы поймете, что и слова имеют ценность.
Его медленная речь и тягучий, без интереса изучающий взгляд начинали причинять ей почти физическую боль. Тревога нарастала. Все же он мастер вытягивать душу. Сама того не желая, она уже теряла бунтарский задор, и сожаления зашевелились в сердце. Не слишком ли она пренебрежительна к его простым и, в общем-то, понятным требованиям? Но не для того она проделала такой длинный и полный опасностей путь, чтобы неделями делать одно и то же, не приступая к главной своей задаче – учиться!
Она задала ему не так давно этот вопрос – глядя прямо в бесстрастное лицо, в ответ на очередное бессмысленное указание. «Когда Вы начнете меня учить?»
Он так же мучительно долго молчал тогда, ничем не выказывая свое отношение к ее дерзкому поведению. Затем повторил указание, словно ничего не произошло. Лучше бы он ее ударил.
Теперь ее выходка посерьезнее. И наконец, она заставит его сдвинуться с мертвой точки! Но как же страшно, ведь он все-таки маг! Что он сделает с ней?
Хозяин полупустого замка расплел наконец пальцы.
— Просто маленький урок. Действительно небольшой. Размером, — он соединил большой палец с безымянным, — с фалангу.
Ничего не понимая, она смотрела на него уже без всякого вызова, силясь уяснить, о чем он говорит.
Наконец он видел в ее глазах то внимание и готовность слушать, которых добивался. Это поставило точку в раздумьях.
— Дай мне руку.
Смелая девочка. Почти неразличимое мгновение помедлила, прежде чем протянуть ему правую кисть. Пальцы теплые, сильные, упрямые. Почему же ты не доверишься мне так же безоглядно в другом, не столь пугающем, как наказание? В моем праве вести тебя к твоей судьбе тем путем, который с тобой будет единственно верным?
Ну, стало быть, все-таки не единственным.
Она подала ему руку, и, кажется, ей удалось смирить в этом жесте все недостойные порывы. Не высокомерно, но и не жалко – она сделала это просто, но с достоинством, и…
Чуть вскрикнула. Скорее даже резко вдохнула, словно от неожиданности – и правда, она не ждала, что он резко сожмет ей ноготь безымянного пальца у самого его основания. И тут же отпустит. Ее рука еще какое-то малое время неподвижно, чуть подрагивая, оставалась в непосредственной близости от него, затем она сжала пальцы и медленно поднесла руку к груди. Первая фаланга безымянного пальца резко ныла, словно неосторожно прищемленная дверью. Вовсе не сильно.
И это все?
Она непонимающе вглядывалась в его лицо, а он по-прежнему не выказывал никаких чувств. Словно теперь наступил его черед ждать, когда же она наконец уйдет, но из вежливости он не подает виду.
Ничего не происходило, и она, забыв об условностях, раскрыла ладонь и глядела на свой безымянный палец. Ничего особенного, боль в основании ногтя продолжала тихонько пульсировать в такт биению сердца. Совершенно ничего не понимая, она опустила руку и вопрошающе подняла глаза.
Он не глядел на нее, устремив взгляд в темное окно. Слышно было, как снаружи шумит ночной дождь.
— Ступай.
Обратный путь до комнаты был не близок. Пока она шагала по полутемным коридорам, сжимая подсвечник, в душе сменялись растерянность и гнев, упрямство и обида. Так вот во что он оценил ее намеренный проступок? В один ударенный дверью палец? Что значит такое нелепое наказание? Унижение? Милость? Предупреждение? Пренебрежение?
Она даже порывалась вернуться и потребовать ответа, но что-то во всем произошедшем сегодня остановило ее. Ей показалось, или своей выходкой она… огорчила его?
Мечтай. Было бы неплохо хотя бы огорчить. Если больше не можешь вызвать у этого человека никаких эмоций. Взглянул ли он на тебя с интересом? С раздражением? С досадой?
Может быть – с досадой да. Или сожалением. Или она просто себе льстит.
А палец болит. Не слишком сильно. Но и не давая забыть о себе.
И немного мешает. Открывая дверь в комнату, так и не ставшую своей, расправляя кровать, раздеваясь, она несколько раз задевала палец и морщилась, но боль не усиливалась, как сперва рисовало ей воображение.
Боль размером с фалангу. Маленький урок.
Если бы эта боль вдруг начала разрастаться и охватила сначала другие пальцы, затем поползла по руке к плечу и растеклась бы по всему телу, заставляя ее метаться и каяться – она бы поняла. Или если бы боль оставалась на месте, но постепенно становилась все сильнее, нестерпимее, чтобы сполна отплатить за демонстративное неповиновение… Ведь он мог бы! Но палец просто пульсирующее ныл, вполне ощутимо, но столь же терпимо.
Она не могла уснуть. Сон не шел, и она безуспешно пыталась отделаться от мучающих мыслей. Уже очень скоро ее посетило жгучее, до слез, чувство стыда за эту жалкую меру ответственности, отвешенную ей всесильным учителем. Даже поставь он ее в угол – это казалось ей сейчас более достойным наказанием, чем глупо ноющий палец в ее собственной постели. Она яростно желала уснуть, ответив пренебрежением на пренебрежение. Затем убеждала себя, что должна смеяться над бесхребетным магом, который спускает своим подопечным их выходки. Устыдилась и этого и решила остановиться на чувстве облегчения, что все закончилось именно так, а не другим, гораздо более страшным образом… Но и такая версия не убедила ее в собственной правоте.
А палец болел.
Через несколько часов она сдалась, встала и попробовала унять боль подручными средствами. Держала палец в холодной воде, затем напротив, пыталась согреть. Нашла в шкатулках средство от мигрени, вскипятила и заварила успокаивающий настой, и с горячей кружкой и взятой из библиотеки книжкой уютно устроилась под одеялом. Что ж. Если учитель выбрал для нее именно такое наказание, это его право. Она больше не напомнит ему об этом, не спросит, не пожалуется.
Но представить только, что он оставит ее так надолго! До утра? На неделю? Год?
Навсегда?
Она заплакала. Она не хотела такого. Она не понимала, чему ее должен научить этот маленький урок.
Размером с фалангу.
Ближе к рассвету она задремала.
Утром, бледная, не выспавшаяся, она уже знала, чего хотел от нее маг. Смирения. Причем смирения не перед невыносимой болью, вовсе нет. А обдуманного признания своей неправоты. Перед терпимым, милосердным, но неотступным напоминанием.
И не хотелось упорствовать и терпеть, лелея уязвленное самолюбие. Не хотелось соревноваться и доказывать характер – не было достойного повода.
Можно просто жить дальше, представив, что вчера она неловко повредила себе палец – это вполне могло быть и так, и порой она даже начинала сомневаться, а не почудилось ли ей это недолгое соприкосновение? Брал ли маг ее руку в свою? Она пыталась вспомнить, какие у него были пальцы — холодные, теплые ли?
А можно пойти и попросить прощения. Сказать: «Учитель, я поняла ваш маленький урок». Но щеки тут же жарко загорались от стыда. Решит еще, что она не может потерпеть.
Она понимала, что он так не подумает. Но упрямо шептала себе это, вытирая пыль с ненавистных фолиантов. Пусть он сам спросит. Хотя бы взглядом.
Но и такой самообман не срабатывал. Еще там, стоя перед задумчиво сидящим на подоконнике безбородым хозяином замка, она ощутила, что он никогда не спросит.
Ей придется самой.
И дни шли за днями, а она все не шла к нему, но и не избегала встреч. Не ловила его взгляд, но и не прятала глаза. И все время – каждое мгновение – ощущала эту боль, размером с фалангу. Он был к ней так же ровен и бесстрастен. И по-прежнему ничему ее не учил. И порой ей казалось, что она упустила свой шанс, и теперь остается в его замке кем-то вроде служанки… В такие моменты она роняла голову на руки, где, среди стиснутых пальцев, по которым ползли горячие слезы, пульсировала маленькая, не слишком резкая боль. Безобидная по сравнению с той, которой сама она терзалась. Минуты отчаяния проходили, неся облегчение и светлую грусть. И она смотрела на свой безымянный палец с нежностью, как на единственный знак внимания от хозяина замка. Пусть ничтожно малый. Но целиком и полностью только ее. Каждое мгновение.
Она вольна была уйти, но не уходила. Ей было куда идти, и маг не отказал бы ей в просьбе о сопровождении до родных земель – в этом она не сомневалась. Бережно переставляя книги, она насмешливо здоровалась с ними, словно со старыми знакомыми. Хотя, кажется, еще ни разу не взяла в руки одну и ту же.
Книг было бесчисленное множество. Поначалу она пыталась прочесть в них что-то, несмотря на предупреждение учителя, что еще не время. Но прямого запрета не было, и она нетерпеливо листала страницы и жадно разглядывала изображения.
Теперь она тоже открывала их. Но с другим чувством. Жажда не утихла, она превратилась из суетливого алчущего зверя в выжидающего. Принюхивающегося к запахам, ловящего ощущения на кончиках пальцев. Ей хотелось думать, что особенно чутким был безымянный на правой руке. Сквозь его неутихающую пульсацию — все же это больно! – она пыталась ощутить характер книги. Ее холодность или теплоту. Жесткость или скрытую мелодию.
Вспышки бессильной злости не оставляли ее: иной раз, неудачно задев палец, она аж приплясывала от закипающей ненависти, шипя ругательства, но никакая кара не постигала ее, и уже скоро, утерев слезы, она грустно посмеивалась над собой, радуясь, что не навлекла на себя большего — и жалея, мечтая об этом.
Однажды она, задумавшись или, скорее, забывшись, задержала взгляд на аккуратно постриженном темно-русом затылке мага, склонившегося над начатым листом. Она несла протертые тома на дальнюю полку, и, завороженная сначала движениями пера, из-под которого вились ровные строки, а затем успокоенная погруженностью хозяина в дело, почти машинально приостановила шаг.
А маг взял и обернулся.
Перехватило дыхание. Захотелось гордо поднять подбородок и независимо скрыться в лабиринте полок. Швырнуть в него книгами. Упасть на колени.
На самом деле – хотя бы опустить голову, стиснув фолианты.
Но она не знала, достаточно ли было маленькой боли, размером с фалангу. Убедила ли она его в серьезности своих намерений после всего, что было. Заслужила ли что-то большее, чем скромный урок, который она постаралась продлить, чтобы не бояться просить прощения? Или этот ее страх перед отказом – знак, что она еще не все поняла?
— Я ценю, что от полного пренебрежения словами ты перешла к понимаю почти без слов.
Она сглатывала едкий комок в горле, вдавливая в тисненую кожу переплета безымянный палец. Что он сказал? Значит ли это?..
Почему она ощущает такую пустоту?
Ее маленькая боль… исчезла!
Отодвинув бумаги, он поднялся и, присев на край стола, поставил одну ногу на сидение массивного стула, так, что лица их оказались почти на одном уровне. Сцепил пальцы на колене. Она ждала.
— Вечером твой второй урок. Продолжим учиться.
Закусив губу, она два раза быстро кивнула. В этом не было достоинства, увы, но иначе ей не удалось бы сдержать подступающие слезы и рвущуюся наружу улыбку. Да и все равно не удалось.
Глядя в лучистые, сияющие, мокрые глаза своей подопечной, он не стал все же улыбаться в ответ, хотя это стоило некоторых усилий.
Она, однако, почуяла, уловила в нем эту перемену. И впервые за все эти дни вздохнула чуть прерывисто, но легко и свободно. А он покачал головой и добавил, в своей обстоятельной, ровной, невозмутимой манере:
— Однако, мы потеряли достаточно времени. Поэтому, если вздумаешь снова проверять границы… – он сделал небольшую паузу, любуясь на просительный, страдальческий излом ее тонких бровей, умоляющих не возвращаться к прощеным грехам… Словно он не знает, что будут, непременно будут и еще, — я просто-напросто сниму ремень и выпорю тебя.
Когда смысл его слов дошел до нее — в этот миг он был вознагражден за все. И даже простил ей несколько неизбежных дерзостей – наперед. Это не было расточительство. На его долю еще хватит.