qwasar
Вчерашний день, часу в шестом
Vcherashnij den’, chasu v shestom,
Zashyol ja na Sennuju;
Дорогая Дебора!
Это мой последний е-мэйл перед возвращением в Бостон. Как я и обещал, каждый вечер пишу тебе по свежим, так сказать, следам. Правда сегодня я слегка нетрезв, русские называют это pyan kak svin’ya, но, надеюсь, ты поймёшь своего братишку и не выдашь его Нэнси. ОК? Вот сейчас напишу тебе обо всём и пойду dryhnut’, ведь наш самолёт уже завтра утром.
В качестве эпиграфа я использовал первые строки стихотворения русского поэта Nekrasov. У нас он, к сожалению, почти неизвестен, да и многих ли мы знаем поэтов, которые писали не по-английски?
Ты знаешь, как я люблю Достоевского, я и в этот круиз по Балтийскому морю поехал во многом ради того, чтобы посетить его город, но теперь, услышав слово «Петербург», я не уверен, кого вспомню первым: писателя Достоевского или поэта Nekrasov. Ты спросишь, почему, дорогая Дебора? Сейчас попробую объяснить, вот только kvaknu ещё sto gramm.
Боюсь, что сегодняшние впечатления, сестрица, изрядно подсотрут в моей памяти и музей Эрмитаж с его многочисленными Рембрандтами и другой европейской живописью, и осмотренные нами в предыдущие два дня имперские дворцы, парки и фонтаны!
Но всё по порядку. Утром нас наконец-то покатали по городским рекам и каналам на довольно-таки стареньком судёнышке. После ланча в программе была мемориальная крепость с гробницами русских царей и казематами для революционеров. А ближе к вечеру милая Katya (это наш гид, я писал тебе про неё вчера, ни в коем случае не говори Нэнси, ты же знаешь, какая она ревнивая!) сказала, что мы направляемся на Sennuju.
Так называется площадь в исторической части города, совсем рядом с теми кварталами, где жил и творил Достоевский. Несколько лет назад на этой площади городскими властями был устроен новый аттракцион, который, как утверждает Katya, уже успел стать одним из самых посещаемых в Петербурге. Кстати, он почему-то не был указан в программе нашего тура, там только туманно говорилось, что туристы увидят мероприятия, связанные с жившими в Петербурге великими деятелями культуры.
В шестом часу вечера, точно следуя строкам Nekrasov, мы прибыли на Sennuju. Там нет транспорта, только пешеходная зона, и установлен деревянный помост, почти такой же, по словам Katya, какой был в ХIX веке. А ещё кругом набросано seno, там раньше им торговали, отчего и возникло название площади. Katya сказала, что каждую ночь старое seno убирают и накидывают новое.
Зрителей собралось преизрядно, но для нас, иностранных туристов, устроили специальный загончик, откуда было всё хорошо видно. Я увлёкся наблюдениями за разношёрстной публикой и пропустил момент, когда на помост взобрался огромный muzhik в подпоясанной верёвкой rubakha и lapti, это такую обувь они раньше в деревнях носили, из специальным способом обработанных растительных волокон. В руках у него был кнут!
А потом, Дебора, ах, что было потом! Почти сразу же заиграла музыка великого Чайковского, и на помост вывели стройную девушку с заплетёнными в длинную косу светло-русыми волосами, тоже в крестьянском платье и lapti. Muzhik бесцеремонно и грубо схватил её за руку и потащил к столбу!
Девушка! Ах, дорогая Дебора, ты ведь знаешь, я не волочусь за каждой юбкой и никогда прежде не имел обыкновения волочиться, но эта девушка. . . Ах, Дебора, она была будто сошедший со страниц литературный образ, созданный Достоевским! Какое потрясающее сочетание гордой красоты, жертвенности и oduhotvoryonnost’! Соня Мармеладова и Лизавета Николаевна в одном лице! А ещё этот резкий контраст с брутальным muzhik! Ты знаешь, Дебора, у меня просто сердце защемило! И, словно в такт моим переживаниям, божественная музыка Чайковского!
Muzhik привязал руки девушки вверху, к короткой перекладине на столбе, отчего тот напоминал крест, и затем рванул платье! Платье, верно, было бутафорским и потому сразу соскользнуло вниз, оставив красавицу полностью обнажённой! Нет, сзади наготу ещё чуть прикрывала длинная коса, но muzhik тут же перекинул её девушке на грудь. Стоявший рядом со мной Арчи (я писал тебе об этом увальне, кажется ещё из Стокгольма) даже ахнул, а его жена возмущённо взвизгнула! Ещё бы! Жена у него, скажу я тебе. . . Фу, дьявол, нужно ещё sto gramm! Обещаю, Дебора, сегодня это последние!
А дальше. . . Дальше muzhik широко замахнулся, его страшный кнут со свистом впился в беззащитное тело, и одновременно над площадью раздались стихи Nekrasov, те самые, с которых я сегодня начал писать тебе. Их читал хорошо поставленный и красивый лирический баритон:
Tam bili zhentshinu knutom,
Krest’janku moloduju.
Музыка, стихи и свист кнута! Дебора, это была просто какая-то магия! Петербургская магия! Это определённо невозможно передать словами!
Ni zvuka iz ejo grudi,
Lish’ bich svistal, igraja. . .
Кнут безжалостно терзал её белую спину и ягодицы, оставляя заметные даже на расстоянии красные полосы, а девушка страдала молча, такая трогательно нежная и покорная! Как настоящая муза поэта!
I muze ja skazal:
“Glyadi! Sestra tvoja rodnaja!”
Стихи закончились и, ты не поверишь, Дебора, я испытал ужасное разочарование, что всё пролетело так стремительно. Мне было безумно жалко эту девушку, и в то же время страстно хотелось, чтобы грубый muzhik продолжал истязать её!
Но тут зазвучали новые стихи, на этот раз под музыку Рахманинова! И кнут засвистал снова! Это были строки другого русского поэта, Tyutchev, у нас он тоже неизвестен. В них говорилось про российские просторы и исторический Петербург, это мне Katya потом объяснила.
Жутко стыдно, Дебора, но и эти четверостишия показались мне неподобающе короткими! Я был готов бесконечно смотреть на бичевание прекрасной незнакомки! И ведь это было серьёзное наказание! Два последних удара заставили её затрепетать и возможно даже вскрикнуть! Жаль, что музыка именно в тот момент стала громче!
Кстати, Katya осталась явно недовольна, что девушка не сумела сдержаться до конца порки. Она сказала, что роль нужно играть с достоинством, как бы тяжко ни приходилось!
Я был под таким сильным впечатлением от увиденного, что буквально прилип к Katya с расспросами. К моей радости она совершенно не стеснялась и даже, мне кажется, с охотой многое рассказала.
Я узнал, что этот аттракцион является не только средством привлечения туристов, но одновременно и элементом пропаганды русской культуры. Музыку играют только знаменитых русских композиторов, и уже со следующего сезона это будет не просто фонограмма из динамиков, а выступление настоящего оркестра. А стихотворений всегда зачитывают два: первое – то самое, написанное Nekrasov, второе – какое-нибудь другое, тоже из сокровищницы национальной поэзии.
Девушек выбирают по конкурсу, каждый раз новую. Это не оплачивается, но очень почётно, всем вручают фирменный значок Музы и gramotu. Изначально повелось, что девушке положено вести себя максимально сдержанно, как терпеливой музе поэта, и избранницы стараются изо всех сил. А muzhik – профессионал, это его работа.
Я не смог удержаться от вопроса, насколько это может быть больно, и Katya сказала, что, конечно, больно, даже очень, но молча вытерпеть всё от начала до конца есть дело чести! И с гордостью поведала, что она была одной из первых муз, и, в отличие от сегодняшней, даже не шелохнулась, хотя второе стихотворение в тот майский день было длиннее, а её кожа очень чувствительная, и следы от кнута отчётливо виднелись даже спустя целую неделю!
Она показала мне свой значок, приколотый на лацкане жакета, и я сдуру спросил, почём его можно купить, имея в виду, разумеется, не её значок, а такой же сувенир в магазине. Katya не поняла, возмущённо надула губки и заявила, что это не продаётся. И переключила своё внимание на идиота Арчи, которому вдруг do smerti захотелось сожрать самый жирный биг-мак.
. . .Ох, Дебора, я сейчас мельком проглядел написанное и понял, до чего всё сумбурно, и как много я напихал русских слов, которые ты вряд ли поймёшь, хоть ты и умница, дорогая.
Извини, уже не могу исправить, последние sto gramm просто валят меня с ног! Пойду отсыпаться, чтобы завтра ты увидела меня свежим и бодрым. Ведь ты же придёшь вечером к нам в гости? И, пожалуйста, не забудь, сестрица: про то, что я здесь написал, ну почти про всё, ты понимаешь, ни слова Нэнси!
Искренне твой,
Джереми