qwasar
Кредитная история
- Сегодня вам последняя поблажка! В следующий раз с вами церемониться не будут! Взыщут всё в троекратном размере! – Говядина буравила её взглядом поверх очков с тонкой дорогой оправой.
- Да, да, - бормотала Саша, изо всех сил напуская на себя самый разнесчастный вид. – Я всё понимаю, я постараюсь расплатиться на следующей неделе.
- Постарайтесь! Это в высшей степени в ваших интересах! – яростно шипела Говядина.
Её явно раздражал праздничный вид Саши: открытое короткое платье, белые чулочки с шаловливым рисунком, модная укладка.
Конечно, никакая она не Говядина, а, как гласит значок-бэджик, приколотый к лацкану форменного банковского жакета, «Ковядина Нина Петровна, старший администратор». Но от Ковядиной до Говядины, сами понимаете, дистанция ничтожного размера. А нефиг было Ковядина в мужья брать! Хотя вроде нет, кольца обручального не заметно. Значит, она Говядина ещё с детского сада? Тогда понятно, откуда эта ехидная змеючесть!
Из-за белой двери послышался приглушённый визг, затем снова и погромче.
Говядина удовлетворённо хмыкнула, наконец вынула из картридера Сашину карточку и протянула ей чрезвычайно насыщенным жестом. В этом жесте были и лёгкое презрение, и злорадство, и обострённое чувство женского соперничества, и много чего ещё. Саша, как и положено, молча проглотила и, отойдя от столика администратора, встала в конце короткой очереди. Стульев для ожидающих здесь не полагалось.
Перед Сашей стояли двое. Первым – некий невнятный вьюнош, тощий, волосатый, в огромных кедах и дурацких узких брючках, про которые в народе глумливо говорят «с низкой попкой». Мода на такие штанишки, говорят, пошла из американских тюрем. Там у заключённых отбирают ремни, и потому штаны на них висят, будто чел конкретно обделался по-большому. Саша так сразу и окрестила для себя этого юношу: Штанишки-с-Низкой-Попкой.
Из-за двери опять взвизгнули, и Штанишки-с-Низкой-Попкой аж весь передёрнулся.
- Эк её там! – участливо сказала Вторая и обернулась за моральной поддержкой к Саше.
Саша кивнула и сразу же окрестила про себя Вторую коротко и ёмко: Сиськи. Да, с сиськами здесь всё было в полном порядке. Даже, пожалуй, чересчур полном. Такие сиськи одновременно и отрада и испытание для владелицы. Когда-то и Саша мечтала иметь такие. Чтобы все восхищались ей вслед: «Вот это сиськи!»
Сиськи почему-то сразу прониклась к Саше симпатией, представилась Лидой и начала рассказывать вполголоса про своего мужа. Это он, он, козлина, вынудил взять её проклятый кредит! Дачку они строят. Он и сам тоже взял кредит, но в другом банке. А потом вдруг оказалось, что они переоценили свои финансовые возможности и не в состоянии уплатить проценты в срок. По обоим кредитам! Кошмар! Но муженёк втихаря огрёб на работе премию, ни слова ей не сказал и в самый последний момент погасил-таки свою задолженность. Только свою, козлина!
Тут белая дверь распахнулась, чуть не зашибив Штанишки-с-Низкой-Попкой, и в коридор вывалилась растрёпанная заплаканная девица. Размазывая по щекам обильный разноцветный макияж, она сразу же устремилась в уборную, приборматывая на ходу: «Вот зверюга! Фашист проклятый!»
- Новенькая! - авторитетно констатировала Сиськи. – Я когда месяц назад впервые пришла сюда, тоже накрасилась зачем-то, дура, потом блузку было не отстирать!
А Саша подумала, что это, наверное, специально так придумано: вход в туалет через общий коридор. Для пущего стыда выходящих и нагнетания страха у ожидающих.
Над белой дверью алчно запульсировала большая красная лампа.
- Чего стоишь? – Сиськи рявкнула на Штанишки-с-Низкой-Попкой. - Десять раз приглашать надо? Шевели булками! – и только что не пнула унылого юношу. Тот скорбно вздохнул и всосался-таки за дверь.
Давешняя девица вышла из уборной. Там она не теряла времени даром: боевая раскраска снова легла толстым слоем на её простенькую щекастую мордочку. «Гламурное Кисо» - сразу припомнила Саша меткое определение для подобных персонажей. Да, типичное Гламурное Кисо в униформе: розовые одёжки, к ним няшные стекляшечки-побрякушечки и непременная серёжка в пупке.
- Никешина! – прошипела Говядина.
Гламурное Кисо непонимающе обернулась к администратору.
- Запомните, Никешина! Если я ещё хоть раз услышу, как вы порочите честное имя уважаемого Аркадия Ильича или кого-либо другого из сотрудников нашего банка, я приму такие меры, что. . . что. . . – Говядина захлебнулась от избытка возможностей по истиранию в порошок неблагодарного Гламурного Кисо. Та торопливо пролепетала извинялки и поспешила смыться вон.
Между тем Сиськи возобновила прерванный рассказ. В первый раз она, конечно же, приволокла хитрого муженька с собой. Ведь по-честному это он должен отвечать! Но Нина Петровна – уважительно-опасливый взгляд в сторону Говядины – была непреклонна. Даже сказала что-то, кажется по-латыни, что закон мол дура, но всё равно закон. Так что муженёк, козлина, спасся. А она снова здесь, теперь уже полтинник получать! И ещё через месяц, скорее всего, опять придётся, так как собрать необходимую сумму по родным да знакомым нынче-то ого как непросто!
Саша односложно поддакивала и кивала, чем, похоже, вызывала в собеседнице только ещё большее доверие, симпатию и словоохотливость.
«Уж скорей бы!» - думала Саша.
Звуки, доносившиеся из-за белой двери, можно было классифицировать как подвывание.
«И звукоизоляция у них неполная тоже с умыслом наверняка».
Наконец, шмыгая носом, появился Штанишки-с-Низкой-Попкой и последовал по натоптанному маршруту «туалет – выход».
- А в таких-то штанцах ему сейчас, надо думать, самое то, не жмёт нигде! – глядя юноше вслед, обронила Сиськи. Потом она мелко перекрестилась и, едва полыхнула красная лампа, шагнула за белую дверь.
Больше никто не мешал, и Саша растворилась в мечтах.
Она не заметила, как очередь за ней занял некий серьёзного вида крепыш в очках, не прислушивалась к новым звукам из-за белой двери и едва не получила этой дверью по лбу, когда оттуда, в который раз неласково поминая трусоватого муженька, выскочила Сиськи.
Не дожидаясь зова красной лампы, Саша сама отворила белую дверь, шагнула вперёд и, скромно потупив глаза, молвила:
- Здравствуйте, Аркадий Ильич!
Аркадий Ильич, невысокий представительный мужчина с выправкой отставного вояки, быстро глянул на неё и не сразу сообразил, решил, что это кто-то из своих или, наоборот, совершенно посторонний.
Саша, всё так же не поднимая глаз, молча теребила сумочку.
До Аркадия Ильича, наконец, дошло, он всмотрелся в компьютерный монитор, где была выведена вся текущая информация от администратора.
- А-а-а! – только и сказал он. – Это опять ты! И в четвёртый раз явилась! Да ещё и расфуфыренная, словно на блядки!
- Да, это я, Аркадий Ильич, - пискнула Саша.
- Ну так я тебе щас устрою! Надолго запомнишь банк «Инвест Гарант»! Снимай штаны!
Он снова ощутил рабочее настроение. Накопившуюся с утра усталость как рукой сняло. В четвёртый раз, на сотню, к Аркадию Ильичу очень редко приходили. Разве что совсем неудачники, которые и за три отведённых на это месяца не сумели наскрести по сусекам возврат потребительского кредита. Но эта девка. . . Эта хитрожопая девка отнюдь не выглядела неудачницей. Разоделась, зараза, будто на праздник заявилась! Ну ничего, сейчас он устроит ей праздничек! И не таких вздрючивали!
- Снимай штаны!! – повторно гаркнул Аркадий Ильич.
Вся под очарованием властного командирского голоса Саша засуетилась, вынула из сумочки голубое махровое полотенце с пингвинами, аккуратно постелила его на обитую коричневым дерматином скамеечку «кобылы». Стандартные бумажные полотенца ей не нравились: тонкие, рвутся, неприятно липнут к телу. А это, с пингвинами, своё, родное.
- Снимай штаны!!! – в третий раз Аркадий Ильич уже почти проорал.
Но тут Саша ничего не могла поделать. Она и рада была снять штаны, хотя бы ради того, чтобы выполнить требование Аркадия Ильича, да штаны-то отсутствовали. Более того, по причине тёплой погоды она и трусики надевать не стала. Зачем?
Подхватив обеими руками подол платья и задрав его аж под самый лиф, она с готовностью вскарабкалась на «кобылу».
- Ну, бесстыжая, без трусов по городу шлындает! Ну получишь ты у меня! Ну наскипидарю тебе жопу! – пыхтел Аркадий Ильич, фиксируя её ремнями.
Саша, пользуясь тем, что он сейчас не видит её лица, блаженно улыбалась. С Аркадием свет Ильичом всё славно! Ей нисколечки не было стыдно, что пришла вот так, без трусов под платьем. Что ближайшие минут двадцать ей предстоит провести в весёленькой позе: с оттопыренной кверху голой задницей, широко разведёнными ногами, руками, надёжно зафиксированными снизу, подбородком и шеей в специальной колодке – так что и не потрепыхаешься даже!
Закончив с фиксацией, Аркадий Ильич отвесил Сашиной жопе смачного и о-о-чень увесистого шлепка, волна от которого продралась сквозь всё тело и навернула на глазах первые слезинки, а потом зашёл спереди и, помахивая своим излюбленным туго сплетённым кнутиком (о, нет! не кнутиком, а страшным и ужасным кнутом!) принялся увещевать.
Простыми и понятными словами он объяснял Саше, как мучительно долго и беспощадно будет пороть её, пороть, дабы у Саши и мысли более такой не возникло: просрочить платежи по взятому кредиту! Чтобы прямо тут же, едва слезет с «кобылы», с пылающей надранной жопой, метнулась собирать-занимать требуемую сумму, и завтра с раннего утра, как минимум за час до открытия банка, уже ждала с пухлым конвертом, перевязанным розовой тесёмочкой! И чтоб была в нормальных скромных штанах или юбке, а не блядском платье с блядскими чулками и без трусов!
- Да, Аркадий Ильич! – искренне содрогаясь от страха, и в то же время страстно прошептала Саша. Она уже и сама верила, что сделает всё в точности так, как он велит. С розовой тесёмочкой! Ведь это же Аркадий Ильич! Его нельзя ослушаться! Он. . . он. . . он просто настоящий полковник!
Аркадий Ильич перешёл от слов к делу. Кнут тонко и хищно засвистел, сладострастно впиваясь в щедро подставленную голую задницу. Аркадий Ильич был мастером своего дела, работал сильно и точно. А с Сашей - ещё и душу вкладывал в каждый удар. Так как понимал: вот достойная соперница, победить её значит доказать самому себе, что не зря ест ломоть хлеба с толстым слоем масла.
- И-и-и-и! – тоненько взвизгивала Саша. Кнут Аркадия Ильича, казалось, шуровал в самой глубокой её глубине, заставляя пищать каждую клеточку. – И-и-и-и-и-и! - Как же это больно! М-м-м-м! И какое бесстыжее блаженство рождается в этой боли! Боль и блаженство, блаженство и боль! Скачут наперегонки во весь опор!
Отмахав девяносто, Аркадий Ильич вытер со лба трудовой пот, затем бесцеремонно сгрёб пятернёй Сашину модную укладку и, чуть приподняв её голову, спросил:
- Живая хоть?
Саша не сразу смогла ответить, так как была неблизко. Потом всё-таки заставила себя вернуться, сконцентрироваться и выдавила с участливым придыханием:
- Вы устали, Аркадий Ильич?
Аркадий Ильич взревел разочарованной белугой. Сграбастал кнут и, отступив на пару шагов и прицелившись, фирменным щелчковым ударом послал его кончик аккурат в то самое нежное место, для которого в русском языке отчего-то до сих пор нет точных приличных названий.
Настал Сашин черёд орать. Блаженство словно корова языком слизнула, осталась одна боль – и такая пронзительная и всецелая, будто ей клещами рвут зуб и делают это в прямом смысле через жопу! Саша и не подозревала, что способна орать настолько самозабвенно и истошно.
Аркадий Ильич удовлетворённо ухмыльнулся и повторил коварный щелчок. А потом ещё и ещё, вплоть до ста.
За эти десять Саша познала вечность. С последним ударом ей даже удалось вырвать «с мясом» крепёж наручей. Аркадий Ильич удивлённо и раздосадовано охнул. Порча оборудования отнюдь не входила в его планы.
Прооравшись, бедная Саша обессилено обмякла.
Аркадий Ильич высвободил её из пут и на всякий случай отошёл подальше. Кто его знает, что может взбрести в голову этой малахольной?
Саша с трудом слезла с «кобылы», дрожащими руками подтянула сползшие чулочки. Ещё никому и никогда не удавалось довести её до такого исчерпывающего состояния.
Аркадий Ильич не торопил. Пусть девка продышится, успокоится.
Тут Саша подняла, наконец, умытое слезами, но светящееся от счастья лицо и бросилась к Аркадию Ильичу. Бухнулась перед ним на колени, схватила его правую руку и принялась осыпать жадными влажными поцелуями.
Аркадий Ильич застыл на месте, словно обратившаяся в соляной столп Лотова жена. И только шумно сопел и обалдело лупал глазами.
- Спасибочки, Аркадий Ильич! Спасибочки, дорогой! – вымолвила между поцелуями Саша, потом благоговейно взглянула на него снизу вверх ещё раз, вскочила и вышмыгнула прочь, за белую дверь.
После уборной Саша намеревалась проскользнуть ни на кого не глядя мимо образовавшейся за время её порки очереди, но что-то до чрезвычайности знакомое вдруг заставило притормозить.
Димасик тоже сразу узнал её и судорожно попытался замаскироваться. Но куда там! В коридоре перед белой дверью со средствами маскировки было напряжённо.
Саша мигом сообразила, что вот он, уже второй за сегодня звёздный час!
- Димасик!! – она восторженно кинулась ему на шею. – Ты тоже здесь? Тебя сейчас будут пороть по попке? По твоей неприкосновенной доминантской попке? Боже, какое счастье, Димасик!
Димасик, один из её бывших, и прямо скажем далеко не лучших, верхних, долговязый истеричный доминантишка, поплыл, поник, стух и полностью кончился. Милосерднее было бы прямо сейчас пристрелить его на месте и закопать поглубже.
Но Саша забыла про милосердие перед лицом внезапного торжества долгожданной справедливости по отношению к этому напыщенному болвану.
- Не боись, Димасик! – восхищённо щебетала она. – Аркадий Ильич выпорет тебя как положено! Он умеет пороть! Аж душу наизнанку выворачивает! Тебя пропрёт от нижней радости, Димасик!
- Лебединская!! Вон!!! – выпрыгнувшая из-за стола Говядина вопила так, что очки приплясывали у неё на носу.
- Сейчас, сейчас, Нина Петровна, не волнуйтесь! – Саша взасос чмокнула Димасика в плесневело позеленевшую рожу и, наконец, отлепилась от него. – Не дрейфь, Димасик! Порка – это прекрасно!
Только промчавшись по свежему воздуху пару кварталов, Саша немного успокоилась. Эйфория улеглась, и ей на смену вернулась обычная рассудительность.
Разумеется, она завтра же всё полностью выплатит. Кредит-то ерундовый, и своё дело уже сделал. Затягивать дальше и получать через это по-настоящему серьёзные проблемы у Саши не было ни малейшего резона. Жаль, конечно, но таковы правила! Прощай банк «Инвест Гарант»! Прощай, Аркадий Ильич, настоящий полковник!
Стояла прекрасная предлетняя погода, лёгкий ветерок ласково остужал под платьем.
А впрочем, ещё далеко не вечер! В банке «Капиталист», по слухам, плохих должников порют какой-то хитрой ротанговой тростью! Следующий кредит нужно взять именно там! Саша Лебединская медленно шла по бульвару, предаваясь радужным мечтам и машинально потирая саднящие запястья.
ЧАС РЕЛАКСАЦИИ
Нине Ковядиной надлежало явиться к девятнадцати. Вообще-то, она хотела ещё вчера, но вчера не получилось, так как всё уже было занято. Ближайшая возможность имелась лишь на следующий день, то есть на сегодня, в девятнадцать, и Нина поспешила застолбить вакансию.
Поспешила, потому что буквально за минуту до этого получила по корпоративной электронной почте заявку от Юрия Юрьевича, с просьбой записать его asap, то есть, в переводе с английского канцелярита, «так скоро, как возможно». Так что Нина, можно сказать, воспользовалась служебным положением, обошла нервного Юрия Юрьевича на крутом вираже. Придётся Ю-Ю потерпеть ещё денёк!
Нина почему-то волновалась сегодня больше обычного, забылась и появилась перед красной дверью за целых пятнадцать минут до назначенного ею же самой срока. И потому стала невольной свидетельницей следующей сцены.
Красная дверь отворилась, и оттуда на карачках выполз Вадим Иосифович, начальник отдела кредитной реструктуризации, коротышка-крепыш с седым «ёжиком» на голове и усами щёточкой, навязчивый доморощенный философ и фанат борща. Нине подумалось, что в застёгнутом на все пуговицы тесном костюме-тройке ползать на карачках не очень удобно.
- Жопу! – последовала команда из-за двери.
Вадим Иосифович презабавно отклячил указанную часть тела. Тут же из-за двери высунулась нога в стоптанном коричневом полуботинке и дала ему отменного пинка, от которого Вадим Иосифович аж прихрюкнул и прошустрил на всех четырёх так, что едва не впечатался своим низким неандертальским лбом в противоположную стену.
Красная дверь захлопнулась.
Вадим Иосифович, кряхтя, поднялся с колен, и только принялся их отряхивать, как заметил Нину.
Нина жутко смутилась, покраснела и отвернулась, сосредоточенно уставившись в картину на стене. Картина была аллегорическая: на ней семейство розовощёких толстомясых амурчиков, явно спёртых у Франсуа Буше, азартно потрошило свинью-копилку. Такие картины, с амурами при различных валютно-финансовых операциях, попадались в банке «Инвест Гарант» чуть не на каждом шагу. Все они были нарисованы за каких-то две недели в одной известной художественной мастерской.
Вадим Иосифович возмущённо засопел, очевидно расстроенный столь бесцеремонным вуайеризмом, но не стал ничего говорить и с деланно-безразличным видом направился в другую сторону, благо коридор был сквозной.
Нина и правда чувствовала себя очень неловко. Ей не следовало торопиться, нужно было прийти никак не раньше, чем за пять минут до своего срока. Таково негласное этическое правило!
Над красной дверью замигала большая белая лампа. Нина сняла очки, сунула их в карман жакета, в порядке аутотренинга несколько раз хищно наморщила носик и, наконец, глубоко вдохнув, вошла.
- Заходи, Нинка, заходи! – в своих владениях Аркадий Ильич всегда вёл себя несколько, скажем так, фамильярно. – Что-то ты зачастила в последнее время!
- Да, Аркадий Ильич, - покорно согласилась Нина, - зачастила!
Аркадий Ильич сидел за своим компьютером и старательно возил «мышкой» по коврику. Может, пасьянс раскладывал? Он любит «косынку».
Нина стояла, опустив нос и нервно похрустывая пальцами рук. Этот момент напряжённого ожидания всегда был для неё самым мучительным.
- Ну что ж, - оторвался, наконец, от электронной игрушки Аркадий Ильич, - А поди-ка ты постой в углу! Соберёшься с мыслями, расскажешь что да как!
- Ой, не надо в угол! Пожалуйста! Аркадий Ильич, миленький! – взмолилась Нина. Она ненавидела угол с этим мерзким горохом.
- Надо, Нинка, надо! – веско сказал Аркадий Ильич, слегка пародируя героя известного фильма. – А ну-ка, марш в угол!
Нина горько вздохнула и обречённо поплелась туда, где стоял этот гадкий широкий поддон из красной пластмассы, наполненный горохом.
- Живее! – прикрикнул Аркадий Ильич. – И голыми коленями!
Нина уныло сунулась под юбку, медленно стянула колготки до щиколоток.
Аркадию Ильичу надоело ждать. Он подошёл сзади, двумя руками по-хозяйски задрал на ней строгую прямую юбку, для надёжности подоткнул в трусы подъюбник и пришлёпнул по заднице.
Захныкав, Нина обречённо бухнулась коленями в мерзкий горох, в эту поносного вида жёлтую жижу. Уж лучше бы нормальный горох был, а не варёный!
Поначалу ведь и правда использовали обычный горох, круглый и твёрдый, и стоять на нём голыми коленками было очень неприятно, но, по крайней мере, не так противно. А потом как всегда встряла эта вездесущая докучливая девица, менеджер по формированию комфортной среды для персонала, и добилась, чтобы сотрудников не ставили коленями на травмирующую поверхность. Аркадий Ильич тогда прямо взбесился, но ничего поделать не смог, тем более что девица-менеджер сама к нему не ходила, не требовалась ей, самодовольной чучундре, никакая релаксация. Однако в дальнейшем они всё-таки договорились и сообща придумали эту вдвойне позорную гороховую кашу.
- Носом в угол, руки по швам! – напористо корректировал Аркадий Ильич. – Вот так, порядок! А теперь давай, выкладывай всё начистоту!
Глотая слёзы обиды и унижения, с задранной юбкой стоя голыми коленями в мерзком варёном горохе, Нина принялась сбивчиво каяться.
Устала она от этой работы, всего полгода, а уже совсем выбилась из сил! Нужно просить о переводе в другой отдел, она переоценила свою психологическую устойчивость! Умом, конечно, понимает, что всё справедливо, и зазря тут никого, но жалко ведь, жалко некоторых! Вот вчера, например, один так просил, так умолял её отложить наказание после того, как его бывшая знакомая прямо перед очередью других ожидающих публично опозорила его, уничтожила ему весь настрой и гордость! Но нет! Она как старший администратор была вынуждена остаться непреклонной стервой и отказала этому симпатичному мужчине в снисхождении!
- А-а-а, этот сруль! – припомнил Аркадий Ильич. – Не люблю срулей!
Нина ещё больше расстроилась, плюхнулась ягодицами на пятки и разревелась в три ручья: вот оказывается, до чего довела хорошего человека!
- А ну-ка выпрямиться обратно! – не потерпел нарушения дисциплины Аркадий Ильич. – Носом в угол! Плечи опустить! Грудь вперёд! Ишь разнюнилась из-за какого-то пачкуна!
Но Нина была уже невосприимчива к увещеваниям: рыдала и, запинаясь и захлёбываясь, невнятно рассказывала, кого ещё, по её мнению, сильно обидела в последние дни.
Аркадий Ильич понял, что пора прекращать этот истеричный балаган.
- Хорош мне тут сопли жевать! Вот дурища бестолковая! Жалко ей, понимаешь, раздолбаев всяких, которые привыкли сладко жить, да не научились платить! Щас будем жопу тебе драть!
Для ускорения процесса Аркадий Ильич ухватил Нину за воротник жакета, выволок из поддона и, не особенно церемонясь, протащил примерно на середину помещения, где было много свободного места.
Нина неловко путалась в спущенных колготках и продолжала, по образному выражению Аркадия Ильича, «жевать сопли». Замолкла она только когда очутилась в популярной народной позе, почему-то именуемой «раком», со стянутыми вниз трусами и зажатой между коленями экзекутора головой.
Аркадий Ильич не спеша вытянул из брюк свой широкий ремень.
- Рано, Нинка, припёрлась! Ещё синяки от прошлой порки до конца не отцвели! Ну не обессудь – сама захотела! Жопу кверху!!
Нина привычно выгнулась, оттопырив голую задницу кверху насколько смогла, и обхватила руками лодыжки Аркадия Ильича. Она уже наполовину успокоилась. Самое страшное осталось позади!
Ремень звонко зачавкал по пухлым, быстро розовеющим ягодицам. Аркадий Ильич порол сильно, но размеренно, позволяя сполна продышаться. Было очень больно, однако с каждым ударом Нину отпускало всё больше и больше. Слёзы давно высохли, и она будто слилась с Аркадием Ильичом в единый симбиотический организм, функционирующий в ритме «замах – удар». Через крепкие колени, зажавшие ей уши, словно передавалось спокойствие Аркадия Ильича и его всегдашняя основательная уверенность в своей правоте, а горячие поцелуи ремня методично вбивали в Нину бодрость духа и жажду новых побед.
Наконец, Аркадий Ильич остановился, и посвежевшая и воспрявшая Нина рефлекторно рыпнулась к свободе.
Но не тут-то было!
- А напоследок, Нинка, получишь десяток пряжкой!
- А-я-яй! Миленький Аркадий Ильич! Пожалейте! Не надо пряжкой! – жалобно заблеяла Нина.
- Надо, Нинка, надо! Нечего тебя жалеть! Не то опять через неделю припрёшься!
Аркадий Ильич намотал дырявленный конец ремня на правую руку, цепко прихватил Нину левой за крашеные в цвет воронова крыла волосы и от всей широкой души лупанул пряжкой.
Нина завопила так, что едва не порвала рот. Однако привычный ко всему Аркадий Ильич только стиснул её ещё крепче. Пряжка раз за разом настигала жопу, безуспешно пытающуюся увильнуть от плотоядных укусов. И всё же, в конце концов, жопа одержала свою маленькую викторию: с последним ударом в пряжке вдруг что-то лопнуло, и она улетела с ремня - прямиком в поддон с гороховой кашей.
Тихо матерясь по поводу этих жоп, об которые вечно всё ломается, Аркадий Ильич отпустил Нину.
Она быстренько натянула трусы и колготки, расправила юбку и дала дёру, пока Аркадию Ильичу не пришло в голову устроить ей ещё какой-нибудь релакс. В этот раз Нине Ковядиной было более чем достаточно!
Аркадий Ильич задумчиво покачал головой ей вслед, подтянул сползающие без понапрасну испорченного ремня брюки, затем подошёл к заветному шкафчику и набулькал полный гранёный стакан перцовки. Залпом выпил. Нелёгкая трудовая неделя подошла к концу, теперь можно и расслабиться.
Утомили, засранцы! Повадились на релаксацию, понимаешь! Уже чуть не половина сотрудников регулярно сюда шастает! Эдак скоро придётся наоборот переиграть: сделать основное время для своих, а проштрафившихся заёмщиков пороть уже после, по вечерам.
Ведь знает же каждый: за всё надо платить! Хочешь денюжков побольше, будь готов к этим, как их. . . издержкам! И вся закавыка в том, что чем больше денюжков возжелаешь, тем больше и издержек на тебя навалится! Нелегко других-то людишек прессинговать, драть с них по три шкуры и при этом уверять, что они ещё по гроб жизни нашему дорогому банку обязаны! Тут особый склад характера требуется, более смелый! А ежели его, этого смелого склада, не дано, то тяжко порой приходится! И приползёшь сюда, под красную дверь, чтобы хоть жопой накопившуюся вину искупить, раз по-другому не умеешь!
И ведь что интересно! Одним хватает, чтобы им просто по заднице нахреначили. Как, например, мосластой Эммочке из юротдела. Придёт каждый раз, понимаешь, фифа выпендрючая, со своим аккуратненьким таким пучком розог. Ни слова не говоря заголит мослы и получит по ним сполна, до окончательного износу прутиков! А потом всё так же молча встанет, оправится и уцокает на каблучках трудиться дальше в хитросплетениях своих казуистических буковок!
А другим, значится, этого маловато будет! Обормотам вроде Вадика и Нинки нужно, чтобы их, понимаешь, обязательно ещё и мордой по полу повозюкали! И лучше не просто повозюкали, а как-нибудь похитрей! Чтобы, так сказать, испить чашу до дна!
Эх, широка пол-литра человечья! Аркадий Ильич набулькал второй стакан перцовки и теперь уже никуда не торопясь, с чувством и расстановкой выкушал его.
ЭММОЧКА-ЛЮДОЕДОЧКА
Эммочка Бурдюкова, юрист отдела корпоративных финансов банка «Инвест Гарант», пребывала в недоумении и растерянности. Вообще-то, хрупкой голубоглазой блондинке растерянный вид скорее к лицу, ибо почему-то сразу вызывает в окружающих мужчинах искреннее и бескорыстное желание помочь в преодолении терний. Однако: а) великодушных мужчин поблизости не наблюдалось, так как дело происходило в жаркий летний день в, так сказать, некультурной части городского парка, где на редких кривых дорожках между берёзками и буйноцветущими кустами шлялись одинокие мамашки с колясками да бесполые от жары собачники, б) Эммочка была совершенно нетипичной хрупкой голубоглазой блондинкой: отнюдь не милой очаровательной глупышкой, но умнющей и решительной особой, с железной волей и характером, пусть и несколько нервной. Коллеги иногда называли её за глаза «наша Эммочка-людоедочка». Согласитесь, такое прозвище ещё заслужить надобно.
Столь неожиданное замешательство Эммочки было связано с её вдруг обнаружившейся вопиющей ботанической некомпетентностью. Эммочка не могла найти рябину, потому что попросту не представляла себе, как та выглядит летом, без знакомых всем гроздьев красных ягод. А спрашивать у мамашек Эммочке расхотелось после первой же попытки: на невинный вопрос, какая она, рябина, недовольное существо в бесформенном цветастом сарафане только буркнуло себе под нос: «У-у-у, проститутка» - и с удвоенной энергией, появившейся, вероятно, в результате достойного отпора классовому врагу, принялось толкать вперёд свою жёлтую коляску.
Эммочка и впрямь выглядела вызывающе прелестно. Красное французское летнее платье с пышной юбкой по колено и большим белым бантом сзади, белые чулочки (которые, как всем известно, визуально полнят, но фламингоногой Эммочке именно это и было нужно!) с красным набивным орнаментом, изящные красные же босоножки, в которых не стыдно появиться где угодно. Ещё и сумочка пресимпатичная. Всегда и везде выглядеть на пять с плюсом было Эммочкиным кредо. Так что недружелюбная реплика затурканной мамашки была вполне объяснима, хоть и вряд ли извинительна.
Эммочка не привыкла так просто сдаваться и попробовала узнать про рябину у своего сердечного дружка, но тот как назло оказался жутко занят и вдобавок изрядно утомлён жарой. Впрочем, насколько Эммочка поняла из его пожалуй чуть более, нежели допускал характер их отношений, раздражённого телефонного ответа, и в благоприятных погодных условиях из сердечного дружка вышел бы сомнительный помощник, так как о рябине и он имел чрезвычайно смутное представление.
Наморщив лобик, Эммочка в раздумьях свернула с дорожки на совсем уж дикого вида тропинку и почти сразу же наткнулась на бритоголового молодого человека в синих тренировочных штанах и с обнажённым загорелым торсом, сосредоточенно справлявшего малую нужду.
- Где тут рябина? – в упор спросила его Эммочка, использовав излюбленный приём многих юристов – вдруг ошарашить человека прямым вопросом «не по теме».
Однако молодой человек оказался не робкого десятка. Уверенно доделал своё дело, после чего удовлетворённо крякнул, подтянул штаны и, с наслаждением почёсывая под мышкой, ответил, наконец, Эммочке:
- Так я, ёпть, как раз – того, на неё, на рябину твою! – и, как мог дружелюбно, улыбнулся. – Игнатом меня звать, короче!
О майн готт, какая пошлость! Весь мир держится исключительно на пошлости! Эммочка не смогла удержаться от брезгливой гримаски при взгляде на свежеобоссанную Игнатом рябинку. Но теперь-то она, по крайней мере, не ошибётся!
- Это точно рябина? – на всякий случай решила подстраховаться.
- Бля буду! – Из Игната прямо пёрла убедительность. Он закончил почёсываться и теперь будто невзначай поигрывал мышцой. Вероятно, решил, что уже завоевал сердце красотули. Игнат явно был из породы победителей, тех крутых парней, что в общественном транспорте всегда занимают сидячее место максимально фундаментально, расставляя колени аж на три сидения вширь, будто являются счастливыми обладателями половых органов непомерной величины. – А тебе-то зачем, моднявая?
Эммочка посмотрела на него своим немигающим пронзительным взглядом василиска, про который говорили, что им, наверное, можно железные гвозди гнуть, и сказала:
- Как зачем? Жопу драть, Игнат!
- Жопу драть? – не понял почти победитель.
- Да, Игнатушка! Снимай штаны взад!
- Чо-о-о? – Игнат всё-таки смутился и попытался разглядеть в ясных глазах красотули намёк на шутку. Но не разглядел.
Эммочка по-настоящему вгрызлась в него взглядом. Людоедочка как никак!
- Ой, ё-ё-ё. . . – разочарованно протянул Игнат и предпочёл дематериализоваться. Был он хоть и быдловат, да вроде не законченный придурок. Быстро скумекал, что эта рыбка ему не по зубам.
Итак, теперь Эммочка узнала, что такое рябина, и, слава богу, быдловатый Игнат осквернил далеко не единственное деревце. Рябины вокруг оказалось немерено - хоть запорись! Ведь Эммочка не солгала бритоголовому молодому человеку, рябина ей действительно требовалась для порки.
Собственно, виноват во всём был Аркадий Ильич, отставной подполковник каких-то там конноводолазных войск, а ныне труженик особого отдела в их банке. На прошлой неделе в четверг Аркадий Ильич привычно сёк Эммочку принесённым ею пучком берёзовых розог, сёк так усердно, что связующая тесёмка лопнула. Аркадий Ильич не стал заморачиваться увязкой по-новому и допорол Эммочку уже не цельным пучком, а врозь, используя каждый раз всего по два-три прута. И Эммочка с удивлением обнаружила, что так терпеть гораздо труднее! А она-то была уверена в обратном: чем больше прутьев сразу вместе, тем болючей! Ведь воздействие вроде бы должно суммироваться! Ан вышло, что нет! Практика в очередной раз оставила теорию с длинным носом!
И вот теперь, в жаркий воскресный день нарядная Эммочка лазила по своему районному парку в надежде разжиться рябиновыми розгами, так как чувствовала, что свидание с Аркадием Ильичом ей понадобится очень скоро. Да чего уж там скрывать: не далее как позавчера она послала Говядине, банковскому администратору по всем этим делам, заявку на понедельник.
А ещё Эммочка не пожалела нескольких вечеров на скрупулёзное изучение специфического сегмента Интернета и выяснила, что а) большинство находит порку одиночными розгами более суровой, чем порку пучком или даже двумя-тремя прутьями и б) опытные товарищи ни во что не ставят классические берёзовые розги, более того, некоторые прямо так и заявляют, мол «говно эта берёза, а не розги», и больше прочего хвалят рябину. Привыкшая всегда и во всём стремиться к лучшим образцам Эммочка устыдилась. Она более не собиралась пороться «говном», а захотела самого-самого. Одиночных рябиновых то есть.
Тут настала пора, наконец, рассказать, как Эммочка докатилась до жизни такой. Намекни ей кто-нибудь ещё сравнительно недавно, что она будет в выходной день шастать по парку в поисках розог покрепче для собственной задницы, Эммочка со всем презрением фыркнула бы и вычеркнула этого пустого словоблуда из личного списка хомо сапиенсов. Но жизнь – штука переменчивая, господа. Никогда не знаешь, что поджидает тебя за следующим поворотом.
Дело было так. В один не самый прекрасный день примерно год назад Эммочка осознала, что устаёт на работе. Да не просто устаёт, а чертовски выматывается, до состояния выжатой тряпки. Когда не хочется больше ничего и никого. Когда вернувшись домой просто валишься на диван. А поутру нет никаких моральных сил снова тащиться на работу. Это было категорически неприемлемо, и Эммочка начала бороться. Сперва в ход пошли пищевые добавки и витамины. Но их эффект оказался слабоват, да и Эммочка опасалась чрезмерно налегать на химию. Тогда пришлось обратиться к штатному банковскому психологу Софье Наумовне.
Маленькая и вся словно бы круглая Софья Наумовна внимательно выслушала Эммочку, сплетая-расплетая усаженные золотыми кольцами короткие толстые пальчики с чёрными лакированными ногтями. Время от времени она понимающе кивала, и гладковыбритый череп, тоже, вероятно, покрытый каким-то хитрым лаком, пускал блики. Но прагматичной и не слишком впечатлительной Эммочке было наплевать, нарочитый инопланетный облик Софьи Наумовны оставлял её совершенно равнодушной. Эммочка пришла за конкретной помощью.
В качестве помощи Софья Наумовна довольно неожиданно предложила любовь. О, конечно, она сделала это не грубо, а со всем возможным в такой ситуации тактом. Сказала, что любовь – это вернейшее средство против хронического производственного стресса. И подмигнула. Своей нетрадиционной ориентации Софья Наумовна никогда не скрывала, даже напротив, гордилась, так как была убеждена, что у нетрадиционщиков заметно выше творческий потенциал.
Эммочка непроизвольно скривилась и сказала, что это уж как-то слишком экстравагантно, она вот прямо сейчас не вполне готова и всё такое, да и вообще с любовью у неё, тьфу-тьфу-тьфу, порядок, нет ли покуда у Софьи Наумовны рецепта попроще? С порога отвергнутая психологиня обиженно надула и без того пухлые губки, накрашенные пурпурной помадой, и посоветовала Эммочке, раз та отказывается от лекарства сладкого, попробовать лекарство горькое, то есть сходить на час релаксации к Аркадию Ильичу.
Эммочка возразила, что туда ведь ходят за релаксацией, расслаблением то есть. А ей надобно скорее обратное, подзарядить, так сказать, внутренние батарейки, чтобы и работалось в охотку и после службы ещё оставались силы и желания. «Ну это кому как, голубушка Эмма Александровна», - задумчиво произнесла Софья Наумовна. – «От интенсивного воздействия на область ягодичных мышц результат возможен амбивалентный». «Амбивалентный!» - она с видимым удовольствием повторила это богатое слово. – «Одним – и впрямь расслабление, а другим – глядишь, совсем наоборот. Попробуйте! И помните, что в случае неудачи всегда есть сладкое и более надёжное лекарство!» Софья Наумовна опять недвусмысленно подмигнула.
Так Эммочка оказалась за красной дверью у Аркадия Ильича. И из его скупых реплик со временем поняла, что, по-видимому, всё-таки одна она такая, со своими «батарейками». Для всех остальных сотрудников это был именно час релаксации. Поэтому Эммочка пришла к выводу, что Софья Наумовна солгала ей тогда, наплела про якобы амбивалентность. Она не могла знать этого наперёд. Наверное, отомстить банально хотела за отлуп. Не иначе рассчитывала, что зарёванная Эммочка прибежит к ней в объятия прямиком из владений Аркадия Ильича. Но просчиталась коварная Софья Наумовна.
В тот первый раз за красной дверью Эммочка сразу решила для себя, что должна во что бы то ни стало вытерпеть всё молчком, никак не проявив слабости, ну словно героическая партизанка на допросе у полицаев-фашистов. Понимание, что только так можно «перезарядить батарейки» пришло к ней естественным образом. Эммочке просто вдруг стало предельно ясно, что для неё это единственный вариант.
Поначалу было даже почти не больно, на столе у массажистов случалось и покруче. Аркадий Ильич махал многохвостой плетью, явно не переутруждаясь. То ли давал поблажку как новенькой, то ли из жалости к её маленькой заднице. Эммочка молчала и ждала. Опытный Аркадий Ильич вскоре сообразил, что особо церемониться нечего и принялся лупцевать по-настоящему, со всего плеча. А потом сменил многохвостку на более кусачую однохвостую плеть.
Эммочка вытерпела всё. Даже не шелохнулась. Правда, искусала нижнюю губу едва не до крови. И еле слезла с «козла» после экзекуции.
- Ох и жопа у тебя, словно каменная! – сказал Аркадий Ильич, устало вытирая пот со лба. – А ведь и не подумаешь, худющая-то вся какая!
Эммочка даже приостановилась на миг натягивать колготки и яростно зыркнула в его сторону, но Аркадий Ильич и не таких востроглазых окорачивал.
- Если надумаешь ещё прийти, то со своими розгами! Таких каменножопых сечь полагается!
Эммочка уничтожающе фыркнула и, не прощаясь, покинула особый отдел. В тот момент ей и в голову не могло прийти повторить когда-нибудь подобный номер. Но один положительный результат уже был налицо: гордость за себя, что смогла, выдержала суровое испытание, не заорала. А очень скоро нахлынул какой-то странный душевный подъём – и это на фоне физической усталости от напряжённой борьбы с болью! Непонятное и даже чуть пугающее эйфорическое состояние сохранилось на удивление долго – так что на протяжении нескольких дней после порки Эммочка буквально летала. По всему вышло, что сомнительный рецепт Софьи Наумовны сработал: «батарейки» успешно перезарядились.
Психологиня поняла, что славная аппетитная птичка упорхнула, едва встретила Эммочку на следующий день в коридоре. Никаких слов не понадобилось. Светящаяся Эммочка жизнерадостно подмигнула ей, и разочарованная Софья Наумовна непроизвольно скривилась.
К сожалению, заряд бодрости оказался не бесконечным, и настал день, когда Эммочка задумалась о повторении удачного опыта. Сперва она собиралась явиться просто так, безо всяких розог. И заодно поставить этого хамского грубияна на место: пусть выполняет свою жоподрательскую работу и не выкаблучивается! Но потом любопытство всё же победило, и за красную дверь Эммочка шагнула с перевязанным розовой ленточкой аккуратным пучком берёзовых прутьев.
Аркадий Ильич удивился (он тогда ляпнул про розги с досады), но виду не подал и хорошенько настегал Эммочку по терпеливой попке. Эммочка страдала пуще прежнего, прокусила-таки нижнюю губу до крови, беззвучно глотала слёзы, но опять лежала бревно бревном. Аркадий Ильич понял, что по-видимому так оно и должно с ней быть, и больше никаких фортелей не требуется. Эммочка тоже решила, что от добра добра не ищут. И с тех пор регулярно приходила со своими прутиками, без всяких лишних прелюдий и даже не поздоровавшись заголялась, получала свою порцию и, так же, не попрощавшись, ибо не могла простить «каменножопую», отчаливала.
И всё бы хорошо, но, видать, рутина вступила со временем в свои права. Эмоциональный подъём после порки, такой насыщенный и яркий в первые полгода, отчасти потускнел, потребность в подзарядке «батареек» участилась. Эммочку стали посещать тревожные мысли. И тут розовая ленточка очень кстати порвалась. Перед Эммочкой вдруг отворились новые горизонты, которые привели её в это жаркое июльское воскресенье в соседний парк.
Оглядевшись и никого не заметив, Эммочка нацепила свою нарядную сумочку на ближайший, кипящий белоцветьем, куст и специально купленным секатором отчекрыжила тонкий прутик от молодой рябиновой поросли. Помахала им сплеча, словно саблей, и призадумалась. Нужен более точный эксперимент!
Она срезала ещё пару прутьев на пробу: один немного потолще и тоже с молодой поросли, третий примерно такой же, но с уже довольно крупной рябины, на вид более сучковатый и одеревенелый. Сучки Эммочка как смогла обкорнала. Ещё раз оглянулась по сторонам: никаких мамашек и Игнатов на этой потаённой тропинке пока не наблюдалось. Вот и чудненько! Теперь только бы не порвать чулки! Эммочка вскинула на спину юбку, опустила трусики и стала пробовать прославленные рябиновые розги. Хлестать себя самой оказалось совсем непросто: неловко, неудобно, да и не ударишь по-настоящему, инстинкт самосохранения срабатывает. Одна морока, короче, но ничего не поделаешь: по ногам и рукам стегать нельзя, если не хочешь ходить жарким летом в закрытой одежде!
В общем, Эммочка изрядно упарилась, но всё-таки исхитрилась нахлестать себя рябиновыми хворостинами, несколько раз угодив очень даже больно – так, что чуть не взвизгнула. И поняла, что в крепких руках Аркадия Ильича это будет куда серьёзнее, чем ломкая берёзка. Эммочка даже слегка сдрейфила. Из трёх прутьев самым кусачим оказался второй – тот, что средней толщины и с молодой рябинки. Эммочка с сомнением потеребила его, ещё немножко помахала-посвистела и, в конце концов, смалодушничала: выкинула. Утешая своё самолюбие мыслью, что не всё сразу, может быть потом как-нибудь она соберётся с духом и принесёт Аркадию Ильичу вот таких, как только что выкинутый, злых. А на первый раз обойдёмся тоненькими. Третий прут, со взрослой рябины, хоть и выглядел самым страшным, на поверку оказался никудышным – переломился буквально со второго удара.
Наэкспериментировавшись, Эммочка привела себя в порядок и едва срезала ещё пару тонких молоденьких прутиков, как услышала знакомое басовитое:
- Вау, Эммочка! Тебя-то за какими чертями сюда принесло? Да ещё такую расфуфыренную?
Это была Лёлища. Большая, шумная Лёлища, из числа тех старых знакомых, которых и рад бы не встречать, да они сами, как назло, везде попадаются. Петербург-то – город маленький!
- Известно, что в кустах делают! – заржал Лёлищин спутник, пузатый, в цветастых пляжных трусах-«бермудах» и с полуторалитровой пластиковой бутылью пива в руках. – Отливают втихаря!
Эммочка мельком оглядела его с головы до ног и пренебрежительно поджала губки.
- А веточки-то тебе зачем? – как обычно, не дожидаясь ответа, продолжала Лёлища. – Веник что ли дома истрепался? Или комаров отгонять?
Тут Эммочку заметила и принялась обгавкивать крохотная собачонка-левретка, которую Лёлища волокла за собой на поводке. Лёлища заорала на собачонку. Её спутник обильно глотнул из своей крупнокалиберной бутыли.
- Это Стасон! – представила, наконец, Лёлища, - мой текущий бой-френд!
Стасон и ухом не повёл на столь неоднозначную рекомендацию. Ещё глотнул, чуть не на четверть литра разом. Эммочка злорадно подумала, что Стасону скоро отливать. Так что от кустов лучше далеко не уходить!
- А это Жоржетка! Брехливая сучка, но зато прикольная! Так зачем тебе веточки?
Эммочке давно уже обрыдла эта старая знакомая и вечно сопровождающие её гвалт и бедлам. Поэтому она решила поскорее избавиться от незваной компании и честно сказала, что режет розги, для порки.
- А, знаем-знаем! – подхватила актуальную тему Лёлища. – У вас там сейчас в банках должников только так порют! Говорят, гораздо больше толку, чем раньше, когда коллекторов напускали! Ты ведь всё в банке пашешь?
Эммочка подтвердила, что да, пашет в банке. Стасон посмотрел на неё с чуть большим уважением, чем поначалу. И сладостно почесал торчащее из-под майки волосатое пузо.
- Ну вот! – вздохнула Лёлища, - все люди как люди, а я одна, дура, среди звёзд застряла! – и стала рассказывать, до чего ей надоело сидеть в астрологической конторе и составлять идиотские гороскопы для всяких болванов и клуш.
- Постой! – вдруг осенила её идея. – А давай вы меня к себе в банк возьмёте! Я там ваших должников так взгрею, что они вдвойне принесут! Ещё и на карачках приползут, как миленькие! Ты же дохлятина, куда тебе пороть-то?
Жоржетка опять загавкала, будто подтверждая: куда тебе, дохлятине, пороть-то?
- Во-во! – обрадовался Стасон. – И меня возьмите! Мы с Лёлькой им там всем, должникам вашим, накостыляем, покажем, понимаешь, растакую-то мать!
Эммочка поняла, что больше не способна этого выносить.
- Хорошо, Лёля, я разузнаю насчёт вакансий, но имей в виду, что у нас порют всех! Не только должников, но и сотрудников! Порют за всё, за любой косяк! И тебя с твоей хреновой дисциплиной драть будут до кровавых соплей! – последнее образное выражение Эммочка почерпнула на одном из Интернет-форумов, где она читала про сравнительные достоинства разных розог.
Лёлища со Стасоном заржали. Дескать, молодец, Эммочка, зачётная шутка! И что, у вас каждый со своими палками на работу ходит?
- А то! – рявкнула Эммочка. – На всех не напасёшься! Вот, смотри, Лёля, каково у нас в банке! - Она повернулась к ним задом, резко наклонилась, снова вздрав пышную юбку, и щедро приспустила хорошенькие белые трусики с алыми вишенками.
Взорам Лёлищи и Стасона предстали полыхающие на бледной попке косые припухшие полоски - результат только что учинённого самопора. А под этими свежими следами ещё угадывался более правильный параллельный рисунок, оставленный в последний раз Аркадием свет Ильичом.
Выглядывая снизу, между ног, Эммочка не без удовольствия констатировала произведённый погром.
То была немая сцена! Стасон, отчаянно скосившись на пикантно-полосатую Эммочкину заднюшку, жадно присосался к пиву. В кои-то веки выбитая из колеи и обескураженная Лёлища суетливо металась. Дёрнула за поводок так, что едва не ободрала Жоржеткой пенёк, который та как раз намеревалась обстоятельно разнюхать. Затем яростно пихнула Стасона локтем в бок, прошипела что-то невнятное в адрес всё ещё бесстыже раскорячившейся Эммочки и резво потащила своих текущих прочь.
Эммочка, наконец, выпрямилась, усмехнулась им вслед своей загадочной людоедско-юридической усмешкой и с чувством изобразила неприличный победный жест. Потом натянула совсем свалившиеся трусики и, клацая секатором, принялась искать ещё молодую тонкую рябинку. Вдруг трёх прутиков окажется мало?