Социалина.
Тридцать третий регион
«Снова к друзьям я своим убегаю
Что меня тянет туда, я не знаю…» - тихонько мурлычу себе под нос.
– Без порки тебе оставаться надолго нельзя, – негромко отвечает мне Павел и, увидев приближающееся такси, скидывает с плеча рюкзак.
– Знакомые на вечеринку зовут. Может быть, сходим? – произношу я, оказавшись на заднем сиденье.
– Не стоит, тридцать третий регион, – коротко отвечает Павел, устраиваясь поудобнее на сиденье рядом с водителем и пристраивая в ногах свой рюкзак.
Я все понимаю и больше не задаю вопросов, зато в разговор вступает таксист. Видимо уловив в Пашином тоне некий негатив, интересуется:
– А чем вам тридцать третий то не угодил?
Полагаю, что вопрос привел Павла в замешательство. Такое не каждому расскажешь. Но водитель неожиданно приходит на помощь.
– Понимаю. Пробки. Я и сам как-то под Лакинском пять часов простоял. Так это временное. Сейчас мост отремонтируют, и все наладится.
– Да-да, пробки, – в два голоса соглашаемся мы.
Дальше едем молча. Странное дело, иногда увижу в маршрутке мужчину с рюкзаком и пока еду такого насочиняю: и про содержимое рюкзака, и про его владельца. Сейчас точно знаю, что у Паши в рюкзаке находится нечто, заслуживающее моего внимания, а думаю совсем о другом. Я вспоминаю.
В тот год все не заладилось с самого начала. Зима была теплая и почти бесснежная, а в самом конце марта навалило такие сугробы, что и не каждую зиму случаются. Моя маленькая племянница, которая в свои пять лет твердо выучила, что день рождения у нее весной, а именно в последний день марта, глядя на эти сугробы, испуганно спрашивала у мамы: «Мамочка, а что у меня в этом году дня рождения не будет?» Весна пришла холодная и дождливая. Лето к нам не торопилось, а Пашино начальство не торопилось давать ему отпуск. С этим отпуском вообще все было непонятно: дадут его или нет, а если дадут, то когда и на сколько? Когда же выяснилось, что есть всего одна свободная неделя, то вопрос о дальней поездке отпал сам собой. Решено было совершить автопутешествие по Золотому кольцу. И тут нас поджидал еще один неприятный сюрприз: Пашкина машина попала в ремонт. И отправились мы в путь на старенькой «шестерке», которую Пашка выпросил у отца под клятвенное обещание: не гнать, обращаться бережно и обязательно заехать в маленькую деревеньку Владимирской области, дабы забрать у Анны Андреевны, дальней родственницы, настоящий дровяной самовар.
Старушка «Лада» по трассе шла медленно, а на автостоянках мотелей смотрелась, почти как музейный экспонат. Однако статус машины, как, впрочем, и ее технические возможности, нас нисколько не смущали. В этом «домашнем» путешествии нам с Пашей было хорошо.
Природа, словно извиняясь за внесенную сумятицу, радовала отчаянно теплым, сухим августом. Даже много позже Ильина дня вода в речках была теплая, и можно было купаться. Мы наслаждались милыми пейзажами, маленькими селами и тихими городками. Помня о данном обещании, на пятый день нашего путешествия мы отправились в сторону Владимира. Когда мимо все чаще стали проскакивать машины с двумя тройками на номерных знаках, стало понятно, что мы у цели.
Вот ведь до чего докатились. Раньше писатели и поэты с любовью и нежностью описывали эти места, а мы все цифрами измеряем. Да что там говорить, в былые времена дорогу у добрых людей спрашивали, а сейчас привязаны к этому электронному монстру,
который выбирает самый короткий путь и ни в какую не хочет понимать, что мне очень нужно рассмотреть домик с замысловатым мезонином, и начинает истошно вопить: «Вы ушли с маршрута». Я мечтаю о волшебном клубочке из сказки, который катится и катится тихонько.
Начинало вечереть, когда мы добрались до нужной нам деревеньки. Анна Андреевна встретила нас радушно. Велела звать ее бабушкой Нюрой и отправилась в избу ставить самовар. Мы не спешили заходить в дом, сидели на лавочке и наслаждались запахом августовской листвы и сумерками. Я не очень люблю сумерки в городе. Там они навевают тоску и непонятную тревогу. Деревенские сумерки полны сиреневого оттенка приятной сентиментальности. Бабушка Нюра суетилась, поила нас чаем с кипреем, заботливо готовила ночлег, попутно рассказывая про соседей, ожидаемый урожай осенних яблок, внуков, которых дочка отправила на это лето в языковой лагерь, а хорошо бы приехать сюда, про самовар, который давно хотела передать, да все не было оказии. От этих разговоров было уютно и тепло.
Мы собирались только переночевать, но проснувшись рано утром, решили отправиться на прогулку. Утренняя деревня поглядывала на нас сияющими чистотой окошками в резных наличниках. Только в двух избах, расположенных на самом краю деревеньки, окна были закрыты ставнями. Судя по заросшим травой дворам, в этом году здесь никто не жил. Видневшиеся вдали одного из дворов сарай и банька, похоже, тоже были наглухо закрыты.
– А не прогуляться ли нам в дровяной сарай, - рассмеялся Павел.
Конечно, мы не посмели зайти в чужой, пусть и опустевший, двор и продолжили свой путь. Нас ждало раскинувшееся прямо за деревней поле, которое густой утренний туман превратил в Океан планеты Солярис.
Мы ступаем на тропинку, петляющую через поле, и погружаемся в этот загадочный Океан, пройдя через который, то ли сделаемся иными, то ли как раз станем самими собой.
– Ты не Хари, - произносит Павел, когда мы оказываемся на краю леса.
– Нет, не Хари, - соглашаюсь я.
Легкая дрожь возникает внутри. Так бывает всегда, когда Павел угадывает мои мысли. Мы дружим уже больше десяти лет, а я каждый раз удивляюсь его проницательности. Вот сейчас откуда он узнал про мой Океан?
Уходят облака, и в прохладный, мрачноватый утренний лес постепенно начинает проникать солнце. Первые, узкие солнечные лучи, как огромные иглы, осторожно пронзают лесное пространство. Постепенно они разворачиваются в широкие полоски, а потом солнечный свет завоевывает всю территорию. В лесу становится тепло и светло. Это создает особое настроение. В таком настроении хочется играть, шутить, проказничать.
Пашка слегка отстал. Я прошла чуть вперед, свернула с тропинки вправо и оказалась на краю пологого склона. Согретый солнцем лес, обрыв, внизу ручей: красота-то какая! Аж дыхание перехватывает. Чуть отдышавшись, понимаю, что задохнулась не от восторга, а от неожиданного удара прутом по пока еще прикрытой сарафаном попе. Почему-то моя попа очень не любит березовые розги, а к рябиновым более терпелива. Кажется, этот прут рябиновый. Восстановив дыхание, оборачиваюсь к Паше:
– Сколько? – спрашиваю коротко и кротко.
– Какой регион? – вопросом на вопрос отвечает Паша и улыбается.
– Тридцать третий, – отвечаю послушно. Что-то мне подсказывает, что пора становится послушной.
– Значит, по тридцать три, – откликается Пашка.
В его голосе ощущается мечтательное предвкушение, а предлог «по» звучит многозначительно обещающе.
Стоять на краю обрыва, пусть и не такого уж крутого – задача совсем непростая. Вперед нельзя шагнуть - упадешь, а сзади рябиновый прут, которого я ужасно боюсь, поджидает мою попу. Выбор несложный: либо кубарем вниз, либо стой смирно. Приходится стоять. А первые удары обжигают сильнее, их еще перетерпеть надо.
С двух сторон от меня словно легкие занавески колышутся ветви березок, между которыми мы пристроились. И на этих занавесках среди зеленых листочков уже попадаются желтые.
Отходим от обрыва и продвигаемся в глубь леса. Пока мы гуляем, юбка сарафана еще не раз взлетает мне на голову: не от ветра, а по Пашиному велению, по моему хотению. Неожиданно наше внимание привлекает полянка, окруженная кустарниками, между которыми спряталась самодельная лавочка. Чуть поодаль виднеется небольшой участок, заросший крапивой. Августовская крапива не очень жгучая, но для такой неженки, как я, вполне пригодна. Похоже тот, кто смастерил здесь лавочку, знал в какие игры мы с Пашей играем.
Я думаю о лавочке, так удачно оказавшейся рядом с кустами, из которых получаются отличные розги, и про две крайние заколоченные избы на краю деревни. Может, и правда наши? Я уже представляю, с каким замечательным настроением они просыпались по утрам, как ставили самовар, как вечерами сидели у костра, коптили рыбу, жарили мясо и смотрели на звезды, а в дождливые дни ужинали в доме, слушали, как капли дождя стучат по крыше и вспоминали прошедший день. Кто-то поерзывал, а кто-то с улыбкой поглядывал.
Опьяневшая от счастья сегодняшнего утра и отчаянной радости за этих неизвестных нам друзей, которые в моем воображении уже стали реально существующими, громко восклицаю:
– Это рай!
– Ага, тематический рай, однажды случившийся в одной, отдельно взятой деревушке, на одной отдельно взятой попе, – откликается идущий сзади Павел. Его фраза завершается ударом прута.
Обратно идем через то же поле. Туман рассеялся, над полем летают пестрые бабочки, планируют прозрачные стрекозы. Конец августа – это негрустная осень. Тепло, спокойно, и только отдельные пожелтевшие травинки напоминают о том, что лето завершается.
Мы возвращаемся с прогулки очень довольные. Бабушка Нюра усаживает нас за круглый стол, накрытый пестрой клеенкой, и потчует поздним завтраком. Попа у меня ощутимо горит, и сидеть немножко неудобно. Пока мы с аппетитом уплетаем вареники с творогом и запиваем их настоящим деревенским молоком, бабушка Нюра интересуется, приглянулась ли нам деревенька и не хотим ли мы остаться погостить. Мы обещаем подумать, и в свою очередь спрашиваем, не знает ли она отчего в крайних избах никто не живет.
– Это прямо перед полем что ли? – уточняет Анна Андреевна. – Гнилое место.
– Странно, а нам оно показалось не хуже других.
– Так-то оно так. Раньше частенько молодежь, вроде вас, приезжала. И летом, и зимой. Люди неплохие, особо не шумели, к местным с уважением относились. Лавку спрашивали, я отдала одну.
При этих словах мы с Пашкой непроизвольно переглянулись.
– Ага, лавку, значит. Кажется, фантазии обретают реальную основу, - думаю я.
– Только слухи ходили, сглазили их там, – продолжает бабушка Нюра.
– Сказки какие-то, - обмакивая вареник в густую деревенскую сметану, проговаривает Паша.
– Может и так, - соглашается старушка. - Да только когда скандал случился, знающие люди из города приезжали, какие-то камеры там нашли. Слово такое модное - «видео». Шуму было. Место с тех пор гнилым прозвали. Второй год пошел, как никто не приезжает.
Пашка при этих словах бабушки чуть вареником не подавился.
Анна Андреевна задумчиво продолжала:
– А я вам так скажу. Это люди плохие бывают, а места у нас дивные. Недаром про них в книгах да сказках писали.
Утреннее радостное настроение изрядно испорчено. Забираем самовар, благодарим бабушку Нюру и покидаем деревеньку. Какое-то время едем молча.
–Ты уже придумала, как им тут было хорошо? – спрашивает Пашка.
Внутренний холодок возникает снова. Я молча киваю головой.
– Фантазерка, – Пашка правой рукой приобнимает меня за плечи и спокойно, словно в продолжение утреннего разговора, добавляет, – нам не положен рай, даже такой, искусственно созданный.
В тот раз мы объехали почти все области Центральной России. Побывали в городах, маленьких городках и селениях, посетили множество музеев, про наше увлечение тоже не забывали. Домой привезли море впечатлений, горы сувениров-безделушек и иносказание про тридцать третий регион, понятное только нам.
Увлечение… Я улыбнулась, а Паша заметил в зеркало заднего вида, обернулся и подмигнул мне.
Мы приехали. Выходим из такси. Пашка надевает рюкзак под мой поэтический комментарий: «Тебе рюкзак за плечи и по магазинам…»
– У автора это звучало несколько иначе, - бодро уточняет Павел. – Но в любом случае магазины на сегодня отменяются, у нас есть более интересные дела.
Появляется знакомое чувство внутренней дрожи. Я не знаю, от того ли это, что Паша помнит про мои поэтические предпочтения, или от предвкушения интересных дел. Сейчас мне совсем не хочется в этом разбираться.