Будимир
Выставка
Из цикла «Серые будни»
Волны начальственного гнева все еще гуляли по кабинету, но буря уже стихала.
С горящими щеками, Оля, сидела, что называется, «ни жива, ни мертва». За последние двадцать минут ей пришлось узнать очень много нового, о себе, своих умственных способностях, и родственниках по материнской линии.
Ее напарница, Олеся, уставилась в пол и шмыгала носом.
Промокнув платочком лысину, шеф оглушительно высморкался и выдал приговор:
– Два часа на выставке! Мария Васильевна, проконтролируйте.
Олеся сдавленно охнула.
Сидевшая сбоку темноволосая худощавая женщина встала и повелительным жестом велела проштрафившимся работницам следовать за собой.
Высокая, прямая как палка, она быстро шла по гулкому коридору и обескураженная, недоумевающая Оля едва поспевала за ней. Олеся же вообще плелась где-то далеко позади.
Марию Васильевну в конторе все почему-то побаивались. Оля не раз замечала, как при ее появлении праздные разговоры стихали как бы сами собой.
У двери с табличкой «Хозчасть» Мария Васильевна остановилась.
– Подождите здесь.
Предмет, который был у нее в руках, когда она вернулась, был очень странным. Для современного офиса крайне нетипичным.
Замысловато переплетенные в «хвост» несколько проводов от сломанных «мышек» были прикреплены к короткой рукоятке из пластиковой трубки.
«Господи, неужели это… Нет, нет, не может быть, глупость какая!»
Однако по спине пробежал холодок. Только сейчас девушка подумала, что подписывать тот контракт «гарантированного трудового места» было опрометчивым решением.
А ведь поначалу все полностью соответствовало, тому, что ей обещали. Непыльная творческая работа. Море возможностей для креативной личности. Нормальный корпоративный климат без каких-либо проблем наподобие заорганизованности или вмешательства в личную жизнь, когда планы на выходные летят псу под хвост, и приходится вместе со столь же довольными сослуживцами ехать за город играть в дурацкое перетягивание каната, или на не менее идиотский пикник. И свобода действий, когда никто ежесекундно не поучает и не одергивает.
И еще мировая подруга Олеся, которая пришла в контору на год раньше. С ней Оля так хорошо сработалась, что их стали называть Кислород. По формуле – О-квадрат.
И, когда их очередная совместная затея обернулась для конторы убытками, Оля поначалу не особенно расстроилась. Хотя ей при подписании контракта несколько раз повторили, что свобода действий подразумевает жесткую ответственность за промахи…
Вскоре они пришли.
Просторный холл на четвертом этаже был пуст. Большие окна наливались сизым металлом неба ранней весны.
Потолок залы подпирали массивные колонны, отделанные родонитом. Вокруг них, словно воротники, был оборудованы кольцеобразные деревянные столики.
Тяжело вздохнув, Олеся сняла юбку. Затем стянула колготки вместе с трусами.
Голая ниже пояса, она повернулась к обалдевшей Оле.
– Ну, чего ты застыла? Особое приглашение требуется?
– З-зачем? – пролепетала девушка.
– Не «зачем», а потому что! – резко бросила Мария Васильевна. – Быстро раздевайся!
Раздавленная, Оля, принялась расстегивать джинсы. Еще один резкий окрик – и попке пришлось распрощаться с трусиками.
Церберша заставила ее слегка наклониться, так чтобы запястья оказались прямо над металлической деталью, которая крепила столик к колонне. Невесть откуда взявшимся куском толстой веревки она связала Оле руки, и прихватила к этой детали. Затем повторила эту же процедуру с Олесей.
Стоять с оттопыренной голой попой было неимоверно стыдно. Оля спрятала лицо, молясь, чтобы сломался лифт, чтобы в холл никто не вошел.
Сколько им велели так стоять? Два часа? Время тянулось ужасающе медленно. У Оли начала ныть спина.
Тяжелые шаги раздались неожиданно. Оля сжалась и еще сильнее уткнула горящее от стыда лицо в сложенные руки.
Шаги. Свист, смачный звонкий хлест – и придушенный стон Олеси.
Хлест повторился. Олеся застонала еще громче.
Весь Олин стыд внезапно куда-то улетучился. Ей вдруг отчаянно захотелось стать маленькой-маленькой. Такой, чтобы юркнуть в щелку между плитками облицовки колонны и ее никто не нашел.
Не прошло и десяти минут, как в помещении снова послышались шаги.
Молодой голос:
– Здрасте, Мария Васильевна. Что, опять провинившихся выставили?
– Здравствуй, Игорь. Как видишь.
– И, что… каждый может?
– Конечно. Не более пяти ударов.
– Понятненько. Дайте-ка… Эть!
Свист плетки, взвизг Олеси.
– Эть!
– М-мм!
– Эть!
– Ойй!
Парень явно вошел во вкус.
– Эть!
Оле показалось, что по попе прошелся раскаленный коготь.
– Аййй-йй!
– Эть!
Боль резанула бедра.
– Эть!
Горячий коготь снова рванул Олину попку.
– Эть!
Но на этот раз вскрикнула Олеся.
Стеганув ее еще раз, парень ушел.
Оля всхлипывала, глотая слезы. Ну, за что их так? Пусть они и виноваты, но весь этот ужас, весь этот средневековый садизм…
Потом был мужчина, без лишних вопросов выдавший Олесе положенные пять ударов и на прощанье пребольно ожегший Олю. После него минут двадцать никто не появлялся.
Но стоило девушке понадеяться, что самое страшное позади, как коридор наполнился шумом. Судя по всему, шла большая компания.
– Хо! – раздался жизнерадостный голос. – Смотрите, телок выставили!
Озабоченный тенорок Марии Васильевны:
– Многовато вас…
– Да ладно, мы по парочке.
Взмах. Хлест. Взвизг.
Парни передавали плетку друг другу, отпуская сальные шуточки. Стоны Олеси постепенно перешли в негромкий вой.
– Петь, хватит, уже живого места нет.
– Погоди, Васек, надо этой сыпануть. Блин, худая как жертва Бухенвальда!
Смешок. Свист. Ожог. Свист. Вспышка боли. Свист. Боль.
– Клево дрыгается! Дай-ка…
Жгучие удары cыпались один за другим. Оля даже не представляла, что может вынести такую боль. Она отчаянно дергалась, мотала головой, пыталась высвободить руки, и вопила, что было мочи.
Наконец парням прискучило. Но тут же раздался азартный женский голосок:
– Дайте мне!
Пробный взмах. Еще взмах. Хлест. Истошный вопль Олеси.
Шаги. Взмах. Слепящая боль между ног.
Взмах. Боль. Макушка стукается о камень. Ноги отчаянно разрезают воздух.
Смешки.
– Ну, все, Альбинка, хватит. Размахалась тут… Девки сейчас колонну своротят.
– Ладно… Наташка, может ты хочешь?
– Не надо.
– Да, ну, это ж прикольно! Попробуй.
– Садисты вы все…
Долгая нехорошая тишина. Затем голос:
– Что ты сказала?
– Что слышали!
– Валера, а ну-ка подержи ее!
Быстрый перестук каблучков. Топот вдогонку. Вскоре тяжелые мужские шаги, послышались снова, перемежаясь c неверными женскими.
Одышливый голос просипел:
– Не так быстро, красивая…
Срывающийся дискант:
– Пустите, подонки!..
– Щас… – тяжелое дыхание. – Ну-ка… Давай-ка ее к соседнему воротнику.
Женский голос:
– Правильно, так ей и надо! Воображала!
Звук рвущейся материи. Отчаянный крик:
– Пусти-ите!
– Валер, вот так и держи ее… Ах, ты ж… Кусаться вздумала… Так… вот… держи! Щас я ей…
– Не на-а… – звонкий хлест по голому. – Аййй!
Позабыв о выставленных девушках, парни принялись пороть непрошеную заступницу.
Визги стихли, сменившись сдавленными стонами в такт размеренным хлестам.
Удивленный бас:
– Ну, бллин, партизанка!
И тут же – раздраженный:
– Бл.., куртку погрызла! Ну, держись!
Деловитый женский голосок:
– Подержите ее, мальчики… Вот так, растяните. Дайте-ка…
– Меня не задень…
– Не бойсь… Ну-ка… Вот!
Смачный хлест. Отчаянный вопль иголками впивается в уши.
– Вот! – вопль еще громче прежнего. – Вот! Вот!
Крики срываются на ультразвук.
– Заканчивай. Оглохнем на фиг.
– Еще парочку… А вот! Вот!..
После душераздирающих воплей несчастной Натальи воцарившаяся тишина казалась звеняще-стеклянной.
Громкий выдох, прищелкиванье языком:
– Ну, ты, мать, даешь! Где так навострилась?
– Где, где… В конноспортивном клубе. У нас знаешь, какие разборы полетов устраивали? Хочешь, не хочешь, а поддавать и получать научишься. Эта вот вздрючка – семечки. Я бы и не пикнула.
– Да ну?
– Хочешь проверить?
– Ребята, ну хватит, – вмешался флегматичный бас. – До ночи тут торчать будем…
– Да, ладно, пару минут роли не сыграет. Давай, Альбинка, снимай штаны.
Презрительный хмык, шаги, вжикание молнии.
– А ты, Света, проводи Натку до уборной…
Шаги. Ехидный голосок Альбины:
– Ты что там, в проктолога решил поиграть?
– Блин, у тебя не задница, мышцы сплошные! Ничего себе попец…
– Извини, другого не держим. Так, я не пойму, ты меня лапать собрался, или лупить?
– Сейчас, погоди…
Хлест, другой, третий… Альбина молчала. Некоторое время тишину нарушали лишь размеренные стежки.
– Валер, двадцатник есть уже. Кончай…
Тяжелый вздох. И снова хлест, на сей раз, явно со всей дури. Тишина.
Цыкание зубом, звук плевка. Стук отброшенной плетки. И, торжествующий, но самую малость дрожащий голосок:
– Ну что, убедился?
– М-гм…
Цоканье каблучков.
– О, Натка вернулась… Натулик, хочешь должок вернуть?
Возмущенный голос Альбины:
– Ребята, ну вы оборзели!
– Терпи, казачка, может, атаманшей когда-нибудь будешь… Натка, точно, не хочешь?
Вздох-всхлип. Цоканье каблучков. И треск проводов, врезающихся в тугую плоть.
Однако и Наталье не удалось выбить из Альбины хотя бы подобие вскрика. Впрочем, обиды у нее хватило лишь на десяток ударов.
Наконец, жутковатая компашка удалилась.
В коридоре еще несколько раз слышались шаги, но к выставленным девчатам уже никто не подходил. То ли вид исхлестанных попок не вдохновлял, то ли просто спешили.
Наконец положенное время истекло, и Мария Васильевна отвязала их.
***
Кое-как доковыляв, на одеревеневших ногах, до туалета, Оля спустила джинсы и повернулась задом к зеркалу.
На розовой коже сюрреалистическим узором краснели вспухшие перекрещивающиеся полосы.
Раздался тяжелый вздох. Оля обернулась. Рядом стояла напарница и тоже разглядывала себя в зеркале. Сочный круп и полные бедра Олеси был покрыты рубцами куда сильнее и гуще. Почему-то тех, кто стегал девушек, Олесины выпуклости привлекали больше.
Уже не лестнице Оля набрала побольше воздуха и решительно сказала:
– Давай уволимся отсюда!
– Еще чего! – фыркнула Олеся.
– Но… все это, весь этот ужас… это же невозможно!
– А ты не попадайся. Хочешь сказать, мы эту выволочку не заработали?
Оля не нашла, что ответить.
– Или тебе не понравилось, что порет, кто ни попадя? Так ты еще не нарывалась так, чтобы тобой занялась лично Мария Васильевна, мымра крашеная, чтоб ей... Вот уж где небо с овчинку покажется, уж поверь на слово. А выставка еще ничего. Сегодня, правда, не повезло, гоп-компанию эту черти принесли…
Некоторое время Оля молча шла, поджав губы. Потом сказала:
– Жалко, теперь нам ту фишку, наверное, реализовать не разрешат…
– Это почему же? – удивилась Олеся.
– Ну… мы же не справились…
– И получили свое. Но это же не значит, что нам будут мешать работать!
– Тогда… может…
Разговор подруг плавно перетек в профессиональное русло. Жизнь продолжалась.