ClubPN

Джерри



Давно собиралась опубликовать, но все руки не доходили... А еще все это время я очень жалела, что не успела поучаствовать в прошлом конкурсе - люблю сказки, особенно новогодние! Вот только новогодняя сказка у меня не получилась, а получилась как раз наоборот - летняя. И как всегда, длинная, о чем я сразу честно предупреждаю.



Ягода-малина


- С возвращением! Ну как, узнаешь?

Возвращение, долгожданное, как холодный напиток в жару, отдавало чуть приметной горчинкой – почему все не так? Где качели, скрипучие, словно старый колодезный ворот? Где скамейка с зелеными ножками, с проломившейся трухлявой доской? Где песочница с облупившейся краской? Новый двор, обновленный фасад…

Чемодан опустился на пол. Тридцатичасовой переезд отзывался неприятным покачиванием. Данька молча прислонилась к стене. Огляделась – сколько лет она тут не была? Все, что помнилось Даньке, уменьшилось, сжалось в размерах: двор, казавшийся прежде огромным, бетонный забор, отгораживающий мусорный бак, деревянная горка на детской площадке. Даже комната с желтыми шторами, обоями в мелкую кашку, с трещинкой на потолке стала меньше, и как-то компактнее. Пахло сыростью: поселившаяся под обоями плесень заявляла на квартирку права. Кровать, на которой когда-то так сладко спалось, по-прежнему занимала полкомнаты: как-то раз Данька с бабушкой решили ее развернуть, передвинуть поближе к окну, освобождая пространство для игр – но спать у окна оказалось не слишком уютно. Даньку стали мучить кошмары, и перестановку пришлось отменить.
Лошадка из красной пластмассы, с колесиками на ногах, застыла в изголовье кровати, таращила в пол удивленные, навыкат, глаза.
- Дождалась! – укоризненно хмыкнула бабушка. – Выкинула бы ты ее, а?
Данька сбросила обувь, пробежала босиком по ковру. Села на лошадь, уперлась коленками в пол. Скрипнули, подвернувшись, колеса.
- Вирку выкинуть? Да никогда!
Бабушка с укоризной покачала седой головой – детский сад!
- Хорошо, хорошо. Обживайся – а я в магазин. Кашу манную будешь?
- Шоколадную?
- Шоколадную! – растаяла бабушка. – Помнишь еще!

Данька помнила – и горячую, цвета какао, шоколадную манную кашу, и яркое солнце, заливающее утром окно, отчего занавески горели апельсиновым золотом. И волшебные запахи цветущего под окнами сада. У многих соседей в саду был участок, свой крошечный земельный надел, отгороженный деревянными столбиками. Маленькие радости жертв мегаполиса: два-три кустика красной смородины, чахлая вишня, колючий крыжовник. У бабушки на участке росла черноплодка – невысокий кустарник с терпко-сладкими ягодами, популярное наследие Мичурина. Данька выглянула из окна – жив ли сад, не зарос ли травой?
Ох, зарос!
Черноплодка затерялась в крапиве, бродяга-лопух захватил весь надел, заглушил его широкими листьями. Крыжовник зачах.
Данька быстро переоделась в потрепанные, старые джинсы, отыскала в столе рукавицы, заперла дверь и вприпрыжку спустилась во двор – окультуривать сад.

***

Сражаться с крапивой оказалось сложней, чем она полагала. Перчатки были слабой защитой – руки быстро покрылись ожогами, а крапива все так же продолжала плескаться зелеными волнами у Данькиных ног. Хорошо хоть, сквозь джинсы не жалила! Данька прервала прополку, сгребла в кучу зеленые стебли. Загляделась на участок соседа: ровная травка, анютины глазки, у дороги – зеленая изгородь из смородиновых кустов. А у самого края, над колышками разграничивающего участки забора – малиновый куст. На ветках тяжелые, потемневшие от спелости ягоды. Сквозь прозрачную шкурку сияет рубиновый сок. Ветки гнутся к земле – одна близко, совсем близко от Даньки, в двух шагах, дотянуться рукой…
Данька вспомнила, как в детстве боялась соседа – ворчливого деда Кондрата, соблазнявшего окрестных детишек спелой, сладкой малиной. Ягоды висели на ветках с июля до осени – яркие, сочные, заметные издалека. Падали, достигнув критической спелости, и опять созревали – но никто из ребят не решался нарушить запрет, заступить за ограду, сорвать…Данька и сама не решалась: поговаривали, что хозяин - колдун и нашлет на ослушника порчу. Или явится сам – и тогда уже хулигана никто не спасет.
Верили, обходили ухоженный сад стороной.
Данька даже дразнилку придумала:

Баю-баюшки-бай-бай,
В рот малину не таскай!
Придет дедушка Кондрат
И утащит прямо в ад!

Воспоминание вернуло на губы улыбку. Данька мельком взглянула на дом, торопливо шагнула за колышки, потянулась к кусту. Спелые ягоды сами ссыпались в руку – одна даже брызнула соком, лопнула, прикоснувшись к ладони. Пальцы выбрали самую крупную, повертели, отправили в рот. Никогда еще Данька не ела малины вкусней! Сладкая, но вовсе не приторная, ароматная, сочная…Данька зажмурилась. Растягивая удовольствие, медленно, одну за другой, съела все малинки с ладони. Вытерла руку о лист лопуха, посмотрела на куст – ветка, зависшая над низкой оградкой, продолжала клониться к земле, еще полная ягод. Данька пожалела, что не захватила кулек – ей хотелось принести ягод бабушке, а в ладошку – вот странность! – сколько ни собери, столько тут же и съешь. Данька съела уже три ладошки, а малины на ветке ничуть не уменьшилось – вместо сорванной ягоды появлялась другая, еще более крупная…Даньке сделалось не по себе. Захотелось забросить прополку и сбежать, не оглядываясь, тщательно вымыть ладонь – но руки по-прежнему продолжали тянуться к кусту, к новой порции ягод.
Резкий скрип помешал им добраться до цели.
Деревянный, размеренный скрип…

Данька глянула в направлении звука – на балконе, на втором этаже, в старом кресле-качалке раскачивался высохший до пергаментной кожи старик.

Смерть щадила Кондрата. Или брезговала – по мнению Даньки, он давно уже должен был ссыпаться горкой трухи вокруг сношенной челюсти. Данька спрятала руки за спину. Отошла от куста. Дед Кондрат на балконе раскачивался, уставившись незрячими бельмами на малиновый куст.

Данька выдавила на губы улыбку, поднялась на носки, помахала рукой, собираясь прокричать извинения – и вдруг, с опозданием, поняла, что старик был слепым. Оставив благие намерения, она ломанулась из сада, как лось по весне – по кустам, по анютиным глазкам, с громким треском подвернувшихся под ноги веток…

***

- Ты где пропадала?

Из кухни уже доносился сладкий запах какао. Бабушка резала хлеб, нож стучал по доске, плохо слушаясь слабых, морщинистых рук. В тарелке дымилась шоколадная манная каша.

- Кушай, Дашенька, кушай!

Сколько мама ни билась, бабушка наотрез отказалась использовать глупое имя, которым дочурка наградила любимую внучку. Что за прихоть – звать ребенка Данаей! То ли дело родное, знакомое, - Дашенька. Дарьюшка, Божий дар…

Данька еле осилила несколько ложек – после сладкой малины шоколадная каша показалась пресна. Не желая расстраивать бабушку, перелила остатки в кастрюлю – авось не заметит. Сполоснула посуду, выставила в ряд на расстеленное полотенце, у раковины. Бабушка в комнате стелила постель, кряхтела, натягивая хрустящую, купленную к внучкиному возвращению, простынь на пружинный матрас.
- Давай я сама? – предложила Даная, появляясь в дверях.
- Отдыхай! – заупрямилась бабушка. И ворчливо добавила: – Сама, да сама… Что же я – ни на что не гожусь? Внучке постель не заправлю? А ты, Дашенька, ляг да поспи, после долгой дороги…
Дорога и впрямь была долгой – больше суток провалявшись на волглой казенной постели, Данька ни за какие коврижки не хотела возвращаться в кровать. До позднего вечера внучка делилась подробностями студенческой жизни, успехами в постижении философских наук и туманными перспективами на далекое будущее. Бабушка кивала и охала, равнодушная к перспективам, куда более обеспокоенная вечной Данькиной худобой. Худоба существовала исключительно в ее восприятии, - Данька, периодически сражавшаяся с собственным весом, сочла бабушкины слова комплиментом и отправилась спать в замечательном расположении духа. Тревога забылась легко, будто старый ушиб, - Даньке было неловко, что детские страхи оказались настолько живучи.

***

Сон пришел, едва ухо коснулось подушки. Замечательный сон – Данька быстро бежала по пляжу, развевалась цветастая юбка, улыбался с деревянных мостков незнакомый молодой человек. Протягивал Даньке полную малины ладонь.
Данька подбежала, подставила руку. Спелые ягоды не умещались в ладони, падали, брызгали соком.
Скрип…- проскрипели мостки.Скрип-скрип-скрип…
Малинки в ладони выпустили царапучие лапки, почернели, расползлись по руке. Данька принялась стряхивать черных жуков – те цеплялись за кожу, неприятно шуршали надкрыльями. Вместо парня на мостике в кресле-качалке оказался Кондрат. Лицо старика, изуродованное сетью морщин, обернулось на Даньку – больше всего оно походило на череп, обернутый тонкой, просвечивающей на скулах, бумагой. Безгубый старческий рот неожиданно распахнулся, зашипел перепуганной Даньке в лицо:
- Ххха-а-а-а!
Даная отпрянула, собираясь бежать. Обернулась – Кондратий стоял перед ней вопросительным знаком, сузив щелки зрачков.
- Ххха-а-а-а!
Костлявые пальцы с обломками желтых ногтей ухватили за горло. Данька дернулась, захрипела, забилась в руке.
- Сссладкая у меня малинка, Даная? Ссссла-а-аденька…

Данька проснулась в холодном поту. Села, с колотящимся сердцем. В окошко уставилась круглым единственным глазом июльская ночь.
До утра она развлекала себя чтением сказок, сохраненных заботливой бабушкой еще с прошлого, двадцатого века…

Одеваясь на встречу с подругой, Данька неожиданно обнаружила на шее следы – четыре круглых отметины слева и одну – справа, чуть выше, под челюстью. Отметины выделялись на коже ярко-красными пятнами. Макияж не помог – пришлось, не смотря на жару, оборачивать шею платком.

***

Ночь спустя Даньке снова приснился Кондрат. На сей раз он не церемонился – влез в окно и тянулся клыками к тонкой данькиной шее, приговаривая шепеляво и глухо:
- Пей, пей мою кровушку…А я выпью твою…
С клыков капал на простыни малиновый сок.

***

Острый запах валериановых капель не укрылся от внимания бабушки. Данька сослалась на бессонную ночь, бабушка не поверила, поджала иссохшие губы, – но расспросы оставила. Занялась приготовлением блинчиков, любимого лакомства внучки. С малиновым душистым вареньем.
Приемник на кухне разливался знакомой мелодией:
- Ягода-малина нас к себе манила,
Ягода-малина летом в гости звала…
Данька схватилась за ручку приемника. Старичок засипел, как простуженный мопс, захлебнулся, захрюкал – и вдруг успокоился, звонко запел голосами популярной в конце прошлого века рок-группы:
- И к нам придет Кондратий
К нам всем придет Кондратий…

Подскочив, Данька выронила приемник из рук.
Бабушка удивленно подняла глаза. Бледная, как привидение, внучка таращилась в пол. Смотрела невидящим взглядом на старый, завернувшийся на прорехе, линолеум, на умолкший наконец-то приемник, на круглую ручку, отколовшуюся от удара. Мяла в руках полотенце, оттирая с ладоней невидимый след.

- Дашенька?
- Прости, ба. Я сейчас уберу…

***

Вечером бабушка вытащила Даньку во двор. Данька всячески избегала сворачивать к саду – бродила кругами по детской площадке, мимо новой скамейки с пожилыми соседками, мимо спрятанных в тень деревьев колясок, мимо мастерящих куличики карапузов в песочнице, раскрашенной желто-синими полосами.
- Новенькие, – хмыкала бабушка, кивая на скучающих у колясок мамаш. – Ни с кем не здороваются.
- А старенькие здороваются?
Показная веселость давалась с трудом – Даньке все еще помнилась минувшая ночь.
- Так ведь нет никого. Поразъехались… Только я и осталась. Да Ивановна, из двести второй.
- А тот гадкий старикашка… Кондрат?
Бабушка быстро глянула в сторону дома. Сплюнула через плечо:
- Чтоб ему провалиться… Столько хороших людей схоронили – тетю Машу с седьмого, Ирину с девятого. Дядю Петю – помнишь, каталась у него на плечах? А этот - живет!
Данька подивилась раздражению в голосе бабушки. Уточнила несмело:
- Сам живет? Или с родственниками? Может, ему помощь нужна?
- Как же, помощь… Всех нас переживет, старый хрыч! А чего это ты о нем вспомнила?
- Да так… Прогулялась в саду. Малина у него спелая, сыплется. Жалко…

Бабушка остановилась, как вкопанная. Впилась в руку холодными пальцами, заглянула в глаза:
- Ты, Дашенька, даже не вздумай! Даже не смотри на нее! Пусть сыплется, пусть хоть вся переспеет, проклятая! Пусть сгниет на корню – вместе со старым хрычом…

Вечером Данька что только не делала, чтобы не спать. Смотрела допоздна телевизор, читала, умывалась холодной водой. Пила крепкий кофе, который до этого в рот не брала. В три часа ночи занялась йогой и чуть не уснула в осанне. Вскочила, отправилась в ванную, набрала воды. Добавила пены – рыхлой, белой, как снег. Влезла в мягкое шуршащее облако, зачерпнула горстями – пена растеклась по ладони малиновым соком. Данька сунула руки под кран – из крана хлестала малиновая, липкая на ощупь, струя. Вода загустела сиропом, мешая движениям. Со скрипом, протяжным и тихим, приоткрылась фанерная дверь…

Данька проснулась от крика, барахтаясь в простынях. Электрический свет бил в глаза. По комнате бегала бабушка – трясла пузырек с валерианкой, охала, часто крестясь. На ковре мокрым следом проступал отпечаток ступни.

***

Эта рюмка валерианки была третьей за утро. Первые две залпом выпила Данька, третью накапала бабушке.
- Сходила бы ты к нему! К Владику, из двести девятой. Он может помочь…
Рюмка мелко плясала в руке.
- И что я ему скажу? Здравствуйте, я ваша тетя?
- Познакомитесь, чаю попьете… – продолжала старушка, игнорируя внучкин сарказм, - Я ему пирогов напеку. От моих не откажется…
- И зачем ему пироги?
- Как зачем? С чаем пить… Познакомься, уважь свою бабушку!
- Этот Владик… Он кто – экзорцист? Доморощенный псевдоцелитель? Экстрасенс-телепат?
- Он студент! – укоризненно заметила бабушка. – Подрабатывает у Кондрата. Сад вскопать-прополоть, старика из каталки на качалку таскать…Старик ему доверяет.
И добавила, глядя на внучку с неожиданной жалостью:
- Уж если не он – кто тогда?

Пироги получились на славу. Данька обрядилась в короткое, подчеркнувшее талию, платье, взгромоздилась на верткие, неудобные каблуки и в лучших традициях заморского гостеприимства нарисовалась под дверью студента с тарелкой в руках. Воображение, в ожидании ответа на короткий звонок, рисовало соседа – прыщавого, сгорбленного, с перекошенным ртом. Даже имя подходящее – Влад. Или в книге был Виктор? А кого тогда звали Влад?
Не успела Даная додумать эту, безусловно, полезную, мысль, как дверь распахнулась. Стоящий за ней человек совершенно не походил ни на Виктора, ни на румынского графа, ни уж, тем более, на укротителя злых колдунов. Обычный улыбчивый парень, симпатично-небритый, высокий. С прической «Ты меня на заре не буди».
- Добрый день, – поздоровалась Данька, выставляя перед грудью пирог.
- Это что? – подозрительно сощурился парень.
- А ты Влад?
- Владислав…
- Тогда это – пирог.
Влад задумчиво поскреб подбородок.
- А если бы я был, скажем, Виктор?
Данька широко ухмыльнулась:
- Виктору пироги не положены!
- Напомни поблагодарить моих предков за удачное имя. – Улыбнулся студент. – Значит, это пирог. А кто ты?
- А я – Данька.
- Даная?
На памяти Даньки это был единственный случай, когда парень угадал ее имя, да еще воздержался от дебильных смешков. Она тут же почувствовала симпатию к Владу – и судя по ответной улыбке, симпатию взаимную.
- Давай, проходи. У меня тут бардак…Утро, сама понимаешь.
Данька пожала плечами – утро понятие растяжимое, не зависящее от времени суток.
- Будешь чай с пирогом? Если будешь, ставь чайник.
- А если не буду?
- Тогда ставь для меня.

- А он хам! – направляясь на кухню, подумала Данька. Мысль ее обнадежила: такой точно не побоится пойти к старику! Данька на минутку представила, как изложит причину, по которой пришла, и надежда угасла.
Маленькая светлая кухня пялилась окнами в сад. Данька глянула вниз – аккурат под окном растянулся малиновый куст. Ветка, полная ягод, закачалась, приветствуя Даньку. Почувствовала?
Данька вздрогнула – из-под ветки лениво вылез жирный котяра. Черный, лоснящийся, будто вычищенный до блеска сапог. Уселся на задние лапы, уставился на соседний балкон.

- Так ты внучка Степановны?
- Да.
- А тебе сколько лет?

Двадцать лет – не тот возраст, когда женщину оскорбляет подобный вопрос. Данька честно ответила. Влад печально покачал головой.

- Дело плохо…
- Почему?!
- Вот, – спокойно сказал Владислав, потянувшись к макушке непрошеной гостьи. Данька ойкнула – на ладони у Влада растянулся серебряный волос. Седой.
- Там еще два. – Обнадежил студент.
- Где? У тебя зеркало есть?
- В ванной… но там тоже бардак…

Меньше всего ее волновал беспорядок в его крошечной ванной.
Два седых волоска выделялись на фоне коротких каштановых прядок. Данька прежде не верила, что волосы могут седеть за одну только ночь…

- Ну, рассказывай, – предложили у нее за спиной.

***

Влад понравился Даньке. От него исходило спокойствие, уверенность в благополучном исходе. Он не стал поднимать ее на смех, выслушал, не перебив. И сказал - разберемся.
И Данька поверила.
Из гостей внучка вернулась под вечер, в отличном расположении духа. Поужинала с аппетитом, попросила добавки – бабушка несказанно обрадовалась.

Обе рано отправились спать.

Забравшись в постель, накрывшись с головой одеялом, Данька разжала кулак и надела на шею серебряный крестик – подарок от Влада.
- До утра не снимай! – наказал он ей, расставаясь. – А приснится Кондрат – прочитай «Отче наш»…
Данька трижды успела повторить «Отче наш» до того, как уснула.
Ночь прошла без эксцессов. Лишь под утро ей приснился старик, отдаленно похожий на деда Кондрата. Старик издали погрозил ей клюкой, прокричал «До субботы!» и развеялся прежде, чем Данька успела затянуть «Отче наш».

***

- Выход есть. – Сообщил Владислав, едва Данька переступила порог.– Только он тебе не понравится…
Волнение, поселившееся под ложечкой, едва Данька открыла глаза, отпустило, отхлынуло, как разбившаяся о берег волна. Выход есть!
- Он единственный?
- Да.
- И что я должна сделать?
- Ну, во-первых, довериться и ни о чем не расспрашивать.
- А во-вторых?
- Во-вторых, делать все, как скажу. Без самодеятельности. Ты согласна?
- Согласна!
- Тогда вечером ставь будильник на шесть…
- Шесть вечера – или утра?
Укоризненный взгляд оказался куда красноречивее слов.
Данька скисла под взглядом, пробурчала, понурившись: – Нельзя пошутить…
- Шесть утра. И оденься попроще, во что-нибудь старое, что не жалко порвать. Я зайду в половине седьмого.

В шесть двадцать пять Даньку вырвал из дремы телефонный звонок.
- Ты готова? – бодрым голосом справилась трубка.
Данька бросила взгляд на часы – допотопный будильник топорщил застывшие стрелки, усмехался над Данькой, выставляя ее на посмешище. Данька бросилась в ванную, на ходу натянув, что попалось под руку: льняные штаны и мышиного цвета футболку с иероглифами на левом боку. О смысле написанного Данька старалась не думать.

Ровно в шесть тридцать пять Влад за локоть выволок сонную Даньку на улицу, без помады и туши, непричесанную, злую, как фурия, с недоеденным бутербродом в руке. Оглядел, повертев:
- Ты уверена, что это - попроще?

Данька вырвала локоть и полезла в машину, не желая вдаваться в подробности.

***

Жигуленок, не жалея подвески, бодро прыгал по грунтовой дороге. Данька дулась на заднем сиденье – Влад поглядывал в зеркало с непонятной ухмылкой. Впереди показалась развилка - Влад свернул в направлении леса, сбавил скорость и встал на обочине. Выбрался из машины, потянулся, разминая суставы.
Данька вылезла следом.
- Видишь тетку с корзинкой?
Указательный палец бесцеремонно уткнулся в сидящую у дороги торговку.
- Теперь слушай внимательно. Иди к этой женщине и купи самое крупное и красивое яблоко. Но только одно.
- А потом?
- Возвращайся ко мне.
- Почему не купить всю корзину? Ей-богу, так будет быстрей!
- Почему не стоптать деревянные башмаки вместо железных? Ей-богу, быстрей! – передразнил Владислав.
- Мы не в сказке! – разобиделась Данька.
- К сожалению. Деньги возьми.
Влад извлек из кармана монетку, положил на ладонь.
- Пять рублей?!
- Поторгуешься.
- Но я не умею…
- Учись.
- Хам! – в очередной раз подумала Данька, но уже без приязни. Хмыкнула, передернула плечиком, и, черпнув в босоножки росы, поспешила к торговке.

Немолодая, дородная женщина зябко куталась в черный платок и смотрела на Даньку, как на грязного приблудного пса. В корзине, поблескивая глянцевым боком, лежали зеленые яблоки - крупные, без червоточинок.
- Привозные – почему-то подумалось Даньке.
Одно яблоко, с красным бочком, показалось крупней остальных – Данька быстро взяла его в руку, повертела, прицениваясь.
- Сколько?
Тетка смерила Даньку убийственным взглядом:
- Двести корзинка, сорок за килограмм. Сладкие…– добавила без огонька.
- Мне одно…
Брезгливость во взгляде проступила ясней.
- Одно не продам.
- Почему?
В ответ Данька выслушала долгую, не отягченную эвфемизмами, речь о тяготах жизни отечественных садоводов и невозможности взвесить яблоко ржавым безменом. Безмен, для наглядности, тут же сунули Даньке под нос.
- Я плачу пять рублей. - Чувствуя себя круглой дурой, промямлила Данька.
Торговка нахмурилась.
- Десять.
- У меня только пять…
Бабка сунула руку в корзину, повозилась, кряхтя – и вынула яблоко, мелкое, но с таким же румяным бочком.
- Ладно, пять. – Согласилась угрюмо, не глядя на Даньку. – За почин.
- Но мне нужно большое…
- Может, тебе и корзинку в придачу? За пять-то рублей?
- Одно. Крупное, это. За пять.
- Два за десять. В довесок. Берешь?
Данька бросила взгляд за плечо – Влад копался в машине, обернувшись спиной. Торопливо порылась в карманах, отругав себя за легкомыслие, - при ее-то везении отправляться куда-то без денег!
- Два за семь… больше не наберу…
- Ладно! После доплатишь – процедила зловредная бабка.
- Как же я доплачу?
- Вот увидимся – тогда и отдашь.

Хрупая мелким, неожиданно вкусным «довеском», Данька вернулась к машине.
.
- Ты всегда непослушная? Или только по пятницам? – напустился на нее Владислав.
- Только тринадцатого. Да и то, после дождичка, – окрысилась Данька.
- Что ты ей обещала?
- Что потом доплачу...
- Доплати. – Влад высыпал в руку пригоршню монет. – Ну, бегом!
Проклиная советчика, Данька выбежала на дорогу.
Бабки и след простыл – даже трава на том месте, где стояла корзинка, распрямилась, поблескивая серебром предрассветной росы.
- Что ж, сама виновата. Теперь будешь пенять на себя.
- Ну и буду!
- И будешь!– подтвердил Владислав, но уже незлобиво, с сочувствием.

Пикнув сигнализацией, - вот чудной, кто позарится на старый москвич! - Влад повел ее к лесу. Данька ежилась, кутаясь в руки, хлюпала мокрыми от росы босоножками – ленивое солнце никак не желало выглядывать из-за облаков.
- Ты сейчас пойдешь в лес. Без меня. Пройдешь десять шагов на восток. Покажи, где восток? Молодец. Ровно десять шагов. Развернешься на запад и пройдешь еще пять.
- А нельзя просто сделать пять шагов на восток?
- Нет – отрезал студент.
- Но…
- Не спорь.
- Я не спорю, но…
Влад легонько щелкнул Даньку по уху.
- Будешь делать, как я сказал? Или едем домой?
- Буду, буду! Хоть это и бред…
- Ладно, проехали. Слушай дальше - остановишься, бросишь яблоко перед собой. Куда оно катится – туда и ступай. Яблоко доведет до орешника. Попроси у него три прута. Как получишь, что просила – скажи: «Чтоб тебе провалиться!» И мигом назад. Только прутья не вырони. И не вздумай спасибо сказать.

Данька недовольно поморщилась – нашел время шутить! Фольклорист доморощенный…Сказочник.
- Сам бросай свое яблоко! А я посмотрю…
- Я бы бросил, - вздохнул Владислав, - да ведь только не я к старику за малиной полез…

Она тут же представила, как идет по тропинке, пиная носком босоножка румяное яблоко. Фыркнула и развернулась к машине.
- Зря! – расстроился Влад, сразу сделавшись старше – словно принял на плечи тяжкий груз неизвестной вины. Ссутулился, пошел впереди.
- Стой! – окликнула Данька. – Влад, вернись! Хорошо… Я…иду…

***

Лес звенел и сиял. Светлый, залитый наконец-то проснувшимся солнцем, напоенный ароматами трав, терпким запахом хвои. Золотые лучи пробивались сквозь кроны, пили капли росы. Данька шла, приминая траву, терпеливо считая шаги. Одно утешение – никто ее тут не увидит, даже Влад, поджидающий возле машины. Это ж надо – двадцать первый век на дворе, а она бродит по лесу с путеводными яблоками, в поисках ореховых прутьев! К слову, почему не осиновых? Нечисть боится осину…Девять… десять шагов…пять назад…
Вот так странность – по логике, Данька должна была выйти на то самое место, которое уже проходила - а вышла в стороне от тропы, прямехонько к зеленому морю крапивы. Высокая, Даньке по грудь, крапива шевелилась под ветром, тянула мохнатые листья, насмехалась, звала.
- Ну уж нетушки! – подумала Данька, повернувшись к крапиве спиной. Бросила под ноги яблоко.
Яблоко упало, подпрыгнуло, укатилось за спину – и пропало в крапиве. Данька тихо ругнулась. Осторожно шагнула вперед. Крапивные листья качнулись у самого носа.

Обжигаясь, вытаптывая длинные стебли, Данька с грехом пополам наконец-то добралась до яблока. Наклонилась, собираясь поднять, зацепила ногой – яблоко лениво перекатилось на бок и, качнувшись, направилось в ту же сторону, откуда пришло. Выкатилось назад, на тропинку.
Данька снова ругнулась – на сей раз, погромче. Выбралась из крапивы – на тропинке стоял мальчуган лет восьми, неопрятный, чумазый, с яблоком в кулаке. С ее, Данькиным ЯБЛОКОМ!
- Эй, ты! Брось сейчас же!
- Угу! – пробасил паренек, с аппетитом вонзив в яблоко зубы. Хрумм! – и нет гладкого, румяного бока. Хрумм-хрумм-хрумм – и одна кочерыжка. Такая никуда не покатится…
Паренек улыбнулся, вытер рот рукавом наизнанку одетой рубахи.
- Заблудилась? – спросил с интересом. – Хочешь, я помогу?
- А ты местный?
- А то!
- Знаешь, где тут орешник? Покажешь?
Мелкий хитро сощурился.
- Ну, идем, покажу.

И пошел по тропинке, насвистывая. Данька хмуро потянулась за ним.

Шли недолго. Тропинка вильнула - за изгибом обнаружилось озеро, аккуратное, мелкое, поросшее по берегам камышом. В озеро тянулись мостки, прятались в пожелтевшей осоке. Скрипнули доски - мальчишка взбежал на мостки, поманил к себе Даньку. Дождавшись, указал пальцем вниз.
- Вот. Орешник. Гляди.
И пришмыгнул чумазым, веснушчатым носом.
Данька послушно вгляделась – в зеркале озера отражалась физиономия мальчика и ее собственная, раскрасневшаяся от быстрой ходьбы. У поверхности плавали рыбки, серебристые, верткие. Черный рак полз по рачьим делам...
- Где орешник?
- Да вот же! Смотри.
Грязный палец по-прежнему указывал в воду. Целился в отражение мальчишки. Отраженный в воде мальчуган тыкал пальцем в ответ.
- Это ты, что ль, Орешник?!
- Ну, я. - И расплылся в улыбке.
Даньке страшно захотелось окунуть его в воду, смыть улыбку с перепачканных яблочным соком, лоснящихся губ.
- А там, на тропинке - почему не сказал?
- Ты не спрашивала. Ты просила меня показать.
Глупость! Так не бывает! Торговки с корзинами не пропадают бесследно, яблоки не катятся по собственной воле, сопливых мальчишек не называют Орешниками.
- Как твое настоящее имя?
- Орешник! – удивился пацан.
- Хочешь сказать, что тебя так назвали?
- А как меня еще называть? Я Орешник и есть.
- Орешник – растение. Куст. – Продолжала упорствовать Данька. – А ты – человек.
- Я Орешник – Повторил мальчуган. – А тебе нужен куст?
- Я должна попросить три прута.
- У кого ты их собиралась просить? У куста?!
- Так ты дашь или нет?
- Да пожалуйста!
Вынув ножик, мальчик прыгнул на берег, ловко срезал три длинные ветки с первого, попавшего под руку, куста. Сполоснул в озерке.
- Три, пожалуй, тебе многовато… – сообщил деловито, оглядев Даньку с ног до головы. – Ну да ладно…Сгодятся…Только ты и меня пригласи.
- Куда?
- В город… - мальчуган улыбнулся, демонстрируя Даньке нехватку передних зубов.
- Отвезти тебя в город?
- Не-а. Просто скажи – приходи.
Данька пожала плечами.
- Приходи.
Мальчуган просиял. Протянул Даньке прутья.
- Спасибо! – автоматически ответила Данька. Вспомнила наставления Влада и поспешно добавила: - Чтоб ты провалился!

Улыбка на чумазом лице растянулась от уха до уха.
- Не могу. Ты сказала – спаси меня бог!
Пласт земли раскачался под Данькой. Сдвинулся, зашуршал под ногой. Закрутился воронкой. Данька охнула, погрузившись по щиколотки – земля оседала, засасывала, поднималась все выше и выше. Склонив голову набок, Орешник с любопытством наблюдал за процессом.
- Не дергайся. – Сообщил наконец, когда Даньку втянуло по пояс. – Это зыбун. Чем больше дергаешься, тем сильнее засасывает.
- А если не дергаться?
- Все одно засосет. Только медленнее. Если никто не поможет.
- Помоги мне! – взмолилась Даная. – Ну, что ты стоишь?
- А что ты мне за это отдашь?
- У меня ничего не осталось…
- Отдай мне портки!
- Что отдать? – недопоняла Данька.
- Портки, – терпеливо объяснил мальчуган. – Видишь – мои прохудились. Хвост торчит.
Хвост действительно торчал из прорехи – черный, маленький хвост с мягкой кисточкой на конце. И как она раньше его не заметила? Данька быстро перекрестилась свободной рукой.
- Не поможет, – усмехнулся наглец. – Так отдашь?
- А я как же пойду? Без штанов?!
- Привыкай! – Мелкий гаденько хмыкнул. – Пригодится! А не хочешь – в лопух завернись. У нас знаешь, какой в чаще лопух! Дашь портки – покажу.
Данька молча закусила губу.
- Зря выпендриваешься, - заметил Орешник. – Зыбуну твои портки ни к чему. Он их выбросит. А я подберу.
Данька снова осела. На сей раз по грудь.
- Хорошо, хорошо. Забирай! Чтоб тебе провалиться!

Воронка пропала. Данька снова стояла на твердой земле. Без штанов…

Больше всего на обратном пути ее огорчила крапива. И отсутствие больших лопухов.

***

Когда впереди показались корпуса новостроек, Данька наконец-то простила студенту истерический хохот и попытку заснять ее появление на сотовый. Пробурчала, снизойдя до беседы:
- Мог бы сразу сказать, что Орешник – не куст.
- А ты собиралась просить - у куста?!

Данька громко засопела, подумывая, не обидеться ли еще раз?

- Ну, прости, - примирительно улыбнулся студент. – Я забыл.
- И про зыбун?
- Не было зыбуна. Это он мару напустил.
- А он кто? Черт?
- Да какой же он черт? Он Орешник. Дух леса. А черти - они его сами боятся.

После всего, что случилось в лесу, Данька готова была верить хоть в Орешника, хоть в лысого черта.
- А откуда ты знаешь? – уточнила с опаской.
- Мне положено знать. Я – филолог. То есть, будущий… - смутился студент. – Увлекаюсь народными сказками…

Влад на какое-то время отвлекся от разговора, объезжая неприятный участок дороги, разбитый до ям – и продолжил профессорским тоном:
- Орешник в здешних краях – не только растение, но и мифическое существо, охраняющее порядок в лесу. Отличается задиристым нравом, часто напускает мару, заводя путников в непролазные чащи. Несмотря на проделки, относится к добрым духам, поэтому запросто селится в гуще лещины и никаких неудобств не испытывает…
- А какие неудобства могут быть от лещины?
- Видишь ли…в прежние времена орешник широко использовался в качестве оберега. Во время грозы пастухи прикрепляли к одежде кусочки ореха, спасаясь от дьявола, который в этом случае не мог к ним забраться под шляпу. На Троицу, прогоняя русалок, жители вносили в дома и привязывали на спину ветки лесного ореха…

Данька тут же вообразила себя расхаживающей по дому с привязанными к спине прутьями и прыснула в сжатый кулак. Следующим видением был Кондрат с мокрым рыбьим хвостом и почему-то с рогами, торчащими из-под соломенной шляпы.
Настроение стремительно шло на поправку. Данька больше не боялась соседа – уверенность Влада в благополучном исходе передалась и ей, окрылила, подарила надежду. Самое трудное уже позади – крапива, зыбун, несговорчивая бабка, Орешник…

Оставался пустяк – изготовить и применить оберег.

***

- Мы куда?

Она и сама удивилась, как естественно прозвучало это короткое «мы». Вылетело, как само собой разумеющееся, едва красный Жигуль тормознул у подъезда.

- Мы, – смакуя, повторил Владислав, - МЫ сейчас по домам. Отсыпаться. Мне нужны будут силы. И тебе не мешает хорошенько поспать.

Дома Данька первым делом припрятала прутья. Не хватало еще объяснять, что она делала вместе с Владом в лесу и зачем притащила несуразные ветки в квартиру. Трикотажные красные треники, купленные Владом для Даньки по дороге, на блошином базаре, отправились в отделение для тряпок. Даньке не хотелось хранить напоминание о неудачном обмене – да еще и такое кричащее! Льняные штаны было жалко – в них ей никогда не бывало ни жарко, ни холодно, и вдобавок, они удивительно шли к серой кофте. Проклятый зыбун!..

Переодевшись, Данька выбралась на балкон. Теплый ветер ударил в лицо, заставляя ее отвернуться – на соседнем балконе, уставившись бельмами в небо, раскачивался старый Кондрат. Улыбался чему-то, неизвестному Даньке.
Ей сделалось муторно.

К вечеру ощущение тревоги усилилось. Влад не звонил. Данька старалась сдержать беспокойство – он сказал, что полдела уже позади, что осталось пережить только ночь. Бабушка хлопотала на кухне, Данька в гостиной пыталась читать, игнорируя скрип за стеной. Так могут скрипеть проржавевшие петли, неумелая детская скрипка, телевизор, рессоры коляски - но Даньку почему-то упрямо преследовал образ кресла–качалки. Скрип-скрип…

***

- Просыпайся! Пора!

Данька не без труда разлепила тяжелые веки. Влад сидел в изголовье, нежно гладил ее по плечу. Улыбался виноватой улыбкой.
Холодок прокатился в груди, растворился в горячей волне, поднимающейся снизу, от пяток. Так бывало с ней каждое утро перед важным экзаменом. Холод, нервная дрожь…

Данька вышла из ванной, утирая полотенцем лицо. Сон сняло, как рукой. Сердце часто колотилось о ребра – надо было бежать, что-то делать, куда-то спешить…Бабушка всхрапнула в гостиной.
- Влад… а как ты вошел?
- Через дверь.
- И…давно?
Не ответил. Улыбнулся уголком тонкогубого рта:
- Собирайся, нам нужно идти.
- За Кондратом?
Короткий кивок.
- Не забудь оберег.
- Погоди, я оденусь.
- Ты отлично одета.
Доходящая до колен фиолетовая ночная сорочка меньше всего подходила под определение «отлично».
- Хочешь, чтобы я шла в таком виде?!
- Самый что ни на есть подходящий для случая вид! – без улыбки возразил Владислав. – Все равно нас никто не увидит.

С огромным трудом ему удалось уговорить Даньку остаться в рубашке. Пожимая плечами, она вышла за Владом в пустой, освещенный тусклой лампочкой, коридор и направилась к двери в противоположном торце. Прутья странно холодили ладонь.
- Как мы будем его изгонять?
- Изгонять? – Влад запнулся, мельком глянул на Даньку.
- Оберег, – Данька коротко кивнула на прутья, - как его применить?
Провожатый покачал головой:
- Мы не будем никого изгонять. Будем только просить. И надеяться, что просьбу уважат…
- Влад…А можно, я тут подожду?
- Нет. Тебе нужно самой.
- Я боюсь…
- Не волнуйся. Что бы там ни случилось, я – рядом.

Данька быстро проглотила комок, подступивший под горло. Никогда еще у нее не было такого хорошего парня! Чуть-чуть сумасшедшего – а кто нынче нормален? Заботливого, симпатичного, славного… Недаром его так и зовут – Влад-и-Слав.

Соседские часы за стеной отчетливо пробили двенадцать.
- Суббота, – со значением произнес Владислав. Осторожно взял Даньку за руку. – Ты готова?
У него были теплые, немного шершавые, большие ладони. И спокойный, уверенный голос.

- Идем.

Дверь стариковской квартиры оказалась не заперта. Влад толкнул ее, пропустив оробевшую Даньку вперед. Крепко обнял за плечи:
- Не бойся! Тут с тобой ничего не случится.

Почему-то ей показалось, что в его голосе стало меньше уверенности.

Данька шла по квартире, удивляясь отсутствию стариковского запаха – пахло близкой рекой, лесом, солнцем, малиной…Свежим срезом на сосновом пеньке. И каким-то железистым запахом. Неприятным. Мясным.

Дед Кондрат лежал в кресле–качалке. Запрокинув облысевшую голову на высокую спинку, глядел в потолок.
- Словно мертвый, – подумалось Даньке.
- У него паралич. Подойди и отдай ему прутья.
Данька сделала пару шагов. Оглянулась – Влад стоял за спиной, ободряюще глядя ей вслед.
- Ну, давай!

Прутья осторожно легли на колени Кондрата, - худые колени с выпирающими острыми чашечками, обтянутые синим выцветшим трикотажем спортивных штанов.
-Так?
- Отлично. А теперь – извинись.
- Извините пожалуйста, что залезла на ваш огород и сорвала малину!

Воцарилось молчание. Кондрат продолжал безучастно изучать потолок. Данька уже начала привыкать к неподвижности, к странному, будто застывшему в муках, выражению лица старика. Еще пару минут – и привыкнет к присутствию, как привык Владислав. И - кто знает – может, даже решится время от времени навещать старика, помогать по хозяйству, полоть сад-огород…

Показалось – или мумия в кресле качнула седой головой?

- Простите…Я больше не буду!- совсем уж по-детски добавила Данька. – Никогда-никогда!
Рука старика дрогнула на подлокотнике кресла. Очень медленно, словно преодолевая плотные толщи воды, накрыла зеленые прутья.
С облегчением выдохнул за спиной Владислав.
Дернул Даньку за руку.
- Пойдем!

В кухне оцепенение спало. Влад буквально светился от радости.
- Удалось! Он простит!
- Вот так просто? Простил?
- Не простил, а согласен простить. Остается пустяк…
- Что?
Влад замялся, подбирая слова.
- Помнишь, я говорил, что тебе не понравится?
Поселившаяся было уверенность в благополучном исходе разлетелась, как мыльный пузырь.
- Договаривай!
- Он считает твой поступок ребячеством. Взрослый так бы себя не повел…
- И…?
- Он хочет тебя наказать. Как наказывали, когда он был мальчишкой. Ерунда! Я боялся, что…
- Что он хочет?!!! – перебила Даная, чуть громче, чем следовало.
- Пожалуйста, не паникуй. В этом нет ничего необычного. Розги ты уже принесла…
- Розги? – Данькин голос сорвался на хрип.
- Это лучшее, на что мы могли…
- Так вот оно что! Никакой это не оберег?
- Успокойся! – почти умолял Владислав.- Верь мне. Иначе нельзя. Он теперь не отступится...
- Он? Да он просто развалина! Посмотри на него! Я уйду – он и с места не сдвинется! Как он розги возьмет? Как он будет…
Данька резко запнулась, не умея озвучить простое, но стыдное слово.
- Так он и не будет. – Очень тихо сказал Владислав, глядя Даньке в глаза.
- А кто будет?
- Я…

Даньку словно окатили холодной водой. Все вдруг стало до обидного ясно - недомолвки, усмешки, дурацкие правила, запрет на вопросы… Фольклорист, теоретик несчастный! Практики ему захотелось! И деда приплел! А она…как последняя дура, поверила! Разгуливает среди ночи, в сорочке… Подумаешь, сны!
- Да пошел ты…
Она даже не уточнила, куда. Ни к чему – сам дорогу найдет. На душе было горько и гадко - гаже, чем после ложки прогорклого масла. Хотелось вернуться домой, смыть под душем воспоминания о теплых ладонях. Как могли они казаться приятными?
Развернувшись, Данька бросилась вон из квартиры.
- Погоди! – крикнул в спину студент.

Дверь с готовностью подалась под рукой. Неужели она, уходя, позабыла ее запереть? В темной Данькиной комнате пахло близкой рекой, лесом, солнцем, малиной…Свежим срезом на сосновом пеньке. И каким-то железистым запахом…
У окна в старом кресле-качалке замер древний старик. На коленях Кондрата в лунном свете серебрились три длинные розги.
Охнув, Данька поспешила на кухню.
Влад намазывал повидло на хлеб. Хозяйничал, будто был дома. В чашке с отколотой ручкой дымился свежезаваренный чай.
- Я же тебе говорил…- Он смотрел без упрека, с сочувствием. – Будешь бегать полночи – или все же научишься мне доверять?
Хлопнув дверью, Данька выбежала из кухни…
Вернулась.
- Это что?
- Колоброд…
- Я… не выйду отсюда?
- Мы не выйдем. Мы оба. Пока…
Данька села на стул. Заревела, растирая нежданные слезы.
- Почему? Не хочу!!!
- Тсс… тише, тише! Соседей разбудишь! Ну, ну, что ты, как маленькая? Хочешь – сделаю тебе бутерброд?
«Мне нужны будут силы» - припомнила Данька и зашлась в истерическом смехе. Так бывает. Так случилось с ней в классе восьмом…смех и слезы…истерика.
- Это…больно? – спросила не то со смешком, не то, всхлипнув – пойди, разбери.
- Терпимо…
- Когда?
- Вот доем – и пойдем.
- У тебя?
Владислав покачал головой.
- Значит, тут?
- Нет. Не тут. Во дворе.
- Спятил?! – Данька снова сорвалась со стула. – Я туда не пойду!
- Или мы пойдем туда вместе, или вместе останемся тут. Навсегда…
- Но откуда ты знаешь, что он хочет именно там? Он же слова тебе не сказал!
- Думаешь, он одной тебе снится? – спросил Владислав.

Это сон, сон, сон, сон… Струйка теплой воды, как живая, убегала из крана, дробилась на капли, скатывалась по широким ладоням. Данька отрешенно смотрела, как он долго и тщательно моет руки под краном – как хирург перед сменой. Доктор, дайте пациенту наркоз...

- Вот и все, я готов. С этой минуты я весь твой!
- Как я тронута! – желчно заметила Данька.
- Захвати полотенца.
- Зачем?!
- Привязать.

Это сон…Глупый сон, наваждение. Надо быстро проснуться. Побыстрее, пока…

- Эти два подойдут.

Два посудных полотенца свисали с локтя, словно белые флаги со стен сдавшейся крепости.

- Это ведь не всерьез? Понарошку? Я сплю…Ущипни меня, Влад!
Боль – короткая, подлая, вгрызлась в данькину руку, чуть повыше локтя.
- Ой! Сдурел?
- Ты просила…
- Владька…может, ему заплатить? Попроси его, а? Хочешь – я ему целую банку малины куплю? На базаре? Или собственными руками насобираю, лесной! Завтра утром поедем…Каждый день буду бегать для него в магазин? На ночь сказки читать…- Данька коротко всхлипнула.
Влад нашел ее руку. Сжал некрепко.
- Идем.

***

Пожилая консьержка у входа с удивлением уставилась на Данькин наряд. Данька вспыхнула маковым цветом. Пригляделась – лицо женщины показалось знакомым. Они виделись совершенно недавно. Но где?
Неужели…
«Встретимся – тогда и доплатишь!» – всколыхнулось в мозгу.

Торговка вразвалочку выбралась из своего закутка. Заперла каморку на ключ и потопала следом, как собака за сахарной костью.
У подъезда на корточках дожидался мальчишка в замусоленных светлых штанах. Заметив процессию – Владислав впереди, за ним красная от смущения Данька, торговка, - пацан просиял и пустился выписывать вокруг Даньки круги.

- Молодец! Только зрителей нам не хватало! – пробурчал Владислав.
- Они…будут смотреть?!
- Ты сама пригласила.
- Но я…
- В другой раз будешь слушать, что я говорю!

Знакомая лавка стояла у края площадки. Та самая, из далекого детства, с зелеными ножками и трухлявой доской. Данька готова была поклясться, что еще вчера ее не было.
Рядом в кресле-каталке терпеливо дожидался Кондрат. Как он тут оказался, оставалось загадкой.
За исключением маленькой молчаливой процессии, на уснувшей площадке не было ни души. Редкие окна догорали в июльской ночи. Маяки полуночников… Одинокий фонарь прогонял темноту над площадкой, скорее для вида, чем с практической целью.
- Думай, что все это сон. – Посоветовал Влад.
На гладкой поверхности лавки серебрились треклятые прутья.

Данька двигалась, как автомат, медленно переставляя непослушные ноги. Отвлекалась на мелочи, стараясь не думать, что ждет ее через пару шагов. Это бред, – утешал ее разум. - Так не бывает. Этого не может быть!
Торговка уселась на бортик песочницы. Оправила юбку, влезла в карман, извлекла наливное, румяное яблоко. Сочно вгрызлась зубами.
Орешник обнаружил качели и, забыв обо всем, с воплем бросился к новой игрушке.
Старикашка закашлялся. Данька вздрогнула от хриплого звука – грудь Кондрата поднималась и падала, перекатывался острый кадык.
- Он смеется. – Объяснил Владислав. – Ты его забавляешь…
Отсмеявшись, старик успокоился. Повертел головой, очень медленно, словно что-то – или кого-то – искал. Выжидающе замер слепыми глазами на Даньке.
- Пора…
Данькины щеки взорвались мучительным жаром.
Бельма медленно растворялись в глазах старика – из-под пленки отчетливо проступали вертикальные, как у кошки, зрачки…
- Любиш-ш-шь ягодки?
Владислав заступил старика. Улыбнулся, спокойно и ласково.
- Не смотри на него. Я…
- Знаю, знаю… ты будешь рядом…- ответная улыбка получилась заискивающей, жалкой, как у неизлечимо больного.
- Раздевайся… – попросил Владислав.
Покраснев, словно рак в кипятке, Данька скомкала в горсти подол, умоляюще взглянула на Влада.
Парень понял без слов, развернулся спиной…

Даньку заколотило. В последний раз она так дрожала в три года, когда, рассердившись на бабушку, бросила чашкой об пол, и дед вынул из шкафа ремень. Этот день крепко въелся ей в память. До мельчайших подробностей – до шершавой ладони, ухватившей за локоть, до складки на форменных брюках, маячившей перед лицом все то время, которое дед…На широком колене оказалось достаточно места для вертлявой трехлетки…Данька помнила бабушкин вскрик: – Перестань!
Голос деда:
- Будешь еще чашки бить? Будешь? Будешь?
И пронзительное, надрывное «Не-е-е-т!»
Ей казалось, что окон-маяков ощутимо прибавилось…

Узкий ворот сорочки взъерошил прическу. Данька потянулась пригладить непослушные пряди, но представила, как выглядит со стороны – голая посреди городского двора, обеспокоенная состоянием прически, - и одернула руку.

Дерево дряхлой скамьи оказалось неожиданно теплым. Данька вжалась в нее, не зная, как вытянуть руки – вдоль туловища или вперед, или свесить по сторонам, загребая в ладони рассыпанный возле ножки песок?
Влад достал полотенце, деловито обмотал ее щиколотки.
- Влад… ты когда-нибудь…ты кого-то…
- У меня младший брат, – улыбнулся студент. Осторожно взял данькины руки, вытянул над головой. Закрепил полотенцем.
- Я тебя обманул. Это сон, – шепнул Даньке на ушко, - расслабься…
- Да, я сплю… – севшим голосом откликнулась Данька, - сплю и вижу кошмар…
Резко скрипнуло кресло.
- Жарь! – вскричала торговка, обернулась вороной и взлетела на плечо старику. – Кар-ра, ка-ра! – зачастила, нахохлившись, вздыбив грязные перья. Орешник, оставив качели, подбежал и уселся у ног старика.
- Ну… поехали! - выдохнул Влад.


Осы…целое полчище ос… раскаленный металл… перегретое масло, плеснувшее со сковородки…не будь Данька так занята криком, она наверняка подобрала бы больше сравнений. Наконец-то она смогла позабыть дедов ремень – новые впечатления вытеснили их с первым ударом. Она быстро сбилась со счета – казалось, все началось вечность назад, и уже никогда не закончится. Влад порол с передышкой – ждал, пока Данькин визг сменится частыми всхлипами и сбивчивым: «Нет, пожалуйста, не-е-е-т!». Терпеливо уговаривал Даньку расслабиться – и замахивался, опять и опять....

С каждым криком старик оживлялся. Морщины на лице постепенно разглаживались, кожа возвращала свой естественный цвет – еще не румяный, но уже человеческий. Исчезала сутулость, уменьшались распухшие, изуродованные подагрой суставы. Старик молодел на глазах – словно сбрасывал год за полоску на Данькином теле.
Вот отпала необходимость в каталке – крепкий седовласый мужчина поднялся на ноги, с удовольствием расправил широкие плечи. Ворона одобрительно каркнула.
Надломился на конце первый прут.
- Видишь, - подбодрил Владислав, перекрикивая Данькины вопли, - осталось немного…

***

Сквозь зыбкую пелену спасительного небытия прорезался первый петух. Голосистый и дерзкий, неуместный в царстве железобетонных панелей, он драл глотку, приветствуя утро. Данька слушала петушиное соло, балансируя между явью и сном, и с трудом отделяла приснившееся от пережитого. Левая рука затекла – Данька с трудом поменяла ее положение, переместив из-под уха на грудь – и мгновенно проснулась. Рука, пусть даже затекшая, не могла ошибиться – под рукой было голое тело. Данька, никогда не ложившаяся спать без рубашки, лежала, в чем мать родила, под легкой простынкой в собственной – хвала небу! – кровати, а в ее изголовье, ласково глядя на Даньку, улыбался во все зубы Влад.
- С добрым утром! Забавный у вас тут будильник. Кричит петухом… Ну, как спалось?
Данька быстро закуталась в простынь.
- Ты … давно тут сидишь?
- Одевайся. Пойдем, погуляем. Покажу тебе город.
- Этот город? – насупилась Данька. – Между прочим, я тут родилась! И ты мне не ответил, когда…
- Этот, этот – перебил Владислав. – Знаешь, многое тут изменилось. В нашем городе… и в нашем доме…
- Что случилось?
- Кондрат. Его больше нет.
- Умер? – охнула Данька.
- Съехал. У нас будет новый сосед.
- Съехал? Как? Он же парализован!
- Я и сам не пойму. Никто из соседей не видел, как он уезжал. Но все в один голос твердят, что он продал квартиру.
Данька все еще не решалась поверить.
- А ты? Он с тобой рассчитался? За то, что ты ему…помогал?
- Он меня отпустил, – беззаботно кивнул Владислав. И добавил, уже без улыбки: – Теперь мы в расчете.
- За малину? – догадалась Даная.
- Угу. За нее. Сладкая, сволочь.
- И сыплется…
Влад тряхнул головой, отгоняя неприятные мысли.
- И все-таки – как спалось? Ты мне не ответила.
- Сам не знаешь?
- Откуда?
Искренности его удивления позавидовал бы любой выпускник театрального ВУЗа. Даже Данька на мгновение поверила, что Владьке совершенно неоткуда знать ее сон. А в том, что это был сон, она больше не сомневалась – под ладонью, скользнувшей на бедра, обнаружилась гладкая, безо всяких припухлостей, кожа.
- Тебе что-то приснилось?
- А тебе? – продолжала увиливать Данька.
- Я не помню. Я спал, как младенец.
- И я…Давно так не спала…
В любом случае, это был сон. Только сон. Ее сон…

- А кто хочет оладки? – Долетел голос бабушки, сдобренный шипеньем теста, влитого на сковородку, - Торопитесь, пока не остыли!
- С вареньем? – без зазрения совести поинтересовался студент.
- С малиновым, – откликнулась бабушка. – С вашим любимым…

***

На крыльце Влада с Данькой обогнал мальчуган в светлых, не по росту, штанах, с перепачканной шоколадом мордашкой. Из подъезда разносились угрозы в адрес непослушных мальчишек, с обещанием неминуемой порки.
Данька зябко поежилась.
- Просто сон, – улыбнувшись, шепнул Владислав.

Июльское солнце заливало площадку, искрилось на гранях песчинок, высушивало свежую краску на старой, покосившейся лавке. Лавка из далекого детства, с зелеными ножками и щербатой доской горделиво стояла у края площадки, прикрываясь тетрадным листком с нацарапанным словом «Окрашено».
Данька готова была поклясться, что еще вчера ее не было…