ClubPN

Крио


Прогноз благоприятный



- Прогноз благоприятный, но, повторю…
- Ну это же какая-то дичь, средневековье, - сестра еле сдерживалась, чтоб не повысить голос. Она полушепотом выплевывала каждое слово, как твёрдые, слегка шероховатые камешки, и это звучало бы крайне убедительно, если бы не милое картавое "рь". Именно предательское "рь" все портило, делало возмущение каким-то игрушечным.
- У вас есть альтернатива, - устало оборвал её врач. Судя по резкому вдоху сестры, альтернатива была какая-то не очень.
- А поделитесь и со мной, пожалуйста, - по задумке мой голос должен был прозвучать бодро и немного иронично. Получился невнятный хрип.
Врач тут же замолчал, махнул рукой и вышел из палаты, уже из коридора зовя медсестру. Моя же сестра, родная, осторожно подошла и присела на краешек кровати. Она странно смотрелась в белом халате, застегнутом на все пуговицы - видимо, иначе не пустили бы сюда.
- Ты как?
- Вопрос интересный, - язык подозрительно заплетался. Судя по торчащей из руки трубке капельницы и ватной реальности вокруг, у меня в крови было больше препаратов, чем, собственно, крови.
- Мне нормально, но жутко торможу. Что вообще происходит?
- Доктор говорит, тебе волноваться нельзя.
- Лен, ты серьезно? Давай без сериальщины.
- Нет, правда нельзя. Это действительно серьезно.
Я попыталась закатить глаза, но получилось плохо. Глаза не очень слушались. Действительно, ведь люди куда меньше волнуются, если старательно нагнетать, чем если прямо сказать, что за фигня свалилась на голову и что с ней делать. Хотя бы приблизительно.
Лена пропала внезапно, кажется, её безапелляционно выгнала дошедшая с поста медсестра.

Когда я проснулась в следующий раз, уже стемнело. Свет пробивался из коридора, сквозь застекленную дверь, полусонно жужжала в углу одна из ламп. Трубка уже не торчала в вене: стойку откатили на середину палаты, но плотный медикаментозный туман все еще окутывал сознание. Похоже, в палате я была одна.

Попытка встать увенчалась успехом не сразу. Когда тело будто на дистанционном управлении, приноровиться к задержке не так-то просто. Меня вполне могли бы понять люди, хоть раз испытавшие похмелье и опьянение одновременно, и это еще самая мягкая аналогия гаммы ощущений. Честно говоря, совершенно не хотелось знать, какая именно дрянь текла по венам вместо крови, да и вспоминать названия всех препаратов с похожим действием - занятие бессмысленное и безнадежное. Радость от отключенной капельницы тоже ощущалась довольно смазано, несмотря на факт, что иначе пришлось бы намочить постель.

Электронные часы в конце коридора показывали 01:27. Дежурная за стойкой подняла голову, услышав шаги, и мрачно проводила меня взглядом в направлении уборной.

- В каком мы отделении? - спросила я, возвращаясь.
- Неврология, - буркнула медсестра, не поднимая взгляда. - Спать иди, укол через полтора часа.
“Не психиатрия, и то хлеб,” - промелькнуло в голове.

Озвученные полтора часа я не спала. Сложно было согреться под старым больничным одеялом, сложно отделаться от смутной, приглушенной фармой тревоги. Может, кто-то и хотел оказаться в роли пациента доктора Хауса - внезапно упасть посреди прогулки, начать биться в судорогах на игровом поле, или чтоб его парализовало во время секса, но я уж точно не из их числа. Меня, впрочем, не спрашивали: плохо стало посреди улицы, когда из-за поворота выскочила машина и пронеслась в полуметре. Головокружение, внезапная слабость, тошнота, трясущиеся руки, все это я помнила прекрасно. Я перешла дорогу, прислонилась к ближайшему дереву и позвонила Лене прежде, чем отключиться окончательно.

Вместо смазливой хаусовской ассистентки пришла дежурная, растрепанная, уставшая, не слишком довольная необходимостью ставить укол в три часа ночи. Ее приход осветили яростно затрещавшие лампы, растревоженные щелчком выключателя. Живи я до обязательной школьной физики, подумала бы, что внутри у них живет рой светящихся шершней, засыпающих, если их не беспокоить, и что сейчас одному из них повезло вырваться и ужалить меня в сгиб локтя.

После утреннего обхода мне сказали ждать приема зав.отделением и выписки, поинтересовавшись самочувствием для проформы. Лена уже сидела на потрепанном диване у стойки дежурной, когда я вышла из палаты в более-менее божеском виде. О сменной одежде она позаботилась заранее.

- Мне сказали, надо зайти за документами к заведующему, - бодро отрапортовала она, едва меня увидев.
- Угу, - я кивнула. В голове подозрительно булькало, словно жидкость перекатывалась от затылка к макушке, а каждая мысль давалась с трудом.
Лена проскользнула в кабинет вместе со мной. За столом сидел смутно знакомый тип. Кажется, вчера они с сестрой уже разговаривали у меня в палате, но уверенности не было. Я успокоила себя тем, что когнитивные функции от такого количества лекарств снижаются у всех, поэтому от своей памяти можно пока отцепиться и сосредоточиться на правильном заполнении документов.

- Ничего себе список, - хмыкнула я, глянув на назначение и рецепт с несколькими мокрыми печатями. - Что со мной было вообще?
Заведующий помялся, подбирая слова:
- Не было, есть, скорее. У вас практически нулевая стрессоустойчивость, поэтому "не нервничать" - ваша основная задача. Естественно, без препаратов не обойтись.
- Но… Ведь раньше…
- Как любая патология нашего профиля, болезнь прогрессирует постепенно. Вам повезло, что все не закончилось инсультом уже сейчас. Часто такой диагноз вообще не успевают поставить, а в вашем случае обстоятельства сложились удачно, добегались, но не окончательно.
- И что теперь? Как это лечат? - шестеренки в моей голове поворачивались туго, со скрипом. Я сосредоточилась на том, чтобы удержать нить разговора, оставив расшифровку сказанного на потом.

Врач ответил, не отрываясь от заполнения карточки:
- Скорее купируют. Нервной системе нужен заградительный барьер, потому что самостоятельно справиться со стрессом она не может. С защитой справляются препараты.
- Подождите, а потом как, когда курс закончится?
- Увы, не в вашем случае. Поддержка нужна постоянно.
- Но как же…
- Виктор Александрович, ей же нельзя волноваться, давайте мы лучше дома спокойно поговорим, - вмешалась Лена, и мне снова резанула ухо ее манера речи. Этот тембр не подходил к ситуации, не соответствовал, и мне приходилось постоянно отвлекаться на "рь" вместо того, чтобы сформулировать крутящиеся на языке смутные образы.
- Как скажете, поговорите дома, - кивнул заведующий, не глядя на меня - не забудьте зайти в аптеку прямо сейчас и начать прием уже сегодня. Того, что ей прокапали, хватит на какое-то время, но неизвестно, как отреагирует организм, лучше перестраховаться. Ну и завтра пойдете уже по месту жительства, направление я выписал.
- Но, подождите, вы же не досказали, - я все еще пыталась поймать за хвост нить разговора, но тут же засомневалась, услышали ли меня в принципе.

Домой мы ехали молча, обе на заднем сидении такси. Я достала телефон. Почти разряженный аккумулятор, тонны флуда в универском чатике, лайки в инстаграме, в целом, ничего интересного. Сутки в больнице ожидаемо не разрушили вселенную, и о них, слава Богу, не узнал никто из знакомых. А то разгребала бы сейчас личку во всех соцсетях, даром, что не особо там отсвечиваю.
От мелькания ленты и горячего восточного стиля вождения затошнило довольно быстро, поэтому я погасила экран и повернулась к Лене:
- Дома чего-то поесть осталось? - с утра я выпила только чай с горбушкой, так и не сумев запихнуть в себя ни ложки липкой молочной овсянки.
- Что-то должно было, - как-то рассеянно отозвалась она - если что, выйду в магазин, как доедем, и что-то приготовлю.

Она старше меня на семь лет, а иногда кажется, что на добрых двадцать. Наверно, когда в пятнадцать сваливается на голову восьмилетний ребенок, собственное детство у людей выветривается, и привычками своими они начинают напоминать предыдущее поколение. Например, Лена до сих пор не научилась пользоваться доставкой из ресторанов, интернет-банкингом и NFC, а ей всего-то двадцать семь. Даже машину из больницы пришлось вызывать мне, ибо у неё на телефоне приложение не установлено. Подвязать к приложению карту было бы вовсе непосильной задачей.

Едва закрыв дверь за сестрой, я полезла за медкартой. Самым большим желанием по-прежнему оставалось “лечь и пялиться в потолок”, но я мужественно вчитывалась во врачебный шифр, продиралась сквозь незнакомые термины и консультировалась с гуглом через каждые пять секунд. Смартфон жалобно просил пощады и электричества, пока я искала свой диагноз где-то между Альцгеймером и рассеянным склерозом, но сил подняться и найти зарядку не было. Каждый запрос и переход по очередной активной ссылке казался подвигом, совершаемым на чистом упрямстве. Мне пришлось напрячь все остатки воли, чтобы Лена, зайдя в квартиру, не застала меня сидящей на собственных ботинках. Параллельно закрадывался очень рациональный и мерзкий страх, что лучше мне уже не станет.

Ближайший к дому ПНД оказался центральным и самым большим. Настолько, что мне пришлось добрых полчаса искать сначала нужный корпус, потом нужное крыло, потом этаж. Кабинет нашелся в каких-то немыслимых закоулках, во всяком случае, так показалось при первом посещении. Люди вообще попадались нечасто, так что спросить было не у кого, а каких-то странных персонажей, вопреки стереотипам, я не встретила совсем. Просто больница, большая, полупустая и не слишком ухоженная.
В нужном кабинете было зябко, несмотря на надрывающийся в углу обогреватель-”дуйчик”. Бедняга старался, как мог, иногда начиная сдавленно покашливать, но ноябрьская сырость все равно брала свое. Я заметила под халатом врача толстый вязаный свитер.

- Присаживайтесь, - врач кивнул на стул напротив. Тот скрипнул, но устоял, а я подумала, что на всякий случай лучше особо не двигаться, во избежание.
- Давайте карту и выписку, - я протянула документы и уставилась на потолок, где сквозь слой побелки можно было разглядеть целую грибную плантацию. Сестра, позаботилась о звонке врачу заранее, еще вчера. Она и сюда порывалась идти со мной, но я отказалась из чистого упрямства и остатков подросткового бунта. В конце-концов, врачебную тайну никто не отменял, хоть на нее и кладут большой и толстый, с завидной регулярностью и все, кому не лень.

Алексей Семенович Пичугин (это было написано на дверной табличке) оказался дотошным и въедливым. Внимательно расшифровав все послания коллеги, он принялся расспрашивать меня о детстве, о странностях восприятия и поведения, были ли у родственников болезни из длинного списка, бывали ли у меня обмороки и панические атаки до этого, делали ли мне МРТ и электроэнцефалограмму.
Я изо всех сил старалась сотрудничать со следствием. Алексей Семенович явно относился к тому сорту людей, которые в любого вцепятся бульдожьей хваткой и не отпустят, поке не выяснят необходимое. Он был даже немного похож на бульдога, как минимум мягкими щеками со вмятинами от очков и маленькими, глубоко посаженными глазками.
Мне же успели до смерти надоесть больницы. Я практически решила не идти сюда снова и очень подумать, принимать ли ту гору колес, что мне выписали.

- Ну что же, мне, конечно, надо бы взглянуть на результаты обследований, но в целом не вижу причин сомневаться, - подытожил врач. - Но назначения какие-то… странноватые. Какую терапию вам предлагали?
- В целом, особо никакой, - я пожала плечами. - Сказали, пить вот это все, иначе любой стресс может стать последним, поэтому стресса быть не должно в принципе.
- Угу… На самом деле, есть рабочий вариант терапии, вам о нем говорили?
- Мне, честно говоря, вообще мало что говорили, большую часть времени я спала, - о том, что разговаривали наверняка с Леной, я тактично умолчала. А то начал бы еще составлять ее полный психологический портрет с моих слов. О вчерашних интернет-поисках тоже решила не говорить, чтобы не показаться ненароком полной дурой, сморозив какую-то чушь. Почему-то вспомнились некоторые однокурсники с их привычкой катать из сети, даже не читая, а потом молча смотреть на препода в ответ на простейший вопрос.

- В общем, вам очень вовремя поставили диагноз, потому что в молодом возрасте нервная система более лабильна. Ее можно “переучить” реагировать на стресс адекватно, на долгое время, или даже навсегда. Словом, добиться ремиссии.
- А в чем подвох? - впервые за несколько дней я чуть улыбнулась. Если сейчас окажется, что это все стоит как крыло от самолета, дело дрянь. Я не настолько милая, чтобы с моими фоточками печатали слезливые постеры с реквизитами и снимали новостные сюжеты. Ну и папу-миллионера не завезли.
- Это самое интересное, - покачал головой врач. - Дело в том, что нужен комплекс: препараты, помогающие нервной системе справляться со стрессом, плюс дозированный стресс в нужное время, ну и регулярность. С одного раза ничего не получится.
- И что мне надо делать? - при фразе “дозированный стресс” мне почему-то представилась маленькая комната страха в мерном стакане. Такая, с миниатюрками пауков и искусно сшитым из марли призраком.
- Настроиться на довольно длительный и непростой путь, по правде. Наиболее универсальный и, как ни странно, безопасный стрессовый стимул - это боль. Поэтому приходится причинять ее пациенту. Работает со всеми, вреда здоровью никакого, при соблюдении протокола, разумеется. Но приятного мало.

Я на удивление спокойно восприняла это заявление и сама себе удивилась, совершенно забыв о препаратах, пригоршню которых проглотила пару часов назад. Мозг выдавал картинки из фильмов ужасов, с маньяками в белых халатах, смирительными рубашками, электрошоком и инструментами для лоботомии. Впрочем, это все не пугало, а, скорее, забавляло.
- Окей, и что, это сработает? - только после этого вопроса я вспомнила разговор в больнице, Лены и тамошнего врача. Раздражения не было, но по инерции захотелось послать сестру подальше, даром, что ее тут не было.
- Сработает с вероятностью процентов в девяносто. Альтернатива - постоянный, пожизненный прием комплекса не самых щадящих препаратов. Скажем прямо, тяжелые транквилизаторы никому не идут на пользу, - мужчина снял очки, положил их на стол и потер переносицу. Вмятины на его щеках стали еще лучше заметны, и мне почему-то стало почти смешно и не смешно одновременно. В целом, не испытывать особо никаких эмоций - перспектива заманчивая, если бы не спецэффекты вроде неспособности нормально соображать, воспринимать действительность и ориентироваться в мире. К тому же, что-то подсказывало, что на этих таблетках я вряд ли буду жить очень долго и очень счастливо.
- Ну, можно попробовать, наверно… - протянула я, тоже потирая переносицу. Уж больно заразительным оказался жест. Врач посмотрел не меня с сомнением, и снова водрузил очки на нос.

Я пришла домой часа через четыре, провозившись с бумагами сначала в кабинете, потом в еще каком-то филиале бюрократического ада, потом в регистратуре, потом дождалась приема психиатра, где меня, помимо прочего, предупредили про побочные эффекты назначений, в том числе возможность развития депрессии, суицидальные мысли и, самое веселое, внезапную смерть. В целом, удивительного было мало: если у препарата нет побочных эффектов, это, скорее всего, фуфломицин. А, чем забористее побочки, тем эффективнее, как правило, лекарство.
Выписали направление к психологу, на которое я поглядела с большим сомнением. Не то чтобы я считала психологию ненаучной фигней, хотя ехидный внутренний голос и шепнул, мол, кого ты обманываешь, просто специалист из государственного ПНД... доверия, мягко скажем, не вызывал.
Энцефалограмму удалось сделать тут же, только в другом корпусе, дождаться результатов, занести их в отделение. Будь я в норме, после всего этого ехала бы домой в состоянии нажимной мины, готовой подорвать любого неосторожно наступившего, а сейчас ощущала максимум легкое раздражение.

Лена была уже дома, когда я пришла. Три урока, что ли, сегодня? У меня совсем вылетели из головы и день недели, и ее расписание.
- Как там в поликлинике? - спросила сестра, выглядывая в коридор с недомытой кастрюлей в руках. Пахло моющим средством и чем-то мясным.
- Нормально, - буркнула я, сражаясь со шнуровкой ботинок. Намокший в уличной слякоти узел никак не хотел поддаваться, но я упрямо пыталась развязать его замерзшими пальцами.
- Что сказали?
- Все то, что не сказала ты, - я наконец справилась со шнурками и подняла взгляд на Лену. Та сделала удивленное лицо:
- В смысле? - врать она никогда не умела. Мне захотелось ответить как-нибудь в рифму и матерно, но нужное слово, как назло, не приходило в голову. Поэтому я только вздохнула:
- В прямом, Лен. Почему ты мне не рассказала сразу, что это лечится? И что мне не обязательно глотать транки до конца жизни?
- Но это невозможно! Это какие-то дикие экспериментальные методы. Я не позволю, чтобы ты в это ввязывалась.

Тут бы закатить нормальную подростковую истерику, как это бывало не раз и не два, разрыдаться, обвинить Лену во всех смертных грехах по списку, но вместо этого я молча отставила обувь на коврик и пошла мыть руки. Выйдя и ванной, я застала сестру на том же месте, с той же намыленной кастрюлей.
- Я не услышала ответа, Марина, - она включила профессионально-учительский тон, но мое имя, прозвучавшее как “Маррьина”, опять свело на нет все усилия.
- Какого ответа ты хочешь? - я все так же медленно протиснулась между сестрой и стенкой и загремела чайником.
- Что ты отменишь всю эту затею, я читала статьи, тебя там бить будут! Это невозможно! Это варварство.

Я невозмутимо дождалась, пока после нескольких щелчков конфорки под чайником вспыхнет огонь, и только после этого обернулась:
- Я знаю, Лен, не поверишь. А тебе так сильно хочется сестру-овоща? Брокколи на ножках?
- Ты не так все понимаешь, - возразила она.
- А как? Я тоже, знаешь ли, читала статьи. И вкладыши к тем колесам, что мне выписали с твоей подачи.
- Я позвоню родителям! - сестра решила прибегнуть к последнему, самому серьезному, как ей казалось, средству. Только я, немало удивившись сама, поняла, что эта фраза ничего не цепляет в сознании.
- Лен, во-первых, мне уже не десять лет. А во-вторых, ты до сих пор думаешь, что их волнует хоть что-то из того, что здесь происходит?

Сестра ушла в свою комнату, и больше мы не разговаривали. Время до вечера тянулось, я пыталась что-то учить и отмазаться от пропущенных пар без потерь для рейтинга. Посвящать старосту в больничные дела как-то не хотелось. Мысли все чаще возвращались к словам Лены “тебя там бить будут”. И будут ведь, и от этой мысли становилось немного не по себе, несмотря на то, что реальность по-прежнему воспринималась очень приглушенно. Я даже не была уверена, слышу ли всхлипы за стенкой, или мне кажется, но все равно надела наушники и безуспешно постаралась отвлечься.

Правило интернета №34 гласит: о любом явлении уже сняли порно-фильм. Подпункт этого же правила уведомляет, что о любом явлении есть канал в Телеграме. И, как это часто бывает, полезной информации о диагнозе там нашлось куда больше, чем на сайтах клиник и в справочниках. Я пролистала канал до конца, то есть, до начала, насмотрелась, кроме прочего, на мемы про БДСМ и затянутых в латекс доминаторш с плетками. У админа явно было хорошее чувство юмора, особенно если учесть, что он - или она? был моим собратом по несчастью, но мне было как-то не смешно. Возможно, я скоро привыкну и тоже стану хихикать. Или открою в себе мазохистские наклонности.

С утра я выпила только одно успокоительное, которое оставил Пичугин из всего списка. Совсем отменять было бы опасно, мало ли, что может случиться по дороге. Даже в стационаре уберечь от стрессов со стопроцентной вероятностью не получится. Я даже сразу нашла нужный кабинет в уже знакомом отделении, и снова почти никого не встретила по дороге. Медсестра, бегло просмотрев документы, сразу же перетянула мне руку жгутом и уколола препарат из ярко-желтой ампулы. Набирала она при мне, и шприц распаковывала тоже, но мне было не до того, чтобы пристально следить за соблюдением прав пациента, поэтому я просто отстраненно наблюдала.

- Я Фаина Станиславовна, - представилась медработница, уже сидя за столом и записывая что-то в карточке. Я хмыкнула. Имя колоритное, сама тетка - тоже. Волосы огненно-рыжего цвета, подводка синяя, ресницы в комках от туши, зато накрашены слоя в четыре, халат на груди расходится, оставляя просветы между пуговицами. На звезду фетишистских роликов, в общем, не тянет. Разве что совсем специфических.
- Меня зовут Марина, - вежливо ответила я, чувствуя, как мне внезапно становится откровенно страшно. Надо же, за пару дней я уже успела забыть, как это.
- Читать умею, - пробурчала Фаина Станиславовна, не отрываясь от писанины, - Значит так, сейчас ждешь десять минут, чтоб препарат подействовал, потом в процедурную, там расскажу, что и как.

Она скрылась за дверью, а мне становилось все страшнее. Видимо, этот самый препарат полностью подавлял действие транквилизатора, и мне оставалось только надеяться, что я не свалюсь в обморок прямо тут и не заработаю себе инсульт.
Отсчитав положенные десять минут, я зашла в соседнее помещение. Выглядело все неплохо, и не так уж и жутко: современные жалюзи на окнах, закрытые, к слову, не то что в кабинете хирурга на последнем студенческом медосмотре, по центру комнаты кушетка с одноразовой - надо же - простыней. Заметив прикрепленные к кушетке ремни, я поспешно отвела взгляд. Хотя, казалось бы, чего уже там, никуда не денешься.
- Снимай низ до белья, и укладывайся, - сказала медсестра, и добавила, - посмотри, если хочешь, вот этим буду воздействие проводить. - Со столика она взяла что-то вроде резинового шнура, не очень тонкого, но и не толстого. Любопытство пересилило страх, и я даже подошла посмотреть поближе. На вид поверхность шнура была очень гладкой, без ребер и швов. “Это чтобы кожу не повредить,” - услужливо подсказал внутренний голос, и я на ватных ногах отошла ко стульям у двери.
Я пыталась убедить себя, что все это - обычная процедура, мало ли из них не очень приятные? Эта Фаина явно не впервые “проводит воздействия” этой штукой, и явно видела всякое, но мне все равно было стыдно за все подряд, начиная от неловкости, с которой я стаскивала джинсы, заканчивая не инстаграмным видом пятой точки.
- На живот ложись, - подсказала медсестра, увидев мои неловкие топтания возле кушетки, - тебя сразу пристегнуть, или как?
- Или как, - попыталась отшутиться я. - Не надо.
- Смотри, - она хмыкнула недоверчиво, - будешь вскакивать или закрываться - все равно придется пристегивать.
Я легла, твердо решив до этого не доводить. Так была хоть какая-то иллюзия контроля над ситуацией.
Медсестра, видимо, не привыкла тянуть кота за хвост, поэтому мне прилетело без предупреждения. Сразу стало понятно, почему она с таким сомнением отнеслась к моей просьбе обойтись без ремней: захотелось убежать прямо сейчас. Или спешно вырастить панцирь. После второго удара и вцепилась в края кушетки и, кажется, чуть ее не перевернула. Хорошо хоть внешний вид окончательно перестал волновать.

Затихая, боль становилась из нестерпимой, от которой хотелось кататься по полу и подвывать, почти приятной.
Я кое-как выровняла дыхание и замерла, когда почувствовала третий удар. Он показался почему-то еще больнее, чем предыдущие. “Только не отпускай кушетку”, - почти уговаривала я себя. Странно, но и после следующих я не кричала, только непроизвольно дергалась, но каждый раз замирала опять.

- Хватит на сегодня, - я услышала голос Фаины где-то далеко за собой. Разлепила глаза, оглянулась и увидела, как та протирает шнур спиртом возле столика у окна. Неужели даже десяти ударов не было?
- В следующий раз больше будет, - ответила она на мой невысказанный вопрос, - Организм ко всему привыкает, зараза. Давай, вставай только аккуратно, и свободна, - воистину, этой женщине неведома деликатность.
- Ты вообще нормально, молодцом, - бросила она, когда я, вежливо попрощавшись, выходила из кабинета.

В голове была какая-то звенящая легкая пустота. Не хотелось думать о том, что будет завтра, и еще непонятно как долго. Не хотелось вспоминать о Лене, которая явно обиделась, о внезапной смерти от суицида из побочных эффектов и о родителях, потому что ну их нафиг вообще. Скоро надо будет снова глотнуть кучу таблеток, но в этот момент я старалась ощутить каждую секунду, пока эмоции опять не отключили. За неуплату кармического долга, не иначе.

Я вышла из корпуса и набрала Серого, с которым мы обменивались смешными картинками еще до появления у нас интернета, рисуя их на клетчатых тетрадных страницах, и передавая украдкой под партами.
- Да, привет, знаешь, я нашла болезнь, которая лечится звездюлями. Нет, предупреждая твою догадку, это не любовь к творчеству Круга. Нет, реальная болезнь. Ну погугли...