ClubPN

Ришка



Светлая горчинка



- Ирка, отдай, пожалуйста! Ирка!

Вокруг все вертелись и толкались, стараясь пробраться к бьющим из стояков тёплым струям, детский визг и плеск воды мешались в привычные тона девчачьей душевой. А уж младшая группа умела превратить эту музыку в симфонию экстаза!

И что на неё тогда нашло? Так находило иногда – и сама не знала, отчего. И потом никак не могла даже самой себе объяснить толком – что искала на том заборе? зачем лазала на крышу? нафига было трогать гидрант?

Ну вот скажи, что плохого тебе сделала Лерка Белецкая, а? Она и так тут одна единственная, кого знаешь не месяц с хвостиком – пока ходишь на плавание - а полжизни, если не больше, ещё с детсада?

Но вот нашло же, понимаете ли! А Лерка, такая беззащитная и безответная, просто подвернулась ей под руку. Угнетать её начала с самого утра, ещё по пути в бассейн, в третьем они учились уже на второй смене. Дёргала за капюшон курточки, наскакивала, цапала по-всякому. А уже в душевой расшалилась по полной!

Сперва просто брызгалась, потом принялась набирать в мыльницу холоднючую воду и поливать бедную Лерку, а, наконец, отобрала ей плавки. И та не додумалась отплатить тем же – Иркины трусики ведь тоже были где-то рядом – а с хныканьем бегала за довольной обидчицей по всей душевой, жалко упрашивая пощады:

- Ла-адно, я до-обрая! Лови, о-о-па!

Кусочек ткани перелетел через плечо своей хозяйки и шлепнулся на рыжий кафельный пол…

Лерочка нагнулась за пропажей, наивно думая, что всё уже позади. А позади была как-раз Ирка. И её быстрые и жестокие пальцы тут же со смаком тяпнули подружку за выпяченную в наклоне попку – такую мокрую и такую мягкую. Ох и тяпнули же! Опа-опа-чья-то-попа?

- А-ай! Не щипайся! – жалобно запищала несчастная, - ну, Ирка-а-а!!

- А без пары не-бы-ва-ет! - пропела Ирка, радостно примеряясь ко второй, ещё не тронутой половинке. А уж что-что, а щипаться она умела!

Каким-то чудом жертве удалось вывернуться, - сжимая в кулачке спасённые плавки, она кинулась в раздевалку. Догонять Ирка не стала – успеется ещё поймать, никуда ты от меня не денешься! Вместо того, она в приступе необъяснимой весёлой злости запулила вдогонку улепётывающей подружке свою мыльницу – во-от тебе!

Белая пластмассовая коробочка, полная воды и мыла, вращаясь на ходу, как космическая ракета, описала параболу и – блямс! – разлетелась. Но только не на худой девчоночьей спинке. А на спортивном костюме молодой женщины с коротко стрижеными льняными волосами и глазами светлыми, как балтийские волны.

Марты Эрастовны. Марточки. Их тренера.

О-па, - успела подумать Ирка, глядя на темные разводы по ярко-алой куртке, о-па-па! Додумать не успела: когда тренерша начинала орать, у Ирки исчезали даже самые простые мысли, оставались одни реакции. А уж тут…

- А НУ БРЫСЬ ВСЕ НА ПОСТРОЕНИЕ! – рявкнула так, что с потолка чуть не попадала краска, – БЫСТРО!!!

Девчонки брысьнули из душевой, не дожидаясь вторичного напоминания. За одним исключением...

„А вас, Штирлиц, попрошу остаться…” - ОЛЕШКИНА, СТОЯТЬ!

Ирка затрепетала – вся бравада в миг вылетела из неё, как воздух из лопнувшего шарика. О-о-ой!

И стояла – ей же так сказали! Стояла, как была – голая, в одной шапочке, с болтающимися на шее очками, плавки остались где-то на перегородке или ручке крана – да, вот они! Но натянуть не решилась. А потом поняла, что они бы её все равно не спасли… уже очень скоро поняла!

Какая-то взрослая деваха в полосатом купальнике окинула брезгливым взором, мол, чё тут забыла, малая? А затем будущая чемпионка злорадно улыбнулась, когда увидела снова вошедшую в помещение Марту Эрастовну.

И ещё петлю в её правой ладони – двойную… чёрную… резиновую…

Откуда она взялась – да не всё ли равно? Спорткомплекс большой, там разный инвентарь есть... И скакалки, конечно, есть, гимнастические. Их ещё называют прыгалки. И в них прыгают и скачут. Это - хорошие девочки.

А вот плохие девочки – это те которые балуются и шалят - под ними скачут и прыгают ещё выше. Такие, как Олешкина Ира, девяти лет от роду, - вот она. Вот она – я. А вот – скакалка. И она и я сейчас встретятся...

…Ирка и не помнила, как очутилась на полу и голой попой поползла по мокрому кафелю к стенке - только она оказалась гораздо ближе. А змея в руке перестроилась, из двух колец свились четыре – так удобнее, разве не ясно?

- ВСТАЛА! Я КОМУ СКАЗАЛА?

Этот рявк возымел действие, но не ожидаемое - на ноги Ирка, конечно, не поднялась, зато крик будто включил у неё застывшие от страха голосовые связки, ожил язык и немедля затараторил со скоростью пулемёта:

- Мартэрастовнапожалу-у-уйстаненадомарта-а-аэрастовнаненадонуне-ы-ы-надо-а-а!

Отталкивалась пятками от влажного пола, словно пыталась влепиться в стенку. И очень зря следила за скакалкой, а не руками вообще. Потому что тренерша, чуть прикинув, левой цепко поймала Ирку за левое же запястье:

- Зин, подержи-ка эту дрянь…

Полосатая Зина мигом поняла алгоритм действия – ну как не помочь любимому тренеру? - и тут же выловила и правую Иркину лапу – подьём, малая, готовь филешки к приключениям! Это тебе не мамочкин ремешок!

В крепких руках спортсменок Ирка взлетела вверх и почти повисла, дрожащие ноги разьезжались, оскальзываясь по мыльной влаге. Резиновая змеюка колыхалась где-то справа, покачивалась, примерялась к покрытым каплями воды ягодичкам девочки…

И тут Ирка успела поменять пластинку – на ещё более старый и давно всем приевшийся шлягер:

- Ябольшенебуууууд-у-уу!

…Марта покрепче уперлась в пол ногами - скользит, зараза, и размах не очень, да ничего, с этой дрянюшки хватит! ....!, финский костюм, импортный, прямо из Хельсинки, по такому блату, а-а-а! И ещё – вот так, а-а-а!

…резиной тугою! …упругой петлёю! …с размаху! …с оттяжкой! …по заду! …по ляжкам!

…хлесь! …хлесь! …хлесь! …хлесь! …хлесь! …хлесь! …хлесь! …хлесь!

…до писка! …до визга! …до красных полос! …до вспухших рубцов! …до кровавых просечек!

- Мама, мамочка!

Была б ты моя дочка, я б тебя та-ак высекла! Ах, и отодрала! Да, жаль, что тогда выскоблилась… Но дети и спорт – две вещи несовместные, не правда ли?

- РОТ ЗАКРЫЛА!

Ирка, уже выгнувшаяся вперёд дугой в ожидании удара, послушно заткнулась: не в её положении было спорить. И лишь тихонько, совсем тихонько подвывала…

- Брось, ну её к… - тренерша не договорила, но окончание легко было домыслить.

- ЕЩЁ РАЗ! ЕЩЕ РАЗ БУДЕШЬ БАЛОВАТЬСЯ! Я ТЕБЯ ПРЕДУПРЕДИЛА!

Отпущенная Ирка снова плюхнулась на пятую точку, вся ещё звеня от пережитого ужаса...

- ОЛЕШКИНА, Я ПОНЯТНО ОБЪЯСНЯЮ?

Ирка отчаянно затрясла головой – в эту секунду ясности её сознания позавидовал бы дон Карлос Кастанеда в своём пейотлевом трансе.

- СОБРАЛА ВСЁ И ЖИВО В КОРИДОР! ТРИ СЕКУНДЫ!

В три секунды Ирка не уложилась, но в десять уж точно. Их она помнила очень смутно – так быстро тогда перемещалась. Дивом ей удалось вспомнить, и куда залетела мыльница – её надо было отнести в шкафчик, и где висят плавки. В них она буквально впрыгнула – потом оказалось, что навыворот, вот и не верь теперь приметам!

Опрометью бросилась к выходу из раздевалки. Краем глаза заметила брошенную на сидение жуткую скакалку – уфф, вроде пронесло – ах, как же она ошибалась! И пронеслась мимо Марты Эрастовны, не углядев в её руке только что снятого шлёпанца, - и не легковесной детской „вьетнамки”, а такого увесистого резинового лаптя.

Прицел был точен, наводка идеальна (да ладно - не уволят же?) скорость… контакт… есть контакт!

ШЛЕППП!

-У-у-уййй!! – получив неожиданное ускорение, Ирка вылетела в двери впереди собственного визга, ладошки сами собой сомкнулись на вспыхнувшем месте. И едва не влупилась лбом в стенку - ы-ы-ы!

…Выгнав подопечных, тренерша по какой-то причине задержалась сама – а кто её спросит, зачем? Ребята и девчонки ещё долго прыгали и галдели в обдуваемом тёплым воздухом коридоре, чутко готовые в любую минуту построиться в линию. Уже вышли и старшие, покрутились себе и пошли, а они всё чего-то ждали.

„А плевать мне на вас, на всех, плевать!”, - обиженная на род людской Ирка отчаянно шмыгала носом, упорно не замечая ни понимающих взглядов, ни ехидных смешков. „И все равно я никого из вас не знаю, и знать не хочу! А Лерке я ещё устрою…!” Та же благоразумно держалась поодаль, и утешить заплаканную подругу не спешила.

- ПОСТРОИЛИСЬ!

Марта Эрастовна соизволила, наконец, явить свой светлый лик. Подгоняемые её зычным голосом они сперва вытянулись в струнку, а потом всей толпой зашлёпали вверх по холодной лестнице туда, где было много плеска, свистков, натянутых на поплавках канатов и очень – очень! много глубокой воды. И думать о своей обиде не было ни времени, ни сил. И глаза и нос щипало уже не от слёз, а от противной хлорки…

- РАБОТАЕМ! ОЛЕШКИНА, РА-БО-ТА-ЕМ!

Ирка изо всех сил колотила руками и ногами брызжущую синь, не то, что „работала”, а прямо пахала как трактор. Доплыть, оттолкнуться от бортика, и снова вперёд в бесконечном караване таких же быстрых тел. Остановиться, выплеснуть воду из ноздрей, отдышаться - тут же налетит плывущий сзади. Спуску Марточка не давала и гоняла без жалости – это спорт, малявки, не лечебная физкультура! Или вкалываешь, или - нафиг с пляжа…

…С Лерочкой помирилась сразу же – Ирка опоздала к сушилкам и подружки по-честному поделили одну на двоих. Да и – вот если по-честному! – первой мириться должна была она, правда же? И разве могли они с Леркой „поссориться” – скажи ей тогда кто такое, она по-честному назвала бы его идиотом. Ну или идиоткой, не суть важна. А лучшая подруга это ведь на всю жизнь – даже если однажды ущипнёт тебя за попу!

- А он на тебя так смотре-ел! – восторженно зашептала Лера. Это года через три, к шестому, они освоят понятную лишь девочкам кружевную ажурность взглядов, полуулыбок, полукивков, полунамёков: четверть тона, три четверти тона, восемь четвертей одной градации слова „нет” и столько же вариаций слова „да”. В девять лет всё ещё говорилось просто.

- Кто? – не поняла Ирка, всовывая голову поглубже в сушилку, блин, ещё и расчесаться как-то надо!

- Мальчик… – лучшая подруга таинственно округлила карие глазки, – большой мальчик!

- Пфффы! – отмахнулась Ирка, в третьем классе она была ещё верной адепткой несложной истины, что „все мальчишки – дураки”, - па-адумаешь тоже!

Высохнув, девчонки соединили свои капиталы и выпили на двоих три стакана газировки из автомата (а, может и один, зато с сиропом). А из бассейна шли, взявшись за руки, и распевали в два голоса как „несчастная кошка порезала лапу…”. Эту песенку они пели на бис на двадцатилетие их выпуска – Лерочка тогда прилетела к ним аж из Хайфы. Но до этого оставались ещё три их тогдашние жизни...

„Вот прогуляю завтра и будь-что будет! Нафиг надо! И пусть Марточка даже маме накапает! Ну, всыпет… – так это же мама”, - о том, скроют ли плавки следы от ремня, Ирка прикинуть ещё не успела.

Рисковать попой не пришлось: завтра умер Брежнев и тренировку отменили. Потом почти месяц пролежала с ангиной и в бассейн не вернулась. А то, что пловчихи из Ирки не выйдет, тренерша поняла уже на первом занятии. Из Леры, кстати тоже не вышло - из неё вышел менеджер по персоналу. А из Ирки... - ну, не будем загадывать...

...Она даже не заметила его. А он запомнил её на всю жизнь. И напрасно потом искал взглядом среди бегающей, прыгающей и плавающей вокруг малышни ту смешную зарёванную девчушку в белой купальной шапочке. И ел себя поедом, что постеснялся тогда подойти, чуть толкнуть плечом, сказать, как старший брат младшей сестрёнке: „Ну чё ты ревёшь, не надо! Хочешь, я твоей Мартышке такую подляну щас сделаю, она аж треснет?”

Не нашёл. Даже не узнал, как её звали, козу такую! А кто проколол Марте Эрастовне все колеса на её „Жигулях” тоже осталось неизвестным…

…Они встретились уже в другом тысячелетии, где-то среди кремовых, белых и рыжеватых полей, в колонках строчек и квадратиках картинок одного странного места, к которому их в разное время прибило тайной волной. Он писал ей ехидные комплименты, она кокетливо отшучивалась. Даже прокрутили вдвоём какую-то сценку на одной игровой площадке, но быстро устали от такой забавы и бросили её по обоюдному желанию.

И тоже не узнали друг дружку...