ClubPN

Посторонний


Оптимистическая Дилогия

О Любви и Смерти

Primum verbum (πρώτα λόγος)




Зеленые глаза



Слово о странной любви




Butterfly
А за что именно, тебе видней!

P.S. Иногда мечты сбываюццо...
Правда, это всегда непредсказуемо.
Но к этому стоит привыкнуть





Вечером приехала маленькая Пашенька,
и княгиня объявила, что отныне
она навечно моя собственность.
Бедняжка. Но она никогда не испытает того,
что понятие собственность я употребляю во зло.

Мэри Уилмот, ирландка.
Компаньонка-подруга княгини Екатерины Романовны Дашковой.
Называвшая княгиню в своих письмах «Моя русская мать»*



Когда говорят о любви, то смущаются пушки.

Ольга Арефьева**






*«Записки» княгини Дашковой посвящены Мэри Уилмот – прим. Автора.

**Поэт, музыкант, актриса и прочее. Простой обычный гений. Ну, так, по совместительству




При всех издержках крепостничества
именно оно было главной скрепой,
удерживающей внутреннее единство нации

Валерий Зорькин
Из официальной публикации в «Российской газете»
от 26 сентября 2014 года*



1.

Цель ее короткого путешествия - здание в три этажа, каменное, отштукатуренное и окрашенное в белый и светло-зеленый цвета - неумолимо приближалась. Полина, как могла, пыталась отдалить то мгновение, когда ей придется вступить под сень этого дома. Она замедляла свои шаги, делала их как можно короче, но все равно, в итоге оказалась возле дубовой входной двери, окованной потемневшей медью. Остановилась, тяжело вздохнула, протянула руку к массивной ручке, висящей, исполненной в виде кольца. Потом приподняла ее и пару раз стукнула по толстой медной пластинке, прикрепленной к двери, с блестяще-потертой выбоиной от подобных суровых прикосновений других посетителей.

Звук от этого, вроде бы и несильного удара оказался неожиданно громким, гулким. Полине показалось, что весь этот Дом, внезапно, вздрогнул, проснулся от этого ее резкого стука. И взглянул на нее всеми своими глазами-окнами, дескать, кто тут такой-разэдакий, весь из себя, как есть, невежа, вовсю буянит-хулиганит? Кого это принесла нелегкая? Вот сейчас кликнем-ка мы сюда городовых, отведут они его на съезжую, да всыпят там горячих лозанов по первое число! Будет знать, охальник, как беспокоить не по делу!

Впрочем, дело у стучавшей-пришедшей как раз таки было. Возможно, именно поэтому, сию предполагаемую молчаливую угрозу никто и не подумал воплощать в жизнь. Во всяком случае, пока...

Странно, но из всех возможных ужасов своего крепостного положения, Полина страшилась именно этого. Просто потому, что это ей было обещано, однозначно и недвусмысленно.

Полине вспомнились злобные глазки управляющего, Вольфганга Петровича, как он буквально шипел на нее, стоявшую в углу крохотной каморки-спаленки.

- Ты еще пожалеешь, сучонка, что не далась! Как на съезжей тебя отполосуют, всю гордыню свою мигом позабудешь, паршивка!

- Не буду вашей, - Полина стояла, прижавшись спиною к стене, возле маленького окошка, с маленьким складным ножом в руках, угрожая резануть себя по шее, ежели управляющий приблизится к ней хотя бы еще на один только шаг. – Никогда не буду. А на съезжую Вы меня не отправите. Не ваша я нынче! Купили уже меня. Не вам решать.

- А вот нынче же поутру и узнаешь, кто и что решает за тебя, и как оно все с тобою будет! – расхохотался ее давнишний недоброжелатель, попытавшийся воспользоваться последним шансом поиметь дворовую девку.

Давным-давно, граф и графиня Прилуцкие, взяли из деревни Полину Савельеву, в услужение своей дочери Ирине. Они ее учили вместе с барышней, хотя и не слишком уж серьезно. Так, смеху ради, и для компании дворянской девочке, чтобы не было скучно - не в одиночку же ей «гранит наук» грызть! Да и курьезом перед друзьями-патриотами забавно похвастаться, дескать, вот что холопка наша может!

Одевали Полинушку, как иногда ее называл сам господин граф, сдабривая уменьшительно-ласкательное звучание этого имени цедрой порцией иронии, малость попроще, чем юную графиню, ну это уж понятно. Однако же и не обижали, и то радость. А потом...

Поехали как-то граф и графиня Прилуцкие на санках, по зимнему снегу кататься, да понес их нечистый на речку, на неокрепший лед. Видать, лихой граф приказали кучеру своему езжать через речку напрямки. Вот и ухнули сани под лед, вместе с лошадьми, возницей и седоками. Выловили их мужики, что видели издалека, с пригорка, как там все случилось, да поздно было уже, не откачали, не оживили.

Похоронами графской четы распоряжалась тетка графини, княгиня Хлестова. Осиротевшую девочку, наследницу графского титула, она забрала к себе. А имением, на правах опекуна, распорядилась сурово. Дворню, ежели та к сельскому труду была неспособна, перевезла в Москву, в один из господских домов. Да и выставила их всех на продажу, наравне с картинами, собаками и кухонной утварью.

Неделю назад состоялся аукцион, где ее, Полину Савельеву, объявив обычной «дворовой девкой, ко господскому услужению способной, графов Прилуцких крепостной», выводили на помост и показывали всем желающим «прикупить себе девку в хозяйство». Полина понимала, что это значит. Она с ужасом наблюдала, как соревновались, понемногу набивая цену, пожилые сластолюбцы, видимо, предвкушая, как они поведут свеженькую дворовую в опочивальню, «спортить девство».

Вот только их цену перебили. Странная молодая женщина в широкополой шляпе с вуалью, что-то шепнула своему спутнику, невзрачному мужчине в темном сюртуке, тот резко оживился, вскинул руку и предложил за выставленную на помост крепостную почти три тысячи рублей - баснословная цена за простую дворовую девку! Потом, когда ее, дрожащую перепуганную, подвели к покупателю и той, кто отдавала ему распоряжения, сам мужчина, заявивший о готовности заплатить объявленную цену, не проявил к своей покупке никакого интереса, а вот его спутница внимательно посмотрела девушке в глаза из-под вуали, опять что-то шепнула мужчине, и тот громким голосом распорядился отправить свое приобретение на следующей неделе в дом некой госпожи Фэйрфакс (наверняка той самой дамы, что была рядом с ним). Молодая женщина, выразительно взглянув на распорядителей торгов, приказала (именно приказала!) «Сделать так, чтобы товар не испортили!» Тот, кто выводил Полину на помост, сразу все понял и, покраснев, залебезил, говоря: «Будет исполнено, госпожа Фэйрфакс!»

Полина была потрясена. Кажется, ее новая хозяйка оказалась иностранкой! Удивительно, но по-русски она изъяснялась почти без акцента. Но больше всего Полину поразили глаза этой странной и загадочной женщины, которая посмотрела на нее тогда, как будто зеленая молния из-под вуали сверкнула, оставив в душе только что купленной девушки странный след. Это было ощущение... нет, не страха, скорее чего-то похожего на боязливое уважение. И теплое «послевкусие» этого взгляда. Казалось, не госпожа взглянула мельком на свою покорную рабыню, а кто-то, куда более близкий ей. Во всяком случае, Полине на мгновение почудилось, будто все обстоит именно так, и она откуда-то точно знает, что ближе этой странной женщины у нее никого в целом свете и нет, и только эта зеленоглазая колдунья сможет ее, Полину, теперь защитить, ведь она уже спасла ее от похотливых взглядов и потных рук тех, кто хотел себе «прикупить в хозяйство» свежую девку!

И даже тот управляющий, который с самого ее появления этой весной в московском доме Прилуцких, пытался всяческими откровенными намеками добиться того, чтобы девушка обратила внимание на него, со всеми очевидными последствиями интимного свойства... Кажется, даже он испугался этой женщины, когда Полина нынче ночью, защищая свою честь, заявила ему, мол «Я не ваша, я купленная!» Да, эта женщина ее в обиду не даст! Во всяком случае, упоминание о том, что Полина продана, резко, воистину колдовским способом, охладило пыл этого «героя-любовника». Он сразу после этого вышел, почти что сбежал из ее каморки. Правда, уходя, хлопнул дверью и добавил пару-тройку срамных ругательств по ее адресу, среди которых явственно послышалось недвусмысленное обещание, дескать, дрянная девка еще не раз пожалеет о своей несговорчивости.

И вот, нынче же утром он, похоже, исполнил свою ночную угрозу. Вызвал к себе Полину и, криво усмехнувшись, показал-продемонстрировал ей конверт, и два документа вполне себе официального вида и свойства, один на гербовой, другой на бумаге попроще. На столе перед ним лежали еще палочки сургуча. Там же стояла зажженная свечка в изящном подсвечнике.

- Вот купчая на тебя, - сказал он, вкладывая в конверт бумагу с водяными знаками. – Отнесешь ее своему новому хозяину... Ну, или его этой... американской дамочке, мне без разницы! – добавил он в явном раздражении, что было видно по его сардонической усмешке.

- Будет исполнено, Вольфганг Петрович, - Полина произнесла эти слова самым спокойным тоном, на который она сейчас была способна, однако, это, кажется, только раззадорило ее врага, поэтому он и продолжил свое, в высшей степени ироническое, поучение рабыни, ускользающей из его лап.

- А в добавление к купчей, - сказал он весьма многозначительным тоном, - я присовокупляю свои рекомендации насчет тебя, где говорится, что подательница сей бумаги дерзкая дрянь, и приобретателю следует начать владение имуществом, сей сомнительной ценности, с того, чтобы отослать эту дворовую девку в полицейскую часть, на съезжую, да всыпать ей там розог для вострения ума, и для внушения почтительности к новым хозяевам. Так что готовься, сегодня же к полудню тебе пропишут ижицу, да крепко...

- Вы... - Полина задохнулась от ужаса. И только немыслимым усилием воли удержалась от того, чтобы не рухнуть на колени перед этим мерзавцем...

Но увидев скабрезное торжество на его усатом лице, она только прикусила губу, почти что до крови, до солоноватого привкуса на языке, и замолчала, недоговорив. А он, разглядев испуг на ее лице, снова усмехнулся и тут же продолжил.

- Вот гляди, я кладу обе бумаги в один конверт. И запечатываю, - он действительно, вложил вторую бумагу в конверт, потом, наклонив свечу, расплавил сургучную палочку и шмякнул жирную кляксу сургуча на обратную сторону конверта, перекрыв тем самым законный доступ к его содержимому. И сразу же приложил перстень-печатку, обозначив принадлежность того, что было там, внутри, своей личной монограммой А потом и отметил так, как бы и вскользь, но с явной издевкою:
- Теперь ты сама отнесешь мои рекомендации своим новым хозяевам, вместе с купчей.

- Да, Вольфганг Петрович, - голос у Полины дрожал, но больше всего на свете она боялась показать этому мерзавцу свой мучительный стыд от ужасающей перспективы грядущего наказания, и поэтому, вновь прикусив губу, чтобы не расплакаться, с поклоном приняла сей запечатанный конверт.

- И не забудь, - сызнова усмехнулся ее мучитель. – Ты пойдешь в их дом сама, без провожатых. Как здесь, у вас, в России говорят, язык до Киева доведет? Небось, не заблудишься. А ежели надумаешь сбежать по дороге, тебя все равно поймают, выдерут как сидорову козу и доставят хозяевам. А уж они тебе еще горячих вдоволь добавят, не помилуют. За трусость и своеволие.

- Я не сбегу, - Полина произнесла эти слова спокойно, хотя на спине у нее выступил холодный пот, а ноги стали ватными.

- Твое дело! – управляющий продолжил свои издевательства над несчастной рабыней. – Вот только не позабудь, если ты сломаешь мою печать, а уж тем более, если скроешь от новых хозяев вторую бумагу, тебя, за кражу, кнутом до кровищи обдерут, и отправят в Сибирь по этапу.

- Я отдам конверт, - Полина едва сдерживала себя, чтобы только не порадовать своими слезами этого мерзавца.

- Ну, так ступай восвояси, - закончил это словесное истязание ее безжалостный враг. И добавил напоследок, явно издеваясь над девушкой:
- Удачи тебе там, на новом месте!

Полине оставалось только, глотая слезы, собрать в небольшой узелок немного вещей, оставленных ей при переезде в Москву, и отправиться пешком, по адресу, указанному на лицевой стороне конверта.

Идти, кстати, пришлось недолго, не более часу. Мир не без добрых людей, и они, завсегда, из чистых побуждений, подскажут дорогу идущему. Так что, крепостная девушка, следующая к новым своим хозяевам, и впрямь, не заблудилась.

И вот Полина здесь, стоит уже, прямо у ворот того самого дома, к владелице которого, согласно купчей крепости, она теперь приписана. И даже постучалась...

В глубине дома, за этой дубовой дверью, окованной потемневшей от времени и непогоды медью, раздались шаги, было слышно как лязгнул засов, и дверь, наконец, отворилась.

На пороге дома ее встретила женщина чуть старше средних лет, но все еще достаточно красивая, с манерами управительницы, вполне себе уверенной в своем незыблемом положении, одетая довольно богато, в одежде скорее уж городской, мещанской, чем крестьянской: темно-синяя канифасовая юбка, темно-зеленая шелковая кофта, вышитая спереди красными и оранжевыми шелковыми нитями, да еще с контрастными к одежде крупными бусами, из красного коралла, на шее.

- Здравствуйте! Что надобно Вам, милая барышня? – приветливо, хотя и несколько грубоватым тоном, спросила она.

- Я... – Полина была в замешательстве. Кажется, из-за «господской» одежды и осанки ее приняли вовсе не за крепостную, а чуть ли не за дворянку. Но долго длить такой обман девушка не пожелала. И сказала, чуть взволнованным тоном:
- Я вовсе не барышня. Я к барыне...

- Ах, это ты, та самая девочка? – понимающе улыбнулась та, кто, наверняка, была в этом доме за экономку или иной вариант домоправительницы. – Входи, входи! Алена Михайловна уже о тебе справлялась.

- Алена Михайловна? – удивилась Полина. – Но ведь...

- Ну да, барыня у нас мериканка, - как-то по-свойски, по-доброму усмехнулась ее взрослая собеседница. – Ну и что с того? Нешто, нам кто-то да запретит ее по-русски именовать? Барыня она добрая, нас, кто служит у нее, не обижает. И тебя, небось, не забидит. Ты заходи, заходи давай!

Сказав это, женщина посторонилась и пропустила только что пришедшую девушку. Полина послушно вошла внутрь.

- Меня зовут Варвара Петровна, - представилась та, кто отворила ей дверь и тут же осведомилась:
- А тебя-то как звать-величать?

- Полина Савельева, - отозвалась девушка. – Я из дома графа Прилуцкого.

- Наслышана, наслышана, - ответила ее взрослая собеседница. – Чай не каждый месяц по Москве прислугу распродают. Ты же, небось, сирота?

- Нет, и батюшка, и матушка у меня, слава Богу, живы, - покачала головой Полина. – В деревне они, далеко... Я в господский дом взята была в детстве. И к младшей графине Прилуцкой была приставлена. Ну а сейчас...

Она вздохнула, и Варвара Петровна еще раз смущенно кивнула ей головою.

- Понятно, - сказала женщина-управительница. – Ну что же, пойдем к Алене Михайловне, я представлю тебя.

Они прошли через прихожую господского дома и свернули налево. Прошли мимо комнат прислуги, служебных комнат и кладовых и поднялись по лестнице на третий этаж.

Судя по всему, в этом доме слуг было не так уж и много. На кухне управлялась повариха Глафира Сергеевна, скромная женщина средних лет, плотная и невысокая шатенка, с тихой улыбкой и этим вечным своим, искренним, «Господи, помилуй!» на устах. В кладовой хозяйничал кучер, Архип Иванович, кряжистый, широкоплечий, ростом на полголовы повыше, чем сама Лиза или же ее спутница-провожатая, бородатый, с волосами, черными как смоль, и возраста того же, примерно, что и женщина-управительница. То есть, лет сорока с небольшим на вид, может, чуть старше. Архип оказался не только «мастер за вожжи тянуть». Как можно было судить со слов по-свойски, со значением подмигнувшей ему Варвары Петровны, он служил здесь еще и за конюха, дворника, и вообще был в этом доме мастером на все руки, по ремонту и благоустройству. По дороге в комнаты на третьем этаже им встретилась молоденькая, чуть старше самой Полины, горничная Дуняша. Служанка была ростом вровень с только что привывшей, но чуть покрепче телом, чем новенькая. Дуняша подтвердила Варваре Петровне, что, мол, пришедшую девушку «Матушка Барыня ожидают!». Домоправительница – Полина про себя определилась с тем, что это, наверняка, именно так! – ускорила шаг. И вот они уже на третьем этаже, в самом начале коридора. Там, за неплотно прикрытой дверью красного дерева, судя по всему, и были расположены апартаменты хозяйки. Та, что вела Полину по лабиринтам этого дома и знакомила вновь пришедшую с его обитателями, подошла к этой двери, но не посмела открывать ее далее, а просто нажала на кнопку электрического звонка. Потом подождала немного, многозначительно взглянув на слегка оробевшую девушку, видимо, чтобы она не вздумала ничего говорить.

Наконец, за дверью послышались чьи-то шаги.

- Что нового? – раздался за дверью низкий женский голос. Прозвучал он негромко, видимо хозяйка Дома сего не стала подходить с той стороны вплотную ко входу в свои апартаменты.

- Матушка Барыня! – громко сказала Варвара Петровна. – Пришла та девочка из графского дома, о которой Вы изволили спрашивать!

- Войдите! – откликнулся все тот же голос.

Варвара Петровна отворила дверь в комнаты, которые, занимала сама барыня. Она снова посторонилась, пропуская Полину вперед, дозволяя ей войти первой. Девушка, робея, шагнула за порог и оказалась в коридоре, лицом к лицу с той, кто отныне являлась ее госпожой, буквально в трех шагах от нее. В этот раз ее хозяйка была без вуали, с непокрытой головой и в домашнем шелковом платье, явно без корсета. Впрочем, тонкую талию хозяйки этого дома стягивал широкий кожаный пояс, подчеркивавший стройность ее фигуры.

Лицо ее госпожи было очень красивым, но какой-то удивительно-нездешней, совершенно непривычной для этих мест, вовсе и не русской красотой. Она действительно, с первого взгляда казалась, как минимум, загадочной иностранкой, если уж не… колдуньей! И не только из-за этих странных ярко-зеленых глаз, сияние которых, в сочетании с чуть вьющимися, отливающими на свету загадочным сиянием темной меди, волосами, удивительно красивого оттенка каштанового цвета, оставляло ощущение, будто хозяйка этого Дома и впрямь, настоящая волшебница. Цвет кожи ее госпожи был не смуглый, не бледный, очень ровный, матового оттенка. На щеках - легкий румянец, будто эта молодая женщина чувствовала себя слегка не в своей тарелке. Из-за чего это она пришла в такое волнение?

Ростом эта красивая женщина почти на полголовы выше Полины. Возраст... Может быть, на пять, а может быть, и на все семь лет постарше, чем ее новая раба...

Зеленые глаза колдуньи, властвующей над этим Домом, очаровали девушку, зацепили ее изнутри мягкой, но неодолимой силой. Эта странная молодая женщина заглянула ей в глаза так, что Полине показалось, будто эта самая госпожа-кодунья немедленно прочла все-все ее мысли: и те, что ее мучают сейчас, и те, что были в ее голове когда-либо прежде, и успела посочувствовать ее страхам и волнениям. Во всяком случае, Полина сразу же почувствовала себя гораздо увереннее. Ей даже представилось, что теперь уж точно, все обойдется, что эта удивительно красивая женщина вовсе не станет ее терзать или мучить.

Впрочем, чувство, как будто ее госпожа уже знает про свою рабу все-все на свете, даже то, чего и сама Полина о себе толком не ведает, длилось совсем недолго, может только несколько секунд. Но это ощущение... Оно запомнилось очень ясно. И оно давало ей, крепостной девушке, зыбкую надежду.

Тем временем, молодая женщина, разглядев в глазах своей служанки все то, что ей, хозяйке, было нужно, переместила свое внимание на спутницу своей новой крепостной.

- Спасибо тебе, Варвара Петровна, - каким-то чуть-чуть ироничным, и при том, одновременно с этим, весьма уважительным тоном сказала она. – Можешь идти к себе. Я сама займусь этой девочкой. Пожалуйста, проследи, чтобы нас никто не беспокоил. Хорошо?

- Будет исполнено, матушка-барыня! – в отличие от своей хозяйки, эта самая домоправительница ведет себя очень даже серьезно.

Она на мгновение опустила свои руки на хрупкие плечи Полины и чуть-чуть подтолкнула ее в сторону госпожи. Та молча взяла девушку за руку, сделала знак, что домоправительница и в самом деле, может идти дальше, по своим делам, и вежливо, но весьма выразительно ей улыбнулась.

Варвара Петровна улыбнувшись ей в ответ, кивнула, развернулась и молча ушла, аккуратно прикрыв за собою дверь. Молодая женщина, выпустив руку своей новой служанки, жестом указала ей, чтобы она заперла дверь за домоправительницей. Девушка также безмолвно исполнила этот ее приказ. Странно, но она после этого почувствовала себя куда как спокойнее и уже почти не страшилась, когда ее госпожа, все так же молча, предложила своей новой крепостной пройти первой туда, дальше по коридору.

Они прошли мимо трех комнат. Дверь в первую была плотно прикрыта, и что там располагалось – было совершенно непонятно. Вторая, похоже, это просто небольшая спальня для прислуги, возможно, предназначенная именно для нее, для Полины. Дверь в третью комнату была приоткрыта, но совсем чуть-чуть, и Полина успела заметить там, внутри, один только книжный шкаф во всю стену. В самом конце коридора, была еще одна дверь, открытая настежь. Девушка оглянулась на свою хозяйку и та, кивнув головою, подтвердила, что можно войти.






*Презанятнейшее, я Вам доложу, существо. По должностям и чинам о нем известно следующее:

Председатель Конституционного суда России.
Профессор, доктор юридических наук (1978). Заслуженный юрист Российской Федерации (2000)

По сведениям "Вики", которые пока никто не опроверг это существо является судьей высшего квалификационного класса. Видимо, именно такой квалификационный класс требуется для "одобрямса" крепостничества.

Кстати, о птичках. То бишь о наградах. За многотрудную деятельность

Существо, выражающее столь антяресные взгляды, имеющие мало общего с принципами современной Цивилизации, собрало изрядный букетик наград. Смотрите, чем его отметили в "этой Стране". И не только в ней

Орден «За заслуги перед Отечеством» II степени (19 октября 2011 года) — за большой вклад в укрепление конституционных основ российской государственности и развитие конституционного правосудия
Орден «За заслуги перед Отечеством» III степени (18 февраля 2008 года) — за большой вклад в развитие конституционного правосудия в Российской Федерации и многолетнюю плодотворную деятельность
Орден «За заслуги перед Отечеством» IV степени (4 июля 2016 года) — за большой вклад в развитие конституционного правосудия в Российской Федерации и многолетнюю плодотворную деятельность
Заслуженный юрист Российской Федерации (23 марта 2000 года) — за заслуги в укреплении законности и многолетнюю добросовестную работу
Почётная грамота Президента Российской Федерации (12 декабря 2008 года) — за активное участие в подготовке проекта Конституции Российской Федерации и большой вклад в развитие демократических основ Российской Федерации
Медаль Столыпина П. А. I степени (28 января 2013 года) — за заслуги в становлении и развитии конституционного правосудия и многолетнюю плодотворную государственную деятельность
Благодарность Президента Российской Федерации (2 февраля 2013 года) — за заслуги в укреплении конституционных основ российской государственности и многолетнюю плодотворную работу
Орден «Полярная звезда» (18 сентября 2014) — за вклад в развитие двусторонних отношений между Россией и Монголией
Орден Дружбы (Армения, 2016)
Орден преподобного Сергия Радонежского II степени (21 февраля 2008 года) — за труды на благо Отечества

Особенно доставил в этом занятном списке орден "Полярная звезда". С формулировкой "за вклад в развитие двусторонних отношений между Россией и Монголией". Вот интересно, пропагандировал ли тов. Зорькин благостность правления Бату-хана и прочих Чингизидов, которые, если верить официозной истории "Расеянии", стояли у ее истоков? А что? С него бы сталось!

По состоянию на май месяц 2017 года, указанный персонаж остается жив и здоров. Он не уволен от должности и не отправлен в «дурку». Кирпичом по фейсу, с приветственным адресом "От благодарных сограждан!", ему также не прилетело.
То есть, по умолчанию, и государство, и общество с ним согласились.

Это все, что необходимо знать о государстве и социуме 1/6 части суши в 2017 году от Рождества Христова - прим. Автора.

Ведь что такое было крепостное право?
Крепостное право - это патриотизм, закрепленный на бумаге.
Человек был связан со своей землей-матушкой
не только чувством долга, но и документально.
Крепостное право - это мудрость народа, это четыреста лет нашей истории

Никита Михалков*



2.

Полина смутилась, нерешительно перешагнула через порог и оказалась в изящно убранной спальне где, помимо широкой кровати под балдахином, имелись туалетный столик, стоявший там же, у стены, рядом с постельным местом, и секретер, расположенный чуть в стороне. Посередине комнаты находился обычный круглый стол, который вполне можно было использовать и для приема особенно близких гостей, и для каких-либо ученых-письменных занятий, или же, к примеру, для чтения. В комплекте к столу имелись два изящных стула, а также удобное кресло подобного же стиля, а также небольшой диванчик у стены. Имелись здесь и пара шкафов, бельевой и платяной, и даже небольшой стеллаж с книгами. В комнате было очень тепло, поскольку в камине, согревавшем спальню, горел огонь. Это было очень даже кстати, поскольку на улице стояла весьма прохладная погода, не вполне подходящая для середины мая.

- Это мой будуар, - пояснила очевидное хозяйка этого дома. И добавила, указав на один из стульев:
- Присаживайся!

Сама же она и подала пример, удобно устроившись на одном из стульев, стоявших возле стола.

Полина не заставила себя долго ждать. Она послушно исполнила ее приказание и скромненько пристроилась на краешке второго стула, прямо напротив своей хозяйки.

- Ты можешь снять свою крылатку, - заметила ее госпожа. – Здесь тепло и очень уютно. Во всяком случае, на мой взгляд. Надеюсь, тебе здесь тоже понравится.

- Да-да, конечно! – ответила смущенная девушка.

Она встала-поднялась с только что опробованного стула и стянула с себя накидку из тонкой шерсти. И замешкалась, не зная, куда ее теперь положить.

- На спинку кресла, - подсказала ей миссис Фэйрфакс. – Кстати, свой узелок ты можешь пока что положить там же, рядом с креслом.

Полина послушно исполнила ее то ли просьбу, то ли приказание, оставшись в своем обычном... вернее, уже единственном платье из тонкой шотландской шерсти. Она вернулась к столу и, повинуясь жесту своей госпожи, присела обратно, на ранее занятое местечко.

- Кажется, тебе позволили взять с собою совсем немного вещей, - заметила чуть ироничным тоном ее госпожа. И добавила еще более откровенно:
– Я всегда восхищалась щедростью княгини Хлестовой и ее управителей.

- Мне было сказано, что больше одного верхнего платья и нижнего белья дворовой не полагается, - смущаясь, ответила Полина. – И мне пришлось оставить все, что у меня когда-то было, сверх дозволенного, там, в прежнем доме.

- Что же, это по-своему логично! – усмехнулась ее новая хозяйка. – Я думаю, ты должна быть благодарна им хотя бы уже за то, что они не выставили тебя на улицу голой.

Полина, оценив жесткую иронию ее слов, улыбнулась. И вдруг, вспомнив о конверте, который ей предстояло отдать, побелела как полотно.

- Что-то не так? - с удивлением, почти что с беспокойством, поинтересовалась ее нынешняя госпожа, завидев как девушка переменилась в лице. – Что случилось?

- Мне приказано... – Полина вынула из-за пазухи злополучный конверт и протянула его хозяйке. – Вот здесь... бумаги обо мне.

- Неужто такие ужасные? – усмехнулась ее визави, забирая из ее рук принесенное. А потом, небрежным жестом, придавила-сломала печать.

Полина почувствовала, как сильно и неровно забилось ее сердце. Еле сдерживая себя, чтобы не разрыдаться, или не упасть перед этой женщиной на колени, в мольбе о пощаде, она наблюдала за тем, как ее госпожа разворачивает гербовую бумагу с купчей крепостью.

- Насколько я разбираюсь в законах Российской Империи, все оформлено правильно, - заметила миссис Фэйрфакс. – Я помню эту купчую, ее составлял мой стряпчий. Уж он-то не мог ошибиться.

Она еще раз, весьма внимательно, даже как-то придирчиво просмотрела указанную бумагу.

- Продана господину Сергееву Дмитрию Сергеевичу дворовая девка Полина Савельева, семнадцати лет от роду, - процитировала она сей официальный документ о продаже своей крепостной. – Далее указаны приметы означенной девки, то есть, пардон, твои... Нет, положительно не к чему придраться. Не вижу повода для беспокойства. А уж тем более для каких-нибудь страхов с твоей стороны.

Полина в ответ как-то тяжело вздохнула, но промолчала.

- Возможно, тебя удивило то, что ты продана не мне, а некоему господину Сергееву, - ее госпожа вежливо улыбнулась своей «покупке». – Но что уж тут поделаешь, по законам твоей страны, я, как иностранка, не вправе «володеть душами», как здесь говорят. Поэтому я приобретала тебя через своего поверенного, господина Сергеева. Да ты же видела его там, на аукционе. Он оплатил тебя моими деньгами, получил весьма приличные комиссионные за свои хлопоты, и передал мне тебя по особому договору, как бы «в наем». Так покупают крепостных купцы и многие другие, те, кто формально не вправе претендовать на пресловутое «душевладение». Не волнуйся, господин Сергеев тебя вовсе не побеспокоит, никогда и ничем. Ты моя, и это несомненно.

Полина снова промолчала, а ее госпожа снова улыбнулась, в этот раз почти что смущенно.

- Прости, я, кажется, перенимаю худшие черты местных рабовладельцев, - заметила она. – Здесь не принято церемониться с «душами», особенно «женскаго полу». Я ведь даже не представилась тебе. Извини, конечно же, я была неправа.

Молодая женщина выпрямилась и отложила бумагу в сторону. Под ее взглядом Полина тоже выпрямила спину и замерла в ожидании.

- Меня зовут миссис Элеонора Фэйрфакс, - сказала ее госпожа. – Я родом из Балтимора. Там до сих пор проживают мои родители. Впрочем, я уже давно, со времен своего былого замужества, сменила место жительства. И сейчас... путешествую.

Это слово миссис Фэйрфакс произнесла чуть-чуть менее уверенным тоном. А затем продолжила.

- Три года назад я овдовела, - сказала она. – И теперь я сама себе госпожа. Живу так, как считаю нужным и никому, кроме тех, кто мне по-настоящему близок, не собираюсь отчитываться в своих поступках и их причинах.

Полина восприняла эту фразу как обозначенную говорящей жесткую черту, за пределами которой никакой новой информации о прошлом и личности своей госпожи она сегодня, скорее всего, не получит. Впрочем, кажется миссис Фэйрфакс не столь уж и резка. Во всяком случае, она как-то сразу же смягчилась лицом, а потом достаточно вежливо предложила представиться и ей самой.

- Меня зовут Полина, простите, Полина Савельева, - сказала ее крепостная. – Я дворовая графов Прилуцких... в прошлом. Теперь Ваша. Готова служить Вашей милости.

- Я принимаю тебя на службу, - то ли торжественно, то ли снова с изысканной иронией произнесла ее госпожа. – Полагаю, ты вполне способна справиться с теми обязанностями, которые я собираюсь на тебя возложить. Думаю, мы с тобою поладим!

Миссис Фэйрфакс их Балтимора как-то многозначительно кивнула головой и... снова взяла в руки тот самый злополучный конверт.

- Ага! Кажется, здесь есть еще... кое-что! Возможно, нечто весьма интересное! – голос хозяйки прямо-таки сочится иронией. Кажется, она прекрасно поняла, что именно содержит второй документ, который так обеспокоил девушку, ставшую ее новым «наемным» приобретением.

Миссис Фэйрфакс вынула сей документ из конверта, внимательно наблюдая за весьма нервной реакцией своей юной визави. Она аккуратно, очень изящно и... мучительно медленно раскрыла-разложила бумажный лист. А потом, с видимым удовольствием и живым интересом, углубилась в содержание указанного документа. По мере его чтения, легкая улыбка молодой женщины становилась все шире и ироничнее. Закончив изучение бумаги, миссис Фэйрфакс красиво покачала головой, в явном удивлении, и усмехнулась.

- Впечатляет! – сказала она. – Гуманизм и доброжелательность тех, кто управляет крепостными в этой стране, вполне достойны восхищения.

Она опять заглянула в глаза своей крепостной, как будто снова вспыхнуло зеленым. И ей, Полине, отчего-то снова стало спокойно, куда спокойнее, чем прежде.

- Ты знала о том, что там... рекомендовано в отношении тебя? – кажется, ирония в голосе ее хозяйки куда-то исчезает, и вроде бы даже уступает место какому-то... сочувствию. – Что мне категорически советуют начать общение с тобою с... хм... весьма серьезного телесного внушения, эдакой «росписи» по твоему телу?

Эти слова госпожа очень четко выделила в своей речи. И снова зеленые глаза как будто читают все ее, Полины, сокрытые мысли и чувства.

- Знала, - она отвечает коротко и честно. И глупо. Хотя... Что ей еще оставалось?

- И как же мне с тобою теперь поступить? – кажется, ее хозяйке действительно интересно мнение своей рабыни на этот счет.

- Воля Ваша, - тихо отвечает Полина. Сейчас она полностью во власти этой зеленоглазой женщины.

- И ты не будешь молить меня о пощаде? – голос ее визави какой-то... заинтересованный, и даже вовсе не насмешливый. Кажется, молодой женщине просто любопытно, что именно дрожащая девушка скажет ей в ответ.

- Не о чем мне молить, - Полина понимает, что ответ ее звучит дерзко, но не в силах сказать своей властной собеседнице ничего иного. – Я перед Вашей милостью ни в чем неповинна.

- А перед прежним вашим управляющим, что тебя ко мне прислал, виновна? – кажется, тон голоса хозяйки несколько... насмешливый! – Ну-ка говори мне честно, как на духу! Небось, дерзила ему? Перечила? Не подчинилась?

- Не подчинилась, - подтвердила девушка и уточнила сразу же и жестко:
- Вот сегодня ночью ему же как раз и не подчинилась.

- Какая дерзость! Да ты и впрямь, бунтовщица! – голос ее госпожи звучит почти укоризненно. Вот только продолжение этой фразы... – Небось, ткнула ему между ног? Или кулаком по носу врезала?

- Ножом грозилась, - честно ответила Полина.

- Бедовая ты, Полина Савельева, - кажется, миссис Фэйрфакс произносит эти слова с явным неодобрением ее поступка. – Ты хоть знаешь, что твой управитель мог тебя за это в Сибирь, на каторгу, загнать?

- Я себя порезать грозилась, - Полина снова честна перед нею, и кажется, что взгляд зеленых глаз этой ее госпожи-колдуньи немного смягчается. Хотя... вряд ли она гневалась на нее хоть как-то всерьез.

- Какая дерзкая девчонка! – хозяйка усмехнулась, недвусмысленно одобряя действия своей крепостной. И спросила с явным интересом:
- Нож свой... ну, тот, которым ты грозилась... покажешь? Или же прибережешь-припрячешь его по мою душу?

- Вот он, - Полина вынула из небольшого кармана на боку своего платья тот самый складной ножик, и подала его своей госпоже. Та взяла сей потенциально опасный предмет в руки, раскрыла его и внимательнейшим образом осмотрела. Потом снова сложила его, упрятав клинок в перламутровую рукоятку, вернула его своей рабыне и многозначительно покачала головою.

- Постарайся впредь воздерживаться от подобного, - заметила она. – Я хочу видеть тебя живой и здоровой. А насчет того, что здесь написано...

Она недоговорила и указала на подсвечник с огарком свечи, стоявший на столе.

- Полина, будь так любезна, - сказала она, - зажги от камина свечу.

Полина беспрекословно повиновалась ее приказанию и через каких-то полминуты – даром, что на улице был светлый день, и шторы были раздвинуты в стороны! – горящая свеча уже стояла на столе перед ее госпожой.

Миссис Фэйрфакс молча указала на каминную полку, где расположилось металлическое блюдо, и жестом потребовала поставить его на стол, что Полина и сделала, незамедлительно и без вопросов, молча. А после, молодая женщина отдала ей в руки ту самую бумагу, в которой ее, Полину предлагалось жестоко высечь.

- Сожги эту пакость, - просто сказала она.

Полина не заставила себя упрашивать дважды. Подожгла с уголка развернутый лист бумаги, повернула его так, чтобы он разгорелся, как следует. И, чтобы не обжечь пальцы, положила горящую бумагу на блюдо. А потом, так и не присев, стоя, она смотрела, как та самая пакость исчезает в разгорающемся пламени, превращается в буровато-черные ошметки. Да-да, именно «пакость», то самое слово, которым так метко обозначила эти «рекомендации» ее госпожа.

- Спасибо! – с чувством произнесла девушка, когда последний кусочек этой бумаги превратился в пепел.

- Пожалуйста! – зеленоглазая Колдунья как-то многозначительно усмехнулась. – Мне было приятно восстановить справедливость. Хотя бы в отношении тебя. К тому же, я терпеть не могу, когда мне указывают, что мне следует делать и с кем именно. В частности, как мне поступать с теми людьми, кто у меня служит. Уж как-нибудь я сама разберусь, кого из них наказывать, а кого награждать!

- Я запомню Вашу доброту! – тихо сказала Полина. И склонила голову перед нею.

- Да уж, не позабудь! – американка снова откровенно усмехнулась. – Кстати, ты уже можешь присесть. Нам с тобою есть о чем поговорить и без этого...

Она недоговорила, но мимикой своей четко обозначила моральную принадлежность персонажа, написавшего записку, только что исчезнувшую в пламени на металлическом блюде.

Полина кивнула в знак согласия и снова присела на краешек стула, вернувшись в исходное положение для продолжения разговора.

- Я кое-что знаю о тебе, - сказала ее госпожа. – Ты с малолетства взята была в дворню, и давно не видела никого из твоей прежней семьи. Да и не чувствуешь ты себя крестьянкой, не ровня ты им уже! Ведь так?

Она как-то внимательно посмотрела на свою визави, явно ожидая ответа. Но Полина, смутившись, не произнесла ни слова, только молча кивнула головою, в знак своего полного согласия с только что высказанным-произнесенным.

- Но среди обычной, грубой и необразованной дворни ты тоже не задержалась, - снова констатировала факт зеленоглазая американка. – Тебя почти сразу же взяли в особые прислужницы. Ты все время была при маленькой графине. Ты лишь формально ей прислуживала. Считала ее почти что подругой. Всегда старалась ей помочь, даже несколько раз брала на себя ее вину. Да-да, Полина! Я точно знаю, что тебя наказывали и в тех случаях, когда виновна была вовсе не ты, а твоя тогдашняя госпожа-подружка.

Она обозначила эти слова с такой иронией! Полина смотрела на свою хозяйку широко раскрытыми от удивления глазами. Ведь о том, как она про себя называла свою юную хозяйку, девушка не рассказывала никогда и никому!

- Не спрашивай, откуда мне все это известно, - молодая женщина, кажется, почти рада ее удивлению. – Просто я действительно много знаю о тебе. Но поверь мне, я вовсе не собираюсь использовать это мое знание тебе во вред. Это я тебе могу твердо обещать!

Полина снова не смогла вымолвить ни слова. Неужели ее визави и вправду колдунья? Она еще раз кивнула головой, в знак своего согласия с этим заявлением. Ну, о том, что ей не собираются вредить. Кажется, этот жест вполне удовлетворил ее госпожу. Во всяком случае, миссис Фэйрфакс кивнула ей в ответ и продолжила.

- Так вот, - сказала она, - для дворни графа Прилуцкого ты тоже была чужой, поскольку все время находилась при барышне-графине, а не в девичьей. Ты ведь даже училась вместе с нею. Французскому, английскому, музыке, естественной истории и математике. Причем, если в языках твоя юная госпожа понимала больше тебя, то в математике ты могла показать куда большие успехи. Но ты была умницей. И вовремя сообразила, что свои действительные знания нужно скрывать. Ведь так?

- Да, - Полина потрясена. Она что, читает ее мысли? Колдовство, настоящее колдовство!

- Я хочу, чтобы ты сказала мне словами, - эта просьба была высказана не то мягко, не то требовательно.

И Полина ответила ей на этот вопрос сугубо честно, как на исповеди.

- Я почувствовала это, - сказала она честно, откровенно и вполне себе твердым голосом, - ведь от этих зеленых глаз Колдуньи все равно ничегошеньки-то и не скроешь! - Я поняла, что графиня Ирина никогда не простит мне, если я хоть в чем-то буду лучше ее. Графская дочь есть графская дочь. А холопка это просто холопка. Нет-нет, поверьте, она меня не обижала. Но я точно знала, что это только до тех пор, пока я во всем ниже ее. Я знаю, сейчас она обо мне даже не вспоминает.

- Во всяком случае, когда ее тетка выставила тебя на продажу, она даже не попрощалась с тобою, – жестко обозначила суть ее взрослая визави. - И уж конечно, не пожелала забрать тебя к себе, хотя имела такую возможность!

- Княгиня Хлестова... – попыталась возразить Полина, но ее госпожа жестом заставила ее замолчать.

- Княгиня Хлестова это, конечно, та еще... занятная личность, - молодая женщина едкой улыбкой обозначила истинное значение своего условного эвфемизма. И Полина смущенно кивнула в знак согласия с ее мнением. – Но юная графиня Ирина Прилуцкая, - продолжила ее госпожа, - даже не попыталась сказать слова в твою защиту. И ты осталась одна. Совсем одна! И только из-за этой твоей кажущейся беззащитности, мерзавец управитель рискнул посягнуть на твою честь. Он посчитал, что как бы уже в своем праве. С его точки зрения, дворовая девка, пусть и когда-то приписанная к барышне-графине, и честь две вещи несовместные. И счел для себя возможным попытаться взять тебя, уже проданную дворовую, без твоего согласия. Счел, что ему можно. А не получив желаемого, он напоследок напакостил тебе. Ну, за тот твой отказ. Да-да, моя милая Полина! Ты осталась без помощи и защиты! И благодари Бога за то, что мне все-таки удалось выдернуть тебя из-под носа всех этих старых развратников, которые желали заполучить в свои гаремы такой нежный цветочек! Милая девушка, бесправная, бессловесная вещь, которая играет на фортепьяно, немного говорит по-французски, умеет поддержать приятную беседу. Идеальная рабыня для утех! А на предмет твоей строптивости...

Она жестко усмехнулась, и Полина снова похолодела. До нее только сейчас по настоящему дошло, насколько все было серьезно тогда, на аукционе, где ее судьба висела на волоске, и какой именно опасности она тогда избежала.

И что же это получается? И впрямь выходит, что спасла ее от бесчестия, от жадных рук кого-то из похотливых старцев, именно эта, похожая на колдунью, молодая женщина с зелеными глазами. Та, которая свободно может читать ее, Полины, мысли. Или же хозяйке этого Дома доступны какие-то иные источники, из которых ей стало известно насчет ее истинных жизненных обстоятельствах? Кто же ее знает...

- Скажи мне, Полина, - ее госпожа, кажется, произносит эти слова вовсе не шутя, - тебя когда-нибудь секли на конюшне?

- Нет! – Полина побелела лицом, - Меня наказывали только в господском доме. Гувернантка барышни вправе была сечь нас обеих, и меня, и… барышню. И больше никто и никогда меня по телу не наказывал.

- Значит, тебе очень повезло! – как-то очень искренне произнесла ее госпожа. – У каждого из тех, кто желал приобрести тебя в свой гарем, имеется целый штат специально подготовленных истязателей, которые могут «прописать ижицу» весьма умело. И так, чтобы кожа только чуть-чуть закраснелась, и так, чтобы наказываемая была вся в крови. И даже так, чтобы спустя несколько дней после сечения, постылая любовница барина отправилась «к праотцам».

- Девушек, которых покупают... ну... для утех, - Полина произнесла эти слова запинаясь, в волнении. Во рту отчего-то стало почти что сухо, и она судорожно сглотнула, пытаясь снять у себя изнутри это неприятное ощущение. - Их что... всех в итоге убивают?

- Ну, зачем же такие крайности! – пожала плечами ее многомудрая собеседница. – Некоторым везет, и их отпускают на волю. Даже бывало так, что господин женился на своей рабыне вполне официально. То ли два, то ли три случая на сотни тысяч изнасилованных и обрюхаченных девок, которых потом отдавали за хромого или кривого в дальнюю деревню, потому что «с кузовом».

Полина и сама слышала обо всех этих неприятных вариантах жизненных поворотов судьбы крепостных наложниц. Впрочем, она иногда думала, что в жутковатых рассказах, которые она порою слышала, приходя в девичью – эти слухи передавались вполголоса, с оглядкой на Агафью-ключницу, которая поддерживала дисциплину среди женской прислуги – что в этих страшных историях больше вымысла, чем правды-истины. Вот только после того, как ей довелось постоять на помосте, в ожидании момента, когда кто-то из этих омерзительных любителей «красных девок» получит право обладать ею «по закону»... «Закону», определяющему ее как нечто недостойное, ничтожное, не имеющее чести... Да, вот теперь-то она точно знала, что все эти истории не передают и половины всех тех мерзостей, что реально творятся в барских усадьбах.

- Ты испугалась, - ее госпожа произнесла эти слова с явным сочувствием к своей рабыне. – Не бойся. Я постараюсь сделать так, чтобы ты больше не страдала от происходящего вокруг тебя. Надеюсь, ты не против того, что я тогда тебя защитила? Ты согласна и впредь быть под моей рукою?

Эти слова были сказаны очень спокойно. И каким-то вовсе не вопросительным, а скорее, вполне себе утвердительным тоном. Полина кивнула головою в знак согласия.

- Я хочу, чтобы ты мне доверяла, - сказала ее госпожа. – Хотя...

Она странно взглянула на нее, почти сочувственно. А потом вздохнула и покачала головою, как бы в некотором сомнении.

- В части нравственных свойств, - заметила эта удивительная женщина с зелеными глазами, – я тоже не подарок. Но я... – здесь молодая женщина откровенно усмехнулась. - Я, по крайней мере, могу гарантировать тебе, что воздержусь от интимного насилия. Хотя бы за это ты можешь быть спокойна. И вообще, я постараюсь обращаться с тобою максимально бережно.

- Спасибо! – тихо откликнулась на эту речь ее визави.

- Теперь насчет твоего статуса, - сказала миссис Фэйрфакс. - Я уже сказала, что по бумагам ты теперь принадлежишь господину Сергееву. Я иностранка, и мне он передал тебя в бессрочный наем за символическую плату, каковую я внесла полностью за весь этот договор в целом. Вот, посмотри!

Она вынула из ящика стола какой-то документ на гербовой бумаге и показала ее Полине. Та уже не стала полностью читать замысловатый текст с обилием юридических терминов, просто отметила для себя его суть, что ее номинальный хозяин уступил миссис Элеоноре Фэйрфакс в наем дворовую девку Полину Савельеву, бессрочно. Цена сделки была обозначена суммой в триста рублей. Полине отчего-то подумалось, что в эту сумму, наверняка, вошли комиссионные, ну за всю эту хитрую придумку. За комбинацию с ее, Полины, приобретением. И у нее в голове впервые возникла простая и вполне логичная мысль. А зачем эта странная женщина ее купила? Для чего она, ничегошеньки толком не умеющая, понадобилась этой зеленоглазой американке?

Полина с трудом подавила внезапно возникшее у нее желание задать этот вопрос миссис Фэйрфакс сразу и без обиняков. Нет-нет, эта женщина спасла ее. Этого достаточно для того, чтобы можно было...

Да, ей можно довериться. Полностью отдать себя в руки этой американской госпожи. Просто потому, что она, «Полина Савельева, крепостная девка, семнадцати лет от роду», как записано о ней в купчей крепости, действительно осталась одна. И больше ей рассчитывать не на кого.

Может быть, Полине стоит опуститься на колени перед нею и поблагодарить эту американку за все, что та для нее сделала?

Но вряд ли эта зеленоглазая женщина воспримет такое раболепие как нечто подобающее. Значит, имеет смысл просто говорить с нею. И говорить откровенно.

- Как я могу отблагодарить Вашу милость? – Полина решила, что стоит все же узнать мнение своей благодетельницы по этому поводу, и лучше узнать его прямо сейчас. Она отложила бумагу на стол и внимательно посмотрела в зеленые глаза своей хозяйки.

- Об этом после, - как-то очень серьезно ответила ее госпожа. – Не сейчас. Покамест, я просто хочу принять тебя в мой дом. Добро пожаловать, Полина!

- Я... – девушка смешалась и опустила очи долу. – Я готова служить Вам. Приказывайте!

- Непременно, - кажется, госпожа была вполне довольна этим ее заявлением. – Вот только давай-ка сразу договоримся с тобою.

- О чем? – поинтересовалась Полина самым вежливым тоном.

- О том, что ты согласна мне подчиняться, - ответила миссис Фэйрфакс, – без споров и недовольства. Просто ты действительно, формально принадлежишь вовсе не мне, а моему поверенному. Однако, по договору между нами, ты обязана мои приказы и распоряжения исполнять как его собственные. Ты готова это принять?

- Конечно! – девушка действительно рада исполнить приказы той, ктоприобрела на нее права столь замысловатым способом. Впрочем, ее взрослая собеседница, кажется, желает уточнить еще кое-что. И это самое «кое-что» для нее, для американки, оказывается, весьма значимо и очень даже серьезно.

- Послушай, Полина, - сказала она со значением. – Я хочу быть твердо уверена в том, что ты действительно готова беспрекословно исполнять мои приказы. Мне очень важно знать, что ты не будешь относиться ко мне хуже, чем к местным барам, просто из-за того, что я приехала в Россию из другой страны.

- Я не понимаю вас... – Полина удивилась. Она вовсе не собиралась относиться к чужестранке, которая так откровенно выказала ей свои доверие и сугубую симпатию, хоть как-то плохо, нерадиво или же с дерзостью. Однако, у миссис Фэйрфакс, похоже, были свои, совершенно особые соображения на эту самую тему.

- Я знаю, - сказала она, с каким-то неприязненным оттенком в голосе, - что многие здесь, в России, кстати, не только слуги, но и прочие люди из низших классов общества, готовы совершенно унизиться перед местными российскими господами, но вовсе не допустят, чтобы ими управлял иностранный подданный. Власть иностранца им порой кажется чем-то сродни власти Антихриста. И они готовы предать своих иностранных хозяев, обокрасть их, раскрыть все их тайны...

- Я никогда не предам Вас! – похоже, Полина всерьез была раздосадована такими подозрениями. – Я могу поклясться Вам в этом на Святом Евангелии!

- Вот уж точно, такого я от тебя не потребую! – опять-таки, безо всякой улыбки заявила ей госпожа. – Я и сама не клянусь без крайней необходимости, тем более чем-то Святым! Мне хватит твоего личного обещания слушаться меня и служить мне честно. А я постараюсь сделать так, чтобы мои приказы не заставили тебя пожалеть об этом самом обещании.

- Приказывайте! – кажется, Полина немного смущена. То ли собственной доверчивой смелостью, то ли этим самым обещанием своей госпожи щадить ее чувства, отдавая приказы...

– Вот только, - добавила она все более смущаясь, - я не знаю, в чем будет состоять моя служба у Вас.

- За свою службу не волнуйся, - ее госпожа как-то многозначительно улыбнулась. – У меня есть на тебя особые виды! Ты будешь помогать мне лично. Вот только для начала я проверю, чему тебя успели обучить в графском доме, достаточно ли будет мне твоих знаний. Потом, возможно, я найму тебе частных учителей... Или же сама буду тебя учить... Это я пока еще точно не решила. А потом ты станешь моей помощницей. Но для начала...

Она усмехнулась.

- Давай все же не будем загадывать, как именно все у нас с тобою пойдет, - сказала миссис Фэйрфакс. - Вдруг ты и вовсе не захочешь у меня служить? А то я уж размечталась о том, как мы вместе с тобою трудимся ради общего блага. А вдруг все выйдет вовсе иначе, не так, как я задумывала? Поэтому, я предлагаю тебе, ну так, на пробу, послужить у меня кем-то вроде компаньонки и горничной одновременно. Вдруг мы не сойдемся характерами, и ты меня попросишь освободить тебя от этой обузы, службы в моем доме, при мне и за-ради моих личных интересов…

- Вы хотите меня... продать? Ну… кому-то другому? – Полина, кажется, была весьма напугана этой нерадостной для нее перспективой.

- Вовсе нет, - ее хозяйка явно хочет успокоить девушку. – Есть другие способы. Но ты не волнуйся, я думаю, мы с тобою найдем общий язык. Во всяком случае, я сделаю все, чтобы ты меня понимала с полуслова. И я тоже постараюсь научиться тебя понимать. Это в моих интересах.

- Я готова служить Вам, - Полина кивнула головою, впрочем, она все еще смущена. – Но вот насчет компаньонки... – замялась она. – Смогу ли я делать то, что Вам нужно? Ну, так, как Вы этого хотите?

- Ну, для начала я потребую от тебя не так уж и много, – успокоила девушку ее взрослая визави. И сразу же уточнила, пустившись в перечисления:
– Ты будешь прибираться здесь, в моих комнатах. В моей спальне, и в малой библиотеке. А также, ты будешь читать мне книги. Возможно, я попрошу тебя писать под диктовку некоторые письма. Ты ведь знаешь по-французски?

- Oui, - утвердительно ответила Полина на языке потомков галлов.

- C'est bien! – улыбнулась миссис Фэйрфакс и поинтересовалась далее:
- Каковы будут твои знания из русского, математики, географии?

- Немного, - девушка улыбнулась ей в ответ.

- И все же, - уточнила ее взрослая визави, - грамотно ли ты пишешь? Знаешь ли ты дроби? Сможешь ли ты, к примеру, определить долготу по карте, ежели она была изготовлена по меридиану Ферро, Пулково или же по Гринвичу?

- Конечно! – Полина гордо кивнула головою, радуясь тому, что ее совместные занятия с графиней Ириной Прилуцкой не пропали даром.

– Я проэкзаменую тебя, и потом, возможно, преподам тебе дополнительный курс, - пообещала ее госпожа.

- Почту за честь учиться у Вашей милости, - сказала Полина и снова смутилась. Но ее госпожа, в ответ, как-то понимающе кивнула головою.

- Варвара Петровна называет меня Аленой Михайловной, - сказала она. – Это я ей подсказала. Имя отца моего Майкл, Майкл Вуд. Не удивляйся моему русскому. Когда-то отца моего звали иначе, Михаил Леснин. Был он знатный авантюрист. Подался из России за границу и после многих приключений добрался до Соединенных Штатов. Женился там на моей матери. Ее тогда звали по девичьей фамилии, Джоан Белл. Мой отец получил поддержку ее семьи, остепенился, стал биржевым коммерсантом и разбогател. Между прочим, в детстве он меня выучил не только языку своей Родины, но и множеству полезных фокусов и умений из времен своей молодости.

- Вы... давно не бывали дома? – отчего-то Полина рискнула задать этот вопрос.

- Давно, - ее собеседница кивнула так, что девушка сразу же поняла, что отношения госпожи с ее американскими родителями, наверняка, весьма и весьма непростые. Впрочем, кажется, миссис Фэйрфакс сейчас совершенно не намерена уточнять причины этого.

Девушка бросила на свою хозяйку виноватый взгляд, но взрослая собеседница снова как-то понимающе улыбнулась ей в ответ. Дескать, она вовсе не сердится на подобную условную бестактность своей юной компаньонки. И готова заранее простить все неизбежные или же попросту возможные неловкости и недоразумения, проистекающие из отсутствия опыта и знаний у той, кто сегодня нашла себе новый приют под кровом этого Дома.

- То есть, ты согласна служить у меня, покамест, безвозмездно, а в остальном, почти что на тех же правах, что и остальные мои слуги? Ну, а потом, возможно, ты будешь обитать в моем Доме на иных условиях, которые мы с тобою согласуем отдельно, так? – подытожила миссис Фэйрфакс все эти переговоры.

- Да, - подтвердила девушка. А потом почти торжественным тоном объявила: - Я обещаю слушаться Вас. Я буду исполнять Ваши приказы и... Я никогда Вас не предам!

- Я рада! – улыбнулась ее хозяйка. – Я верю, что ты все это мне говоришь вполне искренне. Тогда слушай мой первый приказ. Ступай на кухню и передай Глафире, что барыня ей приказала через два часа приготовить чаю. Для нас с тобою, самовар и прочее. Пусть все сделает так, как я люблю. И скажи Дуняше, горничной, чтобы она подала чай на две персоны. Надеюсь, у тебя хватит ума и тактичности вести себя прилично и не задирать нос? Я очень надеюсь, что ты сможешь общаться с теми, кто мне служат, безо всякого высокомерия.

- Я такая же служанка, как и они, - ответила Полина. – Я хорошо помню свое место.

– У тебя особое место в этом доме, - не согласилась ее госпожа. – Но все же, по моему глубочайшему убеждению, тебе следует вести себя очень скромно, пускай и с сугубым достоинством. Не раздражать всех остальных тем фактом, что ты действительно приближена к моей особе. Просто так мне будет проще, а тебе комфортнее.

- Прикажете исполнять? – улыбнулась Полина.

- Конечно же, исполняй! – миссис Фэйрфакс щедро улыбнулась ей в ответ.





* Весьма интересный персонаж. Видный деятель культуры СССР и России. И даже с претензией на некое "духовное лидерство". Потомственно-дворянствующее. Не зря же егойный "дворянствующий" папаша написал аж три гимна для 1/6 части суши! Один другого патриотичнее. И про "Партию Ленина", и про "Хранимая Богом родная земля", и даже про "Нас вырастил Сталин" (про это в первую очередь! ). Интересно, какое количество проституток от славной науки юриспруденции помогало этому «дворянчику» узаконить всю борзонаписанную им государственную псевдопоэзию? Действительно, интересно…

Вернемся к сабжу. По состоянию дел на май месяц 2017 г., сынок этого бессменно-эксклюзивного гимнописцА, МихАлков Н. С., был вполне себе жив, здоров, и находился в первых рядах «работников культуры», осваивающих бюджеты. Сумасшедшим признан не был. Ни фейсом об тэйбл, ни тэйблом по фэйсу от тех, кто счел бы его утверждения оскорбительными для так называемой "Великой России", ему не прилетело. Это еще один штрих к портрету «Россиянии», как государства. И к портрету того социума, что создан властвующей нежитью на ее территории.

Когда-то давным-давно, некий научно-литературный деятель М. В. Ломоносов весьма самоуверенно заявил: "Может собственных Платонов и быстрых разумом Невтонов Русская земля рождать!" Не исключено, что он в чем-то был прав. Вот только существ, подобных аффтару цитаты, приведенной-обозначенной в эпиграфе, эта самая "Русская земля" рождает куда чаще, чем что-нибудь совместимое с понятием Цивилизация.

Тебя б я обняла,
Но где наши тела
Для тепла и ласки?

Ольга Арефьева



3.

Когда Полина вернулась, она обнаружила, что ее госпожа тоже даром времени не теряла. На столе уже лежало несколько книг, а также бумага и письменные принадлежности.

- Начнем проверку твоих знаний и умений, – сказала миссис Фэйрфакс. - Присаживайся и бери перо в руки. Итак...

Полина действительно получила от своей хозяйки нечто вроде экзамена. Миссис Фэйрфакс продиктовала Полине выдержки из книг, по-русски и по-французски. После этого она придирчиво изучила написанное, в поисках ошибок и неточностей. И, естественно, их нашла, хотя, не так уж и много. Причем, увы, именно во французском диктанте. Затем хозяйка заставила Полину читать книги на трех языках, не только на тех, на которых диктовала, но еще и на английском.

- Ну что же, в целом весьма и весьма недурно, - объявила она результаты своего экзамена. – Гораздо лучше, чем я ожидала. Конечно, во французской грамматике у тебя, скажу прямо, ближе к "посредственно", но, если говорить совсем откровенно, далеко не все французы пишут грамотно, так что на их фоне ты смотришься вовсе не так уж и плохо. Насчет разговорного языка, полагаю, у тебя просто не было возможности часто говорить по-французски в ходе повседневного общения. Ничего, ты составишь мне компанию и понемногу освоишь тонкости и смыслов, и произношения иностранных слов. Ты ведь не против того, чтобы я сама тебя учила? Ну, так, между делом?

- Буду счастлива! – Полина была в восторге от перспективы подобной учебы.

- Тогда я буду считать тебя своей ученицей! – миссис Фэйрфакс весьма доброжелательно улыбнулась. – Буду учить тебя языкам, умению составлять деловые письма, географии и математике. И, уж не обессудь, я оставляю за собою право наказывать тебя как школьницу. Надеюсь, ты на меня не обидишься.

- Почту за честь быть Вашей ученицей, - ответила девушка, оценив шутку своей госпожи ответной, искренней улыбкой.

- Тогда слушай еще один мой приказ. Только не пугайся и... постарайся не обидеться.

- Я слушаю Вас! – казалось, теперь Полина была готова исполнить любое ее приказание с восторгом.

- Тебе нужно пройти в малую библиотеку и там раздеться... полностью, - миссис Фэйрфакс обозначила это требование чуть смущенной улыбкой и пояснила причину своего распоряжения:
– Мне нужно... осмотреть тебя. Нет-нет, я верю, что ты, почти наверняка, здорова. И все же... мне хотелось бы удостовериться в том, что с девушкой, которая станет поверенной моих самых интимных тайн, все в порядке.

- Вы… будете осматривать меня там? – Полина чуть покраснела. Требования хозяйки показались ей вполне разумными, и все же она заранее почувствовала себя очень даже неловко.

- Нет, ты пройдешь туда одна, сама там разденешься и придешь обратно ко мне, - пояснила ее госпожа и понимающе кивнув, дополнила сказанное:
- Ежели ты опасаешься, что сюда случайно войдет Архип Иванович, ты можешь просто запереть на засов дверь в мои апартаменты. Ты ведь этого не сделала?

- Ну, да… Я подумала, что сюда должна прийти Дуняша, с чаем для Вас, - Полина понятия не имела, следует ли держать вход в эти комнаты свободным, или же дверь обязательно должна запираться. Поэтому, чтобы не бегать лишний раз, возвращаясь с кухни, оставила дверь незапертой, не задвинула засов. Возможно, что и зря.

Впрочем, девушку нисколько не смущала вероятность того, что кто-нибудь из прислуги зайдет и увидит ее, Полину, отвечающей свой импровизированный экзамен. В отличие от того, что вошедшие могли увидеть сейчас. Оказаться неглиже, даже перед той же Варварой Ивановной, Полине не хотелось. Что уж говорить о том, что ее наготу запросто мог бы увидеть конюх, кучер, дворник, или кем там еще числится в этом доме Архип Иванович…

Полина смущенно кивнула и поспешила исполнить распоряжение своей госпожи. Она дошла до двери, заперла ее на засов, заодно, припомнив, который час показывали часы, стоявшие на каминной полке до начала ее экзамена и теперь. По всему выходило так, что Дуняша подаст чай через полчаса, не раньше, так что у нее вдоволь было времени и раздеться для осмотра, и одеться потом обратно.

Полина прошла назад по коридору, ведущему в спальню, и по дороге, заглянула в комнаты, что были по дороге, просто из любопытства.

Крайняя дверь вела в туалетное помещение, с изящной раковиной умывальника, зеркалом над ним, да еще и с прикрытым изящной крышкой «нужным стулом». Там было ожидаемо чисто и пахло вовсе не «отхожим местом». Полина подумала, что приносить воду и убирать отхожий слив, наверняка, придется именно ей. Впрочем, это ее не смутило. В конце концов, это была просто одна из повседневных обязанностей «приближенной горничной».

Кстати, на стене этой комнаты висел большой таз, который можно было использовать для омовения всего тела, если встать туда ногами. Этой цели явно служили несколько сосудов, предназначенных для переноски воды из кухни, а так же пара удобных кувшинов-поливальников. На полочках находились коробочки с мылом, губки и флаконы с разными прочими снадобьями для умывания.

Девушка поняла, что здесь ее госпожа совершает омовения перед сном. Полина знала, что внизу, рядом с кухней, располагается ванная комната для более долгих водных процедур. И оценила удобство, которое ее хозяйка устроила для себя.

А еще она подумала, что ей, наверняка, предстояло помогать миссис Фэйрфакс это делать. И сейчас эта обязанность личного услужения, отчего-то, показалась ей особенно приятной.

Полина аккуратно прикрыла дверь и прошла дальше.

Следующей была комната для прислуги. Это скромное, но вполне удобное помещение было наверняка предназначено для горничной, непосредственно обслуживающей саму миссис Фэйрфакс. Там наличествовало окно, выходяще во двор, а под ним стояла вполне удобная европейского вида кушетка с заправленной постелью. В комнате было два шкафа для личных вещей, а также зеркало с полочкой на стене и, зачем-то, несколько полок, развешанных по стенам - возможно, предназначенных для книг, которых, у Полины здесь, увы, пока что не было. Все книги, что она до этого читала, остались там, далеко, в графском доме...

Некоторое дополнительное ощущение домашнего уюта, кстати, создавал коврик на полу, изящный, с загадочным восточным орнаментом, полным арабесков и иных узорных восточных мотивов, в зеленых тонах. Полина даже на секунду подумала, что этот мягкий элемент интерьера был подобран под цвет глаз самой хозяйки этого Дома. Хотя зачем ей было устраивать подобные изыски в комнате обычной своей прислуги, пусть и поверенной в вопросы столь близкого, личного услужения?

Да, здесь все было даже много лучше, чем в прежнем ее доме, в доме графа Прилуцкого. Скромно, но очень даже удобно. Каморка, расположенная рядом с покоями юной графини Ирины, в которой она жила прежде, была размером чуть ли не в полтора раза меньше, чем та комната, в которой она будет жить в доме своей нынешней госпожи.

Ознакомившись, походя, и с этим, своим помещением, Полина прикрыла дверь и вошла, наконец, в комнату, которую сама хозяйка этого дома обозначила как «малую библиотеку», ту, что непосредственно примыкала к покоям самой госпожи-американки.

Да, это, конечно же, была библиотека. Малая, в смысле, небольшая, но подобранная весьма недурно. В нескольких шкафах, располагавшихся вдоль стен, были выставлены интереснейшие книги на русском, французском, английском и итальянском языках. Разнообразнейшие издания, от роскошных фолиантов с золотым обрезом до невзрачных брошюр в бумажной обложке. Там были даже подборки толстых журналов, самых разных, от «Современника» до «Северной пчелы». Два больших окна позволяли солнцу щедро лить свет на все это литературное великолепие.

Книжный шкаф красного дерева, что располагался, справа от окна, занимал всю стену. Другой, стоявший вдоль левой стены, был несколько короче. У окна находился изящный столик для чтения, с двумя удобными креслами, друг напротив друга, изготовленный в том же стиле, и из того же дерева, что и книжные шкафы. А вот простенок между крайним шкафом и дверью занимала...

Простая деревянная скамья, правда, тоже, из красного дерева, украшенная затейливой резьбой. Чуть больше фута шириной, длиною футов шесть, не меньше... Идеальная мебель для бани, крестьянской избы и... той самой съезжей, куда госпожа отказалась ее отправлять не далее как сегодня утром. Или же для конюшни, где иной раз секли провинившихся мужчин, из числа крепостных графа, что тоже считалось весьма суровым и унизительным наказанием.

Полине стало очень неуютно. Нет, она прекрасно помнила, что в барских домах розги и плети частенько служат «для вразумления холопей», как говаривала в том доме графов Прилуцких Агафья-ключница, та, что имела поручение госпожи графини по части сечения женской прислуги. Но она это делала вовсе не в господском доме, а в одной из комнат девичьего флигеля. Самой крепостной девушке туда для наказания, Слава Богу, ни разу попадать не приходилось, поскольку она и впрямь жила в графском доме на особом положении. Гувернантка графини Ирины, мамзель Луиза, была уполномочена телесно наказывать и саму юную графиню, и ее компаньонку. И она делала это с явным удовольствием, громким голосом отсчитывая удары ивового прута, говоря по-французски: «Un! Deux! Trois!» Причем, Полине всегда доставалось куда больше ударов, чем ее барышне.

Впрочем, нельзя сказать, что эти наказания были так уж суровы. Полину, так же как и саму графскую дочь, наказывали, естественно, достаточно редко, всего раз шесть. Причем дважды Полину секли вовсе не за ее личные проступки, а за вину ее барышни. Ту вину, которую ее крепостная служанка-подружка брала на себя по молчаливой просьбе графской дочки.

Все это вспомнилось Полине, когда она увидела стоящую вдоль стены скамью, которая, как показалась ей, в ином доме, действительно могла бы быть предназначена для наказаний прислуги.

Впрочем, возможно, что в действительности все обстояло в точности так, как ей почудилось в первое мгновение. Во всяком случае, об этом явно свидетельствовала высокая напольная ваза с широким горлышком, в которой помещались комлем вверх березовые и ивовые прутья. Полина даже заглянула внутрь и обнаружила, что внутри вазы налита вода, вернее, наверняка рассол - для большей болезненности наказания.

Полина, в растерянности, отошла от этого странного предмета меблировки, который она совершенно не ожидала увидеть в покоях госпожи-американки, подальше, к столу, стоявшему у окна. Ей стало по-настоящему страшно. Она попыталась успокоиться.

«Это все не для меня, - сказала она самой себе, почти вслух, чуть-чуть, совершенно неслышно шевеля губами. – Это все... для другой прислуги!»

Вот только некий внутренний голос, отвечая этой ее мысли, спросил с усмешкою, а чем же это Полина Савельева, обычная крепостная, дворовая девка, купленная за деньги и принявшее свое положение как естественное и необоримое, чем она так-то уж принципиально отличается от всей остальной дворни, обслуживающей эту барыню-американку? И у нее вовсе не нашлось, что возразить ему, этому ироничному голосу.

Девушка отвернулась к окну и молча стала раздеваться, снимая один за другим предметы своего «полубарского» одеяния и складывая их в кресло. И ей все время казалось, что вот сейчас она раздевается именно для того, чтобы возлечь на ту самую скамью. Ту, что маячит у нее за левым плечом, невольно притягивая взгляд юной крепостной компаньонки. И те прутья, что торчат из напольной вазы, украшенной изящными цветочными узорами, приготовлены непременно для того, чтобы рассечь со свистом воздух и обжечь ее тело, расцвечивая его яркими красными полосами, вырывая из ее души отчаянные крики...

Полина, оставшаяся к этому времени в одном белье, вся содрогнулась, представив себя в этом унизительном положении. Снова попыталась прогнать от себя это пугающее видение. Даже помотала головою. Потом развязала завязки и спустила панталоны, вышла из них, оставшись в одной нижней рубашке. И дальше, решившись, стянула ее с себя, заведя руки накрест за спину, одним резким движением. Сложила этот крайний покров своего тела в кресло, поверх вороха прочей одежды, и выпрямилась. Почувствовав всем своим телом прохладу, вмиг озябла. Или же это от страха она, вот так вот, вся пошла гусиной кожей. Развернувшись, Полина, на цыпочках двинулась к выходу.

Проходя возле столь напугавшей ее деревянной скамьи, она вновь содрогнулась, затряслась всем телом. На мгновение, девушка представила себя лежащей на этой плоскости, почувствовала, как дерево холодит ее, лежащую, снизу, как сжимается ее тело в ожидании хлесткого прикосновения лозы, обжигающей сверху.

Господи! Неужели эта изящная милая женщина с зелеными глазами колдуньи способна истязать своих дворовых, как какая-нибудь легендарная Салтычиха? Или как приезжавшая иногда к графам Прилуцким госпожа Артюнова, о которой среди дворовых шептались, что, мол, она и впрямь не гнушалась жестокой расправы над своими крепостными, собственноручно истязая и мужиков, и баб.

Но эта дама, европейской внешности, с изысканными манерами, да еще и принявшая Полину с такой теплотой и доверием... Нет, она не могла, никак не могла позволить себе такой жестокости!

Полина непроизвольно обхватила себя руками, накрест, как после причастия, и прошептала: «Господи, помилуй и спаси меня грешную!», а потом выскочила за порог этой пугающей комнаты и буквально вбежала в спальню своей хозяйки.

- Ну, наконец-то! – миссис Фэйрфакс улыбнулась ей навстречу и весьма радушно заявила:
- Замерзла? Беги сюда, к огню! Я тебя согрею!

Она стояла у камина и призывно махнула ей рукой. Полина оценила этот доверительный жест и сразу же подскочила к ней. Молодая женщина живо обняла свою юную рабыню, прижала ее к себе и некоторое время не отпускала от себя, обхватив обнаженную девушку, касаясь ее спины ладонями. Ее руки...

Ладони миссис Фэйрфакс показались Полине очень теплыми, почти горячими. В этих объятиях было очень уютно. Причем, странное тепло от ее рук постепенно разлилось буквально по всему телу Полины. Так странно, и так приятно!

Впрочем, наверняка это было просто тепло от очага, ведь камин был разожжен и согревал спальню. Или все же это именно ласковые теплые руки ее госпожи унимали нервную дрожь...

Полина снова вспомнила ту скамейку, стоящую в соседней комнате и опять содрогнулась всем телом.

- Да что с тобою? – миссис Фэйрфакс отстранила девушку от себя и с тревогой посмотрела на нее. Потом приложила ко лбу своей юной рабыни тыльную сторону ладони и с облегчением сказала: - Нет, жара у тебя вовсе нет. Думаю, ты вполне здорова. Что случилось?

- Там, в библиотеке, - Полина кивнула в сторону входной двери. – В той комнате...

- И что же ты там узрела такого ужасного? – усмехнулась ее хозяйка.

- Прутья, - коротко ответила Полина, – и скамейка.

- Розги, - каким-то многозначительным тоном поправила свою служанку миссис Фэйрфакс. – Это розги, предназначенные для наказания моей прислуги. И скамья, для того, чтобы укладывать на нее тех, кого я собираюсь с этими розгами познакомить. А что, собственно, тебя так напугало? Вот только не говори мне, что в доме Прилуцких не принято сечь прислугу! В жизни не поверю! Я же знаю, что это не так.

- Я уже говорила Вам, что там иногда наказывали именно так, ну... телесно, - смущенно призналась Полина, - но там... Сами господа этого никогда не делали!

- Ну, знаешь! – почти что возмутилась ее госпожа. – Лично я не собираюсь отдавать моих женщин для наказания на конюшню так, как это здесь, у вас, обычно принято в России. Я имею в виду, в барских домах. При всем моем уважении и доверии к Архипу Ивановичу, мужчина не должен наказывать женщин! Это оскорбляет их честь и унижает достоинство. Уж лучше я сама применю к ним те меры воздействия, которые здесь, у вас, считаются обычными! Если, конечно, это действительно потребуется.

- И Вы... – Полина все еще не могла поверить.

- Ну да, - пожала плечами хозяйка. Казалось, она, в свою очередь, находится в полном недоумении от того, что ее визави нашла здесь для себя нечто не вполне понятное. – Я изначально всех своих слуг предупредила о том, что в случае серьезных провинностей они могут быть телесно наказаны. Но я при этом не совершаю ничего такого предосудительного! Я просто следую в этом вашим же местным обычаям, не более того.

- У нас господа сами не секут прислугу! У нас так не принято! – снова попыталась объяснить Полина, но ее взрослая собеседница с нею совершенно не согласилась.

- Я отвечаю за всех, кто служит у меня! – несколько патетичным тоном заявила она. – Я сама решаю, кто у меня достоин награды или наказания! И я сама награждаю и наказываю тех, кто мне служит, так, как я сочту нужным. Поэтому и место для возможного наказания определено здесь, у меня, в просторной малой библиотеке. По-моему все логично!

Полина судорожно вздохнула, вся в шоке от этой жутковатой «логики», в которую, оказывается, можно при желании встроить любую жестокость. А ее удивительная госпожа попыталась улыбкой сгладить последствия этого своего, нужно отметить, весьма и весьма эксцентричного заявления.

- Поверь мне, Полина, - сказала она, - все обстоит вовсе не так уж жестоко, как ты себе сейчас придумала. И уж тебе-то в моем доме точно бояться нечего. Хотя, откровенно говоря, твое положение в этой части самое неоднозначное.

- Почему? – обнаженная девушка испугалась еще больше, но ее хозяйка, уже безо всякой улыбки, сказала ей достаточно жестокую правду.

- Потому что ты единственная крепостная в этом доме, - тон у ее госпожи был такой, что казалось, будто она искренне сочувствовала своей юной рабыне. – Все остальные нанимались ко мне по доброй воле, и свободны в любое время уйти от меня. Все, но только не ты.

- И меня... – Полина была уже почти в слезах.

- Да что ж ты так пугаешься-то раньше времени! – воскликнула миссис Фэйрфакс. – Неужели ты думаешь, что я и впрямь буду с тобою жестока? Что я хуже тех, от кого тебя спасла? Боже мой! Стала бы я тратить такие деньги, чтобы просто истязать тебя! Да зачем?

Стоит отметить, что логики в этом аргументе зеленоглазой Колдуньи было не так уж и много. Или была она уж очень такой... своеобразной! Но Полина, как ни странно, поверила. Возможно потому, что ей просто хотелось поверить во что-то хорошее. Поверить той, кто обещала ее защитить.

- Я осмотрю тебя, - миссис Фэйрфакс, напомнила, зачем, собственно, она заставила девушку обнажиться.

Молодая женщина развернула Полину лицом к свету, попросила ее открыть рот и внимательнейшим образом осмотрела ее зубы, а дальше уделила сугубое внимание всему телу девушки. Совершено не смущаясь, но и не позволяя себе никакой реакции, кроме мягкой и очень доброжелательной улыбки, миссис Фэйрфакс нежно провела кончиками пальцев по напряженным, заострившимся соскам грудей своей юной компаньонки, далее проследовала ладонью по ее животу, все ниже и ниже, к изножию. Нагнулась, чтобы посмотреть на ее колени и голени, попросила девушку приподнять одну ступню, другую... Потом развернула свою рабыню, совершенно смущенную таким вниманием, и осмотрела ее спину, провела рукой по ее плечам. Затем она мягким движением провела по ягодицами девушки и, снова нагнувшись, погладила ее бедра и икры.

Закончив осмотр, миссис Фэйрфакс улыбнулась девушке, а потом стянула со своей постели шелковое покрывало и накинула его на плечи своей покорной рабыни, закутав ее тело, скрывая стыдливую наготу.

- Прости, я сразу не сообразила, что ты будешь чувствовать себя неловко и захочешь прикрыться, - сказала она своей покрасневшей компаньонке. – Странно, вроде бы ты не должна меня так уж стесняться. Я обычная женщина, такая же, как и ты. Ну, разве что, была замужем... Но ты так очаровательно застенчива!

С этими словами она повернула девушку к двери.

- Идем! – сказала она. – Я помогу тебе одеться!

Миссис Фэйрфакс действительно прошла вместе с Полиной в свою «малую библиотеку». И дальше она, по-прежнему улыбаясь, «прислуживала» своей крепостной, подавая ей предметы женского туалета. Кажется, этот факт ее тоже несколько смущал. Во всяком случае, румянец на ее щеках вспыхнул ярче. И она лишь изредка посматривала на еще более смущенную Полину, когда та, с ее подачи, одевалась. Когда же, наконец, с этой забавной процедурой (почти церемонией!) было покончено, миссис Фэйрфакс взяла Полину за руку и подвела ее к пресловутой скамейке.

- Присядь! – мягко, но требовательно сказала она. – Я хочу, чтобы ты это сделала. Просто присядь и ничего не бойся!

Полина вздрогнула, умоляюще посмотрела на нее, но не найдя поддержки своей робости, исполнила это жестокое требование. Когда она своей мягкой точкой опоры коснулась плоской поверхности этой самой скамьи, ей захотелось тут же вскочить на ноги, и бежать, бежать, куда глаза глядят! И, чтобы преодолеть чтобы внутри себя выдержать это мгновение страха, она даже схватилась пальцами за край этого деревянного предмета. Миссис Фэйрфакс как-то то ли огорченно, то ли недовольно покачала головой, присела рядом, правее девушки и обняла ее за плечи.

- Ничего не бойся! – вновь сказала она своей смущенной рабыне. – Видишь, я здесь, рядом с тобою. И я вовсе не дрожу от страха.

Полина даже усмехнулась столь странной попытке ее утешить. Впрочем, эта вполне оптимистичная реакция явно порадовала ее госпожу.

- Ты улыбаешься, - констатировала она очевидный факт. – Теперь прими эту скамью как обычный предмет обычной мебели.

- А розги в вазе, в этой комнате, служат исключительно для украшения жилища! – странно, но у Полины теперь даже появились силы и смелость пошутить над своими собственными страхами.

- Я обещаю, что накажу тебя на этой скамье только с твоего согласия, - казалось, что ее госпожа говорила все это всерьез! – Поверь, у меня нет ни малейшего желания обращаться с тобою сколь-нибудь сурово или жестоко. Пожалуйста, не думай так плохо обо мне!

- Простите, - Полина смутилась. Казалось, ее госпожа хотела показать ей свое расположение. Поэтому, наверное, и пыталась буквально принудить, заставить ее преодолеть свой страх, что было весьма удивительно и совершенно непривычно, ведь у прежних ее хозяев, приказчики, к примеру, та же Агафья-ключница, что от имени барыни распоряжалась наказаниями женской части дворни, буквально запугивали девушек угрозой сечения. А эта зеленоглазая американка, казалось, всерьез пыталась уверить ее в том, что в этом не было ничего ужасного! И это все выглядело странно, очень странно...

Впрочем, кажется, сейчас Полине было уже почти не страшно. Похоже, что эта зеленоглазая женщина умела успокаивать. И это ее внимание, когда миссис Фэйрфакс обнимала ее, Полину, за плечи, было так приятно!

Раздался легкий мелодичный звон.

- Кажется, Дуняша принесла нам чаю. Пожалуйста, Полина, впусти нашу горничную и помоги ей. Время немного вознаградить себя за все волнения!

Миссис Фэйрфакс отпустила ее плечи и жестом указала, что ей следует подойти к двери.

- Конечно, Алена Михайловна! – Полина мягким красивым движением поднялась со скамьи и отправилась исполнять ее повеление.

Действительно, многие ли пьют чай правильно?
И получают от этого напитка подлинное удовольствие?
Знаете ли вы, какую пользу и в каких случаях приносит нам чай?
Когда, какое количество
и какие сорта, виды, типы чая рационально употреблять и почему?

Вильям Похлебкин*

4.

Чай оказался весьма хорош и приятен на вкус, хотя имел совершенно непривычный аромат. Полина такого даже ни разу и не пробовала. Миссис Фэйрфакс сказала, что этот чай приготовлен с лепестками какой-то «бергамской груши» или бергамота. Пирожным к сему удивительному напитку были поданы просто волшебного вкуса меренги, которые Глафира приготовила совершенно воздушными и даже с ванилью. Полина их обожала, хотя в прежнем доме они доставались ей со стола ее барышни нечасто.

Нынешняя ее хозяйка, впрочем, явно использовала это совместное чаепитие для наблюдения за тем, как ее новое "приобретение" умеет себя вести за столом. Это Полина поняла сразу же, и поэтому постаралась максимально точно воспроизвести знакомые ей манеры графской дочки, пытаясь, в то же время, выглядеть как можно более естественно. Соблюсти пропорцию того и другого оказалось ой, как непросто, и это мешало ей по-настоящему насладиться трапезой. Но она понимала, что сейчас должна показать себя с самой лучшей стороны. И она старалась, да еще как!

По окончании чаепития миссис Фэйрфакс позвонила, коротко нажав четыре раза на кнопку электрического звонка, и приказала явившейся Дуняше убрать со стола. Самой Полине, порывавшейся помочь горничной, она жестом приказала оставаться на месте. И Полина, смущенно улыбнувшись своей сверстнице, была принуждена играть роль «барышни».

Когда горничная, наконец, удалилась, миссис Фэйрфакс удовлетворенно отметила, что манеры Полины произвели на нее хорошее впечатление, и с нею вовсе не стыдно будет показаться «на людях». Впрочем, несколько замечаний, в части ее «застольных манер», у госпожи все же нашлось. Девушка выслушала их, и была вынуждена, вернее была откровенно принуждена своей хозяйкой исполнить несколько упражнений с воображаемой чашкой и иными предметами, закрепляя этот ее особый урок хороших манер.

Впрочем, юная компаньонка нисколько не обиделась тому факту, что ее заставили заново выполнить за столом все те действия, которые, по мнению ее госпожи, она выполнила неверно, нецелесообразно или же попросту некрасиво. И девушка была рада такой ее условной строгости, поскольку на самом деле миссис Фэйрфакс не позволила себе ни единого резкого слова. Естественно, и речи не шло о каких-либо угрозах применения к Полине тех самых розог, которые так ее напугали, розог, которые по-прежнему находились в высокой напольной вазе, возле скамьи, которую ее хозяйка остроумно предложила числить «обычным предметом меблировки». Казалось, ее госпожа просто очень внимательна к своей крепостной и все время желает ей всячески помочь. Это было очень приятно. Но вот о причинах такого внимания Полина предпочитала не задумываться.

Последующие события развивались весьма интересным образом. Миссис Фейрфакс заявила Полине, что ей необходимо «прогуляться за покупками», и что в связи с этим, она просит свою компаньонку незамедлительно приступить к исполнению своих непосредственных обязанностей, то есть сопровождать хозяйку при выходе в город. По ее приказу, девушка спустилась вниз и сообщила Архипу Ивановичу о желании матушки-барыни ехать на бричке, парой. Кучер, он же конюх, кивнул головою и сказал, что через четверть часа экипаж будет в полной готовности к выезду.

Вернувшись в комнаты своей госпожи, Полина сообщила ей об этом. Хозяйка удовлетворенно кивнула своей служанке-компаньонке и приказала: «Одеваться!» Полина как могла старалась подавать своей госпоже те одеяния, которые были ей необходимы. Все это получалось у нее не очень-то быстро, поскольку о местонахождении того или иного предмета туалета ей приходилось, краснея, спрашивать саму одеваемую. В итоге, Полина, закончив помогать своей хозяйке, крайне смущенно просила прощения за свою вынужденную нерасторопность. В ответ миссис Фэйрфакс улыбнулась и заявила, что для девочки, впервые занимающейся этим нелегким делом, и незнакомой с фактическим состоянием гардероба и его размещением в покоях своей госпожи, она справилась весьма и весьма недурно.

Самой же Полине переодеваться не пришлось, за полным отсутствием у нее какой-либо сменной одежды. Девушка просто накинула на плечи плащ-крылатку, подобную той, что до этого она же надела на свою «госпожу-американку». Потом надела свою простую, но изящную шляпку, и была уже готова к выходу в город буквально через минуту после завершения туалета своей госпожи.

Они вместе спустились вниз и уселись в изящную бричку, запряженную парой великолепных английских лошадей. Архип Иванович взмахнул-хлопнул вожжами и экипаж покатил-выехал на московскую улицу.

Очень быстро выяснилось, что основным бенефициаром сей прогулки стала сама Полина. Миссис Фэйрфакс провела девушку по лавкам, где подобрала ей несколько смен белья, необходимое платье и обувь на разные случаи жизни, от обычной прогулки до парадного выхода - причем в количествах, явно приличествующих скорее юной дворянке, чем крепостной девушке, пусть и допущенной к исполнению обязанностей компаньонки заграничной госпожи. А насчет цены вопроса…

Когда они выходили из первой же лавки - Полина нагруженная свертками, в двух руках, да и сама миссис Фейрфакс тоже, с каким-то пакетом в руке, причем все это были покупки для юной компаньонки, а вовсе не для ее госпожи! – девушка, не смея возражать своей хозяйке, все же молча вздохнула и покачала головою.

- Скажи словами, - потребовала ее госпожа, делая знак кучеру, чтобы он подъехал чуть ближе. Она заметила недовольство своей крепостной и явно желала понять его причины. Ну, или же ей просто было интересно, что же там девушка себе напридумывала по этому поводу.

- Вы слишком добры ко мне, - тихо сказала Полина. – Вам стоило просто приказать Варваре Петровне найти для меня портниху и белошвейку. Пошить для меня у них одежду стало бы много дешевле.

- Я рада тому факту, что ты так заботишься о моем кошельке! – усмехнулась ее владелица. – Но для меня, при всей моей скупости и скаредности, такой вариант, увы, не подходит. Прости, но тебе придется свыкнуться с мыслью о том, что ты должна быть одета изящно, богато и по последней европейской моде. Не забывай, тебе необходимо будет сопровождать меня в самых различных местах, в том числе и весьма-весьма приличных, там, где собираются светские люди. И я вовсе не хочу, чтобы там тебя приняли за обычную горничную. Ты все-таки моя компаньонка! А стало быть, ты должна быть одета подобающе твоему статусу. И, кстати, ты должна соответствующе себя вести. Твои манеры должны быть изысканны, а твой французский – безупречен.

- Я... постараюсь! – до Полины, кажется, впервые дошло, что она действительно оказалась на особом положении, которое весьма обязывало, не только и не столько ее госпожу - в части того, чтобы ее служанка-компаньонка выглядела и вела себя вполне по-господски, - но прежде всего саму Полину. Именно в части умения себя вести подобающе.

- Я справлюсь! – сказала она себе, но отчего-то произнесла это вслух.

- Я помогу тебе! – миссис Фэйрфакс ободряюще ей подмигнула. И Полина поняла, что теперь она уж точно постарается справиться с чем угодно. Просто, чтобы ее госпоже было приятно...

Когда они вернулись домой, на часах уже был четвертый час пополудни. Обед для миссис Фэйрфакс был подан в столовую, что располагалась на втором этаже Дома. Она приказала Полине составить ей компанию, и на столе появился еще один прибор. Полина ничуть тому не возражала. Девушка действительно проголодалась, и была рада обеду из трех блюд - отлично приправленный куриный суп, телячьи эскалопы и сливочный крем на десерт - приготовленному Глафирой. В этот раз Полина помогла Дуняше поднять наверх все подносы с тарелками, чашками и прочим, а также, по особому распоряжению госпожи-американки, поспособствовала ей в том, чтобы после обеда вернуть часть всей сервировки вниз, обратно на кухню. Там она предложила Глафире помочь с мытьем посуды. Та, охотно согласившись, поставила на плиту чайник и пообещала в ответ угостить ее чаем, как она выразилась, «Хорошим, не господским!». Видимо чай с бергамотом, столь любимый «госпожой-мериканкой», ей категорически не нравился.

В прежнем доме, где служила Полина, в доме графов Прилуцких, она вовсе не чуралась кухонного труда, поскольку мыть посуду за юной графиней частенько приходилось именно ей. Она легко справилась с этой работой. При этом Полина вовсе не смущалась взглядов зашедших к ним на кухню Архипа Ивановича и Варвары Петровны, которые тоже присели к столу. Они, похоже, ждали, когда чайник поспеет кипятком и даст Глафире, наконец, возможность налить чаю и им тоже, а не только барыниной компаньонке. К тому моменту, когда повариха, наконец-то, приготовила обещанный «свойский», как сказал Архип, напиток, Полина уже покончила с помывкой посуды после обеда и даже успела вытереть фарфоровые тарелки чистым льняным полотенцем. Глафира тут же налила всем присутствующим чаю, и Варвара своим широким жестом предложила девушке, только-только закончившей свою «кухОнную» работу, присесть за стол, рядом с собою.

Полина поняла, что это приглашение очень важный ритуальный жест, что сейчас домоправительница вводит ее в особый, внутренний круг тех, кто служит в этом Доме. Она даже и не подумала уклониться от этого символического обряда инициации среди людей приблизительно ее положения, который сейчас выглядел как простое чаепитие, с брусничным вареньем и сушками на столе.

Впрочем, все это длилось не так уж и долго. В общей сложности, сие символическое чаепитие заняло чуть более получаса. Юная компаньонка Хозяйки этого Дома сочла, что при необходимости миссис Фэйрфакс вовсе не постесняется нажать на кнопку электрического звонка, если сочтет ее, Полины, отсутствие в своих покоях чрезмерно затянувшимся. И тогда заранее обусловленное число звонков - один для Варвары, два для Архипа Ивановича, три для Глафиры, четыре для Дуняши и пять для самой Полины - явно-слышимо обозначит ее недовольство и явное желание, чтобы юная компаньонка незамедлительно предстала пред очи ея.

Девушку подробно расспросили о том, откуда она родом, и что с нею было до поступления в нынешнюю Службу. Как ни странно, ей вполне искренне посочувствовали, оценив странные перемены ее судьбы. Впрочем, Архип Иванович, погладив свою окладистую черную бороду, заметил, что все к лучшему, и Полине, наверняка, повезло в том, что она попала теперь в услужение к «нашей мериканке», как он выразился об их общей Госпоже. И вот здесь Полина попыталась осторожно, очень аккуратно развеять некоторые свои сомнения относительно специфики этой их общей Службы.

- Правда ли, - спросила она, адресуя сей вопрос тем, кто сидел за этим столом, скорее всем им вместе, чем каждому из них в отдельности и кому-либо из их числа персонально, - что вы здесь все вольнонаемные?

- Истинная правда, - ответила ей Варвара Петровна, и тут же пустилась в разъяснения:
- Матушка-барыня находила нас каждого по отдельности, и выбирала нас так, чтобы мы дополняли друг друга. Бог весть, как это ей удается, но она умеет собрать таких людей, кто умеет уважать тех, кто находится рядом, вместе делая общее дело, так, что каждый может другого и поддержать, и ободрить.

- И хорошо ли она вам платит? – спросила Полина.

- Да уж, раза в полтора побольше, чем вышло бы у других хозяев! – отозвалась Глафира. – Но даже не это главное. Ведь служим мы ей за совесть, а не только за деньги.

- Она... сделала для каждого из вас нечто... хорошее? И вы за это ей благодарны, да? – Полина подумала, что наверняка, эффектные жесты, продемонстрированные миссис Фэйрфакс лично ей, не далее как сегодня утром и днем, это наверняка ее «фирменный» стиль в общении с прислугой.

И она отнюдь не ошиблась.

- Да, матушка-барыня и вправду, помогла нам, - подтвердила ее мысли Варвара. – И помогла каждому по-своему. Но всегда обставляя это так, что она как бы ни при чем. Или же делая все, что нам воистину нужно как бы походя и непреднамеренно.

- Но мы-то все это видим, - добавила Глафира. - И мы-то знаем, что она для нас сделала, и много, и для каждого.

- Архипа, например, матушка-барыня от «горькой» отвадила, - как-то очень серьезно сообщила Полине Варвара Петровна.

- Как так? – удивилась девушка.

- Да я и сам не знаю, - чуть смущенно отозвался Архип, пожав плечами. – Вроде и пил я не сильно, в меру. Почти что и не допьяну, и даже не каждую неделю. Но только вот, где-то через месяц, после того, как я нанялся конюхом сюда, к ней, вернулся я как-то с одной веселой гулянки. На тот случай, кстати, у нее, у матушки-барыни, было испрошено особливое разрешение. Но с утра, когда я с похмелья больной был, Алена Михайловна - дай-то Бог ей здоровья! – ко мне вошла, в ту каморку, что у прихожей и встать приказала. А я-то, с больной головой, ничего и не соображаю. Однако же поднялся, стою чуть шатаясь. Все у меня трясется, ноги ватные, не держат. А матушка-барыня эдак странно меня по лбу щелкнула... Да крепко так, аж в мозгах-то зазвенело! Я на нее смотрю в обалдении, а она мне как будто прямо в душу глазищами своими зелеными как сверкнет! И говорит так странно: «С сегодняшнего дня ты водки не хочешь». Сказала это так тихо, негромко, еще раз глазами сверкнула и вышла. И с того вот дня, я никогда за столом, хоть дома, хоть в гостях али в трактире, больше одной небольшой чарки и не выпиваю. Просто не хочу. Не тянет меня на это дело и все тут.

- Зато уж силушки втройне у тебя, Архип Иванович, прибавилось! – усмехнулась Варвара. – И по дому хлопотать, да и на меня, грешную, тоже!

И, завидев удивленный взгляд Полины, пояснила:
- Матушка-барыня постановила платить ему вдвое против прежнего. За прочую работу, что ему поручена, помимо лошадей и извоза. А потом и на брак законный нас с ним благословила. И даже кое-какое приданое мне от щедрот своих определила.

- Да и я ей весьма обязана, - вставила слово повариха. - Когда я на кухне кастрюлю с супом на себя опрокинула, да руки обварила так, что Господи, помилуй, то она доктора пригласила, чтобы там, в каморке, меня осмотрел. И спросила, дескать, не надо ли меня в больничку определить.

- Да только доктор этот оказался из коновалов, - усмехнулась Варвара. – Как за двери они с матушкой-барыней вышли, он и говорит, что, дескать, повариха ваша, неровен час, помрет. И ежели помрет она у него в больничке, так дому-то меньше проблем будет. А матушка-барыня эдак усмехнулась и сказала, мол «У меня не помрет!»

- Я тогда в бреду лежала, – дополнила ее рассказ Глафира. – Горячка у меня началась, думала и впрямь помру. Но Алена Михайловна, считай, меня с того света вытащила, и на ноги подняла, всего-то за две недели. Сама и лечила меня, какие-то мази делала, мазала ими, да еще и разные порошки и отвары пить заставляла. И ты, Полинушка, не поверишь, а на руках-то, где обожжено было, почти ничего и не видать!

Странно. Подобный образ ее госпожи, вполне, кстати, соответствующий ее исходным впечатлениям от миссис Фэйрфакс, как-то не сходился в голове Полины с тем фактом, что она же, благородная духом и щедрая американка, европейски воспитанная молодая женщина держит в своей малой библиотеке розги и скамью для сечения.

- А я думала, - заметила она, - что Алена Михайловна суровая. Как увидала у нее в покоях розги, так и...

Она недоговорила. Просто, речь ее была самым невежливым образом прервана хохотом всех присутствующих.

- О чем веселье? – заглянула в кухню горничная Дуняша. – Над чем смеетесь?

- Да вот, Полина у матушки-барыни розги обнаружила, - пояснила, отсмеявшись, Варвара. – И вся уж перепугалась. А ну как Алена Михайловна разгневается, да шкуру с нее спустит!

- Шкуру, может быть, и не спустит, - заметила Дуняша, - но поучить может. И крепко.

- Ну, тебе, конечно, виднее! – усмехнулся Архип. И тут же пояснил крайне удивленной Полине:
- Дуняше как-то довелось вкусить премудростей лозы от щедрот Алены Михайловны. Она и впечатлилась.

- Правда? – с явным сочувствием произнесла Полина.

Ее вопрос прозвучал уж очень заинтересованно. Возможно, именно поэтому Дуняша присоединилась к ним за столом. Глафира тут же налила чаю и ей, и все с каким-то явным интересом уставились на девушку, явно немногим старше самой Полины, которая по их меркам явно знала нечто особенное в части ответов на вопросы, которые так мучили Полину.

- Расскажи этой девочке, как все было, - не распорядилась, скорее уж попросила Варвара. Казалось, ей самой было тоже интересно, что же тогда случилось. Видать, миссис Фэйрфакс не распространялась в подробностях о произошедшем. Наверняка из соображений тактичности.

- А то Полинушка наша уже вся в страхах пребывает, насчет Алены Михайловны, - добавил Архип, которому, наверняка, тоже любопытно было бы узнать нечто пикантное.

- А пусть и пребывает, все польза! – откликнулась Дуняша. А потом взглянула на Полину и улыбнулась. – Да не пугайся уж так-то! Алена Михайловна строга, но справедлива. И когда на службу нас принимала, сразу и предупредила, что за непотребства и всяческие глупости посечь может. И приказала мне всегда держать у нее в покоях на тот случай скамейку и свежие розги. Вот только вовсе не для битья нас, грешных, а сугубо для острастки. Мне приказано через день воду менять, и раз в неделю самые прутья. Старые убирать, а свежие вымачивать. А секла она всего один только раз. Меня, за то, что глупостей наделала.

- Что ж ты такого натворила, Дуняша? – Полина была вся в удивлении.

Ну, еще бы! Ведь, судя по всему, Архипа Ивановича за пьянство барыня и вовсе пальцем не тронула. Хотя, наверняка, она на него тогда крепко осерчала. А вот девушку, ее, Полины, сверстницу, совсем не пожалела.

- Да безделицу одну фарфоровую с каминной полки смахнула, когда в спальне у барыни прибиралась, - ответила ее юная собеседница. – Да так неловко, что она на пол упала, да сразу же вдребезги.

- Ну, безделушка... велика важность, - пожала плечами Полина. – Могла бы из жалования у тебя вычесть. За что же в розги-то сразу?

- Ишь ты, какая сметливая! - усмехнулась Варвара. – Да ты хоть знаешь, сколько стоит в лавках на Кузнецком мосту иная фарфоровая безделица, французская, али немецкая? Тыщу рублей!

- Да неужто целую тысячу? – Полина всегда остерегалась трогать всякие хрупкие изящные предметы, вроде накомодного фарфора или хрусталя, ну так, на всякий случай. Но она не знала, что вся эта барская роскошь стоит так баснословно дорого!

- Иногда и куда как поболе! – кивнул в подтверждение слов своей суровой супруги Архип. – Я-то знаю, заходил как-то вместе с барыней в такие лавочки. Там кругом шик да блеск и всяческая чистота с красивостью наведены. Да только повернуться боязно. А ну, какую дорогую бирюльку на пол смахнешь, вон как Дуняша! Цены-то там на всякую дребедень...

Он недоговорил, но откровенно усмехнулся в бороду. Дескать, много дураков на свете, иные и с монетой в кармане. И до их кошелька, конечно, завсегда найдутся любители денежку потягать.

- И Алена Михайловна такие дорогие... игрушки покупает? – удивлению Полины не было предела.

Девушке казалось, что ее нынешняя госпожа весьма разумна и осмотрительна, хотя и в скупости ее, конечно, заподозрить сложно.

- Не для себя она покупала, а на подарок кому-то из «этих», - Архип как-то жестко усмехнулся, обозначая предполагаемого адресата подарка, - «сурьезных» людей. Так что вещь должна была быть ценной и внушающей!

Судя по всему, подарок «сурьезным» людям был значительным, как по размерам, так и по стоимости. Впрочем, вопрос о цене того самого подношения Полина, весьма разумно, решила не уточнять. Так же, как и повод, в связи с которым сей ценный предмет был преподнесен, и фамилию адресата столь щедрого презента.

- Вот видишь! – сказала Варвара, обращаясь к Полине. – А ты говоришь, из жалования вычитать! Это ж сколько лет девка забесплатно горбатиться из-за барыниной бирюльки будет! Лучше уж посечь слегка. Так ведь, Дуняша?

Она подмигнула рассказчице, но горничная как-то очень смущенно покачала головою, зачем-то поправила свои темно-русые волосы... и сказала нечто весьма неожиданное.

- Не так все было. Алена Михайловна вовсе не требовала с меня пени за разбитое, - сказала она, опустив очи долу. - И даже почти на меня не гневалась. И вообще, она меня вовсе наказывать не хотела.

И чуть помедлив, закончила:
- Я сама ей лозу принесла и посечь меня попросила. Сама, без понуждения.

- Эвоно как! – Варвара Петровна была явно озадачена таким поворотом. – А я и не знала. Думала, она посекла тебя за то, что вещь дорогая.

- Дорогая, - подтвердила Дуняша, не поднимая глаз. – Да только не кошельку дорога, а сердцу.

Она на секунду замолчала, а потом покачала головой, как бы припоминая то, что тогда случилось.

- Господи, как вспомню, так вздрогну... Как она жалобно так вскрикнула, как тогда запричитала Алена Михайловна, по-своему, по-аглицки... – сказала горничная, и тут же пояснила:
- Ну, когда я ту игрушку расколошматила, по своей косорукости. И ведь не ударила меня, и не ругала даже... Только махнула рукой, с обидою. Дескать, уйди с глаз долой, дура бестолковая! А потом сама, своими руками осколки собирать стала, да палец до крови уколола-порезала. И слезы на глазах. Видать, кто-то дарил любый сердцу ее, что так убиваться стала. Я как все это поняла, сама белугою взревела, сама на колени бухнулась, да в тряпицу все-все осколочки-то и собрала. Да на пораненном пальчике у матушки-барыни кровушку унимала. А она все твердит, вся в слезах, как-то по-своему, по-иностранному... И чую я, что очень дорогую, памятную для нее вещь, о ком-то сердечном хранимую, по дури своей расколотила. Злость меня тогда взяла, что же я за дрянь-то такая, косорукая-кривоглазая, хорошего человека до слез довела? Кинулась в соседнюю комнату, да штуки три лозины из вазы-то и выхватила. Стало быть, не зря накануне свежие вымачивала, пригодились они! Обратно в комнату к Алене Михайловне метнулась, на колени перед нею бросилась, да ей, матушке, пруты-то и протягиваю. Дескать, посеки, хоть до слез, хоть до крови, не жалея! Только прости потом меня, дурищу такую!

- И Алена Михайловна тогда только и согласилась тебя отстегать? – удивилась Варвара. – А я думала...

- Нет, - вздохнула Дуняша. – Она и вправду, поначалу вовсе не хотела меня наказывать. Головой мотала, дескать, не надо, не хочу, мол, тебя бить! Да я ее упросила, мол, виновата, говорю, оттого и под розги, сечься готова. Матушка-барыня и согласилась. Нахмурилась эдак сурово, сразу видать, как она на меня и обижена была, и рассержена, на самом-то деле. "Ну что же, быть по сему, - говорит. - Я тебя накажу в точности так, ежели ты с таким наказанием согласна и не боишься!" А я уж... как увидала, что она на меня смотрит, так, сердито, так уж и думать забыла, чтобы пощады просить. Плохо мне было от того, что натворила, и потом... стыдно. Очень стыдно!

- Стыдно... когда Алена Михайловна тебе раздеваться приказала? – сочувственно произнесла Полина. Воспоминания о собственном раздевании, что и ей самой пришлось сегодня оголяться перед той же самой скамьей, не отпускали ее. И страх оказаться на этой скамье обнаженной, под розгами, снова охватил ее, когда она представила себе, как Дуняша раздевалась и ложилась туда, понуждаемая гневными взглядами, а возможно, и окриками рассерженной барыни.

- Не приказывала мне Алена Михайловна, - снова отрицательно покачала головою Дуняша. – Я... сама разделась, без приказа. И легла тоже сама, без понуждения. И вылежала все, что матушка-барыня мне выдала-отсчитала, без привязи.

- Очень больно было? – голос Полины дрогнул, да и Архип с Варварою как-то очень сочувственно покачали головами. А Глафира даже отвернулась, вся в неловкости от того, что девушка рассказывает.

- Больно, - подтвердила Дуняша. – Наверное, я кричала... Не помню. Помню, что руками держалась, и все думала, как бы со скамейки не соскочить и пощады не запросить.

- Алена Михайловна так осерчала на тебя, что... наказала бы еще строже, да? – Полина представила себе эту картину, и ей снова стало страшно.

- Да нет же, нет! – кажется, горничная была готова всерьез защищать свою хозяйку от таких обвинений в безжалостной жестокости обращения с нею. – Крепко она мне тогда всыпала, и крику, небось, на весь дом было... Я, конечно, тогда напугалась и наревелась, но все-таки... Это мне надо было, чтобы она на мне сердце отвела, да потом больше бы и не гневалась за это никогда. Чтобы ей самой полегчало. А как долго она меня учила-стегала, уж я и не помню... Помню только, что Алена Михайловна несколько раз в сторону отходила, прут меняла. Потом подойдет, постоит, скажет что-то по-своему. Я молчу, жду. Не знаю, то ли простить она меня уже хочет, а то ли сызнова серчает... А потом... Лоза в свист и снова жжет, больно, ой, больно! Перемены четыре, а может пять она мне выдала, а после вдруг лозину-то на пол и бросила. И уже по-русски велела мне лежать не вставая. Я тогда, сдуру-то, решила, что матушка-барыня, за вопли мои, вконец на меня осерчала, и чего покрепче прута для меня приготовить ушла. Кто же их, мериканов знает, как у них там, в Америке сечь принято...

- И что, добавила тебе Алена Михайловна? – с явным сочувствием в голосе спросила Глафира, все еще не решаясь взглянуть в сторону рассказчицы. – Небось, плеткой какой, али просто толстым ремешком попотчевала?

- Я боялась, что так и будет, - Дуняша отчего-то улыбнулась, и Полина в очередной раз за сегодня удивилась. – Вот только воротилась обратно наша барыня вовсе не с плеткой, или с чем построже, а с аптечкой своей, сундучком-саквояжиком с лекарствами.

- Полечить, значит, тебя решила... – покачала головою Варвара. – Видать, и впрямь, крепко она тебя тогда посекла. А я-то ведь ни о чем и не беспокоилась, решила, что все было так, несерьезно. Как же так-то я оплошала...

- Алена Михайловна обо мне позаботилась, - ответила Дуняша. – Подошла, на колени встала, это передо мною-то! А потом раскрыла свой сундучок, на тряпицу чистую что-то налила. Потом протерла тряпицей кровь ну там, с задницы... Защипало, крепко так, да я стерпела. А потом, матушка-барыня достала какую-то мазь, помазала мне сеченное. И сразу же полегче мне стало. А уж как жгло-то и зудило! Алена Михайловна свою аптечку собрала, потом поднялась на ноги, вздохнула так тяжело и говорит мне: «Вставай, Дуняша! Оденься и ступай уж к себе. Болеть у тебя сильно не будет, так что ляг в постель и поспи. Скажи Варваре Петровне, что я до завтра тебя беспокоить не велела. И пришли ее мне сюда, для распоряжений». Кивнула мне эдак грустно и вышла. Я даже и не поняла, простила она меня, или нет. Но перечить ей не посмела. Оделась и ушла.

- Помню-помню!- подтвердила ее слова Варвара. – Ты ведь ничего толком не объяснила, когда спустилась оттуда, ну, из барских покоев. Вся... красная, такая, видно было, что проревелась. Но уже не всхлипывала, сказала лишь, что барыня тебя в каморку твою услали, и от работы до завтра освободили. И еще, дескать, меня, грешную, видеть хотят. Я тогда вся перепугалась, мол, что такое, что стряслось? Так к ней сразу и побежала. А там Алена Михайловна вся такая грустная. Как будто что плохое случилось. Сказала мне, что, мол, Дуняшу посекла. Я, наверное, дюже глаза на нее вытаращила, ну, от удивления. «За что?» - спрашиваю. Она мне и отвечает, мол так получилось. И вижу я по глазам у нее, что ей совсем не весело от того, что так вот все вышло. Даже ведь не сказала она мне, в чем причина, отчего на Дуняшу так уж осерчать изволила. Только приказала тебя, Дуняша, не беспокоить. Пускай, мол, отлежится. Я и послушала ее. Только отвар из ягод потом в комнату тебе отнесла. Да ты уж спала тогда, не помнишь, наверное!

- Спасибо! – улыбнулась ей горничная.

- Да не за что! – ответила Варвара. И пояснила:
- Насчет отвара... это матушка-барыня сама распорядились. Сказали, что, мол, есть сейчас Дуняша, наверное, не захочет. А вот пить, она сказала, ей очень нужно. Так что, ее благодари, не меня.

Дуняша как-то смущенно отвела глаза. А Полина снова подумала, что ее госпожа очень даже странная. Высечь девушку так сурово, и в то же время искренне сожалеть об этом, и заботиться о наказанной служанке...

- Так она, ну, матушка-барыня, все же простила тебя? – спросила она горничную.

- Конечно, простила, - живо ответила Дуняша. – Матушка-барыня назавтра... ну, после того, как все случилось... Она сама меня навестила. Осмотрела, ну... там, - она на секунду смущенно глянула в сторону Архипа, но поскольку тот весьма тактично сделал вид, что не понял намека, продолжила:
- И снова смазала чем-то таким, пахучим. А потом и спросила меня, как, мол, я себя чувствую, не надо ли мне еще один день отпуску, чтобы отлежаться, прийти в себя? Тут уж я не выдержала, и на колени перед нею бросилась. Просила, молила ее сызнова драть меня, как сидорову козу, только бы она, матушка, меня простила!

- И что сказала Алена Михайловна? – Полина все больше удивлялась поведению своей госпожи.

- Подняла меня с колен, положила мне руки на плечи и серьезно так посмотрела мне в глаза, - Дуняша серьезно посмотрела на Полину. А потом, смущенно, продолжила:
- Знаешь, у нее такой особый взгляд... Зеленым светится. Не знаю, как еще сказать, а Алена Михайловна иной раз так взглянет, как будто все видит, все-все, о чем ты думаешь! Нет-нет, от него не то, чтобы страшно... Но, кажется, что она и в самом деле тебя прямо насквозь видит!

Архим и Варвара, в подтверждение ее слов, кивнули головами. Дескать, и они знают, вот только вслух не говорят об этом. Полине, впрочем, тоже были весьма знакомы эти странные ощущения.

- Матушка-барыня посмотрела на меня эдак, и говорит: «Не волнуйся, Дуняша, я прощаю тебя!» - продолжила девушка свой рассказ. – А потом вздохнула тяжело и сказала: «И ты меня прости, если можешь...»

- И ты простила? – Полина спросила так, чтобы поддержать разговор, в общем-то, ничуть не сомневаясь в ответе.

- Ну, конечно! - Дуняша улыбнулась. – Она же не хотела меня обидеть! Обняла и приласкала. А еще она мне монетку подарила. Ихнюю, мериканскую. Ну, чтобы я не дулась на нее. Хотя, за что там дуться... Доллар называется. Серебряная такая, с орлом. Только орел там другой, не наш. Одно слово, мериканский. С одной головой, и крылья по-другому держит. Архип Иванович в той монетке дырочку пробил, и теперь я его всегда при себе на шнурке, рядом с крестиком ношу. Вот, посмотри!

И Дуняша вынула из-за выреза своего платья тонкий шнурок, показав Полине серебряную монету. Юная компаньонка матушки-барыни в ответ только и смогла, что удивленно покачать головою, дескать, вот ведь как все бывает!

Дальше Варвара свернула эту тему, переведя разговор в другое, куда как более спокойное русло. Но Полина, естественно, запомнила именно этот эпизод.

Чаепитие затянулось чуть дольше, чем предполагала Полина. Но все же, Варвара Петровна, наконец, заметила, что матушка-барыня весьма вежлива и терпелива, однако может быть недовольна тем, что «Полина-свет-барышня», как она сказала, крепко подзадержалась на чаях с прислугой. Полина вежливо улыбнулась, всем своим видом показывая, что вовсе не считает себя, крепостную девушку, кем-то отдельно-особенным от всех остальных, кто служит в этом Доме. А потом вышла из-за кухонного стола и предложила вымыть посуду за всеми участниками чаепития, обозначив себя как равную им. Однако, переглянувшись с домоправительницей, Дуняша сказала, что сама с этим справится, и тоже напомнила своей сверстнице о том, что матушка-барыня душою, конечно, добра и терпелива. И все же, испытывать пределы этого самого ее терпения вовсе не след. И ей, наверняка, стоит подняться наверх, не дожидаясь требовательного звонка, не давая хозяйке повода для выражения недовольства.

Полина кивнула в знак согласия, сказала, «Я побегу!», и спешно направилась в известном всей честной компании направлении, в барские апартаменты. По дороге она обдумывала все произошедшее за сегодня и рассказанное ей сейчас. Все, кто служит в этом доме, ей очень понравились. Кажется, никто из них не числил ее, крепостную, как некое «недостойное» существо. Никто и не думал ставить ей в вину ее «низкое» происхождение и как-то обижать новенькую. Скорее уж, ей сочувствовали и приняли ее как младшенькую, нуждающуюся в опеке, защите и помощи. А сама Полина...

Нет, ее госпожа-американка беспокоилась совершенно напрасно! Нет у Полины никакой такой спеси, ну от того, что она, вроде бы как, близка к самой матушке-барыне. Они-то вольные. А она, Полина, крепостная некоего господина Сергеева, поверенного Алены Михайловны. И даже сама матушка-барыня берет ее у него как бы «в наем». Так что, в этой части они со всей остальной прислугой вполне-вполне сродни друг другу. И даже те самые розги там, в малой библиотеке, одни на всех...

В это мгновение Полина поравнялась с дверью, в то самое место, где миссис Фэйрфакс определила наказывать своих слуг. Представила ту самую деревянную скамейку, стоящую в этой комнате у стены. Представила себе, как Алена Михайловна сечет Дуняшу. А потом вообразила себя на той же скамье. И сейчас, помимо страха, она ощутила странный интерес - каково же это, «вкусить премудростей лозы» от руки самой матушки-барыни?

Полина вздрогнула от таких мыслей, сглотнула, помотала головою, прогоняя морок, и постучалась в двери спальни своей госпожи.

- Входи, Полина! – раздался из-за дверей голос миссис Фэйрфакс.





* Человек, который, действительно, много знал. И не только о хлебе насущном. А истинное знание в "этой стране" остается безнаказанным далеко не всегда...

Правда — не такая важная вещь, чтобы её скрывать!

Макс Фрай

5.

Ее госпожа устроилась в кресле у камина и читала. Когда Полина несмело переступила порог, она отложила книгу, поднялась ей навстречу и, когда девушка подошла к ней поближе, положила свои руки на плечи своей крепостной компаньонки.

- Ну, dear Pauline, и как тебе мои слуги? – спросила она в обычной своей иронической манере разговора. – Ты познакомилась с ними?

Ну, конечно же! Она, естественным образом – или же сверхъестественным, всякое может быть! - все-все поняла, почему именно сейчас Полина так уж задержалась там, внизу. И, наверняка, миссис Фэйрфакс совершенно намерено не торопила ее своими нетерпеливыми звонками, давая своей компаньонке и время, и возможность наладить хорошие отношения с другими обитателями этого Дома, помимо своей непосредственной хозяйки.

- Познакомилась, - ответила Полина, - они... Они все очень хорошие! Очень добрые и душевные люди!

- Они приняли тебя? – зеленые глаза колдуньи снова как бы освещают ее изнутри. – Ну... как равную?

- Это Вы приказали им быть со мною вежливыми и внимательными, да? – догадалась Полина.

- Я попросила каждого из них принять тебя как достойную уважения. И попросила отнестись к тебе так, как они относятся у меня друг к другу, – каким-то очень серьезным тоном пояснила ее госпожа. – Я каждому из них вчера... ну, или позавчера, поведала твою печальную историю. И мне показалось, что они все отнеслись к ней с полным пониманием. Разве нет?

- Мне не на что пожаловаться, - искренне отвечала Полина. – Они действительно, хорошо меня приняли. Я думаю, они меня и дальше не обидят.

- Это очень хорошо, - зеленые глаза скользнули по ее лицу... и дальше вниз. Полине даже показалось, что ее госпожа потупила очи долу в сугубом смущении. Даже улыбка у нее сейчас именно такая... смущенная!

- И о чем же шла речь? – интересуется миссис Фэйрфакс. – Ну, там, внизу, на кухне. Где вы, судя по всему, - она демонстративно принюхалась, вовсе не стесняясь такого... э-э-э... несколько вульгарного мимического жеста, - пили иван-чай с брусничным листом, смородиной и мелиссой?

- Это так... ощутимо? – удивилась девушка.

- Это любимый сбор Глафиры, - усмехнулась ее госпожа. - Он, кстати, действительно, весьма недурен, и очень даже полезен для здоровья. Я иногда отдаю должное ее народному вкусу, хотя сама предпочитаю бергамот. Так все же, - она чуть строже сдвинула брови. Впрочем, на фоне улыбки это смотрелось скорее шутливо, чем угрожающе, - о чем это вы там болтали больше получаса? Небось, перемывали мне косточки, все до единой? Да? А ну-ка, признавайся!

- Мне немножко рассказали о Вашей доброте и благородстве, - Полина откровенно улыбнулась ей в ответ. – Ну, как и чем Вы помогли каждому из тех, кто у Вас служит, - пояснила она. – И, кстати, все они Вас только хвалили!

- Так-таки уж и хвалили? – кажется, миссис Фэйрфакс все более смущается? Да! И выглядит это удивительно и просто очаровательно! – Неужто ни у кого из них не было ко мне никаких претензий? И даже прибавки к жалованью никто не запросил? Удивительно! И даже как-то... не верится!

- Они благодарны Вам! – Полина постаралась произнести эти слова так, чтобы они прозвучали как можно убедительнее. – Даже Дуняша вспоминает о той монете, которую Вы ей подарили, и вовсе не обижается на то, что Вы ее...

- Ясно, - сказала миссис Фэйрфакс. А потом, тяжело вздохнув, мягко взяла Полину за плечо и повлекла за собою в сторону своей кровати. Уселась на нее сама и заставила свою крепостную компаньонку пристроиться рядом.

- Признайся, милая моя Полюшка, - сказала она, многозначительно нахмурив брови, - это ведь ты сама завела с ними разговор о тех самых розгах, что стоят у меня в соседней комнате в ожидании очередной жертвы, в роли которой, как тебе кажется, вполне можешь оказаться именно ты? А ведь они стоят себе там, в напольной вазе, мокнут в рассоле, тихо-мирно... И сами по себе совершенно никого не трогают, и даже женскую часть моей прислуги вовсе не смущают! Однако вот именно тебе они не дают покоя. Ведь даже Дуняша, которой, кстати, было изначально поручено следить за их наличием и готовностью к применению - она же и единственная, кого они реально коснулись, причем, коснулись эдак... достаточно строго! Так вот, даже она ничего не имеет против. Дуняша ничуть на меня не обижена, и никаких претензий ко мне не имеет. И ты сама же в этом удостоверилась. Так?

- Так, - тихо откликнулась несколько смущенная девушка. – Я... действительно боюсь их. Каждый раз, проходя мимо той комнаты, соседней с Вашей, где стоит эта... скамья... я вся трясусь от страха!

- Тебе не нужно бояться, - сказала ей в ответ миссис Фэйрфакс. - Я же обещала, что не стану применять к тебе это жесткое средство без твоего согласия. И я вовсе не горю желанием причинять тебе хоть какие-то страдания.

- А что Варвара Петровна или Архип Иванович? Неужто и они тоже нуждаются в чем-то подобном? - Полина произносит эти слова и сама даже удивляется... нет, не своей собственной смелости. Скорее уж тому, что ей фактически дозволено произносить столь дерзостные речи! – А уж Дуняша... Бедняжечка!

- Если ты обратила внимание, - каким-то очень мягким тоном, и все же почти что наставительно-нравоучительно заметила ее взрослая собеседница, - ни Архип, ни Варвара не жаловались на то, что я наказала их таким особым образом. Ибо ничего подобного с ними не случалось, и я надеюсь, очень надеюсь, что и не случится никогда. А вот Дуняша...

Миссис Фэйрфакс вздохнула, а потом почему-то взяла Полину за руки и как-то странно сжала ее пальцы. Не больно, почти приятно. Хотя, наверное, она хотела просто обозначить этим самым жестом свое внимание к девушке. Или же привлечь ее сугубое внимание к своим словам.

- Насчет Дуняши, если честно, мне до сих пор стыдно, - сказала она. – Как будто ребенка обидела, да еще и ни за что... Не стоила та статуэтка ее слез. Да и не только слезы там были...

Она нахмурилась.

- Вы рассердились на нее за то, что она разбила вещь, которую Вам когда-то подарили на память? – Полина знала, что сейчас говорит вещи, которые могут обсуждать только близкие люди, но отчего-то вовсе не посчитала это для себя бестактным. Хотя говорить о чем-то подобном с кем-то из ее прежних хозяев... Да такое и в страшном сне ей присниться не могло!

Но в этом новом Доме, кажется, ей было позволено даже это.

- Это была очень милая вещица, - как-то задумчиво произнесла ее госпожа. – Фарфоровая статуэтка, балерина, как бы застывшая на смене позиции, в движении, исполняющая flic-flac*. Ее мне подарила моя подруга, которая...

Здесь миссис Фэйрфакс замолчала и отвела свой взгляд, а потом и вовсе выпустила из своих рук пальцы своей компаньонки.

- Вы с нею расстались, да? – спросила Полина.

- Она осталась там, в Париже, - ответила эта странная зеленоглазая женщина. И добавила чуть слышно. – На кладбище Пер-Лашез. Холера.

- Вы ухаживали за нею? – Полина как-то машинально сама потянулась к ладоням своей госпожи и сжала ее пальцы ответным доверительным движением.

- Да, – подтвердила ее визави. А потом сказала нечто, от чего у Полины заныло сердце. – Ты знаешь, холера... очень некрасивая болезнь. И тот, кто заразился ею... В общем, ему, порою, бывает весьма неловко от того, как это все происходит. Но я была с нею до самого конца. И даже жалела, что сама не заразилась, и не умерла вместе с нею. Так мне было бы много легче...

- Тогда понятно, отчего Вы были с Дуняшей столь суровы, - попыталась оправдать ее юная собеседница. – Это ведь был последний знак памяти о той Вашей подруге.

- Ты знаешь, Полина, - похоже, что миссис Фэйрфакс хочет рассказать ей нечто значимое, - то, что Дуняша разбила эту статуэтку... В общем, я благодарна ей за такой урок. Мне удалось понять, что память о человеке состоит вовсе не в предмете, который он когда-то держал в своих руках, и который когда-то был подарен им тебе. Она, эта память, там у нас, внутри, - ее госпожа, кажется, и впрямь делится с нею чем-то сокровенным. И говорит она искренне и очень серьезно. – На самом деле, память о тех, кто ушел, всегда с нами. А то, что было нам подарено...

Миссис Фэйрфакс улыбнулась.

- Я знаю, что Дуняша носит мой подарок, как медальон. Как своеобразный талисман, на счастье и удачу. Это очень хорошо. Главное, что она уже не обижается на меня. И вовсе не испытывает страха перед... – она махнула рукой в сторону двери, и Полина опять зябко поежилась, поняв, что речь снова идет о розгах в соседней комнате.

Ее собеседница вздохнула, заметив сей непроизвольный жест своей визави, и огорченно покачала головой.

- Так нельзя, милая моя Полюшка! - сказала она самым серьезным тоном. – Тебе не стоит пугаться таких мелочей. Моя компаньонка должна иметь крепкие нервы! А значит...

Она усмехнулась.

- Придется принять меры, - она подмигнула девушке и спросила с какой-то странной интонацией, то ли с неким условным сочувствием, то ли просто с интересом:
- Скажи мне, Полина, ведь все дело в том, что этот подлец, твой бывший управитель, просто запугал тебя сегодня утром, ведь так?

- Да, наверное, - кивнула девушка, - я даже боялась войти в этот Ваш Дом...

- Могу себе представить, - вздохнула миссис Фэйрфакс. И потом сказала нечто странное:
- Между прочим, я хотела показать тебя врачу. Поэтому...

Здесь она усмехнулась и как-то очень уж хитро подмигнула своей компаньонке.

- Собирайся! – сказала она самым решительным тоном. – Сейчас мы с тобою поедем в город и навестим одного эскулапа!





*Flic-flac - одно из стандартных движений балерины, исполняется, стоя на одной ноге, другая выполняет взмахи, касаясь опорной ноги.

Комедия дель арте - душа напополам,
Уносит адский ветер занавес и хлам.
В кружке алюминиевой дно или вино,
Я убегу из дома, теперь мне всё равно!

Комедия дель арте - любовь, и кровь, и смех,
Рогатые кентавры, ненастоящий снег,
Жестокость или нежность, картонная луна,
И я не буду прежней, глотнув ее сполна!

Ольга Арефьева



6.

- Успеваем! – миссис Фэйрфакс взглянула на циферблат своих миниатюрных карманных часов, удовлетворенно кивнула головою и захлопнула их крышечку, на которой был выложен ярко-зелеными ограненными камнями эффектный узор. Полине показалось, что глаза ее госпожи в то же самое мгновение сверкнули зеленым, как самоцветы.

- Еще без четверти шесть, - пояснила свою мысль молодая женщина. – Полагаю, даже если мы чуть-чуть запоздаем, он нас все равно примет!

- Вашей милости виднее, – заметила девушка и тяжело вздохнула.

Они всю дорогу ехали «на рысях», в коляске, с Архипом на козлах в роли кучера. Причем, ее хозяйка как-то уж очень нетерпеливо подгоняла возницу: «Архип Иванович! Поспешай!» Впрочем, Архип и так уж старался изо всех сил. Но все же, «поспешать» на московской улице, где передвигались по своим важным делам множество громоздких конных экипажей, ему было очень непросто. И все-таки, их многоопытный возница справился, доставил и госпожу, и ее юную компаньонку по адресу столь необходимого им медика.

- Тпру! – произнес Архип, останавливая экипаж возле приоткрытой створки чугунных решетчатых ворот в заборе, окружавшем большое здание, явно богатой постройки, с какой-то вывеской на стене возле бокового подъезда.

- Ты помнишь, что именно и как тебе нужно сказать? – спросила у Полины миссис Фэйрфакс, после того, как Архип помог им сойти с подножки коляски на мощеный тротуар, и они с Полиной вошли внутрь чугунной узорной ограды, направляясь к подъезду, сбоку здания.

Полина вздрогнула и поежилась, вспомнив свои слезы, эти горькие слова, мол «За что же Вы меня так, матушка-барыня?!», адресованные безжалостной хозяйке, и это искреннее недоумение, а после и сочувственную улыбку со стороны той, кто сейчас сопровождает девушку в «шуточной экспедиции». Да-да, именно так и назвала сама госпожа их странную вылазку.

- Поверь мне, Полина, - говорила она перед выходом, утерев горькие слезы своей несчастной перепуганной компаньонки, - это будет очень весело!

- Разве? – девушка дрожала, вся в своих страхах и переживаниях, но ее госпожа, напротив, была полна какого-то странного, совершенно безудержного оптимизма.

- Не знаю, как ты, - говорила ее хозяйка, улыбаясь своей загадочной улыбкой, - а вот лично я собираюсь хорошенько развлечься. А для тебя, моя дорогая, это отличный повод напрочь покончить с одним из твоих страхов!

- Смеяться-то в любом случае станете Вы! – Полина произнесла эти слова самым жалобным тоном, на который оказалась способна. – А бояться-то придется мне! А вдруг Вы передумаете, и...

Девушка тогда недоговорила, но ее собеседница посмотрела на свою визави весьма укоризненно – казалось, что миссис Фэйрфакс даже обиделась на слова своей компаньонки, на это ее недоверие к ней.

- Полина, я ведь сказала тебе, зачем все это так необходимо надо! – заметила она, качая головою. – Да, мне действительно интересно и даже забавно понаблюдать со стороны за этой ситуацией. А вот тебе, Полина, крайне полезно все это проделать именно самой.

- Но все-таки... - Полина снова попыталась канючить, но ее госпожа нетерпеливым жестом обозначила свое... недовольство, удивление, даже укор... Все это вместе взятое, сразу-одновременно. А потом...

Зеленоглазая колдунья положила обе свои руки ей на плечи, и Полина сразу же почувствовала, что этот жест... Нет, он подчиняет ее воле жестокой и безжалостной хозяйки, вовсе нет! Скорее, этим прикосновением госпожа обозначает ей свое особое покровительство.

- Так нужно, - заявила ее госпожа самым серьезным и внушительным тоном, добавляя к звучанию своего голоса сверкание зеленых глаз. – И нужно это, прежде всего, именно тебе самой. Ничего не бойся. Я все время буду с тобою рядом, там, за дверью. А ты...

Миссис Фэйрфакс бесшабашно рассмеялась, а потом обняла испуганную девушку, затем чуть отстранила ее от себя и совершенно неожиданно поцеловала ее в носик. Полина вспыхнула и, засмущавшись, опустила очи долу.

- Извини, не удержалась! – казалось, что и сама ее госпожа почувствовала себя чуточку неловко. – Ты так очаровательно смущаешься! Да и пугаешься тоже весьма забавно! Знаешь, если ты будешь вести себя там точно так же, все пройдет у нас с тобою как надо! Я уже предвкушаю море удовольствия от нашего розыгрыша. Уверена, у нас с тобою все получится!..

- ... Ау, Полина! – миссис Фэйрфакс привела в чувство свою компаньонку, легонько ущипнув девушку за щечку (совсем не больно, с нежностью!), сразу же выведя ее из задумчивости. – Хватит уже пугаться! Мы уже пришли! Время действовать так, как мы с тобою договорились!

- Да, да... – чуть рассеянно отозвалась девушка, приходя в себя.

Они и впрямь уже стояли возле боковой двери, рядом с которой на стене располагалась табличка-вывеска, гласившая:





Посланников Иван Дмитриевич



Доктор медицины





Миссис Фэйрфакс постучала в дверь тяжелым медным кольцом дверного молотка. Им отворили почти сразу.

На пороге возник человек в белом фартуке, намекавшем на некую условную принадлежность сего странного персонажа к низшим слоям служителей медицины.

- Доктор уже не...

Он явно собирался отказать им в приеме, но завидев миссис Фэйрфакс, благоразумно замолчал на секунду и закончил свою мысль вовсе иначе:
- Доктор почтет за честь принять уважаемую госпожу мериканку!

Потом этот странный субъект согнулся в почтительном поклоне, сдвинулся-посторонился, приглашая их пройти в дом. При этом, левая рука сего медика-привратника замерла в таком положении, что ее ладонь сама собою полураскрылась, явно и недвусмысленно намекая на нечто вроде «А позолоти ручку, яхонтовая!». Естественно, «госпожа мериканка» не преминула положить в нее вожделенную монетку, достоинством в пятиалтынный. После чего провела вместе с собою свою покорную крепостную, справедливо полагая, что мзда, полученная этим продажным Фигаро, вполне компенсирует ему все и всяческие упреки совести. Ну да, той самой совести, что у него, возможно, и вовсе напрочь отсутствовала. Впрочем, денежная компенсация вполне себе работала и в отношении того условного «нечто», что у подобных типов ее иногда заменяет.

Как поняла Полина, миссис Фэйрфакс была здесь, в этом Доме медицины, отнюдь не впервые. А это, вне всякого сомнения, означало, что ее госпоже вполне знакомы и хорошо ведомы все местные правила, обыкновения и распорядки, а также способы их обхода и преодоления. Ну, и ценник вопроса ей, наверняка, тоже прекрасно известен.

- Доложите обо мне, Степан! – иронично-вежливым, и в то же время каким-то весьма требовательным голосом произнесла молодая женщина, и человек, понимающе кивнув головою, направился дальше по коридору, наверняка в сторону кабинета эскулапа, что был целью-объектом их сегодняшней вылазки.

Вот она, дверь кабинета врача. Степан постучался и, услышав слова «Войдите, открыто!», открыл-распахнул дверь наружу и объявил:
- Господин Доктор! – это слово он особым образом выделил. – К Вам пациентка... пациентки! – поправился он.

- Степан, я же говорил, что мы на сегодня уже закончили, - раздался довольно высокий, приятный мужской голос. – Я же приказал, никого больше не принимать!

- Даже меня? – с веселой обидой в голосе произнесла молодая женщина, еще стоявшая за порогом. – Это даже как-то уж крайне невежливо, с Вашей-то стороны, господин Доктор!

С этими словами миссис Фэйрфакс шагнула в кабинет врача, таща за собою перепуганную Полину, мимо слуги, который явно был весьма и весьма рад тому факту, что его посредничество ограничилось в этот раз всего одной фразой.

Хозяин кабинета оказался молодым человеком, явно младше тридцати лет, в пенсне, с усиками и щегольской бородкой «а-ла испаньола» на лице. Он явно собирался снять свой белый халат. Во всяком случае, врачебной шапочки на его голове уже не было. И вот этот визит как бы ставил на его планах отдохнуть от дел праведных-медицинских большой жирный крест. Возможно, даже красный и с полумесяцем.

Впрочем, он не слишком-то огорчился этому визиту. Не исключено, что указанная пациентка не была ему столь уж в тягость. Или же просто оплачивала свои визиты достаточно щедро. Во всяком случае, молодой человек запахнул свой врачебный халат и машинально закрепил его на завязки.

- Чем могу Вам служить в этот раз, госпожа Элеонора? – спросил он несколько ироничным тоном.

Полина поняла, что этот молодой человек, наверняка, уже испытал на себе некие особые шутки ее госпожи несколько раньше, и, возможно, не был от этого в восторге. А может, и наоборот... Во всяком случае, лицо у него было заинтересованное, и одновременно с этим весьма настороженное, будто он заранее ждал от нее какого-то подвоха.

Что же такого... оригинального устроила ее госпожа в этом кабинете в прошлый раз?

Тем временем, пока Полина обо всем этом размышляла, ее хозяйка пустилась в переговоры.

- Простите, мой дорогой эскалоп, - сказала она, добавляя в свою речь очаровательную нотку акцента (ну так, чуть-чуть, самую малость!), - что я позволить себе лишить Вас правА на заслуженный отдых. Но у менья ест дел, не терпЯщий разложения.

- Дорогая миссис Фэйрфакс! – врач как-то преувеличенно вежливо улыбнулся своей заявленной пациентке. – Право же, не стоит делать вид, будто Вы так уж плохо говорите по-русски. Но Вы явно хотите, чтобы я и в этот раз Вас поправил. Извольте, я снова исправляю Вашу языковую оплошность. Полагаю, Ваши дела вовсе не связаны с трупами. Ну, скорее всего, - он многозначительно усмехнулся, а у Полины почему-то от этой его шуточки по спине пробежал холодок. - А значит, Вы хотели мне сообщить о том, что эти самые Ваши дела не требуют отлагательства и никакое «разложение» здесь совершенно ни при чем. Я уж не говорю о том, что эскалоп это нечто вовсе не имеющее отношения к медицине, в отличие от меня...

Здесь этот самый эскулап, которого столь нагло «перепутали» с объектом приложения кулинарного искусства, снова усмехнулся и продолжил в столь же ироническом тоне.

- Хотя, в прошлый раз Вы сделали вид, что древнегреческий бог врачевания Асклепий и остолоп это одно и тоже, - сказал он. – Ну, с точки зрения Вас, как весьма недалекой американки, которая, как Вы изящно выразились, никогда и ничему толком не училась. Полагаю, в этот раз Вы все же повторяетесь в своих шутках.

- Ах, простите меня, дорогой последователь скало... оскало... ой, конечно же, Асклепия! – миссис Фэйрфакс очаровательно ему улыбнулась. – Я не есть знать русской язык так, как Вы. Будьте же ко мне... снисходительны!

Последнюю фразу этой реплики она произнесла уже вполне нормальным голосом, явно давая понять, что неудачная шутка отыграна сторонами, закончена и вовсе не предполагается к повторению. Было очевидно, что ее собеседника это вполне устроило. Наверняка, молодой Эскулап посчитал именно себя победителем в этой странной пикировке, а потому дальнейший разговор продолжил без иронии. Почти.

- Ну, как же я могу на Вас долго сердиться? – смиренный слуга Медицины был сама снисходительность. Во всяком случае, всерьез пенять своей гостье какими-то прежними своими обидами он явно не собирался.

Молодой мужчина сделал жест Степану. Тот ответил своему хозяину эдаким многозначительным кивком и вышел, прикрыв за собою дверь. Другим своим жестом молодой врач предложил своей гостье и сопровождающей ее помощнице присесть на стулья, стоящие возле его письменного стола. Молодая женщина и ее компаньонка охотно воспользовались этим любезным предложением. Сам хозяин кабинета присел за стол в свое кресло и посмотрел на них с этакой смесью интереса и иронии во взгляде.

- Так все же, в чем состоит Ваша просьба ко мне? – спросил он. – Чего именно Вы от меня хотите, уважаемая миссис Элеонора, для себя и для своей прелестной спутницы?

Врач взглянул на Полину с той же улыбкой, что и на ее госпожу, и даже обозначил нечто вроде поклона в ее адрес, впрочем, не утруждая себя вставанием. Девушка вспыхнула лицом, понимая, что этот жест обозначает сугубую иронию, впрочем, почти что доброжелательную.

- Для себя, слава тебе, Господи, ничего, - странно, но всякий акцент в речи миссис Фэйрфакс окончательно пропал. А общий тон ее голоса стал вполне деловым. – Но мне крайне необходимо, чтобы Вы, мой дорогой Эскулап, - надо же, она все-таки прекрасно знала, как правильно произносить и использовать это слово в контексте беседы! – незамедлительно осмотрели мою юную спутницу. И выдали ей по всей форме изготовленное заключение о состоянии ее здоровья, каково оно, и способна ли в связи с этим она к исполнению своих обязанностей, как домашнего, так и делового плана. Ну... и еще один документ, небольшой, но очень важный, лично для нее. Она Вам все расскажет сама, поверьте, это вовсе не сложно.

- Я должен ее осмотреть... – врач покачал головой в некотором условном сомнении, как бы призывая очаровательную собеседницу, склонную к шуткам и не всегда таким уж безобидным розыгрышам, уточнить свою просьбу.

- Да-да, осмотреть ее полностью, вплоть до... – очаровательной улыбкой чуть смущенного покроя миссис Фэйрфакс обозначила в том числе и интимный характер грядущего осмотра своей спутницы. Естественно, к вящему ее смущению.

Это явное стеснение Полина, конечно же, скрыть не сумела. Да и не старалась, тем более, что оно, наверняка, являлось частью задуманного ее госпожой представления, где самой Полине была уготована главная и самая драматическая роль. Впрочем, ее хозяйку это ничуть не смутило.

- Не волнуйтесь, с этой милой девушкой я все уже обговорила - сказала она, улыбаясь еще чуточку шире и очаровательнее, чем за секунду до этого, – она не станет Вам сопротивляться. Вы просто должны исполнить свои профессиональные обязанности. Корректно и соблюдая достоинство своей пациентки.

- Но время! – врач сделал нервное лицо, как будто он уже куда-то опаздывает. Но Полина поняла, что он просто сейчас напряженно пытается сообразить, в чем же состоит подвох, который всегда, по его явному и небезосновательному убеждению, имеется в словах и делах этой странной зеленоглазой американки. Во всяком случае, в тех из них, что обращены, конкретно, именно к нему. – На это все уйдет больше получаса!

- И прекрасно! – его собеседница прямо таки просияла лицом, как будто грядущие неудобства молодого врача доставляли ей особое изысканное удовольствие. – Я как раз успею пройтись по окрестным лавкам. Вернусь через полчаса, думаю, все Ваши э-э-э... манипуляции, – она смущенной улыбкой обозначила их, этих самых манипуляций, специфику, - как раз подойдут к концу, и я смогу забрать и девушку, и все необходимые бумаги. Кстати, мою протеже зовут Полина. А нашего Эскулапа, - эти слова были обращены уже к смущенной компаньонке, - следует звать Иваном Дмитриевичем. Счастлива вас познакомить!

- Но все же... – молодой человек все еще пытался вяло протестовать, сопротивляться ее напору, однако молодая женщина резко поднялась со стула и сделала безапелляционный жест, обозначающий, что лично она уже все за всех в очередной раз решила, и не собирается выслушивать никаких возражений против своего бесцеремонного поведения. После чего выложила дополнительный и почти что неотразимый аргумент финансового свойства.

- Плачу втрое! – сказала она, и молодой человек вынужден был, тяжело вздохнув, согласиться на ее условия.

После того, как миссис Фэйрфакс удалилась, доктор медицины Иван Дмитриевич Посланников провел Полину в другую комнату, где у него располагалась смотровая, и жестом предложил ей раздеться за небольшой ширмой. Что же, госпожа заранее предупредила ее о том, что на приеме у врача ей придется обнажиться полностью и исполнить все требования Эскулапа в части показа своего тела, без излишней стыдливости, ибо, как выразилась сама хозяйка, «Врачей, близких подруг и любимых мужчин не стесняются!» И, тем не менее, ей было крайне неловко, стыдно... Впрочем, она помнила, для чего именно все это делается, и о чем ей предстоит попросить молодого врача в итоге всех этих неловких и почти что унизительных процедур. И вот на фоне этой предстоящей просьбы – а ради нее, собственно, и затевалась довольно пикантная прелюдия этой странной и по большому счету весьма жестокой интермедии! – все эти врачебные манипуляции, при всей их кажущейся неловкости, казались сущей мелочью!

Выйдя из-за ширмы и встав около медика, она опустила очи долу и перестала прикрываться, вытянув руки по швам и выпрямившись. При этом, Полина почувствовала, что осматривающий ее врач весьма смущен. Девушка поняла, что он, так же, как и ее хозяйка, оценил красоту тела своей пациентки. От этого она почувствовала себя гораздо увереннее и уже почти что спокойно позволила медику сделать все, что нужно.

Иван Дмитриевич пальпировал ей грудину, потом выслушал ее этой странной латунной трубочкой с раструбом, холодной на ощупь, заставившей ее при первом прикосновении резко вздрогнуть и даже съежиться. Потом врач, уже почти не смущаясь, осмотрел ей горло. Затем высчитал пульс, задал множество вопросов насчет ее, Полины, самочувствия. И явно сделал какой-то свой вывод из ответов девушки.

Ну, а в конце осмотра, доктор, покраснев, предложил своей юной пациентке лечь на кушетке на спину, опустить ноги на пол и раздвинуть их, ничего не напрягая, как сказал смущенный Эскулап «Там, внутри...» Полина поняла, что это и есть та самая, интимная, как выразилась ее госпожа, часть осмотра. Ей тоже стало мучительно стыдно, однако она исполнила все его требования, позволив врачу осмотреть себя и там. При этом она, вся красная от неловкости ситуации, отрицательно ответила насчет сношений с мужчинами, а также насчет некоторых еще более некрасивых подробностей интимного плана. Наконец, врач позволил ей уйти обратно за ширму, разрешив девушке одеваться. Вот только попросил свою пациентку, когда она будет готова, зайти к нему в деловую, визитную часть кабинета. Потом молодой врач вышел, чтобы оформить заказанные ему бумаги.

Оставшись, наконец, одна, Полина быстро оделась, привела себя в порядок и только тогда сообразила, что именно теперь ей придется сказать молодому человеку вещи, которые, несомненно, должны были шокировать этого служителя Медицины куда вернее, чем обычный рутинный осмотр, даже с изучением интимных подробностей женского организма. У нее задрожали руки, она почувствовала себя почти как сегодня утром, когда шла в дом своей госпожи, вся в страхе, будучи уверена в том, что ее ждет жестокое истязание. И все-таки, она пересилила себя и зашла в визитную часть кабинета этого незадачливого Эскулапа.

Да, ему, в этот раз, явно не повезло. И с покорной рабыней, которая сейчас отыграет свою роль, запланированную ее хозяйкой. И с самой миссис Фэйрфакс, той странной зеленоглазой колдуньей, которая сейчас, наверняка, неумолимо приближается, чтобы войти вовремя и эффектно. И сразу поставить точку в этой странной постановке, той самой, которая вовсе не нужна ни самой Полине, ни этому симпатичному молодому человеку, но отчего-то совершенно необходима той, кто выступила ее заказчиком и антрепренером.

Зачем это нужно ее госпоже? Отчего миссис Фэйрфакс так жестока с этим молодым человеком? Полина терялась в догадках, но все же не посмела, не позволила себе выйти из роли, той роли, что была предписана ей, крепостной девушке, этим сценарием...

Молодой Эскулап, явно торопясь, дописывал что-то, сидя за столом. Впрочем, как Полина могла судить, глядя издали, со стороны, почерк его, несмотря на спешку, вопреки легендам о том, как пишут врачи, оставался вполне разборчивым, с красивым наклоном, весьма эффектный почерк образованного и хорошо воспитанного человека. Которого ей сейчас предстоит...

- Простите мне мою невежливость, - сказал он, в тот самый момент, когда несчастная крепостная в очередной раз предавалась своим внутренним страхам и переживаниям, - но Ваша знакомая... – он как-то очень уж жестко выделил иронией это слово! – нас едва представила друг другу. Еще раз отрекомендуюсь сам, без ее сомнительного посредничества. Меня зовут Иван Дмитриевич Посланников, я доктор медицины, - это, кстати, Полина хорошо запомнила, впрочем, похоже, врач просто обозначал свое вежливое внимание к весьма смущенной пациентке. - К сожалению, я вынужден снова испрашивать Ваше имя, прелестная незнакомка. Так уж потребно для изготовления документа о Вашем здравии, заказанного миссис Фэйрфакс. Пожалуйста, назовите мне его полностью, желательно вместе со званием.

- Меня зовут Полина Савельева, - откликнулась его визави.

- Простите, но я вынужден быть бестактным, - продолжил молодой врач, чуть более ироничным тоном. – Скажите мне, дорогая Полина Савельева, кем же Вы все-таки приходитесь госпоже Фэйрфакс? Без указания этого обстоятельства, изготавливаемый мною документ во многом утратит конкретность и, вполне возможно, станет и вовсе бесполезен для заказчицы. Так, кто же Вы ей, госпожа Савельева?

- Я вовсе не госпожа, - ответила Полина, и голос ее дрогнул. – Я... горничная миссис Фэйрфакс!

- И эта туда же, шутки шутить! – почти раздраженным тоном, вздохнув, произнес врач. – Ну, хватит уже Вам делать из меня дурака-то! Горничная, щеголяющая в туалетах от госпожи Лебур*! В платье и - пардон муа! – кружевном нижнем белье, купленном как бы не на Кузнецком мосту! Служанка, которая изъясняется изысканно-правильной русской речью! Госпожа Савельева, прекратите же меня разыгрывать!

- Я вовсе Вас не разыгрываю! – девушка, действительно уже одетая в вышеуказанный наряд, стоимость и место покупки которого доктор, сам явно не слишком богатый, тем не менее, определил совершенно точно, девушка с хорошо поставленной русской речью, смотрела на него сугубо серьезно, ибо говорила сейчас сущую правду. – Я крепостная поверенного матушки-барыни, господина Сергеева. Отдана ей внаймы, бессрочно, со всеми правами собственности.

- Что за... – молодой человек посмотрел ей прямо в глаза и осекся, так серьезен был взгляд той, кто сейчас говорила с ним.

Он поверил. И это, кажется, его потрясло. Во всяком случае, то, как он сейчас покачал головою, явно свидетельствовало именно об этом.

- Меня купили на распродаже челяди покойного хозяина моего, графа Прилуцкого, - пояснила Полина. – Госпожа Фэйрфакс теперь моя хозяйка. Она велела своему поверенному меня приобрести, и определила быть ей для личного услужения.

- Вот теперь-то я Вам верю, - как-то странно усмехнулся ее собеседник. – Подобные жестокие шутки с претензией на... разумность и даже некое такое извращенное... благородство...

Он недоговорил, снова покачал головою, задумался на секунду и, наконец, закончил свою мысль:
- Да, все это очень даже в стиле госпожи Фэйрфакс!

Он почти спокойно вписал имя и звание своей собеседницы в бумагу, которую до этого составил, потом приложил к ее нижней части личную печать врача, поставил подпись с красивой эффектной завитушкой, посыпал готовый документ песком, дождался, пока просохнет, стряхнул лишнее и протянул заказанное и исполненное той самой девушке, по поводу здоровья которой «госпожой мериканкой» был высказан такой интерес.

- Я весьма сожалею обо всем, что с Вами случилось, - тихо сказал доктор. – И все же, я надеюсь, что в ее доме Вам будет лучше, чем там, где Вас...

Кажется, он так и не решился произнести в полный голос слово «продали» или же «предали», но Полина примерно поняла суть того, что он почти прошептал. Ей стало очень стыдно от того, что с неизбежностью последует дальше. Но она отчего-то уже не могла остановиться. И только почти что со слезами на глазах слушала, как молодой и благородный врач говорит слова, которые, по его мнению, должны ее хоть как-то приободрить.

- Поверьте, Вы достойны самого лучшего, - сказал он, снова тяжело вздохнув, покачав головой в явном огорчении от всей этой весьма некрасивой ситуации и опустив свой взор. – Вы изумительно красивы и могли бы составить счастье любому мужчине. Пусть у Вас, милая Полина, все будет замечательно!

- Спасибо! – искренне ответила ему Полина. Она вновь покраснела. Но вовсе не от этой похвалы, которую трудно было назвать дежурным комплиментом, все-таки врач видел ее... э-э-э... полностью и во всех ее интимных подробностях. Девушке просто стало неловко от того, что сейчас ей все же придется говорить этому симпатичному молодому человеку весьма и весьма неприятные вещи.

Ей этого совершенно не хотелось. Вот теперь весь этот «милый розыгрыш», как назвала эту их совместную эскападу миссис Фэйрфакс, предстал перед нею совсем в ином свете.

Но она... обещала хозяйке исполнить свою роль до конца, и должна была теперь отыгрывать всю мизансцену в точности так, как было ей указано.





*Мастерская дамских нарядов на Кузнецком Мосту в доме Бекерса, принадлежавшая француженке Виктории Андреевне Лебур, известна с декабря 1804 года. Сама основательница сей торговой фирмы умерла умерла 30 апреля 1854 года, в возрасте 80 лет. Но дело торговли "дамским ассортиментом" продолжили ее потомки. Подробнее вопрос об истории модисток в Москве см., например, в книге Руденко Т. В. "Модные магазины и модистки Москвы первой половины XIX столетия", Центрполиграф, 2015 г.

С больными беседовать - каторжный труд,
Особенно с нашими!
Скорее помрут, но такого наврут,
Что лучше б не спрашивал...

Потаня (Светлана Мыльникова)
Сага боевых диагностов



7.

Полина тяжело, даже как-то обреченно вздохнула... и высказала то, что от нее требовалось по сценарию этого странного спектакля.

- Господин Доктор! – сказала она. – Я... я вынуждена напомнить Вам еще об одном документе, который хотела получить от Вас...

Девушка на секунду запнулась, и с трудом закончила:
- ...моя госпожа.

Крайние два слова она произнесла едва ли не через силу. И с раздражением, и даже какой-то обидой подумала о том, что миссис Фэйрфакс наверняка предвидела все это ее смущение и прочие эмоции, максимально эффектные, убедительные в своей естественности. Мысль эта была девушке крайне неприятна. Впрочем, в следующее мгновение, продолжение их бредового диалога отвлекло ее и заставило отыгрывать предписанную ей роль спектакля точно так, как это предполагалось изначально.

- Я Вас слушаю! – молодой Эскулап был сама любезность.

- Предыдущий управляющий, отправляя меня к госпоже Фэйрфакс, снабдил меня рекомендательным письмом, - Полина высказала все это сбивчивым голосом, краснея и пряча глаза от своего весьма благородного и доброжелательного собеседника. И она все сильнее испытывала чувство стыда от того, что была вынуждена делать. Вернее, говорить...

- Ну что же, - молодой мужчина, уже снявший белый халат, всем своим видом подтвердил правильность этого обычая деловой практики, - с его стороны это было не лишено определенного смысла.

- В нем меня отрекомендовали как особу, склонную к неповиновению, строптивую и склонную к неподчинению воле своих владельцев, - Полина почти буквально процитировала строки, написанные тем самым мерзавцем. Да-да, она их запомнила! На всю жизнь! - Управляющий рекомендовал меня...

Полина на секунду замолчала, справляясь с волнением, а после продолжила.

- Он рекомендовал отправить меня в полицейскую часть и подвергнуть там сечению розгами. Для внушения покорности новой владелице, - Полина знала, что сейчас говорит сущую правду, причем правду вполне для нее уже безопасную, ну, если, конечно, верить исходным заявлениям самой миссис Фэйрфакс! И теперь девушка, с трудом выдавшая из себя финальные слова своего монолога, ожидала бури негодования со стороны своего благородного собеседника.

И буря грянула...

- И что, неужели миссис Фэйрфакс поверила во всю эту злобную чушь?! – кажется, врач уже полон возмущения. Впрочем, это было вполне ожидаемо... И Полина продолжила.

- Матушка-барыня пожелала узнать, сколько ударов, максимально, я смогу выдержать... без вреда для здоровья, - девушка произнесла эти слова уже чуть не плача, но почти твердым голосом. Будто приговоренная к чему-то ужасному, старающаяся не подать виду, как ей страшно. Желающая сохранить свою достоинство даже в такой отвратительной ситуации. – Так, чтобы это было высказано... с точки зрения медицины...

Вот сейчас Полина опять-таки говорила чистейшую правду! Ее госпожа произнесла именно эти слова! Правда, в несколько ином контексте...

- Госпожа Фэйрфакс сказала так: «Чтобы соблюсти все местные обычаи, и в то же время не выйти за пределы гуманизма», - Полина и в этот раз позволила себе абсолютно точную цитату из речи своей хозяйки, снова не уточнив контекст произнесения ею указанных слов.

- И это она называет гуманизмом?! – врач, сидящий за столом напротив девушки, говорящей столь страшные вещи, совершенно неприемлемые и нетерпимые для нормального человека, был полон искреннего гнева и возмущения. – Да с чего это она вообще взяла, что у нас в России есть такой бредовый обычай, истязать ни в чем неповинных, только что приобретенных слуг?!

- Я сказала ей об этом, - Полина по-прежнему говорила правду, причем оглашала в точности то же самое, что она же сама и высказала своей госпоже, пытаясь уклониться от данного ей поручения. Вот только тогда она вовсе не преуспела в защите своей позиции. А сейчас те же ее слова работают совсем иначе!

- И что же ответила наша «госпожа американка», дочь «цивилизованной белой нации»? – тон благородного медика был полон сарказма.

- Что обычай торговать белыми людьми это не меньшая дикость, но это здесь никого не смущает. А значит, и наказание только что купленной служанки на съезжей, для внушения почтения к новым господам, не лишено смысла. С точки зрения местной православной публики.

Полина еще раз высказала в точности то, что ей самой некоторое время тому назад заявила ее госпожа, прямо по дороге сюда, убеждая в необходимости всего этого спектакля. И снова девушка вынужденно умолчала о той убийственной иронии, с которой ее госпожа произносила все эти слова, оскорбительные для слуха цивилизованного человека. Впрочем, для того, чтобы полностью обозначить эту презрительную интонацию, уточнить эмоциональную оценку всех мерзостей рабства, нужно было быть самой госпожой Фэйрфакс! Увы, даже гениальной актрисе это оказалось бы не под силу!

Поэтому Полина смогла обозначить только одну эмоцию. Исключительно свою. Она опустила очи долу, испытывая мучительный стыд от того, что она вынуждена говорить все это своему собеседнику, современному благородному молодому человеку, вызывая у него вполне обоснованную ответную реакцию, а именно, искренний гнев и возмущение.

- Она... Она оскорбляет мою Родину! – молодой врач был полон искреннего возмущения. – Это все... возмутительная ложь!

Увы, если не все, то многое, из высказанного Полиной, пока что всю дорогу оказывалось чистой правдой. Поэтому девушка просто пожала плечами, все еще не поднимая глаз на своего негодующего собеседника.

- Итак, - лицо молодого человека выражало неподдельное возмущение всей этой дикой историей, - эта Ваша «госпожа» желает, чтобы я своей рукой подписал количество ударов по телу... прекраснейшей из российских девушек, той, которую я только что... осматривал?

- Количество ударов, сверх которого меня не смогут наказать в полиции, - тихо, почти шепотом произнесла Полина. Ей было действительно, мучительно стыдно уже отыгрывать эту роль, но она все еще находила в себе силы придерживаться согласованного сценария. – Матушка-барыня сказала, что никто из полицейских не рискнет выдать крепостной сверх того, сколько дозволит дипломированный доктор.

- Какое трогательное доверие к силе медицины! – воскликнул молодой человек. - Тогда извольте же! Я и напишу, и подпишу! Прямо сейчас, не откладывая!

Он выдвинул ящик письменного стола, вынул оттуда свежий бумажный лист, и с грохотом задвинул его обратно. Затем положил бумагу перед собою, взял перо и сразу же, быстро, нервным движением обмакнул его в чернильницу, разбрызгав несколько капель ее содержимого наружу. А потом начал писать, быстро-быстро. И почерк его стал чуть менее аккуратным.

На оформление обещанного документа у молодого врача ушло совсем немного времени. Всего минут через пять, Полина держала в руках еще одно заключение того же рода, но расписывающее состояние ее здоровья, совсем в иных тонах. В тексте сего документа, подробно обосновывался конечный, четкий и недвусмысленный вывод о том, что Полина Савельева никакому телесному наказанию в принципе не подлежит, «ввиду общей слабосильности и опасности подобного воздействия для ее жизни». За той же подписью и с приложением оттиска такой же печати, как та, что давно уже отметилась-покрасовалась и на первой бумаге. А молодой человек при этом взирал на свою визави с чувством глубочайшего удовлетворения блестяще исполненным долгом. Ну, долгом в некоем общем моральном смысле.

В этот самый момент, в дверь постучали. Не громко, а так, чисто символически. И сразу же после этого условно-акустического жеста предупредительной вежливости, дверь отворилась, и в кабинет вошла та самая «любительница гуманизма», что затеяла весь этот спектакль. Она явилась собственной персоной к самому финалу спланированного, рассчитанного и реализованного действа, разыгранного ею как по нотам. Лицо ее обозначало крайнюю степень удовольствия от всего происходящего.

- Ага, вот и бумаги поспели! – констатировала факт прекрасная авантюристка, подходя к Полине и совершенно бесцеремонным жестом отбирая у нее свежеоформленный документ.

С текстом заказанной и полученной бумаги она ознакомилась весьма бегло, странно хмыкнула, иронично взглянула на медика. При этом, молодой человек напряженно молчал, причем, обозначая это свое специфическое бездействие максимально презрительным выражением на лице. Но адресат его жесткого мимического жеста просто прищелкнула пальцами, и тоже, не говоря ни слова ему в ответ на молчаливое презрение, протянула руку к своей помощнице по бытовому существованию и ассистентке по этому спектаклю, требуя выдать ей и предыдущий экземпляр. Полина, все также безмолвно-покорно, повиновалась своей госпоже.

Просмотрев переданное ей, госпожа Фэйрфакс коротко усмехнулась, и совершенно бесцеремонно уселась на стул, вовсе не спрашивая на то никакого согласия у хозяина кабинета, одновременно простым коротким жестом приказав Полине сделать то же самое и рядом. Девушка, естественно, исполнила ее распоряжение, по-прежнему молча.

- Как интересно! – она обратилась к врачу, как и прежде, взиравшему на нее из-за стола с сугубым презрением во взгляде. – Я просто не верю своим глазам! Передо мною сразу две бумаги. Написанные одним и тем же Эскулапом, – надо же, в этот раз она снова совершенно правильно произнесла имя древнеримского бога-покровителя медицины! Кто бы мог подумать, что такое возможно! – Об одном и том же лице, в одно и то же время. В одной из них, лицо, которое осмотрел дипломированный медик, объявляется здоровым во всех отношениях. А в другой бумаге, то же самое предъявленное ему лицо, тот же самый врач объявляет страдающим множеством заболеваний, от порока сердца до склонности к эпилептическим припадкам.

- И что с того? – лицо молодого врача почти закаменело в условной маске еле сдерживаемой ярости по отношению к этой странной и вопиюще безжалостной собеседнице.

- Полина, - миссис Фэйрфакс повернулась к девушке, - у тебя часто болит сердце? Бывают припадки, когда ты себя не контролируешь, падаешь на пол и бьешься в конвульсиях? Отчего же ты все это скрыла от меня? Я бы трижды подумала о том, брать ли тебя к себе на службу... Да и вообще, наверное, воздержалась бы от столь сомнительной покупки.

- Я вполне здорова, - заявила Полина, уже вся красная от стыда. Она была готова расплакаться, но ее госпожа по-прежнему оставалась неумолима в своем желании довести до конца весь этот жестокий спектакль.

- Вы слышали? – миссис Фэйрфакс обратилась к раздраженному молодому человеку. - Это значит, что некто, - она особым образом, весьма иронично выделила сие неопределенное местоимение, - совершил должностной подлог. Или же мошенничество. Деяния, крайне неэтичные. И даже, возможно, противозаконные. Полагаю, если об этом узнают представители властей, у некоего Эскулапа возникнут определенные проблемы.

- Я не боюсь ответить за свои дела, - молодой человек многозначительно усмехнулся. – А вот Ваша репутация... Если кто-нибудь узнает, что представительница цивилизованной американской нации собирается истязать русскую девушку... Знаете, меня уж точно никто не осудит за желание спасти свою соотечественницу от всей этой омерзительной жестокости!

- Ни обращенной к Вам просьбой о медицинском освидетельствовании здоровья моей служанки, ни своим, теоретически возможным, обращением в полицию, насчет ее, служанки, телесного наказания, я не нарушаю ни законов, ни обычаев столь любезного Вашему сердцу «Отечества», - это слово миссис Фэйрфакс произнесла с отчетливой изысканной иронией в своем нежном голосе. И добавила нечто... весьма и весьма жестокое и оскорбительное для слуха ее патриотичного собеседника. – Между прочим, эта Ваша соотечественница, в полном соответствии с законами Вашего «Отечества», будучи белой и православной, принадлежала графу Прилуцкому как вещь. После его смерти, эти же законы дозволили выставить сию белую невольницу на торги. На аукционе ее приобрел мой поверенный, опять-таки не нарушив этой сделкой ни слова, ни буквы, ни единого предписания этих самых законов. И, наконец, мой поверенный, оформив соответствующий договор, в полном соответствии с Вашими законами, отдал эту милую девушку мне в личный наем, со всеми правами собственника.

- Вы могли... отпустить ее на свободу! – с горечью произнес молодой врач, явно не в силах возразить на эту безупречную иезуитскую логику нечто дельное. – Вам, с Вашим-то состоянием, это вовсе ничего не стоило!

- Вот здесь Вы в корне неправы, - самым спокойным тоном возразила ему молодая американка. - Эта девушка была приобретена для меня за три тысячи рублей серебром. Полагаю, вся Ваша практика стоит несколько дешевле.

- Как же Вы, янки... неприятны, - молодой человек явно заменил эпитет, но сохранил откровенно презрительную интонацию в своем голосе. – Все Вы так и меряете на деньги. На этот самый, «презренный металл»!

- Вовсе нет! – миссис Фэйрфакс весьма очаровательно улыбнулась, но ее слова, сказанные при этом, прозвучали почти оскорбительно. – Дело отнюдь не в деньгах. Просто мне очень нравится жить в России и пользоваться этой уникальной возможностью. В какой еще стране, всерьез претендующей на звание цивилизованной, можно на вполне законном основании обладать очаровательной и неплохо образованной белой рабыней? Чувствовать неограниченную власть над нею, гарантированную мне законами этой Страны! Поверьте мне, это совершенно уникальные, непередаваемые словами ощущения!

- Господи, какая мерзость... – казалось, что ее собеседник с трудом удержался от плевка в сторону своей изящной визави. – Так Вы... решили удовлетворить свои садистические грезы, презренные желания мерзостной рабовладелицы, мечтающей подвергнуть эту несчастную девушку самым гнусным истязаниям! Да Вы просто чудовище!

- Я всего лишь размышляла вслух о возможности воспользоваться особой услугой местной полиции, которую она охотно оказывает здешним господам, - тон госпожи Фэйрфакс оставался по-прежнему весьма изысканным, но Полина уже была готова вскричать: «Хватит! Не надо больше! Довольно этого фарса!» Ей уже казалось, что каждое слово ее хозяйки хлещет наотмашь по душе их собеседника, как кнут или плеть. Да и ее собственная душа, душа той самой крепостной девушки, о которой вела речь «госпожа мериканка», страдала сейчас ничуть не меньше! Но миссис Фэйрфакс по-прежнему расчетливо играла свою роль, и девушка была вынуждена выслушивать ее реплики, одну за другой. – Поэтому местным рабовладельцам вовсе нет нужды самим наказывать своих крепостных рабов. К их услугам опытные профессиональные палачи, пардон, экзекуторы. Один визит к ним, и девица будет как шелковая еще много дней подряд! Очень удобно, и даже бесплатно, что немаловажно, согласитесь! И все это в рамках действующих законов Вашего «Отечества», которые санкционируют все это, как необходимые и желательные мероприятия по поддержанию традиционного для этого самого «Отечества» порядка!

- Дрянь! – у молодого человека непроизвольно сжались кулаки. Он бросил на молодую женщину взгляд, уже полный вполне искренней ненависти. – И у Вас хватает совести этой самой услугой пользоваться!

- Ну, а чем же, по-Вашему, я хуже обычных рабовладельцев этой страны? - кажется, его эмоции госпоже Фэйрфакс вовсе не безразличны, а напротив, доставляют странное извращенное удовольствие! - Чем заботиться заготовкой розог и собственноручно "отмахивать лозою", не легче ли обратиться к услугам профессионалов, которым привычны подобные... э-э-э... "упражнения" на бессловесных, хотя, наверняка, отнюдь не безгласных, ну, в ходе указанных процедур, телах? Вы не находите?

- Довольно! - не выдержала Полина. - Хватит!

Она смотрела на свою госпожу со слезами на глазах, в полном отчаянии от ее немыслимой жестокости.

- В чем дело, Полина? - кажется, этот ее взгляд хозяйку вовсе не впечатлил. - Разве тебе есть чем меня упрекнуть? Ты голодна? Раздета и разута? Тебя оскорбляли, били, издевались над тобой?

- Нет... - Полина отрицательно покачала головой. И все же попыталась что-то добавить, хотя и безуспешно:
- Но Вы...

Голос у девушки прервался. Она едва не плакала от обиды и отчаяния. И, естественно, благородный врач тут же поспешил ей на помощь.

- А то, что Вы собираетесь унизить ее этим истязанием, это, как бы, по-Вашему, даже и вовсе не повод к огорчению, так? - в голосе у молодого человека уже нет ненависти. Скорее, просто едкая горечь, в гремучей смеси с презрением и омерзением, как от чего-то немыслимо гадостного. А еще в его словах все еще сквозит искренняя жалость к той девушке, что сейчас сидит перед ним вся в слезах, рядом со своей госпожой, истязающей ее всеми этими отвратительными рассуждениями. - И я, по-Вашему, что, должен был всю эту мерзость одобрить?

- Разумеется, нет, - в этот раз миссис Фэйрфакс сказала это несколько иным тоном, почти без иронии в голосе. Но тут же разъяснила:
- Дело в том, что вопрос наказания этой девушки находится вовсе не в Вашей компетенции. Вам, любезнейший Иван Дмитриевич, должно было всего лишь определить максимальный предел этого теоретически возможного наказания для моей служанки. А вот наказывать ли ее, или же нет, и как именно наказывать... Это решать вовсе не Вам.

- То есть... - молодой человек уже был чуть ли не в ужасе. Полина, кстати, тоже.

- Теперь пределы возможного наказания для моей Полины придется определять мне самой, - как-то слишком уж громко, скорее притворно, вздохнула ее американская госпожа. - Увы, раз уж наука отказывается помогать мне в решении этого вопроса, мне самой придется определять количество ударов. И сколько же мне теперь назначить моей бедной девочке... Двести... Или же все триста розог... Я даже не знаю. Впрочем...

Она усмехнулась. А после, повернувшись к чуть не плачущей девушке, широким жестом протянула Полине оба документа, разница в которых стала поводом для этого ее эффектного выступления.

- Выбирай! - заявила она то ли торжественным, то ли провокационным тоном. - Пускай из этих двух бумаг останется только одна, на твой выбор! Если ты пожелаешь полностью обезопасить себя от возможного телесного наказания, выбери ту из них, где ты врачом отрекомендована как насквозь больная. Если же ты доверяешь мне себя полностью и безо всяких оговорок, ты выберешь ту, где указано, что ты вполне здорова. Я жду.

Девушка, с лицом, искаженным от стыда и обиды, дрожащими пальцами выхватила один из предложенных ей документов и разорвала его на несколько частей. Потом скомкала их, как снежок, и... на секунду замерла, не зная, что же ей делать с этим мусором дальше. А после, отбросила-отшвырнула его в сторону обратную от направления к ее госпоже. Бумажный комок ударился о стену и несколько откатился от нее.

И сразу же после этого гневного протестного демарша, юная крепостная выхватила из рук своей госпожи вторую бумагу, Развернула ее перед нею так, чтобы та, кто все время издевалась, то ли над молодым врачом, то ли над самой девушкой, воочию, точно и безошибочно удостоверилась в только что сделанном ею выборе.

- Вот! - воскликнула она. - Я выбрала! Я здорова, можете не сомневаться! И если хотите, то Вы можете меня отправить в полицейскую часть незамедлительно! И пускай меня там высекут, до крови, до полусмерти, как Вы прикажете! Пусть! Только, ради всего святого, что у Вас еще осталось в душе, прекратите издеваться над этим благородным человеком! Довольно уже оскорблений! Мне стыдно за Вас! Понимаете? Стыдно!

- All right! - неожиданно серьезно, и каким-то очень уж спокойным тоном прознесла адресат столь искренней и гневной речи. - Отныне я буду считать тебя физически здоровой. Насчет твоего душевного здоровья, разумеется, есть вопросы. Впрочем, ответы на них я, наверняка, найду и без помощи нашей уважаемой медицины. Я так поняла, что ты желаешь незамедлительно прервать наш визит. И жаждешь переговорить со мною наедине. О многом и серьезном. Так?

Полина поняла, что позволила сейчас себе дерзость на грани оскорбления в адрес своей госпожи. А может быть, ее странная хозяйка восприняла эти слова как-то иначе. Кто знает... Во всяком случае, вот прямо сейчас никакого оскорбленного или обиженного выражения на ее лице и в помине не было.

- Простите... – пролепетала перепуганная девушка. – Нам, кажется... И впрямь, лучше уйти отсюда поскорее.

- Не вижу поводов к возражениям с моей стороны, - как-то уж очень спокойно, преувеличенно бесстрастным голосом заявила ее госпожа. Все это прозвучало как-то неожиданно и весьма контрастно ко всем ее предыдущим ироническим эскападам. – Документ об истинном состоянии твоего здоровья нами уже получен, врач, как я понимаю, не имеет возражений в части того, чтобы ты у меня служила. В таком случае, нам с тобою действительно стоит откланяться.

Крайнюю фразу она высказала уже весьма многозначительным тоном. Потом встала-поднялась и коротким жестом заставила свою трепещущую компаньонку последовать ее примеру. А после забрала у нее выбранную ее крепостной вышеупомянутую бумагу и, сложив сей документ вдвое, спрятала его в свой ридикюль.

- Кстати, - она усмехнулась, вновь весьма выразительно заглянув в глаза молодого врача. За время этого короткого визита, который, откровенно говоря, трудно было назвать дружественным, она умудрилась довести его до белого каления раз двадцать, если не больше! – я полагаю, пришло время оплатить счет!

Она положила на стол заранее выписанный чек. Врач, не вчитываясь в содержание сего финансового документа, разорвал его на мелкие кусочки, и так же, как незадолго до этого сделала Полина, скомкал его и бросил в сторону. Свежеприготовленный бумажный комок, ударившись о стену, отскочил, и там, на полу, составил компанию первому.

- Ваши деньги, как и Ваши слова, суть грязь и зло, - сказал он. – И я их не приму. В этих бумажках, производных от Вашей мерзости, я не нуждаюсь.

- Хм... Это несколько опрометчиво с Вашей стороны, - заметила его собеседница. – И это все, что Вы хотели бы мне сказать на прощание? Как вежливо!

- Насчет вежливости, - усмехнулся ее неоднократно оскорбленный собеседник, - боюсь, Вы ее недостойны ни от меня, ни от этой несчастной девочки! – он указал глазами на дрожащую крепостную.

- Жаль, - странно, но в этот раз, казалось, будто миссис Фэйрфакс говорит достаточно грустным тоном. Неужели она действительно, уже и впрямь сожалела обо всем, сказанном и сделанном ею? Самое время! – Очень жаль. Я полагала, что мы расстанемся без взаимных обид, и вовсе не в столь дурном настроении!

- Вы знаете, - сила горечи в голосе молодого врача достигла величины порядка ста хинных единиц, – я сейчас весьма сожалею о двух вещах.

- Каких же? – в голосе его собеседницы зазвучал неподдельный интерес.

- О том, что я не имею сейчас возможности выкупить у Вас эту несчастную девочку. Чтобы избавить ее от Вашей жестокости. И еще о том, что Вы, к моему глубокому сожалению, все-таки дама. И я не могу, по причине Вашего пола, вызвать Вас на дуэль!

- Я, право, весьма польщена! – странно, но миссис Фэйрфакс искренне улыбнулась, как будто и впрямь была очень довольна этими словами своего разгневанного визави. – Мне никогда еще не делали столь изысканного комплимента!

Она рассмеялась, и кажется, почти искренне. А потом...

Она усмехнулась вовсе иначе, уже как-то грустно и почти серьезно. И сказала то, что заставило Полину судорожно вздохнуть. В удивлении, почти что в испуге.

- Увы, я Вам действительно не ровня. В отличие от Вас, дорогой Иван Дмитриевич, я не имею в своем семейном прошлом нескольких поколений предков, состоявших в потомственном дворянстве, обретших свое высокое достоинство под знаменами великих государей, перекраивавших Европу, - сказала ее хозяйка этому благородному молодому человеку. – Поэтому, дуэль с Вами, будь я мужчиною, была бы для меня высокой честью! Но Вы, в этом случае, вряд ли бы удостоили своим вызовом человека, едва-едва, без году неделя произведенного во дворянство за благотворительные заслуги, человека, происходящего из низших слоев общества. Как это там Вы их называете... ах, да, из подлого податного сословия! Вы бы не постеснялись сказать про эдакого свежедворянского субъекта, что он вышел из рядов подлых людей лишь только на бумаге. А душою остался в той самой, свойственной низшим классам духовной подлости. Поверьте, будь я мужчиной, Вы бы и сами вовсе не пожелали предложить мне выбрать дуэльный пистолет или скрестить со мною шпагу.

Кажется, ей в очередной раз удалось задеть его. Молодой врач, похоже, вовсе не считал себя тем, кем его только что отрекомендовали. Полине было очевидно, что он желает показать свою близость народу, борется с отвратительными сословными пережитками и вовсе не в восторге от такого сравнения... И он в этот раз совершенно не был готов хоть сколь-нибудь внятно ответить на подобный изящный словесный выпад своей остроумной собеседницы.

- Хорошо-хорошо! – его визави улыбнулась чуть веселее. – Давайте считать, что именно мой пол, а также Ваша сугубая галантность, как благородного человека, спасает меня в этот раз от крайних проявлений Вашего гнева. Могу Вам твердо обещать, что я и впредь буду пользоваться этой своей привилегией совершенно беззастенчиво! Уж Вы потерпите. А насчет этой несчастной девочки...

Вот здесь улыбка совершенно спала с ее лица, и миссис Фэйрфакс продолжила вполне серьезным тоном, вовсе не шутя.

- Мой поверенный не продаст ее никому, и ни за какие деньги, даже не пытайтесь ему это предлагать, - сказала она. – Эта девочка одна из тех, кто мне по-настоящему дорог. А я, почему-то, даже будучи янки, при всей моей, предполагаемой Вами, продажности и склонности поклоняться «Тельцу Златому», все же считаю, что продавать человека это низко и подло. А уж продавать тех, кто тебе доверился, это одно из самых мерзких деяний, которые я могу себе представить.

Ее собеседник взглянул на нее с удивлением. А миссис Фэйрфакс, после секундной паузы, закончила свою мысль.

- Да-да, дорогой мой Эскулап, - сказала она, - я действительно не хочу выглядеть в Ваших глазах еще и Иудой!

Молодой человек как-то смущенно потупил свой взгляд. А его визави тем временем продолжила говорить весьма странные слова, от которых Полине стало вовсе уж не по себе, настолько сказанное ее госпожой выбивалось из канвы всего предыдущего разговора.

- Что же касается Ваших благородных опасений в части возможного нанесения Полине какой-либо обиды с моей стороны, могу ответить следующее, – голос ее госпожи звучал почти торжественно. - Что бы Вы обо мне ни думали, поверьте, я умею ценить благородство души. И я не стану унижать и оскорблять ту, в ком обнаружила это редкое свойство. Я не только сама не обижу ее, я вообще не позавидую всякому, кто посмеет обидеть Полину.

- Значит, Вы цените благородство... – молодой человек произнес это слово с прежней горечью, и снова позволил себе презрительную усмешку.

- Разумеется, ценю! – на лице миссис Фэйрфакс по-прежнему не было и тени улыбки. – И именно по этой причине, я приношу Вам свои извинения!

- Что? – молодой врач не верил своим ушам.

- Я прошу у Вас прощения за этот спектакль, который мы с Полиной сейчас разыграли, - отвечала его странная собеседница. – В свое оправдание я могу сказать только одно. Мне было необходимо удостовериться в том, что Вы и впрямь достойны нашего с ней доверия. И что из всех врачей этого города, я могу только Вам доверить наблюдение за здоровьем моей помощницы.

А дальше... Полина не поверила своим глазам. Всегда ироничная миссис Фэйрфакс, без тени улыбки на лице, низко поклонилась своему оппоненту. А потом, пользуясь его замешательством, она схватила за руку свою дрожащую компаньонку и буквально потащила ее к выходу. У дверей ее госпожа обернулась и каким-то прежним ироничным тоном произнесла свою финальную речь, явно приготовленную ею заранее, специально для эффектного завершения этого странного спектакля.

- Между прочим, - сообщила она своему потрясенному собеседнику, - Вам не стоит так уж переживать из-за сложностей с оплатой аренды этого Вашего кабинета. Я только что внесла за Вас всю необходимую сумму. В счет оплаты этого нашего визита... ну и последующего, наверное, тоже. Что поделать, я не люблю оставаться в долгу, тем более у благородных людей. А что-то мне изначально подсказывало, что мой чек Вы порвете. Поэтому я немного подстраховалась и возместила стоимость Ваших услуг несколько иначе. Еще раз прошу у Вас прощения за возможную бестактность, что я, наверное, позволила себе в общении с Вами.

И она вышла из кабинета, увлекая за собою растерянную девушку, оставив молодого врача в сугубом удивлении и полном недоумении от всего, что случилось.

Сколько эстетического чутья в этом человеке! Какая нежная и тонкая поэтическая душа в нем!..
Недаром же меня так тянуло к нему. Мне наконец удалось-таки его видеть в настоящем свете.
А ведь чудак! Он, я думаю, раскаивается, что допустил себя хотя на минуту быть самим собою, — я уверен в этом

В. Г. Белинский о посещении М. Ю. Лермонтова на гауптвахте в Ордонанс-гаузе после дуэли с Барантом



8.

Когда они вышли из этого дома и спустились на тротуар с невысокого крыльца, Полина попыталась, пускай и весьма условно, обозначить необходимость немного притормозить стремительное движение своей госпожи. Она не сопротивлялась, нет. Просто, чуть сильнее сжала руку хозяйки. Миссис Фэйрфакс оглянулась на нее и как-то сочувственно покачала головою.

- Кажется, ты уже вся изнервничалась, - сказала она с явным неодобрением в голосе. – Давай-ка я тебе помогу.

Она вынула свой белоснежный платок, промокнула им глаза своей компаньонки, а потом отдала его девушке, жестом приказав ей привести себя в порядок. Подождав, пока Полина исполнит это ее молчаливое требование, миссис Фэйрфакс еще одним безмолвным жестом дала ей понять, что сей сугубо гигиенический предмет ей следует оставить у себя. Полина также молча кивнула ей в ответ и спрятала платок в карман. А потом, наконец-то, решилась посмотреть в зеленые глаза своей американской госпожи. Миссис Фэйрфакс явно ждала от нее каких-то важных слов, важных для них обеих. И Полина решилась.

- Алена Михайловна, - сказала она уже почти твердым голосом, – пожалуйста, простите меня. Я не сдержалась, и посмела Вам дерзить.

- Ну, если честно, именно этого я от тебя и добивалась! – усмехнулась ее госпожа. – Надо отдать тебе должное, ты продержалась много дольше, чем я рассчитывала. И помогла мне довести этого милого молодого человека до грани весьма серьезного нервного срыва. На самом деле, Иван Дмитриевич очень хорошо владеет собой, и обычно мне не удается пробить барьер его напускной иронии и вполне искреннего патриотизма. Но вместе с тобою, мы смогли это сделать!

- Вы добивались того, чтобы этот благородный человек... – Полина недоговорила, но миссис Фэйрфакс сама, без принуждения и дополнительных вопросов, охотно продолжила ее мысль.

- Я хотела, чтобы он по-настоящему проявил свое благородство, - сказала она, - чтобы он показал себя таким, как он есть изнутри, без этой его обычной маски ироничного патриота. Видишь ли, Полина, я, пожалуй, самая богатая из его пациенток. Мои рекомендации в отношении доктора Посланникова, в кругу значимых лиц, это гарантия того, что его заметят в пресловутой «древней столице», в первопрестольной. Он, знаешь ли, из благородных по происхождению, да только денег у него в карманах совсем негусто, гораздо меньше, чем необходимо для существования, приличествующего его потомственному дворянству. Не сомневайся, будь наш милый доктор циничным профессионалом, он бы только ехидно подмигнул тебе и выписал справку на двадцать-тридцать розог, задав максимум возможного наказания для милой девушки совершенно иного сословия, утешая себя тем, что без этой его бумаги тебя могли бы наказать много строже! Врачи, знаешь ли, циничны по самой природе их специфической профессии. Их постоянно сопровождает чужая боль. Они, в силу особенностей всей своей повседневной работы, просто обязаны научиться смотреть на все это совершенно спокойно. Они обязаны привыкнуть к мучениям окружающих, и вовсе не обращать никакого внимания на людские страдания. Даже когда их обязывают присутствовать при телесных наказаниях и прочем, еще более жестоком.

- Я понимаю, - вздохнула Полина.

- Ничего ты не понимаешь! – жестко сказала ее госпожа. – Представь себе, что такой благородный человек, как наш с тобою недавний собеседник, принужден, в силу служебных обязанностей полкового или тюремного врача спокойно – да-да! Совершенно спокойно! – взирать на корчи обнаженного человеческого тела при наказании плетьми или же шпицрутенами, как принято в Австрии, ну и... в твоей стране тоже. И он, совершено не в силах прекратить этот ужас, должен наблюдать, как на теле наказываемого выступает кровь, и слышать крики, от которых закладывает уши. Да, он не может защитить тех, кого истязают в полном соответствии с предписаниями местных законов. Его задача всего лишь не дать забить секомого до смерти. И даже если тот, кто подвергают экзекуции, потерял сознание, это часто не повод прекратить его мучения. Таковым может стать лишь глубокий обморок, явно опасный для жизни. В случае же обычной потери сознания, врач просто приводит наказываемого в чувство, и его истязают дальше.

- Ужас... – Полина вся содрогнулась.

- Или же врач, присутствующий при повешении или расстреле, - кажется, сегодня миссис Фэйрфакс решила быть совершенно безжалостной к нервам своей компаньонки. – Ведь его задача констатировать смерть того, кто осужден к такой казни. И не важно, что он думает о личности того, кто оказался в руках палачей!

- Я поняла, Вы знаете о страшной стороне этой профессии! – воскликнула Полина. – Но причем же здесь наш собеседник, господин Посланников?

- Иван Дмитриевич Посланников совсем еще недавно был военным врачом, - ответила ее госпожа. – Возможно, по долгу своей службы он исполнял обязанности, связанные исключительно с военно-полевой хирургией. Но я вовсе не могу дать тебе гарантий того, что в ходе его военной службы ему не приходилось заниматься чем-либо подобным.

- Вы снова пугаете меня! – Полина покачала головою.

- Скорее уж предостерегаю, - миссис Фэйрфакс холодно усмехнулась. – Предостерегаю от излишнего восхищения людьми, которые кажутся тебе симпатичными. Это касается и нашего милейшего доктора, который, кстати, остался весьма и весьма неравнодушен, и к твоему телу, и к твоей душе... Ведь это же касается не только тебя лично, но и... меня тоже!

- Вы... так воспитываете меня, да? – Полина посмотрела на нее... Нет, не с удивлением, почти с пониманием. – Стараетесь показать людей и ситуации хуже, чем я готова их увидеть? Чтобы я могла смириться с этим и принять тех, кто рядом, такими, как они есть, без прикрас?

- Умница! - Миссис Фэйрфакс широко улыбнулась, а потом... положила свои руки на плечи юной компаньонки и, совершенно не стесняясь того, что все это происходило на улице, расцеловала ее в обе щечки, тут же вспыхнувшие как маков цвет.

- Я думала, что до тебя это дойдет... ну, завтра, или даже послезавтра, - сказала она. – Но ты сообразила, что к чему, гораздо быстрее, чем я рассчитывала! Прости меня, Полина, я действительно хотела показать себя не с самой лучшей стороны. И показать вовсе не доктору, Бог с ним! Все-таки, он уже общался со мною, пусть и в несколько смягченной версии наших с ним вечных споров. Этот спектакль предназначался именно для твоих глаз.

Миссис Фэйрфакс снова сверкнула зелеными глазами, и девушка замерла.

- Да, Полина, - на лице ее госпожи появилась торжествующая улыбка, - я действительно бываю порою жестока. Но только по необходимости. И так уж сегодня совпало, что я сумела одним этим забавным балаганом достичь сразу нескольких целей. Как это у Вас в России говорят, застрелить трех куропаток одной пулей?

- Одним выстрелом убить двух зайцев, - Полина мягко подсказала своей собеседнице настоящую исходную поговорку.

- Точно! – кажется, ее госпожа вовсе не сердится на эту поправку ее русской речи со стороны... то ли крепостной, то ли все же помощницы.

Далее, миссис Фэйрфакс наконец-то прервала их стояние в двух шагах у парадного входа в ту часть дома, где находился кабинет знакомого им Эскулапа, и куда они сегодня нанесли свой «медицинский» визит. Впрочем, по дороге к экипажу она не переставала говорить со своей юной визави.

- Видишь ли, - доверительно сообщила она, - я считаю, что тебе пора взрослеть и узнавать множество весьма и весьма неприглядных вещей, которые, увы, составляют весьма значимую часть нашего Мира, его отнюдь не парадную сторону. Например, ты должна быть в курсе того, что у каждого хорошего врача есть личное кладбище. На котором, образно выражаясь, похоронены жертвы его медицинских ошибок, тех, которые его коллеги по медицинскому обществу стараются всячески покрыть пеленою забвения. Но сам-то он, сам врач, он все помнит, все как было, в точности...

Полина вздохнула. Все же, Иван Дмитриевич Посланников оставил у нее только самые благоприятные впечатления.

- Кстати, тебе следует знать, - «госпожа американка» взяла ее за руку и повела дальше от места отыгранного ими спектакля, попутно продолжив свои поучения, - что у каждой странной дамы-путешественницы с неопределенным кругом занятий, вроде меня, которую некоторые вообще считают исключительно «записной модницей», имеется множество скелетов в шкафу.

- В смысле, некрасивых секретов? – догадалась Полина. – Тех, о которых могут знать только самые близкие люди, готовые и понять, и простить... И даже помочь их припрятать от чужих глаз?

- Примерно так! – согласно кивнула ее госпожа. – Разбитые сердца, обиды, несбывшиеся мечты... То, что она, действительно, доверит лишь самому близкому человеку.

- Например, мне? – Полина откуда-то знала, что может сказать это. Впрочем, она сразу же замолчала, обратившись к лицу своей хозяйки несколько взволнованным и даже виноватым взглядом. Но та, сразу посерьезнев, снова кивнула ей в ответ, в знак подтверждения ее догадки.

- Ты все правильно поняла, - сказала она. – Я действительно хочу доверить тебе... очень многое, и поэтому, уж прости меня, затеяла весь этот спектакль. Я хотела тебя увидеть в непростой ситуации, увидеть, как ты ко мне отнесешься, обнаружив не самые приятные черты моего характера. И рада тому, что я в тебе вовсе не ошиблась.

- Но я... – Полина крайне смущена.

- Ты вела себя воистину благородно и весьма осмотрительно, - заявила ее госпожа. А потом усмехнулась:
- Я все тебе объясню, но только... Дома, все дома, хорошо?

Полина молча согласно кивнула ей. Просто за всеми этими разговорами они уже дошли до высоких створок ворот чугунного узорчатого забора, окружавшего этот дом.

Миссис Фэйрфакс призывно махнула рукой кучеру, а после, многозначительно улыбнувшись, подмигнула своей компаньонке.

Хватит развлекать меня, не то я завою!
Лучше скажем "нет!" насилью и разбою!
Скажем "нет!" разбою и насилью!
И уподобимся Блаженному Василию!

БГ Великий


9.

Дома они оказались только через полтора часа. После того странного визита к доктору Посланникову, миссис Фэйрфакс приказала ехать чуть ли не на окраину Москвы, в Замоскворечье. Оказалось, что там, на одной из традиционно «купеческих» улиц, по ее заказу возводили двухэтажный каменный дом. Не очень большой, во всяком случае, много меньше, чем тот, где сейчас обитала «госпожа-мериканка». Миссис Фэйрфакс потребовала, чтобы Полина сопровождала ее и в этом очередном «деловом вояже». Девушка, естественно, не заставила себя упрашивать, и прошла вместе со своей госпожою по комнатам дома, где уже заканчивали отделку, выслушивая дельные замечания своей «мериканской барыни» строителям и это постоянное «Будет исполнено, Ален Михал-на!», которое слышалась в ответ со стороны угодливых приказчиков и слегка насмешливых мастеров.

Миссис Фэйрфакс зачем-то спросила у того приказчика, который, судя по всему, заправлял всем этим «строительным бедламом», запирается ли входная дверь на ночь и, получив утвердительный ответ, затребовала себе один из ключей. Сказала, что как владелица строения, заканчиваемого постройкой, желает иметь его у себя в знак обладания возводимым домом. Это ее вполне себе законное требование было незамедлительно исполнено. После чего хозяйка проверила, подходит ли ключ к замку той самой входной двери и зачем-то отдала его Полине, приказав всегда хранить его при себе, как она выразилась, «Так, на всякий случай!» Естественно, девушка выполнила ее просьбу, припрятав ключ в карман, после чего они покинули сие созидаемое домовладение, и сразу же отправились обратно.

По возвращении домой из столь многочисленных «деловых поездок», совершенных во второй половине дня, Полина, наконец-то, помогла своей госпоже переодеться в домашнее. И сама тоже переменила одежду на новое платье, купленное ей хозяйкой специально для «домашнего бытия». Это так сама миссис Фэйрфакс ей сказала.

Странно. Обычно ее госпожа говорит совершенно без акцента и даже так, как будто всегда, всю свою жизнь думает по-русски. Но иногда она даже не знает элементарных поговорок, вполне привычных для ушей любой крестьянской девушки. Да и господскому уху, тоже знакомых. Если, конечно, его обладатель вырос в России.

«Она играет! – догадалась Полина. – Она все время играет какую-то придуманную ею же самою роль. В спектакле, где все окружающие ее люди не более чем актеры и статисты. Которые, все и каждый, должны в точности соответствовать своему амплуа, чтобы следовать тому сценарию, который она написала. Может, оттого она и проверяет так жестоко всех, кто ей симпатичен? Ну, на предмет того, каковы они внутри, каковы на самом деле? И впишутся ли новые актеры в тот самый спектакль, который она организовала изо всей своей жизни?»

Эта мысль пришла к ней в то мгновение, когда ее хозяйка как-то удовлетворенно окинула придирчивым взглядом стройную фигурку своей компаньонки, одетой в платье из тонкой шерсти, приятного темно-зеленого цвета «с искоркой». Госпожа Фэйрфакс коротким жестом то ли предложила, то ли все же приказала девушке взять стул и придвинуть его поближе к камину. На улице уже было вовсе не так уж студено, за день воздух нагрелся почти что до температуры прохладного лета, даром, что было ясно. Однако к вечеру снова посвежело. Наверное, по этой причине в камине чуть теплился огонь. Право, с ним было гораздо уютнее.

Сама миссис Фэйрфакс придвинула к камину свое кресло, удобно устроилась там. И Полина, повинуясь еще одному ее жесту, пристроила свой стул рядом.

- Ну что же, самое время поговорить! – заметила ее хозяйка. – Для начала, позволь мне еще раз поблагодарить тебя за исполнительность и выдержку во время нашего с тобою делового визита к нашему дорогому Эскулапу.

- А я еще раз прошу у Вас прощения за ту истерику, которую я себе позволила там, в кабинете у врача, - искренне отозвалась ее юная собеседница.

- Твоя истерика была запланирована мною, - живо откликнулась ее госпожа. – Я с самого начала хотела довести тебя до слез. Так, чтобы наш собеседник смотрел на меня как на чудовище, с искренней ненавистью и омерзением. Прости, что я заставила тебя пройти через это, но... В общем, так было нужно.

Полина тяжело вздохнула. С одной стороны, на нее, кажется, вовсе не сердились. И это было очень даже хорошо. А с другой стороны...

- Отдельное тебе спасибо за то, что сдержала себя, когда порвала ту, неприятную для тебя бумагу, - продолжила миссис Фэйрфакс. – Ты ведь хотела, очень хотела швырнуть обрывки мне прямо в лицо. Ведь так?

- Так, - Полина виновато опустила очи долу. – Мне очень стыдно за эти мои мысли.

Она на секунду замолчала, а потом подняла свои голубые глаза и посмотрела прямо в лицо своей госпожи, рискнув даже зацепиться взглядом за тот странный колдовской отблеск зеленого, который, как ей казалось, снова блеснул в очах той молодой женщины, что была рядом с нею.

- Скажите, - спросила девушка, – а если бы я и впрямь так поступила, Вы бы отправили меня на съезжую за оскорбление, да?

- Любая московская барыня, за подобное оскорбление, легко и просто бы отправила свою прислужницу под розги, - как-то очень уж спокойно ответила ей миссис Фэйрфакс. – Но лично я в подобной ситуации ограничилась бы двумя-тремя пощечинами. Просто, чтобы привести тебя в чувство.

Полина попыталась улыбнуться ей в ответ. Получилось не очень. Тогда миссис Фэйрфакс взяла свою компаньонку за руки, мягко-мягко, и заглянула в глаза своей визави с какой-то грустной нежностью.

- Полина, я все понимаю, - сказала она с каким-то странным сочувствием в голосе, – такое экспрессивное общение вполне могло бы поставить крест на всяких доверительных отношениях между нами. Или уж, во всяком случае, это рассорило бы нас с тобою надолго. Ты спасла ситуацию, так что, честь тебе и хвала, моя дорогая!

Полина покраснела в сугубом смущении от такой похвалы. И подумала, что может позволить себе продолжить задавать вопросы. Ну, раз уж ею пока что вполне довольны!

- Скажите, Алена Михайловна, - обратилась она к своей госпоже. – А все-таки, чем же Вам досадил этот доктор... Посланников? Вы все время пытались его разозлить и обидеть. Хотя, он и не ровня Вам... Ой!

Она замолчала в смущении, решив, что в этот раз уж точно позволила себе лишнее. Но ее хозяйка, похоже, вовсе так не считала. И поддержала беседу на столь скользкую тему.

- По уму и нравственным свойствам он мне, скорее, ровня, - не согласилась ее госпожа, - а по рождению он, в отличие от меня, весьма и весьма благородного происхождения. В свою очередь, я много богаче его. Но, увы, в основном деньгами моего покойного мужа. За годы своего вдовства я прирастила свое состояние не более чем наполовину к исходному. Впрочем, я ни в чем серьезном себе не отказываю. Даже в покупке крепостной со всеми этими сопутствующими юридическими хитростями.

- Я благодарна Вам! – Полина действительно, с искренней благодарностью посмотрела на свою госпожу.

Внезапно, ей захотелось поцеловать ее руку, в знак покорности воле своей хозяйки. И она даже попыталась исполнить это свое желание, изящно скользнула со стула вниз, на пол, опускаясь перед нею на колени. Но ее госпожа отчего-то вовсе не согласилась с этим жестом изъявления преданности. Чуть нагнулась к своей компаньонке, подхватила ее за руки и отрицательно покачала головою.

- Полина, я понимаю, ты хочешь сейчас удостовериться в том, что я действительно на тебя не сержусь. Пойми, я и впрямь, вовсе не обиделась на твои резкие слова и жесты. И я просто хочу, чтобы ты избавилась от такой склонности к раболепию. Хотя...

Она усмехнулась.

- Полина, принеси мне подушку с дивана! – сказала она. – Самую большую! Пожалуйста!

Полина беспрекословно исполнила ее повеление. Миссис Фэйрфакс жестом указала ей положить принесенный предмет рядом со своим креслом, подвинув стул в сторону, фактически, на его место.

- Присаживайся боком, прямо сюда, под мою руку, - сказала она, когда девушка исполнила это ее распоряжение.

Полина послушно пристроилась рядом со своей госпожой. И та, нежно улыбнувшись, мягко-мягко погладила ее по голове. А Полина отчего-то в ответ мурлыкнула. И сразу же смущенно покраснела. Миссис Фэйрфакс рассмеялась каким-то очень добрым смехом и символически почесала ее за ушком.

- Ты такой милый котенок! – отсмеявшись, сказала она. – Ну что же, если ты хочешь обязательно обозначить себя как мою подчиненную, если тебе это так уж необходимо надо, можешь вот так вот усаживаться на подушку у моих ног. Мне будет очень приятно погладить тебя. Но ради всего святого, Полина, не надо всех этих... уничижительных действий, которые отчего-то приняты здесь, у вас, в отношениях между барами и крепостными! Вставание на колени и целование руки... Ты знаешь, это слишком уж личный жест...

Она как-то странно покраснела, произнеся эти свои слова. И сразу же замолчала, как будто высказала сейчас нечто... действительно лишнее. Возможно, что-то действительно, по-настоящему личное, такое, что разглашать для чужих людей недопустимо и немыслимо. Полина с тревогой наблюдала за тем, как лицо миссис Фэйрфакс на какую-то секунду резко омрачилось, будто ей вспомнилось что-то очень тяжелое и весьма неприятное. Но все это продолжалось всего лишь какое-то мгновение. Заметив, что девушка смотрит на нее снизу встревоженным взглядом, молодая женщина снова улыбнулась ей. Слишком быстро, слишком резко. Визуально обозначив на своем лице положительную эмоцию, но сделав это излишне откровенно и демонстративно. Полина почувствовала, что эта непонятная горечь и пустота пришли из прошлого ее госпожи, и остались сейчас где-то там у нее, внутри. Как некая былая боль. Когда вроде бы все уже давным-давно отболело, но все же... Нет, иной раз все-таки всплывет, вспомнится нечто... И это не сама боль, нет-нет! Просто, скорее воспоминания о ней. Чуть мягче, чуть легче того, что она испытала когда-то раньше. Но все же, это тоже больно...

Кажется, и сама миссис Фэйрфакс сейчас тоже поняла, что ее компаньонка ощутила сейчас отголосок ее прежнего страдания. Улыбка молодой женщины стала чуть грустнее, зато куда более искренней. Но Полина почувствовала, что ее госпожа вряд ли захочет поделиться с нею этой своей прошлой болью. Во всяком случае, не сегодня.

- Почитаешь мне? – миссис Фэйрфакс задала этот вопрос явно для того, чтобы, сменив тему, сбить и себя, и свою компаньонку с такого чрезмерно грустного настроения.

- Конечно! – ответила Полина и улыбнулась ей в ответ. С пониманием, обозначая свою готовность услышать то, что мучает ее госпожу, быть ее своеобразной исповедницей. Пусть и не в этот раз.

И мы неслись не зная страха
через тернии к небесам
И каждый раз в преддверье краха
Мир твердил что чудеса
ещё случались где-то...

Павел Кашин



10.

Ужинали в столовой, на втором этаже, снова вдвоем, госпожа и ее крепостная компаньонка. Весенний вечер еще давал возможность воспользоваться сумерками, не зажигая света, однако, хозяйка дома сего все же потребовала поставить на стол свечи, чтобы, как она изящно выразилась, "насладиться зримыми прелестями сервировки и прочего". Хрусталь, фарфоровые тарелки и серебряные столовые приборы в этом смешении игравших в стеклах высоких окон отдаленных вечерних отблесков закатного солнца, уже почти что скрывшегося за горизонтом, и теплого света пламени восковых свечей, действительно смотрелись как-то загадочно и таинственно, задавая вечерней трапезе совершенно нежданный, волнующий мысли романтический тон.

Кажется, Полина привыкла к такой «господской» обстановке и почти что уже не стеснялась, позволяя себе и улыбки, и смех в застольных разговорах со своей госпожой, обсуждая не только события прошедшего дня, но и прочие вопросы, например, манеры и наряды дам, которых они видели на улицах Первопрестольной и в модных лавках. Возможно, этому способствовал налитый ей хозяйкой небольшой бокал «рейнского». Надо сказать, что так уж открыто девушка пила вино впервые в жизни. Ну, если не считать тех случаев, когда ее пытались угощать горничные там, в прежнем доме графа Прилуцкого. Впрочем, тогдашняя дешевая кислятина не шла ни в какое сравнение с напитками, которые подавали для госпожи американки и ее крепостной компаньонки здесь, в этом ее новом Доме.

Между прочим, госпожа Фэйрфакс, по ходу, как ею же было сказано, "вкушения пищи", шутливо интересовалась, какой все-таки из множества возможных вариантов обозначения собственного имени Полина предпочитает в повседневном общении. За этот день ее успели назвать и полным именем, и уменьшительными формами, вроде "Полинушка" или же "Полюшка". В устах госпожи звучали даже иностранные версии имени ее крепостной, такие как "Полли" и "Паулин". На все это специально предложенное-перечисленное ей богатство именных словоформ, девушка отреагировала смехом и шутливым дозволением своей госпоже именовать ее как угодно, "главное только, чтобы с улыбкою и ласково". На что миссис Фэйрфакс почти серьезно кивнула головою и поблагодарила за такое разрешение. Кажется, она сказала это вполне себе искренне...

Потом, госпожа и ее "Полюшка-Паулин" - кажется, к миссис Фэйрфакс в полной мере вернулась прежняя ироничность! - перешли в гостиную. Вошедшая вслед за ними Дуняша внесла туда же два подсвечника, каждый о трех свечах. Горничная оставила их на круглом полированном столе, после чего вышла и закрыла за собою двери, оставив хозяйку дома и ее крепостную рабыню наедине. Рассеянный сиреневый свет за окном стремительно переходил в густо-лиловые сумерки, так что теперь уж обычные средства домашнего освещения были очень даже кстати.

Впрочем, Полина уже совсем неплохо ориентировалась в лабиринте комнат. Она побывала здесь еще раньше, днем, и в полной мере оценила изящество убранства парадной части этого Дома. Мягкая мебель, новая, с обивкой модных цветов. Узорный, мозаичной выкладки, паркет. Шелковые обои... Красиво и изысканно, цвета подобраны с хорошим вкусом. Ну, так, во всяком случае, это виделось Полине.

Да, юная компаньонка по достоинству оценила вкус хозяйки этого Дома. А теперь девушке предстояло узнать ее, госпожи, отношение к музыке.

В гостиной стояло изящное фортепиано. Небольшой кабинетный рояль. Цвета красного дерева, полированный. Крышка, прикрывавшая его клавиатуру, была закрыта. Однако, Полина была абсолютно уверена в том, что прикосновение к клавишам слоновой кости окажется для нее невыразимо приятным.

Да-да! Она была абсолютно уверена, что клавиши там самого дорогого и эффектного материала, черное дерево и слоновая кость, только так! Ведь точно такой же рояль...

Она позволила себе подойти к этому роскошному и изящному инструменту чуточку ближе.

- Вы играете, Алена Михайловна? – спросила она свою госпожу.

Миссис Фэйрфакс удобно устроилась на диване, с краю, поближе к столу, на котором стояли подсвечники с горящими свечами, с книгою в руке и чашкой кофе в другой. Наверняка, она собиралась предложить своей компаньонке исполнить какое-то задание, вроде очередного сеанса чтения вслух по-французски.

Впрочем, сейчас ее хозяйка смотрела на свою крепостную весьма заинтересованным взглядом. Кажется, своим интересом к фортепиано девушка умудрилась в очередной раз разжечь огонь ее любопытства!

- Увы, нет, - ответила миссис Фэйрфакс. – К сожалению, я вовсе не музыкальна. В смысле, не играю сама. Но охотно слушаю хороших пианистов. А ты?

- Я... – Полина смутилась.

Когда-то давно она действительно играла на фортепиано. На самом деле, это было всего несколько месяцев тому назад. Однако для нее все это уже казалось какой-то совсем иной, прошлой жизнью, действительно, похожей на некий странный спектакль, в котором она играла главную роль... Или это просто воспоминание о той странной роли?

Да-да, там, в графском доме, было точно такое же фортепиано. На том инструменте училась играть юная графиня Ирина Прилуцкая, ее, Полины, тогдашняя непосредственная хозяйка. Будучи тогда своеобразной «крепостной компаньонкой» указанной барышни, она присутствовала при этих уроках. И иногда, позволяла себе садиться за рояль, обычно так, чтобы этого никто не видел. Но, увы, тогда с нею никто толком не занимался. Впрочем, она сама внимательно прислушивалась к замечаниям педагогов-наставников, которые они высказывали ее юной госпоже. Пыталась подражать ее движениям. Но вот чтение нот давалось ей с большим трудом.

Хотя... сама юная графиня Ирина иногда играла с нею в «учителя и ученицу». И во время этих игр, барышня частенько била ее тонкой линейкой по рукам, не очень больно, но чувствительно, считая, что «ученица» неправильно ставит пальцы, не округляя кисти рук, прикасаясь к клавишам как попало. Полина морщилась от боли, но не жаловалась, а старалась исправиться. Просто других учителей по столь сложному предмету у нее никогда не было и даже не предвиделось. А играть ей очень хотелось.

Иногда, в те часы, когда она была не занята со своей юной хозяйкой, Полина пробиралась - почти что тайком, украдкой, чтобы никто не заметил! – в особую музыкальную комнату, где стояло то самое фортепиано, числившееся в доме графа Прилуцкого «учебным». В гостиной стоял еще и другой рояль, чуть не в два раза больше по размерам, еще более роскошный, который в том доме так и называли, «большим». Он был предназначен для приглашенных пианистов-виртуозов, игравших на музыкальных вечерах. Эти праздники музыки, особые домашние представления с участием лучших приезжих музыкантов, давала покойная красавица-графиня, молодая и прекрасная собою женщина, которую нищие льстецы, из числа людей искусства, приходившие в ее дом, называли покровительницей всего изящного. Но этот инструмент крепостная девчонка, мечтавшая о музыке, и тронуть не смела! Зато куда более миниатюрное фортепиано юной графини иногда становилось соучастником ее странных музыкальных опытов. Соучастником деятельным и созвучным.

Полина пыталась играть не так, как это делала ее госпожа, не так, как учили наемные педагоги, немцы и французы, помогавшие Ирине Прилуцкой оттачивать свое пианистическое мастерство, действительно, весьма изрядное, как говорил некий композитор, то ли Песочников, то ли Глинников, приходивший в гости к господину графу. Увы, несмотря на то, что крепостная девочка прекрасно знала ноты, она не могла читать их с листа достаточно бегло, так, чтобы не спотыкаться, связывая обрывки музыкального текста воедино и воспроизводя его движениями пальцев. Но она постоянно пыталась подбирать на слух когда-то услышанные мелодии. А иногда и сама пыталась что-то сочинять, наигрывая то, что приходило ей в голову. Исполняя ту музыку, которая как бы сама являлась к ней, как бы ложилась под ее пальцы.

Полина никогда толком не могла запомнить эти свои «наигрыши». В те минуты импровизаций, она чувствовала странную, необъяснимую словами «высокую пустоту», своеобразное ощущение полета внутри себя. Она наслаждалась каждым звуком, который ей удавалось извлечь. Вслушивалась в оттенки звучания струн, задеваемых обтянутыми войлоком молоточками, приводимыми в действие теми клавишами, которые разбудили ее пальцы. Ей казалось, что она, действительно, как бы пробуждает ту музыку, которую хотелось бы сыграть вовсе не ей, а самому инструменту, с которым она так странно общалась, ощущая изнутри себя это звучание.

Ей поневоле приходилось играть очень тихо, трогая клавиши с какой-то особой нежностью. И они действительно, отзывались на прикосновения крепостной пианистки-самоучки, и звучали они вовсе иначе, чем это было в те часы, когда за инструментом упражнялась сама юная графиня.

Иногда Полине казалось, что этот рояль просто любит ее. Что своим особым звучанием, которое, наверное, слышно только ей, он просто отвечает взаимностью столь странной пианистке. Впрочем, похоже, что кроме самого инструмента, все остальные обитатели графского дома относились к ее музицированию с откровенным пренебрежением. Как-то, услышав эти странные импровизации своей крепостной, графиня Ирина откровенно расхохоталась. Она тут же, буквально выгнав Полину из-за инструмента, уселась за клавиатуру сама и с блеском сыграла короткую бравурную пьесу, изобилующую всеми этими форшлагами-триолями и сложными пассажами, требующими виртуозной техники исполнения. Ирина играла уверенно, в очень быстром темпе, без единой помарки. Полине только и оставалось, что восторженно вздыхать и с искренним восхищением качать головою по поводу мастерства своей юной госпожи-графини.

Впрочем...

Был один случай, когда к Полине, увлеченной своими музыкальными фантазиями, и не замечавшей никого и ничего вокруг, неслышно подошел сам граф, Василий Евгеньевич Прилуцкий, собственной персоной. Он тогда отчего-то не прервал игру юной крепостной пианистки-импровизатора. Он просто молча слушал то, что выходило из-под ее пальцев, все эти вариации на темы мелодий, которые она когда-либо слышала.

Полина тогда действительно не видела ничего, кроме черных и белых клавиш, она и не слышала ничего, кроме тех звуков, которые извлекались ее прикосновениями к этим самым клавишам. Иногда она прерывала свою игру, делая паузу для смены позиций рук или перехода к иной гармонии, иному стилю аккомпанемента, иной манере условной вышивки нитями звука по музыкальной ткани. Но эти паузы в тот миг тоже принадлежали только ей и роялю. Когда же девочка – ей тогда еще не было и пятнадцати лет! – наконец-то завершила эту свою импровизацию, и устало выдохнув, убрала пальцы с клавиатуры, на ее плечо опустилась рука самого Хозяина дома, где она служила. Он не отругал ее, и даже не вышутил. Моложавый красавец-граф произнес всего одну фразу, процитировав Пушкина: «Садился он за клавикорды и брал на них одни аккорды». А после как-то грустно улыбнулся, достал из кармана шлафрока марципановый шарик в блестящей обертке, отдал сей конфект в руки оробевшей девочки и мягко потрепал ее по голове.

Полина тогда не только не поклонилась своему барину, но и не поблагодарила его даже словами. Просто, молча, приоткрыв от удивления рот, смотрела на то, как фигура господина графа, обтянутая блестящим шелком домашнего одеяния, удаляется из комнаты. Полина тогда так и не поняла, одобрил ли он ее музыкальные экзерсисы или же просто так, мягко, по-доброму, как умел только он, посмеялся над наивной пианисткой-неумехой.

Кстати, марципановый конфект оказался весьма и весьма недурен... Полина даже почувствовала во рту тот орехово-пряный вкус, когда подошла к роялю, стоявшему в гостиной ее госпожи. И ей отчего-то безумно захотелось насладиться прикосновениями к его клавишам. И звуками, которые эти прикосновения смогут породить...

Она в нерешительности подняла глаза на свою хозяйку.

- Ну? – ее госпожа как-то одобрительно улыбнулась своей компаньонке. – Если ты хочешь сыграть на этом рояле, играй, ради Бога! Я дозволяю тебе играть, когда ты не занята. Столько, сколько ты захочешь, пожалуйста!

Полина кивнула и как-то очень поспешно – вдруг госпожа передумает! – взяла один из подсвечников и шагнула к инструменту под любопытствующим взглядом своей визави. Кажется, хозяйке этого Дома действительно было весьма и весьма любопытно, что же получится из этой затеи ее крепостной?

Девушка подошла к роялю со стороны клавиатуры, поставила подсвечник наверх, так, чтобы он чуть-чуть освещал своими отблесками место музыканта. А потом она осторожно, почти бесшумно открыла крышку и дрожащими пальцами коснулась клавиш. Совсем чуть-чуть, почти нервным движением прижав их так, чтобы те самые молоточки, которые извлекают звук, чуть вздрогнули, но все же не коснулись струн, пробуя инструмент на туше, как бы приручая его. Почти как котенка, подошедшего под руку на заранее чуть напряженных лапах, готового отпрыгнуть куда-то в сторону, обнажив свои острые коготки для защиты от предполагаемого людского вероломства.

Нет, ну, конечно же, ожидать чего-нибудь подобного от кабинетного рояля было бы крайне странно! Но ведь и он тоже может... обидеться и замкнуться от неловкого и грубого прикосновения, которое способно его напугать. И тогда услышать его истинный звук будет решительно невозможно!

Однако нет, вроде бы все в порядке. Это первое касание клавиатуры оказалось удивительно приятным. Инструмент явно соскучился по общению и готов был зазвучать так, как надо. Так, как надо именно ему самому. Полина просто ему в этом немного поможет.

Девушка отпустила клавиши и нетерпеливым жестом поддернула под себя стоявший рядом стул. Уселась на самый краешек, снова мягко коснулась клавиш кончиками пальцев и...

Нет, не заиграла. Она действительно, просто извлекла звук, оттуда, из глубины какой-то непонятной сущности этого рояля. Наверное, даже не из струн. Из души инструмента.

Странно... Ну откуда у этого изящного полированного ящика, внутри которого звучат натянутые струны, может быть душа?

А почему бы и нет? Возможно, он сам решает, открыть ли ее хоть кому-нибудь, или же просто сухо отозваться на грубые прикосновения того, кто хочет им «овладеть».

Нет, Полина позволила ему самому начать, сказать первое слово, взяв широкий аккорд, сопроводив его басовой поддержкой в левой руке, прозвучавшей мягко, но весьма основательно. А дальше... Звук, которым он, этот инструмент, откликнулся на ее прикосновения, звук рояля... просто повел ее сам, все дальше и дальше, по затейливому лабиринту музыкальных импровизаций. И казалось, что это вовсе не она играла на инструменте, истосковавшемся по тактильному общению. Нет, это он сам зазвучал так, как ему хотелось, откликаясь на ее туше...

Полина не помнила тех мелодий, которые прозвучали в ее импровизациях. Звук для нее всегда был много важнее собственно мелодической части. Звучание инструмента, которое она пробуждала, входило в какой-то резонанс с нею, изнутри, там, где-то чуть выше солнечного сплетения. Да, этот звук... он был не только вне ее, но и внутри, задевая ее сердце, заставляя его сладко трепетать, синхронно с колебаниями этого звучания, ощущаемого снаружи не только слухом, но и кожей, да так, что волоски сами собою начинали шевелиться. Да еще и воспринимаемого этим... особым сердечным чувством, ощущающим суть звукового пространства, отнюдь не разреженного, а по-своему плотного.

Полина плыла в этом звуке, наслаждаясь тем, что происходило одновременно вокруг и внутри нее. Всем тем, что вызывалось к жизни прикосновениями ее пальцев к клавишам рояля. Всем тем, что было в этом странном акустическом пространстве, вызванном собственным желанием инструмента звучать здесь и сейчас, только так, и никак не иначе.

Белые клавиши – слоновая кость – на самом деле они чуть желтоватые. Но их почти гладкая поверхность казалась почти что живой, теплой на ощупь, при каждом прикосновении, когда она задевала их чувствительными кончиками пальцев. Черные клавиши эбенового дерева на ощупь были чуточку шершавыми, ну так, самую малость. Их грани были немного скруглены, совсем капельку. И затрагивать их, даже краешком подушечки пальца, было невыразимо приятно.

Полине казалось, что клавиши сами ложатся ей под пальцы, и что рояль сам предлагает ей своеобразную, незримую, но ощутимую изнутри, канву для узора, для той мелодии, что она сейчас играла...

Наконец, все закончилось. Полина оторвала пальцы от клавиатуры и замерла, вслушиваясь в отголоски затухающего звучания струн рояля. И только несколько секунд спустя, она позволила себе бросить украдкой взгляд в сторону своей госпожи.

То, что она узрела, привело ее в замешательство. В боковом свете свечей, стоявших на столе, ей стало отчетливо видно, что выражение лица у миссис Фэйрфакс было отнюдь не восторженное. Скорее уж какое-то озадаченное или даже ошарашенное. Она отложила книгу в сторону и теперь с явным удивлением взирала на свою крепостную, молча качая головой.

И самое главное, чашка, которую ее госпожа держала в руках в тот самый миг, когда Полина только что начала играть, валялась сейчас возле дивана на полу, вернее, на краешке изящного персидского ковра. И ворс этого шерстяного чуда уже почти впитал в себя лужицу от пролитого кофе.

Полина опрометью бросилась туда, подхватила чашку с полу и, метнувшись к столу, поставила ее туда. Хотела сбегать за тряпкой, чтобы, промокнув, попытаться спасти иранскую шерсть, шедевр восточных мастериц, от опасности, которая ему, этому чуду, угрожала. Однако ее госпожа сделала короткий жест, который трудно было расценить иначе, чем запрещение покидать эту комнату.

Полина остановилась в полном замешательстве.

Следующим своим жестом, все так же безмолвно, миссис Фэйрфакс приказала ей присесть рядом. Полина, струхнув, робко уселась на краешек дивана, вся в недоумении и даже в страхе. Неужели она играла так уж плохо? И что, ее госпожа теперь запретит ей впредь приближаться к роялю? Неужели она будет с нею столь жестока?

«Пусть уж лучше высечет! – мелькнула у нее в голове паническая мысль. – Там у себя, в той самой комнате с книгами на полках, которую она называет своей малой библиотекой! Уж лучше так, лучше мне один раз перетерпеть эту жгучую боль от ее руки, чем навечно оставаться вне музыки!»

Впрочем, лицо у госпожи американки было отчего-то вовсе не гневное. И даже место былого удивления на нем заняло вовсе иное выражение, свидетельствующее о неподдельном интересе. Да, кажется, ее хозяйке и впрямь, весьма любопытно!

- Что это было, Полина? – осведомилась миссис Фэйрфакс. – Я никогда не слышала ничего подобного! Это написал кто-то из современных композиторов? Но это не Шуман, и уж тем более, не Лист! Может быть, кто-то из французских молодых мастеров? Сезар Франк или Алексис Шабрие*? Знаешь, говорят, что они экспериментируют со звуком и гармонией, добиваясь совершенно особого эффектного звучания! Впрочем, я сама их не слышала, возможно, это и не совсем так, как я запомнила из богемных разговоров там, в Париже... Но неужели юная графиня Прилуцкая нашла время разбирать столь замысловатые клавиры? В жизни не поверю!

- Это я... сама, - несмело призналась смущенная пианистка. – С листа я играю весьма и весьма посредственно. Но иногда я немного импровизирую...

Она недоговорила, намеренно оставив оценку этих самых своих импровизаций за своей благодарной слушательницей. Заранее готовая и к тому, что эта самая благодарность может быть вынесена ей в форме телесного наказания. И даже оставив за собою право умолять о нем, в том случае, если альтернативой будет запрет играть.

Но ее госпожа, похоже, вовсе даже не была огорчена тем, что ей довелось услышать некоторое количество звуков фортепиано в исполнении своей крепостной.

- Импровизируешь ты... – миссис Фэйрфакс покачала головою. – Ты знаешь... Я потрясена.

- Неужели все так уж... плохо? – Полина все же надеялась на то, что ее госпожа к ней окажется, скорее, благосклонна.

И у нее отлегло от сердца, когда ее хозяйка наконец-то улыбнулась.

- Вовсе нет, - сказала миссис Фэйрфакс. – Просто я никак не ожидала, что ты так хорошо играешь!

- Правда?! – Полина вспыхнула лицом. Еще бы! Первая похвала за много лет!

- Правда, - как-то почти серьезно ответила ее госпожа. – Вот только понять твою музыку смогут далеко не все. У тебя получается не просто извлекать звуки, пусть даже и в хорошем темпе, с соблюдением нужных пауз и прочего. Ты умеешь транслировать эмоции, свои личные впечатления, внутренние ощущения вовне себя, посредством звука. Кажется, что ты как бы пропускаешь его через себя. Собираешь его у себя внутри и передаешь потом вовне, придав ему иную, совершенно особую окраску. Увы, это редчайший дар, и почувствовать его прикосновение, дано вовсе не всякому. А уж оценить его...

- Но Вы ведь все поняли, да? – Полина была в восторге от того факта, что ее наконец-то оценили. – Ну, что я... стараюсь чувствовать инструмент?

- Да, - подтвердила миссис Фэйрфакс. – У тебя прекрасное туше, и особое отношение к звуку. И ты можешь через этот звук передавать то, что ты чувствуешь. Полина, я не просто слышала, как ты играешь. Я чувствовала твою музыку... не знаю, кожей, что ли. Наверное, почти так же, как ее чувствуешь ты. И еще...

Она усмехнулась, а потом сказала нечто странное, отчего Полина снова вся покраснела, как маков цвет.

- Я любовалась тобою, - сказала ее госпожа. – Я чувствовала, что ты вся там, в этих чудных особых звуках, которые только ты можешь извлечь из того инструмента, с которым вы... подружились, что ли... Или же просто поняли друг друга... Я думаю, твой талант действительно, совершенно особый. Почувствовать со стороны, что это нечто значимое, увы, сможет не каждый. Но ты знаешь, я так заслушалась твоей игрой, и так засмотрелась на то, как ты это делаешь, что даже уронила свой кофе!

- Я сейчас же все приберу! – Полина попыталась снова соскочить с дивана, чтобы бежать за тряпкой, но ее хозяйка мягко придержала девушку за руку, явно обозначая свое желание видеть юную крепостную пианистку рядом с собою.

- Останься, - сказала она. – Я после прикажу Дуняше все прибрать... за нами.

- Но... Алена Михайловна! – девушке почему-то стало стыдно от того, что ее как бы противопоставляют другой прислуге. Выделяют особой привилегией, задавая почву для зависти и недовольства тех, кто служит рядом с нею. – Пятно же останется!

- Я сказала, оставь! – мягким, но не допускающим возражений тоном произнесла ее госпожа, и Полина подчинилась.

Ей было очень приятно, оттого, что миссис Фэйрфакс взяла ее за руки и как-то очень серьезно посмотрела ей в глаза. В этот раз взгляд зеленых очей этой Колдуньи она ощутила почти как прикосновение. Как будто изнутри ее тронули-погладили мягкой рукой, нежно-нежно...

И она почти не удивилась, услышав эти слова.

- Если пятно останется, значит... так тому и быть! – сказала хозяйка этого Дома. – Значит, пускай остается... на память!

- На память о чем? – спросила девушка.

- На память о чуде, - тихо ответила ей молодая женщина с зелеными глазами. – Не так уж много чудес случается на свете.




*Сезар Франк и Алексис-Эммануэль Шабрие французские композиторы середины XIX века, сочинявшие весьма авангардную музыку, естественно, по меркам тех консервативных времен. Критики, по стилистике сочиненных ими произведений, считают их предшественниками Клода Дебюсси.