ClubPN

Посторонний



Беглянка
История, которая началась в Рождественский сочельник




1.

- Добрый день, юная леди! - вежливый голос, в котором как-то странно растворились отдельные строгие нотки, вывел Лизу из задумчивости, в которой она пребывала уже больше минуты, никак не решаясь выбрать один конкретный поезд из полутора десятков, останавливающихся на станции Ричвиллидж.

Двенадцатилетняя девочка, чуть вздрогнув от неожиданности, неловко повернулась и... снова вздрогнула, уже всем телом. От страха ноги сразу стали ватными, и даже голова у нее слегка закружилась.

Неожиданный голос принадлежал полисмену. Нет, с нею заговорил вовсе не пресловутый «грязный коп» из современных сериалов о бандитах и полицейских, играющих в кошки-мышки на грязных улицах американских мегаполисов. Это был вовсе не тот, воспетый современным Голливудом городской негодяй, которого давно уже тяготит его странная роль, когда явное несоответствие реального достатка и небольшого жалования муниципального служащего, пусть даже носящего форму, в комплекте с револьвером в кобуре, приходится прикрывать, как фиговым листком, показной скромностью.

Нет, ну, в самом деле! Ведь хочется – ой-ой-ой, как хочется! - например, приехать к себе в участок на машине, стоящей годового жалования обычного «копа», со всеми премиями вместе взятыми. Или сделать еще какой-нибудь жест, как говорится, из той же оперы, яркий и эффектный, исполненный чувства превосходства, на грани или даже за гранью откровенного презрения к тем, кто имеет глупость рассчитывать на некую помощь и защиту со стороны пресловутого «служителя Закона».

Эх, будь на дворе иное время… Ведь многое, очень многое можно было бы позволить себе при других обстоятельствах персонажу с хорошей «деловой хваткой»! Да вот хотя бы… Продать в Мексику пару-тройку несимпатичных туповатых американских сограждан, из числа соседей и прочих… э-э-э… «ближних».

А что? Там, в Мексике, рабы кое-где до сих пор ценятся, причем весьма и весьма! Особенно женщины, белые, гладкие… Или дети, беспомощные и неспособные бежать. Идеальный «живой товар», который можно было бы сбыть туда с хорошим «наваром»! Так нет же! Придумали же Законы и Правила, вставляющие всю дорогу палки в колеса энтузиастам работорговли! Цивилизация, так ее разэдак!

Вот и остается коррумпированному персонажу тайно грустить о былых временах, в омерзительно несправедливой ситуации, когда нужно демонстрировать всем и каждому этакие честные и пустые руки – пускай и тайно чешущиеся, в предвкушении очередного транша поживы-дани, достойной платы за «крышевание» средне-мелкого бизнеса-на-страстях-и-разврате. Как жаль, что приходится демонстрировать их незапятнанность и прям-таки девственную чистоту всем, даже тем, кого так хочется продать куда подальше, избавив благородного себя от омерзительного зрелища лицезрения человекообразных, не достигших значимого уровня в накоплении «гринбаксов», но имеющих как бы равные права с тем, кто знает, «что почем» в этой жизни.

Как грустно от того, что всю жизнь приходится сосуществовать с теми, кого ненавидишь и презираешь. Обитать бок о бок с ничтожными существами, с теми, кто, по сути-то, недостоин не то, чтобы плевка, даже взгляда с твоей стороны. А ведь их, слабых, жалких и убогих, защищает это мерзкое общество «равных возможностей», где у того, кто владеет пистолетом, жетоном или иными аксессуарами власти, нет никакого права сказать кому-то, у кого таких аксессуаров нет: «Ты мой раб! Ты будешь делать то, что я прикажу! И будь счастлив, что просто все еще живешь на МОЕЙ земле!»

Да, жалко, очень жалко, что здесь нет возможности заявить о себе прямо, честно и без утайки: «Я – лидер! Я – высшая каста! Я – богоизбранный и благородный! А вы… Вы все пыль под моими ногами, презренные рабы! Быдло! Недолюдки! Нищеброды-лузеры! Ничтожества!»

Грустно это все…
Очень грустно.

И только счет в банке на Багамах или на Каймановых островах, да воспоминания о редких загульных кутежах в Вегасе как-то слегка греют душу. Ну, или, что там вместо души у «продажных копов»?*

Так вот. Голос, прозвучавший справа-сзади и сверху (едва ли не свыше!), принадлежал вовсе не подобному, сомнительной чистоты, персонажу, лучшему другу городских сутенеров и драгдилеров, вовсе нет. Вопрошающий был совсем иного рода.

Даже не хотелось называть его полицейским. Для обозначения ее собеседника было бы куда более уместно слово констебль. Слово, которое предпочитают использовать те, кто живет в Канаде, где, как поговаривают, честные полисмены встречаются куда как чаще, чем здесь, в Штатах.

Этот констебль-полисмен, был вполне себе молодой мужчина, и имел он внешность того самого «правильного» детектива, образ которого тот же самый Голливуд тиражировал когда-то давно, лет семьдесят тому назад, в эпоху заката черно-белого кинематографа.

Блюститель Закона. Без кавычек, ибо для таких, как он, Закон это нечто святое. Пускай даже этот Закон принят коррумпированными сенаторами этого конкретного штата, в интересах очередного лоббиста, который перевел немало «гринбаксов» в весьма безналичной форме на тайные счета тех, кто голосовал за его принятие...

Да, именно такой как он, вполне может послужить образцом для некоего обобщенного портрета, под условным названием «лицо американской полиции». В смысле, ее, полиции, позитивное лицо.

Как там звучит девиз, под которым стражи порядка несут свою нелегкую службу?

«We Serve and Protect». «Мы служим и защищаем».

Похоже на то, что в эту минуту она, двенадцатилетняя девочка, для этого мужчины приоритетный объект той самой службы и защиты. Вот только сейчас, именно сейчас, настойчивое предложение помощи от этого защитника вовсе некстати.

- Да, сэр? – девочка пытается говорить твердым спокойным голосом, глядя прямо в глаза взрослому собеседнику. Вдруг получится его убедить в том, что все в порядке, и его внимание к беглянке совершенно излишне? Вот только голос этот ее совершенно не слушается.

Дрожит ее голос, предательски так дрожит. И это сочетание трепетного звучания слов и преувеличенно твердого, почти вызывающего взгляда, за которым элементарно прочитывается страх быть разоблаченной, выглядит весьма и весьма подозрительно. Ведь подобный страх легко прочитываются тем, кто, как говорится, по роду своей деятельности привык за милю чувствовать ложь и умолчания.

Особенно умолчания о чем-либо противоправном. А с точки зрения Закона, того самого Закона, который призван защищать этот явно правильный полисмен, за нею уже тянулся шлейф весьма предосудительных деяний. А именно, два побега и кража.

Пятьдесят долларов, четыре зеленоватого цвета купюры. Две по двадцать, и две по пять баксов. Эти деньги сейчас, вот сию минуту, ощутимо жгли ей внутренний карман стеганой куртки. Просто, кошельков у Лизы отродясь не водилось.

Кстати, если уж говорить совсем откровенно, эта самая куртка, теплая, новая, красивая, очень даже удобная и совершенно по размеру, была куплена специально для нее, для Лизы. Приобретена той самой молодой женщиной - явно младше тридцати, хотя точного ее возраста Лиза вовсе не знает! – из письменного стола которой девочка и вытащила эти самые злополучные пятьдесят баксов. Деньги на побег.

В принципе, совсем незначительная, если не сказать прямо, ничтожная сумма. Но Лиза, хотя и знала, где лежат все остальные деньги – их было куда как больше! – все же... Нет, она не позволила себе забрать ни одной лишней купюры. Ведь это было бы уже окончательной и бесповоротной подлостью, той, которую Лиза себе никогда бы уже не простила.

Впрочем, для обвинений в краже достаточно и тех денег, что она все-таки… скажем мягко, «позаимствовала» в верхнем ящике того самого письменного стола, на котором лежала свеженькая, очередная, только что начатая тетрадь дневника Предательницы.

- Юная леди! – голос полисмена, как это ни странно, звучит вовсе не грубо. И офицер явно не торопится обвинять девочку в каких-либо реально совершенных или выдуманных преступлениях. Возможно, он искренне желает ей помочь. – У Вас проблемы? Никак не можете разобраться в расписании поездов?

- Д-да, - запинаясь, соглашается с этим вопросом его двенадцатилетняя собеседница. Надо хвататься за любую соломинку, вдруг она все же станет спасительной для беглянки, желающей спрятаться, скрыться. В надежде спастись от...

Лиза на секунду вспомнила... вовсе не злобное, нет. Скорее уж просто такое... презрительно-скучающее выражение лица миссис Гейтвуд, холодные серые глаза этой... скажем уклончиво, красиво стареющей дамы, предпочитающей выглядеть моложе своих лет, ее тонкие губы, произносящие счет очередного удара.

Она не видела лица мисс Бэнглс, неофициального приютского экзекутора. Та стояла у нее за спиною, а Лиза умоляюще смотрела только вперед, на ту, кто распоряжалась наказанием. Но девочка откуда-то точно знала, что у молодой женщины осуществлявшей экзекуцию, в глазах горел странный азарт, а губы складывались в хищную напряженную улыбку. И когда она, размахнувшись, высекала этот объявленный удар на теле Лизы Лир, на ее икрах и бедрах... скакалка оставляла на белой коже вспухающие красным следы-петли, заставляя воспитанницу Принстаунского приюта, стоящую в одних трусиках и майке истошно, со слезами в голосе, орать, дергаясь всем телом. И все же, девочка не смела защитить себя, прикрыться от этих ударов, убрав из-за головы руки, сцепленные на затылке «в замок». Потому что, знала, ослушаться приказа во время экзекуции, это...

Сердце замерло.

Нет!
Ни за что!
Только не туда!!!

В приют она больше никогда не вернется, ни по своей воле, ни под угрозами. Лучше умереть!

Оттолкнуть этого вежливого и, наверняка, благородного полисмена, и выбежать на платформу, броситься под ближайший поезд...

Но все поезда стоят. Это прекрасно видно через огромные переплетные окна вокзала, выходящие на перрон. Так что, в случае такого отчаянного и, откровенно говоря, глупого поведения, можно рассчитывать всего лишь на пару синяков и ушибов. Для летального исхода явно недостаточно.

Остается... хитрость?

Какое там! Не тот сейчас у нее вид и не то состояние, чтобы хитрить по-настоящему, хоть как-то правдоподобно. Лиза сейчас изнутри скована двумя чувствами. Ее мучают страх и стыд. Страх от того, что ее первый, изначальный побег имеет сейчас все шансы завершиться позорным пленением. А стыд… От того, что она сегодня обокрала ту, кто столько для нее сделала.

Но с другой стороны, это почти что справедливо. Как символическое наказание за предательство. Хотя…

Как еще следовало поступить законопослушной гражданке штата Мэн, если не предать беглянку в руки закона? Того закона, который отдает, вернее, возвращает Лизу Лир во власть той самой женщины со скакалкой…

Впрочем, девочки в их комнате, там, в приюте, шептались, что у этой страшной женщины-экзекутора в запасе есть и иные «инструменты коррекции поведения», куда более серьезные.

- Я охотно помогу Вам, - добрый полисмен улыбается.

Господи, уж лучше бы он сейчас кричал на нее, угрожая запереть в участке, в клетке с настоящими преступниками! Право, ей, Лизе, было бы куда легче! Во всяком случае, это не выглядело бы столь странно…

- Ах, нет, я сама, я справлюсь! - Лиза пытается говорить дружелюбно и весело, чтобы не вызвать подозрений. Вот только глаза все равно выдают ее. По взгляду хорошо заметно, что девочка нервничает. Естественно, полисмен смотрит сейчас на нее с некоторым преувеличенным интересом. Ведь у полицейского, привыкшего по ходу службы подозревать всех и во всем, появление в поле зрения такой девочки не может не вызвать некоторых вопросов.

Странная девочка. Одета… не сказать, чтобы бедно. Скорее уж просто, без излишней вычурности и глэма. В темно-синие джинсы и ярко-синюю с оранжевой отделкой, стеганую, утепленную куртку с капюшоном. На голове модная вязаная шапочка в тон. Из-под нее выбиваются светлые волосы, прибранные в хвост. Вся одежда новая, достаточно дорогая, ну, судя по бренду. Но девочка явно не привыкла ее носить, еще не освоилась в ней. И это может означать…

Лиза как будто читает эти мысли на лице полисмена. Может быть, он на самом-то деле и вовсе так не думает. Но ей уже чудится угроза - и в его взгляде, и в его словах, пока еще вполне нейтральных. Пока еще вполне…

- Простите, но куда Вы все-таки направляетесь? – ожидаемый, в принципе, вопрос этого вежливого полисмена застал ее врасплох.

- Э-э-э… - Лиза замялась. Собственно, ее побег, уже второй подряд, снова был полной импровизацией. Она по-прежнему не знала, куда ей следует ехать.

Куда бежать сироте, не имеющей близких родственников, а насчет «дальних», даже плохо представляющей себе, где вообще они живут? Они ведь за три года, что она провела в приюте, никак себя не проявили. Значит, ожидать от них помощи и крова было бы, по меньшей мере, наивно.

Поэтому расписание из полутора десятков поездов, проходящих по этой станции, поставило ее в тупик. Хотя, конечно же, предельная дистанция «транспортного коридора», доступная ей, определялась всего лишь ценой вопроса. Пятьдесят долларов – лимит ее платежеспособности на сегодня. Как говорится, выше головы не прыгнешь, а толще кошелька не заплатишь. Естественно, в тех достаточно простых случаях, когда речь, естественным образом, идет только и исключительно о деньгах.

Лиза ощутила свою беспомощность, как будто сорвалась с обрыва и упала в воду. И барахтается в ней, пытаясь, одновременно, и плыть, и нащупать ногами дно.

Секунда или две, в течение которых она пыталась сообразить, какой вариант поведения будет самым естественным для девочки ее возраста, и изобразить подобие правдивого ответа на заданный вопрос, показались ей вечностью. На лбу у нее выступил холодный пот. Слава Богу, та, кто ее предала, позаботилась насчет этой шерстяной шапочки, что у нее на голове! И полисмен сейчас не видит этих капель, которые впитала вязаная шерсть. И у него сейчас куда меньше подозрений, чем могло бы быть при ином раскладе...



Кстати, от Предательницы – да-да, Лиза теперь будет обозначать ту, от кого она сбежала, только так! – она слышала одно название.

Хербертсвилл.

Молодая женщина приютила беглянку на две недели, что прошли после Рождественского сочельника. Тогда Лиза, озираясь, прокралась на задний двор, поближе к дороге, перелезла через забор и стремглав помчалась, куда глаза глядят. Подальше от ненавистного ей места, от приютских казенных порядков, от воспитательниц, презирающих и ее, и прочих девочек… Подальше от всего этого ханжески-лицемерного «казенного благочестия»…

Да-да, та самая женщина еще вчера вечером поинтересовалась, у нее, обозначив видимость участия эдакой милой улыбкой, бывала ли она, Лиза, в городе Хербертсвилл.

Лиза тогда с интересом выслушала ее рассказ о тамошнем Луна-парке и прочих чудесах. В тот вечер ей действительно захотелось оказаться в этой игровой сказке, с аттракционами, имитирующими знаменитое подземное путешествие Алисы. И воспоминания об этом рассказе дали ей название места, которое следовало сейчас озвучить. Поскольку вчера вечером Предательница, с этой своей милой улыбкой, сказала, что они туда поедут именно на поезде.

- Ты никогда не ездила по железной дороге? – в тот вечер, накануне своего Предательства, эта женщина, давшая девочке пристанище в своем собственном доме, взамен казенного приюта, улыбалась так странно и загадочно. Той самой улыбкой, которая всегда заставляла саму Лизу чуть смущенно улыбаться ей в ответ. В эти секунды кажущегося ответного понимания ей было хорошо и спокойно.

Как будто никогда и не было холодно-спокойных, даже почти что не злобных лиц женщин, стегавших ее по голым ногам в той особой комнате, на первом этаже старой пристройки Принстаунского приюта. Будто и не было этого отчаянного бега по свежевыпавшему белому снегу. Бега в пустоту, в никуда.

Как будто не было морозной Рождественской ночи, когда последним осмысленным ощущением в ее памяти осталось это странное спокойствие. Ей, впадавшей в оцепенение на зимнем ветру, внезапно стало как-то пусто... но одновременно с тем, тепло и даже почти уютно. Она точно знала, что все кончено. И ей тогда хотелось, чтобы все это стало завершением того самого странствия - когда она, выбившись из сил, изнемогая от холода, присела на нечто похожее то ли на поваленное дерево, то ли на бревно, невесть откуда взявшееся на обочине дороги. Чтобы это действительно стало концом ее пути. Во всех смыслах.

Лиза тогда просто закрыла глаза и провалилась в беспамятство.

Однако, следующим, что она увидела, было незнакомое лицо сероглазой и русоволосой молодой женщины, склонившейся над нею. И потолок комнаты в ее доме. В доме, где она всего на несколько дней – вообще-то, если честно, на целых две недели! - обрела для себя еду, кров и смутную надежду на спасение. Ту самую надежду, что она потеряла сегодня утром...

- Нет, не приходилось, - ответила ей в тот вечер Лиза. Еще не зная той горькой истины, что Спасительница может стать Предательницей.

- Думаю, нам стоит туда поехать, - взрослая собеседница с самым загадочным видом подмигнула девочке. В тот последний вечер, что они провели в ее доме.

- Когда? – в принципе, Лизе и здесь - смысле, в том самом доме, откуда она сбежала нынче поутру! - было вполне себе хорошо. Но история про Алису, рассказанная оксфордским профессором, всегда восхищала ее своей... curiouser and curiouser. Да-да, именно этими словами, имеющими в лексиконе Кэрролла множество значений, от «странно в чудеснейшей степени» до «чудесно страннейшим образом», можно было обозначить ее отношение к той загадочной сказке.

- Как только я решу некоторые бумажные вопросы, которые, увы, не столь уж просты, как мне бы хотелось, - сказав это, Предательница обозначила на своем лице чуть виноватую улыбку, как бы извиняясь перед нею, перед Лизой, за то, что в обещанную Сказку ее отвезут не сразу. Но Лиза вовсе не избалована, и она умеет ждать. Особенно, если в конце этого ожидания обещано нечто хорошее...

И снова резкая боль в душе от того Предательства...



- Я еду в Хербертсвилл, - Лиза пытается улыбнуться полисмену. У нее получается. Почти.

- Хотите посмотреть «Шоу Вундерлэнд»? – полисмен как-то светлеет лицом. Судя по обручальному кольцу, этот молодой мужчина женат. Наверняка, у него есть свои собственные дети. Скорее всего, он их туда уже возил, или на поезде, или в комфортном семейном джипе… И у его семьи, конечно же, остались об этом чудесном месте самые приятные впечатления.

- Да-да, именно на то самое шоу! – Лиза улыбается блюстителю порядка, обозначая этим мимическим жестом, что она из «своих», а значит, ни в чем предосудительном, в принципе, замешана быть не может.

- Очень хорошо! – кажется, суровый собеседник в полицейской форме готов оставить ее в покое.

На мгновение Лиза действительно успокоилась, думая, что гроза прошла стороной. Но она, увы, расслабилась слишком рано, поскольку полисмен задал ей новый вопрос. И куда более скользкий, чем предыдущий. В смысле, толкающий девочку еще дальше на скользкую дорожку вранья.

- А где Ваши родители? – спросил ее вежливый, но весьма настойчивый собеседник.

- Разве для того, чтобы съездить в Луна-парк, обязательно нужны родители? – Лиза удивилась вполне искренне. Хотя, холодок снова пополз у нее между лопаток.

- На главный аттракцион этого шоу Вас допустят только в сопровождении взрослых, - офицер говорил ей об этом факте, как о чем-то само собою разумеющемся. Похоже, этот полисмен действительно бывал в этом месте, ну раз уж он оказался в курсе тамошних порядков.

- Я не знала, - Лиза, в растерянности, сказала чистую правду.

- Простите, как Вас зовут? – голос полисмена по-прежнему звучит достаточно вежливо, но в нем сейчас явно слышатся некие нотки то ли своеобразного интереса, то ли удивления.

- Лиза, - девочка снова говорит чистую правду. И уточняет-добавляет, называя свою настоящую фамилию:
- Лиза Лир.

- Сколько Вам исполнилось полных лет, мисс Лиза? – полицейский смотрит на нее несколько озадаченным взглядом. Он явно что-то заподозрил.

- Двенадцать, - Лиза и здесь решила не лгать. Сама не зная почему.



Да, ей и в самом деле вовсе не хотелось отравлять свою жизнь и жизнь окружающих излишней ложью. С недавнего времени Лиза, действительно, тяготится этим своим «нечестным» существованием.

Трудно сказать, что стало тому причиной. Лиза провела в доме Предательницы почти две недели. И за это время та, от которой она сегодня сбежала, наверное, раз пять пыталась вести с нею своеобразные «душеспасительные» беседы.

Нет, не может того быть. Не могли же всерьез повлиять на ее образ мыслей все эти «нравоучительные» разговоры, которые с ней иногда заводила эта странная молодая женщина.

Тогда Лизе казалось, что миссис Эллона Мэйбл – так назвала себя Предательница в тот самый день, когда беглая воспитанница Принстаунского приюта впервые открыла свои глаза под кровом ее гостеприимного дома - просто искренне верующая женщина. И что она пытается втолковать ей, бывшей приютской девчонке, вроде бы достаточно очевидные мысли. О том, что честность и искренность это главное, что ведет человека подлинной дорогой к Спасению. И что каждый должен сам сделать по ней свой первый шаг.

Теперь-то Лиза понимает, что она тогда имела виду. Наверняка эта женщина, та, что ее спасла и привезла в свой дом той Рождественской ночью, ни секунды не верила в придуманную девочкой наскоро, буквально «по приходу в себя», легенду о том, что она, Лиза, дескать, вовсе не помнит ничего из своего прошлого. Ничего, кроме имени.

Возможно, та, кто нашла и потом две недели подряд выхаживала и лечила ее, опознала одежду, в которую Лиза была в ту ночь одета. Одежду с метками Принстаунского приюта.

Неужели она все-таки ждала от Лизы признания в том, кто она на самом деле? Быть может, если Лиза ей доверилась, тогда бы...

Нет. Вряд ли это уберегло бы ее от предательства.

Насчет того самого Спасения, о котором говорила ее спасительница, ставшая для нее нынче утром... Нет, не врагом. Просто кем-то бесконечно чужим.

Бог, ну тот Бог, о котором ей твердили на уроках раздраженные злобные сектантки-проповедницы… Тот, злобный Бог, желающий, по их словам, покарать всех и каждого, то ли за некие мыслимые или немыслимые грехи, то ли просто так, для странного садистического развлечения... Этот Бог, кажется, уже приложил немало усилий для того, чтобы ее помучить.

А тот Бог, славный малый, бескорыстно желающий спасти лично ее, Лизу...
Тот Бог, про которого ей зачем-то рассказывала Предательница...

Этого Светлого Бога, судя по всему, и вовсе не существует.

Просто не может говорить правду о чем-то Высоком та, кто ее предала. А значит, и Бога, о Милосердии которого твердила ей миссис Эллона Мэйбл, этого самого Бога Истинного, просто нет в природе.

Или же сама Лиза, презренная лжица, беглянка и преступница, слишком незначительное существо, чтобы стать объектом его благого внимания, хоть сколь-нибудь всерьез. В таком случае, вопрос о Бытии даже столь Доброго Бога и вовсе не принципиален.

Из этого следовал и вовсе грустный вывод. О том, что даже молиться для Лизы теперь уже нет никакого смысла. Если существует Бог-каратель, то он ее все равно накажет, в это своем садистическом упоении Высшей Властью над столь ничтожным персонажем мирового Спектакля, того Спектакля, который Он всю дорогу продюсирует. А некий абстрактный Бог-Спаситель, бесконечно далекий от грешницы в своем нравственном совершенстве, за нее все равно не вступится. По причине собственного отсутствия.

Она и не молилась. Она просто говорила правду. В надежде на то, что при необходимости, в нужную секунду, сможет добавить в нее немного лжи.



- Закон требует присутствия на некоторых аттракционах родителей, которые будут контролировать поведение ребенка, - назидательно заметил констебль. И тут же, нахмурившись, продолжил свою странную речь, наполненную отсылками к сухим нормам законов:
- Кстати, мисс Лиза, без сопровождения родителей Вы не можете ездить по железной дороге, а также любыми другими видами транспорта, курсирующими вне города, где Вы живете. В виде исключения, законом разрешаются самостоятельные поездки детей в возрасте от двенадцати до четырнадцати лет, при условии посадки их в поезд или автобус близким родственником, который вручает ребенку сопроводительное письмо, где указывается, на какой станции и кем конкретно из числа других родственников ребенок будет принят. Только так, и никак иначе. Таков закон.

Полисмен посмотрел на нее весьма многозначительным взглядом, от которого девочка опять вся похолодела.

- Я... не знала, что все так сложно! – отвечает Лиза. И то, что она говорит сейчас, это снова чистая правда! О том, что девочкам ее возраста нельзя самостоятельно ездить по железной дороге, ей никто никогда не рассказывал.

- Возможно, сами Вы действительно ничего и не знали, - забавно, но ее собеседник с нею даже и не думает спорить! – Но родители Ваши должны быть в курсе всех этих запретов. Кстати, где они?

Этот вопрос снова застал Лизу врасплох, и она в который уже раз не нашла ничего лучшего, чем сказать правду:
- Их у меня нет. Я сирота.

Сказано честно и глупо. Однако, полисмен, услышав это, немного смутился.
Впрочем, это не помешало ему продолжить задавать вопросы относительно статуса девочки, так неосторожно попавшейся ему на глаза.

- Простите меня за бестактность, мисс Лиза, но, в таком случае, где сейчас находятся Ваши опекуны? Почему они позволяют себе отпускать Вас одну в не самое безопасное место в округе?

- Они... Она, - быстро поправляет себя Лиза, - скоро будет. Я просто пошла вперед, посмотреть расписание поездов.

- Вы не могли бы назвать мне имя Вашего опекуна? – полисмен по-прежнему вежлив и, скорее, склонен ругать за все эти упущения некого мифического опекуна девочки, чем саму подопечную, ту, что стоит прямо перед ним, здесь и сейчас.

Предыдущая ложь не сработала, и Лизе теперь приходится сказать нечто немного похожее на правду. Наверняка, этот полицейский из местных. А значит, он слышал имя Предательницы. Тогда вовсе не грех воспользоваться им. Во спасение себя любимой.

- Я воспитанница миссис Эллоны Мэйбл, - имя Предательницы Лиза произнесла четко, и даже без ярко выраженной неприязни. Той самой, особой, личной неприязни, которой та, кого она для самой себя обозначила эти странным псевдонимом, была достойна, как говорится, по праву.

По праву своей жестокости.
По праву низости и подлости.
По праву предательства...

- Простите, мисс Лир, - офицер выглядел весьма удивленным. Впрочем, Лизе, непонятно почему, это удивление показалось несколько... наигранным, что ли... – Так значит, Вашим воспитанием занимается миссис Эллона Мэйбл, хозяйка Джеймсон-хауса?!

- Да, - Лиза многозначительно кивнула головою. Она была рада, что не ошиблась в имени, которое использовала для прикрытия факта своего побега. Оно явно было знакомо констеблю. И теперь вся рассказанная ею история прозвучала вполне себе правдоподобно. Ну, настолько правдоподобно, насколько это вообще возможно.

- Ну, так это же совсем другое дело! – офицер улыбнулся ей и... продолжил, сказав нечто весьма неожиданное для беглянки:
- Сейчас я ей позвоню, и мы сразу все выясним!

Все. Она попалась.

Остановившимся взглядом, почти в беспамятстве, Лиза отстраненно наблюдала за тем, как офицер вынимает сотовый телефон и набирает из его памяти номер Предательницы, который, оказывается, ему очень даже хорошо известен.

- Алло! – голос офицера звучит как-то слишком уж дружелюбно, почти радостно. – Элли? Да-да, это Дик Шелтон. Что у тебя с голосом? Ну ладно, ладно… Да, я рад тому, что ты меня узнала. Ты что, за рулем? А где ты сейчас?

«Элли?! – пронеслось в голове у девочки. – Он ее знает! Она из местных, и они знакомы! Все, я влипла! Боже мой, как же все глупо обернулось!»

- Я на вокзале, - офицер продолжил разговор с невидимой Лизе собеседницей. – Здесь одна девочка собралась в Хербертсвилл. Уверяет, что она твоя воспитанница. Да, ее зовут Лиза. Лиза Лир.

Лиза до боли прикусила губу, в ожидании чего-то ужасного, но замолчавший на секунду полисмен почему-то взглянул на нее с какой-то весьма благосклонной улыбкой и закончил свою телефонную беседу.

- Хорошо, - сказал он в микрофон своего сотового. - Я отведу ее к Баддингеру. Да-да, прямо сейчас.

Нажав кнопку отбоя вызова, офицер спрятал телефон в карман куртки и протянул девочке свою крепкую руку.

- Пойдемте, мисс Лир! - сказал он, по-прежнему улыбаясь ей вполне-вполне дружелюбно. – Нам назначено рандеву в кафе неподалеку. Элли просила отвести Вас именно туда. Она сейчас приедет.

- А откуда Вы... – Лиза хотела на секунду отложить, оттянуть неизбежное и многозначительно недоговорила. Впрочем, офицер все понял и опять улыбнулся ей.

- Мы с Элли учились в одном классе, здесь, в Ричвиллидж, - сказал он, подтвердив худшие опасения девочки. – Это для тебя она миссис Эллона Мэйбл. А вот для меня она была, есть и останется Элли Джеймсон, «Элли-Справедливость». Моя однокашница, которая «на раз» решала любые конфликты между нашими ребятами, что парнями, что девчонками. Хотел бы я, чтобы именно она в свое время стала нашим мировым судьей, а вовсе не этот зануда, Джек Зюйдман! Но Элли выучилась на медика, а потом наслушалась речей Гарри Голдмана о «патриотическом акте» и завербовалась в Армию, в медицинскую службу. А там...

Офицер недоговорил и просто молча открыл двери вокзала и вывел девочку на улицу, где выпавший предыдущей ночью свежий снег подновил зимний белый пейзаж небольшого американского провинциального городка.

Они зашагали по этому снегу, присыпавшему тротуар, в сторону центра города. Бежать Лиза даже не пыталась. Сказать по правде, новость о том, что ее воспитательница когда-то была военным медиком, ее ошарашила. Лиза не верила своим ушам. С другой стороны, она и сама не очень-то распространялась своей воспитательнице о некоторых... э-э-э... скажем мягко, тонкостях своей личной биографии. И ей следовало ожидать, что скрытность вполне может быть взаимной!

- Мистер Шелтон, - девочка, наконец, решилась нарушить неловкое молчание. – А когда миссис Мэйбл служила... в Армии Штатов?

- Она что, тебе никогда об этом не говорила? – офицер произнес эти слова скорее с утвердительной, чем с вопросительной интонацией.

- Нет, - ответила Лиза, в этот раз, кстати, сказав ему снова чистую правду, – миссис Мэйбл говорила мне, что приехала сюда вступить в наследство. Что этот дом остался ей от матери по воле отца, и она решила несколько месяцев пожить в родных краях. А про то, чем она занималась до этого, она мне не говорила, ничего и никогда. У нее… у нас в доме, - поправилась она, - даже фотографий военных нет.

- Понятно, - ее взрослый собеседник отчего-то вздохнул и как-то чуть смущенно улыбнулся девочке. – Твоя воспитательница служила на Востоке. В Персии, почти на границе с Афганистаном.

- Там, где... – Лиза недоговорила.

- Да, она была там, когда шла эта... не слишком хорошо закончившаяся операция по борьбе с исламистами, - офицер Шелтон кивнул с грустью и сообщил Лизе нечто совершенно невообразимое, о чем ее воспитательница не только не упоминала, но даже и намека не делала! – Она там вышла замуж за одного из наших морских пехотинцев, Джона Мэйбла. Из тех ребят, которых генерал Рейнольдс бросил тогда на покорение Афганских гор.

- Он... погиб? – голос у Лизы, почему-то, дрогнул.

- Пропал без вести, - голос офицера был весьма сочувствующим, будто бы Лиза была настоящим ребенком его одноклассницы. – Но Элли считает, что он жив и находится где-то там, в плену у горцев. Вообще, это все очень грустная история. И ее патриотический отъезд на Восток, в действующую армию, и весьма романтическое замужество, и...

Офицер еще раз тяжело вздохнул и как-то грустно и многозначительно посмотрел в глаза девочке. Лиза отчего-то прониклась внезапной симпатией, и к той, кто, оказывается, не столь уж проста, как она считала раньше (хотя, откровенно говоря, девочка из приюта вовсе не пыталась как-то «выискивать» информацию о своей воспитательнице, даром, что столько времени провела под ее кровом!), и к ее другу, служащему в местной полиции.

Кажется, офицер все это каким-то образом почувствовал и оценил. Во всяком случае, он снова улыбнулся своей юной визави. А потом указал рукой на вывеску, где красным по чуть желтоватому фону, кривоватыми буквами, специфическим шрифтом времен покорения «Дикого Запада», было выведено название:

«Салун Билли Баддингера».

Сама вывеска, будучи исполнена на деревянной доске, качалась на ветру, подвешенная на двух больших кольцах к тонкой выносной балке, чуть под углом к фронтону здания.

– Кстати, моя дорогая мисс Лир, мы уже пришли! – сказал он.





*Восемь абзацев, выделенных курсивом до сноски, это… Ну, скажем так, результат сканирования мозгов одного, в высшей степени обычного, и даже слегка человекообразного существа. Это такие… вполне типичные возвышенные мысли современного сотрудника… э-э-э… «силовых структур». Естественно, служащего в спецслужбах этих самых… Северо-Американских Соединенных Штатов. Где-то там. «На другой стороне Земли…» (C)

Полевая практика работы ментата за границами Империи, дает изрядное количество таких образцов. Что характеризует ментальный климат определенных мест на той территории вполне наглядным образом. Некоторые специалисты считают такой образ мышления заразительным, а ситуации массового распространения таких мыслей в обществе обозначают как ментальную чуму.

К сожалению, от этого заболевания нет внятных лекарств. Вернее, есть. Два.

Первое это «Эйч бамб», выжигающая сегменты ноосферы вместе с носителями столь своеобычного мировоззрения. Это ее, «Эйч бамб», фатальный недостаток, не дающий применять такое сильнодействующее лекарство в практике преодоления подобных эпидемий. Особенно в условиях повседневного соседства больных ментальной чумой с относительно здоровыми лицами. Кстати, во многих случаях ментально больные прикрываются здоровыми соседями как «живым щитом». Судя по всему, им свойственно нечто вроде «коллективного разума», управляемого вирусами ментальной чумы. И этот жутковатый «коллективный разум» весьма эффективно играет на слабостях гуманистической Цивилизации…

Второе лекарство, вернее, средство или же метод, это внутреннее преодоление заразы личным усилием. Для большинства ментально больных, увы, недоступно.

Чисто теоретически, существует и третье лекарство. Чудо Свыше. Возможно, в канун Рождества, кому-то доведется испытать на себе его действие. Всякое бывает…

Все вышеуказанное просто небольшое обобщение практики клинической эпидемиологии ментальной чумы. Приводится в порядке общей информации для Уважаемых Читателей – прим. Автора

2.

- А разве детям можно ходить в такие заведения? – Лиза почему-то успокоилась. Она даже рискнула слегка пошутить, блеснув, так сказать, знанием норм закона «Об увеселениях и соблюдении общественного порядка».

- Только днем, и исключительно в сопровождении взрослых! – наставительным тоном произнес ее собеседник. А потом снова улыбнулся, уже как-то ободряюще. – Но со мною, юная леди, можно ходить всегда и везде, безо всякой опаски! Особенно девочке, которую воспитывает наша милая и добрая Элли! – он подмигнул Лизе. – Да-да, я помню, что для тебя она миссис Мэйбл. Но я уверен, что очень скоро она тебе все-таки позволит называть себя просто по имени!

- Почему? – Лиза оторопело остановилась у самых дверей «увеселительного заведения».

- Просто я вижу, что ты… очень хорошая девочка! - ответил констебль и открыл перед нею входную дверь. – А потому... Добро пожаловать, мисс Лир, в лучшую забегаловку нашего города!

Лиза, по-прежнему вся в удивлении, кивнула ему, дескать, да-да, я все поняла, все в порядке! Правдой ее жест был примерно наполовину. Все, действительно, было вроде бы в порядке. Вот только она, на самом-то деле, ничегошеньки во всей этой ситуации и не понимала!

Офицер жестом предложил ей войти, и она послушалась.

Внутри было светло и чисто. Примерно десяток прямоугольных деревянных столиков, к которым были придвинуты простые, почти что безо всяких украшений, стулья, тоже из темного дерева.

Стены отделаны деревянными панелями, только гораздо более светлого оттенка. Пол из полированных досок. Вдоль стены длинная барная стойка. За ней, в полном одиночестве из-за отсутствия клиентов, находился то ли бармен, то ли официант, возможно сочетавший эти должности в столь провинциальном и, похоже, далеко не всегда востребованном «злачном месте». Офицер вежливо помог Лизе снять теплую куртку и повесил ее верхнюю одежду на вешалку у стены. Сам полисмен тоже снял и повесил рядом с одеждой девочки свою форменную зимнюю куртку, темно-синюю с меховым воротником-капюшоном. Потом офицер Шелтон прикрепил за клипсу полицейскую рацию на карман своего синего мундира.

Они присели за столик у окна. Официант или бармен - он, судя по всему, действительно был в этом заведении «один за всех» - подошел к ним сам, улыбнулся полисмену как старому знакомому.

- Офицер Шелтон! – приветствовал он нового (скорее уж старого!) клиента. - Вам днем как обычно, двойной «американо»?

- Ну, уж никак не виски-скотч! - улыбнулся ему в ответ полисмен. – Увы, я на Службе! – и обратился к смущенной девочке:
- Что в это время суток предпочитает юная леди?

- Мороженое! – твердым голосом, с улыбкой и вполне искренне ответила юная особа, сидящая с ним за одним столом, сбоку, под прямым углом к тому, кто привел ее в это странное, но интересное место.

Она уже почти свыклась со странностью всего происходящего. Почти как Алиса в Сказке Кэрролла. Вот уж точно, curiouser and curiouser*!

И пускай. В конце концов, чем этот симпатичный офицер хуже пресловутого Шляпника? Даром, что чаю ей он еще не предложил! А Предательница - та, что вот-вот должна была приехать – уж наверняка, не страшнее Красной Королевы! Вряд ли она, приехав в это уютное кафе, так уж сразу же захочет «срубить» ей голову, как постоянно кричала героиня той старой сказки. Скорее уж, миссис Мэйбл накажет ее как-то иначе...

Нет, в принципе, с ними обоими вполне можно поладить, пусть они все и со странностями. Нет, Лиза с ними, наверняка, справится!

- Шоколадное, ванильное, фисташковое? – уточнил официант. – Сверху добавить жидкого шоколада или какой-нибудь сироп?

- Шоколадное, - улыбнулась Лиза. – И сверху тоже шоколад, пожалуйста!

Она решила не оригинальничать. Тем более что шоколад она действительно любила. Да и в приютском меню он появлялся достаточно редко. Так что, все сказанное тоже было правдой, пусть и весьма-весьма относительной.

Официант одобрительно кивнул и направился в сторону барной стойки. Лиза тем временем обратилась к своему компаньону, сидевшему с нею вместе за этим деревянным столом.

- Кстати, почему Вы решили, что я непременно уж такая хорошая? – голос девочки уже звучал почти что самоуверенно, даже с некоторым оттенком наглости.

- У меня чутье на людей! – ответил офицер. – Кстати, у Элли оно во сто крат сильнее. Уж она-то вряд ли могла ошибиться в Вас, милая леди!

- И все же? – Лиза, пожалуй, впервые рискнула посмотреть ему прямо в глаза. Оказалось, это вовсе не страшно. Обычные карие глаза, очень внимательные, как говорят, немного «со смешинкой». Видимо, ее собеседник действительно, изначально против нее ничего не имел. Просто он пытался защищать Закон. Так, как он сам это понимает.

- Видишь ли, дорогая Лиза, - задумчиво произнес он, внезапно снова и без объяснений перейдя «на ты», причем девочка как-то сразу и без лишних вопросов, молча признала за ним право на такое резкое сближение, - я ее близкий друг. И мне вовсе небезразлична судьба моей одноклассницы. Ты так внезапно появилась в ее жизни, а значит...

Он на секунду замолчал, а потом расстегнул клапан нагрудного кармана, достал оттуда визитку и протянул удивленной девочке.

- Возьми, - сказал он, причем почему-то очень серьезным голосом. – Здесь все мои... как это сейчас говорят... не координаты, а контакты! На обороте номер моего сотового. Элли уже купила тебе телефон?

- Нет, - у Лизы никогда не было мобильного аппарата. Просто ей некому было звонить. Да и незачем. Так что даже цена на такое техническое чудо была ей неизвестна.

- Я попрошу ее купить тебе какой-нибудь недорогой мобильник, - офицер произнес очередную совершенно ей непонятную фразу. – Думаю, тебе уже пора привыкать. Забьешь мой номер в память, чтобы он всегда был у тебя под рукой, так же, как и номер Элли.

- Зачем это? – Лиза крайне удивлена столь странной, прямо-таки подозрительной заботой со стороны незнакомого, хотя скорее симпатичного ей человека.

- Чтобы звонить мне. В случае если тебе, не дай Бог, потребуется помощь. Тебе или Элли, - серьезно произнес ее собеседник. И тут же пояснил:
– Она привыкла справляться со всеми проблемами сама. Не любит просить помощи со стороны. А это не всегда оптимальный вариант. Друзья на то и друзья, чтобы помогать друг другу. И я, откровенно говоря, рассчитываю здесь на твою помощь!

- Вы что... вербуете меня в свои секретные агенты? – Лиза высказала первое, что сходу пришло ей на ум, и как бы в шутку. Но по выражению лица офицера она поняла, что эта шутка, возможно, и не совсем шутка вовсе. – Я что, должна буду шпионить за миссис Мэйбл? И тайно звонить Вам по этому телефону, если увижу нечто... подозрительное?

Лиза все еще надеялась на то, что это какой-то розыгрыш. Однако, ее собеседник, кажется, не был расположен шутить.

- А ты бы согласилась? – офицер смотрел ей прямо в глаза. И не просто серьезно, а с каким-то особым, совершенно нескрываемым интересом.

- Нет, - Лиза не отвела своего взгляда и добавила странным, одновременно решительным и дрожащим голосом:
- Я никогда на это не соглашусь. Шпионить это низко и подло.

- Как интересно! – лицо офицера по-прежнему, действительно выражало странную заинтересованность. Внезапно он снова перешел "на вы", и ситуация сразу же повернулась на сто восемьдесят градусов, от позитива к полному и безоговорочному кошмару. - А если я сейчас же надену на Вас наручники и отвезу в участок для дальнейшего серьезного разговора?

Лиза ответила молчаливым отрицательным покачиванием головы. Тогда ее собеседник решил добавить «жести».

- Раз Вы не желаете сотрудничать со мною добровольно, мне придется Вас арестовать, - сказал он каким-то издевательски-сожалеющим тоном. А потом…

Добрейший (это оказывается только на первый взгляд!) человек, благородный полисмен - почти что констебль! - офицер Шелтон, не торопясь, отстегнул с пояса наручники и положил эти тяжелые браслеты из полированного металла на стол.

Девочка представила эту тяжесть на своих руках, почти что услышала звук, с которым браслеты наручников защелкнутся у нее на руках… И содрогнулась.

Тем временем этот подонок, изначально принявший на себя личину хорошего человека - выражение лица, кстати, у него ничуточки не изменилось, по-прежнему кажется, что он всего лишь исполняет свой долг и наставляет неразумное заблудшее дитя, как именно ему, этому ребенку, следует двигаться дальше по пути истины! – продолжал свои увещевания.

- Сейчас мы встанем, оденемся и пройдем в участок, - сказал он вполне спокойным голосом, как-то мягко, почти по-доброму.

Лиза в ужасе. Что за бред! Как будто речь идет максимум о походе в кино! И все же...

– Бог с ним с кофе! – усмехнулся полисмен, обращаясь к своей дрожащей собеседнице. – Потом выпью. Там, в участке, или уже дома, когда закончу все дела с Вами… неважно! А Вам, мисс Лир, с вашей строптивостью и глупостью, мороженое в принципе не полагается. Так что в этот раз Вам придется обойтись без сладкого.

- Но миссис Мэйбл… - Лиза сообразила, что есть один, всего один человек на свете, который способен спасти ее от этого монстра в синем мундире. – Она будет меня искать!

- Да пускай себе ищет, кто же ей в этом собирается мешать! – улыбнулся странной (скорее уж страшной!) улыбкой ее жутковатый собеседник, который, оказывается, вполне себе способен исполнить роль самого подлого и кошмарного «грязного копа» из какого-нибудь калифорнийского сериала о продажных детективах! – Когда-нибудь она Вас обязательно разыщет! Ну, когда, наконец, догадается о том, что Вы в руках властей, - он многозначительно подмигнул перепуганной девочке и продолжил свои увещевания, от которых беглянку уже трясло мелкой дрожью. – А Вы пока проведете пару часов за решеткой, обдумаете мое предложение... и свое поведение заодно! Что Вы скажете на это, мисс Лир?

- Я не стану доносить, - Лиза произнесла эти слова одновременно решительным и дрожащим от страха голосом. – И вообще, я отсюда никуда не уйду! А силой Вы меня… все равно не заставите! И миссис Мэйбл сейчас уже придет! Она…

Лиза замолчала, не сумев подобрать нужное слово.

- Интересно-интересно! – офицер как-то странно, весьма многозначительно улыбнулся. - И как же это наша милая Элли сможет помешать мне усадить Вас за решетку? В профилактических целях!

- Она с Вами… справится! – голос, которым девочка произнесла эту весьма бредовую фразу, прозвучал не слишком-то убедительно.

- Неужели Вы думаете, будто я не могу вызвать подкрепления?

С этими словами, сей «добропорядочный» полисмен снял с кармана полицейскую рацию и его большой палец замер в опасной близости от большой кнопки включения громкой связи.

- Так мы договорились? – улыбка ее собеседника на мгновение стала холодной и действительно какой-то… страшной.

- Нет, - сказав это слово, Лиза вся похолодела. И тут же спешно добавила, судорожно сглотнув комок в горле. – Вы не сможете! Миссис Мэйбл спасет меня!

- Похвальная уверенность! – удивительно, однако же, тон голоса и улыбки ее собеседника снова меняется. В этот раз в нем сквозит нотка какого-то сочувствия к девочке. – И она, наверняка, заслуживает некоторого поощрения!

Лиза вся содрогнулась, как-то живо представив себе, какое «поощрение», может ей устроить этот вероломный господин-полицейский. Однако этот странный офицер вдруг рассмеялся, как будто только что услышал и понял-заценил хорошую шутку, и громким голосом произнес в сторону барной стойки:
- Мистер Байден!

- Да, офицер Шелтон? – высунулась из-за стойки голова бармена-официанта.

- Джереми, запиши на мой счет мороженое для этой юной леди! – сейчас офицер улыбался весьма довольной улыбкой, как будто выполнил некую важную (интересно, для кого?) миссию. А потом добавил:
- И следующую порцию, которую она пожелает заказать, тоже! Нет, даже две порции!

После этого он, усмехнувшись каким-то довольным смешком, взял со стола наручники и вернул их к себе на пояс.

- Вы что… так проверяли меня?! – Лиза была почти в шоке.

- Не сердись, Лиза! – кажется, в этот раз мимический оттенок улыбки ее собеседника обозначал несколько виноватые эмоции. – Я действительно обязан был проверить тебя, на предмет храбрости и честности. Теперь я вижу, что Элли права. И доверяя тебе, она ничуть не ошиблась. Предательство и измена это действительно не твой стиль. Прими мои извинения.

Лизу покоробило то, что этот странный офицер упомянул о ее честности. Впрочем, шпионить, даже за Предательницей, наушничать про нее полицейскому… Это было бы вовсе неправильно и совершенно недопустимо. В приюте девочек, уличенных в чем-то подобном, жестоко били. И Лиза считала, что это, безусловно, правильно. И совершать нечто в этом же роде, даже в отношении Предательницы, ей казалось столь же отвратительным и недостойным поступком.

- Я рад тому, что ты так доверяешь той, кто взялась тебя воспитывать, - сейчас ее собеседник был уже сугубо серьезен. - И кстати, я действительно рассчитываю на твою помощь.

- В чем? – Лиза снова насторожилась. Уж очень странным вышел этот разговор «в ожидании мороженого».

- Я действительно старый друг Элли, - сообщил ей уже известное этот странный офицер. – И я очень хочу, чтобы она была счастлива. Лиза, я прошу тебя помочь ей.

- Как я могу ей помочь? – Лиза в недоумении.

- Позаботься о ней, - голос полисмена грустен, - сделай так, чтобы ей теперь было ради чего жить. Думаю то, что ты появилась в ее жизни, это знак. И для Элли это шанс начать все сначала.

- Что именно? – Лиза вовсе не понимает как, и самое главное, зачем ей заботиться об этой взрослой и вполне самостоятельной женщине. Тем более о той, кто саму Лизу совсем недавно спасла от смерти.

- Она ведь рассказывала о себе совсем немного, верно? – как-то понимающе кивнул головой ее собеседник. – Это нормально. Я полагаю, что и ты вряд ли была с нею до конца откровенной. Думаю, вам давно пора с нею поговорить по душам и наедине.

- Что Вы имеете ввиду? – Лизе на секунду показалось, будто этот странный офицер знает про нее гораздо больше, чем хочет показать, едва ли не все, что о ней вообще возможно было когда-либо кому-либо узнать. И все, что происходит с момента их как бы случайной встречи (Ага! Так она вдруг вот взяла и поверила в эту случайность!), все это хорошо сымпровизированный спектакль. Своего рода театр одного актера. Вот только зачем ему понадобилось устраивать подобную инсценировку?

Впрочем, ответа на все эти высказанные и невысказанные вопросы не последовало. Просто потому, что их прервали.

Двери этого, то ли кафе, то ли бара, открылись, и вошла та самая Предательница, которая чуть раньше обозначила по телефону свое желание присоединиться к ним, к их странной компании. Лиза враз струхнула и замолчала, не зная, как ей себя теперь вести с той самой женщиной, из дома которой она сегодня совершила этот жалкий и глупый побег, на корню пресеченный бдительным полисменом.

Миссис Мэйбл была одета в короткую спортивную куртку и джинсы, одежду удобную для вождения автомобиля. Свой «Форд»-внедорожник она, наверняка, припарковала на обочине, возле кафе.

Вообще, Лиза только сейчас обратила внимание на то, что они с Предательницей сейчас одеты в одном стиле. Вот только у Лизы одежда чуть темнее, ну так, на пару тонов. И если они встанут рядом, у постороннего наблюдателя останется впечатление, будто они сестры. А может быть, ему покажется, что они мать и дочь…

Смешно.

Нужна она, беглая приютская девчонка этой красивой женщине! Десять раз нужна, и еще половинку с четвертью!

Сколько лет той, кто приютила маленькую беглянку своем доме две с лишним недели тому назад? Офицер сказал, что они когда-то вместе учились в школе. Ему самому на вид меньше тридцати. Значит, и ей примерно столько же. Ну, наверное, лет двадцать семь, двадцать восемь… У нее длинные красивые волнистые волосы пепельного цвета и странные, очень внимательные серые глаза, в которые Лиза когда-то, еще вчера, так любила заглянуть и ощутить странное домашнее тепло и удивительное спокойствие. Ей казалось, что они с этой молодой женщиной чем-то немного похожи, хотя у нее, у Лизы, глаза голубые, а волосы чуть светлее, светло-русые. А еще ей казалось, что она может читать ее мысли. Стоит только чуть-чуть напрячься, и они станут ей доступны и понятны. Хотя, вряд ли это будет тактично…

Девочка на секунду, почти как раньше, «зацепила» взгляд вошедшей, и ощутила странное чувство. Будто опять и снова воспринимает ту, на которую смотрит, как «открытую книгу». Ну, точно так же, как незадолго до этого она прочувствовала этого своего собеседника, полисмена. Вот сейчас, сию секунду та, которую она, Лиза, сегодня утром назвала для себя Предательницей, чувствует-ощущает сильное душевное волнение. Скорее, даже, страх. Нет, не за себя, а именно за нее, за девчонку-беглянку, так просто и незатейливо задержанную ее другом-полисменом. Да, она точно знает о том, что Лиза от нее именно сбежала, но… почему-то вовсе на нее не сердится. Просто не понимает, искренне не понимает причин ее панического бегства. И… кажется, что она чуточку обижена на девочку за этакую глупость.

И самое главное, встретившись глазами со своей воспитанницей, миссис Эллона Мэйбл наконец-то успокоилась. Девочка нашлась. Остальное неважно. Сейчас главное, это вернуть ее обратно в дом, обыграв это возвращение как можно мягче и тактичнее.

Да, на Лизу, похоже, вовсе не сердятся! И это очень странно. Неужели Предательница…

Лиз «схлопнула» почти уже нарисовавшуюся на горизонте мысль. Не стоит себя так уж сходу обнадеживать. Ее беспокойство за воспитанницу может быть вызвано обещанием вернуть беглянку в Принстаунский приют в целости и сохранности, в определенное время и без эксцессов. И вот тогда ей, нарушившей все мыслимые и немыслимые правила, придется ой как несладко.

Но все же, раскисать раньше времени тоже не стоило. «Пока живу – надеюсь!», так, кажется, гласит древняя поговорка! Пора «включать» хитрость! А также, сообразительность и терпение.

Кстати, выражение лица у Предательницы изменилось. Теперь она с искренней улыбкой смотрит на того, кто привел Лизу в это кафе на встречу с нею.

- Какая встреча! – она смеется, и лицо у нее становится... другим. Юным, веселым, радостным... все не то. Наверное, именно такое лицо должно быть у того, кто внезапно (или не очень внезапно!) встретил старого доброго друга?

Наверное.

...

У Лизы никогда не было таких близких друзей. Девочки в приюте... С ними Лиза почти всегда ладила. Случалось и драться, не без того. Бывали пару раз и весьма неприятные расклады, две-три на одну, тогда Лизе доставалось довольно крепко. Правда, синяки и ссадины все участницы подобных сшибок тщательно скрывали от воспитательниц. Знали, что за каждое такое выяснение отношений можно получить скакалкой по ногам. Двадцать-тридцать жестких и безжалостных ударов в исполнении мисс Бэнглс, резиновой скакалкой, оставляющей по себе память на неделю, в виде синевато-красных петель, постепенно желтеющих, и болезненных при любом случайном прикосновении к ним. Хотя, близких подруг у Лизы там все равно не было. Принцип «Каждый сам за себя и учится, и отвечает!» воспитательницы внедряли очень жестко. Впрочем, экзекуция, после которой Лиза сбежала из приюта, состоялась отнюдь не из-за драки...

Не надо вспоминать. Лучше просто забыть. Не было там ничего хорошего. Вот только дадут ли ей такой шанс, это право на забвение? Здесь и сейчас, в это время и в этом месте все зависит от этих двоих, от Предательницы и этого непонятного полицейского офицера, который в начале задержал девчонку-беглянку, потом привел в это кафе, а после попытался, мерзавец эдакий, завербовать ее в стукачи. И в довершение ко всему, повел себя окончательно странно, приказав бармену записать на его счет для этой упрямой девочки две дополнительных порции мороженого. А еще он попросил Лизу «позаботиться» о той, кто только что, вот прямо сейчас вошла сюда, сверкая радостной улыбкой на все тридцать два зуба сразу, и присела за их столик.

...

- Лиза! - она одарила воспитанницу своей обычной улыбкой. Как будто ничего и не было, и Лиза просто-напросто имеет вполне согласованную и одобренную лично ею, Эллоной Мэйбл, привычку гулять по вокзалу и местным "злачным местам"! - Дик! - это восклицание и такая же радостная улыбка достаются полисмену. А дальше...

Присевшая напротив офицера молодая женщина мигом расстегнула куртку, высвобождая свои руки из рукавов, оставляя верхнюю одежду прямо за спиною, небрежно смятой, на спинке стула. Лизе это показалось совершенно неожиданным, недопустимым, вызывающим, почти что хулиганским поведением, даром, что она сама вовсе не паинька, особенно после всего того, что успела натворить сегодня утром! А потом, синхронно со своим визави, миссис Эллона Мэйбл резко подается вперед, вытянув правую руку. И оба совершают странный ритуал рукопожатия, в несколько касаний, по-особому хлопая ладонью о ладонь и переплетая пальцы.

Лиза широко раскрытыми глазами наблюдала за этим зрелищем. Оба участника этой странной церемонии получили от нее явной удовольствие, особенно от того, что это все происходило на глазах изумленного ребенка. Ее весьма откровенная и непосредственная реакция их явно позабавила, и, закончив эти свои приветственные жесты, они тут же повернули свои лица в сторону растерянной девочки. И сразу расхохотались, дружно и громко.

- Кажется, мисс Лир приняла нас за психов! - сделал, отсмеявшись, однозначный вывод офицер Шелтон. - Во всяком случае, ее лицо...

Он еще раз усмехнулся, многозначительно недоговорив. Впрочем, девочка и сама понимала, что выглядит в своем удивлении весьма забавно.

- Не волнуйся, Лиза, с нами все в порядке! - миссис Мэйбл тоже ей улыбнулась.

Странно, но сейчас почему-то Лизе вовсе не хочется вспоминать о ее предательстве. И она даже начинает ей вновь симпатизировать. Смутно надеясь на то, что именно эта, добрая и улыбающаяся Эллона Мэйбл и есть настоящая.

- Точно? - в голосе девочки слышится явное сомнение. Ну да, такой странный спектакль, по большому счету, смотрелся весьма неожиданно. И это, откровенно говоря, еще очень мягко сказано!

- Разумеется! - ответил на ее вопрос полисмен и подмигнул кому-то, кто находился где-то за спиной или за левым плечом у Лизы. - Джереми! Будь так любезен, просвети эту милую девочку!

- Не волнуйтесь, юная леди! - охотно откликнулся на его просьбу подошедший бармен-официант. Он принес заказанное, чашку кофе и креманку с шоколадным мороженым. - Эти двое состоят в известном всей округе тайном обществе.

- Каком? - кажется, сегодня Лизу решили посвятить в некие особые тайны, достаточно очевидные для всех, кто живет в этой местности, но совершенно невероятные для тех, кто только что сюда приехал. Что же, она вовсе не против!

- Я их знаю еще со школы, - улыбка блондина, чьи длинные волосы выбиваются из-под банданы, весьма красноречива. – Когда им было лет по десять-одиннадцать, они придумали, что будут играть в нечто вроде клана благородных хулиганов. Строили из себя Робин Гудов и прочее тому подобное. Лично у меня всегда хватало ума держаться от их затей подальше. И не нарываться на неприятности от старого шерифа Мэтью Блэйка.

- Какие еще неприятности? – Лиза на секунду почувствовала себя в роли Алисы в Стране Чудес. Действительно, новости, которые весьма бесцеремонно обрушивали на нее собеседники, были из серии, «curiouser and curiouser» и «they're both mad».**

- У старого шерифа была склонность применять к правонарушителям оригинальные наказания, в воспитательных целях, - пояснил ей этот собеседник, который, оказывается, неплохо знает других взрослых участников этого странного разговора. – Дика он как-то раз посадил под арест. Ну так, на один вечер, в профилактических целях. А Элли заставил маршировать вокруг участка с песнями.

- Было-было! - рассмеялся офицер. - Все было именно так!

- И что, это… помогло? – почему-то спросила Лиза. И уточнила: – Ну, в смысле, помогло исправиться?

- Да кто же его знает! – усмехнулся мистер Шелтон. И многозначительным тоном добавил: - Но как ни крути, а я нынче служу помощником шерифа. А Элли…

- А я несколько лет служила в Армии Штатов, - ее воспитательница продолжила эту его фразу уже известным девочке фактом.

- Неужели? – Лиза сделала удивленные глаза, как будто она не в курсе.
Офицер Шелтон чуть-чуть усмехнулся, и молодая женщина, без сомнения правильно прочитав сей мимический жест своего старого друга, посмотрела на девочку внимательным изучающим взглядом.

- Я уж не знаю, почему все именно так сложилось, - сказала она почти серьезно, чуть приглушив сияние своей улыбки, - но с фактами не поспоришь.

- Может быть, это просто совпадения, а может быть и нет, - как-то неопределенно пожал плечами бармен-официант, подтверждая ее слова. И обратился к молодой женщине:
- Элли, ты что-нибудь себе закажешь? Что тебе принести?

- Латтэ, пожалуйста! – ответила она.

- И счет, как мы договорились! – отозвался офицер. И бармен-официант просто молча кивнул головою, дескать «Принято!» И направился обратно к барной стойке исполнять заказ.

- Тебе стоит обучить девочку нашему приветствию, - обратился к своей визави офицер. – Кстати, с сегодняшнего дня она принята в наш Клан.

- В Клан?! – его собеседница явно ошарашена этим, наверняка не слишком-то уместным предложением. – Так-таки и сразу?

- Совершенно верно! – подтвердил свою позицию офицер. – Я, как действующий глава Клана, своей властью официально объявляю об этом. Если хочешь, можешь устроить Лизе какой-нибудь торжественный ритуал, или праздник. Это уже на твое усмотрение. По мне всякие формальности, вроде торжественных клятв, для этой девочки совершенно излишни.

- Что, неужели даже без вступительных испытаний? – кажется, миссис Мэйбл удивлена не самим фактом решения, которое она, похоже вовсе и не думает оспаривать, а скорее причинами и обстоятельствами его принятия. И как-то со значением добавляет:
- Или я чего-то еще не знаю? Ну… из того, что здесь было?

Крайнее слово она четко выделила, бросив два вопрошающих взгляда, на саму девочку и на того, кто только что обозначил над нею свое покровительство.

Лиза смущенно опустила очи долу, а глава Клана улыбнулся.

- Испытание состоялось, - похоже, сейчас офицер, несмотря на улыбку, говорит всерьез. Объясняя своей взрослой собеседнице нечто значимое, и значимое именно для нее.

- И каковы же его результаты? – по глазам миссис Мэйбл, Лиза видит, что ей действительно интересно.

- Твоя воспитанница выдержала его просто блестяще! – произнося эти слова, офицер внезапно взглянул на Лизу - вернее, поймал ее взгляд! - и как-то странно подмигнул.

- Правда? – Лиза была немедленно удостоена какого-то весьма благожелательного и заинтересованного взгляда своей воспитательницы.

- Правда! – это слово офицер произнес уже безо всякой улыбки. – Мисс Лиза Лир была просто великолепна! Да пускай она сама тебе все расскажет.

- Так Вы меня что… так проверяли именно для этого?! – Лиза была щедро снабжена очередной порцией удивления.

- Если Дик говорит, что он тебя именно проверял, значит, скорее всего, так все и было, на самом-то деле, - сейчас у миссис Мэйбл голос звучит тоже вполне серьезно. – Так что давайте уж, рассказывайте мне, как все было на этот раз. Я вся внимание!

Лиза опять смутилась, отчего-то вовсе не желавшая рассказывать о несколько жестковатом поступке своего то ли «задержателя», то ли покровителя. Она уже не знала, что о нем такого подумать. Но мистер Шелтон сам охотно пришел ей на помощь и четко обозначил суть ситуацию, как все было. Ну, почти точно.

- Я заметил, что твоя девочка очень боится полиции, - офицер сказал правду настолько близкую к истине, что Лиза вздрогнула. – Впрочем, - тут же заметил ее собеседник, - пусть Лиза все же сама обо всем расскажет. Просто так будет правильно.

Он выразительно посмотрел на девочку и даже сделал эдакий ободряющий жест рукой, дескать, давай, не трусь! Лиза оторвала, наконец, свои глаза от созерцания чего-то весьма неопределенного где-то там, под столом, и встретилась с оценивающим взглядом своей воспитательницы.

- Я слушаю тебя, моя дорогая! – миссис Мэйбл, похоже, действительно интересно, что именно скажет ее воспитанница, а что оставит в красноречивых умолчаниях.

И девочка, наконец, решилась. Встретив этот взгляд… не требующий, скорее предлагающий ей обозначить свое отношение к весьма непростой ситуации, она уже не могла не исполнить ее просьбу.

- Офицер Шелтон, - Лиза решила именно так, как бы официально обозначить этого провокатора в полицейской форме, - предложил мне шпионить за Вами. И доносить о Вас в полицию. Звонить лично ему, в случае, если я обнаружу у Вас нечто… подозрительное, - паузой она подчеркнула значимость этого слова. И дополнила, кратко, фразой о своей реакции на указанное предложение:
- Я отказалась.

- Молодец! – на лице у Эллоны Мэйбл по-прежнему нет улыбки, она просто кивает девочке в знак одобрения ее позиции, с самым серьезным видом. А после возвращает свое внимание взрослому собеседнику:
- Послушай, Дик, а все это… не чересчур ли сурово, а? Моей девочке всего двенадцать лет. Кажется, ты ее очень сильно напугал.

- Разумеется, я ее напугал! – офицер кивнул головой своей однокласснице, подчеркнув уверенность в своей правоте. – Ты ведь прекрасно знаешь, что суть вступительного испытания это преодоление. Кандидат в Защитники должен не поддаться своему страху, возможно, самому главному. Он тем самым доказывает и нам, и самому себе, что научился справляться со своими нервами. Например, не поддаться на провокацию. У Лизы это все блестяще получилось. Правда, она, почему-то, стесняется рассказать о том, что было потом, после ее отказа.

- Не пугай меня! – нахмурилась его визави и повернула лицо в сторону, глядя на Лизу уже с сугубым сочувствием. – Что еще хотел сделать с тобою этот изувер? Он что, угрожал тебе? Сказал, что в случае отказа посадит тебя за решетку?

- Да, - подтвердила девочка.

- Дик, а что, с нею нельзя было поступить как-то помягче? – кажется, миссис Мэйбл совсем не в восторге от чрезмерно суровых, на ее взгляд, угроз со стороны офицера.

- Не знаю, - ответил мистер Шелтон. – Но наша девочка справилась с волнением без истерики, устояла под моим нажимом и, кстати, высказала тебе явные симпатию и доверие. Имей в виду, в ответ на все эти мои угрозы она заявила, что ты ее обязательно спасешь.

- Непременно спасу, можешь даже не сомневаться! - подтвердила его визави. А потом она… каким-то очень личным, покровительственным жестом накрыла своей ладонью ладонь своей воспитанницы. – Я рада, что ты мне так доверяешь.

Лиза мысленно чертыхнулась, преодолевая желание убрать руку со стола и подальше от этой обозначенной защиты, от ладони Предательницы. Какое может быть между ними доверие?! Ну, после того, что она, Лиза, тогда прочла в ее дневнике? О чем это она вообще говорит? Это же форменное издевательство! Или…

- Не сердись на Дика, ой прости, Дик! Конечно же, мистера Шелтона! - странно, и все же в глазах той, кого Лиза, не далее как сегодня утром, нарекла для себя Предательницей, нет ни на грамм издевки или даже просто насмешки. Только какое-то непонятное, странное сочувствие, сожаление о том, что ее воспитанница испытала чрезмерный страх. - Мы с ним и вправду, старые друзья. И он действительно проверял тебя. Это у нас такой обычай. Все, кто входил в наш Клан, прошли через это. Правда, каждый проходил какое-то свое посвящение. Зато теперь он полностью уверен в тебе. И ты можешь в любое время обратиться за помощью к мистеру Шелтону, и как помошнику шерифа, и как к главе нашего Клана.

- Он-то, может быть, и уверен во мне, - Лиза и лицом, и голосом выразила свое искреннее возмущение всем произошедшим. - А я вот в нем совершенно не уверена! И никакого мороженого мне от него не нужно! - добавила она, очень сердито взглянув на адресата этой тирады.

- Не сердись! - миссис Мэйбл придвинула к ней принесенную Джереми креманку. - Он ведь хотел как лучше! Правда, вышло у него...

Молодая женщина многозначительно недоговорила, просто, слегка нахмурившись, покачала головою, взглянув в сторону "провинившегося" полисмена с как бы недовольным видом. Удивительно, но ее взрослый собеседник действительно казался несколько смущенным.

- Лиза, я приношу тебе свои искренние извинения! - сказал он и положил свою ладонь на ладонь Предательницы. Ту самую, которой она чуть раньше накрыла ладонь самой беглянки.

Девочка снова едва сдержалась, чтобы не вырвать руку, но все же пересилила себя, и даже попыталась улыбнуться, эдакой слегка натянутой улыбкой. Кажется, Эллона Мэйбл все же почувствовала ее раздражение и неприязнь, и снова многозначительно поглядела на офицера. Тот, кажется, еще более смутился и тут же убрал свою руку. Сама миссис Мэйбл, кстати, сделала то же самое, к вящему облегчению ее воспитанницы.

Потом мистер Шелтон сделал примиряющий жест и сказал нечто особое и значимое.

- Элли! - заметил он. - Я действительно сожалею о том, что все вышло именно так. Но, я думаю, все к лучшему. Теперь я уверен в твоей девочке. Она вправе быть членом нашего Клана. И свою визитку со всеми контактами я ей дал вовсе не с целью провокации. Я действительно беру ее под свою защиту и покровительство.

- Он это серьезно! – без тени улыбки на лице сообщила Лизе миссис Мэйбл. Странно, но сейчас почему-то Лиза вовсе не подумала о ней как о Предательнице. Хотя бы потому, что ее ладонь только что защитила ладонь самой Лизы от прикосновения этого... провокатора, который только притворялся «хорошим полицейским». И, кажется, защитила вполне искренне...

- Я учту это, - Лиза взглянула на несколько смущенного полисмена недоверчиво и настороженно. Но он, кажется, принял и этот ее жест как знак внимания, и скорее уж на позитиве.

- Хорошо, - полисмен улыбнулся недоверчивой девочке и обратился к своей взрослой визави:
- Кстати, Элли, я обещал девочке, что ты купишь ей мобильник. И проследишь, чтобы она сохранила в списке контактов мои телефоны. Все телефоны, - многозначительно выделил он. - Ну, просто чтобы она могла мне позвонить в любое время. Считай, что мне так будет спокойнее.

- Распоряжение главы Клана будет исполнено! – Эллона Мэйбл наконец-то улыбнулась ему. - Что-нибудь еще?

- Успокой эту милую девочку и позаботься о ней, - ответил эдаким многозначительно-покровительственным тоном ее собеседник. - И, кстати, да, имей в виду, что в этом заведении ее в любое время ждут две порции мороженого, по ее выбору, за мой счет. Джереми ее запомнил. В крайнем случае, Лиза позвонит мне, и я ему все напомню. И о моем обещании, и о нашем с ним уговоре.

Полисмен явно завершал свои посиделки в этом кафе. Он еще раз улыбнулся своим собеседницам, особо выразительно подмигнув Лизе. Поднялся из-за стола, и символически откланялся.

- Счастливо оставаться, моя юная сердитая леди! – сказал он. – И тебе, Элли, тоже! А я на службу. Думаю, дальше вы справитесь и без меня.

- Непременно! – усмехнулась миссис Мэйбл. – Обещаю тебе, все будет просто замечательно!

- И это радует! – полисмен еще раз адресно улыбнулся и обеим, направился к вешалке, оделся, расплатился с барменом-официантом и, махнув им рукой на прощание, вышел восвояси.

- Не сердись на него! – миссис Мэйбл как-то нежно коснулась щеки своей воспитанницы. Лиза почему-то совсем даже не испугалась этого жеста. Не приняла ее движение за пощечину. Она даже ощутила от этого прикосновения странное непривычное удовольствие.

- Я... я постараюсь, - ответила девочка, - он ведь вел себя...

Она замялась.

- Не столь уж бестактно, да? – многозначительно кивнула головой миссис Эллона Мэйбл. – Тогда, ну раз ты на него не так уж и сердишься, можешь приниматься за мороженое, ты его вполне заслужила! Кстати, оно уже почти растаяло... Джереми, где мой латтэ?! – громким голосом задала она вопрос в сторону барной стойки.

- Уже несу! – послышалось в ответ...





*Все страньше и страньше! – так обычно переводят эту фразу с английского. Хотя, слово «курьез» давно вошло в Русский язык и воспринимается почти нормально. Впрочем, в исходном тексте все звучит весьма многозначительно. Сама фраза это реплика Алисы из Главы VI «Алисы в стране чудес» Льюиса Кэрролла. - прим. Автора

**Оба ненормальные! – перевод с английского. Перевод неточный. Скорее, «безумны» или «сумасшедшие». В общем, куда более жесткий оттенок смысла. Сама фраза это реплика Чеширского кота из Главы VI «Алисы в стране чудес» Льюиса Кэрролла. - прим. Автора

3.

Мороженое закончилось довольно быстро - кстати, почти параллельно кофе в чашечке, принесенной чуть позже для миссис Мэйбл. Впрочем, такое совпадение продолжительности времени имело свои причины. Лиза очень долго и весьма сосредоточенно выскребала остатки коричневого со стенок креманки. Это занимало руки, пока внутри нее мелькали-проносились смутные неопределенные мысли, понемногу заполнявшие пустоту в ее голове.

Вот сейчас они остались наедине с этой женщиной - бармен-официант за стойкой и он, разумеется, не в счет! Той самой женщиной, от которой она еще сегодня утром – кстати, уже, наверное, скоро полдень! Кто бы мог подумать, что время летит так быстро! – пыталась сбежать. И Лиза вовсе не знала теперь, что же ей теперь делать дальше.

Может быть, ей все же рискнуть, сорваться с места и попытаться бежать со всех ног. В буквальном смысле этих слов. Вот прямо сейчас, или чуточку позже, как только они выйдут за дверь этого гостеприимного кафе. Бежать, в надежде на то, что ей каким-то чудом удастся оторваться от преследования и где-нибудь спрятаться.

Бред, конечно, учитывая тот факт, что миссис Эллона Мэйбл, вообще-то, приехала сюда на автомобиле, который в любом случае, передвигается куда быстрее Лизы! И вообще у женщины, которая ее приютила, наверняка, имеются неплохие данные по части бега, основы любых спортивных дисциплин и армейской физической подготовки. Армейские навыки ее «опекун» уж точно не забыла! Во всяком случае, она не только красива, но и выглядит весьма-весьма крепкой и подтянутой. Наверняка, она без проблем догонит беглую приютскую девчонку. Да еще и посмеется над такой глупой и бессмысленной попыткой к бегству.

А может быть ей, дважды беглянке, попытаться сейчас как-то... ловчить, хитрить, играть словами в неизбежном разговоре о том, что именно случилось сегодня утром, и почему полиция задержала ее на вокзале. Избегая четкого обозначения своего собственного понимания ситуации и не давая Предательнице повода «сбыть» ее с рук обратно, во власть приютских дам. По возможности, не теряя при этом лица.

Второй вариант, увы, исключал и беговые упражнения, и какие бы то ни было признаки силового противостояния той опасности, которая, возможно, все еще грозила беглянке. Такой план оставлял девочке лишь возможность некоего условного словесного сопротивления.

Впрочем, до слез, соплей и униженной мольбы о пощаде Лиза доходить не собиралась ни при каких обстоятельствах. Нет, если дело все же дойдет до ее реальной выдачи, она будет вести себя совсем иначе. Спокойно, с чувством собственного достоинства. Если, конечно, получится...

- Ты так проскребешь в чашке дно! – услышала она слегка насмешливый голос своей визави. Ну, не совсем визави, ибо за столом они находились под прямым углом друг к другу. Впрочем, это несущественно, потому что Лиза, наконец-то, рискнула поднять на нее свой взгляд и встретиться глазами с той, от кого сейчас зависела ее судьба.

Странно, но в глазах ее собеседницы было и сочувствие, и ободрение, и... какое-то непонятное, совершенно неуместное лукавство.

Все ясно. Конечно же, она прекрасно знает о ее побеге. Но она готова «поиграть» в якобы полное собственное неведение по этому вопросу.

Может быть, беглянке все-таки стоит признаться?

- Миссис Мэйбл, я... – Лиза недоговорила и снова уперлась взглядом в край креманки.

- Ты совершила ошибку, - ее визави высказала это самое замечание... особым тоном, акцентировав ее, Лизы, внимание на крайнем слове этой фразы.

А может быть, даже подсказала ей вариант понимания ситуации, приемлемый для них обеих. Для нахождения точки условного компромисса.

Лиза оценила многозначительность слов и той тональности, с которой они были произнесены. Дескать, я-то знаю, что это за ошибка! А уж признаваться в ней или нет, это дело сугубо твое!

- Я хотела... – Лиза снова замялась. Она уже, в принципе была почти готова признаться во всем, а дальше будь что будет! Но ее воспитательница сама охотно пришла к ней на помощь и, похоже, вполне себе сознательно.

- Ты хотела поехать в Хербертсвилл, на шоу «Вундерлэнд»? – она произносит эти слова вполне себе спокойно, опять с этими непонятными нотками сочувствия в голосе.

- Хотела, - Лиза в который уже раз за сегодня вынужденно говорит сущую правду. Вот только совсем не о том.

- И мой старый друг, Дик Шелтон, поймал тебя прямо у расписания поездов? – такое впечатление, что ее собеседница то ли ясновидящая, то ли как-то незримо, в смысле, незримо для Лизы, но, возможно, вовсе не для ее друга-полисмена, присутствовала при этой неприятной ситуации! А может быть, он, этот провокатор-полицейский, оказался на вокзале именно по совету миссис Эллоны Мэйбл? Кто ж ее знает, насколько она умна. А ведь умна, это факт!

- Да, - Лиза отчего-то вся покраснела, уже стесняясь не самого факта своего побега, а того, что та, от кого она сбежала, сама же и пришла ей на выручку.

- Ты поторопилась, - голос миссис Мэйбл – странно, но Лизе уже и вовсе не хотелось вспоминать о ее предательстве! – был по-прежнему мягок. – Впредь, будь так любезна, дожидаться меня, когда планируешь подобные вылазки, - она аккуратно, очень аккуратно выделила крайнее слово, заставив свою воспитанницу снова залиться краской от стыда, - просто во избежание подобных недоразумений.

- Я... буду Вас дожидаться, - Лиза произнесла эти слова со вздохом облегчения. Кажется, пронесло.

А потом, она несмело добавила:
- Спасибо...

- Пожалуйста! – в голосе ее взрослой собеседницы заметно добавилось каких-то теплых ноток. Как будто бы их странный конфликт действительно исчерпан, и именно ей, Эллоне Мэйбл, это особенно приятно.

Впрочем, в следующую секунду голос воспитательницы становится чуть-чуть более деловым. И она продолжает в несколько нравоучительном ключе.

- Конечно же, Дик прав, - говорит она. - Тебе точно нужен мобильный телефон. Тогда таких недоразумений в принципе не будет. Я тебе его куплю. Вот только давай-ка сразу договоримся. На мои звонки реагировать, в смысле, принимать их сразу. Отвечать на мои вопросы, где ты и чем занимаешься, точно, честно и безо всяких и всяческих недоговорок. О выходах из дому предупреждать заранее, указывая, куда идешь, с кем и зачем. Просто, чтобы я больше, - она снова выделила ключевое слово, четко обозначив, что точно знает о ее намерениях, но почему-то вовсе и не сердится, - не волновалась по этому поводу. Договорились?

- Да, - Лиза рискнула поднять на нее свои глаза.

Кажется, миссис Мэйбл действительно на нее не сердится. То есть, она не сердится от слова совсем. И ни секунды не шутит. Ну, в части того, что собирается купить ей мобильный телефон, которого, откровенно говоря, у девочки никогда не было. Мама, когда была жива, считала, что Лизе рано еще пользоваться таким сложным аксессуаром. Мол, маленькая еще, и нечего дорогими игрушками баловаться! А уж в приюте, естественно, никаких «средств связи» воспитанницам не полагалось.

Но если миссис Эллона Мэйбл собирается покупать ей столь специфический предмет...

Значит, она вовсе не собирается возвращать ее в приют! И тогда она... никакая не предательница!

И вовсе даже наоборот, это она, Лиза Лир, гадкая воровка, обокравшая ту самую женщину, которая заботится о ней. То, что она себе позволила сделать нынче утром, это низость и подлость!

Стыдно...

Глаза у Лизы на секунду затуманились непрошеной слезой. Она, в гневе на собственную чувствительность, прикусила губу, и даже сжала под столом кулаки.

Нет! Она не могла ошибиться! Ведь тот самый дневник...

Там же все было написано, черным по белому! Ну не будет же Предательница лгать сама себе, в своих личных записях. Тех, что предназначены исключительно для ее, Эллоны Мэйбл, собственных глаз.

Или же все не так уж и просто? Может быть, та злосчастная запись, те страшные слова, предназначались не только для глаз той, кто их писала! Может быть, эта запись была предназначена... для глаз самой Лизы?!

Нет-нет-нет... Это же вообще... Какая-то... Теория заговора!

Не такого она высокого полета птица, чтобы вокруг нее устраивали эдакие «тайны мадридского двора»!

- Эй, девочка моя! – адресат этих сумбурных размышлений, о тайном и явном, как-то бесцеремонно приподняла ее лицо за подбородок и заставила смотреть себе в глаза. – Оставь-ка слезки избалованным гламурочкам из мегаполисов! Привыкай к тому, что ты уже член нашего Клана. Ты сильная и смелая, честная и откровенная с друзьями, и умело скрывающая свои мысли перед лицом врага!

«Узнать бы еще, кто сейчас передо мною, друг или враг?» - этот мысленный вопрос, судя по всему, как-то отразился на ее лице. Во всяком случае, та что смотрела ей прямо в глаза, на него, по сути, немедленно ответила. И ответила точно. Встречным вопросом, жестким и безжалостным.

- Ты сейчас думаешь о том, достойна ли я твоего доверия, и кем тебе стоит меня числить, врагом или же другом, так?

У Лизы на спине выступил холодный пот. В очередной раз за этот странный день. Она не сразу нашла, что ей ответить. Но миссис Мэйбл смотрела на нее сейчас почти сочувственно, и вовсе даже без иронии.

- Да, - Лиза глядела в глаза своей собеседницы как загипнотизированная.

- У тебя есть основания мне не доверять, - миссис Мэйбл скорее утверждала, чем задавала вопрос. А Лиза в ответ даже не рискнула произнести ни слова, просто коротко и молча кивнула головой. Молодая женщина, грустно улыбнувшись, взяла девочку за обе руки.

- Лиза, разве я тебе угрожаю? – тихо спросила она. И получила в ответ молчаливый отрицательный жест, исполненный в этот раз одними только глазами.

Лизе отчего-то не хотелось сейчас говорить. Ей хотелось плакать. Но она сдерживала себя. Теперь ей хотелось верить этой странной женщине. Хотелось ошибаться в том, что она думала про нее раньше.

Ее собеседница явно заметила такую перемену и как-то понимающе улыбнулась. И девочка почему-то больше уже не боялась ее прикосновений.

- Я хочу, чтобы ты была счастлива! – Лиза слышала сейчас своими ушами невероятные, невозможные слова. – Пойми, Лиза, у меня одна цель – сделать тебя счастливой. И моя первая задача, это дать тебе дом. Найти то место, где тебе, именно тебе будет хорошо. Понимаешь?

- Нет, - Лиза отрицательно покачала головою. То, что она услышала, слишком хорошо, чтобы оказаться правдой! Но поверить в истинность сказанного так заманчиво!

- Лиза, - молодая женщина смотрела ей в глаза как-то странно. Как будто бы пыталась сейчас хоть так достучаться до своей воспитанницы и взглядом объяснить ей то, что не получается внятно обозначить словами, - если есть в этом мире кто-то, кому ты доверяешь, если есть человек, которому я могла бы доверить тебя... Если есть место, где ты по-настоящему хочешь жить... Скажи мне прямо сейчас. Я отвезу тебя туда. Немедленно отвезу. Мы сядем на поезд и поедем. Или отправимся в аэропорт и полетим на самолете в любую часть Штатов. Клянусь.

Лиза нервно сглотнула, опустила очи долу и отрицательно покачала головой.

- Лиза, пожалуйста, скажи словами! – голос Эллоны Мэйбл звучал мягко, но очень настойчиво. Ему нельзя было не подчиниться.

- Нет такого места, - голос девочки был почти неслышен. Она смущенно откашлялась и добавила к этим словам нечто весьма неожиданное:
- Мне некуда бежать. Мой дом... он там, где Вы...

Она хотела добавить слово «укажете», но в горле у нее снова возник этот странный слезный комок, мешающий нормально говорить. Но так вышло... скорее, правильно, это Лиза почувствовала сразу.

- Я живу в Джеймсон-хаусе, - сделав паузу, со значением произнесла миссис Мэйбл.

- Значит, там и мой дом, - Лиза сказала это каким-то почти что спокойным, почти нормальным голосом, наконец-то справившись с волнением. – Просто, у меня действительно больше никого нет. Кроме Вас, - добавила она. И сказала главное. То, что, наверное, имело смысл произнести много раньше: - Простите меня!

- Я не сержусь! – ответ был как бы не совсем конкретным, но в достаточной степени позитивным. В смысле, обнадеживающим, ну, насколько это возможно. Как будто девочка-беглянка действительно получила некое «предварительное прощение».

И еще одна улыбка от той, кто сейчас держала Лизу за руки, обозначая... Нет, не власть над нею. Скорее уж некое условное обещание помощи и поддержки. И девочке сейчас так хотелось этому верить...

- Итак, Лиза! – голос миссис Мэйбл стал каким-то подчеркнуто дружелюбным. – Помнится, я обещала отвезти тебя на шоу «Вундерлэнд». Ну, как только закончу некоторые «бумажные» дела. Что поделаешь, иногда приходится иметь дело и с бюрократией, а это... Ох, как непросто! Но сегодня утром, Слава Тебе, Господи, я закончила всю эту тягомотину и вполне могу позволить себе поехать с тобою вместе куда угодно. И я готова, наконец-то, исполнить свое былое обещание. Ну, раз уж ты так заждалась!

- Когда? - сердце Лизы как-то нервно стукнуло изнутри по ребрам.

- Прямо сейчас! - улыбнулась ее собеседница. - Мы с тобою можем отогнать машину на платную парковку, под присмотр старого Уоллеса. Ну, а потом ждем ближайшего поезда. А дальше, два часа и мы уже в Хербертсвилле! Там, от вокзала, каких-то четверть часа неторопливой прогулки, и мы уже на месте. Весь вечер в нашем распоряжении. А потом мы можем там заночевать и продолжить утром. Что скажешь мне, Лиза?

- Я... – девочке очень хотелось закричать: «Да! Да! Да!» Вот только какой-то странный червячок сомнения, эдакое пакостное насекомое, вернее, его личинка, зашевелился где-то там, внутри ее сознания. Задавая неудобные... Нет, не вопросы. Ощущения.

Каково это будет, ехать в чудесную страну, в «Вундерлэнд», в теплой дружеской компании с той, кто ее, вроде бы, предала? Было ли это предательство на самом деле, или ей, трусливой беглянке, все просто померещилось? И что же это было, если не предательство?

А что, если ее, Лизу, никто и не думал предавать? Ведь тогда...

Тогда получается, что это именно она, Лиза Лир, предательница, изменница и воровка!

Да-да, побег из дома той, кто спасла ее в ту Рождественскую ночь, кто приютила ее и относилась к ней, подлой беглянке, почти как к собственному ребенку, в отсутствие такового, это, безусловно, предательство и измена.

В том, что она воровка, сомнений также никаких. И она вовсе не заслуживает того доброго отношения, которое так ее расслабило. Настолько, что она стала воспринимать такую доброту как норму. А зря.

А чего там заслуживает воровка и предательница? Да кое-чего похуже, чем скакалка, которой ее отстегали там, в приюте, накануне побега. Ротанговая трость или ременная плеть, которые, по слухам, хранились в шкафу у директрисы приюта... Девочки как-то спорили, что из этого страшнее. К счастью, за все годы, что она провела в стенах той «казенной обители», ни одна воспитанница не была наказана этими гнусными и страшными предметами. Так что все эти споры остались чистой теорией и абстракцией. И то, что Лиза вспомнила об этих, совершенно гипотетических вариантах, означает, что...

Она готова признать себя виновной?!

Лиза вся вздрогнула и опустила очи долу.

- В чем дело? – адресат всех этих напряженных размышлений смотрела на нее с искренним удивлением. – Лиза, что-то не так?

- Не так, - Лиза, наконец-то, смогла как-то осмыслить необходимое и выразить это в словах. – Миссис Мэйбл, давайте пока отложим эту поездку. Пожалуйста!

- Хорошо! - неожиданно легко согласилась ее взрослая собеседница. – Нам совсем необязательно ехать туда именно сегодня. Тогда запомни, что право требовать у меня устроить тебе это путешествие остается за тобой. Просто скажи мне, когда ты будешь морально готова им воспользоваться, и мы все спланируем. Обещаю!

- Спасибо! – Лиза на секунду рискнула заглянуть в ее глаза и, как ни странно, нашла там полное понимание. И это ее смутило еще больше, и она снова стала с преувеличенным вниманием рассматривать ничтожные следы содержимого креманки на столе.

- Кажется, нам стоит поговорить по душам, - сейчас Лиза на нее не смотрела, но откуда-то точно знала, что лицо миссис Мэйбл сию минуту стало каким-то особенно серьезным. – Но, конечно же, не здесь, - добавила ее воспитательница.

- Да, - Лиза кивнула в знак согласия, все еще не смея вновь поднять на нее свой взгляд.

- Тогда едем! – решительно заявила ее Старшая. И возвысила свой голос в сторону барной стойки:
- Джереми! Пожалуйста, счет!

4.

Лиза прошла вверх по лестнице и остановилась возле дверей кабинета. Того самого кабинета. На секунду она замешкалась в нерешительности, протянув руку к дверной ручке. Потом, наконец-то, взялась за нее. Да так и замерла, боясь сделать-совершить следующее вполне логичное движение.

Как ей рассказать своей Старшей о том, что произошло на самом деле, и почему она сбежала? Какими словами объяснить все, что случилось, и прежде, и сегодня?

Кстати, адресат ее грядущего рассказа, собеседница по этому грядущему разговору, весь день, с той минуты, как они ушли из кафе, где Лизу угощали мороженым, и до сего момента, весьма умело уклонялась от подобного общения. Все время находила, чем занять и свою воспитанницу, и себя. А после обеда спокойно, как ни в чем не бывало, отправилась в свой кабинет, предоставив девочке, как говорится, полную свободу действий и передвижения.

Поначалу, как только миссис Мэйбл ушла к себе наверх, Лиза снова, как и утром, прошла в гостиную и включила телевизор, правда, приглушив звук. Она надеялась отвлечься яркой картинкой, но не тут-то было! И тот факт, что ей не запрещают это, весьма предосудительное, по меркам приюта, занятие (телевидение рассадник греха и порока!), и то, что ее, весьма несовершеннолетнюю, вроде бы как, и вовсе не контролируют... Все это вместе взятое, не то, чтобы всерьез ее пугало, скорее уж озадачивало и нервировало.

Она вышла на кухню, выпить воды. Но это ее не успокоило. Посмотрела в окно на солнце, уже низко висящее над лесом, и бросавшее резкие синие тени от деревьев по белому снегу. Потом взглянула на часы, висевшие на стене.

Надо же, как время бежит! Уже четвертый час пополудни! Почти четыре часа прошло с того момента, как они покинули гостеприимное кафе-бар-салун (кто ж их разберет, все эти тонкости классификации "злачных мест", особенно в патриархальной американской глубинке!) некоего Баддингера, то ли основателя, то ли хозяина сего увеселительного заведения, которое офицер Шелтон отрекомендовал как лучшую забегаловку в городе. Даже не хочется вспоминать о том, что там произошло, весь этот жесткий разговор, отвратительную, пугающую провокацию со стороны того самого полисмена, которая завершилась внезапным «откатом» назад и извинениями. И последовавшая за этим встреча с той, кого Лиза для себя назвала Предательницей, стала для нее поводом взглянуть на миссис Эллону Мэйбл иначе, совсем не так, как утром.

Кстати, судя по всему, этот странный полицейский, пожелавший ввести ее в состав некоего Клана Защитников, действительно проверял Лизу. И их странный разговор с той, в чьем доме она теперь будет жить, все эти слова о том, что, дескать, Эллона Мэйбл хочет сделать Лизу счастливой, достаточно ясно намекали – да нет, почти открытым текстом говорили! - что насчет ее прегрешений, в общем-то, все давно уже известно. Но при этом, девочке явно давали понять, что к ней относятся скорее с пониманием и сочувствием, чем с осуждением. Лизу это, откровенно говоря, и радовало, и настораживало одновременно.

Интересно, что на обратном пути, по дороге домой (а ведь она чувствует, что это место действительно становится ее домом!), миссис Мэйбл предложила ей заехать в несколько местных лавочек и крохотных магазинчиков, находившихся поблизости, и закупить, как она выразилась, продуктов на уик-энд. Как будто она планировала, по возможности, не выходить из дому до понедельника. Но Лиза, естественно, не возражала. Она помогала ей в этом «забеге» по магазинам, но молчала о главном, не зная, что же ей делать потом, когда они вернутся в тот самый дом, к месту начала этого ее побега.

Дальше было приготовление обеда на скорую руку. В ходе этой совместной готовки, кстати, очень пригодилось умение Лизы чистить картошку и другие овощи. Эллона даже похвалила ее, одарив очередной многозначительной улыбкой. Кстати, посуду мыть она ей так и не доверила, позволив только подавать со стола грязные тарелки и сушить уже промытые чистым кухонным полотенцем. А потом, закончив кухонную работу, миссис Мэйбл снова улыбнулась, сказала: "Ты свободна, Лиза", и сразу же ушла к себе наверх, оставив свою воспитанницу в полном недоумении и тревоге. Девочка, обойдя все комнаты первого этажа этого дома, и не найдя себе ни места, ни подходящего занятия, вернулась в свою спальню и несколько раз нервно измерила ее шагами из угла в угол, и так и сяк, в смысле и туда, и сюда. Шагов было ровно десять туда и десять обратно, и это хождение с машинальными подсчетами почему-то нисколько не успокаивало ее, и даже ничуть не смягчало невесть откуда взявшегося волнения.

И вот, когда градус ее нервного напряжения дошел почти что до предела, она, Лиза, наконец-то, «дозрела» до того, чтобы подняться наверх и встать, собираясь с мыслями, у этой двери.

На секунду перед нею кадрами-вспышками флэшбэка промелькнули события сегодняшнего утра. Как она, Лиза Лир, провожала миссис Мэйбл, которая собиралась уезжать. С утра она была немногословна и как-то загадочно улыбалась. Но ее воспитанница была сама тактичность, и не уточняла, что именно у нее запланировано, чем конкретно ее Старшая собирается заняться где-то там, далеко, куда обязательно нужно ехать на автомобиле.

Лиза тогда, улыбаясь, махнула ей вслед рукою и заперла дверь А потом смотрела из окна кухни, как она идет к машине, садится за руль и «Форд»-внедорожник трогается с места. Тогда Лиза еще раз коротко махнула ей на прощание и отправилась по своим делам.

Нет, конечно, все было чуть-чуть не так. Ну, самую капельку! Дела были чуть позже. В начале она, естественно, прошла-заглянула в зал, где имелся большой телевизор с плоским экраном. И взяв в руки пульт, сразу пробежалась по каналам. Это заняло у нее не менее получаса. Что поделаешь, там, в приюте, с телепередачами было, честно говоря, не очень богато. Приютские дамы считали, что детям телевидение вредит, и дозволяли просмотр передач по большим праздникам, да по выходным, и то, не больше часа. Впрочем, за время нахождения беглянки в этом гостеприимном доме, Эллона тоже не слишком-то часто включала телеприемник. Это Лиза делала сама, каждый раз, когда ее воспитательница уезжала по каким-то своим делам, о сути которых девочка пока что предпочитала не расспрашивать. Впрочем, в отсутствие запретов, яркая картинка, навязчивая музыка и агрессивная реклама уже не вызывали у нее особого желания всматриваться-пялиться в экран. Тем более что по-настоящему интересные программы встречались крайне редко.

Короче, полчаса просмотра цветного экрана с пультом-«лентяйником» в руках ей оказалось вполне достаточно, чтобы перейти к чему-то куда как более полезному.

Лиза пообещала прибраться в доме. И ей вовсе не хотелось показать себя эдакой лентяйкой и неумехой. Если ее задание на сегодня уборка, она его, естественно, с честью выполнит. Лиза ведь нисколько не возражает против того, чтобы повозиться с тряпками, пылесосом и шваброй-метелкой, совмещенной с совком для мусора, а также с прочими предметами «антимусорного» назначения. Поэтому она, ну так, для начала, для разминки, направила свои стопы в чулан. Просто, чтобы найти там странную пушистую щетку, немного похожую то ли на очень мягкий и пушистый ершик, то ли на огромную кисточку, с сильно удлиненной «пушистой» частью. По словам миссис Мэйбл, первую часть уборки следовало исполнять именно этим странным предметом, а не банальной тряпкой. Лиза, естественно, спорить не стала. Просто потому, что хозяйке дома виднее!

Найдя там сие нечто, приблизительно подходящее даже не для протирания, а скорее для смахивания пыли, Лиза не торопясь, поднялась по лестнице в этот самый кабинет. Вошла и начала прибираться, изящно (ну, как ей показалось!) действуя этой супермягкой «художественной» щеткой. Вот уже ею обработан стенной шкаф, секретер. Кстати, действовала Лиза при этом почти что аккуратно. Всего-то и сбросила на пол пару безделушек, зацепив их этим странным и непривычным для себя инструментом, да и то, совершенно случайно. К тому же, все эти хрупкие предметы упали на ковер, а вовсе даже и не на паркет, вот! Так что ничего и не разбилось. Подумаешь, проблема! Было бы, как говорится, из-за чего переживать!

И даже висевшее на стене кабинета деревянное Распятие, потемневшее от времени, с какой-то странной аббревиатурой на стилизованном свитке, чуть выше главы Спасителя, латинскими буквами INRI – символ той религии, догматов которой придерживается ее воспитательница! – даже этот священный предмет тоже был аккуратно очищен ею от пыли. Лиза, при всей своей неприязни к Богу-истязателю, всегда относилась к его, якобы, Сыну с каким-то странным сожалением и даже с симпатией. Проданный и преданный при жизни почти что всеми и каждым, кто знал Его, Иисус, в глазах девочки, был вовсе не частью некоего Непознаваемого Единосущного Бога, единого в трех лицах, одно из которых, как ее учили, и есть Спаситель в Его земном воплощении. Нет, Иисус всегда ей казался просто безвинной жертвой предательства, как со стороны людей, так и со стороны Неба. Иначе не произнес бы Он перед своей смертью те страшные слова, «Элои! Элои! Ламма савахфани?»*

Сегодня утром Спаситель даже увиделся ей этаким условным собратом по несчастью. С чего это вдруг? Ну, как сказать... Его ведь тоже предали.

Предали Его те, кому Он верил. Те же самые «людишечки», которых Он хотел спасти, они же Его и подставили, и сами же от него потом отреклись. Причем, один из Его друзей-приятелей, тот, который обещался за Него всех порвать, аки эпичный тузик легендарную грелку, за сутки отрекся от своего друга Старшего аж целых три раза!** Так что, наспасался в тот день бедолага Иисус вдоволь, аж в одиночку на позорище помирать пришлось. За компанию с двумя разбойниками. Хлебнул, так сказать, благодарности от благородных «человеков» напоследок...

И ее, Лизу, сегодня тоже предали. И хотели обречь на страдания.

Хотя...

Пессимисты, видя какой-нибудь неприятный расклад, склонны заявлять, мол «Хуже уже и быть не может!» На что, садомазохистски настроенные оптимисты, откровенные в своем циническом бездумии, обычно с энтузиазмом возражают: «Может! Еще как может!» Глядя на Распятие, обозначающее зримый большинству людей финал той печальной истории, Лиза могла сказать, что в чем-то они, циники, возможно, были правы...

В общем, потихоньку-полегоньку, понемногу и постепенно... Но в итоге, больше половины предметов меблировки кабинета ее воспитательницы были, пускай кое-где и с грехом пополам, очищены от пыли. А дальше был...

Письменный стол, на котором лежал тот самый злополучный дневник. Вернее, Лиза в тот момент еще вовсе и не знала, что это именно дневник. Просто, на столе лежала тетрадь. И она, как магнитом, притягивала взгляд девочки. И не только взгляд...

Такая новенькая, красивая тетрадь, с прошитым корешком, в псевдокожаной коричневой обложке (скорее уж, в переплете!), и даже с тиснением! И девочке-со-щеткой (или с кисточкой!) в руках неудержимо захотелось полистать-почитать, что же такого там написано.

Не удержалась. Открыла. И отнюдь не зря.

Оказалось, что это дневник, вернее, только что начатая его очередная, новая тетрадь. Текст начинался с первой страницы и был датирован сегодняшним утром. Вероятно, миссис Эллона Мэйбл встала сегодня утром гораздо раньше Лизы, и первым делом обозначила в этом дневнике свои намерения, своеобразную «сверхзадачу» на день.

Единственная запись, сделанная в этой тетради, полностью перевернула представление Лизы о той молодой женщине, в доме которой она оказалась. Этот текст фактически отпечатался у нее в памяти. Она помнит его почти наизусть.

«12 января 20.. года. Сегодня я, наконец-то, закончу это странное дело с Принстаунским приютом. Да, сегодня все решится. И решится в точности так, как я хочу. Так, как нужно. Бедняжка Лиза... Надеюсь, она не обидится на то, что все будет сделано именно так... На то, что за нее в этот раз все решила именно я.

Да, пора уже прекратить это ее подвешенное состояние и принять меры к тому, чтобы все решилось уже, раз и навсегда. Конечно, моя милая девочка может оказаться совершенно недовольной тем, что я сейчас делаю. Хотя бы потому, что все это случилось в обход ее личного мнения и без учета ее возможных пожеланий.

Что делать, такова жизнь! Не все нам в ней нравится, не всегда нас ставят в известность о значимых решениях, и не всегда дают право голоса по вопросам, которые решают нашу судьбу. Но теперь я просто не могу поступить иначе. Просто, так будет правильно. И так будет много лучше для нее же самой».

По каким-то непонятным причинам, миссис Мэйбл избегала четко обозначать задуманное. Может быть из суеверия. А может быть, «шифруясь» от возможного просмотра этой тетради своей воспитанницей...

Но Лизе все сразу стало понятно. Намеки были вполне прозрачны. «Бедняжка»... «не обидится»... «может оказаться совершенно недовольной»...

Эти слова были весьма красноречивы. Лизу предали.

Где-то там, за ее спиной, оказывается, всю дорогу шли какие-то закулисные переговоры о возвращении беглянки в приют, прямиком обратно, в руки ее истязателей. В то самое отвратительное место, где она протосковала целых три года. Где ее избили, и где, в случае возвращения, ее ждут мучения куда страшнее того, что уже произошло.

Ей этого было достаточно. Лиза посмотрела на Распятие, висевшее на стене, на этот зримый образ вековечного предательства, и слезы отчаяния сразу же навернулись на глаза, затуманив ей взор...

Дальше она вела себя как в трансе. Все было подчинено одной идее.

Бежать.

Бежать, снова бежать, куда глаза глядят! Вот только бы оказаться подальше! Подальше от той, кто задумала, затеяла, измыслила против нее ТАКОЕ!

Бежать отсюда, из этого гостеприимного дома, где ей впервые за три года было хорошо и спокойно.

Бежать со слезами на глазах и с одним, всего одним только словом на губах.

Traitress.

Предательница.

А дальше...

Она оказалась на вокзале, где и была перехвачена офицером Шелтоном, близким другом той самой Предательницы. Этот полисмен легко и просто задержал беглянку и вернул ее обратно хозяйке этого кабинета, того самого, куда Лиза сейчас так боится войти.

Она боится... Нет, отнюдь не гнева той, кому ее вернули. Лиза боится потерять надежду. Надежду на то, что она, беглянка, ошиблась, и никакого предательства не было.

И это странное, совершенно непривычное ощущение стыда. Ведь если Эллона Мэйбл ее не предавала, тогда, значит, предательство совершила именно она, Лиза Лир.

Это чувство жжет ее изнутри. Странно, ведь она не постыдилась бы ввести в заблуждение, обмануть, даже обокрасть любую из тех дам, которые пытались ее воспитывать там, Принстаунском приюте. Просто все они были ей как минимум безразличны, даже если кто-то из них, возможно, и относился к ней с симпатией.

Но все они пропали из виду с момента ее побега. И, слава Богу, любому, хоть тому Карателю, о злобных деяниях которого ей твердили на уроках, хоть тому Благостному, в которого, судя по всему, верует Эллона Мэйбл, за то, что она, Лиза, избавлена от присутствия в ее жизни всех этих казенных ханжей!

Но одна мысль о предательстве и прочем в отношении хозяйки дома, где она нашла себе настоящий приют...

Мучительно.

Она даже отказалась от обещанной ей поездки в «Вундерлэнд». Просто Лиза не могла найти в себе сил развлекаться, когда между ними все еще остается эта мучительная недоговоренность.

Кстати, ее воспитательница всеми своими словами и действиями одобрила решение, принятое Лизой. И откровенно сказала, что лично она, миссис Эллона Мэйбл, готова к серьезному разговору. Но не в придорожном кафе, а дома. То есть, в этом самом доме, из которого Лиза Лир сбежала поутру.

Да, все логично. В этом доме, в этом кабинете начался ее второй побег. Здесь же история ее бегства и должна завершиться. Так или иначе.

Лиза, наконец-то решилась, еще раз вздохнула и, повернув дверную ручку, без стука вошла в кабинет.

Миссис Эллона Мэйбл спокойно сидела за своим письменным столом и что-то записывала в свой дневник. Да-да, в ту самую тетрадь, с которой, в общем-то, и началось все это утреннее недоразумение. Заметив вошедшую девочку, она закрыла дневник, положила его на край стола и отложила в сторону старинную авторучку, прикрыв блестящее белое перо колпачком.

- Лиза, - она как-то мягко, весьма сочувственным тоном обозначила свое отношение к ситуации, - ты все-таки пришла.

- Да, - Лиза сглотнула невесть откуда взявшийся комок в горле, - миссис Мэйбл, я хотела попросить Вас...

- О чем? – молодая женщина по-прежнему смотрит на нее с этим странным выражением сочувствия на лице.

- Судите меня и... – Лиза на секунду запнулась, а потом добавила весьма решительно, хотя сердце бешено колотилось о ребра. Ей было страшно, но она решилась и не намерена была отступать. – Накажите меня, как сочтете нужным, по справедливости!

- Ты это серьезно? – удивительно, но миссис Мэйбл сейчас совсем не улыбается, и не пытается свести все к шутке. Как будто она действительно ожидала чего-то подобного. – Неужели, по-твоему, все настолько запущено, что я непременно должна тебя судить?

Лиза в ответ промолчала и просто кивнула головой.

- Ты хочешь мне в чем-то признаться? – продолжала свой мягкий допрос ее взрослая собеседница. – В чем-то серьезном? Настолько серьезном, что ты заранее готова считать себя заслуживающей осуждения и наказания?

Лиза снова молча кивнула в знак согласия. К этому предательскому комку в горле добавилось странное ощущение «ватности» ног. Она просто испугалась того, что дрожащий голос окончательно выдаст этот ее страх, влажный, липкий и... омерзительно гадкий.

А впрочем, выбора у нее все равно нет. Если, конечно, она не хочет вернуться обратно в приют. Сейчас она дает Предательнице шанс показать себя, как есть, во всей красе. Как друга несчастной беглянки Лизы Лир, или же, как врага, на выбор. И выбор этот должна сделать сама миссис Эллона Мэйбл.

Хотя, не стоит тешить себя иллюзиями. На самом деле, это шанс для нее, для бывшей приютской воспитанницы, беглянки и преступницы. Шанс, который зависит сейчас, увы, вовсе не от нее, отнюдь не от самой Лизы.

- У меня будет несколько условий, - выражение лица ее взрослой собеседницы стало очень серьезным. – Ты должна мне полностью довериться, и в части изучения, и в части рассмотрения твоего дела, - странно, но миссис Мэйбл произнесла эти слова совершенно не шутя! – и в части наказания. Ну, если, конечно до этого дойдет, - многозначительно уточнила она.

- Да, конечно, - Лиза уже почти справилась с волнением. Странно, но она, кажется, действительно, скорее доверяла этой странной красивой женщине. Ну, почти доверяла. – Я согласна.

- Обещай мне, что ты ответишь на все мои вопросы, искренне и честно. И ты беспрекословно исполнишь все, о чем я тебя попрошу и что я сочту нужным тебе приказать. Даже если мои вопросы, требования и приказы покажутся тебе странными и нелогичными, - это тоже было сказано Эллоной Мейбл с самым серьезным выражением лица.

- Хорошо, - эта девочка теперь действительно, была готова на все. Она сейчас балансировала на грани надежды и отчаяния. Естественно, первое нравилось ей куда больше.

- Я обещаю, что буду к тебе справедлива и милосердна, - эти слова хозяйки дома, в котором нашла приют бывшая приютская девчонка, звучали почти торжественно и безо всякой иронии.

- Спасибо, - Лиза сопроводила это слово, выражающее некую условную благодарность ее старшей, коротким поклоном. И это тоже вовсе не казалось неким напыщенным пижонством или такой своеобразной «игрой в ритуалы».

- Я благодарю тебя за доверие, - Эллона Мэйбл действительно не шутила со своей воспитанницей. – Ничего не бойся. Любое сомнение я буду толковать в твою пользу. И я сделаю все, чтобы помочь тебе. Обещаю.

Лиза еще раз молча кивнула. Комок в горле снова не дал ей говорить. Да еще и слезы на глаза навернулись совсем некстати...

Чтобы не дать повода к унизительной жалости, она опустила голову и на секунду отвернулась. И, естественно, потеряла из виду женщину, сидевшую за столом и внимательно смотревшую на нее, на Лизу. И она не видела, как эта женщина встала и вышла из-за стола, и неслышным шагом в мягких домашних туфлях на кожаной подошве, шагнула в ее сторону. А потом молча прижала ее к себе. Лиза всхлипнула и обняла ее в ответ, уткнувшись лицом в мягкий свитер хозяйки этого кабинета.

Некоторое время они стояли вот так вот, обнявшись. Потом миссис Мэйбл, не отстраняя прильнувшую к ней девочку, мягко потянула ее за собой к небольшому дивану, стоявшему чуть в стороне, у стены, справа от стола. Усевшись на него, заставила Лизу пристроиться рядом. И только потом чуть отстранила ее от себя.

- Давай-ка, я приведу тебя в порядок! – сказала она и вынула из кармана платок.

Когда Эллона Мэйбл высморкала свою воспитанницу и вытерла ей слезы, Лиза даже улыбнулась.

- Я веду себя... как маленькая, да? – тихо спросила она.

- Ты ведешь себя правильно, - ответила ее взрослая собеседница и многозначительным тоном добавила:
- Поступай и дальше в том же духе. Но, пожалуйста, не отвлекайся. Давай продолжим. Ты хотела мне рассказать нечто серьезное и значимое. Я слушаю тебя.

- Я расскажу, - кивнула Лиза, - расскажу обо всем...

Она действительно рассказала все. Почти всю свою жизнь, особенно начиная от момента смерти матери, когда ее отправили в приют, вплоть до того злополучного Рождественского сочельника, когда она, вспылив, оскорбила их штатную проповедницу. Та дама, накануне Рождества, рассказывала воспитанницам Принстаунского приюта о грядущем Празднике.

Хотя... Как раз какого-то праздника в ее голосе вовсе даже и не чувствовалось. Суть ее проповеди, как всегда, сводилась к весьма немудреной мысли, о том, что, дескать, все воспитанницы, да что там говорить, почитай, что все жители земного шара, за весьма редким исключением, ничтожные твари, не заслуживающие внимания Божества. Все это она вещала мрачным голосом, полным злости и презрения к тем, кто ее слушал. Кажется, идея о том, что где-то там, далеко в небесах притаился некий яростный и злобный Бог-каратель, была ее своеобразным пунктиком. Лиза отчего-то полагала, что та мрачная и злобная дамочка, судя ее тону, с этим садистическим Божеством всю дорогу была «на самой короткой ноге». Во всяком случае, говорила она с таким апломбом, как будто тот самый Бог-истязатель, не далее как вчера, передал ей на утверждение списки лиц, подлежащих тщательному и неторопливому прожариванию (или запеканию?) на острых языках адского пламени. И все присутствовавшие на этой жуткой проповеди в эти списки уже внесены, причем, казалось, вписаны именно ее рукой.

И Лиза не выдержала. Она встала и сказала все, что она думает об этой мерзости.

Лиза фактически бросила ей вызов, заявив, что Бог, о Рождестве которого шла речь, злобный убийца и истязатель. И поклоняться такому Существу и глупо и отвратительно. И если они, люди, ему столь уж ненавистны, пускай убивает, хоть огнем, хоть как-нибудь иначе, на свой извращенный вкус.

Лиза заявила, что если все люди сплошные скоты и мерзавцы, то в этом случае, столь жестокому Существу не стоит тратить время на все его замороченные истязания ныне живущих. В этом Мире и без его деяний полно мерзостей и жестокостей.

Договорить ей так и не дали. Проповедница за руку вытащила девочку из-за парты и отхлестала ее по щекам перед всем классом. А потом отдала Лизу на расправу, или как она выразилась, "на перевоспитание" тем самым женщинам, которые отвели ее в отдаленную пристройку, в особый кабинет. Там двенадцатилетнюю девчонку раздели до белья и исполосовали по ногам скакалкой "за богохульство", после чего ее, зареванную и униженную, отправили в постель, пообещав после Рождества принять к ней некие "дополнительные воспитательные меры".

Лиза не стала дожидаться разъяснений, что именно ей угрожает после праздника. В ту же ночь, она, не в силах снести всех этих угроз и оскорблений, сбежала. И едва не замерзла насмерть на обочине дороги, в ту на редкость холодную Рождественскую ночь...

- Судя по всему, - чуть иронично заметила ее внимательная слушательница, - вся эта история тебе явно не добавила особого уважения к Богу, ну, на которого ты возводила столь тяжкие обвинения.

- Вы... тоже оскорбились, да? – тихо спросила Лиза, глядя на нее как-то снизу верх. – Пожалуйста, не обижайтесь! Я ведь помню, что Вы... католичка. Но я... Я просто не хотела Вам лгать. Я рассказала правду, так, как все было!

- Я поняла, - кажется, миссис Мэйбл не так уж и сердится, - но ведь это не вся правда. У нее, знаешь ли, у этой твоей истории, было и продолжение.

- Было, - Лиза опустила свой взгляд куда-то вниз. – Это случилось сегодня. Я... снова убежала. Уже от Вас. И если бы не офицер Шелтон... я бы уже скиталась по другим городам. И Вы, наверное...

Девочка недоговорила, и в полном смущении опустила очи долу.

- Ты уверена, что у тебя что-то могло получиться? – миссис Мэйбл весьма скептически покачала головою. – Сомневаюсь. Тебя бы задержали уже в Хербертсвилле. Проводник вагона сообщил бы о несовершеннолетней кондуктору поезда, и на станции прибытия тебя бы просто сдали полиции. И ты все равно вернулась бы ко мне.

- И Вы... – как-то горько промолвила Лиза.

- Я приняла бы тебя так же, как принимаю сейчас, - спокойно ответила ей Старшая и заметила: - Кстати, Лиза, я так и не поняла, почему же ты все-таки убежала?

- Но ведь Вы... – Лиза снова, недоговорив, неловко замолчала.

- Я вернулась домой и увидела, что тебя нет, - миссис Мэйбл со вздохом покачала головой, и после многозначительной паузы продолжила:
- Лиза, ты не представляешь себе мое отчаяние, когда я поняла, что ты все-таки сбежала. Не ушла на прогулку, не вышла подышать свежим воздухом, а именно сбежала! Я поняла, что сделала что-то не так. Но что именно? Лиза, милая, скажи мне, чем я могла тебя обидеть?

- Дневник, - Лиза сделала указующий жест в сторону стола. Туда, где лежала злополучная тетрадь. – Я читала Ваш дневник. Да, я знаю, что это очень плохо, что нельзя читать чужие записи и письма без разрешения. Но...

Девочка изящно соскользнула с дивана и опустилась перед молодой женщиной на колени.

- Миссис Мэйбл, я знаю, что я виновата, - сказала она, умоляюще глядя на свою собеседницу. – Но пожалуйста, поймите меня!

Адресат этой просьбы снова как-то удивленно покачала головой и взяла коленопреклоненную девочку за руки.

- Здесь что-то не так, - тихо сказала она. – Думаю, ты чего-то недоговариваешь. Принеси-ка дневник!

Лиза коротко, то ли и кивнула ей, то ли поклонилась и, встав на ноги, шагнула в сторону стола. Вернулась она с той самой злополучной тетрадью и молча вручила ее хозяйке дома. Та, также молча, указала девочке на место рядом с собою. И, когда та послушно уселась, раскрыла дневник на первой сегодняшней записи и перечитала ее. Потом, по-прежнему не говоря ни слова, оставила тетрадь удивленной девочке, поднялась с дивана и сама подошла к столу. Выдвинула нижний ящик и достала оттуда другую похожую тетрадь, в обложке темно-синего цвета. Раскрыла ее ближе к концу и загнула лист.

Вернувшись к месту, где ее ждала воспитанница, крайне смущенная и в то же время весьма заинтересованная всем происходящим, миссис Эллона Мэйбл отдала ее девочке, в дополнение к той, что она уже видела.

- Читай! – строгим голосом она, наконец-то, нарушила неловкое молчание, как-то уж очень серьезно взглянув на Лизу, взиравшую на нее глазами, широко раскрытыми от удивления. – С того места, где загнута страница и до конца. А потом просмотри новую тетрадь, там есть еще немного того, что ты не прочитала.

- Но миссис Мэйбл! – девочка в сугубом удивлении. – Ведь это неправильно! Я ведь не должна, не имею права все это читать! Это ведь Ваши личные записи!

- Во-первых, кое-что из этого ты уже читала и вроде бы не стеснялась этого, - напомнила ей очевидное и известное автор указанных текстов, и девочка смущенно потупила взор. – А во-вторых, я разрешаю тебе читать мои дневники и письма. Любые, - подчеркнула она и дополнила. - Более того, я требую, чтобы ты это делала, естественно, по возможности ставя меня в известность о факте прочтения. Да-да, отныне ты вправе читать любые мои записи и обсуждать их со мною. Я не собираюсь делать для тебя какие-то секреты из обстоятельств моей жизни.

- Но миссис Мэйбл... – Лиза смущается, краснеет и всем своим видом пытается возражать. Но молодая женщина резким повелительным жестом прекращает этот безмолвный протест.

- Это не просьба, - сказала она весьма серьезным и внушительным тоном, без тени улыбки на лице. – Я приказываю тебе прочесть все эти страницы. Хотя бы их, для начала, если уж ты так стесняешься читать все остальное.

- Простите... – пролепетала девочка. Она хотела еще что-то сказать, но ее собеседница еще одним повелительным жестом приказала ей молчать и слушать.

- Лиза, я хочу, чтобы ты все поняла правильно, а не воспринимала происходящее как по испорченному телефону. Так что давай, читай то, что я сказала. А все разговоры потом, - она очень уж выразительно посмотрела на свою воспитанницу.

На девочку уже было жалко смотреть. И все же, хозяйка дома еще раз жестко обозначила, что именно ей следует сделать.

- И в-третьих, - дополнила она список своих требований, - подумай о том, что случилось, и почему все произошло именно так.

- Хорошо, - Лиза по-прежнему не могла посмотреть в глаза своей Старшей, до того ей было стыдно.

- У тебя есть полчаса, - задав сей лимит времени, миссис Эллона Мэйбл вышла из комнаты.





*Обычно, эти слова Спасителя, которые приводит Святой Евангелист Матфей (Глава 27, Стих 46), переводят как: «Боже мой! Боже мой! Зачем ты меня оставил?»

**Вероятно, имеется в виду св. Петр – прим. Автора

5.

Дневник...

Лиза уселась на диване поудобнее, поправила на коленях подол клетчатого платья и раскрыла тетрадь в синей обложке на том самом месте, где был согнут листок.

---

24 декабря 20.. года.

Сегодня с утра опять выпал снег. Холодает. По радио говорили, что ночью будет до пяти градусов* или даже еще холоднее. А также, что к вечеру возможны снегопад и метель.

Плевать (censored)**.

Сегодня я еду в Бангор. Должен решаться вопрос о продолжении поисков Джона. Звонили, говорят, что мне там выдадут какую-то бумажку по этому вопросу. Уверена, я добьюсь продления поисков! Они не посмеют мне отказать!

Сегодня Рождественский сочельник. Время чудес. Странно, в детстве я всегда ждала подарков. А сейчас могу думать только об одном. Чтобы Джон был со мной. Все, мне больше уже НИЧЕГО не надо.

Чудеса... Да, я на них надеюсь. Бог мне в помощь. Хорошее чудо мне сейчас совсем не помешает.

Дневник возьму с собой. Будет чем заняться в ожидании этих ***** (censored)*** бюрократов в погонах.

День.

В местном офисе Минобороны нет Шефа. Этот мерзавец куда-то уехал, то ли по делам, то ли за рождественскими подарками. Нет, я все понимаю, праздник на носу и все такое, но ***** (censored), причем здесь я?! Почему мои интересы нарушает этот ***** (censored) хмырь?!

***** (censored)

Прошло уже два часа, как я жду этого ***** (censored). Его зам, капитан Паттерсон, увы, то ли ничего не знает, ***** (censored) обезьяна, то ли вообще ***** (censored). На вопросы о моем ходатайстве отвечает весьма уклончиво.

Подлец! (censored)****

Никогда не думала, что именно такие ***** (censored) будут решать за нас, искать или не искать нам тех, кто реально служил этой стране на всех этих ***** (censored) азиатских войнах за эту ***** (censored) нефть!

Вечереет.

Майор Дернфилд куда-то запропастился. Где же его ***** (censored) черти носят?! Не дай Бог, он куда-нибудь пропадет накануне Рождества!

Рождественский сочельник. Когда-то для меня это время значило так много. Прийти в собор, или просто собраться вместе с такими же, как я, например, у нашего капеллана, отца Генри, и провести вместе с ними эту праздничную ночь, сослужа им в Рождественской Вигилии. Не спать, молиться, петь, чувствуя, как душа наполняется светом и радостью от рождественских гимнов. Ощущать, как Господень Свет нисходит Свыше и побеждает тьму.

До полуночной мессы навечерия еще несколько часов. Но я уже не хочу идти в церковь.

В этом году для меня и праздник не праздник. Ничего меня уже не радует. Злюсь, ругаюсь... Ладно, хоть не вслух, огребла бы проблем...

Не могу сдержаться. Видел бы меня покойный отец Генри, наверняка усадил бы пить чай, и попутно всю дорогу бы рассказывал о благости христианского смирения. А я не могу. Второй год пошел уже, как Джон где-то там, а я здесь. Ни жена, ни вдова, ***** (censored).

Неужели все это напрасно?
Не может быть.

Вечер.
Майор Дернфилд приехал.
Лучше бы он сразу отправился по гостям. А еще лучше прямиком в ад... После того, что он мне выдал в ответ на все ***** (censored) бумаги, что я успела написать за этот год. Оказывается, эти ***** (censored) в Вашингтоне и не думали искать Джона. Им плевать на него, плевать!

Какой-то ***** (censored) клерк из Пентагона ***** (censored) настолько, что прямо предложил мне отписаться в Москву или в Лондон. Дескать, в том регионе, где пропал Джон, где разгромили его группу, пересекаются сферы интересов русских и англичан. А наши как бы и не имеют возможности отследить, что же именно там происходит. А уж принять меры к его возвращению и подавно. Как он там написал, «в настоящее время поиск с использованием сил и средств воздушно-десантных подразделений Армии САСШ не представляется возможным». И предложил мне, открытым текстом предложил, ***** (censored), обратиться с нижайшей просьбой к императору Константину за помощью! Как будто бы Джон служит не в нашей морской пехоте, а в русской гвардии!

Это выше моих сил. Все эти ***** (censored) вашингтонские вояки с их ***** (censored) трусостью... Они предлагают мне уповать на милость русских!

***** (censored)

Джон! Они предали тебя! Предали все как один, трусливые бараны!

Они, наверняка, сразу же включили тебя в списки, как они в таких случаях говорят, «лиц, не требующих проведения мероприятий по активному поиску».

Они, все эти ***** (censored), они же всю дорогу мне врали, врали и врали! За весь этот год они, наверняка, палец о палец не ударили, отправляя мне пустые обещания и отписки.

Я в отчаянии. Я больше не могу жить...

Джон, прости меня...

25 декабря 20.. года.

Утро.

Этой ночью случилось странное.
Жуткое, удивительное, необъяснимое...

Чудо.

Ночью я возвращалась из Бангора. Ехала на полном ходу, «с превышением». Впрочем, иногда снижала до полусотни миль. Мне было безразлично, занесет ли меня, и окажусь ли я в кювете и вверх колесами. Ревела и почти не видела дороги. Хотя там наезжено столько... Могу гнать и «на автомате», как говорится, «не приходя в сознание».

Погода была жуткая. Мела метель, холодно. Все, как и предсказывали эти ***** (censored) синоптики. В кои-то веки они не ошиблись, с этой ***** (censored) метеосводкой по радио. Но на душе у меня было еще хуже. Погано было на душе. Мерзостно. Пакостно, после всей этой ***** (censored) в офисе у кабинетных вояк. И я молилась святой Урсуле. Просто, чтобы все закончилось побыстрее, и чтобы без мучений. Чтобы быть с Джоном там...

Я почти не присматривалась к тому, что творилось на дороге. Она, кстати, была почти пустынной. Похоже, все предпочли отметить Праздник так, как положено, и в Рождественскую ночь не были склонны болтаться в пути, тем паче, в мороз и метель. Так что, можно сказать, что ехала я в полной безопасности, и для окружающих, и для себя самой. Несмотря на все мои молитвы...

Но случилось странное. Фары высветили на обочине дороги кого-то лежащего или просто привалившегося к дереву, валявшемуся на обочине. Такая почти незаметная фигурка человечка, скукожившегося на морозе и чуть уже присыпанного снегом.

Я не остановилась, промчалась дальше. И только через минуту сообразила, что этот человек, наверняка, нуждается в помощи. И я, как медик, обязана, даже если решила, что все закончено... Даже в этом случае, я не имею права уклоняться от исполнения своего долга.

Я развернулась и поехала обратно, медленно-медленно, против всех правил, «по встречке», подсвечивая фарами обочину, в надежде найти то самое место, где находится человек, которому нужно помочь.

Это было не дерево, скорее, бревно. Наверняка, упало с какого-то лесовоза. Они здесь, в Мэне, разъезжают по дорогам довольно часто, так что случается всякое. Странно, что его еще не убрали.

Найти этот ориентир оказалось просто. Вот только кто там...

Вышла из машины. Сразу поняла, что мороз стал сильнее, чем когда я выезжала из Бангора. Если этот бедолага пытается здесь «заказать» себе автостоп, он имеет все шансы дождаться лишь коронера***** и похоронную команду. Этого еще не хватало! Только не в нашем благословенном краю!

Обошла бревно со стороны по ходу движения полосы.

Господи помилуй...

Это ребенок. Девочка. Бог знает, сколько ей лет и откуда она взялась здесь, ночью на дороге.

Пытаюсь ее разбудить. Не отзывается, хотя, вроде бы не закоченела. Потеряла сознание или в шоке...

Схватила ее, бедняжку, на руки и запихнула в машину на заднее сиденье. Дала по газам и погнала вперед на полной скорости, на ходу соображая, куда везти этого несчастного ребенка. Надо бы ее в больницу, но...

Во-первых, это долго. Во-вторых, все ведущие спецы сейчас мирно дрыхнут в своих постелях, да и дежурные, возможно, «навеселе». Так что, до утра ей квалифицированной помощи никто не окажет. Никто, кроме меня. К тому же, ближайшая больница в Грин-Виллидж. А мой дом куда ближе.

Решено. Привезу эту бедняжку к себе, а там уже буду определяться, вызывать ли кого-нибудь к ней, или же отвезти ее потом в больницу, ну, если уж без этого будет совсем никак. Первую помощь при шоке или обморожении я смогу ей оказать и сама. В кои-то веки мои навыки пригодятся, так сказать, в мирной жизни!

Примчавшись, я отнесла ребенка на руках в дом. Большая девочка, лет одиннадцати-двенадцати, но я справилась. Уложила ее в гостевой комнате на кровать. Надо же, когда-то здесь была наша детская. Вот ведь как все обернулось!

Освободила девочку от верхней одежды. Какое-то форменное пальто. Лицей или... Да нет, конечно же, это приют! Дрянная приютская одежда из этой отвратительной то ли серой, то ли светло-синей смесовой ткани, то ли с ворсом, то ли просто чуть шершавой. К этой ткани все жутко липнет. Отвратительный материал! Неужели у этих ***** (censored), жуликов от благотворительности, не хватает денег на что-то приличное? Я вон полгода назад пожертвовала какой-то подобной конторе двести баксов. Думаю, у приюта, для которого заказали одежду из этой дрянной ткани, есть спонсоры и куда как побогаче меня! И куда это все девается? Куда это идет всю дорогу?! Куда, я вас спрашиваю?!

Но сейчас это все не принципиально. Сейчас нужно осмотреть девочку, проверить ее состояние.

Я раздела ее до белья и ахнула. Господи, кто же над нею так поиздевался? Ноги все исполосованы. Бедра и икры в красно-синих следах, и на захлестах видно, что предмет, которым ее стегали, заканчивается специфической петлей. Наверняка, скакалка или что-нибудь подобное.

Все ясно. Девочка сбежала от дурного обращения. Это очевидно.

Я знала, что в приютах порою обращаются с детьми весьма и весьма жестко, даже жестоко. Но такое зрелище видела впервые. Я счастлива, что догадалась не отправлять эту несчастную девочку в больницу. Иначе...

Я в курсе того, что врачи обязаны сообщать властям о криминальных травмах. Формально телесные наказания в приютах, как известно, давно запрещены. Но я также знаю, что в ведомстве по делам просвещения считают эту жестокость скорее полезной, и не склонны преследовать подобных изуверов.

Да-да, меня тоже наказывали в детстве. Розги и ремень отец ко мне применял достаточно часто. Но ТАКИХ следов у себя я как-то не припоминаю.

Да и наказание от родителей, это все-таки совсем другое. Лично я не принимаю таких деяний от педагогов. И я сделаю все, чтобы защитить эту девочку, не допустить ее возвращения в подобный кошмар. Тем более что в приюте, после побега, ее уж точно не ждет ничего хорошего.

---

Прочитав это, Лиза снова тяжело вздохнула. Миссис Мэйбл явно была куда как лучше того виртуального образа Предательницы, что она себе придумала этим утром. Что ж, теперь придется просить прощения и...

На этом месте она как-то «схлопнула», оборвала почти уже «нарисовавшуюся» мысль и продолжила предписанное ей чтение.

---

Понятно. Беглянка, не выдержавшая истязаний, чуть не замерзла там, на дороге. Это в Рождественскую-то ночь! Господи, Ты, Боже мой, помилуй и прости...

Слава Богу, я сразу сообразила, что к чему, и не стала обращаться к коллегам в Грин-Виллидж. Такие отвратительные истории лучше разруливать через своих и знающих людей. Хорошо, что у меня есть такой, прямо здесь, недалеко от Джеймсон-хауса, в Ричвиллидж.

Я позвонила ему рано-рано утром, около шести. Все это время я не отходила от бедняжки. Визуально никаких других повреждений, ну, кроме этих ужасных полос на ногах, у нее нет. Жара нет, хотя температура чуть повышенная, но это, скорее, хорошо. Следов обморожений тоже не видно, и это просто чудо!

Кажется, она просто спит. Таким, беспокойным сном.

Удивительно, но такое тоже бывает. И сейчас, раз нет серьезных проявлений заболевания, стоит просто понаблюдать за нею. А вот когда она очнется...

Вот тогда и видно будет. Не стоит загадывать.

Да, мой утренний звонок озадачил Дика Шелтона. Он, конечно, согласился приехать ко мне часов в семь, но явно был весьма недоволен таким выдергиванием его из постели. Он только-только вознамерился отоспаться, позавтракать в кругу семьи... и тут вот я, сходу, со своими весьма неожиданным траблами******. Все-таки должность у нашего помощника шерифа достаточно хлопотная, и срывать ему редкий выходной это очень даже некрасиво! Кажется, теперь я должна Хильде, его жене, хороший ужин в нашей любимой забегаловке у Баддингера!

Странно, но мне уже не так плохо, как было накануне. Уже не тянет ругаться на чем свет стоит, на все и на всех. Не хочется молиться о (неразборчиво), хочется просто оставить святую Урсулу в покое и попросить прощения за то, что имела глупость пасть духом. Эта девочка... Ее нужно спасти. И я это сделаю. Клянусь.

---

Лиза тяжело вздохнула. Все-таки, миссис Мэйбл достойная женщина. А она...

Зря она ее оскорбляла, пусть даже и мысленно! И пускай ни слова из этих самых дрянных и пакостных мыслей, "подуманных" в ее адрес, никто не услышал, но ведь сама она, Лиза Лир, знает, что это БЫЛО.

Снова вздохнув, девочка продолжила читать.

---

Дик Шелтон подтвердил мои главные опасения. Сказал, что если я попытаюсь официально возбудить дело, то, после незначительного скандала, его, наверняка, спустят на тормозах. И самой девочке при этом придется ой, как несладко!

Я показала ему фотографии следов на ногах моей беглянки, которые я сделала сразу, когда укладывала ее в постель. Дик сказал, что я, скорее всего, поступила правильно, оставив ребенка у себя. Но уточнил, сумею ли я справиться с ее болезнью, смогу ли вылечить девочку без помощи коллег и нет ли необходимости укладывать ее в стационар. Я мягко пояснила ему, что этот конкретный ребенок нуждается не в интенсивной терапии, а в обычном восстановительном лечении и аккуратном выведении из шокового состояния. Дик, кстати, сильно удивился, тому факту, что девочка не обморожена, и у нее нет даже простуды. Он тоже впечатлен этим обстоятельством.

Дик пообещал аккуратно навести справки о том, не было ли подано руководством Принстаунского приюта каких-нибудь заявлений. Например, о пропаже или похищении воспитанниц. И если были то, в каком контексте подает эту неприятную ситуацию тамошняя администрация. По его мнению, возможны самые разные варианты. От сообщений о том, как все реально случилось на самом деле, без лжи и приукрашивания расклада в пользу руководства приюта, до попыток возвести на беглянку напраслину и обвинить ее в совершении каких-либо вымышленных преступлений.

Я сказала ему, что не собираюсь возвращать ребенка в приют и хочу оставить эту девочку у себя. Дик согласился мне помочь и пообещал придумать, как вывести мою беглянку из всех ее неприятностей. Дай-то Бог.

Я спасу эту девочку. Я сделаю ее счастливой. И никто мне в этом не помешает.

26 декабря 20.. года.

Моя беглянка очнулась. Очень удивилась тому факту, что находится не в приюте, не на дороге, и даже не в больнице, а в чьем-то доме. В смысле, в моем доме. Но, кажется, она весьма сообразительна. Такой милый, очень смышленый и смелый ребенок.

И весьма осторожный. О себе рассказала очень даже немного. Заявила мне, что ей вроде бы двенадцать лет, и что зовут ее Лиза Лир. А больше она, видите ли, ничего не помнит. Наверное, у нее амнезия. Это она так заявила мне, дипломированному медику! Слово и контекст его использования она, наверняка, подсмотрела в каком-то калифорнийском сериале! Даже не знаю, как я удержалась, чтобы не расхохотаться от таких милых детских фантазий.

Впрочем, это все действительно очень мило и... трогательно!

Какой забавный ребенок! Неужели она действительно считает, будто я не удосужилась посмотреть на одежду, которую с нее снимала? И не заметила на ней бирки Принстаунского приюта, которые она, разумеется, второпях, не сообразила отпороть? Неужели она так наивна? Или...

Да нет, конечно же, нет. Эта девочка просто судорожно цепляется за надежду. А вдруг...

А вдруг то, что на ней было надето в момент побега, никто внимательно и не рассматривал...

А вдруг, ее никто не ищет... Пропала девчонка из приюта, ну и ладно. Подумаешь, одной больше, одной меньше, какая разница! Странная логика, однако у тех, кто со всех ног бежит от жестокости и насилия, голова, наверняка, работает иначе, чем у тех, кто спокойно рассуждает, сидя у камина и с чашкой глинтвейна в руке, о том, как надо было бежать правильно, так, чтобы побег непременно увенчался успехом. Наивные идиоты. Да не дай Вам Бог всякого такого, мерзкого, жестокого и болезненного. Такого омерзительного, от чего эта девочка сбежала и готова была замерзнуть на дороге, лишь бы только не возвращаться обратно, к этому ужасу!

А еще... она тайно надеется на то, что найдется кто-то, кто примет ее такую, как она есть. Пусть даже с этой странной тайной, едва-едва, как фиговым листком, прикрытой ею же самой на ходу придуманной «амнезией», действительно вызванной желанием все забыть и начать свою жизнь снова, с чистого листа...

Бедная моя девочка! Ты даже не понимаешь, что именно ты для меня сделала, самим фактом своего появления! Я ведь тоже... хочу все начать с начала. Хотя бы ради тебя.

Кстати, все ее форменные принадлежности лежат в кладовой, выстиранные, выглаженные и припрятанные от греха подальше! Потом надо будет их ей показать, пусть решает, сохранить ли ее приютскую форму «на память», или же выбросить за ненадобностью!

---

Лиза с омерзением передернула плечами. Да какая там «память»! Не надо ей этих дрянных тряпок! Нет в них ничего хорошего! Выбросить их, конечно же!

А лучше СЖЕЧЬ.

В мыслях своих Лиза представила себе, как сгорает на костре ее старая одежда, как восхитительно пахнет паленым, как обращается в пепел все то, что было когда-то на нее надето...

Это было бы ЗДОРОВО!!!

Она грустно усмехнулась. Мечтать не вредно. Но увы, все это зависит именно от той самой женщины, чьи заметки сейчас она читает...

---

Девочка мне не доверяет. И немудрено. Ведь взрослых, которые к ней относились бы хорошо, она в своей жизни встречала нечасто. Я ее понимаю. Она просто боится рассказать о себе.

Очень забавно было наблюдать за этим ребенком, как эта девочка пыталась сообразить, как же все-таки ей себя вести в этом, совершенно непонятном месте, где она нежданно-негаданно очутилась.

Надо отдать ей должное, девочка вышла из ситуации по-своему логично и даже почти что изящно. Ход с этой забавной «избирательной амнезией» был... Ну, не то, чтобы удачным, просто...

Ну, не знаю, я в ее возрасте вряд ли бы сумела придумать нечто простое и логичное. Наверняка бы «спалилась» в первые же пять минут разговора с любым достаточно умным собеседником. А она умничка. Ну и я вовсе не спешу выводить мою беглянку на чистую воду. Еще успеется!

Наверное, мою девочку, и в самом деле зовут Лиза Лир. Думаю, это ее настоящее имя, которое она назвала мне просто, чтобы не запутаться окончательно. Особенно, если потом захочет придумать себе и «вспомнить» новую биографию, где не будет разных неудобных моментов.

Думаю, всего через пару дней моя беглянка будет в полном порядке. Но я, конечно же, постараюсь схитрить. Скажу моей милой девочке, что ей пока нельзя гулять и принимать гостей. Думаю, она со мною охотно согласится!

27.12.20.. года.

Моя милая беглянка почти пришла в себя. Она, похоже, чувствует себя здесь в безопасности. Но стоило мне намекнуть на возможность прихода гостей, как она занервничала, явно не ожидая от новых лиц ничего хорошего - естественно, помимо меня любимой.

Бедная моя девочка! Ты внешне так похожа на меня! Неужели ты думаешь, что я могу измыслить против тебя нечто дурное?

У Лизы волосы чуть светлее моих, глаза голубые, а не серые, Но если нас с нею поставить рядом, все, наверняка скажут, что она моя дочка. И я не буду возражать! Пусть все говорят! Она моя!

---

Прочтя это место, Лиза похолодела. Значит, она ошиблась? Не могла та женщина, что с такой нежностью и симпатией отзывается о ней, беглянке, предать ее, вернуть обратно в приют! Просто не могла!

Что-то не так.

Дальнейшее содержание этого дневника только укрепило Лизу в этой уверенности. Она продолжила чтение, сосредоточив свое внимание на датах, под которыми были сделаны записи чуть более значимые, чем все эти милые восторги по поводу воспитанницы.

---

31 декабря 20.. года.

Съездила в город. Вернувшись, обнаружила, что моя девочка похозяйничала в доме. Подмела пол на кухне, повозилась с тряпкой и пылесосом в комнатах. Кое-что у нее даже начало получаться, хотя одной вазы я, увы, недосчиталась. Но я приняла во внимание тот факт, что моя беглянка сама мне в этом повинилась, с этаким огорченным видом. Так что, я все равно похвалила ее за старание.

---

Лиза вспомнила то утро. Миссис Мэйбл тогда действительно уехала в город. А Лиза решила примерить на себя образ обычной правильной «домашней» девочки. Ну, как она сама ее себе представляла. Три года назад, когда еще была жива мама, Лиза не так уж и часто баловала ее таким стремлением помочь по хозяйству. Действительно, тогда, приехав домой, миссис Мэйбл искренне обрадовалась. Хотя и высказала свое мягкое «ай-яй-яй!» по поводу того, что девочка умудрилась разбить. А ведь Лиза ждала за это куда более серьезного нагоняя! Но все обошлось, и скорее всего, именно потому, что она сразу же сказала всю правду, ну о том, что случилось в отсутствие ее Старшей. Хотя некоторое время до этого тряслась от страха за содеянное. Наверное, миссис Эллона Мэйбл действительно любит справедливость!

---

Следующий день был помечен особой записью.

---

1 января 20.. года.

Подарила Лизе подарки. Извинилась за то, что не могла ей вручить их на Рождество. Девочка вся засмущалась, вспыхнула личиком. Кажется, ей уже давно ничего не дарили.

---

Прочтя это, Лиза смутилась. Снова, почти так же, как тогда.

Ведь подарки эти были... Нет, совсем не такие, как им дарили в приюте.

Там им дарили всякие странные «душеспасительные книжки» из числа сектантских брошюрок. В прошлом году, на Рождество, Лизе попался странный комикс, где главным героем был «бизнесменистого» вида ублюдок средних лет, в таком клетчатом «деловом» пиджачке с декоративными налокотными заплатками, весь прилизанный такой, до отвращения. Этот деятель всю дорогу задавался идиотским вопросом: «Как бы это мне попасть на небеса?»

Лизе, на мгновение, даже захотелось, чтобы кто-нибудь из особо отмороженных конкурентов пустил ему навстречу паровой каток на приличной скорости. Просто, чтобы хоть как-то облегчить исполнение его заветного желания.

Еще им дарили ручки, карандаши, что-то из одежды, пожертвованной сердобольными прихожанами местной церкви. В общем, серебряный браслет явно не входил в перечень подарков, которые она могла бы получить в приюте на Рождество.

Странный браслет, таких она никогда и не видывала. Серебристая круглая, явно плетеная... Нет, не веревочка, совсем другая штуковина. Странная вещь, очень гибкая «цепочка», явно пустая внутри и похожая на змейку. Да, миссис Эллона Мэйбл назвала это именно цепочкой. Сверху на эту «змейку» были надеты три украшенных колечка с прихотливыми узорами, с искрящимися камушками. Вряд ли, конечно, это были бриллианты. Но в том, что все это серебряное - то есть настоящая драгоценность! - сомнений у Лизы не было никаких. К тому же, эти широкие колечки свободно «бегали», поблескивая, по всей длине браслета. Впечатление потрясающее!

Лиза была в шоке от такой немыслимой роскоши. И надела его только в результате уговоров щедрой дарительницы.

Сейчас эта, первая в ее жизни настоящая драгоценность, лежала там, во внутреннем кармане висевшей на вешалке в холле теплой куртки. По соседству с так и не возвращенными хозяйке этого дома четырьмя купюрами зеленоватого цвета.

Лизе стало как-то не по себе. И она поклялась, что сегодня же вернет похищенное. И тогда уже наденет браслет, в знак уважения к дарительнице. Подумав так, она продолжила.

---

2 января 20.. года

Приступила к исполнению моей части «Плана Шелтона».

Дик умница, и все рассчитал верно. Сам он изящно сработал «агрессором», шандарахнул по нашим оппонентам, так, что им стало ой, как неуютно! Мне же досталась скромная роль «модератора» этого конфликта. Попутно, я была представителем бенефициара, выгодоприобретателя данной ситуации, то есть представляла интересы Лизы, которая, конечно же, была ни сном ни духом о том, что за ее спиной творятся великие дела, очень даже непосредственно касающиеся ее личности. Я получила свои бонусы в виде прав на опеку над моей милой беглянкой. Дик блестяще разрулил ситуацию так, чтобы интересы моей девочки не пострадали.

Единственная сложность во всей этой затее была, как это ни печально, именно во мне. Я должна была как-то удержать себя в рамках приличий и не разбить физиономию той самой мерзавке, что допустила такое... Это действительно было очень трудно.

Но я все же сдержалась. Удивительно, но у меня получилось даже это. Мы подписали все те бумаги, которые Дик заранее приготовил и выслал им по Сети, и уже завтра они уйдут в офис мирового судьи. После его решения, я стану официальным опекуном Лизы Лир и почту за честь «принять на свои плечи всю полноту ответственности за эту беспокойную девочку, с очень непростым характером, которая всех нас так напугала». Так высказалась эта старая жаба, сидящая в кресле директрисы. У меня, благодаря внушениям Дика, которые он не преминул сделать мне накануне, хватило и ума и терпения не ***** (censored) и просто вежливо улыбаться этой ***** (censored). Все-таки Дик умница, и умеет правильно настроить любого. Даже меня!

3 января 20.. года.

Дик, исполняя свою часть плана его же собственного имени, продолжает свой мягкий но неумолимый прессинг в отношении администрации Принстаунского приюта.

В результате, сегодня мне позвонили и сообщили, что документы по поводу моей девочки уже у судьи.

Кстати, мировой судья мистеру Шелтону несколько знаком и, судя по всему, вовсе не прочь несколько ускорить это очевидное дело, естественно, в интересах ребенка.

4 января 20.. года.

Ездила в город. Привезла моей девочке верхнюю одежду, в дополнение к той, которая у нее уже имеется. Сейчас она носит по дому кое-что из моих вещей. Из тех самых, времен моего давнего-давнего детства. Моя покойная матушка их зачем-то хранила, вот они и пригодились. Ей так идет это мое темно-зеленое клетчатое платье! Кстати, в прошлый раз я привезла ей джинсы и прочее из таких, современных вещей, почти как у меня. В этот раз Лиза смогла приодеться в стеганую курточку, куда более цивильного вида, чем ее приютское пальто! Ну, и еще болоньевый комбинезон, чтобы она могла играть на снегу. И ко всему этому пара сапожек на меху и еще сапожки-«дутики» на сырую погоду.

Кстати, о судьбе своих старых «приютских» вещей моя беглянка все еще предпочитает помалкивать. Ее «амнезия» по-прежнему на месте. Впрочем, сие вовсе не мешает ей радоваться обновкам. И это радует!

Что же, теперь моя девочка вполне себе может выходить из дому. Мы вдвоем можем с нею сделать пешую вылазку в город.

---

Лиза улыбнулась и снова поправила на коленях темно-зеленую ткань в шотландскую крупную клетку. Ей действительно нравится носить это платье своей Старшей, такое... домашнее и уютное! А насчет прогулок...

Назавтра, то есть на следующий день, после этой записи, они с миссис Мэйбл действительно впервые вышли в город. Для начала они проехали по центральной улице на машине. Потом Эллона припарковала свой «форд» и они прошлись по городку пешком.

Кстати, запись по этому поводу в дневнике тоже имелась. Но была выдержана в несколько ироничном ключе, дескать, беглянка всю дорогу вела себя вполне прилично, и никаких попыток к бегству на этот раз не предпринимала.

Лиза очень смутилась. Знала бы тогда ее наивная воспитательница, что эта самая девочка-беглянка, исподволь рассматривая окрестности, все время изучала местность на предмет наличия путей возможного побега. Ну, тогда еще так, чисто теоретически. Именно в тот день Лиза обнаружила, что через Ричвиллидж проходит железная дорога, а также шоссе местного значения. Беглянка тогда же заприметила вокзал, с которого не далее как сегодня попыталась уехать отсюда, в бессмысленной попытке скрыться от миссис Эллоны Мэйбл, как от Предательницы. И если бы не офицер Шелтон, тот самый, которому она, похоже, обязана своим избавлением от приютского существования, не менее чем хозяйке этого дома...

Лизе стало очень неловко от этого воспоминания, как будто она уже тогда готовила этот свой дурацкий побег, «дубль два, неудачный». Тот что, по сути, сродни предательству.

Еще раз вздохнув, она снова принялась просматривать страницы дневника. Теперь ей было очень неловко читать страницы о себе любимой.

Да-да, та, что вела эти скрупулезные записи, ее действительно искренне полюбила.

За что? Как? Почему?

Достойна ли она, маленькая лгунья и воровка, такого к себе отношения?

Лиза снова прочла несколько строчек.

---

5 января 20.. года.

Снова пробовала говорить с Лизой на серьезные темы. Бог, Промысел Божий, Вера.

Девочка сразу же замкнулась. Как будто само это слово ее пугает, как будто с самим понятием Бытия Божия у нее связано нечто... весьма и весьма неприятное.

В приюте я видела нескольких сектанток из числа особо «сдвинутых». Тех, что так любят всех пугать этими комиксами-страшилками про «конец света», совершенно забыв о том, что это СТРАШНАЯ тайна, которую НИКОМУ не дано знать.

Такие существа запросто могли дать моей бедняжке весьма странное представление о Боге и Его Промысле.

---

Лиза поежилась, вспомнив то, что привело ее сюда, и мысленно согласилась со своей воспитательницей. Она прекрасно помнила разговор, состоявшийся всего-то несколько дней тому назад.

Лиза тогда была достаточно корректна, и не сказала ничего лишнего, пытаясь обойти неудобные вопросы, которые могли бы обидеть ту, в чьем доме она оказалась. Но миссис Мэйбл тогда все равно почувствовала неладное.

Лиза снова вздохнула и продолжила.

---

7 января 20.. года.

Задумалась. А как я, все-таки, буду ставить в известность мою беглянку о том, что, мол, отныне она больше не числится в бегах, а совершенно свободно может считать себя обычной девочкой. Что она, мол, отныне моя подопечная, и с этого дня, ее «приютское прошлое» можно вполне оставить в стороне. Или просто забыть о нем.

И вообще, встает вопрос как именно мне следует ее воспитывать. Наше поколение родители держали в строгости. Ложь, подобная той, в которой по самые ушки завязла моя милая беглянка, каралась беспощадно. Помнится, меня, Дика и еще нескольких ребят из нашей компании, из Клана Защитников, старый шериф Мэтью Блэйк поймал на очередном весьма непрошенном добром деле. Мы выпустили в лес кроликов. Во спасение. Дурость, но мы это тогда сделали. Старик Мэтью отнесся к нам философски-снисходительно. Однако, ночь за решеткой вовсе не показалась Дику таким уж веселым мероприятием. Особенно, когда он слушал, как мы с ребятами, по команде шерифа, маршируем вокруг участка, распевая «Звезды и полосы».******* А когда на небе засветились настоящие звезды, лично для меня настало время настоящих полос, воистину красно-синих, да еще и на всю задницу. Ох, и всыпали же мне тогда, за все мои глупости! Выдали мне полсотни «горячих», да так, что я потом дня три на животе спала. Нельзя сказать, чтобы такое бывало слишком уж часто, но тогда мне досталось очень даже чувствительно.

Кстати, ореховых розог в тот раз мне всыпали вовсе даже не за саму историю с незаконным проникновением на ферму покойного Нестора Гашека, наследники которого почти не следили за доставшимся им хозяйством, и чуть не переморили всю живность голодом. Наказали меня в тот вечер за то, что я соврала родителям о том, куда я направлялась. А на все мои возражения, дескать, не могла же я рассказать им о грядущем освобождении ушастых питомцев этого древнего мафиози, мне было заявлено, что искренняя и правдивая дочь обязана говорить своим родителям правду, даже если за этим последует их обоснованный запрет делать подобные глупости. И меня накажут так мягко, только в связи с тем, что за другие провинности нам уже попало от самого шерифа. Хотя, в тот раз я получила так крепко, что мне лично мало никак уж не показалось.

Но применять подобные средства к моей девочке? Не думаю, что это хорошая идея. Учитывая тот факт, что сбежала она как раз от жестокого обращения.

Нет, для моей беглянки нужно придумать что-то иное. Не такое суровое. Просто, чтобы ей, бедняжке, было хорошо.

---

Лиза вздрогнула. Значит... миссис Мэйбл вполне отдавала себе отчет в том, насколько она, Лиза Лир, способна дурно поступить! И что ей с такой воспитанницей будет… ой, как непросто. И все равно добивалась для нее всего того, что сделала.

Впрочем...

Лиза прогнала нарисовавшуюся на горизонте мысль и обратила внимание на то, что первая тетрадь подошла к концу. Финальная запись за вчерашний день гласила:

---

Позвонили от мирового судьи. Завтра! Наконец-то!

---

Теперь-то Лиза все поняла! Она сразу вспомнила, как вела себя миссис Мэйбл вчера вечером.

Они вместе смотрели по телевизору какой-то приключенческий фильм. Про битвы звездолетов и спасение галактических принцесс, короче, что-то из космической оперы вперемешку с фэнтэзи. И Лиза, несмотря на весь свой восторг от этой красивой картинки, время от времени, краешком глаза замечала, что Эллона иногда смотрит вовсе не на экран. Молодая женщина поглядывала на свою воспитанницу, хмурилась, как будто была чем-то недовольна, а потом смущенно улыбалась и отводила свой взгляд.

А укладывая ее спать, в той комнате, которую она ей изначально определила для проживания – наверное, это действительно была гостевая, во всяком случае, одиночная кровать там была, а чьих-то личных вещей, напротив, не было! – миссис Мэйбл как-то многозначительно сообщила, что завтра вставать рано, что ей нужно ехать по делам. Но при этом она сказала, мол, «Моя девочка может не беспокоиться, завтрак будет на столе!» Потом миссис Мэйбл как-то по-особенному нежно обняла Лизу и пожелала ей спокойной ночи. Она тогда приняла это уже как должное, как будто добрые слова и объятия перед сном всегда были в ее жизни...

Впрочем, сегодня Лиза охотно встала-поднялась одновременно со своей воспитательницей, составила ей компанию за завтраком и проводила ее. И это почти семейное общение девочка тоже восприняла как должное... Да, к хорошему, доброму к себе отношению привыкаешь, действительно, очень быстро! И это факт!

А те стихи, которые Эллона Мэйбл продекламировала ей перед своим отъездом по всем этим загадочным делам, о сути которых Лиза только что узнала...

Сегодня рано утром, эта молодая женщина очень интересно с нею попрощалась. В ответ на вопрос, когда ее ждать домой, она как-то загадочно улыбнулась, и таинственным голосом произнесла следующее:

Лечу с утра и по делам,
Возиться буду здесь и там,
Вручать бумаги, брать в ответ,
Чтобы тебе сказать «Привет!»

Вот так вот весело и просто сымпровизировала стишок, который она, Лиза, сходу и запомнила. А потом эта молодая женщина, уже стоя на пороге, поцеловала ее в щечку и подмигнула на прощание.

Она ведь тогда сказала все и точно! Просто открытым текстом обозначила все, что будет делать для нее, для несчастной беглянки! Прямо и честно!

Лиза прикусила губу и решительно раскрыла ту злополучную тетрадь, что послужила то ли поводом, то ли причиной ее панического бегства сегодня утром.

Сейчас та запись, которая ее напрягла и заставила с ревом выбежать из кабинета, в контексте всего произошедшего и прочитанного, виделась совсем иначе. Миссис Эллона Мэйбл просто радовалась завершению перипетий, связанных с ее, Лизы, первым побегом. Крайняя запись в красной тетради гласила.

---

Не знаю, что делать. Сегодня Лиза сбежала. Кажется, она просто испугалась. Причем, совершенно непонятно, чего именно она боится.

Слава Тебе, Господи, что я позвонила Дику Шелтону сразу же после того, как обнаружила исчезновение моей девочки! Он заметил ее на вокзале, аккуратно задержал и вызвонил меня на подмогу. К этому времени я была уже в отчаянии, думая, что Лиза исчезла и никогда не вернется.

Конечно же, я примчалась и постаралась смягчить ситуацию. Но все и все поняли. И Лиза, естественно, тоже. Она готова говорить со мною. И, кажется, готова говорить всерьез.

Как объяснить ей, чтобы она меня поняла, как донести до нее простые, элементарные вещи? Что я ей вовсе не враг. И что ее побег для меня...

И не выскажешь, что я почувствовала, когда вернулась от мирового судьи и не обнаружила ее дома.

Когда я приехала в кафе, Лиза была очень смущена, явно чувствовала свою вину. Но, естественно, не стала ничего говорить при Дике Шелтоне. Впрочем, я и не настаивала.

Кстати, насчет Дика и его закидонов. Я вовсе не одобрила то, что он устроил моей девочке. Будь я там в то самое время, когда он подвергал ее, этим самым «вступительным испытаниям», я бы, естественно, вмешалась. Моя девочка, конечно, молодчина. Не поддалась на его провокации. Но Лиза не должна была проходить через такое испытание, тем более в столь нервном состоянии. Впрочем, все к лучшему. Кажется, девочка в этой непростой ситуации потянулась ко мне, как к единственной защитнице. Хоть в этом плюс.

Кстати, Дик подкинул мне идею купить моей девочке сотовый телефон. Сегодня я этого, увы, не сделала. Просто не успела. Лиза настояла на том, чтобы мы сразу же из магазинов, где закупали продукты на уик-энд, поехали домой, не заезжая в салон сотовой связи. Меня так порадовал тот факт, что моя девочка признала этот дом своим... Надеюсь, она не обидится, узнав, что отныне, по закону, за нее отвечаю именно я.

Сейчас ее терзает это мучительное чувство, будто она некий «ребенок второго сорта». Я сделаю все, чтобы вернуть ей самоуважение! Я просто хочу, чтобы моей девочке было хорошо!

Я смогу открыть для нее весь мир и свои объятия. И я сниму с нее это отвратительное клеймо беглянки и «девочки из приюта».

---

Лиза захлопнула дневник. На глаза у нее навернулись слезы.

Дрянь! Мерзкая дрянь! Предательница и воровка! И нет у нее никакого права сказать о себе нечто иное!

Как она смеет, быть рядом с этой благородной женщиной, выслушивать от нее все эти ласковые слова, да еще и принимать от нее подарки!

Такого доброго отношения бывшая приютская девчонка вовсе не заслуживает. А заслуживает такая дрянь другого, совсем другого обхождения. И Лиза точно знает, какого именно!

Она не думала, просто делала точно то, что дОлжно было делать ей, лжице, предательнице и воровке, чтобы хоть как-то сохранить то самое самоуважение о котором она только что прочла в дневнике миссис Мэйбл.

Девочка рванулась в сторону двери. Почти бесшумно, чтобы не беспокоить миссис Мэйбл, скользнула-сбежала вниз по лестнице, оказавшись в холле, где у входной двери на вешалке висела ее верхняя одежда. Там же стояла и ее обувь.

Куртку на плечи. Сходу обуться в «дутики» и бегом! Не беда, что в домашнем платье и с голыми ногами, здесь ведь недалеко!

Она даже не надела шапочку, так и оставила ее на стеллаже, там у входа. Выскочила за порог, аккуратно прикрыв дверь, чтобы не хлопнуть, пробежав по крыльцу, спустилась во двор. И пробежала дальше по тропинке, протоптанной между свежими сугробами. Она точно знала, куда именно ей нужно попасть.

Совсем недалеко, нужно только всего-навсего пробежать между деревьями, свернуть по тропинке и сделать несколько шагов туда, в сторону зарослей ивняка и орешника.



* пять градусов по Фаренгейту это примерно минус пятнадцать по Цельсию. В штате Мэн, вообще-то, достаточно мягкий климат. Но такие холода с метелями там тоже бывают – прим. Автора.

** Там по тексту было не слишком-то цензурное слово из американского английского языка. Ценсор возражал против его употребления в русском переводе, да и против англоязычного варианта тоже. Уломать Ценсора не удалось. Сорри за условную неадекватность перевода! – прим. Автора.

*** В тот вечер Героиня была несколько... э-э-э... эмоциональна (наконец-то нашел подходящее слово! ), и в выражениях, увы, не стеснялась. Короче, везде, где обозначен значок «***** (censored)» были слова, которые Ценсор не пропустил. Еще раз сорри! – прим. Автора.

**** Слово «подлец» это, скорее, эвфемизм. Ну, вы поняли! – прим. Автора.

***** Коронер – в англоязычных странах чиновник, ведущий первичное расследование в случае смерти. Коронер устанавливает личность погибшего, выясняет, криминальный или не криминальный труп «нарисовался» на горизонте у органов правопорядка, и есть ли необходимость в возбуждении уголовного дела по факту смерти. - прим. Автора

****** Trouble – проблема, - перевод с английского - прим. Автора

******* The Stars and Stripes Forever («Звезды и полосы навсегда» - перевод с английского) – американский военный марш. Историю и текст его можно прочесть здесь:
https://ru.wikipedia.org/wiki/The_Stars ... es_Forever

6.

Когда Лиза вернулась, пробежала по тропинке обратно к дому, взбежала на крыльцо и открыла парадную дверь, она внезапно, кожей почувствовала странную волну, которая заставила ее задрожать всем телом.

Давно с нею такого не бывало. В последний раз она ощутила нечто подобное в холодный осенний полдень, три года тому назад.

В тот день мама ушла...



Была суббота, середина октября. Ясный день осени под бледным голубым небом, кое-где чуть-чуть подернутым тонкими вытянутыми облачками.

Ясное солнце. Не теплое, нет. Яркое и... холодное...

В то утро мама торопилась на работу. Она подрабатывала в один из своих выходных, где-то на складе. Заработка «неофициально» устроенной продавщицы не всегда хватало на двоих-плюс-квартира. А сама Лиза тогда, в свои девять лет, о заработках и не помышляла. Ну, кроме как на «благотворительных» ярмарках, раз в полгода, где удавалось пристроить всякую рукодельную чушь ценою в пару даймов.* Так что, «крутиться» приходилось самой Маме-Энн. Но мисс Лир – так ее маму чаще всего звали соседи и знакомые - никогда не унывала.

Странно, но она, Лиза, совсем не похожа на свою Маму-Энн. У нее, у мамы, волосы были немного волнистые, чуть темнее волос дочери, и с рыжиной. И лицо чуть вытянутое, хотя и очень красивое. Как у феи.

И глаза... Зеленые. Ведьминские.

Нет-нет, Лиза никогда не думала про маму ничего подобного! Просто где-то слышала такое. Про «зеленые ведьминские глаза». В какой-то песне. Там был такой странный... то ли рефрен, то ли припев.

Girl with Green Eyes...
Witch Eyes...

Конечно, мама была совсем другая, и из них двоих, скорее уж она, Лиза, могла претендовать на нечто... магическое...

Именно тогда, три с лишним года тому назад. Еще в то утро, когда все было спокойно, до странности спокойно.

Утренний чай с крекерами и джемом. Потом Мама-Энн выскакивает из-за стола – на часах было уже почти восемь! - целует Лизу в макушку и в лоб. Странно, обычно ей доставался поцелуй в щечку, но в этот раз молодая женщина с рыжеватыми волосами не стала так уж сильно нагибаться и поцеловала свою дочь в стиле «куда уж пришлось». Она почти бежит к входной двери, в прихожую. Наскоро обувается и накидывает на плечи светлый плащ. Кричит свое обычное «Хай-Хэллоу!» и, махнув рукою на прощание, убегает, захлопнув за собою дверь. Лиза остается мыть посуду, а потом, посмотрев очередную утреннюю серию «Заячьих историй»** и допив окончательно остывший чай, не торопясь одевается и идет на улицу.

Тот день выдался не учебным. Накануне Лиза немного простыла, и Мама-Энн, ввиду того, что дочка пожаловалась на некоторое першение в горле, позволила ей «задвинуть» дополнительные занятия в школе, как говорится, «на всякий случай и во избежание». Естественно, молчаливым условием такого дозволения были уборка и невыход на улицу до маминого возвращения.

И столь же естественным обстоятельством, «по умолчанию», было то, что прогулки дочери в мамино рабочее время не контролировались, от слова совсем. А уборка всегда откладывалась на «после обеда».

То самое утро Лиза провела в парке, гуляя одна по асфальтовым дорожкам, среди кленов и берез, шурша сухими листьями, которые ложились ей под ноги, борясь с искушением спустить карманные деньги на попкорн и мороженое. Подруги были в школе, и вызванивать их «на погулять» не имело никакого смысла.

Час прогулки прошел в каком-то совершенно безмятежном спокойствии. На следующей неделе уже обещали дожди, так что, вполне было возможно, что с этим дивным золотом уходящего «индейского лета»*** предстояло в скором времени распрощаться до следующего сентября.

Скоро Сен-Люк!**** А это значит, что скоро, очень скоро ветер сорвет красные и желтые листья с дерев, закружит их в последнем вальсе светлой осени, уложит их под ноги прохожих эдаким ковром червонного золота. А потом уже туфли и ботинки прохожих, беспощадные, как время, изотрут это все в порошок, смелют на своих жерновах-подошвах.

Солнце золотит кроны деревьев, щедро делясь светом и цветом своих лучей с желтыми и красными листьями.

Ветер красно-желтым вихрем срывает-раскручивает их, заставляет летать по воздуху, кружась и падая на асфальт. Чтобы этим, падшим с Неба гостям, тоже довелось полежать-полежать на земле, да и рассыпаться, превратиться в труху, в пыль, в этот странный золотисто-красно-бурый порошок.

А уже потом, после этого, дождь, силой третьей стихии, смоет остатки всей этой золотой пыли... Той, что исчезнет в круговороте Бытия, с тем, чтобы по весне снова возродиться в свежих зеленых побегах... И вот уже нет больше этого шуршащего золота, будто бы и вовсе не было...

Лизе отчего-то становится все грустнее. Хотя праздничное убранство золотой осени, казалось бы, и вовсе и не дает к этому никаких поводов.

Солнце на месте. Легкий, почти, что теплый ветер, на месте. Все точно там, где оно должно быть.

Не на месте только ее собственное сердце. Этот странный звук, который она сейчас слышит «изнутри» себя...

Лиза лет с пяти «слышит» маму сердцем. Ощущает особое тепло, когда она рядом. Если прикрыть глаза, то, кажется, будто в эти минуты пространство «внутри» нее светится, и оно все такого, нежно-персикового цвета...

А еще она часто слышит странный, высокий, немножко насмешливый голос, которым звучат мамины мысли...

И вот сейчас...

Откуда-то донеслось нечто похожее на этот голос, тот, что дома обычным-привычным фоном доносит до нее, до Лизы, отголоски маминых размышлений-рассуждений. Их так приятно читать, вернее, слышать! Как такой, своеобразный монолог. Забавно, что Лизу он ни капельки не раздражает.

А вот сейчас... Звук «изнутри» прозвучал как стон. Нет, не тяжелый и мучительный... Скорее уж стон облегчения...

Лиза остановилась, вся замерла и прикрыла глаза. Где-то на самой грани видимого и невидимого чуть-чуть плескалось это персиковое сияние. Как будто мама... она где-то рядом. И в то же время бесконечно далеко.

Уже далеко...

НЕТ!!!

Лиза «изнутри» себя всматривается в почти невидимые цветные переливы. Ей кажется, что достаточно просто «потянуться» к ним, и тогда...

У нее даже кое-что получилось. В этой, почти невидимой, персиковой дымке появился узнаваемый абрис маминого лица. Да, это она, Мама-Энн, ее глаза смотрят на девочку с грустью, как будто она действительно очень хочет остаться.

И улыбка. Странная, как будто извиняющаяся. До боли знакомая.

Ну да. Утром она, Мама-Энн, вот так же улыбнулась ей на прощание.

Голос... Он снова звучит у нее «изнутри», но совсем-совсем негромко. Чуть слышно, шелестом крыльев бабочки, колышет он персиковую дымку в такт этим словам.

«Лиза... Лиза... Прости...»

Лиза знает, она откуда-то точно знает, что все уже кончено, что плакать и кричать, звать и молить бессмысленно. Она и не делает ничего такого, просто пытается удержать дорогое, удержать то, что, оказывается, было частью ее души...

Нет. Персиковая дымка все прозрачнее и наступает обычная темнота. И пустота «изнутри».

Больше она не видела, ни тех странных снов о былых временах, в которых она могла прожить, за одну ночь, почти целую жизнь. Ни других ярких видений. И некого ей было ни слушать, ни ощущать «изнутри» себя. Когда пришло осознание непоправимости, отчаяние куда-то улетучилось. Осталась пустота...



И вот теперь, снова звучит и ощущается то, что, казалось, было забыто навеки. Вновь эта странная волна, когда-то почти что привычных ей вибраций, коснулась ее сердца. Как будто кто-то снова зовет ее. Так, как иногда звала ее Мама-Энн, когда была с нею рядом. Вот только тональность этого зова совсем другая...

На спине у девочки выступил холодный пот. По коже, ощетинивая волоски, пробежал озноб.

И это ощущение отчаяния. Почти как тогда, осенью, в парке, три года назад. Вот только отчаяние это отнюдь не ее, не Лизы...

Откуда же это... звучит? Как всхлип, почти как судорожное рыдание?

Тогда, три года назад, она сама рыдала, а сейчас...

Лиза судорожно вздохнула, прогоняя воспоминания, замерла, переступив порог, потом аккуратно, тихонько притворила за собою входную дверь и прислушалась.

Миссис Мэйбл с кем-то говорила по сотовому телефону, и ее голос...

Голос этой благородной женщины не то, чтобы просто дрожал. Он действительно звучал на грани всхлипа, рыдания. Казалось, что она действительно готова плакать от горькой обиды, в полном отчаянии от невозможности справиться с какой-то неведомой бедой или опасностью.

Но что же такого страшного могло случиться за те несколько минут, что ее, Лизы Лир, не было дома? О чем это говорит, с кем-то невидимым, ее Старшая, где-то там, на кухне, в глубине первого этажа? Кажется, ее собеседник снова, тот самый полицейский, который не далее как сегодня утром вернул Лизу Лир ее воспитательнице.

- Дик! – в голосе Эллоны Мэйбл действительно слышатся слезы. – Я не знаю, чем я могла ее обидеть! Просто не знаю! Нет-нет, я ее никак не наказывала, даже не ругала ее! Но она опять сбежала! Нет, я не видела, куда именно она побежала. Может быть, снова на вокзал... А может быть, в сторону Принстауна, кто ж ее поймет, когда она в таком-то состоянии! Дик, я была на кухне, там шумела вода. И я даже не услышала, как она уходила. Не знаю, пять минут назад, или десять... Да, наверное... Конечно! Хорошо, я поеду в сторону Принстауна, буду искать ее вдоль дороги. А ты поезжай от Миддлтон-Виллидж сюда. Да, я сейчас же одеваюсь и выез...

Произнося это слово, миссис Эллона Мэйбл, уже почти одетая (на ней снова были темно-синие джинсы и теплый свитер, та самая одежда, которую она надевала, когда искала Лизу сегодня утром, то есть в прошлый раз), с мобильным телефоном в руке, быстрым шагом вышла в холл и...

Почти столкнулась с той самой беглянкой, о которой она только что вела телефонные переговоры с офицером полиции Диком Шелтоном. С девочкой, что замерла, едва переступив порог ее дома.

Время для Лизы остановилось. Она, как в замедленном кино, видела смену эмоций на лице своей воспитательницы.

Искренняя радость, почти восторг. Как будто бы она, взрослая женщина, в кои-то веки, наконец, узрела некое истинное чудо.

Облегчение. Будто у нее в буквальном смысле слов гора свалилась с плеч. Лиза даже на секунду испугалась, как бы ее воспитательница не упала в обморок от такого внезапного счастья, от возвращения дрянной девчонки, доставившей этой благородной женщине столько хлопот.

Однако, нет, крайние эмоции ее визави оказались куда как жестче и неприятнее для нее, для Лизы Лир. Раздражение на грани гнева. Кстати, вполне понятное и объяснимое.

Странно, но именно эта ее крайняя эмоция стала для девочки, вернувшейся с улицы в дом, каким-то подобием облегчения. Значит, будет разговор. Строгий и серьезный. К этому разговору она, Лиза Лир, даже успела подготовиться. Ну, в какой-то степени. А вот после него...

Впрочем, ей до конца еще ничего не было ясно. И ее визави, кажется, тоже.

Миссис Эллона Мэйбл оглядела свою воспитанницу, только что возвратившуюся с улицы и отнюдь не с пустыми руками, каким-то весьма настороженным и внимательным взглядом, особенно задержав свое внимание на том, что девочка сжимала в правой руке. Потом, как-то удивленно, но скорее уж с одобрением, покачала головой и, изменившимся, каким-то чуть хриплым голосом, почти спокойно продолжила общение по мобильному телефону.

- Дик! – она произнесла это слово действительно, почти спокойным голосом. – Не волнуйся. Все уже решилось. Лиза уже вернулась. Да, она здесь, у меня, прямо передо мною. Да-да, я думаю, это было очередное недоразумение. Надеюсь, последнее, хотя бы на сегодня... Полагаю, моя девочка, – она сказала эти слова безо всякой иронии! – даст мне все необходимые объяснения.

В ответ на эту ее фразу, Лиза как-то резко, почти испуганно кивнула, дескать, да-да, сейчас же и непременно! Тем временем, молодая женщина сдержанно вздохнула и произнесла фразу, завершая этот ее телефонный разговор.

- Да-да, ты был абсолютно прав, - сказала она невидимому собеседнику. – Я вела себя совершенно неадекватно и всполошилась преждевременно. Спасибо за то, что выслушал!

Миссис Эллона Мэйбл нажала на кнопку отбоя вызова, потом молча засунула телефон в карман джинсов. А после этого, по-прежнему не говоря ни слова своей визави, шагнула вперед. Остановилась, встав таким образом, чтобы между нею и Лизой оставалось еще метра два, и еще раз окинула девочку внимательным взглядом.

Молодая женщина сперва посмотрела ей в глаза, потом снова на секунду задержала свое внимание на том, что Лиза держала в правой руке, на том, что ее воспитанница принесла с улицы. Еще один взгляд в глаза этой девочки и чуть заметный кивок головы, как бы приглашение к действию с ее, Лизы, стороны.

Лиза поняла все и сразу, безо всяких слов. Ей сейчас дается шанс принять окончательное решение, определиться, наконец-то с тем, чего она хочет на самом деле. Сейчас – именно сейчас, сию секунду! – она вольна отступить, развернуться. И тем самым обозначить свое недоверие той, от кого она, откровенно говоря, сегодня сбегала уже, получается, целых два раза...

Если она, Лиза Лир, поступит именно так, то миссис Эллона Мэйбл просто... отстранится от нее. И больше не станет вмешиваться в судьбу своей девочки-беглянки...

Или же, Лиза вольна сделать несколько шагов ей навстречу, признав тем самым над собою полную и неограниченную власть этой женщины...

Выбор был за нею. Естественно, Лиза прошла-шагнула вперед.

Вернее, она пробежала эти несколько шагов навстречу той, кто спасла ее тогда, две недели тому назад. Промчалась те несколько шагов, что их разделяли и... Нет, не просто прижалась к ней. Разжав кулачок, в котором было зажато принесенное, то, ради чего она совершила этот, ну совершенно бредовый, кажущийся «побег», Лиза почти до боли стиснула ее руками и, получив такое же крепкое объятие в ответ, взревела с облегчением, уткнувшись в мягкий теплый свитер своей визави.

Ивовые прутья, которые выскользнули из ее руки, то ли со стуком, то ли со странным шелестом, россыпью упали на пол...

- Ну, вот ты и вернулась, – тихо прошептала на ушко беглянке Эллона. И почему-то позволила себе усмехнуться. Этот смешок прозвучал очень странно. Как-то «в нос», почти как всхлип. А потом она добавила одно только слово. То самое, которое она обещала сказать ей этим утром:
- Привет!

- Привет, Элли! – своих слез, Лиза скрывать и не собиралась...

Лиза не помнила, сколько они так простояли, обнявшись, замерев, там, в холле первого этажа их – теперь она точно может так сказать! – дома. Просто, что-то изменилось в отношениях между ними и, наверное, изменилось в них самих, в ощущении и понимании ими друг друга.

Когда Лиза поняла, что молодая женщина хочет выпустить ее из объятий – она это почувствовала буквально за секунду до того, как Эллона Мэйбл попыталась убрать от нее свои руки – она сама, судорожным движением снова прижалась к ней. Ее воспитательница как-то одобрительно усмехнулась. Во всяком случае, Лиза услышала нечто подобное.

И все-таки, ей пришлось подчиниться, примерно через минуту эдакого, не слишком активного, но весьма принципиального сопротивления. Мягким, но настойчивым движением рук миссис Мэйбл все же чуть-чуть отстранила от себя воспитанницу, вынула из кармана платок и привела лицо своей девочки в относительный порядок. А потом, убрав его в карман, взглянула на Лизу сверху вниз, серьезно, безо всякой улыбки.

- Завтра утром, - она сказала это очень тихо, но весьма внушительным тоном, не вдаваясь в дальнейшее выяснение сентиментальных отношений, - мы едем в салон сотовой связи и покупаем тебе телефон. Ты все время будешь носить его при себе.

- Да, Элли, - так же тихо ответила ее воспитанница. Лиза откуда-то точно знала, что теперь вправе обращаться к ней «на ты» и по имени.

- Ты будешь сама следить за тем, чтобы твой телефон всегда был заряжен. И ты всегда, - миссис Мэйбл явно, ясно и четко выделила это слово, - будешь отвечать на мои звонки. И отвечать немедленно.

- Да, Элли, - ответила Лиза.

- Ты всегда будешь предупреждать меня о том, куда ты идешь, - миссис Мэйбл по-прежнему спокойно напомнила и разъяснила девочке то правило, которое несколько раньше объявила ей там, в кафе у Баддингера. И добавила, чуть смягчив свой строгий тон: - Я не посягаю на твою свободу общения с теми, кого ты сама захочешь увидеть. Ты не обязана всякий раз заблаговременно испрашивать моего дозволения отлучиться. Но тебе следует обязательно сообщать мне о том, куда именно ты направляешься, с кем ты там будешь, и когда собираешься обратно. И я оставляю за собой право запрещать тебе любые сомнительные вылазки. И еще. Я оставляю за собою право строго наказывать тебя за любое ослушание. Ты меня поняла?

- Да, Элли! – для пущей убедительности, Лиза кивнула головой.

- Тогда сними куртку, разуйся и приходи ко мне в кабинет. Думаю, в этот раз нам с тобою есть о чем поговорить. И еще, Лиза, - миссис Мэйбл мягко коснулась плеча своей воспитанницы, одетой в новенькую стеганную курточку поверх того самого зеленого клетчатого платья, которое она, Эллона Мэйбл, сама носила в детстве, снова вызвав у девочки желание улыбнуться. А потом, молодая женщина чуть смущенно улыбнулась ей в ответ и указала на то, что Лиза принесла с улицы. Те самые прутья, что разлетелись-рассыпались по полу.

- Собери все, что ты... – она на секунду замолчала и опустила глаза. Потом снова вернула девочке свое внимание и еще раз, смущенно улыбнувшись, продолжила, подобрав, наконец, уклончивый эвфемизм, - то, что ты сейчас уронила. Думаю... – Эллона снова улыбнулась девочке, а потом добавила каким-то, почти извиняющимся тоном. – Они могут нам пригодиться!

- Конечно, Элли! – Лиза, по-прежнему смущенно улыбаясь, кивнула ей в ответ.





*Дайм – американская монета достоинством в десять центов – примечание Автора.

**Голливудский мультсериал – примечание Автора.

***Американский аналог российского «Бабьего лета», только «сдвинутый» в сторону Нового года на 3-4 недели. Этимология этого понятия крайне запутанная. Некоторые выводят этот термин из «Саги о Форсайтах» Джона Голсуорси, некоторые считают, что само понятие «Indian summer», как культурное обозначение климатического феномена, появилось много раньше. В любом случае, это красиво! – примечание Автора.

****Saint Luke, праздник Святого Луки, Евангелиста, 18 октября – примечание Автора.

7.

В кабинет миссис Мэйбл Лиза снова вошла без стука. В руках она держала пучок прутьев. Тех самых, которые она наломала буквально на бегу, во время этой своей импульсивной вылазки. Вылазки, которую ее Старшая приняла за очередной – который уже по счету! - побег.

Лизе было очень стыдно за все, что случилось и утром, и позже. И она была вполне готова к весьма серьезному разговору, даже зная о том, что он вполне может закончиться для нее болью.

Да, она была готова, и даже надеялась на то, что миссис Мэйбл вовсе не пошутила насчет того, что принесенные ею прутья понадобятся. Странно, но она ни капельки не боялась.

Миссис Мэйбл снова сидела за столом. В этот раз предметов на нем прибавилось. Там были не только обе тетради ее дневника, уже знакомые Лизе, но еще и папки с документами – все сложенное друг на друга аккуратненькой такой стопочкой. Между прочим, внизу этой небольшой стопки виднелась несколько знакомая ей серая картонная папка, очень похожая на те, что она видела там, в приюте - на полках в кабинете администратора, и иногда на столах в учительской. Миссис Мэйбл заметила ее удивление и с улыбкой достала сей бюрократический предмет из-под остальных бумаг, положив его поверх прочих документов.

- Твое досье, - сказала она. - Можешь полистать на досуге. Я прочла, лично меня оно впечатлило.

- Я не хочу ничего этого знать, - тихо сказала Лиза. И добавила со значением:
- Я хочу, чтобы все было... по-другому, не так, как раньше!

- Резонно! – заметила ее собеседница, и уточнила:
- Кстати, о твоем побеге и обстоятельствах, которые тебя к нему вынудили, - она многозначительно подчеркнула это слово интонацией, - там не сказано ни слова.

- Хорошо, - тихо сказала Лиза и положила принесенные ею прутья поверх этой самой папки.

Миссис Мэйбл как-то понимающе кивнула.

- Ты хочешь зачеркнуть свое прошлое, - заметила она.

- Да, - Лиза кивнула головою в знак... согласия, что ли... И добавила:
- Я хочу стать другой. Ведь ты... - девочка смутилась, обозначив обращение этим сугубо и предельно личным местоимением, но ее взрослая собеседница без улыбки, серьезно кивнула головой, дескать, тебе можно. И Лиза продолжила чуть более уверенным тоном, - ты мне поможешь, верно?

- Конечно, помогу! – миссис Мэйбл по-прежнему не думает улыбаться. Она сугубо серьезна. - Все, что у меня есть, все, чем я располагаю, будет в твоем распоряжении. Обещаю.

- Я серьезно, Элли, - девочка, похоже, воспринимает ответ своей собеседницы как иронический. – Мне нужна твоя помощь, очень нужна! Не надо смеяться!

- Я и не смеюсь, - пожала плечами Эллона Мэйбл, - Напротив, я вполне отдаю себе отчет в том, что все обстоит достаточно серьезно. Поэтому я и дала тебе прочитать мой дневник. И теперь ты, во всяком случае, в общих чертах, знаешь эту эпопею с твоим... скажем так, юридическим освобождением из приюта. Хотя там записано отнюдь не все, что было на самом деле.

- А было еще что-то? - Лизе очень даже интересны подробности того, что же именно происходило, пока она жила в этом доме в полном неведении о тех делах, которые вертели вокруг столь беспокойной личности один отставной военный медик и один весьма своеобразный полицейский офицер.

- Конечно! – миссис Мэйбл как-то загадочно улыбнулась. – Глава нашего Клана, Дик Шелтон, для твоего спасения организовал целый спектакль!

- В смысле? – Лиза удивилась.

- О, это было очень красиво! – Эллона Мэйбл встала-вышла из-за стола, и взяв девочку за руку, притянула ее к дивану. Присела сама и заставила свою воспитанницу пристроиться рядом. – Дик разыграл весьма эффектную комедию, и так запугал твоих обидчиц, что мне даже не потребовалось делать что-то слишком уж жестокое, – и молодая женщина даже как-то чрезмерно огорченно вздохнула.

- А что же там было? – Лиза живо заинтересовалась случившимся.

- Послушай сама! – миссис Мэйбл вынула мобильный телефон и нажала несколько кнопок. – Дик записал этот феерический разговор. Ну, так, на всякий случай!



В динамике телефона раздались длинные гудки. Потом послышался голос. На телефонный звонок ответила женщина.

Лиза судорожно вздохнула услышав этот голос. Голос той, что считала удары во время экзекуции. В этот раз сия жестокая дрянь говорила со звонящим весьма любезно, прямо таки мед на языке!

- Принстаунский детский приют! – произнесла эта отвратительная женщина. – Слушаю Вас!

- С Вами имеет честь говорить адвокат Джеймс Готсби, старший партнер фирмы «Готсби и сыновья». Я представляю интересы миссис Эллоны Мэйбл. К кому я имею честь обратиться?

Это было сказано голосом офицера Шелтона. О Боже, этот полицейский, он что, по телефону представился... адвокатом?! Однако!

- С Вами говорит миссис Беатрис Гейтвуд, заместитель директора, – голос истязательницы звучал уже несколько обескураженно. - Чем я могу быть полезна Вам и Вашей доверительнице?

- В Вашем заведении в Рождественский сочельник случилось нечто весьма нехорошее, если не сказать хуже. Два весьма некрасивых происшествия. Оба с одной и той же девочкой, ее зовут... – Дик Шелтон сделал многозначительную паузу, как будто он действительно смотрит в некие несуществующие бумаги и уточняет имя, - Лиза, Лиза Лир.

- Боже мой! – голос истязательницы уже весьма встревоженный. – Вы... нашли эту девочку?

- Ее нашла наша доверительница, - словом «наша» Дик изящно обозначил тот факт, что в судьбе беглянки, оказывается, участвует множество людей, в случае необходимости, готовых придать максимальную огласку всему этому делу.

- Где эта девочка? В каком она... состоянии? – голос собеседницы полицейского офицера, так умело маскирующегося под правозащитника, явно свидетельствует о серьезном волнении. И ей, Лизе это, откровенно говоря, очень даже приятно!

- Девочка в безопасности, - многозначительно сказал Дик. Забавно, что он в этот раз говорил чистую правду! – В безопасности от Вас!

- Что Вы имеете в виду? – дама на другом конце телефонного провода была уже почти что на грани истерики. – О чем это Вы?

- Лиза Лир обратилась к нашей доверительнице за помощью и защитой. Защитой от жестокого обращения.

- Не понимаю, о чем это Вы хотите сказать! – собеседница офицера полиции, нагло выдающего себя за мифического адвоката, пытается протестовать против таких обвинений. Впрочем, делает это как-то вяло и не слишком-то убедительно.

- Вы прекрасно знаете, о чем именно я Вам говорю! – суровый Дик Шелтон, которого Лиза сейчас уже готова расцеловать, не снижает уровень словесно-дистантного прессинга. И девочка уже с каким-то восторгом чувствует, как буквально трясется от страха за свое место та, кто заставляла, и не раз проливать слезы тех девочек, которым довелось отведать скакалки под ее, так сказать, чутким руководством. – Причиной побега этой девочки из приюта послужило жестокое телесное наказание, которому она была подвергнута в тот самый вечер. Как это мерзко, истязать ребенка вечером, накануне Рождества! Наша доверительница была просто в ярости от вопиющей жестокости и такого глумления над сутью Святого Праздника! Она буквально сразу же хотела обратиться в полицию, но, учитывая деликатность ситуации, связалась с нами. Мы приняли меры к тому, чтобы доказательства преступления, совершенного в Вашем заведении были надлежаще процессуально закреплены и подготовлены для официального возбуждения уголовного дела, в котором наша фирма будет представлять интересы потерпевшей стороны.

- Позвольте! – собеседница мнимого адвоката явно в ужасе от перспективы оказаться за решеткой и, явно не владея собой, проговаривается:
- Ведь в нашем штате телесные наказания детей официально разрешены!

- Я рад, что Вы не пытаетесь отрицать факт истязания девочки! – умница Дик все-таки поймал эту мерзкую дрянь на оговорке, и теперь давит на нее еще жестче. - Что же касается телесных наказаний несовершеннолетних, то я позволю Вам заметить, что они дозволены исключительно в рамках домашнего, семейного воспитания. Причем, с весьма существенными ограничениями по обстоятельствам, при которых допускается прибегнуть к столь жестким мерам, по кругу лиц, тех, кто вправе применять их в отношении ребенка, и самое главное, в части степени этих самых телесных воздействий и их последствий. Что же касается заведений, подобных Вашему, то в них телесные наказания уже лет десять как категорически запрещены!

- Но мы... – как-то слабенько попыталась возражать его противница, однако Дик Шелтон, незамедлительно, перешел в решительное наступление.

- Это благодаря таким омерзительным деятелям, как Ваши сотрудники, наша благословенная Страна многими моралистами именуется не иначе, как бастионом архаики и мракобесия! – сей патетический возглас явно поверг слушающую его женщину в ступор. И офицер-адвокат развивает свой успех. - Это Вы виновны в том, что у нашей Страны за границей такая отвратительная репутация!

- Но как же... – женщина с другого конца телефонного провода все еще пытается возражать, но ее собеседник не дает ей ни какой возможности выстоять в этом противостоянии, не оставляя ей ни малейшего шанса на оправдание.

- Миссис Гейтвуд! – говорит он железным голосом. – Не будете ли Вы столь любезны, открыть файлы, высланные на адрес электронной почты Вашего заведения?

- Да... сейчас... – голос его собеседницы явно дрожит. Лиза представила себе, как эта холеная-холодная дама судорожно дергает «мышкой» и жмет клавиши своего «Интел-Макинтоша», открывая почтовый сервис. – Вот, я уже открываю... Ой, что это? Кажется, какие-то фотографии?

- Если Вас не затруднит, просмотрите их, - тон офицера полиции чуточку смягчается, приближаясь к деловому. – Думаю, Вы сразу же все поймете.

- Ой! А... что это... с девочкой?! – кажется, миссис Гейтвуд искренне испугалась того, что сейчас увидела. – Это... да, это Лиза Лир, та самая девочка, которая пропала у нас. Мы искали ее... по неофициальным каналам. Ну, Вы же понимаете...

- Можете отозвать своих ищеек! – жестко заявил Дик. – Девочка находится под защитой местной полиции, которая в курсе происходящего, и готова возбудить дело. Юридической защитой девочки, как потерпевшей от преступления, занимаются наши адвокаты.

- Какого преступления?! – в голосе этой омерзительной дамочки слышится панический ужас. Лиза почти видит, как дрожат ее губы и трясутся пальцы. Бог весть, что на тех фотографиях, но они явно ее напугали!

- Причинение телесных повреждений, злоупотребление служебными полномочиями, оскорбление религиозного Праздника и еще ряд составов преступлений, которые описывают все совершенное в Вашем заведении с исчерпывающей полнотой. Непосредственным исполнителям этого истязания уже не отвертеться. Представителей администрации, если они были в курсе, можно обвинить в организации этого преступления или, как минимум, в соучастии. Девочка уже освидетельствована и все доказательства надлежаще приготовлены, - Дик Шелтон перечисляет все это монотонным голосом, почти без эмоций, как нечто рутинное и обыденное. А потом добавляет к этому кое-что неожиданное:
- Дело за малым. Сама миссис Мэйбл, в силу личных обстоятельств, просила и меня, и офицеров полиции повременить с официальным возбуждением дела.

- Она что, хочет денег за свое... молчание? – такой меркантильный вариант это, естественно, первое, что приходит на ум, сей примитивной особе. Во всяком случае, сама миссис Мэйбл, на которую в этот момент посмотрела Лиза, на этой фразе ожидаемо поморщилась. Она явно раздражена таким низменным представлением о ее мотивах.

- Миссис Мэйбл не нуждается в деньгах! – как-то даже высокомерно произнес ее собеседник. – У нее совсем другой интерес к мирному разрешению этого дела.

- Какой? – в голосе истязательницы затеплилась надежда.

- Миссис Мэйбл симпатизирует этой девочке, - многозначительно произнес Дик Шелтон. – И она хочет уберечь ее от тяжелых впечатлений, связанных с возможностью огласки всей этой омерзительной истории.

- Я... понимаю, - собеседница офицера полиции издает странный вздох облегчения. – Это очень благородно с ее стороны.

- Я тоже так думаю, - Дик Шелтон еще чуть-чуть, ну так, самую малость, смягчает свой тон, явно выводя свою собеседницу по этому нелегкому разговору, на желание сотрудничать. – Поэтому, мы уговорили местную полицию пока, - Дик очень выразительно подчеркнул это слово! – не давать ход делу, в надежде на то, что нам с Вами удастся договориться.

- Я... сделаю все, что в моих силах, чтобы... загладить мою вину перед девочкой, - голос миссис Гейтвуд звучит весьма подавленно, каждое слово дается ей с огромным трудом. – Это... я наказала ее.

- Вы?! – голос Дика Шелтона звучит искренним гневом. – Так это Вы исхлестали этого ребенка?!

- Я... Нет, я не коснулась ее даже пальцем, но... именно я распоряжалась ее наказанием, - кажется, миссис Гейтвуд взяла себя в руки. – Именно я отвечаю за то, что с нею случилось, и... Я не собираюсь прятаться от моральной ответственности за все произошедшее.

- Даже так! – Дик как-то холодно усмехнулся, но продолжил разговор в сугубо деловом ключе. – Ну что же, с другой стороны, это, наверное, правильно. Ну то, что кто-то пытается защитить интересы столь специфичного заведения, как Ваше.

- Что конкретно я могу сделать с нашей стороны? – женщина на том конце телефонного звонка, кажется, всерьез готова принять на себя некие «моральные подвиги» а-ля Жанна д’Арк! – Каковы будут условия со стороны Вашей... доверительницы?

- Первое и главное, - сказал Дик. – Миссис Мэйбл желает незамедлительно оформить опеку над Лизой Лир.

- Будет исполнено, - с каким-то облегчением в голосе произносит его собеседница.

- Второе условие, - произносит Дик безжалостным голосом. – Впредь из арсенала педагогических средств Вашего заведения категорически исключаются любые средства, подобные тому, что было применено в отношении Лизы Лир.

- Решение по этому поводу уже принято, - кажется, женщина, говорящая эти слова вовсе не врет, и даже произносит все это с явным удовлетворением.

Непонятно. Неужели все то, что она делала, вся эта лупцовка, которой она тогда распоряжалась, все это... было ей самой в тягость?

Странно это все, очень странно...

Лиза отогнала эту мимолетную мысль, эдакое условное сочувствие к той, кто распоряжалась ее, Лизы, тогдашним наказанием.

- Есть и третье условие, - сказал Дик.

- Какое? – вот сейчас по голосу его собеседницы ясно, что она насторожилась и как-то специфически напряглась, явно ожидая неприятностей.

И не зря.

- Миссис Эллона Мэйбл настаивает на личной встрече с той, кто распоряжался истязанием ее воспитанницы. С глазу на глаз. Без свидетелей.

- Она хочет... – голос у миссис Гейтвуд прервался от волнения.

Ну, еще бы! Ведь ей уж точно не следует ожидать от подобной встречи чего-то хорошего!

- Это ее условие, - Дик явно не собирается ни торговаться, ни разъяснять причины своего предложения. – Других условий у моей доверительницы нет.

- Я согласна! – эти слова сопровождаются очередным вздохом то ли облегчения, то ли обреченности со стороны его собеседницы. – Считайте, что все Ваши условия приняты.

- Когда можно будет начать подготовку документов по опеке над Лизой Лир? – Дик продолжает диалог во вполне деловом тоне.

- Высылайте сведения об опекуне девочки, - кажется, теперь и у его собеседницы голос звучит как-то по-деловому, - Если все необходимые сведения поступят завтра утром, то завтра же, ближе к вечеру, мы подготовим проект всего, что необходимо и вышлем документы на Ваш электронный адрес. Вы их проверите и дадите окончательное разрешение на их распечатку. О мнении психологов не беспокойтесь, они выдадут самые благоприятные рекомендации общего характера. Мы оформим все как положено, и послезавтра утром я буду готова встретиться с Вашей доверительницей для подписания всех необходимых бумаг. А также для...

Она на секунду замолчала, опять тяжело вздохнула и продолжила.

- А также для всего остального, того, что она имеет сообщить, - это слово было четко выделено, - мне с глазу на глаз. Да, я готова принять ее послезавтра утром с... – она сделала паузу, явно прикидывая необходимое время, - часов с десяти и до половины двенадцатого пополуночи, в моем кабинете. А если это будет необходимо, - еще одна пауза и голос собеседницы мнимого адвоката звучит чуть более нервно, с дрожью, - я буду в ее распоряжении с половины двенадцатого до двух. Если она пожелает выйти для разговора за пределы территории приюта, я готова... посвятить ей это время.

- Я сообщу миссис Мэйбл о Вашем согласии, - Дик Шелтон явно, доволен результатом своих телефонных переговоров. - Уверен, она согласится со всеми Вашими встречными предложениями, поэтому, давайте сделаем все, как Вы сказали.

- Спасибо за понимание, - в голосе женщины ослышался очередной вздох. В этот раз это точно был вздох облегчения.

- Мы ждем проекты документов. До свидания! – Дик заканчивает разговор на позитивной ноте.

- До свидания, - ответил женский голос и в трубке раздались короткие гудки.



- Значит... офицер Шелтон действительно, сразу узнал меня? – Лиза не сердится, просто немного смущенно улыбается своей Старшей. И уточняет: - Ну, там, на вокзале?

- Ну, конечно же, узнал! – Эллона улыбается ей в ответ. – Я ведь ему сразу позвонила, и он к тому времени уже искал тебя в городе! И очень быстро нашел. А дальше он просто разыграл небольшой спектакль, заодно познакомившись с тобою поближе. Кстати, Лиза, ты ему очень понравилась!

- Я поняла, - Лиза вздохнула и отвела глаза в сторону.

- Ты все еще сердишься на него за то... испытание? – миссис Мэйбл мягко провела ладонью по ее щеке.

- В начале да, я сердилась, - кивнула девочка. - А потом... Мне показалось, что все это было неспроста. А когда ты сейчас все это «прокрутила»... – она кивнула на телефон, с которого прозвучала аудиозапись. – Я поняла, что именно сделал для меня мистер Шелтон. И мне не на что обижаться.

- Ты с самого начала находишься под его покровительством, - улыбнулась ей собеседница. – Цени!

Лиза улыбнулась ей в ответ. А потом как-то виновато взглянула на свою визави.

- Элли, - тихо сказала она, – а о чем вы говорили с...

Она замолчала, но миссис Мэйбл кивнула головой, в знак понимания.

- Когда мы встретились с твоей... обидчицей, - Эллона на секунду запнулась, подбирая подходящее слово, – она вела себя достаточно честно и почти благородно. Кажется, она была готова стерпеть от меня любые оскорбления или даже удары. И у меня, по ходу того разговора, рука чесалась отвесить ей пару пощечин. Но... В общем, я сдержалась.

- Понимаю, - кивнула Лиза.

- Ты обиделась? – встревоженный взгляд миссис Мэйбл скользнул по лицу ее воспитанницы, и девочка опустила очи долу. – Я, наверное, должна была эффектно расправиться с такой гадиной, да?

- Нет, - ответила Лиза. – Особенно после того, что она тебе... Вам про меня рассказала, – девочка отчего-то смутилась и даже перешла «на вы». – Вы должны были ее... понять.

- Что ты имеешь в виду? – Эллона сильно удивилась.

- Я ведь помню, что Вы католичка, - тихо сказала Лиза. – Пусть и не фанатичная, но... Да, Вы весьма искренни в этой своей... вере.

- Да, я католичка, - спокойно, с достоинством ответила ее визави, - и я этого не скрываю. Но причем здесь это? Причем здесь мое вероисповедание?

- Вам, наверняка, не понравилось то, что я сказала в тот вечер, те слова, за которые меня исхлестали... – Лиза по-прежнему не решается поднять на нее свой взгляд.

- Это не повод к жестокому обращению с тобою, - серьезно сказала миссис Мэйбл.

- А как же, по-Вашему, следовало поступить с богохульницей? – горько усмехнувшись, спросила девочка. – Как бы Вы поступили на ее месте?

- Не знаю, - вздохнула миссис Мэйбл. – Но я считаю, что если двенадцатилетняя девчонка так относится к Богу, то это вина тех, кто так отвратительно подал Бога в ее глазах. Ты ненавидишь Бога-убийцу, Бога-истязателя. Вряд ли такой образ «бога» способен вызвать симпатию, и уж конечно, вряд ли он соответствует действительности.

- Но нас учили, что Господь это существо карающее, - Лиза смотрит в глаза, явно пытаясь понять, что эта женщина, взвалившая на свои плечи нелегкий в моральном плане груз воспитания приютской девчонки, думает о ней на самом деле.

- Я дважды хотела ударить ту женщину, что распоряжалась твоим наказанием, - слова миссис Мэйбл звучат весьма странно, но Лиза так хочет, очень хочет им верить! – Сначала за то, что она просто посмела так поступить. Ты знаешь, столь жестокие наказания... Для меня это все неприемлемо. Так даже со взрослыми нельзя поступать, не то, что с детьми. А уж истязать ребенка в Рождественский сочельник... Господи, какая мерзость! Но когда она сказала, за что она тебя наказала... Знаешь, побои это не лучший способ внушить почтение к Всевышнему. Так просто нельзя делать! И когда я все это услышала... А эта дрянь действительно не поскупилась на эпитеты, и в самых ярких красках описала мне твою эскападу! Вот тогда мне захотелось, очень захотелось ее избить, да крепко! Хотя бы за то, что те, кто обучал Вас Закону Божиему, довели тебя до таких слов!

- Наверное, это хорошо, что Вы ее... – Лиза вздохнула и с большим трудом закончила свою фразу, - пожалели. Она вполне могла устроить вам неприятности!

- Нет, она бы все стерпела, - миссис Мэйбл отрицательно покачала головой. – Даже если бы я разбила ей лицо, как хотела с самого начала. Она сочла бы это подтверждением своей правоты, дескать, пострадала за «правое дело». Я не стала доставлять ей такого удовольствия!

- Она ведь поняла, что Вы... верующая? – Лиза с трудом удержалась от того, чтобы произнести слово «католичка», но ее собеседница легкой усмешкой дала понять, что вовсе не сердится на этот намек, и девочка, чуть смущенно, продолжила:
- И она решила показать Вам меня... с самой некрасивой стороны?

- Ну, примерно так, - улыбнулась Эллона Мэйбл. – Но она не учла того, что ты для меня особое чудо!

- Вы... – Лиза смущенно опустила свои глаза, – действительно считаете меня... хорошей?

- Ты моя девочка, - Элли, похоже, нисколько не шутит, и Лизе теперь снова хочется называть ее именно так, просто по имени! – И тот факт, что ты находишься здесь, в моем - прости, конечно же, в нашем! - доме, для меня лучшее доказательство Бытия Божия.

- Я не верю Вашему Богу, - Лиза говорит искренне и честно, но сейчас уже как-то смущается.

- Просто, ты не видишь того, что вижу я. Не видишь всех Его трудов, - эти слова Элли сказала каким-то уж очень преувеличенно-нравоучительным тоном. Но Лизу это почти не раздражает. – Хотя охотно пользуешься их результатами.

- Что ты хочешь этим сказать? – Лиза очень удивлена и снова переходит «на ты». Впрочем, ее собеседница многозначительной улыбкой и кивком головы подтвердила, что девочка сейчас вовсе не перешла грани приличия и может, вернее, обязана обращаться к ней именно так.

- Только то, что уже сказала, - ответила, как бы и, не отвечая на этот взволнованный вопрос, ее Старшая.

- Я ничего не понимаю! – девочка как-то раздраженно пожала плечами. – Ну, хорошо, предположим, что твой Бог руками миссис Гейтвуд наказал меня за то, что я его оскорбила. Как это доказывает его Благость и Милость ко мне? Или мне просто следует сказать спасибо за то, что меня там же на месте не разразил гром? Ну, спасибо, конечно же...

- Просто ты судишь только и исключительно со своей точки зрения, - улыбнулась ее собеседница. – И ты все еще сердишься на него за обиду и боль от жестокого наказания. Поэтому ты и не видишь главного, чего он фактически достиг в отношении тебя.

- И чего же Он достиг такого выдающегося! – Лиза покачала головой. – Я, как Его боялась, так и боюсь по-прежнему.

- Ничего подобного! – теперь уже пришел черед Старшей обозначить свое несогласие тем самым жестом. – Он тебе сейчас, почему-то, все еще неприятен, но страха перед Ним ты уже не испытываешь. Кстати, с чего это ты взяла, - добавила она, - что Он так уж непременно хочет, чтобы ты, вот так вот, ни с того, ни с сего, преисполнилась к Нему Благодарности?

Лиза, рискнув заглянуть ей в глаза, не заметила, чтобы Элли по этому поводу хоть как-то хотела посмеяться. Девочке теперь отчего-то все меньше хотелось с нею спорить. Голос у ее воспитательницы сейчас какой-то странный, одновременно и насмешливый, и серьезный. И все-таки непонятно, шутит ли она, или нет, когда говорит такое:
– А вдруг Он просто добивается того, чтобы тебе в итоге было хорошо?

- Ну и как, успешно? – усмехнулась в ответ Лиза и осеклась.

- Я думаю, что вполне, - миссис Мэйбл, похоже, всерьез взялась быть переводчицей с языка обстоятельств, которыми говорит Всевышний, на обычный человеческий язык. – Разве тебе сейчас хуже, чем три недели тому назад, там, в приюте?

- Нет, - тихо ответила Лиза.

- Ты променяла бы этот наш разговор на очередную страшилку приютских проповедниц? Ну, из этих, в стиле «Господь сокрушит и покарает каждого!», или что там они себе вещают? – миссис Мэйбл позволила сейчас себе почти легкомысленную улыбку, но Лиза почувствовала, что именно стоит за этим вроде бы простым мимическим жестом. И у нее между лопаток выступил холодный пот.

- Нет, - Лиза посмотрела на нее почти с испугом.

- Сейчас тебе лучше, чем тогда? – еще один точный вопрос снова заставил девочку поежиться.

- Да, - ответила она.

- И ты все еще утверждаешь, что Промысел Божий не для тебя? – миссис Мэйбл укоризненно качает головою.

- Но зачем было действовать именно так? – девочка, похоже, получила серьезное впечатление. – Именно для того, чтобы... непременно наказать меня за дерзость?

- Думаю, целей было несколько, - ответила ее собеседница. Сейчас она сугубо серьезна. – Первейшая, это не допустить дальнейших наказаний подобного рода.

- Это точно? – Лиза вся в удивлении.

Эллона Мэйбл, усмехнулась, а потом вынула из кармана странный предмет из желтой пластмассы. Затем она щелчком ногтя «выбила-выстрелила» блестящую металлическую пластинку вперед и нажала на нее. Из желтой пластиковой рукоятки вылетел блестящий клинок странной формы, зубастый и с каким-то непонятным «крюком» на конце.

- Я лично, этим самым ножом располосовала в хлам весь «болевой арсенал» в той комнате, где тебя наказывали, - внушительно произнесла она. Потом, нажав ту самую пластинку как рычаг, странным движением указательного и большого пальца, до щелчка «сложила» нож пополам, «загнав» крюкообразно-зубастый клинок в рукоять. А после вернула этот странный предмет обратно в карман. – По мне, это было куда важнее, чем просто излить свой гнев на даму, что имела глупость наказать тебя. Кстати, - добавила она со значением, - я видела, что миссис Гейтвуд от того, что я это сделала, испытала явное облегчение.

- И все-таки, каков был смысл того наказания? – Лиза все еще не верит.

- Заставить тебя бежать оттуда, - миссис Мэйбл вполне серьезна. – Бежать из места, которое было для тебя совершенно чужим. Бежать в точно определенное время. Так, чтобы все точно совпало, без накладок. У Него все получилось.

- Что именно получилось? – Лиза все больше впечатляется, но пытается рассуждать как можно более скептически.

- Ты должна была бежать точно так, чтобы я, именно я тебя спасла, - странно,
Лиза готова поклясться в том, что на глазах ее воспитательницы блеснули слезы.

- Зачем? – девочка задает этот дежурный вопрос и предчувствует на него ответ.

- Ты должна была спасти меня, - миссис Мэйбл взяла ее за руки и воспитанница, на секунду, смущенно опустила глаза. – И у тебя, Лиза, все получилось так, как надо.

- Как это? – Лиза почти готова ей поверить. И все же...

- Ты ведь читала мой дневник? - тихо спросила Элли, глядя ей в глаза. И сейчас Лиза точно заметила, что глаза у нее действительно «на мокром месте». – В ту ночь я действительно мчалась по шоссе на предельной скорости. И я действительно молилась святой Урсуле.

- Кто это? – естественно, Лиза была совершенно не в курсе специфики католических святых.

- Святой Урсуле молятся в особых обстоятельствах, - кажется, ее, Лизы, Старшая, заметила, что слишком уж расчувствовалась. Эллона отпустила ее руки, достала платок и, не стесняясь своей воспитанницы, привела лицо в порядок. Все время этой паузы Лиза сидела, замерев в ожидании продолжения объяснений. И они последовали.

- Например, - Эллона как-то... серьезно - да-да, именно это слово! – улыбнулась и сказала кое-что, от чего Лиза вся содрогнулась, – о даровании Свыше милости внезапной смерти.

- Так ты действительно хотела?!.. – теперь уже Лиза вцепилась в руки своей воспитательницы. – Но почему?!

- Просто, я была в отчаянии, - ответила ей миссис Мэйбл. – Да ведь ты же читала мой дневник! Там же все сказано! Министерство обороны отказалось искать моего мужа, пропавшего без вести в Афганистане. И я не хотела больше жить. Джон был для меня всем. У нас с ним еще нет, в смысле, не было детей. И я думала, что меня на этом свете больше ничто не держит. Понимаешь, Лиза, мне незачем было больше жить... без него. Я не хотела кончать жизнь самоубийством и молилась о том, чтобы Небеса позволили мне умереть легко и быстро. Я просто хотела, чтобы мне дозволили в ту самую Рождественскую ночь воссоединиться с моим мужем.

- И когда ты увидела меня... – Лиза недоговорила.

- Да-да, я тогда решила, что должна сделать хоть что-то доброе, - ее визави улыбнулась чуточку веселее. – Ну, так, напоследок. Просто, чтобы моя жизнь не осталась такой дурацкой и бессмысленной игрой непонятно с кем и ради чего.

- И поэтому, ты спасла меня, да? – Лиза произнесла эту фразу скорее утвердительно, и ее взрослая собеседница кивнула ей в ответ.

- Да, - сказала она, - и это действительно было каким-то Чудом! У тебя не было ни одного обморожения, и ты даже не простудилась! Из суток беспамятства ты вышла почти что здоровой!

- И все-таки, почему ты не отправила меня в больницу? – из всего прочитанного Лиза, в принципе, знает ответ на этот вопрос. Но удостовериться, уточнить тоже имеет смысл!

- Я захотела принять на себя все заботы, связанные с тобой, - ответила ее Старшая. – Я же медик, и я была уверена, что справлюсь. Дик, кстати, тоже волновался по этому поводу. Но потом, посмотрев на фотографии твоих исполосованных ног – да-да, те самые! – он сказал, что в обычной клинике, возможно, и обратились бы в полицию, но при этом я, как та, кто тебя доставил, не получила бы никаких привилегий в части возможности взять тебя на воспитание.

- Я ведь... – Лиза смутилась, - так и не сказала тебе спасибо. Не поблагодарила тебя ни за что...

- Я тут ни при чем, - миссис Эллона Мэйбл отрицательно покачала головой. - Мне кажется, тебе следует благодарить того, кто Свыше!

- Неужели за то, что он велел, или позволил меня отхлестать за богохульство? – Лиза скептически усмехнулась, но ее воспитательница явно не склонна была к такой оценке деяний Всевышнего.

- Он дал шанс каждому, - Эллона явно готова была в этот раз высказать все, что думает по поводу случившегося, невзирая на несогласие своей воспитанницы. – И каждый проявил себя точно так, как Он и ожидал. Те, кто тебя наказывал, имели возможность проявить милосердие. Они ею не воспользовались. Им, кстати, это потом аукнулось, и весьма-весьма неприятным образом.

- Но ведь ты же исполнила свое обещание и не возбудила дела! – удивилась девочка. - Разве не так? И ты даже не ударила миссис Гейтвуд, хотя и желала этого!

- Прости меня, Лиза, но я осознала, что это будет против Его воли! – девочка, в принципе, уже готова принять как факт весь этот своеобразный религиозный фатализм, но миссис Мэйбл, кажется, не теряет надежды убедить свою воспитанницу и в факте Бытия Божия, и в факте Его, Бога, позитивного отношения к маленькой беглянке. – Но мне и не требовалось подвергать ее какому-то наказанию. Там, внутри приюта, после твоего побега ожили старые дрязги. И каждой из тех, кто тебя обидел, как говорится, припомнили старое. Мало никому не показалось!

- Я рада! – искренне сказала Лиза, а миссис Мэйбл вздохнула.

- Не надо так, - тихо сказала она. – Я, конечно, понимаю, до принятия всем сердцем заповеди «Возлюбите врагов ваших!» тебе еще далеко. И все-таки... Я не прошу тебя сейчас же их простить, я понимаю, обида в твоем сердце еще слишком свежа! И все-таки, отпусти их. Попробуй забыть это как прошлое, отстрани от себя все, что было. Пожалуйста!

- Хорошо, - ответила Лиза. – Я попробую.

- Насчет нас с тобою, - миссис Мэйбл крепко взяла девочку руками за плечи, заставив ее смотреть себе прямо в глаза. И Лиза с каким-то странным удовольствием подчинилась ей. – Ну, подумай сама. Как еще можно было заставить тебя бежать из места, которое тебя так тяготило? Бежать в никуда? Только такой жестокой болью, которая для тебя обнажила всю жестокость и враждебность того приюта, где ты пробыла целых три года! Да, тебя все там раздражало, ведь так?

- Конечно! – Лиза не отвела глаз и ответила честно.

- Но ведь ты лишь тогда отважилась оттуда бежать, когда совсем уже не осталось больше никакого выхода. И тебе уже никак нельзя было поступить иначе. Так?

- Да, - Лиза по-прежнему не рискует оспорить логику своей визави.

- И Он, - миссис Мэйбл четко выделила это личное местоимение, - сделал так, что спаслись сразу двое, и ты, и я. Ты понимаешь это, Лиза?

- Это совпадение! – глухим голосом, но твердо ответила Лиза.

- Ну да, - Эллона не усмехнулась, а именно улыбнулась своей воспитаннице. – Конечно же, это совпадение. Вот так вот совпало, что в Рождественскую ночь на одной зимней дороге, в метель и мороз встретились девочка, которая непременно должна была умереть от холода, и женщина, которая, в отчаянии, молилась о собственной смерти. Скажи, кому под силу столь изысканно свести воедино множество обстоятельств, чтобы дать Веру двум отчаявшимся?

- Я не верю Ему! – воскликнула Лиза. Она бросилась к ней на шею, крепко обняла, обхватила руками и почти прокричала над ее ухом, со слезами в голосе:
- Он здесь ни при чем! Он злой и жестокий! Это ты меня спасла, ты! Ты, ну и еще... Дик Шелтон! Это ваша заслуга! Ваша, а не Бога!

- Не надо так, - Элли шепнула ей на ушко. – Он заслуживает твоего уважения и благодарности!

- Тогда... – Лиза отстранилась от нее и с какой-то горькой усмешкой сказала:
- Тогда высеки меня за богохульство. Вот прямо сейчас. До слез, до крови, без жалости! А что?! Ты веруешь, искренне, по-настоящему! А я Его ненавижу! И ты имеешь право наказать меня за это, ты, и никто больше! Здесь и сейчас!

- Какой смысл тебя наказывать, Лиза? – миссис Мэйбл улыбнулась ей. – Ведь ты же сама уже стыдишься того, что сказала!

- Прости, - Лиза прикусила губу, - мне действительно... стыдно. Стыдно за то, что огорчила тебя. Обещаю больше никогда ничего такого при тебе не говорить.

- Прощаю! – Эллона поцеловала ее в самый-самый кончик носика, так что Лиза в ответ смущенно сморщилась. Тогда молодая женщина изобразила, вернее, постаралась изобразить какое-то подобие преувеличенно сурового выражения на лице и произнесла:
- Но с одним условием!

- Каким? – встревожилась Лиза.

- Сегодня вечером ты попросишь у Него прощения, - каким-то наставительно-серьезным тоном произнесла она. И добавила:
– Лиза, я не прошу от тебя каких-то покаянных молитв. Просто... извинись перед ним, искренне, ты же сама сожалеешь обо всем, что наговорила! И прими Его сердцем, так, как сможешь. Пожалуйста!

- Хорошо, я попробую, - ответила девочка. То ли шутя, то ли серьезно.

- Тогда мы можем перейти к официальной церемонии, - миссис Мэйбл многозначительно улыбнувшись, встала с дивана, подошла к столу и вынула из-под папки с досье Лизы другую, пластиковую папку синего цвета, с пружинным зажимом-фиксатором для бумажных листов. Взяв ее в руки, она вернулась обратно и с той же многозначительной улыбкой вручила сей бюрократический предмет девочке.

- Ознакомься, - сказала она, - это документы, которые оформляют твое право на тот порядок жизни, к которому ты, кажется, уже успела привыкнуть.

- Я теперь уже не вернусь в приют? – голос Лизы дрогнул.

- Не вернешься! – голос Эллоны Мэйбл звучит почти торжественно. – Сегодня утром я получила решение судьи. Оно обращено к исполнению незамедлительно. Теперь я вправе себя считать твоим опекуном. Отныне я могу подписывать от твоего имени все необходимые документы, и даже вправе отобрать тебя у любого, кто посмеет тебя удерживать. А еще, я обязана воспитывать и защищать тебя, предостерегать от дурного поведения, и даже вправе...

Она сделала многозначительную эффектную паузу, а потом усмехнулась и продолжила.

- Нет, не вправе, а обязана наказывать тебя! Естественно, в умеренных пределах, – это сказано было вроде бы и в шутку, но Лиза, глядя на нее снизу вверх, замерев с этой корочкой из синего пластика в своих руках, почему-то вздрогнула, кивнула в знак согласия, хотя и совершенно не испугалась такого предположения.

Сказав это, миссис Мэйбл снова смущенно улыбнулась и, присев рядом с Лизой на диван, заставила ее раскрыть папку.

Она попыталась ознакомить девочку с юридическими документами, столь значимыми в части определения ее, Лизы, судьбы. Бывшая воспитанница Принстаунского приюта добросовестно попыталась вникнуть в их содержание, впрочем, ее визави сама охотно показала ей самые значимые фрагменты юридического текста. Те самые, по которым выходило так, что некая страница биографии девочки, которую зовут Лиза Лир, уже перевернута. И для нее, действительно, начинается какая-то новая жизнь. Та самая, в которой не будет приюта с его идиотскими правилами и молитвенными бзиками. И в которой нужно привыкнуть быть честной с теми, кто вырвал ее изо всей той мерзости, спас ее от всего этого ужаса и безысходности.

- Теперь ты свободна, - тихо сказала Эллона Мэйбл. – То, что было прежде – все осталось в прошлом. Теперь все будет иначе. Но понимаешь, Лиза... На самом деле, сейчас все зависит только от нас с тобою. Лично я обещаю, что сделаю для тебя все, что будет в моих силах. А в остальном... Все в твоих руках.

- Элли... – Лиза, выпустив из рук папку, оставив ее на диване, попыталась скользнуть на пол, чтобы опуститься на колени перед своей Старшей.

- Ну-ну, вот это уж точно, совсем лишнее! – миссис Мэйбл с усилием предотвратила сие сползание в унижение, и заставила девочку остаться рядом с ней, на диване.

Тогда ее подопечная, шмыгнув носиком, прижалась к ней. И ее воспитательнице, миссис Эллоне Мэйбл снова пришлось потратить некоторое время на то, чтобы успокоить нервы этого ребенка, обнимая и гладя по спине свою беглянку.

- Не бойся, - тихо шепнула она ей на ушко. – Все плохое уже позади. Дальше у нас с тобою будет только хорошее! Обещаю!

8.

Несколько минут спустя, Лиза, наконец-то, позволила своей воспитательнице в очередной раз - уже который по счету за сегодняшний день! - вытереть слезы со своего лица, высморкать и вообще привести себя в порядок. Теперь, после всей этой душещипательной и «слезной лирики», можно было поговорить и о серьезных вещах.*

- Итак, Лиза, - миссис Мэйбл взяла инициативу в свои руки. – Ты теперь в курсе интриг, которые вертелись вокруг твоего побега. И мне кажется, что их результат тебе понравился.

- Я... – Лиза смутилась. – Я не думала, что ты так ко мне относишься.

- Разве я открыла тебе что-то новое? – миссис Мэйбл произнесла эти слова несколько укоризненным тоном. – Я ведь всегда говорила тебе, что люблю тебя и позабочусь о тебе. Я просто сдержала свое обещание. Прости, я действительно не посвящала тебя в подробности всего происходящего. Но ведь и ты, со своей стороны, тоже была со мною не вполне откровенна. Поэтому мне и Дику пришлось действовать в твоих интересах вовсе без твоего ведома. Но если бы ты доверяла мне хоть чуточку больше, все обошлось бы без таких недоразумений.

- Я боялась признаться в том, что я сбежала из приюта, - кажется, Лиза полностью раскаивается в своем недоверии. – Я прочла то место, в дневнике, где ты говоришь, что сегодня все решится и я, наверное, буду этим недовольна. Я подумала, что меня предали. Я сбежала, потому что просто... испугалась!

- Ты никому не доверяла, - Эллона говорит это, просто констатируя факт.

- Да, и мне очень-очень стыдно! – кажется, девочка вовсе не шутит. – Ты только-только взяла меня под свою защиту, наверняка, спешила, чтобы обрадовать меня... А я... Так тебя огорчила!

- Когда три четверти часа назад я не обнаружила тебя в этом кабинете, а в холле не нашла твоей куртки и сапог, мне стало гораздо хуже! – миссис Мэйбл укоризненно покачала головой. – Знаешь, мне все-таки хочется, чтобы ты подобных сюрпризов мне больше не устраивала!

- Обещаю! – девочка поднялась с дивана, неловко оправила платье и встала почти вплотную к своей Старшей.

Теперь взрослая собеседница вынуждена была смотреть на нее снизу вверх и почти в упор. Лиза стала очень серьезной. Она коротко поклонилась, дав понять, что сейчас скажет нечто важное. Казалось, что она нашла для себя достойную альтернативу вставанию на колени, которое Эллона попыталась ей запретить.

Девочка немного помолчала, собираясь с мыслями. Видно было, как она судорожно сглотнула, пытаясь справиться с волнением. И, наконец, заявила самым торжественным и выспренним тоном, опять, в который уже раз перейдя «на Вы», наверное, для пущей убедительности.

- Миссис Мэйбл! – сказала она. – Я знаю, что совершила много дурного. Заставила Вас переживать и волноваться из-за моих глупостей и ошибок. Поэтому я прошу Вас наказать меня. Так сурово, как только возможно. По-настоящему, без жалости. И потом, если можете... простите меня!

- Лиза, давай без этих торжественностей, и «на ты», отныне и навсегда, хорошо? – Эллона снова «сняла» дистанцию. – Я для тебя просто Элли. Мне очень нравится, как ты это мне говоришь, поверь, мне приятно такое обращение. Договорились?

- Хорошо, - девочка выдохнула с явным облегчением. – Но...

- Насчет наказания, - продолжила Эллона, - пойми, Лиза, я готова тебя простить безо всякого такого, как ты выразилась, «сурового».

Нет, кажется, здесь все серьезно, и девочка вовсе не шутит! Вместо того, чтобы обрадоваться, юная беглянка отрицательно покачала головой.

- Лиза, я же знаю, - голос Эллоны Мэйбл настойчив, - что ты... В общем, я не хочу, чтобы ты считала меня кем-то вроде тех, кто тебя избил в приюте. Я не такая. И я вовсе не желаю, чтобы ты страдала от моих рук. Я хочу, чтобы в нашем доме ты была счастлива. Чтобы ты полностью доверяла мне и не вздрагивала от ужаса, когда я буду поблизости.

- В Вашем... прости, в твоем присутствии, - смущенно поправилась девочка, - я никогда не буду дрожать от страха. А насчет наказания... От твоей руки это все будет совсем иначе. Я прошу тебя быть со мною суровой в этот раз. Просто потому, что я это заслужила. И в дальнейшем, я прошу тебя со мною не церемониться, и держать меня в строгости. Просто, так будет... правильно!

- И чем же я буду лучше тех, кто обошелся с тобою так жестоко? – Эллона явно не согласна с этим ее настойчивым требованием. – Лучше тех, из-за кого ты оказалась там, на дороге, в Рождественскую ночь, где я, слава Тебе, Господи, успела тебя подобрать?

В голосе ее воспитательницы прозвучали грустные ноты. Однако, девочку эта грусть вовсе не впечатлила.

- Ты спасла меня, а они меня чуть не убили, - она посмотрела своей Старшей прямо в глаза, чуть ли не с вызовом. – Для меня это отличие весьма, знаешь ли, существенно.

Девочка даже как-то многозначительно усмехнулась в конце этой фразы. Однако адресат этого мимического жеста как-то отрицательно покачала головою в ответ.

- Ты тоже спасла мне жизнь, - тихо возразила миссис Мэйбл, - так что мы квиты. И думать не смей о том, что ты мне чем-то обязана! Поверь, ты своим появлением сделала для меня ничуть не меньше. И я счастлива, что могу заняться твоим воспитанием.

- Из-за того, что у вас с мужем не было своих детей, да? – голос девочки чуть дрогнул. – Ты решила, что я послана тебе Небом?

- А разве это не так? – миссис Мэйбл взяла свою воспитанницу за руку и коснулась ее губами.

Лиза, смутившись, опустила свои голубые глаза. А ее воспитательница как-то мягко взяла ее ладонь в свои пальцы и нежно-нежно погладила. А потом, чуть усмехнувшись, продолжила.

- А насчет нас с Джоном, - сказала она, – не все так просто. Мы ведь с ним женаты всего два с небольшим года. Нас обвенчал армейский капеллан на базе в Герате, в тот краткий перерыв между боевыми выходами, когда капитан морской пехоты Джон Мэйбл ради нашей «военно-полевой» свадьбы получил коротенький отпуск. Не только он, но и я тогда, откровенно говоря, была все время по уши занята всеми этими военными заботами. Операции, обработка на «первичке», перевязки... Война есть война, даже если ее никто и не объявлял официально. Знаешь, фанатики-исламисты не признают ни запретных методов войны, ни религиозных праздников. И в борьбе с этими ***** (censored) существами действенно только одно. Аккуратное точечное уничтожение самых «отмороженных» деятелей и их ближайшего окружения. А также ликвидация их опорных баз и всего, что связано с «героиновыми караванами», всего того, с чего эти «воины Аллаха» кормятся. Вот этим, жестоким и опасным делом занимались Джон и его ребята из Первой роты морской пехоты там, в афганских горах.

- Твой муж он что, попал к тебе на лечение, да? – вежливо спросила Лиза. И уточнила:
- Ну, в эту вашу... больницу?

- В госпиталь, - улыбнулась ее визави, - у военных это называется именно так.

Она как-то внезапно, в некоторой неловкости, остановилась, замолчала... А потом, внезапно решившись, взяла девочку за руки и снова усадила рядом с собою на диван. И начала рассказывать то, о чем двенадцатилетней девочке, возможно, и не следует знать. Но миссис Эллону Мэйбл отчего-то совершенно перестал смущать столь юный возраст ее собеседницы.

- Да, это был красивый и... аморальный роман, – сказала она. – Роман между медиком и пациентом, в нарушение всех этических норм госпитального общения. Впрочем, там, на войне, ханжей куда меньше, чем в обыденной жизни. Так что, на наши «игры в прятки» от начальства, все, кто знал о нас, в том числе то самое начальство, от которого мы как бы скрывали свои отношения, смотрели с улыбкой и по-доброму. Ты знаешь, Джон относился с уважением к моим религиозным заморочкам. И даже иногда посещал службы, чтобы меня не обижать. Сам он, хотя и был крещен во младенчестве, относился к церкви весьма прохладно. Но делал все так, чтобы меня не смущать. Впрочем, на самом-то деле, мы не были столь уж религиозны. Я даже позволила ему, - здесь, в этом месте она и впрямь, смущенно улыбнулась – все то, что нужно мужчине от его возлюбленной, где-то за два месяца до свадьбы.

Лиза как-то понимающе, но почему-то без малейшего смущения, кивнула, в знак понимания. Эллона Мэйбл чуть удивленно покачала головою.

- Лиза, тебя не шокирует наш разговор? – она обозначила на лице смущенную улыбку. – Все-таки, я говорю с тобою почти по-взрослому...

- Нет, - улыбнулась ей в ответ Лиза, – ты все обозначила очень корректно. И потом, сразу видно, что ты не ханжа, а искренне верующая. Может быть, когда-нибудь тебе удастся и меня... убедить.

- Я постараюсь! – миссис Мэйбл со значением подмигнула ей. А потом вздохнула:
- Ты знаешь, я ведь серьезно думала выходить за Джона девственницей. И он, кстати, относился к этому моему желанию с полным одобрением, и не настаивал на... интиме. В чем-то он также старомоден, как и я. Но однажды, он прилетел к нам на санитарном вертолете. И не один, а в компании своих бойцов. Вернее, сопровождая «борт» с ранеными, четырьмя ребятами из своей группы. С ним были трое «тяжелых» и один «на ногах». И тот парень, кто был чуть более здоров, чем все остальные - ну, не считая Джона, на котором, слава Тебе, Господи, не было ни одной царапины!.. Так вот, он рассказал мне, что они, пятеро, это все, что осталось от всей их группы. А было ведь там у них человек пятнадцать! И я тогда поняла, что счастье с ним, с моим Джоном, мне дороже, чем наличие бумаг о браке или даже о том, что некий священник исполнил над нами обряд...

- Я понимаю, - сдержанно улыбнулась Лиза.

- Кстати, когда я исповедовала этот грех нашему капеллану, ну тому самому, что потом нас же и обвенчал, он просто махнул рукой и даже не стал накладывать на меня серьезной епитимии. Отец Генри тогда сказал, дескать, все равно вы поженитесь, только не тяните с этим делом слишком долго. И потом еще добавил, эдак лукаво усмехнувшись: «Сподобь своего благоверного в кои-то веки пойти к причастию!» И я честно привела Джона к нему на исповедь и причастие за пару дней до свадьбы!

- Хороший у вас был капеллан! – улыбнулась Лиза. – Добрый!

- Добрый, - подтвердила миссис Мэйбл и как-то помрачнела лицом. – Вот только погиб он страшно. Как мученик. Он был в колонне, которую разгромили боевики-исламисты, в кабине одной из машин. Отца Генри захватили во время налета банда этих афганских ублюдков. Я уж и не помню, кто именно это был, пуштуны, узбеки или таджики... На нем была форма нашей морской пехоты, такая камуфляжная. И под ней эта смешная черная рубашка с белой колораткой!** Он всегда выглядел весьма забавно. А его улыбка... Она всегда, любого, даже неверующего, заставляла улыбаться в ответ! Вот только оружия он никогда не носил. Считал, что Божье слово сильнее пули. И всегда требовал от наших – миссис Мэйбл особым образом выделила это слово! – чтобы они щадили жизнь и имущество местных жителей, не все из которых, по его словам, отъявленные мерзавцы...

Эллона Мэйбл прикусила губу и следующую фразу произнесла то ли со смешком, то ли с другим звуком, несколько похожим то ли на сдержанный, прерывистый вздох, то ли на всхлип.

- Ты не поверишь, Лиза, - сказала она, отведя свой взгляд в сторону, - но в том городке, на рыночной площади которого его пытали, ни один из этих «добрых муслимов» за него не вступился. Ни один! Джон и его ребята смогли через несколько дней отбить у боевиков его тело. Знаешь, Лиза, в его кулаке был зажат крестик... Он молился и верил. Верил до самого конца...

Она замолчала и еще раз, вздохнула этим странным, прерывистым вздохом.

- Жалко, - тихо произнесла Лиза, просто, чтобы хоть что-то сказать и заполнить таким нейтральным звуком возникшую паузу. Она не рискнула додумать, а уж тем более высказать мысль о том, что тот самый Бог, в доброте которого убеждена ее Старшая, поступил не лучшим образом, когда так и не пришел на помощь такому хорошему человеку. Просто постаралась изобразить на лице грусть и сочувствие. Вполне искренне.

- Да, - продолжила, наконец, Элли. Она вернула взгляд своей воспитаннице. Странно, но сейчас в ее глазах почему-то не было слез, – очень жаль... Ты знаешь, я плакала, когда его отпевали перед тем, как отправить в закрытом гробу, на его родину, в Вермонт. И я даже не возразила Джону, когда он поклялся отомстить его убийцам. Кажется, он потом долго выискивал этих тварей, собирал по крупицам сведения о тех, кто совершил такое.

- Он пропал без вести, когда ушел мстить, да? – Лиза произнесла это с явным сочувствием к своей Старшей.

- Не знаю... – пожала плечами Эллона Мэйбл. – Наверное, кого-то из этого «списка вендеттты» он успел уничтожить раньше. Он мне отчего-то не рассказывал о том, как обстоит дело с исполнением той клятвы. А я, как ты понимаешь, не очень-то и настаивала. Но через полгода Джон... сам пропал без вести.

- И ты... – Лиза вновь сочувственно вздохнула. – С тех самых пор не получала никаких вестей о нем, да?

- Видишь ли, Лиза, - тихо ответила Эллона Мэйбл, - как раз тогда, через каких-то пару дней после разгрома его группы, в Женеве подписали соглашение, по которому наши войска ушли из Афганистана. И командование фактически уклонилось от поиска наших парней, тех, что остались в плену у афганских боевиков. А в тот день, когда я тебя спасла... Впрочем, ты читала мой дневник, и знаешь, что мне официально отказали в продолжении поисков.

- Да, - отозвалась Лиза, - я читала.

- Я ведь действительно была в отчаянии, - миссис Мэйбл серьезно смотрит на нее. – Мне казалось, что моя жизнь закончилась. И у меня от моего Джона не осталось даже ребенка, и мне больше не знать счастья быть рядом с близким человеком. Ты послана мне в утешение. Ну, так скажи мне, Лиза, как же я могу столь жестоко обойтись с девочкой, которая меня спасла?

- Я дрянь, миссис Мэйбл, - тихо ответила ей Лиза. – Я лгунья и воровка. А еще я оскорбляла Вас... Прости, оскорбляла тебя в своих мыслях. Я называла тебя Предательницей...

- Твоя ложь была вынужденной, - миссис Мэйбл явно не согласна со столь жесткой оценкой. – Ты не имела повода мне доверять. А кража... Господи, Лиза, ну что ты там могла у меня украсть?

- Деньги, - Лиза вынула из кармана те злополучные пятьдесят баксов в четырех купюрах и протянула их своей воспитательнице. – Я украла их из твоего стола.

- Считай, что я сама отдала их тебе на карманные расходы. – Эллона Мэйбл подмигнула своей воспитаннице. – Возьми их. Так просто будет правильно. А насчет твоих мыслей... Ты не позволила себе ни единого дурного слова. Ты сама призналась в том, что легко и просто могла скрыть. Так что, я готова выслушать и принять твои извинения.

Она жестом заставила свою воспитанницу положить эти деньги обратно.

- Спасибо! - ответила Лиза. – Но... мне все равно очень стыдно. Пожалуйста, накажи меня. Накажи так, как здесь, у вас, принято.

- Здесь? – миссис Мэйбл весьма удивленно посмотрела на нее. Лиза кивнула ей в ответ, и ее взрослая собеседница понимающе улыбнулась и со значением протянула:
– А-а-а! Я все поняла! Ты имеешь в виду тот закон, про который говорил Дик! Ну, тот, который дозволяет наказывать детей телесно, в кругу семьи.

Лиза смущенно кивнула. Ее собеседница снова улыбнулась и мягко провела пальцами по ее щеке.

- Послушай, Лиза, - сказала она почти серьезным тоном. – Все обстоит вовсе не так уж сурово, как ты себе вообразила. Да, у нас действительно принято телесно наказывать мальчиков и девочек, вплоть до их совершеннолетия. Но поверь мне, Лиза, по-настоящему суровые методы, которыми воспитывали юных леди и джентльменов, фактически закончились на нашем поколении. Сейчас детей наказывают скорее символически. И то, что сделали с тобою там, в приюте, у любого нормального человека вызывает оторопь и возмущение. Просто потому, что это крайне жестоко, особенно по современным меркам! Да, в нашем штате родителям дозволено наказывать детей телесно, но без излишней строгости и при обязательном соблюдении некоторых забавных формальностей.

- Каких? – заинтересовалась девочка.

- Родители, желающие применять к своим детям телесные наказания, обязаны устроить нечто вроде «предупредительного» уголка.

- И что это за уголок? – Лиза все больше интересуется этим вопросом.

- Место, где на стене должны быть вывешены орудия предполагаемого наказания или их образцы, - охотно проинформировала ее воспитательница. И добавила с весьма многозначительной улыбкой:
- А также телефоны полиции и социальной службы.

- А это еще зачем? – Лиза крайне удивлена столь серьезными требованиями к оформлению этого... э-э-э... странного места.

- Таковы требования закона, - поясняет Эллона Мэйбл. - Чтобы ребенок сам мог предотвратить дурное и несправедливое обращение с ним, родители обязаны дать ему возможность позвонить властям. Если ребенок считает, что его собираются наказать незаслуженно или жестоко, он вправе позвонить, например, в полицию. Там зафиксируют его обращение, попросят позвать к телефону того, кто собирается его наказать, и объявят официальный запрет.

Сказав все это, Эллона улыбнулась и пояснила:
- Сегодня судья заставил меня расписаться в куче уведомлении о том, что я проинформирована, насчет моих прав и обязанностей. Я кое-что запомнила, в том числе и это. Кстати, он категорически рекомендовал мне воздерживаться от излишней строгости в общении с тобой, учитывать тот факт, что тебе необходимо время на адаптацию. И вообще советовал мне быть с тобою максимально тактичной и доброжелательной! Вот так!

- А что будет, если родитель не послушается запрета от полиции? – Лиза весьма удивлена всем, что рассказала ее Старшая. И ей сейчас, откровенно говоря, подобные странности семейных отношений кажутся скорее забавными, чем обременительными.

- Ребенок вправе снова пожаловаться, и тогда родителей оштрафуют за нарушение наложенного запрета.

- И что, неужели кто-то жалуется? – Лиза произнесла эти слова весьма скептическим тоном. Ей, если честно, было немножко смешно, но она сдержала себя и даже не улыбнулась.

- Ты знаешь, - миссис Мэйбл сделала небольшую паузу, как будто на секунду задумавшись, - Дик ни разу мне об этом не говорил. Думаю, если бы такие случаи были, он обязательно поведал бы о них. А так... Увы, я не в курсе. Но, если хочешь, мы с тобою можем навести справки!

Она чуть-чуть отстранила девочку от себя и подарила ей еще одну мягкую улыбку.

- Честно говоря, - сказала она, – в нашей округе достаточно мягкие нравы. И если ребенка наказывают, то он точно знает, что это за дело, и никогда не противится воле родителей.

- Я не стану противиться твоей воле, - Лиза вроде бы и улыбается ей в ответ, вот только по глазам ее видно, что она сейчас вовсе не шутит. – И я хочу, чтобы ты наказывала меня так, как тебя саму наказывали твои родители.

- Лиза, девочка моя! – Эллона выразила свое несогласие. - Я не уверена... в том, что это хорошая идея. Все-таки к нам относились куда как строже, чем принято сейчас.

- Элли, я не трусиха! – ее воспитанница настойчива. – И я точно знаю, что полчаса назад, когда я только что вернулась с улицы, ты вначале порадовалась тому, что я так быстро нашлась. А потом... Ты ведь захотела меня отхлестать за все мои выкрутасы! Там, в холле... Ты ведь тогда еле сдержалась! И ты тогда была готова наказать меня безо всякой жалости!

- Ну, зачем ты так? – миссис Мэйбл огорченно покачала головою. – То, что я рассердилась на тебя, вовсе не делает мне чести, - она на секунду смутилась и даже на секунду отвела свой взгляд в сторону. Впрочем, она, почти что сразу же вернула свой взгляд воспитаннице. – И это ни в коем случае не говорит о том, что я была права в этом своем гневе.

- А я считаю, что ты права. И меня следует наказать точно так, как ты тогда захотела. А ты тогда...

Лиза недоговорила, но ее собеседница как-то уж очень смущенно отреагировала на ее слова, покраснев и опустив очи долу. Девочка усмехнулась.

- Вот видишь! – сказала она. – Ты действительно рассердилась! И ты права!

- Не говори глупостей! – ее визави уже явно не в восторге от того, что девочка догадалась об этом ее желании. – Нельзя так поступать с детьми. Да и со взрослыми... тем более!

- Ты вправе так со мною поступить! И только ты! – в очередной раз, со всей серьезностью, повторила эту странную максиму ее воспитанница.

Лиза говорила все это вполне себе серьезным тоном, но миссис Мэйбл, похоже, воспринимала эти ее слова почти как издевательство. Она даже отвернулась, впрочем, почти сразу же взяла себя в руки и вернула воспитаннице свое внимание.

- Хорошо, Лиза, - сказала она как бы примиряющим тоном. – Я накажу тебя, и достаточно строго. Вот только... – она сделала небольшую паузу и... как-то весьма лукаво улыбнулась, явно задумав нечто весьма интересное! – Вот только нам с тобою следует соблюсти все необходимые формальности. Не сердись, но я обязана хотя бы с минимальным уважением отнестись к тому, что мне целый час талдычил мировой судья, причем, не далее как сегодня утром!

- Хорошо! – кивнула, как-то смущенно улыбнувшись, Лиза. – А... что надо делать?

- Ну, если ты не боишься... – Эллона по-прежнему вежливо улыбается, как-бы все еще намекая на общую необязательность предлагаемого. – Тогда... Пожалуйста, Лиза, принеси из кухни моток шпагата! Из шкафа, того, что висит на стене, справа от стола. Верхняя полка, справа.

- Слушаюсь! – Лиза как-то даже просияв лицом, мигом упорхнула за дверь. И буквально через секунду раздался приглушенный топот ее ног по направлению вниз по лестнице (девочка была обута в домашнюю обувь, нечто вроде коротких вязаных носков с подшитой снизу кожаной подошвой. Обычная домашняя обувь в этих местах!). И пока девочка не вернулась обратно, Эллона смогла перевести свой дух, отойти от смущения и чуть-чуть, ну, хотя бы самую малость, успокоиться. И когда ее воспитанница появилась вновь, держа в руках большую бобину джутового шпагата (вот уж, щедрость, так щедрость!), миссис Мэйбл была уже готова перевести любое предложение на эту весьма скользкую и щекотливую тему в полусерьезное русло, надеясь разными двусмысленностями смягчить ситуацию и выгадать еще немного времени для принятия окончательного решения.

- Вот то, что ты просила! – сказала девочка.

- Очень хорошо! – миссис Мэйбл жестом предложила девочке подойти к столу, и сразу же сама встала-поднялась с дивана и шагнула в том же направлении. Отложила в сторону папку с бумагами по опеке и взяла в свои руки пучок прутьев, принесенных воспитанницей из ее последнего «побега».

Лиза смутилась и, опустив, в волнении, глаза, начала нервно теребить «хвостик» шпагата. Миссис Мэйбл как-то мягко и с пониманием улыбнулась.

- Нет-нет, Лиза, не бойся, я тебя не ударю. Ну, во всяком случае, ничем из того, что ты принесла, - добавила она. – Эти прутья нужны вовсе не для наказания одной милой и решительной девочки, а совсем для другого!

- А для чего же они еще могут пригодиться? – Лиза уже справилась со своим волнением и даже попыталась слегка пошутить по этому поводу:

Ужель пучок лозы
Негож для егозы?

- Совершенно верно, они действительно никуда не годятся! – со знанием дела произнесла ее воспитательница. – Но ты не волнуйся, даже этому, крайне неудачному экземпляру, мы обязательно найдем применение!

- Какое? – спросила Лиза.

- Пустим эти прутья на образцы, - ответила ее взрослая собеседница. – На образцы самых строгих орудий наказания. То, что можно будет использовать, мы приготовим по этим образцам. Но то, что ты принесла... в общем, это применять, я думаю, вовсе не стоит. Они с почками и вообще, излишне сучковаты. Эти прутья просто опасны для твой кожи, уж ты мне поверь! И хотя бы по этой причине они – Слава Тебе, Господи! – никогда не будут применяться иначе как... ну... для устрашения, что ли...

Эллона опять как-то многозначительно и лукаво улыбнулась и подмигнула своей воспитаннице.

- Страшно? – спросила она. – Боишься?

- В смысле? – голос девочки звучит несколько удивленно, едва ли не обескураженно. Как будто откровенный намек на некое «мягкое обхождение» с нею, который сейчас прозвучал в речах ее Старшей ее вовсе даже и не радует. – Чего я должна бояться?

- Ну как же! – Эллона снова ей улыбнулась, причем весьма многозначительно. А потом, со всей возможной ироничной серьезностью, пояснила:
- Если верить тем инструкциям, за которые мировой судья заставил меня сегодня расписаться, эти образцы должны висеть в «предупредительном уголке», прежде всего для тебя. В виде примера того, что я могу к тебе применить. Чтобы ты устрашилась грядущего или возможного наказания. Естественно, в «наказательных» целях такие прутья применять нельзя.

- Отчего же? – Лиза всем видом показывала, будто и вовсе ничего и не боится. Во всяком случае, как говорится, «здесь и сейчас».

- Прут это предмет одноразовый, - уточнила искушенная в этих специфических делах молодая женщина. – И его хранят вовсе не висящим на стене, а совсем иначе. Так что... Все то, что ты принесла, будет служить образцами длины и толщины для тех розог, что будут к тебе применяться. И то, что мы с тобою сейчас приготовим, будет просто висеть на гвоздиках. Прямо перед очаровательным носиком одной отважной девочки!

Она, с улыбкой, легонько коснулась носика Лизы, и девочка улыбнулась ей в ответ.

- Ага... ты их повесишь за шпагат? – сообразила Лиза.

«Странно, неужели мою девочку это все так уж... увлекает? – подумала Эллона. – И ведь... Она же не боится! Вот нисколечко не боится! Чудеса, да и только!»

А вслух сказала:
- Совершенно верно.

Она кивнула своей воспитаннице и жестом предложила ей подойти поближе. Ну, чтобы помочь ей в приготовлении этих самых образцов.

Когда чуть оробевшая девочка несмело приблизилась, Эллона ободряюще подмигнула ей, и Лиза, на секунду смутившись, опустила очи долу.

И все-таки ее воспитанница потрясающий ребенок! В следующую секунду девочка справилась с волнением, сглотнула комок в горле и с улыбкой протянула ей ту самую бобину со шпагатом.

«Что и говорить, страшновато все-таки готовить розги для себя любимой! Даже если точно знаешь, что именно эти прутья предназначены, как говорится, только и исключительно для твоих глаз, и никогда не коснутся твоего тела! Ну, хотя бы из соображений гигиены, обычного здравого смысла и безопасности! - отчего-то подумалось ее Старшей. – Но она... просто молодчина! И все же... Господи, неужели она все еще считает себя настолько уж виновной в том, что случилось? Бедное ты мое, отважное сердечко!»

Но вслух она предпочла не говорить ничего. Просто делать вместе с этой чудной девочкой то, что они вместе решили. Как будто все это весьма странное занятие, совместное приготовление орудий наказания, это просто такое нормальное повседневное «домашнее рукоделие». Как будто они вместе с Лизой всю дорогу этим регулярно занимаются, и в этом нет ничего такого... странного!

Эллона Мэйбл снова извлекла из кармана джинсов тот странный складной нож с рукояткой из желтого пластика. Лиза отчего-то подумала, что эта рукоять, наверняка, должна светиться в темноте.

- Что это? – спросила несколько удивленная девочка. Столь странный, совершенно непривычный предмет, притягивал ее взор.

- Мой армейский нож, - охотно пояснила Эллона. В этот раз она позволила себе быть куда откровеннее, чем в прошлый раз. – Он верой и правдой служил мне во время той самой военной кампании, где мы познакомились с Джоном. Там, далеко на востоке.

Молодая женщина продемонстрировала своей воспитаннице сей странный предмет, дав его девочке в руки «на посмотреть», естественно, в сложенном виде. На желтой пластиковой рукояти красным было обозначено слово «Rescue».***

А потом обладательница этого странного предмета, забрав нож у девочки, снова, как и в прошлый раз, коротким движением ногтя большого пальца «выщелкнула» вперед утопленную в желтый пластик металлическую пластинку-рычаг, потом нажала на нее тем же пальцем. Из рукояти сбоку, со звонким, ярким щелчком серебряной молнией выскочил-открылся тот самый клинок, зубастый и со странным крюком на самом кончике, вместо острия.

- Какой... странный нож! – Лиза произнесла эти слова с каким-то уважительно-восхищенным выражением в своем голосе. – А этот крюк, на конце, он что... для потрошения?

Девочка хотела сказать что-то еще, такое же, про всякие предполагаемые кошмары, связанные с применением этого странного орудия, но все же застеснялась. Впрочем, миссис Мэйбл понимающе кивнула головой.

- Все так говорят, - ответила она и поднесла то самый крюк поближе, чтобы девочка могла его осмотреть. – На самом деле, этот крюк используется исключительно в мирных целях.

- Ой, а он, кажется, заточен! – удивилась Лиза. – А зачем это?

- Это стропорез, - пояснила миссис Мэйбл, а потом наглядно продемонстрировала его специфические возможности, отмотав с бобины, которую Лиза держала в руках, изрядный кусок шпагата, и чуть-чуть зацепив ее в нужном месте указанным крюком. Тонкая джутовая веревка распалась на две части, легко и почти что без усилий.

- Супер! – отозвалась о действии этого инструмента Лиза. – А это только для веревочек? Или его можно использовать для чего-нибудь еще?

- Для многого, - со знанием дела отозвалась ее Старшая. – И для ремней безопасности, и для строп... Но чаще всего, я применяла его для разрезания одежды на раненых, когда служила в госпиталях. Это называлось «работать на первичке». Ну, это первичная обработка раненых, прибывших с очередным медицинским «бортом». В смысле, прием и распределение наших ребят, которых доставили на санитарном вертолете, - пояснила она, и девочка серьезно кивнула ей в ответ. – Нужно было осмотреть их, по возможности «открыть» доступ к ранам и ожогам, распределить их по категориям, направить к спецам, и вообще оказать помощь всем, кому еще можно облегчить страдания. Этот нож спас жизни... Ну не знаю... Возможно, дюжине наших ребят. Он иногда выручал меня в случаях, когда нужно было работать быстро и без колебаний.

- Так ты хирург? - с восхищением в голосе спросила Лиза.

- По специальности, я врач-анестезиолог, - ответила с многозначительной усмешкой миссис Мэйбл. – Основной моей обязанностью там, на войне, - она как-то по-особому выделила это слово, - было сделать так, чтобы наши ребята - которых привезли из Кандагара, Баграма или Кундуза, где шли бои с этими зверями-горцами - нормально заснули до первого разреза и без проблем проснулись. Живыми и не «овощами» - уже после того как каждого из них «зашьют». И чтобы боль от того, что наш хирург, Чарли Уотсворт, ковыряется у них там, внутри, их, по возможности, не коснулась.

- Прости, - голос Лизы дрогнул. – Я не знала, что ты... спасала людей от боли.

- Смешно, да? – как-то почти серьезно улыбнулась миссис Мэйбл и, мягко приподняв лицо девочки за подбородок, заставила Лизу посмотреть ей прямо в глаза. – Но ты не волнуйся. Я не такая уж нежная там, изнутри себя. И если будет нужно... В общем, если ты действительно хочешь, чтобы я наказала тебя, я справлюсь. Не забывай, я действительно сердилась на тебя. Совсем недолго, но вполне искренне. И я действительно, на какую-то секунду захотела принять из твоих рук те самые прутья, что ты принесла, и крепко высечь тебя, прямо там, в холле!

- Я знаю, - Лиза тоже откровенна, и явно не собирается показывать трусость своей Старшей. – Я потому и попросила тебя... об этом!

- Ты смелая! – ее воспитательница мягко провела пальцами по щеке отважной девочки и как-то одобрительно подмигнула. Лиза враз смутилась и в очередной раз залилась краской. – А ведь ты только что была готова отказаться, от сомнительной чести получить розги из моих рук, вовсе не из трусости, скорее из деликатности. Дескать, та, чья профессия защищать людей от боли, постесняется ее причинять. Так?

Лиза промолчала, всем своим видом показывая, что в общем и целом согласна с этой несколько высокопарной тирадой. Миссис Мэйбл как-то тяжело вздохнула и похлопала свою воспитанницу по плечу.

- Я искренне рада этой твоей тактичности, но... – она как-то странно покачала головой и грустно улыбнулась своей воспитаннице. - В общем, я не настолько чувствительна, как ты себе вообразила. Понимаешь, Лиза, там, на войне, специализация медика штука весьма неоднозначная. Помимо своих прямых обязанностей, нужно быть готовой выполнять любую «околохирургическую» работу. И этот вот нож, - она снова эффектно продемонстрировала девочке хитро загнутый клинок. Зубьями серрейтера**** он напоминал пасть какого-то хищного зверя, - был мне помощником отнюдь не в подготовке анестезии, а именно на «первичке», когда я помогала раненым, которых наши только-только приняли от «ангелов»*****, и их срочно нужно было обрабатывать. Знаешь, не всегда получается сходу определить, кого из них можно, а кого нельзя сразу обкалывать анестетиками. Иногда с них приходилось не просто снимать одежду и бинты, присохшие к ранам или ожогам. Иногда все это приходилось снимать с них вместе с кожей. Или же «вырезать» налипшие клочки из одежды и потом располосовывать ее, чтобы освободить человека от всей этих вонючих и липких от грязи, «камуфляжных» тряпок, пропитанных кровью и гноем...

- Кошмар... – прошептала в ужасе Лиза. – И ты все это видела...

- Я все это делала, моя дорогая! – жестко сказала Эллона Мэйбл. – Так что ты уж поверь, моя маленькая чувствительная девочка, мне случалось причинять людям боль. И очень сильную!

- Это была другая боль! – Лиза мотнула головой выражая свое несогласие. – И ты ее причиняла вынужденно!

- Зато сейчас, взяв в руки прут, я буду причинять ее целенаправленно и по своему желанию, - с какой-то горечью усмехнулась ее Старшая, а потом...

Отложив в сторону нож, Эллона взяла из того «набора», что Лиза наломала для себя любимой во время этого своего «побега», пять самых тонких прутьев, подровняла их по кончикам, так, чтобы ни один относительно других не выступал дальше, чем на полдюйма. После этого она перехватила розгу шпагатом ближе к комлям, и обмотала тонкой веревкой наподобие рукояти, оставив в самом конце петельку для того, чтобы сей «образец» можно было повесить на стену. А потом, подрезала пучок, подровняв комли, Серрейтер хищно вгрызался в дерево, перерезая прутья с толстой стороны.

Закончив изготовление столь... э-э-э... специфического предмета, миссис Мэйбл переложила нож в левую руку и взяв полученную розгу правой, поудобнее так, половчее несколько раз взмахнула ею по воздуху, так, что прутья со свистом рассекали воздух. Лиза как завороженная наблюдала за этим действом. Миссис Мэйбл, отметив для себя это прелюбопытнейшее выражение, одновременно страха и интереса на лице своей девочки, весьма откровенно усмехнулась, в очередной раз, вогнав свою воспитанницу в краску смущения.

- Страшно? – спросила она.

- Страшно, - честно ответила Лиза,

- Не бойся, я же обещала, что эти прутья тебя не коснутся, - многозначительно произнесла миссис Мэйбл. – И остальные, те, что ты принесла, тоже. Они так и останутся образцами.

- Но ведь ты... – Лиза на секунду замолчала, судорожно сглотнув. – Ты же согласилась!

- Мы не будем торопиться, - сказала ее Старшая как можно более мягким и примирительным тоном. – Я сама приготовлю розги для твоей нежной кожи. А ты мне в этом поможешь, опять-таки своими руками. Ну, если конечно, ты сама того пожелаешь и не передумаешь!

- Я не передумаю, - Лиза, как могла, твердо - ну, так ей самой показалось! – взглянула в глаза своей воспитательницы.

- Не спеши! – миссис Мэйбл, вновь воспользовавшись крюком-стропорезом отделила от бобины, которую держала ее воспитанница, нужное количество шпагата и быстро проделала все нужные операции с прутьями потолще. На протяжении всех ее действий по изготовлению второй розги, в три прута, девочка упрямо молчала, упорно делая вид, что ни капельки не боится. Хотя, на самом деле, при каждом пробном взмахе орудия наказания, так просто и незамысловато изготовленного прямо у нее на глазах, сердечко юной беглянки – вернее, уже трижды беглянки! – чуть не замирало от страха. Но после этого сразу же следовало какое-то странное, сладкое предвкушение, эдакое послевкусие тех жгуче-свистящих звуков, что она слышала. Как будто предстоящая боль – а Лиза для себя уже точно все решила, что она добьется от своей Старшей образцовой строгости! – может оказаться не только болью...

Впрочем, и сама изготовительница розог тоже предпочитала сугубо молча наслаждаться этим своеобразным спектаклем ожидания. Да-да, ей отчего-то было приятно наблюдать волнение на лице своей воспитанницы. Она уже решила, что исполнит ее просьбу. Вот только несколько иначе, чем она ожидает. Эффектно и символично. С применением к этой отважной девочке точно той самой степени строгости, какую она сама пожелает.

Да, все это будет строго, эффектно и, наверняка, оригинально.

Эллина усмехнулась этой своей мысли – внешне это все выглядело даже слегка зловеще! Ну, в сочетании со свистом розги в три прута, которую миссис Мэйбл, опробовав «на хлест», выложила на стол рядом с предыдущей, уже готовой.

Кстати, из принесенного Лизой запаса лоз остался всего один экземпляр. Прут подлиннее остальных и несколько потолще в комле. Напоминавший хлыст жокея. Во всяком случае, девочка себе почему-то этот предмет представляла себе именно таким. Ну, по картинкам из книжек. Реального хлыста она, естественно, никогда не видела. Но была почти что уверена, что он должен, просто обязан выглядеть примерно так.

Эллона, похоже, то ли угадала эту ее фантазию, или же просто решила немножко соригинальничать.

Во всяком случае, она аккуратно отмотала, отмерила и отрезала нужное количество веревки. А потом как-то по-хитрому, но в то же время наскоро, оплела толстую часть одиночного прута, намотав поверх лозы нечто вроде рукоятки, эффектно «затянув» веревку. И точно так же, как и на предыдущих экземплярах своего «рукоделия», завязала на конце петельку, ну, для подвешивания этого «образца» на стену.

Снова сделав несколько эффектных взмахов по воздуху - этот прут свистел особенно резко и страшно! - миссис Мэйбл, положила его на стол, а потом, наконец-то, сложила свой странный нож и убрала его в карман.

Потом Эллона порывшись на полке под столешницей своего письменного стола, вынула сравнительно толстую, явно «старинную» линейку длиной почти что в два фута, с дырочкой, явно вполне-вполне подходящей для подвешивания этого очередного предмета, из числа предназначенных для «внушения и наставления».

- Это... тоже образец? - спросила Лиза.

- В общем-то, нет, - как-то снова весьма многозначительно усмехнулась Эллона Мэйбл. – Ты знаешь, этот... образец... - Она многозначительно взмахнула по воздуху и им. И закончила свою мысль:
- Вполне-вполне может прогуляться по твоим...

Эллона недоговорила, но Лиза все поняла и смущенно улыбнулась.

Миссис Мэйбл вздохнула и покачала головою.

- Все это неплохо, в смысле, вполне себе приемлемо, - сказала она, глядя, как бы в задумчивости, на весь этот странный набор «разного и хлесткого». А потом добавила:
- Ну что же, стоит добавить к этому нечто... кожаное и традиционное!

Она на секунду задумалась, затем жестом приказала Лизе положить бобину шпагата, которую девочка все еще держала в руках, на стол, ко всему остальному. Она подошла к платяному шкафу-купе, сдвинула вбок его зеркальную стенку-дверь, сняла с боковой длинной скобы, толстый, но довольно узкий кожаный ремень из черной кожи. Придирчиво осмотрела его и, молчаливым жестом подозвав к себе свою визави, протянула его подошедшей девочке.

- Как он тебе? – спросила она, как бы всерьез, у своей воспитанницы. – Думаешь, для строгого наказания сойдет?

- Не знаю... – тихо ответила растерянная девочка. – Меня ремнем... – она на секунду запнулась, но потом, справившись с волнением, продолжила:
- Никогда не наказывали...

- А вот меня в детстве несколько раз стегали почти то таким же, - как-то доверительно, и одновременно с тем иронично сообщила ей Старшая. – И очень, знаешь ли, больно!

Лиза промолчала, просто вздохнула и опустила свои глаза явно в некотором смущении. Эллона вручила ей этот очередной «образец» из категории «применимо непосредственно», и продолжила свои рассуждения, явно желая запугать свою воспитанницу. Впрочем, Лиза это все прекрасно поняла, и явно собиралась выдержать весь этот моральный прессинг.

- Кстати, - миссис Мэйбл как-то по-особому улыбнулась – нам с тобою следует предусмотреть и более мягкий вариант. Как тебе этот экземпляр?

С этими словами она сняла с той же скобы ремень гораздо тоньше и шире, действительно, куда более мягкий и куда легче, чем предыдущий. Лиза тоже оценила его наощупь, отметив тисненые узоры на коричневой коже.

- Лиза! – распорядилась миссис Мэйбл – Пожалуйста, отнеси их туда же на стол!

Девочка беспрекословно подчинилась, хотя при этом непроизвольно вздрогнула всем телом, наверняка, представив на секунду, что весь этот «болевой арсенал» предназначен исключительно для нее любимой. И, действительно, может быть в любую минуту употреблен ее воспитательницей, так сказать, «по прямому назначению». В смысле, для того самого телесного наказания, которого она, Лиза, сейчас так упрямо добивается. И ведь не факт, что не пожалеет, не факт!

И все-таки она шагнула к столу и положила обе кожаные полосы с пряжками, черную гладкую и коричневую узорную, в комплект к всему остальному, подобного же «наказательного рода».

Миссис Мэйбл, исподволь наблюдая за девочкой, одобрительно улыбнулась и, задвинув на место створку шкафа, вернулась обратно к столу. А потом... снова обняла девочку и прижала ее к себе.

Лиза обхватила ее за талию обеими руками и буквально вжалась ей в грудь, чуть-чуть отвернув свое лицо. Воспитательница все же почувствовала на одежде некую сырость. Но промолчала и дала этому противоречивому ребенку успокоиться, просто поглаживая девочку по спине.





*Автор неоднократно уже читал в комментах, дескать, все описываемое им это сплошные «сахар и сопли». Ну, что тут поделаешь... В чем-то критики правы, а в чем-то...

Ай, ладно, поясню. Дело в том, что у массы «дорогих россиян», в силу самых разных обстоятельств исторического плана, напрочь «вырублены» многие нормальные человеческие свойства, такие как чувствительность, рефлексия и сопереживание. Это такое наследие довольно мерзкого прошлого и результат не менее уродливого настоящего. В «этой стране», откровенно говоря, в рефлексах большинства населения как не было, так и нет места нормальным, естественным человеческим чувствам. Злобной издевке место есть, а нормальному человеческому отношению людей друг к другу, несколько отличающемуся от обычного общения «зеков» и «вертухаев» в сталинском лагере, в их поведении, места, увы, иной раз и не находится. Когда трупы считают десятками миллионов – вернее, рассматривают десятки миллионов как статистическую погрешность, и считают (sic!!!) что это нормально! – это несколько... загрубляет чувства. Так уж вышло. Сорри.

Уважаемым Читателям не стоит воспринимать эти слова как оскорбление. Это просто факты. Неприятные, но что уж тут поделаешь...

Так вот, насчет «сахара и соплей» по ходу этого текста. В данном конкретном случае все обстоит примерно так, как и написано. Дело в том, что американцы, особенно жители американской глубинки, действительно, религиозны и удивительно сентиментальны. И любой грамотный психолог может пробить их «на слезу» безо всяких проблем. В том числе и с криминальными намерениями. Правда, если те, кто расчувствовался, узнают, что собеседник, на самом-то деле, решил их обворовать-обмануть, или же просто прикололся... В общем, такому ворюге-шутнику придется бегать, долго и очень быстро. «Реднеки» ребята чувствительные, аж до душещипательной слезы, но порою весьма... э-э-э... грубоватые! Что делать, у каждого своя специфика! Опять-таки, сорри!


**Колоратка – слово это предположительно пришло в Русский язык через Польшу. А в польский язык это понятие пришло от фр. collerette — «воротничок», изначально от лат. collum — «шея». Еще этот предмет одеяния называется римский воротник (у французов col romain, у англичан Roman Collar). Иногда ее называют «католическим галстуком». Сие неверно, поскольку колоратку носят и протестантские священники, а с 90-х годов надевают и некоторые православные. Представляет собой жёсткий белый воротничок с подшитой к нему манишкой, застёгивающийся сзади и надевающийся под сутану. Также надевается под темную, так называемую «пасторскую» рубашку». В этом случае, колоратка это жесткая, иногда пластиковая белая вставка в воротничок-стойку такой сравнительно обыкновенной однотонной, чаще черной рубашки. Символизирует э-э-э… рабский ошейник. Подчеркивает тот факт, что священник образец смирения. И не какой-то там «особый» персонаж, а простой Раб Божий, пример для подражания мирянам.

***Спасать, спасение – перевод с англ. Этим словом в англоязычных странах обозначают предметы, предназначенные для спасателей-парамедиков. Ну, в смысле, тех, кто служит в спасательных подразделениях и в службе скорой помощи. – прим. Автора.

****Серрейтер, в другой транскрипции серрейтор – специфически отточенные «зубья» на некоторых клинках, обычно предназначенных для «emergency» случаев, связанных с необходимостью быстрого, в одно движение, разрезания волокнистого или текстильного материала, когда важны сам факт разреза и быстрота, а аккуратность принципиального значения не имеет. Используется в большинстве «rescue knife», «спасательных ножей», для перерезания строп, ремней безопасности, канатов и прочего подобного – прим. Автора.

*****«Ангелы» - одно из сленговых обозначений военных парамедиков. Аллюзии к тому факту, что они летают на санитарных вертолетах, а также к тому весьма грустному обстоятельству, что отнюдь не всех, кого они сопровождают, удается довезти к месту назначения, то есть в госпиталь, живыми...

9.

- Ну, и в чем же ты себя обвиняешь? – мягко спросила свою воспитанницу миссис Эллона Мэйбл. – В краже?

Девочка утвердительно кивнула головой.

Сейчас они уже находились в спальне самой Лизы. Девочка никак не могла успокоиться, и даже затеяла очередную порцию разговоров о предполагаемом искуплении ее проступков, прямо в постели, когда Старшая уже укладывала ее спать. После всего, что они успели обсудить несколько ранее, в кабинете, расположенном там, на втором этаже этого дома.

- Но те самые деньги, что ты взяла из моего стола… я ведь действительно, - Эллона снова выделила это слово, - специально их отложила. Я и вправду, хотела выдать их тебе, на карманные расходы!

Лиза отрицательно покачала головой и посмотрела на свою Старшую весьма укоризненно… Да так, что молодая женщина смутилась и отвела свой взгляд в сторону.

- Элли, ты очень добрая и хорошая, - сказала эта странная девочка. – Но не надо так шутить. Ты же все правильно поняла. Ты же знаешь, что я взяла деньги из твоего стола без спросу. И уже неважно, что именно ты с ними хотела делать.

- И все-таки... - Эллона попыталась как-то вяло протестовать, но девочка снова позволила себе настаивать на своей правоте.

- Элли, ты ведь не оправдываешь меня, спасая от полиции, - Лиза, опершись на локоть, привстала и посмотрела на свою визави весьма серьезным взглядом. - Ты выясняешь, в чем я реально виновата. Я признаю свою вину. Да, ты не сердишься на меня… но это, как раз, не имеет никакого значения. Я воровка. И я обокрала свою благодетельницу.

- Тогда ты считала, что я тебя предала, - напомнила Эллона. – И в этом, правда, есть моя вина. Я допустила ошибку, которая спровоцировала тебя на эту глупость. Так что, я тоже не без греха - по этому самому поводу! Не было бы моей ошибки - ты вела бы себя совсем иначе.

- И все же, я виновата, - Лиза по-прежнему испытывала странное желание исповедаться перед своей Старшей. – Я хочу, чтобы ты меня наказала за это. Элли, ведь за кражу, не важно, денег или какой-нибудь вещи, пусть и предназначенных для тебя, твои родители поступили бы с тобою очень даже строго!

- Это правда, - Эллона чуть смутилась, однако тут же придумала для своей воспитанницы новое оправдание:
- Но ведь я обязана учесть то, что ты их мне вернула и то, что ты сама мне во всем призналась.

- Ты вправе учесть все это, и даже можешь меня пожалеть. Но я хочу, чтобы все было честно.

- В смысле? – Эллона смотрела ей прямо в глаза и понимала, что слово «честно» для этой девочки сейчас звучит как синоним слова «больно». И ее воспитанница… именно сейчас она ничего не боится. Сейчас Лиза желает доказать своей Старшей, что она, беглянка, достойна всего того, что та для нее сделала. И ей, взрослой женщине, остается, в такой ситуации, только принять это выражение любви и уважения и… по возможности, чуть-чуть смягчить ту боль, которую эта девочка сама определила себе, как своеобразную плату или воздаяние за право быть ее, Эллоны, воспитанницей.

- Я хочу, чтобы ты меня воспитывала точно так, как воспитывали тебя твои родители, - Лиза произнесла это очень серьезно, и Эллона отчего-то искренне обрадовалась этим ее словам. Странно, ведь ей не хотелось для этой девочки ничего такого, что могло бы ее обидеть. – Я знаю, у тебя не может получиться то же самое... ну, в точности! Но в основном... В основном ты ведь можешь сделать так, чтобы я выросла такой же, как и ты! Такой же... честной, доброй и смелой! Такой же... хорошей! – добавила Лиза, чуть смутившись.

- Но неужели мне так уж нужно поступать с тобою сурово? – Эллона в свою очередь смутилась. Вообще-то она не считала, что все обстоит так уж фатально и Лиза - по ее вине! - обречена на некие страдания. В конце концов, степень этих возможных страданий целиком и полностью в руках ее Старшей, в руках Эллоны Мэйбл! А она вовсе не собирается быть жестокой, вовсе нет!

Впрочем, немного строгости этой милой девочке совсем не повредит. А уж по ходу наказания, она, как Старшая, постарается обставить все именно так, чтобы строгость была достаточно умеренной и почти что дружелюбной!

- Я виновата, - кажется, девочка действительно, полна раскаяния. Ее Старшей это, как ни странно, это было очень даже приятно! Но в то же время, все это и накладывало на нее, как на воспитательницу, огромную ответственность. За то, чтобы бесконечная преданность этой девочки не была оскорблена с ее, Эллоны, стороны, ни холодностью, ни жестокостью.

И ведь ей, наверняка, придется, все же, в итоге причинять боль этой милой девочке. Но делать это нужно будет очень аккуратно, так, чтобы Лиза почувствовала, что это делается с любовью, а вовсе не от злости или раздражения.

Впрочем… в голове молодой женщины понемногу проявлялась идея, как все это можно обыграть - достаточно красиво и символично! В смысле, так чтобы эта самая боль была принята ее воспитанницей без малейшей обиды и с пониманием. И так, чтобы ей самой не было так уж страшно и стыдно все это делать.

Стыдно?

Глядя в глаза своей воспитанницы, Эллона почувствовала, что где-то там, в глубине ее собственной души, сейчас происходит нечто странное.

Во-первых, ей, почему-то, захотелось исполнить просьбу Лизы. Причем, максимально точно, в жесткой и эффектной форме. Точно так, как она себе уже представила.

Во-вторых, Эллона теперь точно знала, что получит от этого жестокого действа какое-то необъяснимое удовольствие - почти что насладится особой властью над этим доверчивым ребенком, тем, что будет до слез и криков хлестать эту бедную девочку, так доверчиво обратившуюся к ней за суровым наказанием.

И в-третьих, она очень четко ощутила - где-то там, внутри себя - что это удовольствие относится к разряду запретных, даже недопустимых. И это чувство власти над девочкой, наслаждение ее покорностью и готовностью терпеть страдания от руки своей воспитательницы...

Да-да, ведь все это будет освящено благой целью. Воспитанием приютской девчонки, чувствующей ее, Эллоны, условное нравственное превосходство. Желающей пройти ту самую жесткую школу, что прошла сама миссис Мэйбл. Ведь розги будут применены ею не просто так, для причинения боли одной отважной девочке, но как некий, чуть ли не сакральный, символ власти Воспитателя, наставляющего и исправляющего. Лиза уверена, что боль будет ей полезна. Она очень хочет получить наказание и прощение за свои провинности...

И все же...

Господи, ну кого же она Эллона Мэйбл, хочет обмануть? Эту девочку? Да не надо ее обманывать. Она будет счастлива этому особому, лично от нее, наказанию, которое, похоже, кажется ей приобщением к неким прежним старинным обычаям и обрядам. Ей хочется этой особой ритуальной боли, как символа очищения. Ей, глупышке, кажется, будто эта самая боль будет причинена ей почти что... красиво...

Но уж кого-кого, а себя-то всей этой «красивостью» и «ритуальностью» не обмануть! И она, Эллона Мэйбл, медик, врач анестезиолог, сделает все это «ритуальное» и «эффектное» вовсе не для нее, а для самой себя. Просто, чтобы усладить это гнусное нечто. Ту часть ее Души, которая всего несколько часов тому назад - там, в холле! - требовала исхлестать этого отважного ребенка только что принесенными прутьями. И ведь Лиза бы тогда… совершенно покорно стерпела бы даже такое насилие!

Вот только… как она, Эллона Мэйбл, смогла бы, после такой жестокости, смотреть в глаза этой восторженной девочке? Той, что сейчас считает ее, свою Старшую, образцом Справедливости?

Все-таки, есть в этом нечто постыдное. И вовсе не для девочки, которая будет счастлива, отдаться этой странной власти своей Старшей. Именно для нее, для миссис Эллоны Мэйбл, в этом раскладе, есть некий… нравственный огрех, искажение, ошибка… Все это постыдно – и даже на грани бесчестия! - именно для нее самой.

Просто потому, что она, Старшая, в ответе за все и вся. За судьбу этой девочки, что так странно возникла, «нарисовалась» в ее жизни. И за то, чтобы все, что она делает, свершилось именно во благо этой самой девочки Лизы, а вовсе не для тайного удовольствия ее Старшей, миссис Эллоны Мэйбл. А ее, Эллоны, собственные желания глубоко вторичны, или даже находятся в гораздо большем отдалении от явной необходимости для этого ребенка, для правильности того, что следует сделать.

- Я принимаю твое признание, - произнесла Старшая, после неловкого молчания - после небольшой паузы-размышления о том, что, почти что с неизбежностью, будет дальше. – И я склонна трактовать его как обстоятельство, смягчающее твою вину.

- Спасибо! – кажется, ее воспитанница была теперь искренне благодарна ей. И девочка тут же улыбнулась ей, как-то грустно и понимающе. – Но, Элли, по меркам твоего детства я заслужила розги. Ведь тебя бы твои родители за что-то подобное непременно бы наказали?

- Да, наказали бы, - ответила Эллона. – Но стоит ли нам с тобою делать то же самое? Зачем?

- Я хотела, чтобы ты воспитывала меня так же, как воспитывали тебя, - Лиза не постеснялась в очередной раз повторить уже высказанное. И Эллона, тоже в очередной раз, с пониманием кивнула головою.

- Это довольно строго! – она все еще как-бы пыталась отговорить эту отважную девочку от почти уже принятого ею решения. – Почему ты хочешь, чтобы все было именно так?

- Так тебе привычно и понятно, - просто и почти логично заметила Лиза. – И ты справишься со мною… наверное…

Она недоговорила, но Эллона все сразу поняла и опять подняла и приняла в объятия эту девочку. Лиза прижалась к ней и снова замолчала, ни говоря ни слова и не отпуская свою старшую. Впрочем, примерно через минуту, Эллона коротко поцеловав ее в ушко – при этом Лиза смущенно ойкнула! – отстранила от себя свою воспитанницу, чтобы подытожить этот разговор.

- Я накажу тебя, - сказала она. – Но я все-таки оставлю за собою право быть к тебе чуточку помягче. Ты ведь не обидишься?

- Нет, не обижусь! – улыбнулась Лиза. – Я тебе верю!

Она, подчиняясь аккуратным, но весьма настойчивым действиям своей Старшей, улеглась обратно в постель. Миссис Эллона Мэйбл поправила на ней одеяло, потом улыбнулась ей, и девочка смущенно отвела свой взгляд.

- Я знаю… что за ложь в детстве тебе доставались розги, - сказала Лиза, - и если я солгу тебе...

Она смущенно покраснела и недоговорила.

- Ты из-за этого решила, что тебя следует наказывать именно так строго? – уточнила Эллона.

- Не только, - кажется, эта девочка и впрямь серьезна. – Просто я знаю, что ты вправе это делать.

- Хорошо, - сказала Элли, - я согласна. Мы сделаем все в точности так, как ты сказала. Но вот насчет всего остального…

Она многозначительно покачала головою и, сделав секундную паузу, продолжила:
- Пожалуйста, Лиза, доверься мне. Раз уж ты настаиваешь на строгости, - это слово миссис Эллона Мэйбл выделила явным своим неудовольствием, - позволь уж мне, взрослой, решать, где проходит грань этой самой строгости.

- Хорошо, Элли! – улыбнулась ее воспитанница. - Я тебе полностью доверяю!

- Спасибо, моя дорогая! – вполне искренне отозвалась Эллона. И сразу же добавила, несколько неожиданно:
- Кстати, Лиза, ты ведь мне кое-что обещала.

- Ты про… - девочка смутилась.

Естественно, она все поняла. Сразу же и совершенно точно.

- Да-да! – Эллона Мэйбл была настойчива. – Ты все правильно поняла. Ты обещала попросить прощения у Него. Пожалуйста, сделай это!

- Хорошо, я попробую, - Лиза явно была не в восторге от необходимости реализовать эту идею. Но обещание, данное своей Старшей, ее ко многому обязывало. И к этому в частности.

Девочка вздохнула и, сложив руки, как будто для молитвы – даром, что полусидела в своей постели, опершись спиной на подушку! – начала импровизировать.

- Господи! – произнесла она чуть ироничным тоном голоса своего. – Я признаю, что была неправа. Я… Что-то не так?

Этот вопрос девочка адресовала Старшей, которая и лицом своим, и жестами только что выразила явное неодобрение. Ну, по поводу столь неуважительного обращения к Высшей Силе.

- Совсем не так! – Эллона, несомненно, огорчилась этой ее эскападой. Она отрицательно покачала головой, недвусмысленно обозначив собственное неудовольствие тем, что сейчас увидела и услышала.

- Прости! – ее воспитанница, кажется, и сама была не в восторге от того, что только что сделала. – Я просто не знаю, как правильно обратиться к Нему.

Лиза, как могла, обозначила это слово уважительной интонацией.

- Ты говоришь по-латыни, - добавила она. - Ну, когда ты молишься, - уточнила девочка. – А я могу что-то такое высказать только на простом английском языке.

- Не ерничай, Лиза! – Эллона Мэйбл высказала это очень мягким тоном, вовсе не ругая и не осуждая ее за явную дерзость. – Дело ведь вовсе не в латыни! Ты просто хочешь сделать так, чтобы я от тебя отстала и больше уже не сердилась. Но ведь я и не сержусь на тебя! Я просто хочу, чтобы ты искренне попросила прощения. Да-да, просто вот так вот, искренне и честно! От всего сердца, своими словами, как получится!

- Но ты же знаешь… - девочка, не договорив, снова тяжело вздохнула.

- Лиза, я все понимаю, - сказала ее Старшая, а после… изящным движением соскользнула с края ее постели, куда присела незадолго до этого, и опустилась на колени прямо возле изголовья постели своей воспитанницы.

Лиза чуть было не выскочила из-под одеяла – ну, чтобы просто поднять ее из этого положения! Однако миссис Эллона Мэйбл одним четким мимическим жестом – отрицательным движением головы! – пресекла все эти условные оправдательные поползновения со стороны своей воспитанницы. Напротив, это она молча заставила Лизу подвинуться-наклониться вперед, поправила за ней подушку и сразу же уложила девочку в постель как положено. В смысле, в положение «лежа». Потом она снова прикрыла ее одеялом, натянув его своей воспитаннице – почти, что по самые плечи.

- Элли, прости меня…

Лиза высвободила свои руки и потянулась, чтобы обнять свою Старшую. Эллона не стала противиться этому ее движению навстречу. Она даже ответила на эту ее ласку, но потом все же заставила свою воспитанницу разжать пальцы, а после этого обозначила свое отношение к ней, коротко поцеловав ее руки – каждую отдельным поцелуем.

Лиза смутилась от такого знака внимания, но все поняла. Она молча кивнула, легла на постель снова и постаралась расслабиться. Эллона еще раз погладила-поправила на ней одеяло и улыбнулась.

- Я не сержусь, Лиза! – сказала она. – Я понимаю, что убедить тебя в том, что Господь вовсе не такой мерзавец, как это тебе внушили там, в приюте, за столь короткое время - всего-то за один день нашего с тобою честного общения по душам! - у меня вряд ли получится. Увы, я не всесильна. И даже не питаю иллюзий насчет моих способностей убеждать кого-нибудь – особенно тебя! Сейчас я просто прошу тебя… Попроси у Него прощения. Не пытайся сочинить какую-то новую эффектную молитву. Не в молитве дело, не в тонкостях словесных формулировок твоих прошений.

- А в чем? – Лиза расстроилась. - Ну, не могу я у него просить прощения! Ведь я…

Девочка уже чуть не плакала.

- Ты просто не хочешь Ему поверить, - тихим голосом отозвалась на эту фразу ее Старшая. И сразу же добавила кое-что значимое:
- И ты боишься… все время боишься, а вдруг Он не захочет тебя простить…

- Он… злой и жестокий, - отозвалась Лиза. Впрочем, на этот раз сие высказывание она произнесла не столь агрессивным тоном, как прежде.

- А вот я верю Ему! – улыбнулась Эллона Мэйбл. – Скажи мне, Лиза, разве я плохая? Злая и жестокая?

- Это ты… - Лиза снова вздохнула и отвела свой взгляд куда-то в сторону.

- Он выше меня, - Эллона улыбнулась ей еще раз. – И Он лучше меня! Поверь!

- Я верю тебе! – Лиза особо выделила это самое местоимение. Ну, просто упорствуя в своем мнении.

- Тогда поверь мне еще и в этом! – Эллона нагнулась и снова поцеловала руку своей воспитанницы, окончательно ее смутив. Потом выпрямилась и закончила свою мысль:
- Пожалуйста, попроси у Него прощения! Ради меня!

- Хорошо, - Лиза уже была согласна. Хотя, вряд ли изменила свое мнение. – Ты… послушаешь? Ну, как я это сделаю?

Ей захотелось как бы «отчитаться» перед своей Старшей. Дескать, «Вот, посмотри, твоя просьба исполнена! Все в порядке. В смысле, я старалась. А получилось… Ну уж как получилось! Вот!»

Но ее визави отрицательно покачала головою. И даже погрозила девочке пальцем.

- Нет-нет, Лиза! – сказала она, снова многозначительно улыбаясь своей воспитаннице. – Я хочу, чтобы ты говорила с Ним сама! Это твой личный разговор! И ты должна его начать сама. Наедине и без шуток!

- Хорошо, - Лиза снова вздохнула. – Я попробую…

- Обещаешь? – кажется, ее Старшая была искренне рада именно такой реакции девочки. Естественной и… неоднозначной.

- Обещаю, - ответила Лиза.

- Тогда спокойной ночи! – Эллона поцеловала свою воспитанницу в щечку и снова поправила на ней одеяло. – Все, отдыхай! Я тоже уже ложусь… там, у себя, наверху!

- Спокойной ночи, Элли! – Лиза улыбнулась ей.

Миссис Мэйбл, махнув рукой, вышла, не забыв щелкнуть выключателем на стене и погасить свет в ее комнате. Девочка осталась в темноте и одна… Вернее, наедине со своей проблемой морального свойства.

Конечно же, поутру она могла бы и соврать. Сказать, что помолилась и извинилась. Что никакого внятного и понятного ответа на ее обращение не последовало, а значит, по умолчанию, все нормально. И все обошлось безо всяких штрафов и прочих наказаний Свыше.

Никто ведь не проверит. Ну, чтобы так… объективно.

Но ведь… Элли, чувствительная ко всякой и всяческой фальши, наверняка заподозрит неладное. Лиза вряд ли сумеет теперь солгать ей без видимых последствий – ну, как тогда, про «амнезию». Обязательно смутится, покраснеет, потупит очи долу… А ее воспитательница…

Нет, она ее не накажет за эту самую ложь. За отказ общаться с Богом, столь любезным ее сердцу, она ее, Лизу, не ударит, да и ругать тоже ни в коем случае не станет. Вот только выражение лица ее будет…

Огорченное… Обиженное…

От которого стыдно… Стыдно до невозможности, до слез, до рева…

Стыднее, чем если бы миссис Эллона Мэйбл ее, Лизу, на самом бы деле отхлестала ремнем… или даже выстегала бы прутом - подобным тем, что висят в «воспитательном уголке» своеобразными образцами.

Девочка и впрямь, едва не разревелась, представив себе, как ее Старшая будет огорчена очередным враньем своей воспитанницы. И ведь даже если она, Лиза, сама попросит высечь ее, наглую лгунью, за столь пакостное поведение, миссис Мэйбл не согласится ее наказать. И она продолжит эти свои моральные увещевания снова и снова. До тех самых пор, пока точно не будет уверена в том, что все-таки добилась своего! Похоже, для нее это дело принципа!

- Господи, и что же мне теперь делать? – пробормотала она.

Произнеся это, девочка сразу же замолчала, осеклась, сообразив, что именно она сейчас сказала. А после усмехнулась, коротко и зло. Как же все-таки может прозвучать-отозваться, казалось бы, обычная и всем привычная фигура речи! В ее особой ситуации.

Несколько минут подряд Лиза ворочалась с боку на бок, то пытаясь договориться с Ее Величеством Совестью - про себя и серьезно! – то пытаясь отогнать ее от себя куда подальше.

Ничего не получалось. В итоге, Лиза, разнервничавшись до состояния «сна ни в одном глазу», по-тихому выскользнула из своей спальни и посетила… э-э-э… пикантное заведение, тихонько, чтобы не побеспокоить свою Старшую, отворив соответствующую дверь под лестницей, ведущей наверх, на второй этаж. Потом она зашла на кухню и выпила полстакана воды. Тихонько прошла по холлу обратно в свою комнату, обратив внимание на то, что свет в доме уже погашен, а из всех звуков слышен только шум сосен на ветру – и даже этот сопроводительный аккомпанемент полуночи ощущается лишь фоном, подчеркивающим общую тишину.

Войдя к себе, Лиза притворила за собою дверь, потом бросилась в постель и снова прикрылась одеялом по самый подбородок. Нет, в доме сейчас было вовсе не холодно, и этот ее поход по темному дому в одной ночной рубашке из числа вещей своей Старшей – из серии «сильно на вырост»! – в общем-то, не заставил ее так уж мерзнуть. Сейчас она дрожала под одеялом вовсе не от холода. Нет, ее била странная дрожь нервного происхождения. Четко подтверждая тот неоспоримый факт, что беглая приютская девчонка, обретшая дом и покровительницу, сейчас отчаянно трусит.

И все-таки она решилась. Отчаянным усилием воли перестала, прекратила стучать-и-лязгать зубами, выбивая эту непроизвольную «дробь», определенно свидетельствующую о нервном напряжении. Перевернулась навзничь, прикрыла свои глаза и… наконец-то позволила себе обратиться к той самой темной пустоте, дальше которой ничего духовно-субъектного для нее сейчас не просматривалось.

- Господи! – сказала она, то ли про себя, то ли даже вслух. – Я не знаю Тебя. В смысле, я не знаю, кто Ты есть… и есть ли Ты где-то на самом деле.

Первая часть ее выступления вышла искренней, честной и даже эффектной. По-своему, конечно. Впрочем, никаких беспокоящих знаков в ответ не последовало, и тогда девочка приободрилась.

- Я никогда Тебя не видела, - продолжила Лиза свой молитвенно-извинительный спич. – И я не слышала Твоих слов. Уж извини, - добавила она.

Лиза снова помедлила, собралась с мыслями и перешла к главному и жесткому. В смысле к обличениям, каковые все еще не были высказаны ею полностью. Просто потому, что девочка пыталась себя сдерживать, уважая религиозные чувства своей воспитательницы. Однако теперь… Ей отчего-то захотелось выговориться. Пускай это будет даже такой «диалог с пустотой», темной и безмолвной, не удостаивающей ее никаким внятным ответом. Даже если она просто выскажет все то, что у нее наболело там, внутри… Это не будет для нее, для Лизы, вовсе бессмысленным, отнюдь нет! Просто, ей станет легче! Возможно…

- Я была в приюте, - сообщила Лиза. Потом смутилась, поправилась и продолжила:
- Ну… Ты в курсе… Если Ты есть, конечно же… Так вот, там Тебя прославляли… как существо, исполненное злобы и жестокости, по отношению к нам, людям. Говорили, что Ты желаешь убить всякого, кто Тебе не по нраву. Тех, кто для Тебя грешники… А грешники для Тебя все! Да и прочих… Ты тоже не жалуешь. Так мне сказали.

Лиза снова сделала паузу, а потом продолжила, все более распаляясь и смелея. А что? С нее хотели честности и откровенности, дескать, это главное условие истинного диалога с Богом? Так вот же вам, нате! Получайте!

- Я – грешница! – заявила Лиза, почти громким голосом, как будто бы она хотела надавить на незримого своего Собеседника эдаким акустическим способом. – И я Тебя возненавидела! Ты знаешь это, да! Если Ты есть… Да, Ты знаешь… Ты должен… Ты обязан знать, что я тогда говорила – там, в классе! Те слова, за которые меня стегали от твоего имени! Да, все это было сказано мною… от души! И, если бы Ты меня убил, прямо там… Ну, за те мои слова… Я приняла бы это как обычную Твою реакцию на человека. На обычного человека, из плоти и крови, слабого и… грешного!

Лиза перевела дух. Девочка даже оглянулась-прислушалась - не разбудила ли она, не побеспокоила ли свою Старшую излишне громким эмоциональным выступлением? Да еще и на столь щепетильную тему.

Нет, вроде бы все спокойно. И миссис Эллона Мэйбл вовсе не спешит к ней на выручку, в страхе от того, что ее воспитанница могла огрести проблем на Дороге Сна. Лиза сделала глубокий вдох, потом медленный, «длинный» выдох, успокоилась и продолжила.

- Да, я тоже человек! – заявила она. – Я… такая как есть, грешница, не стану спорить. И я Тебя реально ненавидела. Поэтому я убежала от тех… тварей, которые поклонялись Тебе! Да! Они для меня не люди! Ничтожества! Вот уж воистину, «рабыни божии»… Твои рабыни! Так они о себе говорят! И Ты с ними… ни разу не спорил! А значит… Они действовали от Твоего имени и в Твоих интересах! И стегали они меня… именно как Твои прислужницы!

Крайнюю фразу Лиза произнесла со слезами в голосе и тоже на повышенных тонах. И снова притихла, стыдясь столь явного выражения своих обид. Тех самых, которые пыталась изжить у нее миссис Эллона Мэйбл.

Кстати, о ней… О ее, Лизы, Старшей тоже следовало произнести несколько слов. Хотя бы для объяснения причин того, что девочка, так ненавидящая Надмирное Существо, все же вынуждена извиняться – пускай даже так, глупо, грубо и нелепо!

- Я… должна была погибнуть, - сказала девочка после очередной короткой паузы. И далее… слезы, которые были, так сказать, у нее «на подходе», несколько выступили, почти до состояния «немного кап-кап». – Замерзнуть там, на дороге. Просто потому, что никто не стал бы меня подбирать, чтобы подвезти… Просто некуда мне было ехать. Понимаешь? Некуда! Но меня спасла… Элли. Моя Элли! – зачем-то уточнила она. – И она говорит… Да, она считает, что это все подстроил Ты. Чтобы дать ей надежду и еще… чтобы спасти меня. Так сказать, «два дела в одном!»

Она усмехнулась со слезами на глазах. И заявила несколько неожиданное. То, что никак уж не вытекало из прежних ее бунтовщических речей. То, о чем попросила ее молодая женщина, принявшая на себя труды и хлопоты по ее, Лизы, воспитанию.

- Если она права… Если это все и вправду исполнил над нами именно Ты, то… Спасибо! Возможно, я была неправа. Прости меня... Если можешь.

Так сказала Лиза Лир, наказанная богохульница, беглянка, и… воровка – да-да, именно воровка, пускай и оправданная одной молодой женщиной, пострадавшей от ее деяний! Кстати, оправданная более чем условно…

Странно, но слез в ее глазах стало больше. То ли от того, что припомнила ту, кто ее спас, то ли… отпустило.

Лиза хлюпнула носом, пытаясь облегчить дыхание. Что-то у нее все-же получилось. И она продолжила снова. О ней же, об Эллоне Мэйбл.

- Ты знаешь… - сказала девочка, и ее голос звучал теперь куда как мягче, чем прежде! – Элли… она хорошая. Она самая хорошая из всех, кто был в моей жизни… ну, после Мамы… - добавила она сконфуженным голосом. – И она, в смысле, Элли, отчего-то любит Тебя. Как-то по-особому, изнутри своего сердца. Сегодня я это ощутила. И это было…

Лиза хотела сказать «Здорово!» - причем, произнести это слово она собиралась с особым выражением! И… не смогла. Она только «подумала» это самое слово, как бы «про себя», совершенно беззвучно – даже губы не шевельнулись! А высказать его не получилось вовсе.

Иногда слезы бывают очень некстати…

На этот раз, ей пришлось подняться с постели – ну, чтобы добраться до своего носового платка. Девочка высморкалась и снова легла – отложив сие тканое сопле-слезовытирательное средство на тумбочку. Вдруг… пригодится? В смысле, еще раз.

А после… Лиза продолжила этот свой странный разговор с темнотой. Девочка уже справилась со своими слезами и она уже почти не чувствовала позывов такого «внутренне-трогательного» рода. Тех, что способствую таким… эксцессам чувств.

- Я… никогда такого не чувствовала, - сказала она вслух, но очень тихо. – Но она… действительно Тебя любит. И она меня попросила, да… Сама бы я не стала, Ты знаешь! Элли хочет… очень хочет, чтобы я у Тебя попросила прощения! Я люблю ее. И я ей… верю. Ей, не Тебе… Ты уж извини! Ой… прости…

Девочка почувствовала, что говорит сейчас что-то не то. Она встряхнула головою и продолжила, компенсируя быстротой речи свою неуверенность в правильности произносимого.

- Блин, душа! Я даже не знаю, как тебе это все сказать… по-честному! – заявила она, чуть ли не обиженным тоном. Даром, что адресат ее обращения как бы и вовсе не реагировал на ее речи. В смысле не реагировал гневом и обидами на высказанное. В отличие от нее самой. – Короче, Элли считает, что Ты хороший! И я… должна с Тобою помириться. И попросить у Тебя прощения.

Девочка сделала еще одну короткую паузу. И завершила свое выступление подытоживающим рефреном. В смысле, повтором уже сказанного ею.

- Так вот, я прошу у Тебя прощения, - сказала она. – Я хочу, чтобы ты меня услышал. Иначе… зачем это все, ведь так?

Лиза вздохнула и снова повторила. В третий раз и снова очень быстро. Как будто боялась, что передумает. Что попросту испугается это повторить.

- Пожалуйста, если для тебя важна ее любовь… любовь моей Элли… Прости меня. Она этого хочет. Ради нее прости. Если можешь…

Лиза перевела дух. Вроде бы, просьба ее Старшей, миссис Эллоны Мэйбл была выполнена. Можно, как говорится, и расслабиться. И даже отсыпаться. Но странное ощущение какой-то незавершенности разговора ее на отпускала. Поэтому девочка прикрыла свои глаза и настроилась на эту самую темноту, живую и ждущую слов, открытую, так сказать, перед нею сугубо на прием.

Там по-прежнему было как-то… пусто. Но при этом, Лиза уже не колебалась – в части того, готовы ли ее выслушать и есть ли в том хоть какой-нибудь смысл. Она высказала все то, что в эти секунды пришло ей в голову. Но… безмолвно, про себя, так сказать, «изнутри».

«Если Ты обиделся на то, что я тогда сказала, то… Ты ведь помнишь о том, что меня отхлестали за мои… слова о Тебе? Так вот, я не знаю цену вопроса, сколько боли полагается за то, что я тогда сказала. Если Ты считаешь, что меня наказали недостаточно, прими в оплату своих обид ту самую боль, которую я получу завтра».

Высказав это, Лиза вздохнула и досказала остальное, пояснив свою мысль – все также молча, про себя, стесняясь произнести это вслух.

«Элли… она добрая, она не хотела… не хочет… Но я уговорила ее завтра наказать меня. Розгами, без жалости. За кражу. Это Твоя заповедь, «Не укради!», ведь так? Я нарушила ее и пожелала ответить за это деяние. Так будет правильно… наверное. Элли простила мне то, что я от нее убегала… Два раза! Простила мои дурные мысли о ней… Она добрая и щедрая, да… Но я попросила ее мне помочь… Вот так вот, болью… Она согласилась и завтра выдерет меня. Так что, если тебе показалось мало того, что мне выдали в приюте, если цена вопроса Твоего прощения выше - тогда прими эту боль. Я думаю, этого хватит, чтобы Ты счел себя отомщенным. Просто, если Ты меня простишь, Элли сразу же это почувствует, ну раз уж она любит Тебя. И ей будет приятно. Дай знак, что Ты меня простил. Или мне, или ей, не важно. Обозначь, что Ты простил меня. Пожалуйста».

Лиза сделала еще одну паузу, снова открыла глаза и огляделась вокруг. Ее глаза различали сквозь темноту комнаты рельеф окружающих предметов, чуть-чуть освещенных краешком Луны, светящим в окно. Но никаких знаков – ни звуков, ни бликов, ни теней! – она не заметила.

И тогда Лиза решила воззвать к Его Совести.

Забавно, вот никто и никогда не задумывался, есть ли у Бога Совесть? Вопрос такой… неудобный и даже в чем-то… еретический!

«Послушай, - сказала она, прикрыв глаза и снова всматриваясь в темную пустоту. – Пожалуйста, дай мне хоть какой-нибудь знак! Ну, что Тебе стоит, а? Если Ты можешь все… Ну сделай же для меня такую малость! Пожалуйста!»

Немного «помолчав», девочка продолжила увещевание своего упрямого Адресата-Собеседника, почти всерьез пытаясь Его взять «на слабО»!

«Ну, пожалуйста, дай мне знак, хотя бы маленький! – попросила она изнутри себя самым льстивым тоном. – А я попробую в Тебя поверить! Я постараюсь, правда-правда! Обещаю!»

Произнеся всю эту восхитительно наглую тираду в адрес Божества, Лиза широко раскрыла свои глаза и замерла, напряженно вслушиваясь.

Ждать пришлось недолго, наверное, даже меньше, чем полминуты. Где-то издалека, со стороны шоссе, донесся протяжный гудок большегрузного трейлера-автопоезда. И Лизе даже показалось, будто бы в окне чуть-чуть промелькнул-показался отдаленный отблеск его фар.

- Спасибо! – сказала она вслух. А потом с чистой совестью повернулась на бочок и уснула.

10.

Сон Лизы о Море и Спасении

Море и ветер…

Странно-ласковый ветер налетает с моря, донося эту неописуемую смесь легкой прохлады и свежести. Кажется, даже капельки брызг от волн, разбивающихся о каменный берег, тоже долетают до ее лица.

Лиза повернулась и некоторое время наблюдала за тем, как набегают на берег барашки волн. Вода прокатывается вглубь, закрывая-заполняя собою темно-серую, почти что черную гальку. А потом отступает, даже не откатываясь назад, просто исчезая в мокрых камнях, просачиваясь между ними.

Кажется, это зрелище она видела впервые в жизни. Когда Мама была жива, они несколько раз переезжали из города в город. Сент-Луис, Чикаго, Миннеаполис… Но моря - в смысле, настоящего моря! - Лиза не видела ни разу. Правда, один раз мама возила девочку во Флориду. Но там все было совсем и вовсе по-другому. Как говорится, лето-море-солнце-пляж. В смысле, песчаные отмели, переполненные голыми людьми, в стиле много-мяса-пригорело, бросающихся бегом то в воду, а то совсем обратно. Разнообразнейшая атрибутика в стиле «водного спорта для абы кого». В смысле катания на водных лыжах, гонки на многоместных надувных лодках… и тому подобных предметах для плавания в сравнительно безопасных водах. А еще надувные «горки», выдающиеся в море, с трамплином, на котором подскакивает и неизбежно падает в воду тот самый персонаж, который рискнет по ним съехать с высоты трехэтажного дома.

Наверное, это было весело… для кого-то. Но Лизе все это «столпотворение на солнцепеке» отчего-то совсем не понравилось. Правда, она старалась всячески улыбаться Маме, дескать, все хорошо, здорово и замечательно! И Мама-Энн ей даже как бы верила. Однако обе они с явным облегчением вздохнули, когда распланированный недельный отпуск наконец-то подошел к концу. Просто обе они устали от этих однообразных и утомительных толпарей-филистеров, празднующих праздно… и однообразно.

Здесь все было совсем иначе. Никаких пляжников - ни голых, ни полуголых, ни даже одетых. Хотя бы потому, что не было никакого пляжа. И никаких признаков жилья – во всяком случае, поблизости.

В общем, чувствовалось, что в этом самом месте не было ни одной живой души - из числа людей, разумеется! – на мили вокруг. Никого, кроме самой Лизы.

А было… море.

Настоящее море.

То, которое она, Лиза, видела в своих мечтах.

Когда-то, особенно после того самого неудачного вояжа в Майами – тогда ей было всего семь лет, но обиду от «ненатуральности» моря, она тогда накрепко запомнила! – Лиза действительно хотела оказаться на подобном морском берегу и… одна. Да-да! Так, чтобы только она одна и… Море!

И вот, наконец-то, сбылось-свершилось! Упустит ли она свой шанс?

Лиза подошла к кромке прибоя – той, которую четко обозначила темная мокрая галька, дальше которой волны не прокатывались. Девочка присела на корточки, вытянула руку в сторону набегавшей волны и подождала, когда прибой лизнет ее белым пенным барашком, как игривый щенок языком. Потом еще… и еще раз. Вода показалась ей почти что теплой. Да и ветер был почти что ласковый, а вовсе не студеный норд-ост.

Девочка счастливо рассмеялась. Наконец-то сбываются ее мечты!

Лиза отошла на пару шагов назад и оглянулась-осмотрелась кругом. Позади нее был пологий песчаный спуск между двумя нагромождениями серых скал – скорее даже просто больших камней, размером в человеческий рост. Эти камни явно оторвались и упали от настоящих скал, испещренных трещинами горных выходов, которые громоздились гораздо выше и поодаль. Стена – не стена, а так, каменная гряда, а посередине которой спуск – поначалу крутой-крутой, однако, чем ниже, тем более пологий, вверху, скорее, каменистый, а в самом низу песчаный.

«Как будто церемониальная дорога!» - пронеслось в голове у девочки. Впрочем, прикинув крутизну склона в самом начале этого высотного феерического спуска, она усмехнулась. Пожалуй, для торжественного выхода к морю какого-нибудь султана, фараона, императора или даже простого короля этот маршрут никак не подходил. Ибо навернется с косогора тот самый монарх, который рискнет здесь спускаться для уединенного купания в этом месте.

Между прочим, к вопросу о купании.

Лиза усмехнулась и снова огляделась по сторонам.

Ни-ко-го!

Похоже, это странное уединенное место самой судьбой предназначено… ну, или приспособлено природой именно для ее, Лизы, встречи с Морем.

Настоящей встречи. Один на один, в точности так, как она, Лиза о том когда-то мечтала.

Решено! Лиза отступила еще немного назад от кромки воды, отодвинулась в сторону. Дальше нашла удобный камень - белый и плоский – и уселась на нем, чтобы разуться. Ну, хотя бы для начала.

Как странно! На ногах у нее в этот раз какие-то странные сандалии в римском стиле – в смысле, похожие на то, что носили, если верить картинкам из учебника истории, римские легионеры. Впрочем… ее пальцы совершенно спокойно выполнили работу по расстегиванию пряжек на ремешках как будто нечто совершенно привычное – а ведь сама Лиза как-то не припомнит, чтобы ей доводилось носить подобную обувь хоть когда-нибудь!

Между прочим, эти сандалии смотрелись на ее ногах просто замечательно! Лиза даже усмехнулась. Да, Элли припасла ей классную обновку!

Элли?

Девочка на секунду задумалась. Это имя, которое всплыло у нее в мыслях-воспоминаниях, отчего-то показалось ей очень знакомым. Что-то светлое и очень-очень близкое для нее…

Вспомнила! Элли, наверное, ее мама?

Нет. Маму звали иначе. И ее, Лизы, Мама-Энн уже умерла…

Тогда кто же она ей, эта самая Элли? Сестра? Подруга?

Сейчас Лиза затруднилась с ответом. Она точно помнила, что эта женщина связана с нею чем-то важным. Что Элли обещала всегда быть с нею рядом. И если ее сейчас здесь нет…

Значит, она куда-то отлучилась… ненадолго. И скоро вернется!

И сразу же вопрос. Разрешит ли она купаться в незнакомом месте?

И логичный на него ответ. Разумеется, нет!

А ведь ей, Лизе, так хочется… окунуться!

Одной. Именно здесь и сейчас. Пока никто не видит. Даже… Элли!

Да, один-на-один с Морем.

Лиза оглянулась, еще раз и снова – как-то даже воровато! Нет, ее Старшей на горизонте пока не видать…

Ха! Наконец-то она точно обозначила одним словом, кем именно является для нее Элли!

Очень хорошо! Однако, имеет смысл воспользоваться тем, что эта самая Старшая в отлучке и сделать то, о чем она, Лиза, давно мечтала!

Да, запретить ей такое деяние здесь и сейчас некому, а значит…

Можно-можно-можно!!!

Да-да, и по-быстрому, пока Старшая не видит!

Пальцы сами нащупали пуговки спереди на платье – на ней короткий сарафан, длиной до колена, из мягкой хлопчатой ткани, там, от ворота вниз, их, пуговиц, как раз пять штук! – и потом, заведя руки накрест за голову через плечи, сняла-стащила сие одеяние, сбросив его с себя, вывернутым почти наизнанку. Впрочем, тут же привела его в порядок – в смысле, вывернула обратно и разложила на камне.

Странно… Этот сарафан… совершенно непривычного покроя. Кажется, такой стиль называется «сафари». И цвет одежды… как у пыли тропических пустынь – такой светлой и… липнущей ко всему.

Да уж… Платье цвета «хаки» и солдатские сандалии… Кажется, они называются калиги. Все, в общем-то, просто и удобно, вот только… Прежде такой одежды Лиза, вроде бы, никогда не носила!

Интересно, интересно… Элли явно позаботилась насчет общего стиля и удобства одежды своей девочки. Вот только зачем она выбрала для нее именно такой… «милитаризированный» стиль?

Хотя, с учетом того, что у ее Старшей за плечами несколько лет военной службы…

Ха! Вот еще одна подробность биографии! Правда не самой Лизы, а той женщины, которая сейчас ее воспитывает. Она это вспомнила!

Кстати, вот что странно… Что это такое случилось у Лизы с ее, Лизы, памятью? Точно, какая-то странная амнезия. И вовсе не та, про которую она солгала своей Старшей, а самая что ни на есть реальная!

И что самое забавное, это самое «невспоминание», саму девочку ничуть сейчас не беспокоит! Куда более важно для нее то, что ей сегодня, сейчас необходимо успеть… Да, успеть как следует выкупаться до возвращения Элли, вернее, миссис Эллоны Мэйбл!

Лиза оглядела себя. Сейчас на ней из всей ее одежды остались лишь одни трикотажные трусики и майка на бретельках, под которой чуточку обозначилась подростковая грудь… Вернее, нечто весьма условно на нее похожее. Соответственно, Элли, наверняка, считает, что бюстгальтер девочке носить пока что рановато. Просто потому, что в двенадцать лет, в этом смысле, все только начинается!

Кстати, ее, Лизы, белье, выглядит весьма оригинально, даже стильно – не белое, а такого… телесного цвета. Однако, оно вовсе даже не купальное! Так что…

Да, имеет смысл поплавать голышом!

Лиза, рассмеялась и, встав с камня, на котором восседала, ступив ногами на гальку, стянула с себя оставшуюся одежду. А потом…

Нет, не побежала навстречу белым грядам барашков-волн. Аккуратно, не торопясь, пошла вперед по крупной гальке, стараясь не оступиться. Идти было очень неудобно, и она поначалу пожалела о том, что сняла свои сандалии – те самые, «римские-солдатские». Впрочем, возвращаться за обувью она, естественно, не стала. Лиза упрямо двинулась вперед, к тому самому месту, где темным была обозначена линия прибоя. Потом шагнула в воду, поморщилась – под пяткой оказалась островатая грань крупного камня – однако, продолжила шагать… Аккуратно ступая, вброд, не поднимая ног высоко, все вперед и вперед…

Правой…

Левой…

Еще…

Еще…

Вот уже вода доходит ей до щиколоток… Теперь и до колена. А дальше…

Левая нога Лизы нащупала пустоту. Вернее, провалилась туда, прямо в нее.

Нет, девочка не упала, просто вся оказалась в воде, по самую макушку!

Однако, это ее не смутило и даже не слишком-то напугало. Недаром когда-то в детском бассейне она получила весьма престижный для ее возраста то ли титул, то ли звание «бронзовой рыбки»! До «серебряной» или «золотой» ей всегда не хватало пресловутой «техники». Всегда чуть-чуть, самую малость.

Однако держалась на воде Лиза лучше всех, с этим никто и никогда не спорил!

Вот и теперь, оказавшись погруженной в морскую стихию, девочка отнюдь не сплоховала, нет! Юная купальщица быстро освоилась в воде и огляделась вокруг. На берегу по-прежнему не было никого, а значит… Плавай сколько хочешь! Красота!

Море в этот раз и вправду совсем другое. Вода… в меру прохладная, однако не холодная, нет! Именно в такой воде приятно вот так вот… плыть, плыть и плыть, все дальше и дальше от берега. Туда, где Море. Большое. Настоящее. То, о котором ты всегда мечтала.

Плыла она долго, пока не устала. Тогда Лиза постаралась вытянуть-расслабить тело и лечь на спину, чтобы отдохнуть. Первое у нее получилось. А вот со вторым возникли проблемы…

Трудно сказать, что же это было. Внезапный приступ паники, острый укол жутковатого коктейля, состоящего из страха и противной слабости, в пропорции примерно пятьдесят на пятьдесят. А может быть, это была просто странная нервная реакция организма на воду, которая здесь, поодаль от берега, оказалась прохладнее – причем, гораздо холоднее, чем в Майами или же в детском бассейне. Просто, чем больше она пыталась расслабиться, тем меньше она ощущала свои же собственные мышцы как нечто значимое для противостояния водной стихии. Это была… даже не усталость. Девочка просто оказалась почти что скованной каким-то нервным спазмом. В том смысле, что нервы в ее теле отчего-то вовсе не желали передавать мышцам необходимые сигналы. Или же, возможно, сами мышцы почему-то категорически отказывались подчиняться вышеуказанным сигналам. И Лиза позволила себе совершить нечто естественное и глупое, из того, что возможно было сделать в ее положении. Лиза просто запаниковала. Попыталась развернуться и… начала судорожно барахтаться, имитируя подобие плавательных движений – такими… короткими рывками конечностей. Так она пыталась продвинуться в направлении берега. Бесполезно. Вернее, почти бесполезно. Она почти не двигалась и кромка прибоя, от которой она начала сегодняшние свои «водные процедуры», теперь казалась ей бесконечно далекой. И силы, вроде как, были почти что на исходе. И тогда…

Лиза показала свой отчаянный характер. Бросилась вперед, как на штурм, «через не могу». И сразу же… О, чудо! Ей почти удалось восстановить контроль над руками! Теперь она делала ими резкие и сильные гребки. Вот только ноги… Левую ногу внезапно свело до эдакой корявой неподвижности в толще воды. Как будто именно в нее сейчас перешел весь этот приступ нервного бессилия – тот, который «вырубил» ее несколько секунд тому назад. При этом, правую ногу тоже прихватило – но ею как раз удавалось совершать какие-то странные судорожные, почти символические движения. Однако, такое неадекватное движение в воде скорее мешало, разворачивая девочку в сторону от берега, заставляя плыть по странной траектории, весьма далекой от оптимальной.

А потом левую ногу пронзила мучительная боль. Как будто что-то острое изнутри разрывало мышцы и связки. Лиза взвыла и тут же захлебнулась соленой водой, которая на этот раз показалась ей не просто холодной, но ощутимо опасной «на ощущения всем телом». Скорее даже, смертельно опасной…

Девочка судорожным движением попыталась одновременно и рвануться вперед, и вытянуть шею, чтобы выставить голову над водой. Это ей удалось, но ее сразу же обратным движением неумолимо потянуло лицом вниз и прямо, едва-едва успела захлопнуть рот, чтобы не наглотаться соленой воды еще один раз!

И все-таки, она не сдавалась! Превозмогая боль, на одних только руках девочка пыталась выплыть… В смысле, просто добраться до мелководья – туда, где можно будет встать на ноги, отдышаться и в общем-целом привести себя в порядок.

Вынырнув из очередной волны, Лиза попыталась визуально оценить дистанцию до своей цели. Нет, до берега было еще далеко. Слишком далеко. То ли пятьдесят… А то ли все семьдесят ярдов. В общем-то, немного, сущие пустяки для «бронзовой рыбки»! Но, увы, кажется не в этот раз…

Впрочем… что-то изменилось, как минимум визуально. Лиза заметила, что там, на самом верху каменисто-песчаного спуска, на фоне синего неба, появилась чья-то фигура. Этот некто явно заметил судорожно барахтающуюся девочку и уже начал спускаться вниз.

Значит… Ее, Лизу, еще могут спасти!

Боль, которая сводила ей ноги, делая невозможным, недопустимым их движение на сгибание-разгибание-взмах там, в воде… Кажется, она утихла. Возможно, все это действительно, было нечто такое, неопределенно-нервное. Странного непредсказуемого рода – то, что может нахлынуть совершенно неожиданно, как говорится, на ровном месте… И также может внезапно растаять, исчезнуть без следа, стоит только появиться хоть чему-то обнадеживающему там, на горизонте событий или же где-то еще на не слишком-то внятной, но зато вполне себе ощутимой границе, отделяющей знаемое, известное и привычное от ожидаемого и неведомого!

Вот только сил, достаточных для того, чтобы добраться до этого самого… призрака надежды на спасение, кажется, уже не осталось вовсе. Их съели та самая боль и паника, через которую она прошла в предыдущие минуты отчаяния.

Нахлынула слабость. Ватными руками, которые все слабее реагировали на ее желание двигаться вперед, девочка пыталась грести к избранной ею цели. Вернее, в направлении той самой фигуры, которая, кажется, была уже на самой середине спуска и уже почти готова была устремиться по нижней его части, пологой и песчаной, к самой воде!

Нет… Он, конечно же, не успеет, но все же…

Лиза потянулась к этому самому незнакомцу-на-склоне, единственной своей надежде на спасение и крикнула ему: «Помоги!!!» То ли вслух, то ли просто изнутри самоё себя. Так, будто бы действительно, в его власти было помочь ей преодолеть те самые десятки ярдов водного морского пространства, которые отделяли ее от берега. Как будто бы он был… всесилен…

Нет… Все это уже бесполезно…

Руки… они просто перестали ее слушаться. Вот уже и голову над поверхностью не удержать.

Но ведь есть еще… Последний шанс!

Вдохнуть воздуха… побольше, там, оказавшись на стыке между двумя волнами. И замереть эдаким… «поплавком». В надежде на то, что удастся продержаться еще немного!

Она попыталась. Судорожно вдохнула, накоротке, а потом…

Волна ударила ей в лицо. И сразу же… накрыла с головой, погрузила в воду. То ли воздуха для условного зависания на поверхности воды оказалось слишком мало, то ли действительно, пучина морская имеет свойство подчинять себе и заглатывать неосторожных пловцов…

Кажется, Лиза теперь погружалась в синюю толщу воды, медленно и бессильно. Туда, где нет даже отчаяния. Только холод и синева.

Ее качнуло и девочка последним осознанным движением вытянулась вверх – туда, где было светлее. Наверное, там находилось Небо – виднелось светлым, там, над или за поверхностью воды. То самое Небо, к которому ей, похоже, взывать уже не было никакого смысла.

«Прости…» - прошептала Лиза. То ли этому Небу, то ли Тому, кто на нем. То ли… своей Старшей. Той, которую она, увы, не дождалась и не послушалась.

Внезапно… Что-то толкнуло ее в бок!

Лиза от неожиданности выдохнула весь воздух – весь тот запас, что оставлся у нее в груди который она успела втянуть в себя прямо перед тем, как попыталась сыграть в «поплавок»! А дальше… Она отчаянно забила и руками, и ногами, в окружении воздушных пузырей, так сказать, собственного же производства! И задела пальцами нечто… гладкое, упругое и плоское! Дальше она ухватилась за это самое «нечто» - уж как смогла! – и ее тут же сразу подхватило снизу, подставившись и толкнув в обратном направлении, что-то неизвестное, но весьма объемное – и столь же гладкое и упругое, как прежний объект ее агрессивного тактильного внимания!

Лиза отчетливо поняла-сообразила, что это, наверняка, какое-то морское существо, возможно опасное! Тюлень, морской котик или даже…

Акула?!

Нет! Конечно же, это оказалась вовсе не акула.

Дельфин. Просто дельфин.

И вот теперь, уцепившись за его верхний плавник, почти что восседая на нем верхом, девочка вынырнула-вылетела на поверхность воды, широко раскрыла глаза и сразу же отчаянно вдохнула морской воздух. Ах, как это было прекрасно!

А вот что же было дальше… Отчего-то она почти что не запомнила. Наверное, тот самый дельфин в несколько секунд домчал ее до берега, где уже теряющую сознание Лизу подхватили сильные мужские руки...