ClubPN

M/F


Тринадцать



Свет моей жизни



- Огонь моих чресел! - он тащит меня вдоль длинного коридора.

- Грех мой! - шаги, широкие его и торопливые, непоспевающие мои, гулко отдаются в пустоте.

- Душа моя! - жесткие пальцы сомкнуты на моем левом плече.

К вечеру следы вспухнут, нальются темными на контрасте с белоснежной майкой синяками, и я буду любоваться ими, будто ничего прекраснее не видела на свете.

Прекраснее только он сам - очень молодой, почти два метра роста, пшеничного цвета волосы, падающие на скулы, улыбка, от которой мои локти покрываются мурашками, и его имя - Кайден. Мне следует называть его по фамилии - мистер Лакомб. В классе я так и делаю.

Кайден распахивает дверь туалета так резко, что она с грохотом врезается в стену. Несколько остроугольных кусков штукатурки разбиваются о кафельный пол.

- Свет моей жизни!

Мне хочется указать на неверный порядок цитат, но я благоразумно молчу - его голос и так полон уничтожающего сарказма.

- Посмотрите на себя, Долли, - он ставит меня рядом с умывальником.

И я смотрю. В прямоугольном, забрызганном водой и мылом зеркале я чудо как хороша: голубые глаза густо подведены черным, рот блестящий, яркий, будто я только что ела малину, школьная рубашка растегнута на три пуговицы, ослабленный узел полосатого галстука висит где-то возле солнечного сплетения.

- Я предупреждал, что если вы еще раз явитесь в школу в подобном виде, я лично займусь вами?

Я киваю. Провести утро наедине с ним - ради такого я готова каждый день рисовать стрелки на веках и терпеть жирную, пахнущую воском помаду.

Он хмур, брови его сведены, а взгляд не обещает ничего хорошего.

- Пообещайте, что больше этого не повторится, - его интонации внезапно смягчаются, - Вы смоете макияж, приведете в порядок форму - где, кстати, ваша жилетка - и пойдете в класс.

Но мне не нужна ни его мягкость, ни шанс, который он так великодушно пытается мне дать. Я хочу, чтобы он сдержал свое слово. Хочу знать, что будет дальше, хочу, чтобы он стал ближе. Хочу знать, на что он способен, и, глядя ему прямо в глаза, говорю “нет”.

Мистер Лакомб смотрит на меня очень внимательно, и мне начинает казаться, что каждая из неозвученных мыслей написана у меня на лице.

- Вам не понравится, - он открывает кран с водой, пододвигает меня еще ближе, и через мгновение я чуть не захлебываюсь.

Одной рукой Кайден держит меня за шею, а второй возит по моему лицу. Его огромная мокрая ладонь делает круги от лба до подбородка и обратно, размазывая тени и тушь.

- Не надо! - я пытаюсь вырваться, но бесполезно, ледяная вода брызгает во все стороны.

- Бог мой, Долли, тебе всего тринадать, зачем ты творишь это с собой, - приговаривает Кайден, не замечая, что переходит на ты, - Кому и что ты хочешь доказать?

Но я все равно не могу ему ответить.

- Учеба! Учеба и поведение. И манеры. Вот, что должно тебя волновать, а не как понравиться мальчикам!

Его слова так нелепы, что я не могу удержаться от смеха, который он принимает за всхлип и резко останавливается.

Он смотрит на меня сверху вниз, его взгляд все еще суров, я же чувствую себя жалкой мокрой курицей, а не сногшибательной красоткой, как всего несколько минут назад.

Кайден оказался прав - мне не понравилось. Мне хочется заплакать - громко, в голос, чтобы он перестал сердиться и простил меня, но я не такая.

- Можно мне, пожалуйста, полотенце? - я очень стараюсь, чтобы мой голос звучал ровно и даже равнодушно.

- Конечно, Долли, - спохватывается мистер Лакомб, - Давай я помогу.

Он отрывает бумажное полотенце и очень осторожно, словно это не он минуту назад грубо умывал меня, промакивает лоб, щеки, стирает черные полосы под глазами и розовый перламутр с подбородка. Мне становится холодно, и я начинаю дрожать.

- Сейчас, сейчас. Сейчас приведем все в порядок, - Кайден приглаживает мои волосы и поправляет воротничок рубашки.

Его взгляд скользит ниже, где школьный галстук болтается, оборвавшейся петлей висельника. Тонкая белая ткань под ним промокла и облепила тело. На мне нет ни белья, ни обязательной майки, одежда больше ничего не скрывает. Я думаю, что это мой шанс - заставить его увидеть меня, посмотреть другими глазами, но заливаюсь краской - щеки, лоб, даже глаза - все горит от нестерпимого стыда.

- Господи Иисусе, - слышу я, - Боже ты мой…

Дважды упомянуть бога в суе слишком даже для учителя английской литературы. Я хочу поделиться с ним этими мыслями, но вижу, как он стаскивает с себя клубный вельветовый пиджак. Он заворачивает меня в него, укутывает, как в большой плед, полы свисают почты до колен, а от лацканов пахнет сигаретами.

- Посмотри на меня, - его голос больше не строг, но я слишком смущена, чтобы подчиниться.

- Долли?

Я сверлю взглядом черные лакированные туфли с тонким ремешком. Мне нечего ему сказать.

- Тебя нужно переодеть. Я принесу сухую одежду - в ящике с потерянными вещами наверняка что-нибудь найдется.

Он возвращается через несколько минут. В его руках чья-то мятая рубашка, наверняка грязная, но выбора у меня нет.

Кайден ждет меня за дверью. Я возвращаю пиджак.

- Иди в класс. Что у тебя сейчас?

- Математика.

- Скажи мисс Коул, что я тебя задержал.

- Да, мистер Лакомб.

- И Долли, - слышу я уже в спину, - Без наказания ты не останешься. Жду у себя, после уроков.

****

Широкие полоски папиросной бумаги, кисточка и клей в пластиковом блюдце. Стопка растрепанных книг в тонких обложках, которые мне нужно подклеить высится издевательским Эверестом. Такой же издевательской была ухмылка Кайдена, засадившего меня за эту работу.

- С воодушевлением, Долли, - сказал он, будто я собиралась играть фортепианную пьеску.

На большой перемене я уговорила Эми Гибсон сбегать домой и принести мне чистую рубашку. Волосы я расчесала и заплела в две простые косы. Верхняя пуговица жесткого воротника впивается мне в самое горло, но ради мистера Лакомба я могу и потерпеть.

Я вожу растрепанной кисточкой по размокшей бумаге и считаю до ста.

Сорок шесть. Сорок семь.

Он мог бы меня отшлепать. Просто перекинул бы через колено, задрал юбку и не останавливался, пока я не расплачусь. А потом продолжил.

Левая бровь Кайдена ползет вверх, он черкает своей зеленой ручкой в чьем-то сочинении,
и я чувствую знакомые мурашки на своих локтях.

Шестьдесят два. Шестьдесят три.

Или высечь. Указкой, например. Поставил бы возле доски стул, а я бы подняла юбку, перегнулась через спинку и возялась руками за сиденье. Его указка достаточно гибкая и тонкая, чтобы было больно. Две дюжины ударов, и деревянный стул завтра покажется особенно неудобным.

Восемьдесят семь. Восемьдесят восемь.

Кайден отрывается от чтения и гляжу прямо на меня.

Дяносто три. Девяносто четыре. Девяность пять. Девяносто шесть. Девяносто семь. Девяносто восемь. Девяносто девять.

Сто.

- Вы могли бы наказать меня по-нормальному! - мой голос звенит разочарованием, возмущением и слезами, - Или вам совсем все равно?!

- Мне не все равно. И уже очень давно.

Я закрываю рот и смотрю, как он встает. Сначала убирает со столешницы учебники, отодвигает стопки тетрадей, сгребает в одну беспорядочную кучу бумаги и засовывает их в ящик, пока на столе не остается ничего, кроме указки. Кайден движется очень медленно, как бывает во сне или это мне, кажется, что время совсем остановилось.

- Марш к моему столу! Быстро! - от резкого приказа я немею.

Мои шаги такие же медленные, как его полминуты назад.

- Уже очень давно я вижу, что вы изо всех сил пытаетесь вывести меня. И сегодня вам, наконец, удалось.

Мне не видно, что он делает за моей спиной и не могу разобрать звуков, кроме шуршания - так сильно стучит в груди сердце, подпрыгивая до горла.

- Хотите по-плохому? Будет по плохому. Встаньте ровно!

Стопка истрепанных книг в мягкой обложке шмякается на отполированную поверхность письменного стола. За ней летят блюдце с клеем и кисточка. Широкие полоски папиросной бумаги рассыпаются веером.

- С воодушевлением, Долли! Живо! Если, конечно, не хотите провести целую неделю за подклейкой старых брошюр.

Вторая стопка, в полметра высотой приземляется рядом с таким же оглушающим звуком, чтобы возвыситься надо мной издевательским Монбланом.