ClubPN

III место на Ежегодном Литературном Конкурсе ПиН-2006. Номинация "Гамбургский счет"

Шаманка


Деревенский иронический детектив



Предисловие.

Автор, волею, пославших его… (а кто собственно может послать автора? Нет, не так!)
Автор не несет никакой ответственности… (Несет, еще как несет, ответственность перед читателем, а то научит, понимаешь их чему-то нехорошему… Нет, не так!)
Автор предупреждает доходчивого читателя, что все персонажи им надуманы бессонными ночами, после больших пьянок и любое сходство с нынеживущими успешными гражданами должно отсутствовать. А если даже оно есть, то его все равно нет. Вот такая вот, блин, диалектика. Почти по Канту.
***

Введение.

На ружье и зверь бежит. (рус.посл.)
Чего мы боимся, то к нам ночью из шкафа, то и повылазит. (мысли автора)


Место действия: Чистилище.

- Нет, только не это! Не тронь капусту!- толстый ,стареющий ангел с облезлыми крыльями бежал за чертом с рожками и пытался схватить того за рукав. Рукавов у черта не было, поэтому ангелу никак не удавалось это сделать. – Погоди, он же ума лишится! А от этого ведь пострадает не только он сам! Ответственность кто будет нести? Кто, я спрашиваю?
Усталый черт обратил, наконец, на него свое внимание, повернулся на сто восемьдесят градусов и проорал:
- Надо было налог вовремя платить! Кто его просил вместо одной большой свечи за сто рублей, ставить две маленькие по три? Он думал никто не заметит? К тому же Сам приказал! Ты что поступишь супротив Всевышнего? Ты же ему вроде бы служишь? Или уже за капустку продался? – Черт нагло хихикнул.
- Попрошу вас…- Ангел сложил потрепанные, явно не первой свежести крылья (все забывал постирать) и приуныл. Оставался последний козырь:
- В Писании сказано, что «при искушении даст и облегчение…». Облегчение, где оно при твоем раскладе?
- А облегчение, это ты! Ишь в отпуск он захотел! Работай, давай!
Черт хлопнул в ладоши и испарился. Ангел вырвал перо, дунул на него и испарился тоже.

***

- Милиция! Милиция! – Орал фермер Кроликов в трубку.
- Сержант Афонькин у телефона. – Раздался знакомый, уставший голос.
- Очень хорошо, что я на тебя попал, выручай.
Обворовали, все вчистую похитили…
- Деньги, золото, брильянты, другие ценности?- монотонный голос Афонькина не давал Кроликову развернуться и поплакаться.
- Да какое золото? Капусту, капусту сперли!
- Значит вы, гражданин, всерьез думаете, что милиции делать больше нечего, как искать какой-то кочан капусты? – в голосе Афонькина пробивались злые нотки. – Шутить изволите?
- Да не шучу, не шучу я. И капусты пропал не кочан, а много. Вся! – Кроликов почти рыдал.
- Ладно. Адрес давай, капустовод! Ставлю тебя в очередь шестым. Как дойдет черед до тебя – приеду.
- А раньше никак нельзя? Может, договоримся?
- Раньше никак! Вас вон цельная деревня, а нас с мотоциклом двое всего. Жди! – И Афонькин повесил трубку.
Кроликова не удовлетворил ответ сержанта Афонькина. Он жаждал крови. И немедля.
Он схватил автомат «Калашников» (пользоваться им Кроликов не умел, а куплен он был только для большего понта) и кинулся в Правление.

***
- А-аа, сволочи, волки позорные, украли, обчистили, все что нажито… Весь урожай на корню…
Фермер Кроликов держа наперевес автомат влетел в Правление и потрясая им закричал: - Всех, вас постреляю, кто украл, гниды, кто?
Он подскочил к председателю и схватил того за грудки: - Знаю, ты сука спер, ты мне всегда завидовал…
Он вдруг осел на пол и подперев голову дулом автомата, зарыдал. К нему подлетела толстая бухгалтерша – Лариса Петровна. Цокая каблучками и шурша юбками, она навалилась на него, так, что ее мощная грудь оказалась около его носа. Кроликов отпрянул и зарыдал еще больше.
- Сеня, ты что? – В ужасе вскричала бухгалтерша и попыталась прижать его голову к своей груди.
- Уберите от меня эту ненормальную! – всхлипнул Кроликов.
- Лариса Петровна, ведите себя прилично. Отойдите от него. – Председатель зашелся в кашле. – Что случилось, господин Кроликов? Что у вас опять произошло? Врываетесь на закрытое заседание и позволяете себе невесть что.
- Так ограбили меня! Весь урожай капусты украли, все, что нажито…Кто за это ответит? Кто я вас спрашиваю?
- Успокойся! – Председатель прикрикнул на фермера, отчего то усиленно заморгал.
- А может это ты сам всю капустку то и схрумкал? Ты ж у нас Кроликов! А теперь тут тень на плетень наводишь, честных граждан обвиняешь. Лунатизмом не страдаешь, Сеня? – бригадир заржал.
- Да ты…да я…да я тебя в порошок…стиральный перетру…- У Кроликова упал калаш, а маленькие кулачки затряслись в бессильной ярости.
- Если вы думаете молодой человек, что мы брали вашу, извините, капусту, то мне кажется вы пришли не по адресу, здесь собрались члены правления – все уважаемые люди и я не понимаю…- Карл Моисеевич, приехавший из далекой Москвы спонсор возмущенно одел очки, отчего стал похож на Берию.
Председатель колхоза «Красные петушки» понял, что сейчас начнется ругань. Он снял со стены пыльный пожарный топор и постучал обухом по столу.
- Тише, товарищи! Это не вопрос месткома, этот вопрос я выношу на открытое собрание колхоза. Наталья Алексеевна, запишите его в повестку.
Наталья Алексеевна поправила очки и сбивающимся голосом спросила:
- Вторым пунктом? После «голодающих детей Африки»?
- Пожалуй вторым, но припиши – «экстренно». Бригадир, собирай всех в клуб. А кто уклонятся будет - бери на карандаш.
- Есть! – по военному ответил бригадир.

***

На внеочередное собрание колхоза пришли все. Даже местный алкаш по фамилии Федоркин. У Федоркина было два состояния – либо слегка поддат, а оттого весел и говорлив, либо пьян вдрыбадан, а оттого злобен и мрачен. Находясь во втором своем состоянии, Федоркин без драки не обходился.
Сегодня он был почти трезв и, дыхнув на бригадира ядреным томатным рассолом, развалился в первом ряду, перегородив основной проход заляпанными грязью, кирзачами.
- А че случилось-то? – вопросил он у соседки справа, доярки Петровой.
Петрова, вспомнив как Федоркин лапал ее у свиного загона за разные места, поерзала этим самым местом и ответила:
- А Кроликов опять залетел.
- А-аа, ну это надолго. – Федоркин отвернулся от Петровой и оглянулся. Народ все прибывал и прибывал. Уже принесли из столовой скамейки и поставили их в проходах. Взгляд его переместился влево и остановился на Нинке Фроловой.
- О, Нинок и ты здесь? – проорал он. – В гости-то чего не заходишь?
- Да муж не пускает, ревнивый.
- А то заходи, я лучше мужа-то буду, по мужской части.
Нинка на это предложение звонко расхохоталась и одернув платок, выскочила из зала.
Председатель ждал пока все рассядутся, но люди все прибывали и прибывали. Опоздавшим все равно не хватило места и сейчас они стояли в проходах. «Надо бы клуб новый строить. Деревня-то разрослась…» - додумывать эту мысль он не стал, а печатая шаг, пошел к трибуне.
- Товарищи, - начал он, - Товарищи, первый вопрос сегодняшней повестки дня – «Голодающие дети Африки». В то время, товарищи, как космические корабли бороздят наши просторы…- Председатель запнулся, почувствовав, что говорит что-то до боли знакомое, а оттого похожее на чушь, но поборов это чувство, продолжил: - Так вот, товарищи, пока наши просторы бороздятся космическими кораблями, дети Африки голодают. Маленькие дети сидят голодными, а мы летаем, понимаешь ли! Совести у нас нет, товарищи…Мировой пролетариат, а также профсоюзные организации всего мира учат нас, что дети цветы жизни…
Председателя слушали внимательно и у многих женщин уже выступили слезы на глазах от его пламенной речи. Единогласно решили собрать по десять рублей и отослать в Африку – детям.
- Деньги сдавать в конце собрания – Ларисе Петровне, а сейчас переходим ко второму, надо сказать экстренному, вопросу. У нашего известного фермера Кроликова пропал весь урожай капусты! Это бросает так сказать тень… Да бросает! Тень на передовой колхоз «Красные петушки»! И я со своей стороны сделаю для этого все возможное! Однако хочу заметить, что пока вор не найден мы запятнаны все, так сказать, капустным соком. С фермером Кроликовым колхозу конечно не по пути, но надо понимать, что зло должно быть наказано. Пусть преступник сознается добровольно, пока не поздно.
- Да сознается! И вернет капусту! – Выкрикнул Кроликов со своего места.
- Помолчите, Кроликов! Итак, товарищи, ситуация сложная. Мы все должны помнить о чести нашего колхоза «Красные петушки» и не забывать, что мы не имеем право ударить в грязь лицом и другими частями тела. В передовом колхозе не должно быть воров! Вор должен сидеть в тюрьме! Итак, я снова призываю, тот у кого поднялась рука на капусту, выйди вперед и отдай награбленное.
Председатель замолчал в ожидании, что вор выйдет вперед и прилюдно раскается, однако зал молчал. Только старая уже, дряхлая бабка Агафья начала креститься и причитать.
- Ваши предложения, товарищи? Что будем делать? Как не быть запятнанными?
В зале прошел шумок. Со своего места поднялся Антип Пантелеевич. Старый, но крепкий еще мужик, он снял с головы свой картуз и огладив бороду рукой, сказал:
- Тут это…Так просто с кондочка не решить…в милицию надо бы обратиться, а они пускай и ищут…за то и кормим их мы. Люди мы простые, темные…
- В милицию обращались уже, - председатель махнул рукой,- но вы ведь знаете нашего Афонькина. Пока чего найдет, уже новый урожай созреет. Еще есть у вас что, Антип Пантелеевич?
- Ну, если дюже надо, то есть у меня один способ. Надежный.
- Это какой же? – Заинтересовался председатель.
- Вот в войну когда информацию добыть надо было, применяли любые методы…-начал Антип.
- Это ты что про пытки что ли толкуешь? – встрял бригадир.
- Ну пытки не пытки, а только на Руси дознание без розог да плетей никогда не велось.
Зал взволновался.
- Тише, тише товарищи. Ваше предложение уважаемый Антип Пантелеевич мы к сожалению принять не можем. Это не наш метод. Будут еще предложения? Товарищи смелее, смелее. За высказанное мнение у нас уже ничего не бывает.
Зал снова затих. Фермер Кроликов заерзал на своем месте и не выдержал, заорал:
- Верните капусту, гады!
С места снова поднялся Антип Пантелеевич и сказал:
- Уважаемый председатель, я не понимаю…А чем мой метод плох. Ведь сам великий Макаренко как-то применял его! И в нашем журнале «Даша передового колхоза», наше партейное руководство учило нас, что необходимо использовать все методы для борьбы с классовыми врагами. А здесь мы видим, типическую классовую вражду. И не побоюсь этого слова – вредительство. Похититель капусты не подумал о том, что это бросит тень на колхоз!
- Достаточно, Антип Пантелеевич, хотя я откровенно говоря против подобных методов, предлагаю членам правления проголосовать за этот метод. Поскольку никто из вас других методов предложить не может, - председатель зло сверкнул глазами. – Итак, кто из вас, выступит за метод, предложенный Антипом Пантелеевичем, нашим уважаемым конюхом и победителем выставки племенных быков.
Мнения членов правления разделились. Бригадир, ненавидя этого выскочку фермера Кроликова, был против любого метода, который бы мог помочь Кроликову, поэтому руки не поднял.
Карл Моисеевич был за. Ему тайно нравились старые методы, и он считал, что преступник должен получить если не по заслугам, то по мягкому месту хотя бы.
Бухгалтер Лариса Петровна, послав Кроликову воздушный поцелуй, подняла даже две руки.
Секретарь Наталья Алексеевна, тоже подняла руку. Зачем она это сделала, объяснить автор не может. Скорее всего, из соучастия.
Председатель кашлянул и сказал:
-Ну что ж, двое против трех. Решено. Антип Пантелеевич, выйдите на сцену. Расскажите, что надо для вашего метода.
Антип, одернул свой пиджак, и хромая вышел на сцену.
- Метод мой очень прост и с детства он знаком многим из вас. Он не страшен, но применив его ко всем нам, я скажу кто из вас вор. Надо для моего метода два добровольца. Двое сильных мужчин. Кто хочет?
Вызвался, как ни странно Федоркин. Он поднялся со своего места и сказал:
- А че? Я могу. У меня еще сила мужская имеется.
Второй же сухонького вида старичок с круглыми очками и тонкой козлиной бородкой на силача особо он не тянул, а вызвавшись сказал:
- Знаю я как надо…
Мужичок этот был не местный и приехал в колхоз специально с Казахстана изучать атмосферные осадки, здешних краев.
Таким образом, вопрос этот был решен.
- Дознание будет проходить завтра, начиная с девяти утра и до результата. Приходят все. Даже дети с двенадцати лет. Здесь в клубе. Не опаздывать.
Больше он ничего не сказал, а окрикнув Федоркина и мужичка в круглых очках , вышел вместе с ними из клуба.
Обсуждать больше было нечего, и люди стадом потянулись к выходу.
- Стойте! Не уходите! Сдаем по десять рублей. – Грузная Лариса Петровна шурша своей юбкой выскочила вперед.
- Да, никто никуда не уходит. – Поддержал ее бригадир и закрыл выход своим телом.

***

На следующее утро можно было видеть, как колхозники колхоза «Красные петушки» все нарядно одетые (чтобы показать товар лицом) шли к зданию клуба. Подростки шли рядом с родителями. Многие из них идти туда не хотели и начали, было сопротивляться, но родители (иногда и с помощью ремня) уяснили им, что они просто обязаны подчиняться. Многие незамужние еще, а оттого стеснительные девушки тоже были против, но с ними мамаши действовали по-другому. «Дура, посмотрит на твою красу какой-нибудь парнишка, да и замуж возьмет!» На такой аргумент только одна – Анька Тимофеева воскрикнула:
- Я не дамся! – широко, распахнув окно, закричала: - Берите меня все! Девственности лишают! Эй, хочешь меня, парень…?
Чем бы дело кончилось у Тимофеевой с этим парнем, автор не знает, но тут мать Тимофеевой схватила свою дочь за волосы и оттащила от окна.
В общем, в назначенное время в клубе были все.

***

- Видишь, что происходит? Все ты виноват! – шептал ангел черту.
Они сидели в клубе на последнем ряду и будучи невидимыми, людям, смотрели на происходящее. Один раз две колхозницы хотели на них присесть, но черт кольнул их в мягкие места своим трезубцем и они поспешно прошли дальше.
- А что происходит? Пока все еще чинно, благородно, прямо как ты любишь! До свального греха далеко… А было бы неплохо! – Черт облизнулся.
- Как ты можешь? Чувствуешь свою безнаказанность! Смотри, они же сейчас будут оголяться, и бить друг друга. Кошмар, до чего я дожил. – Ангел закрыл свое лицо крылом и заплакал.
- Не реви! – хмыкнул черт. – Москва слезам не верит.
Ангел успокоился и они, болтая ногами, продолжали смотреть за приготовлениями.
А посмотреть было на что. Из коровника принесли большую лохань-поилку, в которую налив воды положили разного калибра прутья. Чтобы перепороть такой колхоз, как «Красные петушки», где численность населения оставалась неизменной с конца большой войны, а именно 71 человек, прутьев требовалось много. Антип Пантелеевич сам сортировал их - подравнивал, некоторые связывал в пучки.
Трибуну со сцены убрали, а вместо нее на сцене появилась одинокая скамья, на ней лежали веревки.
Председатель с некоторым страхом глядел на все его приготовления. Его с утра мучила язва, и он поминутно отхлебывал кефир из маленькой коньячной фляжки.
На переднем ряду сидел Кроликов. Он не спал полночи и плохо позавтракал, но сейчас с нескрываемым удовольствием смотрел на приготовления.
Кроликова в колхозе не любили. Мужики считали его выскочкой, а у женщин он – плюгавый, с большой круглой, как блин нашлепкой-лысиной на макушке – вызывал чувство отвращения. Только Лариса Петровна любила его сильно и крепко, как мать любит свое непутевое дитя. Женат Кроликов никогда не был, и детей у него не было. Он жил со своим приятелем Тимуром Инбаевым – широченным, как шкаф татарином, который помогал ему управляться с делами. На деревне про них ходили слухи определенного толка. (Автор слухи не разносит, но очень надеется, что вы намек поняли. Да? Если не поняли, то вот вам еще один – Боря Моисеев).
Но мы отвлеклись.
Порку начали с детей. Их шеренгой выстроили на сцене – всего-то девять человек и поочередно вызывали к скамье.
Карл Моисеевич добровольно вызвался быть писарем. Он выудил из своего крокодильего дипломата большую книгу учета и «паркер» с золотым пером, и, поставив, стул около носа пытаемых, уселся.
- Признавайся! Признавайся! – скрипел он, нагибаясь к лежащим на скамье.
Картинка была страшноватой, и хотя дети капусты не брали, признаваться в своих мелких прегрешениях начали.
Секли Федоркин и мужичок в круглых очках с двух сторон поочередно, и жертвы в районе голых филейных частей чувствовала пожар. Они заходились в плаче, пытались вырваться и напрягали ремни, но те держали их крепко.
Перепоров всю шеренгу, и выяснив, кто украл конфеты из сельпо, и кто взрывал в петарды под окнами правления, их отпустили.
Антип Пантелеевич только покряхтывал и улыбался в бороду, по его лицу было видно, что он получает огромное удовольствие от происходящего.
Следующими на сцену вызвали баб. Они нарядно одетые гуськом вышли на сцену и построились по росту. Как и следовало ожидать, женский пол каялся по-бабьи. Розги для них взяли покрепче и старались над ними экзекуторы поусердней.
Так, например, в книге учета у Карла Моисеевича появились записи о том, что Надька Данилова любит ласкать сама себя, и, делая это, представляет не кого иного, как председателя колхоза. Председатель при этом покраснел и отвернулся.
Многие каялись в изменах своим мужьям, отчего взбешенные рогоносцы пару раз пытались выскочить на сцену, чтобы добавить своим неверным половинам, но бригадир воспрепятствовал.
Но больше всех поразила молоденькая медсестричка Светочка, которая призналась, что она лесбиянка и любит не кого-нибудь, а Наталью Алексеевну, секретаря председателя колхоза.
Председателю колхоза делалось уже плохо. Он с периодичностью в пять минут отхлебывал из своей фляжки и думал, что если он еще сегодня узнает что-нибудь подобное, то его зарубцевавшаяся было язва разрубцуется обратно. Он присел рядом с Кроликовым и, вытирая пот со лба, сказал:
- Ну и кашу ты заварил.
- А что я? Я что ли сам у себя специально капусту украл? Верните капусту и хоть трава не расти.
Тем временем пороть начали мужиков. Федоркин и мужичок в круглых очках выбрали розги покрепче – с палец толщиной. Первым пороли тракториста Сидорчука. Сидорчук снял с себя штаны и пробасил Федоркину:
- Ты это…Сделай так, чтобы я завтра трактор мог вести сидя.
Федоркин только кивнул. Он уже был сам не рад, что вызвался быть порщиком. Рука устала, а во рту появилась предательская сухость. Помочь Федоркину могло только пиво, но где ж его взять-то?
В плане дознания у мужиков было хуже. Двое сознались, что имели связь со своими соседками, один, что любит свою козу Машку не как животное, а как женщину.
Но больше всего убил всех мелкий мужичонка по фамилии Корякин. Корякин сознался, что бадяжит самогон, делая из прекраснейшего семидесяти восьми градусного самогона, напиток, крепость которого не превышает пятьдесят. Поскольку самогон на деревне варил только Карякин, являясь единственным производителем огненной воды, то все мужское население зала, подначиваемое бабами, кинулось на сцену – бить Карякина. Бригадир, поняв, что остановить такую ораву привычными методами не сможет, проорал:
- Стоять! Мужики, не порть собрание! После разберемся, я сам подможу!!! Набьем ему рыльце как следует!
Мужики, услышав громогласный рык бригадира, послушались и как телята пошли по своим местам.
Осталась только Нинка Фролова, уже побывавшая на скамье под лозой, она выбежала на сцену, подошла к Антипу Пантелеевичу, и о чем-то пошушукавшись с ним, сказала:
- Я сменю Федоркина, иди Максим отдохни. – И чуть приобняв Федоркина за шею шепотом добавила : – Встречаемся в семь у водокачки.
Федоркин, вспомнив, что его зовут Максим и, ошалев от такой Нинкиной нежности, отбросил прут и довольный уселся в первый ряд.
Нинка же выбрав прут потяжелее с криком:
- Давно хотелось муженька розгою попарить, бабоньки! – Со всего размаху вмазала по синеющему, чуть замерзшему заду, своего супруга, лежащего на скамь. Супруг – Борька Фролов, дернулся и, охнув, прорычал с львиной яростью:
- Ну я попомню тебе это, змеюка.
Змеюка не обращая внимания на его рык, заходила с присядкой и секла мужа как неродного.
- Во жарит его Нинка! Молодец! – Лизавета Никитична, или просто баба Лиза, ерзая по креслу пытаясь усесться поудобнее, сказала своему мужу Кольке – Смотри, смотри, председатель-то наш совсем обалдел - уже на людях водку жрет! Вон вишь из фляжки хлебает.
- Дура! Ты попробуй сначала колхозом поруководи, а потом говори. Посмотри, худой совсем от такой жизни – потому и пьет. А ты только и можешь свой пакостный характер показывать. Дура! – заключил он.
- Сам дурак! – Никитична, обидевшись, отвернулась и резко дернулась, почувствовав боль в иссеченных ягодицах.
Тем временем оказалось, что выпороли уже всех. Председатель вышел вперед и, обращаясь к Антипу, сказал:
- Ну вот, метод проверенный годами, не действует! Ты же говорил, что скажешь, кто преступник? Что теперь?
- Метод действует! Членов правления-то мы еще не пороли! – Антип хитро улыбался, смотря какое впечатление произвели его слова на председателя. Председатель очумело смотрел на Антипа.
- Уж не хочешь ли ты сказать, что собираешься и нас пороть?
- Ну, так для чистоты эксперименту.
Кроликов вскочил со своего места и завопил:
- Верните капусту, гады! Я так и знал, что в правлении одни воры сидят!
- Ладно, черт с тобой! Меня последнего. Капитан последний покидает корабль.
- Лариса Петровна, проходите. – Антип заулыбался. – Юбочку вот тут можно снять…
Лицо бухгалтерши приобрело малиновый оттенок, но старый партраппаратчик взяла себя в руки и четкой походкой пошла к скамье. Она решила выдержать эту позорную порку, не издав не единого крика, но на втором ударе, вскричала:
- Ой, мамочки, больно…
Созналась она, что половину членских взносов прикарманивала и отсылала своему сыночку в Москву, где тот тратил их на рестораны и женщин легкого поведения.
После нее выпороли секретаря Наташу и бригадира, но ничего нового от них не узнали. Наталья тоненько, в унисон розгам, повизгивала, и сжимала маленькие ягодички. Сознаваться, кроме своей горячей любви к Светочке ей было не в чем, поэтому ее скоро отпустили.
Бригадира хотя пороли сильно (отдохнувший Федоркин вернулся, а мужчину в очках подменил сам Антип Пантелеевич), но ни одного звука от него не добились. Он широко расставлял ноги и, не охнув ни разу, вытерпел сто ударов.
- Мазохист! – восхищенно зашушукались девчонки в зале.
Слово, пущенное просто так попало в точку. Бригадир и, правда, был мазохистом. Правда, если бы его кто-нибудь назвал в глаза…О, мама не горюй…
От боли он действительно получал удовольствие. Он даже тайком почитывал специальную садомазохическую газету под нерусским названием «Крутой Мэн», где вчитывался в объявления от женщин, которые называли себя госпожами, мечтая, как когда-нибудь одна такая госпожа, возьмет его в оборот. Объявления, которые нравились бригадиру, были странные – в них женщины хотели насиловать мужчин, унижать их, а главное, что особенно нравилось ему – пороть.
Как только он читал подобные объявления, он физически возбуждался и представлял как какая-нибудь женщина (ему представлялась, почему-то в эти моменты его первая учительница – Марь Ивана – сухая дама в очках с длинной указкой) заставит его снять брюки и нагнуться, заняв унизительную позу. Он представлял себе, как подобная женщина подойдет к нему со своей указкой…и…
…и вот его мечта почти сбылась. Он лежит на скамье и его порют. Правда не женщина-учительница, а этот алкаш Федоркин, но и это его возбуждает. Он специально расставил ноги, чтобы розга попала (как бы случайно) и по члену. Ему нравилось это. Он так и не издал ни звука, а Карл Моисеевич своим каллиграфическим почерком вывел:
«После продолжительных телесных воздействий показания давать отказался.»
- Теперь ты! – Антип тыкнул пальцем в Карла Моисеевича. Тот заохал, запричитал:
- Меня зачем? Я вообще коренной москвич…
Кроликов, сидевший на первом ряду снова взвился и закричал:
- Либо штаны снимай, либо капусту верни, гнида.
Карл Моисеевич захлопал глазками под очками и его руки нерешительно потянулись к подтяжками. Он отстегнул застежки, отчего его брюки сразу упали, оголив волосатые кривые ноги и продемонстрировав залу семейные трусы в цветочек.
- Может не надо? – все еще причитал он.
- Ложись, давай! – Антип, посмотрев на его широкий зад, выбрал лозу потолще. – Куда в трусах пошел? По голой сечем.
Со стороны было видно, что Антип Пантелеевич недолюбливает «московского спонсера», считая его вором народных денег.
«С каких это барышей он спонсировать колхоз собрался? Наворовал, видать столько, что теперь девать некуда – вот и раздавать начал!» - так он не раз говорил односельчанам. Односельчане слушали его, но поскольку особыми умственными способностями не блистали, говорить с Антипом на эту тему не решались.
Антип поплевал себе на руки и, взяв розгу в руки, помахал ей в воздухе, вслушиваясь в звук. Розга послушно запела.
Порол он его сильно с какой-то особой яростью и добился, что Карл Моисеевич сознался в том, что брал взятки, в том, что обворовывал родной завод, на котором когда-то числился ведущим экономистом.
Все это Антип зафиксировал для истории в той самой амбарной книге. Он хотел уже, дав последние двадцать ударов - «больше для порядку», отвязать его, как вдруг отворилась дверь, и в клуб вошел не кто иной, как милиционер Афонькин.
- А что это вы здесь делаете? – Афонькин прошел вперед и жирным пальцем ткнул на сцену: - Почему он привязан с голым задом? Что здесь происходит? Я вас спрашиваю? Насилие над личностью? – Он подошел к председателю колхоза «Красные петушки» и проорал:
-Что, я вас спрашиваю? На зону захотели, самим прокукарекать? Это я вам устрою!
Председатель пошел пятнами и судорожно начал глотать кефир.
- Да вот мою капусту ищем. – буркнул Кроликов.
- И где же? У него в штанах? – Афонькин зло смотрел на Кроликова.


***

Автор устал лицезреть голые задние части колхозников и очень жаждет выпить винишка и вообще расслабившись поспать, так что сворачивает эту историю, произошедшую на самом деле в колхозе «Красные петушки».
Долгом своим автор считает сообщить, что капустного вора так и не нашли, и вообще мент Афонькин разошелся не на шутку, обещая всех отправить на Колыму. Председатель еле уговорил его замять это дело, пустив в ход такой веский аргумент как десять литров чистейшего пшеничного спирта.
Кто же украл капусту? Автор, успев выпить винишка и пьяно икая, отвечает, что он понятия не имеет кто же на самом деле капустный вор. Может враги интервенты? А может колорадский жук ее сожрал? Это науке и следствию неизвестно.

***

По прошествии трех месяцев.

Судьба колхоза «Красные петушки» не изменилась кардинально. Постепенно все забылось и только Кроликов, который от подобного потрясения начал пить, выпив стопку водки, начинал всхлипывать и жаловаться своей белой болонке по кличке Дуся на свою никчемную жизнь.
Председатель отлежал месяц в областной больнице, где полностью вылечил свою язву, потому что кормили его исключительно овсяной кашей на воде без всяких добавок-красителей. Масло и сахар в каше отсутствовали тоже, но это уже вопрос к обслуживающему персоналу, а не к автору.
Карл Моисеевич уехал обратно в Москву, где не сэкономленные спонсорские деньги (вкладывать в колхоз он передумал) построил еще один памятник мэру Москвы. Памятник встал в центре Красной Площади и одной рукой показывал на Мавзолей, в другой же сжимал неизменную каменную кепку.
Карл Моисеевич получил из рук самого мэра орден «Почетного москвича» и был трижды расцелован.
Алкаш Федоркин совсем бросил пить и женился на Нинке Фроловой. Нинка после того, как выпорола своего супруга, жить с ним расхотела.
В Ларисе Петровне после порки открылся дар пророчества, работавший исключительно на денежные знаки. Она могла с точностью до одной копейки сообщить, сколько денег имеется у того или иного колхозника. Видимо она все же свихнулась на почве бухгалтерского учета, отчего и дар ее работал однобоко.
Бригадиру же повезло больше всех.
Он нашел себя госпожу и теперь ездил к ней по субботам. Она, надев на него чулочки и повязав в бритую голову бантики, ставила его раком и крепко порола пластиковой розгой. Бригадир при этом должен был на каждый удар произносить заученную до блеска фразу:
- Спасибо, мамочка, может ли твоя девочка получить еще?
Это сильно возбуждало бригадира и он был счастлив.
Кроме этого он на неизвестные доходы открыл ларек, где продавал… капусту в разных видах. Обычная, квашенная, маринованная с чесноком и свеклой, даже пироги с ней. Колхозники обожали капустку, и поскольку у фермера Кроликова ее в этом году не было, то скупали ее у бригадира. Откуда брал ее сам бригадир было неизвестно, во всяком случае, автор точно уверен, что на огороде она у него не росла.


***

- Ну что? Доволен? – Ангел, почесывая крылом себе спину, спросил у черта.
- Доволен. – Просто ответил черт.- Зло так и не было наказано. Ловко я тебя обхитрил с мазохистом? Да? – Черт вильнул хвостом и хитро улыбнулся. – Ну что? По пивку накатим?
- Всегда ты меня подбиваешь на грех! Ну ладно, веди!
И они, довольные, обнявшись, пошли по коридору чистилища в сторону пивной.