Hellen. Кто мы?
Добавлено: Пт мар 10, 2023 6:51 pm
Hellen
Кто мы?
Ему было сорок два - прекрасный верхний возраст, а ей двадцать с хвостиком. Про хвостик она упоминала всегда - кокетство юности, уверенность красоты. Вместе они были чувственной горячей парой, порознь - интересными людьми. Их любимым местом свиданий был чат с уютным приватом, местом разговоров до маетного рассвета была аська, для всех других (и "тех" и "этих") закрытая маскарадом инвизиблов. Первый их реал вспенился сразу бордовым потоком и потек по венам желанием. Вечная избитость его виртов была ей внове. Отстукивая среди ночных сигарет, что вот это она сможет расскать ему на ушко, а вот это он требует озвучить сейчас, или намеренно затягивая ответ на всплеск ее эмоций, он наслаждался своей зарождающейся властью над новой еще не сформировавшейся нижней, заранее определяя дорогу, которой поведет ее в свою тему.
Ему было сорок два, а ей двадцать с хвостиком. Но это было вчера. В квартире еще оставались розги, еще были раскиданы по ковру обломки веток, расщепленные, острые. А на полке в ванне лежала ее заколка с каштановыми зацепившимися волосками. Она ее не забрала, когда судорожно натягивала джинсы, когда зашнуровывала ботинки. Она оттолкнула его, пытавшегося удержать, пытавшегося найти хоть одно необходимое сейчас слово. Он просидел всю ночь у компьютера, отдвигая от себя весь сумрак и дрожь, которая осталась в его ладонях, и ее крик "ненавижу", и свое отражение в зеркале, которое они долго вертели и так и сяк, чтобы потом мельком ловить в нем свои тела, свои жесты, свои неспокойные души.
Ему было сорок два, а ей двадцать с хвостиком. И ему оставалось только повторять ее имя и запивать его нитроглицерином пополам с виски. Он даже не знал ее адреса. А его теперь узнать стало необходимо.
Последний их экшен был потрясающим, улетным. Он сжал зубами края бокала, давя в себе крик, удерживая ее образ. Руки в разлет, веревки все яростнее впиваются в хрупкие запястья, зажатое болью тело изгибается, чтобы снова подчиниться его желанию, натянуться струной ожидания. И следы, следы, следы - бедра, две уже багровых половинки попки, кожа теряет пластику, расползается под хлещущими ударами. Взмах, еще взмах, еще. Рука устала - ничего, я верх, я потерплю, но заставлю тебя перестать смеяться, ты у меня рыдать будешь, выть. Вот так, и вот так. Сколько?
Край бокала треснул, пораненая губа ничуть не помешала ему вспоминать дальше. Надо будет ее как-то найти, чтобы удержать от глупостей. И... О, черт! Вот об этом вообще не думалось сразу. Выгнать к едрени матери из чата, из форума, вообще из клуба. Или не гнать? Она же ведь в разнос пойти может. Не отдам никому, не пущу. Как? Не просить же всех об отказах. Не поможет. И объяснить ничего никому не получится. Как, черт ее дери, найти адрес?
Память - подлая дрянь. Пепельница щетинилась ежиком. Он открыл форточку и долго стоял у окна, промерзая на сквозняке.
Она осталась лежать на диване, дрожа всем телом, хлюпая носом. Он всегда уходил, пока она одевалась, шлепала его большими тапками, шумела водой и сморкалась, закрыв двери ванной. Вчера она проделав только половину пути к спасительной раковине, опустилась прямо на пол среди обломков прутьев и разрыдалась. Перебор или что-то новенькое? Он вернулся, погладил ее по макушке. Она вся льнула к нему, тянулась, как только что распустившийся цветок тянется к свету. А потом были его руки, осторожно раздевающее ее. Как же тебя обнимать, как дотронуться до тебя, детка? И счастливый до полночи ее голос, юное тело, все мокрое между ног, и его пальцы, осторожно, как по крыльям бабочки, скользящие по полоскам следов, сливающихся, расходящихся.
Ему было срок два, не первую женщину и не первую партнершу он ласкал, не первые руки и губы с благодарностью и нежностью отвечали ему. Покой и мир снисходил на них, стоящих в начале своей совместной темы, разделенной на два тела, поделенной на два пульсирующих в рваном ритме сердца.
Теперь не будет... А почему, собственно? Если так распорядилась судьба, отняв право выбора? Почему так не должно быть? Он закрыл форточку. Он опять был верхним, созидающим и создающим. Никто не станет искать адрес. Место встречи останется прежним, она останется его нижней. Только что не будет постели.... хотя.
Он включил аську. Что ж он пробьется через ее молчание, она - нижняя, она придет и именно сюда, а не к кому-то еще. Осталось написать сообщение:
"Приходи. Я жду тебя, дочка".
На другой стороне длинных скрюченных проводов и волн рыдала девчонка, нижняя по своей природе, по праву рождения, которая никогда не видела своего отца и нашедшая его в своем верхнем.
Кто мы?
Ему было сорок два - прекрасный верхний возраст, а ей двадцать с хвостиком. Про хвостик она упоминала всегда - кокетство юности, уверенность красоты. Вместе они были чувственной горячей парой, порознь - интересными людьми. Их любимым местом свиданий был чат с уютным приватом, местом разговоров до маетного рассвета была аська, для всех других (и "тех" и "этих") закрытая маскарадом инвизиблов. Первый их реал вспенился сразу бордовым потоком и потек по венам желанием. Вечная избитость его виртов была ей внове. Отстукивая среди ночных сигарет, что вот это она сможет расскать ему на ушко, а вот это он требует озвучить сейчас, или намеренно затягивая ответ на всплеск ее эмоций, он наслаждался своей зарождающейся властью над новой еще не сформировавшейся нижней, заранее определяя дорогу, которой поведет ее в свою тему.
Ему было сорок два, а ей двадцать с хвостиком. Но это было вчера. В квартире еще оставались розги, еще были раскиданы по ковру обломки веток, расщепленные, острые. А на полке в ванне лежала ее заколка с каштановыми зацепившимися волосками. Она ее не забрала, когда судорожно натягивала джинсы, когда зашнуровывала ботинки. Она оттолкнула его, пытавшегося удержать, пытавшегося найти хоть одно необходимое сейчас слово. Он просидел всю ночь у компьютера, отдвигая от себя весь сумрак и дрожь, которая осталась в его ладонях, и ее крик "ненавижу", и свое отражение в зеркале, которое они долго вертели и так и сяк, чтобы потом мельком ловить в нем свои тела, свои жесты, свои неспокойные души.
Ему было сорок два, а ей двадцать с хвостиком. И ему оставалось только повторять ее имя и запивать его нитроглицерином пополам с виски. Он даже не знал ее адреса. А его теперь узнать стало необходимо.
Последний их экшен был потрясающим, улетным. Он сжал зубами края бокала, давя в себе крик, удерживая ее образ. Руки в разлет, веревки все яростнее впиваются в хрупкие запястья, зажатое болью тело изгибается, чтобы снова подчиниться его желанию, натянуться струной ожидания. И следы, следы, следы - бедра, две уже багровых половинки попки, кожа теряет пластику, расползается под хлещущими ударами. Взмах, еще взмах, еще. Рука устала - ничего, я верх, я потерплю, но заставлю тебя перестать смеяться, ты у меня рыдать будешь, выть. Вот так, и вот так. Сколько?
Край бокала треснул, пораненая губа ничуть не помешала ему вспоминать дальше. Надо будет ее как-то найти, чтобы удержать от глупостей. И... О, черт! Вот об этом вообще не думалось сразу. Выгнать к едрени матери из чата, из форума, вообще из клуба. Или не гнать? Она же ведь в разнос пойти может. Не отдам никому, не пущу. Как? Не просить же всех об отказах. Не поможет. И объяснить ничего никому не получится. Как, черт ее дери, найти адрес?
Память - подлая дрянь. Пепельница щетинилась ежиком. Он открыл форточку и долго стоял у окна, промерзая на сквозняке.
Она осталась лежать на диване, дрожа всем телом, хлюпая носом. Он всегда уходил, пока она одевалась, шлепала его большими тапками, шумела водой и сморкалась, закрыв двери ванной. Вчера она проделав только половину пути к спасительной раковине, опустилась прямо на пол среди обломков прутьев и разрыдалась. Перебор или что-то новенькое? Он вернулся, погладил ее по макушке. Она вся льнула к нему, тянулась, как только что распустившийся цветок тянется к свету. А потом были его руки, осторожно раздевающее ее. Как же тебя обнимать, как дотронуться до тебя, детка? И счастливый до полночи ее голос, юное тело, все мокрое между ног, и его пальцы, осторожно, как по крыльям бабочки, скользящие по полоскам следов, сливающихся, расходящихся.
Ему было срок два, не первую женщину и не первую партнершу он ласкал, не первые руки и губы с благодарностью и нежностью отвечали ему. Покой и мир снисходил на них, стоящих в начале своей совместной темы, разделенной на два тела, поделенной на два пульсирующих в рваном ритме сердца.
Теперь не будет... А почему, собственно? Если так распорядилась судьба, отняв право выбора? Почему так не должно быть? Он закрыл форточку. Он опять был верхним, созидающим и создающим. Никто не станет искать адрес. Место встречи останется прежним, она останется его нижней. Только что не будет постели.... хотя.
Он включил аську. Что ж он пробьется через ее молчание, она - нижняя, она придет и именно сюда, а не к кому-то еще. Осталось написать сообщение:
"Приходи. Я жду тебя, дочка".
На другой стороне длинных скрюченных проводов и волн рыдала девчонка, нижняя по своей природе, по праву рождения, которая никогда не видела своего отца и нашедшая его в своем верхнем.