ClubPN

April

Аквапарк

Я стою у огромного панорамного окна, босиком и в купальнике. За стеклом блестят на солнце сугробы, высятся припорошенные снегом сосны, мельчайшая ледяная пыль переливается в воздухе. А здесь, внутри, тепло и влажно, как в тропиках, пахнет бассейном из детства – такой свежий, бодрящий запах – и еще немного можжевельником. Шум воды и выкрики детей отдаются звонким эхом под высоким куполом.

После бессонной ночи все окружающее чуть-чуть плывет, ускользает, и в то же время отдельные ощущения становятся удивительно яркими.

"Целая радуга —в каждом случайном звуке,
И на морозе Флоренцией пахнет вдруг…"

Я бы осталась дома, отсыпаться, но мы запланировали этот поход в аквапарк еще месяц назад. И вот наконец выбрались всей нашей большой семьей, с детьми, с друзьями, с детьми друзей и друзьями детей. Отказаться было никак нельзя.

— У тебя купальник — как доспехи! Не жарко?

Мужья лучших подруг – это либо твои лучшие друзья, либо… неизбежное зло. Как и их неуместные комментарии.

Купальник у меня классный. Я купила его только сегодня. Он из плотной ткани, с молнией от пупка до горла. Перед и спинка небесно-голубые, а боковые вставки – черные, с узором в виде оранжево-пурпурных бабочек, словно нарисованных тонкой кисточкой. Это, наверное, самый дорогой купальник, какой у меня когда-либо был. И точно самый закрытый. Он мне очень нравится – особенно эти пылающие бабочки. Которые сидят на мне и не думают улетать. У меня сегодня поэтическое настроение. Ангельски-кроткое и слегка заторможенное.

Пока другие взрослые штурмуют водяные горки, я добровольно и добросовестно опекаю младших детей. Разнимаю начавшуюся ссору. Помогаю найти свободную «ватрушку». Утешаю малышку, которая рвется на горку, куда ее пока не пускают по росту. Подбадриваю своего крестника, которому боязно нырять в темное жерло трубы, но и вниз по лестнице спускаться неохота. Аплодирую ему, когда он, все-таки решившись, вылетает из трубы, плюхается в воду и выныривает с безумными глазами. Потом собираю всех и мы идем в большой бассейн качаться на волнах. Я кружу и подбрасываю всех по очереди. Всем весело, все смеются, брызги летят до потолка.

Вчера в это же время я сидела в вагоне скоростного поезда. Когда этот поезд разгоняется до максимума, заснеженные равнины и деревья в окне сливаются в мутную бело-серую полосу. У меня начинает кружиться голова, и я отворачиваюсь от окна.

Я вижу себя как бы со стороны и сама на себя дивлюсь. Жизнь преподносит сюрпризы, о да. В том числе и тем, кому уже за сорок, у кого все давно и отлично сложилось и годами идет по одной и той же накатанной колее. Но ладно жизнь! Я сама преподношу себе сюрпризы. Кто бы мне сказал полгода назад, что я потрачу половину своих законных выходных на дорогу в соседнюю область и обратно, чтобы провести несколько часов с человеком, которого знаю только по общению в сети...

Но я не могла отказаться. От таких подарков судьбы не отказываются. Слишком далеко мы друг от друга, слишком много обязательств, слишком много сложностей. Когда еще так лягут карты, что ты окажешься неподалеку – относительно, конечно, – от наших краев?

Потом я долго-долго еду в полупустом пригородном автобусе, тоже у окна. Серое полотно шоссе, низкое серое небо над ним, белые сугробы по обочинам. Длинные подъемы, пологие спуски. Подзаряжаю мобильный, воткнув провод в разъем на поручне.

Мы с тобой все время на связи – когда она есть, эта связь.

Ты снова спрашиваешь, что я думаю. Как я думаю. Хочу ли я. Будем ли мы. И я снова отвечаю, как и в прошлый раз: давай не будем ничего решать пока. Давай посмотрим друг на друга вживую. Мне кажется, когда мы увидим друг друга, когда обнимемся, заглянем в глаза, – все сразу станет ясно.

У меня никогда такого не было, повторяю я себе в который раз. Ничего похожего, никогда, ни с кем. То, что нас объединяет, то, что мне дорого, – это много, много больше, чем просто наш общий интерес к наказаниям, к порке, который и у тебя, и у меня был столько, сколько мы себя помним. Мне страшно все это потерять. Мне страшно все испортить.

Дорога тянется бесконечно. Но ожидание меня не тяготит. Я не изнываю от нетерпения. Честно сказать, я наслаждаюсь каждой минутой этой долгой поездки. Я представляю тебя и себя как две точки в пространстве, которые движутся навстречу друг другу. Медленно, но неуклонно. Двигаться навстречу счастью – это тоже счастье.

А еще я не могу не думать о том, что как только мы встретимся, тут же неумолимо начнется обратный отсчет. Начнут истекать короткие часы, отведенные нам.

На сине-голубой мозаике колеблются пятна золотистой ряби от солнца. Я щурюсь на нее и вспоминаю наше вчерашнее пристанище. Квартирка из тех, что сдают посуточно, официально чистенькая, светлая, безликая. Она мне нравится, потому что в ней можно запереться, отгородиться от всего мира. С тобой. Я готовлю ужин, ищу сковородку, дуршлаг, что-то еще. И все время, все время говорю – не могу остановиться. И все время прикасаюсь к тебе, приобнимаю, беру за руку. Касаюсь твоих волос, лица. Просто не могу удержаться.

Но вот уже совсем поздно. Широкая двуспальная кровать расстелена. Нам надо хоть немного отдохнуть, особенно тебе, ведь вставать уже совсем скоро.

Но мы все тянем и тянем. Мне совсем не хочется спать. Свет приглушен.

– Ты уверена? – спрашиваешь ты наконец.

Я не знаю, что ответить. «Да, уверена» и «нет, не уверена» – и то и другое будет не совсем правдой.

Я просто стаскиваю верх пижамы и ложусь ничком. Откидываю подушку в сторону.

Ты сидишь на краю кровати, рядом со мной. Долго молчишь. Или мне кажется, что долго.

Потом я слышу, как ты отключаешь телефон от зарядки. Отсоединяешь провод от зарядного устройства. Складываешь его – я слышу даже это. В тишине этой маленькой пустой квартиры звуки рисуют такую ясную картину.

– Ты не боишься?

Я молчу. Конечно же я боюсь! Боюсь не боли и не тебя – я знаю, что ты не причинишь мне вреда. Боюсь тебя разочаровать. Я никогда так не пробовала – именно так еще никогда.

А ты все медлишь.

Плавным движением я кладу руки по обе стороны от головы, ладонями вниз. Не то чтобы я хотела тебя задобрить, нет. Мне хочется быть послушной. Никогда в жизни не хотелось, а теперь хочется – для тебя.

– Вот зачем она так держит руки, а? – тихо говоришь ты, как будто обращаясь к кому-то третьему, к молчаливому свидетелю. – Что она хочет этим сказать?

Потом ты велишь мне вытянуть их вдоль тела и я с удовольствием подчиняюсь. Мне радостно подчиняться, даже в мелочах – потому что это ты.

Сложенный провод со свистом обжигает мне спину. Боль резкая и острая, я невольно сжимаюсь. Но ты делаешь долгую паузу, давая мне возможность прийти в себя.

Потом бьешь снова. И снова. И я каждый раз напрягаюсь и дергаюсь, ничего не могу с собой поделать, пока не осознаю, что по-настоящему больно лишь в первую секунду, а потом только волна жара разливается по коже и глубже, и это чудесно, похоже на воск от массажной свечи, только еще горячее. Я ухожу в свои ощущения и не знаю, что опьяняет больше – этот контраст боли и удовольствия, или сознание того, что это делаешь со мной ты.

– А сейчас, – все тем же тихим голосом, склонившись ко мне, – а сейчас я хочу, чтобы ты попробовала сразу три, подряд.

Я, видимо, все же уплываю. Потом ты мне скажешь, что я просила не частить, но я этого не совершенно не помню. Мне кажется, я так и лежала – неподвижно, молча.

Ты откладываешь провод. Я тянусь к тебе. Мне хочется плакать, но не от боли, конечно. Я ловлю твои руки, прижимаюсь к ним лицом, губами. Никогда не понимала эти целования рук, всегда казалось дурацкой сентиментальностью или, еще хуже, раболепством, самоуничижением. Я не знала раньше, что это может быть от нежности. От благодарности.

Мы выходим еще затемно, в морозную черноту пустых улиц, опустив ключи в почтовый ящик.

Я провожаю тебя на вокзал. Истекают последние минуты. Обнимаю тебя. Не хочу разжимать руки. Все-таки разжимаю. Смотрю, как ты уходишь за турникет, куда меня не пускают.

Пью горький кофе из автомата, потом, все еще по темноте, выхожу из здания вокзала, бреду ловить свой автобус, самый первый в сегодняшнем расписании.

Еще долго чувствую твою руку в своей, пока иду. У меня нет ни боли, ни горечи, ни ощущения потери. Ничего не прервалось. Мы по-прежнему вместе.

Откинувшись на спинку в автобусе, ярко ощущаю свежие следы. Улыбаюсь. Это смешно, но я горжусь ими, как медалями, потому что они от твоей руки.

Мы с тобой снова на связи – в те моменты, когда есть связь.

Воздух за окном автобуса светлеет. Потом встает солнце. Я задремываю, прильнув головой к заиндевевшему стеклу. Меня будит телефон, снова завибрировавший в кармане.

"Ты была очень храброй сегодня ночью".

"Это потому что кое-кто был очень бережным сегодня ночью", – пишу я.

"Вот уж нет", – моментально отвечаешь ты.

"Да", – возражаю я и ставлю точку, чтобы пресечь спор.

Я выныриваю в полутьму – мы с детьми проплыли под водопадом в искусственный грот. Хорошенько исследовав его, выбираемся на свет, находим своих, и меня сменяют в моем дежурстве. Я не спеша двигаюсь к краю бассейна, но тут меня окликают.

Четверо наших стоят в воде у бортика. У края бассейна изогнулись две изогнутые, блестящие стальные трубы, из которой веером хлещут тугие струи. Вода в этом уголке бассейна как будто кипит.

Под одной из труб как раз устроился муж моей лучшей подруги, подставив под струю свой мощный загривок.

– О-хо-хо-хо-хо! – выдает он густым низким голосом – ни дать ни взять подгулявший Санта-Клаус.

Меня снова окликают по имени.

– Давай к нам, ты же как раз такое любишь!

Я-то люблю, да я просто обожаю массаж, любой, всякий – и гидромассаж тоже. Но не сейчас же, в самом деле! Не когда вся спина покрыта свежим узором из темно-розовых полос и петелек. Я успела еще раз рассмотреть их в зеркале – в этом аквапарке есть кабинки для переодевания, которые запираются на замок. Утром они были четкими, а сейчас безобразно расплылись и выглядят просто жутко.

– Лупашит – будь здоров! – муж моей подруги подходит к нам. У него забит рукав, да еще так густо, что рука кажется синей от плеча до запястья, и это дико сочетается с его пухлым, всегда розовым лицом. Я стараюсь на него не смотреть.

– Ну что, попробуешь?

Они глядят на меня с ожиданием. Все четверо. На секунду меня охватывает паника. Как будто они могут обо всем догадаться. Или уже догадались. Возможно ли это? Нет, конечно нет. У меня паранойя. Просто уже попробовали сами, впечатлились, а теперь подначивают меня. Когда-то давно в юности, на шашлыках мне вот с такими же лицами предложили откусить перчик халапеньо.

Я подставляю локоть на пробу, и меня чуть не сметает этой струей. Они выжидательно смотрят на меня.

Я вдруг представляю, что ты тоже смотришь. И даже вижу, как ты улыбаешься. Жаль, что тебя здесь нет. Что ты не сидишь вон там, на бортике, глядя на меня. Ну ничего. Я расскажу тебе сегодня, немного позже.

Я поворачиваюсь спиной к трубе и делаю шаг назад, подставляясь под упругий водяной веер.

Мне кажется, мне в спину забивают гвозди пневматическим пистолетом. Очередью. Я не пробовала, разумеется, но мне кажется, это должно ощущаться именно так.

Я щурюсь и улыбаюсь изо всех сил – надеюсь, чуть более естественно, чем Гарольд, скрывающий боль. Глаза у меня мокрые, но никто не замечает, мы же в аквапарке. И я старательно держу улыбку всё время, пока струя гуляет по мне от шеи до талии.

– Ну что, теперь в сауну? Потом в ледяную купель?

– Да, отлично.

Мой приятель заглядывает мне в лицо, вопросительно приподняв брови.

– Ты чего? – спрашиваю я.

– У тебя такой счастливый вид.



Обсудить на Форуме