ClubPN

Игорь

Горький виноград


И дернули же ее черти сунуть в пакет этот злополучный виноград! Да и было-то его там с килограмм, не больше. Другие работники себе вон по сколько взяли, и не только продавцы, но и уборщицы… Все равно же потом спишется как гнилье — это ей Людка объяснила. Объяснить-то объяснила, а кто Марии Сергеевне на нее стукнул? Не сама ли Людка? Только она видела, как Таня положила в свой пакет несколько гроздей с пожелтевшими с одного бока виноградинами… И еще так посмотрела при этом… У, гадина!
В кабинетике директора небольшого магазинчика после окончания рабочего дня сидели продавцы Людмила и Светлана, директриса Мария Сергеевна, уборщица Калистратовна в грязном сером халате и практикантка Таня. В дверь заглянул Дима — подсобный рабочий.
— Ну что, все собрались? Мария Сергеевна привычным властным взглядом обвела свой небольшой коллектив. — Я надеюсь, все уже знают, что у нас произошло. Наша Татьяна, практикантка из торгового колледжа, которую мы взяли, чтобы она помогла нам в это жаркое время, совершила очень нехороший поступок.
Все молча слушали начальницу. Людмила и Светлана со скучающим видом опустили глаза, Калистратовна подобострастно взирала на поблескивающую очками Марию Сергеевну, а Дима, примостившийся в уголке, с ехидцей взирал на Таню. Таня же обвела взглядом всех присутствующих и густо покраснела.
— Ну что, Татьяна, — обратилась к ней Мария Сергеевна, — что прикажешь нам с тобой делать?
Таня пожала плечами. Ну, что они могут сделать? Ясное дело, сообщат в колледж. Там по головке не погладят, могут даже стипендии лишить, но исключить не должны. Вон, в прошлом году, один парень из группы электромехаников угнал машину, так и ничего — ни под суд не попал, ни из колледжа не выгнали. Откупился, наверное… Значит, от тех, у кого воруют, тоже много зависит — как они дело представят, так и будет… А вдруг в милицию сообщат? Нет, не должны… Отец на своем заводе сколько раз на проходной попадался с разными деталями — и никакой милиции. Правда, его за это всегда премии лишали... Ну, значит, стипендии точно не видать...
— Как ты оцениваешь свой поступок? — донесся до нее так властный звонкий голос Марии Сергеевны, зазвучавший металлом, — Как ты оцениваешь сама себя?
Таня снова пожала плечами. Действительно, что тут ответишь? "Сама себя… В сто баксов", — подумала про себя Татьяна и невольно улыбнудась этой озорной мысли, а вслух жалобным голосом сказала:
— Плохо…
Мария Сергеевна вздохнула.
— Я в торговле работаю уже тридцать лет и я знаю очень много случаев, когда приходили вот такие же девочки, начинали с килограмма винограда, с мелочных обсчетов, а заканчивали ревизиями и "обэхээсом". Так что, Таня, задача нашего коллектива заключается в том, чтобы не дать тебе скатиться… — куда Таня может скатиться, Мария Сергеевна не договорила, лучше будет, если мы поступим с тобой строго. Это предотвратит дальнейшие нехорошие поступки с твоей стороны. Иными словами, Таня, мы должны тебя наказать. Наказать для твоего же блага. Скажи, как бы ты предпочла, чтобы мы это сделали.
Таня совершенно не понимала, чего от нее хотят и вновь пожала плечами.
— То есть, ты предпочитаешь, чтобы мы вызвали милицию? Или нам просто сообщить в колледж, из которого после такого случая ты сразу же вылетишь? Или только сообщить твоим родителям, чтобы они наказали тебя сами? — Таня молчала. — Кстати, если мы им сообщим, как именно они тебя накажут?
Тане надоели все эти угрозы, даже стыд, поначалу раскрасивший ее щеки, стал проходить и она уже не со страхом, а с некоторым раздражением брякнула:
— Да никак!
Мария Сергеевна развела руками.
— Ну, раз никак, тогда мы им ничего сообщать, конечно, не будем. Выбирай, откуда они узнают о "подвигах" своей дочери — из колледжа или из милиции?
На несколько мгновений воцарилась тишина, потом Мария Сергеевна обратилась ко всем присутствующим:
— Ну, какие будут предложения?
Все по-прежнему молчали, девушки опустили глаза и только Калистратовна возмущенно сказала:
— Драть надо! Пока молодая еще!
Мария Сергеевна облегченно вздохнула.
— Ну, Таня, поступило предложение тебя выдрать. Как ты относишься к этому?
Таня недоуменно посмотрела на директрису. Та продолжала:
— Предложение сводится к тому, чтобы взять ремень, обнажить известную часть твоего тела и всыпать тебе "горячих". Если не хочешь — завтра же письмо о твоих художествах уйдет в техникум, — Мария Сергеевна назвала так колледж по старинке, — но на твоем месте я бы не стала придавать огласку этому факту.
Что? Директриса собирается выпороть ее ремнем? Но ведь она же уже взрослая, а работники магазина — совершенно чужие ей люди! Тем временем Мария Сергеевна торопила:
— Ну, что? Надумала? Если надумала, то поворачивайся, животом на стол, а все остальное мы сделаем сами. Стесняться нечего. Стесняться придется больше, если о твоем поступке узнает кто-то помимо нас. А мы здесь — одна семья. Девчонки наши сами прошли через это — и Люда, и Света, правда же? — Люда и Света как сидели, опустив взоры, так и остались сидеть, не отреагировав на слова директрисы. — Ты, наверное, Диму стесняешься? Так мы его попросим выйти ради такого случая…
Мария Сергеевна, несомненно, обладала неким гипнотическим даром, потому что Таня, еще полчаса назад не допускавшая даже мысли, что она может быть выпорота ремнем, покрасневшая вторично, подняла глаза на Марию Сергеевну, выжидая, когда та вновь спросит ее согласия. Тогда Таня кивнула бы в ответ и все устроилось бы само собой. Сказать же вслух "Я согласна" было как-то страшновато, а главное, стыдно.
— Ты согласна? — спросила наконец директриса, заглядывая Тане в глаза.
Таня покраснела еще больше и… кивнула.

После этого все начали действовать слаженно, как по команде. Люда и Света встали со стульев и подошли к Тане.
— Повернись! — приказала ей Люда и Таня, не задумываясь даже, что она делает, исполнила приказание.
— Наклонись! — сказала Света и легким нажатием руки на спину направила туловище Тани на старенький конторский стол. После этого две пары девичьих рук задрали подол ее халата и спустили то, что было надето под ним. Тем временем Дима, по указанию Марии Сергеевны покинул кабинет, а через несколько мгновений Калистратовна произнесла:
— Вот, Мария Сергеевна!
Тане захотелось вдруг узнать, к чему относится это "вот" и она повернула было голову, но разглядеть сзади себя ничего не смогла — Люда и Света с двух сторон взяли ее за руки, а Света еще и пригнула голову Тани к поверхности стола.
— Не вертись!
Страшно было только самую малость. Все остальные чувства затмила неловкость сложившейся ситуации и волнение перед предстоящим. Таня слышала какие-то шаги позади себя, шорохи, позвякивание чего-то металлического. В этом звоне, заставляющем сжаться сердце любого нормального ребенка, Таня, которую никогда за всю жизнь не пороли, не смогла узнать "голоса" пряжки поясного ремня…
— Ну, — произнесла Мария Сергеевна, — начнем!
Раздался легкий шорох и ягодицы Тани обожгло…
Шлёп!
— Ой!..

Когда Мария Сергеевна всыпала практикантке примерно два с половиной десятка ударов, она сказала:
— Ну вот, Таня, теперь ты не будешь брать чужое без спроса. И заметь — мы поступили с тобой намного гуманнее, чем если бы я накатала "телегу" в колледж или, того хуже, вызвала бы милицию. Ты согласна?
Выпрямившаяся и поправляющая одежду Таня что-то промычала. По сторонам она старалась не смотреть, чтобы не встретиться взглядом с кем-нибудь из присутствующих. Тем не менее, она заметила, что Дима, которого Мария Сергеевна просила выйти, ушел не очень-то далеко. Он стоял в коридоре, смотрел в открытую дверь кабинет и, как показалось Тане, ухмылялся.

Дома Таня сразу же пошла в ванную. Но только она начала мыться, в дверь постучали.
— Танюша, доча! Открой! — послышался мамин голос.
Вот блин! Как не вовремя! Однако делать нечего, пришлось открыть.
— А что это у тебя такое? — обомлела мама, Людмила Ивановна, увидев на Таниных ягодицах следы магазинного происшествия, — кто это тебя так, доченька?
— Да… Никто, — пробурчала Таня, но ее маму такой ответ явно не удовлетворил.
— Кто это тебя? Что с тобой делали? — спрашивала он, плотно закрыв дверь, чтобы раньше времени не услышал отец, и заглядывая в заплаканное Танино лицо с покрасневшими глазами.
— Я… упала… — неуклюже попыталась соврать Татьяна.
— Я тебя спрашиваю, — повысила голос мать. — Быстро отвечай, что это такое у тебя на заднице!
— Ну я же говорю, упала…
— Сейчас ты у меня еще раз упадешь! — закричала мать. Хотя порки в их семье не практиковались, именно от мамы Тане, случалось, перепадали то шлепки, то подзатыльники. Она поняла, что врать бесполезно, все равно придется все рассказать.
И Таня рассказала…
— Что? Кто посмел? Какая Мария Сергеевна? — задохнулась мама от гнева.
— Наша… директриса… Я винограда немного взяла, а она… сказала, что или в милицию на меня заявит, или вот…
— Ну и пусть бы заявила! Из-за такой мелочи никто никуда заявлять не будет!
— А она сказала… что сейчас милицию вызовет…
— Вот, значит, как? Это она тебя, дурочку, просто "купила"…

Утром другого дня мама приказала Тане сидеть дома, а сама отпросилась с работы и пошла в магазин.
— Что вы сделали вчера с моей дочерью? — резко бросила она Марии Сергеевне.
— А что? Никто с ней ничего не делал! — глядя на Людмилу Ивановну сквозь очки специально сделанным "открытым" взглядом, сказала Мария Сергеевна.
— Она мне сказала, что вы ее здесь пороли ремнем! — продолжала наступать Людмила Ивановна.
— Ну, что вы… Она вам наговорит… — Мария Сергеевна отвела взгляд.
— У нее все ягодицы синие! Что тут произошло?
Мария Сергеевна смутилась, но тут же попыталась перейти в контратаку:
— Ваша дочь вчера украла килограмм винограда. Ей всего еще только восемнадцать лет, а она уже начала красть! Нехорошо, знаете!
— Что нехорошо? — взвилась Людмила Ивановна. — Это избивать подчиненных нехорошо!!! Ишь, новые русские!!! Хозяева жизни!!! — мама с побагровевшим лицом кричала на весь магазин и немногочисленные в этот ранний час покупатели — разные бабульки-дедульки — уже начали заглядывать в неплотно прикрытую дверь подсобки. — Ну, погодите, я на вас управу найду!!!
— Найдите! - закричала в ответ Мария Сергеевна. — Можете пойти в милицию и заявить, что ваша дочь воровка, можете пойти в техникум и пожаловаться и на меня и на саму себя — кого вырастили! В детстве надо было ее драть, так сейчас не пришлось бы!
Танина мама чувствовала, что еще немного, и она вцепится в волосы этой крашеной свинье… Резко повернувшись, она прошла к выходу и направилась в расположенное неподалеку отделение милиции.
Там ее встретили также неприветливо. Небольшая комнатка дежурной части была залита утренним солнцем, в углу негромко мурлыкало радио, но первое приятное впечатление разрушалось сидящим за столом капитаном в голубой форме с тем выражением лица, которое обычно (и не зря) называют протокольным…
— Слушаю вас, — бесцветным голосом сказал он Людмиле Ивановне.
Та сбивчиво изложила суть дела, рассказав и про злосчастный килограмм винограда. Капитан с безразличным видом постукивал по столу карандашом, не глядя на посетительницу.
— Ну, и что вы хотите? — спросил он, подняв наконец-то на нее глаза, когда она закончила свой рассказ.
— Я хочу, чтобы вы привлекли директрису к ответственности, — твердо сказал Людмила Ивановна.
— Когда это было?
— Вчера.
— Почему вчера не обратились?
— Было уже поздно, вечер…
— Так… Напишите заявление и пройдите в восьмой кабинет.
В восьмом кабинете с надписью на двери "Группа дознания" сидел высокий молодой человек в штатском. Он пробежал глазами заявление и предложил Людмиле Ивановне присесть.
— Ну, и что же вы хотите? — саркастически усмехнулся он.
— Я хочу, чтобы против директора магазина было возбуждено уголовное дело, — сказала Людмила Ивановна, стараясь, чтобы эта фраза прозвучала как можно более веско.
— А основания? — дознаватель поднял на нее глаза. — Тут же оснований недостаточно!
— Как недостаточно? — удивилась та.
— Избиение подчиненного начальником в лучшем случае подпадает под административную ответственность, но никак не под уголовную.
— Почему? В уголовном кодексе есть же статья о побоях, об истязаниях…
— Ну, истязания — это когда такие побои повторяются неоднократно, сами побои, не вызвавшие телесных повреждений, в уголовном порядке действительно наказуемы, но на моей памяти таких дел не возбуждалось. Малозначительно это все…
— Как малозначительно? — запротестовала Людмила Ивановна. — Им дать волю, так они… Девчонку-практикантку избила начальница в магазине!
— Я вам говорю, — негромко, но твердо продолжал милиционер, — в лучшем случае вы сможете привлечь ее к административной ответственности, а учитывая ее положение и возможные связи, а также то, что правонарушительница — женщина, пятнадцать суток ей не дадут… только оштрафуют… Да даже и по уголовному кодексу, — он потянулся, взял небольшую книжечку, полистал ее, изумленно поднял брови, — только штраф! Полгода исправработ — это нереально за такую мелочь, а уголовное наказание в виде ареста сейчас в России не исполняется.
— Да вы поймите, — горячо заговорила Людмила Ивановна, — это не просто избиение. Это самое настоящее сексуальное преступление. Это избиение носило явный сексуальный подтекст. Это садомазохизм!
Молодой человек заулыбался.
— И с чего вы это взяли?
— Как с чего… Ее раздели догола, пороли ремнем по обнаженным ягодицам! При этом присутствовали мужчины!!!
Собеседник Людмилы Ивановны устало вздохнул.
— Садомазохизм, — поучительно сказал он, — это половое извращение, половое, — подчеркнул он. — Где здесь есть указания на то, что в отношении вашей дочери совершалось именно половое преступление? Обнажение тела — да, говорит в пользу этого, но… как-то неубедительно. Какого-то особого садизма здесь тоже не просматривается. Когда пьяные подростки на улице избивают старика и бьют его ногами по голове — даже здесь особый садизм надо еще доказать. А вашу дочь никто без воды или без еды не запирал, каленым железом не жгли…
— Вам нужно, чтобы ее жгли каленым железом? — быстро спросила Людмила Ивановна.
— Да нам-то ничего не нужно… — дознаватель поморщился. — Но чтобы квалифицировать это как уголовное преступление, материалов явно не хватает. Как побои… — он пожал плечами. — Надо, значит, экспертизу назначать… А как сексуальное преступление… Ее ведь никто не насиловал, не развращал, да и лет ей уже восемнадцать…
— Ну и что, что никто не насиловал… Эта ихняя директриса таким путем удовлетворяется, понимаете, — дознаватель за столом, слушая Людмилу Ивановну, чуть не смеялся. — Она маньячка, самая настоящая…
— Половые преступления квалифицируются по совсем другим признакам, — ответил он. — А там ведь были одни женщины.
— Рабочий у них все это видел, все делалось на его глазах, — с готовностью предложила Людмила Ивановна квалифицирующий признак.
— Ну мало ли, кто что видел, — вздохнул дознаватель. — Вот если бы мужчины ее пороли, тогда бы мы их к ответственности привлекли… Во всяком случае, к административной. А женщины женщину… Здесь трудно что-то сказать. А вам я вот что порекомендую: попробуйте частным путем договориться. В наше время в таких случаях виновных "на деньги выставляют"… Можно, конечно, предъявить ей гражданский иск, но…
— Ну, а может быть, вы все-таки вызовете эту директрису, побеседуете с ней? — теряя всякую надежду, спросила Людмила Ивановна.
— Попугать? — понимающе спросил дознаватель и, немного замявшись, добавил: — я не думаю, что это целесообразно… Заявление ваше давайте, через недельку получите по почте наше постановление.
— Какое постановление? — не поняла Людмила Ивановна.
— Скорее всего, — милиционер прищурился и посмотрел вдаль, — об отказе в возбуждении уголовного дела.

— Ты представляешь, как все сейчас… — с горечью закончила Людмила Ивановна рассказ отцу вечером, когда они уже легли спать. Отец вздохнул, обнял ее.
— Вот видишь, — вполголоса сказал он. — Директрисе этой ничего не будет из-за того, что она женщина. И что у нас за отношение такое к мужикам — мужика бы точно посадили.
— Он сказал — самое большее на пятнадцать суток.
— А все равно посадили бы! Глупость твою про садомазохизм никто бы во внимание не взял, а за избиение — точно!
— Ну, ты-то понимаешь, что эта порка была сексуальной?
— Я-то? — отец завозился в темноте. — Я-то понимаю, да и ты понимаешь…
— Вот сволочь эта директриса, хорошо устроилась! Весь магазин перепорола!
— Завидуешь?
— Нет, нисколько… Чему тут завидовать?..
— Ну да… Это я ей завидовать должен. Был бы я завмагом, ты бы моей продавщицей…
— Ты знаешь, мне от всей этой истории даже играть ни во что такое неохота. Что теперь с Танькой будет? Мы-то ее берегли-берегли…
— Да ничего не будет… Ты что, своей-то судьбой недовольна?
— Хорошо, мне ты встретился… Садист… — мама потерлась щекой о папино плечо. — Нет, не хочу я, чтобы Танька тоже в эти игры играла.
— А может, и не будет, — прошептал отец, прижимая маму к себе. — Ты уверена, что она почувствовала что-то, кроме боли?
— Вот как раз в этом-то я и не уверена, — зашептала мама в ответ… Я сама только в пятнадцать лет поняла, что мне это нравится…

А Татьяна спокойно спала. По каким-то неведомым законам генетики в своих родителей она не удалась…