ClubPN

Кофе по-венски




- Ида, кто этот строгий господин? Ваш родственник?
Молодой человек, худой и высокий, уже начинающий сутулиться и с легкими морщинами в уголках глаз, подошел к висящему на стене фотографическому портрету. На него в упор смотрел пожилой незнакомец, очень степенный, насупленный, с окладистой бородой и пронзительным взглядом. Почувствовав себя неловко, живой мужчина отступил перед запечатленным на картоне стариком.
Хозяйка квартиры, молодая бойкая особа, белокурая и с очаровательным вздернутым носиком, одетая с богемной беспечностью и с пожелтевшими от табака пальцами, чуть поморщилась, ставя на на огонь медную турку:
- Рене, вы бесподобны. Это доктор Фрейд. Вам крепкий?
- Да, пожалуйста... А что за доктор, если не секрет? Ваш домашний врач? Или поклонник?
- А вы ревнуете? Успокойтесь, он старый зануда, и на его лекции я дважды задремала. Но вам ваше невежество не делает чести, это имя знают все образованные люди. Право же, со своей политикой вы совсем оторвались от жизни. Да, кстати - чем закончился ваш роман с партией социалистов?
- Моим постыдным бегством, Ида. Эта дама оказалась слишком сурова и не желала понимать шуток.
- Да, умная женщина ни за что не станет приковывать поклонника цепями. Это немедленно порождает у него желание освободиться... Сколько сахара?
- Две ложки... Это ведь турецкий рецепт? Тогда сахар добавляют еще до закипания...
Ида капризно дернула плечиком:
- Что за невоспитанность - давать даме советы! Стыдитесь, сударь. Это кофе по-венски. Сразу видно, что вы здесь недавно и еще его не пробовали...
- Ваша правда. Я смиренно прошу прощения.
- Так легко вы не отделаетесь, Рене. Учтите, я злопамятна. Ладно, об этом после. Вы хотели что-то спросить?
- Да. Скажите, говоря об умных женщинах... вы имели в виду себя?
- Рене, ум и образование вовсе не обязательно идут рука об руку. Женский ум - нечто большее, чем способность окончить гимназию и высшие курсы.
- В чем же он состоит, Ида?
- Ну хотя бы в умении управлять.
- Миром?
- Ну зачем же, это скучно. Миром пусть занимаются мужчины.
- А мужчинами займетесь вы?
- Что в этом смешного?
- Простите, но мне кажется, что это ... эээ... несколько неправдоподобно.
- Почему же, Рене? Вы и так с рождения живете под чужой властью - будь то грубая власть политики, или мягкая власть женщины, или еще какая-нибудь. И дай бог, чтобы вы могли хотя бы выбирать...
- Знаете, до сих пор я полагал, что сам управляю собой.
- Заблуждение, и весьма расхожее. Пожалуйте к столу, кофе готов.
- После вас, Ида.

* * *

- Ну, что же вы не пьете?
- Пусть немного остынет, не люблю горячий... Послушайте, вы меня заинтриговали. Значит, все мы не свободны, но даже не подозреваем об этом?
- Что, трудно поверить?
- Ну почему же? Я как-никак историк. И уж в том, что человечество всегда было подвластно внешней силе, я убедился давно.
- Ваш труд о Столетней войне?
- И это тоже. Но я надеялся, что хотя бы отдельный человек...
- Увы, мой милый Рене, это не так.
- Вы беретесь доказать мне свою правоту?
- А вы уверены, что этого хотите?
- Ну, я...
- Смелее. Что, не знаете? Боитесь?
- Не знаю. Боюсь. Черт, да вы уже начали овладевать мной!
- Вы проницательны, - Ида засмеялась, показывая ровные мелкие зубы. - Другие умудряются годами не замечать, что их давным-давно превратили в марионеток. Ну? Вам страшно?
- Да, Ида.
- Вы хотя бы не боитесь в этом признаться. Итак, уже два очка в вашу пользу. Ну, коли уж вы ступили на этот адский путь, имейте мужество пройти его до конца. Вы идете со мной?
- Да, мой жестокий Вергилий.
- Отлично. Отставьте чашку. Кстати, как вам кофе?
- Благодарю, превосходен. И такой непривычный вкус... Вы добавляли какие-то травы? Кориандр, корицу?
- И это тоже.
- Ида... постойте... что еще вы туда положили?!
- Успокойтесь, глупый мой. Это всего лишь средство, немного развязывающее язык. Вы не лишитесь воли, будете всё сознавать и не сделаете ничего такого, чего не сделали бы в обычном состоянии. Никто вас не держит, можете хоть сейчас встать и уйти. Я могу послать хозяйку за извозчиком, и через двадцать минут вы будете дома. Хотите?
- Черт возьми, Ида, это возмутительно! Я никому не позволяю так с собой обращаться! Почему вы не оставили мне выбора?
- Он есть и сейчас. Итак, вы уходите?
- Да. Нет... Дьявол... ладно, остаюсь. Но больше не шутите так со мной. Прошу вас, Ида.
- Только с вашего позволения, обещаю. Ну, расслабьтесь, откиньте голову назад. Закройте глаза. Помните, вы по-прежнему вольны прервать наш разговор в любой момент. А теперь... Рене, сколько вам лет?
- Тридцать. Почему вы спрашиваете?
- Вы выглядите и моложе, и старше. Детски доверчивы и старчески утомлены и напуганы. Вы боитесь жизни. Смерти. Самого себя. Вы знаете, что вами очень легко управлять?
- Знаю, Ида.
- Что угнетает вас в последнее время? О чем вы думаете?
- Да так, глупости. Это с каждым бывает время от времени...
- Смелее, мой Данте.
- Ну хорошо. Вот вы упомянули мою книгу о Столетней войне... А знаете, что вскоре после ее выхода в свет я получил по почте открытку?
- Боже, как вы скривились. Что же там было? Угроза убийства?
- Да нет... видите ли, это случилось как раз на Пасху, так на ней были изображены премилые херувимчики с прутьями вербы... А в открытке - всего одна фраза. "Вижу, вам не терпится снова нанести мне визит, чтобы повторить нашу давешнюю беседу"... И подпись - комиссар полиции Пьер Лагранж.
- У открытки была предыстория?
- И довольно долгая, в двух частях... Шесть лет назад, в Лондоне...

* * *

Склонив голову набок и по-простонародному подперев щеку кулаком, Ида пристально наблюдала за собеседником. Рене сидел весь мокрый, побелевшие пальцы стиснули подлокотники кресла. Но все-таки он довел рассказ до конца и даже ни разу не прервался.
- Итак, дважды одна и та же история, - спокойно подытожила она .- И что вы думаете по этому поводу?
- Если... если с кем-нибудь повторяется раз за разом то, чего он боится больше всего на свете, это значит... это значит...
- Что тому есть какая-то причина, верно?
- Не может быть, - прошептал молодой человек, - я всю жизнь ненавидел насилие. И себя не позволял унижать. А вы говорите...
- Но уж чувства, которые вы сейчас испытываете, нельзя назвать слабыми, Рене. Вы неравнодушны к насилию - вот так будет точнее.
- Я... люблю это? Мечтаю об этом? Господи...
- Спокойно, я с вами... Скажите, вы помните, что испытывали тогда, в Лондоне?
- Страх... стыд... и чтобы этого не было, забыть, стереть, как меловую надпись с доски...
- А... еще? Ну же...
- Да, вы правы. Я хотел этого, Ида. Хотел ощутить свою вину. Неважно за что. Мне это было нужно. Вину, стыд и страх наказания.
- И чтобы было больно?
- Да. Искупить какое-то преступление. Я всегда в глубине души верил в то, что виновен, Ида. Виновен со дня рождениея.
- Католическая церковь называет это первородным грехом... Ведь вы католик?
- По крайней мере я вырос в католичестве. Сейчас уже не знаю...
- Дальше, Рене. Чего еще вы хотели?
- Прощения. Жалости. Любви.
- Женской?
- Скорее материнской. Эта дама была намного меня старше, иначе я бы не решился...
- Об этом позже... И вы получили то, чего хотели?
- Да, Ида. Я почувствовал, что прощен.
- А теперь вспомните Париж.
- Совсем иначе, - Рене усмехнулся злой, короткой усмешкой, похожей на гримасу. - Этот человек... Понимаете... я ведь рос без отца...
- Вы хотели быть сломленным?
- Нет. Точно нет. Это был поединок. Он пытался доказать мне, что я ребенок. Маленький мальчик, которому никогда не стать мужчиной... Потому что это место уже занято.
- Занято им?
- Да. Он отыгрывался на мне за собственное детство. Я уже тогда почувствовал это, Ида. Именно это и придало мне сил.
- И кто победил в этом поединке?
- Не знаю... Я и правда вел себя как ребенок, стыдно вспомнить...
- А случись такое еще раз...
- Я бы снова пошел на это. Я хотел выстоять. Ну, или хотя бы продержаться подольше. Да, вы правы, Ида. И в тот раз все случилось по моему желанию.
- И вы были удовлетворены?
- Да. Несмотря ни на что. Я честно расплатился. Он не собирался меня прощать. Но я простил себя сам.
- А теперь откройте глаза, Рене.

* * *

- Господи... что это, Ида...
- Сами видите, милый. Это мой любимый хлыстик, на первый раз будет достаточно. Потрогайте, не бойтесь, он совсем легкий. Не причиняет чрезмерной боли и почти не оставляет следов. И если вы хорошенько попросите, я, так и быть, вас с ним познакомлю...
- Что... что вы говорите...
- Ну же, смелее, Рене. Ведь вы, уже идя сюда, втайне надеялись на такой исход. Желали, боялись и не смели поверить...
- Нет...
- Солгали, милый. За это будет добавка. Немного. Ведь вы хороший мальчик и очень не любите лгать. Так перестаньте же обманывать самого себя, Рене. Вы хотите меня - и хотите доказать мне, что достойны. Так вперед. Попросите. Ну!
- Ида... я хочу этого. Это правда.
- Ну вот видите, как просто. Раздевайтесь. Да-да, совсем. Не стыдитесь. Вы красивы, Рене, и вам не следует стыдиться ни своей души, ни тела. Мне давно хочется взглянуть на вас обнаженного. А вот вам придется подождать. До конца испытания. Не боитесь?
- Нет, Ида.
- Как вы хороши, Рене. И мне ужасно не терпится слегка разукрасить вашу кожу - чтобы потом вам были слаще другие прикосновения. Дюжина ударов - вполсилы, я не хочу вас мучить. Ложитесь, мой милый. И кричите, не стесняйтесь. Здесь над вами никто не будет смеяться. Вы готовы?
- Готов.
- Ну так начнем, любимый. Раз...