ClubPN

1



- Она моя ровесница, но выглядит моложе, женщина без возраста, этакий вечный подросток до самой старости. Такое хорошо для миниатюрных, а она сложения довольно крепкого, с нормальными женскими бедрами, так что это апмпуа ей не совсем идет. Но плечи широкие, и в толпе, со спины, ее вполне можно принять за мальчишку. Она не против, о таких случаях рассказывает даже с гордостью. Носит только брюки и всегда верх черный, мальчикоподобные майки и футболки. Так было не всегда, она перепробовала много разных причесок и способов одеваться, но остановилась именно на этом.
Она себя поочередно презирает, ненавидит и прощает, а ей кажется, что все это проделывают с ней окружающие. Видимо, ее воспитывали, как тогда было принято - нотациями и сравнением со сверстниками. Характер у нее оказался упрямый, сил было немеряно, она стала защищаться. Уже давно никто на нее не нападает, а она все воюет.
Женщиной быть не любит, терпит себя потому, что выбирать не приходится. Как-то она говорила мне, что мужская фигура - это да, а в широких бедрах и заде есть что-то унизительное. Раскормленный домашний гусь, которому никогда не подняться в воздух.
Все это плюс больное самолюбие делает ее не слишком легким собеседником. Сама это знает, но не может за собой уследить, как мать за трудным подростком - только отвернешься, а он уже раздобыл где-то пиво и сигареты и вдобавок успел поджечь мусорный бак. Правда, с годами научилась сдерживаться, чуть-чуть.
При этом рассеянна, забывчива, не успевает заметить причин, по которым меняется ее настроение. Свято верит всему, что ей говорят - похвалите ее, и несколько минут она будет счастлива. Но не дай бог в чем-то не одобрить. Обидчивая, чуть что на дыбы. Причем сама о себе отзывается намного хуже. Унижение паче гордости.
Вчера мы сидели с ней на кухне за чаем и совместно пытались выяснить, какого рожна она ко мне пришла.
- Ты можешь сказать, чего тебе вообще нужно? - спросил я, измученный предыдущими попытками получить внятный ответ.
Она на секунду задумалась.
- Чтобы напугали. И чтобы это был плохой человек, садист. Чтобы ругался и обзывал по-всякому. Тогда я его смогу презирать и ненавидеть. А сама буду благородной жертвой.
Формулировки у нее на зависть четкие, мне остается только позавидовать. Видимо, думала над этим не один год.
- И ты хочешь победить?
- Не-а. Хочу, чтобы он меня переубедил. Типа, что я такая плохая. Хочу сдаться, но не сразу.
"Устала с предками воевать " - отмечаю я про себя, но вслух ничего не говорю. Делаю вид, что обдумываю услышанное. Она ждет.
- Ничего подобного, - заявляю я наконец, - хочешь знать, чего тебе на самом деле надо?
Она застывает.
- Чего?
- Тебе надо, чтоб тебя приласкали, полюбили и объяснили, какая ты на самом деле хорошая. Вполне нормальная потребность. Но тут одна загвоздка. Если тебя перед этим не выдрать, как сидорову козу, ты не поверишь, что это правда.
- Да. Не поверю.
- Тогда пошли.
У нее вытягивается лицо, в глазах обиженное : "вот так сразу?" Но подчиняется и идет за мной в спальню.
- Раздевайся, ложись.
Мой голос звучит сухо и деловито. У нас с ней не роман, а если и роман, то слишком уж своеобразный...
Она ложится на диван и только потом стягивает штаны - ровно настолько, чтобы я не промахнулся. Под штанами у нее ничего нет. Если, конечно, не считать ее самой.
Я сглатываю и досчитываю в уме до десяти. Сзади она очень недурна - широкие бедра, нежные округлые полушария, плавно сужающиеся к талии. Мне трудно сохранять невозмутимость. Сама она вовсе не считает себя красивой, а посмотреться в зеркало с такой позиции ей просто не приходит в голову.
Я не тороплюсь начинать экзекуцию. Она неподвижна, напряглась и ждет. Наверное, думает, что я тяну время из садизма. А я просто любуюсь.
Налюбовавшись, с коротким выдохом опускаю на ее зад сложенный вдвое ремень. Она взвизгивает.
Еще раз, с замахом, посильнее. И еще. Она взвивается, выгибаясь дугой и демонстрируя, как ей больно. Кричит изо всех сил.
Ее мечты о достойном поведении, увы, остаются только мечтами. Очень чувствительная, боли не выносит совершенно, и за это тоже себя презирает. Я продолжаю хлестать - сильно, размеренно, не обращая внимания на крики. Именно этого она от меня и ждет.
Визг вперемешку с воплями, ругательствами и мольбами о пощаде сопровождает каждый удар. У меня даже немного заложило уши. И вот наконец:
- Всё-оооо!
Это условленный сигнал. Я тут же останавливаюсь.
Она воет, уткнувшись носом в диван. Это не плач, заплакать во время порки она не может, хотя мечтает страстно. Заставить ее проливать слезы можно другим, гораздо более простым способом. Нужно сказать ей что-нибудь доброе, а для верности погладить по голове.



2



- Я почти не знаю его, хотя встречаюсь с ним уже два года. Мужчины вообще существа неговорящие. Он, в отличие от меня, знает что почем, и себя тоже знает, а уж меня видит насквозь. Настоящий взрослый человек. Самодостаточный. Сегодня он пришел весь в белом - летние брюки и футболка. Сильный, поджарый, с виду этакий Джеймс Бонд в начале карьеры.
На самом деле все проще. Жизнь потрепала, всюду побывал, всего попробовал, видел такое, что я себе даже представить не могу, и слава богу - умерла бы, наверное, от страха.
И вот этот человек регулярно видится со мной, потому что ему нужно. Что именно нужно, он объяснить не может. Я могу только догадываться, судя по себе. Все-таки оба мы с ним живые, из мяса и костей.
Я уже успокоилась, наревелась в его объятиях, с тех пор прошло около часа. Теперь мы меняемся ролями.
Он молча, пряча глаза, подходит к дивану, на котором сижу я. Не вставая, хватаю его сзади за шею, пригибаю и заставляю лечь мне поперек колен. Иначе мне его не удержать - он большой, я маленькая.
Несколько раз бью ладонью через брюки. Несильно, но он вздрагивает.
- Больно? Еще хочешь?
Он энергично мотает головой.
- А вот так? А еще?
- М-м-м... нет!
Он дергается, на глазах слезы, и тогда я изворачиваюсь, запускаю руку ему под живот, расстегиваю пуговицу и стягиваю белые брюки.
Он загорелый, красивый, по контрасту с белым это еще заметнее. Спускаю брюки до колен, он замирает. Зад узкий, поджарый, так и хочется...
- А-а! Не надо!
Это я взялась за падл, широкий и тяжелый, мной самой выструганный из толстой доски и подаренный ему на день рожденья. Люблю вырезать из дерева, еще с детства. Тогда было легче притворяться мальчишкой. Сейчас сложно.
- Больно! Больно!
Он уже плачет, извивается, на загорелой коже следы ударов почти не заметны, но чувствую, что приходится ему несладко... Падл штука серьезная. Себя бы я таким пороть никогда бы не позволила.
Останавливаюсь. Он дрожит и ждет.
- И тебе не стыдно? Здоровый парень...
- Прости, пожалуйста... Ай!
Он рыдает, ловит мою руку, пытается поцеловать. И кричит, кричит.
Со мной можно. Можно орать, плакать, просить прощения, умолять прекратить и снова плакать. Забыть, что ему сорок, что у него бицепсы и что ростом он метр восемьдесят. Для этого я ему и нужна.
- Будешь еще? Будешь?
- Не буду, прости, не буду, не буду...
Откладываю падл. Ложусь рядом. Обнимаю его, дрожащего, с еще детским, искаженным плачем лицом. Целую в губы.
- Прости...
- Прощаю. Прощаю. Все хорошо...
... Через час мы расстаемся. Он уходит, высокий и весь в белом, поцеловав меня на прощание. Его просто не узнать, он выглядит, как росток, только что погибавший от жары, но политый заботливой рукой и тут же снова зазеленевший. В общем, на лице у него такое счастье, такой покой, что я невольно чувствую гордость за себя. За нашу дружбу, за хорошо сделанную работу, за то, что смогла угадать, чего ему нужно.
Может быть - смешно сказать - даже за то, что родилась женщиной...