Айзик Бромберг, tilly и Марлен. Персей и Андромеда
Добавлено: Пт ноя 05, 2021 9:51 pm
Айзик Бромберг, tilly и Марлен
Персей и Андромеда
...Солнечным сентябрьским днем 1900 года, когда зелень в кронах лондонских вязов и тополей уже основательно поблекла и порыжела, по левой, теневой стороне Риджент-стрит напряженно прохаживался худой, узкоплечий молодой человек росту приблизительно шести футов.
Внимательный наблюдатель счел бы его каштановые волосы и карие глаза не совсем типичными для коренного жителя всемирно известного туманного и сырого архипелага, расположенного на Северо-Западе Европы и отделенного от ее побережья проливом, на каждом берегу именуемым по-своему. Скорее наш герой сошел бы за уроженца других берегов - например, левантийских, куда можно отнести и южное побережье Франции. Эта догадка и впрямь была бы ближе к истине, учитывая, что недавние предки двадцатичетырехлетнего Рене Превера - пора наконец назвать его по имени - перебрались из Марселя в Париж всего два поколения назад.
Молодой человек нервничал. Он в сотый раз окидывал себя придирчивым взглядом, отряхивал с рукавов невидимые соринки и даже вороватым движением провел пальцем по носкам штиблет, очищая их от пыли. Своим платьем он остался с натяжкой доволен, да и выбирать, честно говоря, было почти не из чего. Его коричневый выходной костюм выглядел почти прилично, а манжеты были безупречны, хотя рукава над ними и несколько потерты. Наконец, решившись, он перешел на быстрый шаг и легко, как птица, взлетел по ступенькам к парадной двери дома номер 16. Отважно воспользовался модной новинкой, виденной им прежде всего раза два или три - электрическим звонком. После краткого резкого звука дверь открылась.
- К миссис Стамп, - отрекомендовался Рене, с трудом выговаривая звуки свистящего и скрежещущего чужого языка.
* * *
Через несколько минут молодой человек вошел в гостиную, чье убранство слегка смутило его - одновременно роскошью обстановки и некой холодностью интерьера. Здесь он чувствовал себя немного неуютно, но мужественно старался этого не показать. Миссис Стамп, дама, уже перешагнувшая границы бальзаковского возраста, поднялась ему навстречу из высокого кресла. Ее породистое лицо со слегка раскосыми серыми глазами имело выражение вежливое и вопросительное.
- Добрый день, мадам. Разрешите представиться - Рене Превер. Вот мои рекомендации, как и было условлено, - и он с поклоном протянул ей заранее извлеченные из конерта листы.
- Добрый день, - произнесла дама, переходя на школьный, но вполне сносный французский, - ну что же, monsieur... Превер... Давайте посмотрим.
Тонкими длинными пальцами она неторопливо развернула письма. Вооружившись висевшим на тонкой цепочке лорнетом, пробежала их глазами. При этом руку с письмами она держала слегка на отлете, что вызывало некоторые сомнения в ее близорукости.
Рене терпеливо ждал, стараясь сохранять непринужденную позу, что вообще-то давалось ему нелегко, особенно когда приходилось подолгу стоять на одном месте. Наконец миссис Стамп закончила свое занятие. С тем же невозмутимым лицом спрятала лорнет. Сложила письма. И наконец соизволила обратить свой взор на молодого человека.
- Ну что же, monsieur Превер, - кивнула она, - ваши рекомендации вполне удовлетворительны. Судя по всему, вы идеалист? Сейчас это модно среди молодежи...
Рене поклонился с улыбкой, мысленно попеняв увядающей красавице за привычку совать нос не в свои дела.
- Хотя... - задумчиво протянула хозяйка, - для учителя молодой девушки это, возможно, даже полезное качество. Сможете ли вы приступить к занятиям, ну, скажем ... с завтрашнего дня?
- Разумеется, мадам, - быстро ответил Рене, с трудом подавив откровенный вздох облегчения.
* * *
Назавтра ровно в два часа пополудни он снова предстал на пороге гостиной, на этот раз вооруженный целой стопкой учебников и англо-французским словарем, которые счел за благо взять с собой для солидности и большей уверенности в своих силах.
Миссис Стамп с легкой улыбкой наблюдала за стараниями молодого человека выглядеть взрослее, чем он есть, но не сказала ни слова по поводу его чересчур торжественного вида. Она лишь сделала легкий приглашающий жест, поманив напряженного Рене за собой в классную комнату. Он чувствовал, что для учителя вполне взрослой и уже выезжающей в свет девицы сам, кажется, непростительно молод.
Но здесь его ожидал приятный сюрприз. Маленькая, чрезвычайно бледная, но хорошенькая темноволосая барышня со скромно потупленными глазками производила крайне приятное впечатление и уж конечно не представляла опасности для его учительского авторитета.
- Элен, разреши представить тебе твоего нового наставника, - все с той же снисходительной улыбкой произнесла миссис Стамп, - это мистер Рене Превер, настоящий парижанин и очень образованный юноша.
Мадемаузель присела, по-прежнему не поднимая глаз. Рене против воли покраснел и смущенно покосился на хозяйку дома, но та держалась совершенно невозмутимо, и это придало ему душевных сил.
- Чрезвычайно раз знакомству, мадемуазель, - сказал он вполне искренне и, склонив кудрявую голову, осторожно приложился губами к тыльной стороне маленькой нежной ладони.
* * *
Сегодня наш герой специально вышел из дома чуть ли не на час раньше срока, дабы не повторился конфуз прошлого раза, когда он из-за непогоды долго прождал нужный омнибус и на пять минут опоздал. И хотя миссис Стамп всячески уверяла его, что она вовсе не в претензии, но заставлять женщину ждать... произнеся мысленно слово "женщина", Рене слегка покраснел. Конечно, мадемуазель Элен - ангел во плоти, похожа на еще не раскрывшийся поутру ландыш - так же свежа, хрупка и детски беззащитна...
Но мадам... в конце концов, тридцать шесть - это еще не возраст для красивой особы ( правду Рене узнал случайно, благодаря веселому доброжелательному вниманию прислуги, даже как будто ревновавшей его к обеим дамам). И как похорошела и расцвела эта, в сущности, еще вполне статная женщина со времени его первого визита... (откуда ему было знать о героических усилиях миссис Стамп, срочно зачастившей к модистке, сменившей личного парикмахера и даже уступившей, наконец, совету своего врача и скрепя сердце отказавшейся от утреннего кофе ради белизны лица).
Одним словом, молодой человек чувствовал себя в центре мишени, на которую, если его не подводило чутье, были направлены одновременно три лука, натянутые очаровательными ручками кудрявых пухленьких амурчиков - вроде тех, что принято изображать на бонбоньерках шоколадных конфет.
Улыбнувшись вышеописанному зрелищу, представшему перед его внутренним взором, Рене кивнул на входе зардевшейся горничной и проделал путь до гостиной чуть быстрее, чем позволяли приличия. Но уже подняв руку, чтобы постучать в дверь, молодой человек внезапно обнаружил, что она распахнута. Не успев сообразить, что бы это значило, он по инерции шагнул вперед - и застыл на пороге соляным столпом. Ибо открывшееся его глазам другое, реальное, зрелище оказалось таково, что с того памятного дня регулярно сопровождало его в ночных кошмарах еще несколько лет.
Мизансцена была следующая. Раскрасневшаяся от гнева хозяйка дома, сложив руки на груди, мрачно созерцала груду осколков, возвышающуюся в углу гостиной, за отдернутой, против обыкновения, бархатной портьерой. Еще более бледная, чем всегда, и как будто полупрозрачная от ужаса мадемуазель, однако, смотрела вовсе не в ту сторону, в которую, видимо, требовала матушка. Полными непролитых слез глазами девушка взирала на изящное бюро, на столешнице которого лежал предмет, в первый момент принятый Рене за садовую метлу без ручки. И только спустя несколько секунд его осенила ужасная догадка, которая, конечно, куда быстрее пришла бы в голову его английскому сверстнику. Вспыхнув до корней волос, молодой человек произнес вдруг осипшим, предательски дрожащим голосом:
- Прошу прощения... что здесь происходит, мадам?
Не ожидавшая постороннего вмешательства хозяйка метнула на визитера чуточку смущенный взгляд, но почти сразу же взяла себя в руки - светская выучка давала о себе знать.
- Добрый день, господин Превер. Ничего страшного, маленькая семейная неприятность, - миссис Стамп одарила растерянного юношу самой любезной из своих улыбок и легким движением поправила якобы случайно выбившийся из прически завиток.
- Я вынуждена извиниться перед вами, сегодняшний урок начнется с небольшим опозданием, мне необходимо уладить с Элен один не терпящий отлагательства вопрос.
Перехватив полный ужаса взгляд молодого человека, она едва заметно кивнула, полуприкрыв глаза. Что поделаешь, такие неприятности время от времени случаются в любой семье, и решаются они обычно тоже веками проверенным способом.
- Я распорядилась подать вам чай в малую гостиную, надеюсь, вы не успеете слишком заскучать, - еще одна мягкая улыбка должна была успокоить молодого человека, внушив ему, что ничего особенного не происходит. Зато взгляд, брошенный секунду спустя на несчастную барышню, отличался от предназначенного Рене, как грозовая полночь отличается от ясного солнечного дня.
- Так я жду ответа, - слегка понизив голос, обернулась к дочери миссис Стамп. Она была нтак уверена, что молодой человек исполнит ее распоряжение, что не удостоверилась, действительно ли он покинул комнату.
Но девушка по-прежнему оставалась неподвижной, только теперь ее взгляд уперся в пол, а руки непроизвольно сжались под грудью - и тут обладавший острым зрением Рене со своего места смог разглядеть кончики ее пальцев. Обгрызенные до предела ногти настолько противоречили привычному облику мадемуазель, что молодой человек отбросил последние сомнения.
- Прошу простить меня за назойливость, - произнес он как можно спокойнее, - но, судя по всему, мадам желает знать, кто опрокинул эту вазу?
- Вы совершенно правы, месье, - уже раздраженно ответила та, - мадам это чрезвычайно интересно, поскольку ваза до вчерашнего дня стояла за портьерой целая и невредимая...
- Ради бога, простите меня, - тихо произнес Рене, - я должен был сказать вам еще вчера...
- О чем вы? - нервно спросила миссис Стамп, чувствуя, что ее терпение на исходе.
- Это я разбил вазу, мадам. Перед началом вчерашнего урока.
- И никто из слуг не заметил?
- Я был в гостиной один, мадам.
- Почему же вы не признались мне сразу?
- Боялся за свое место, мадам.
- А теперь, стало быть, в вас проснулась совесть?
- Я не хочу, чтобы из-за меня наказали... кого-то другого, - пояснил Рене, не поднимая глаз.
- И вы полагаете, что я вам поверю?
Вот теперь молодой учитель, расслышавший в голосе хозяйки явную насмешку, невольно поднял голову. Все происходящее настолько не вязалось с уже сложившимся в его представлении образом типичной англичанки, а тут еще эта ироническая улыбка - тоже вовсе не английская, а столь убедительная, что сделала бы честь любой его соотечественнице...
Рене судорожно сглотнул.
- Я не лгу, мадам. Вы можете вычесть стоимость вазы из моего жалования.
"Вычесть стоимость вазы? Ну-ну, бедный опрометчивый петушок, храбро кинувшийся защищать нежную перепелочку... А знаешь ли ты, столько эта ваза стоила? Впрочем, и хорошо, что не знаешь, вряд ли бы тебя обрадовала перспектива пару лет обучать свою воспитанницу практически задаром..."
- Похвально, похвально... - разговор обещал быть долгим, поэтому мадам, согнав возмущенно мяукнувшую дымчатую кошку, поудобнее расположилась в кресле, как бы невзначай продемонстрировав изящные туфли цвета потускневшей бронзы.
- Значит, вы, сударь, так благородны, и для вас невыносима мысль о том, что за вашу вину накажут другого человека?
Она окинула цепким взглядом напрягшегося юношу, задержалась на пылающих румянцем щеках, вспыхнувших алыми фонариками мочках ушей и прикушеной крепкими зубами по-восточному припухшей нижней губе.
- А позвольте вас спросить, милостивый государь, - улыбнулась она, - как же произошло это прискорбное событие?
"Ну, сударь, неужели вы нам сейчас поведаете о том, что вы чудовищно невоспитанны и потому обшариваете все закоулки в чужих домах уже на второй неделе знакомства?"
Этот совершенно простой вопрос прозвучал в ушах молодого человека погребальным звоном. Вообще-то трусом он себя не считал. Ему случалось и падать в детстве с лошади, и прыгать солдатиком в море с высокого обрыва (тринадцать лет, провинция, две прелестные кузины на год старше его), и драться в лицее до первой крови ... Но была на свете вещь, которой он смертельно боялся. Рене Превер очень плохо умел лгать.
Нет, не то чтобы он этого совсем не хотел... Все мы грешны, и иногда иначе просто нельзя. Например, с родителями - не говорить же им, что идешь на вечер вовсе не к другу, готовиться к экзамену, а всего через квартал, в тесную квартирку под самой крышей, к веселой и нетребовательной Симонн, с которой всё так хорошо и просто, не то что с дочками маминых подруг ... А уж в свете этого тем более не избежать. Как можно на вопрос своей дамы, идет ли ей новое платье, честно ответить, что это не ее цвет и он сильно ее старит... Вот так волей-неволей и становишься конформистом, отчасти противным самому себе, но что поделать, такова жизнь. Беда заключалась в другом. Чем важнее был для юноши предмет разговора, тем хуже у него получалось, не моргнув глазом, дать нужный ответ. А сейчас речь шла о том, сможет ли он отныне называть себя мужчиной, способным заступиться за девушку, или тряпкой, которой моют полы.
- Я прогуливался по гостиной... задумался и не смотрел под ноги, и не заметил вазы за портьерой, мадам, - быстро ответил он первое, что пришло в голову, - то есть, когда я ее заметил, было уже поздно.
- А как же вас занесло в самый дальний угол? - немедленно последовал новый вопрос.
- Говорю вам, я задумался, мадам, - буркнул Рене, уже начиная злиться. Он справедливо полагал, что принесенная им жертва и так достаточна. В конце концов, даже в суде от человека не требуют, чтобы он еще и сам доказывал собственную вину.
- Вот как... О чем же вы так сильно задумались, что не разглядели вазы, которая доставала вам до колен?
"О некоторых гнусных чертах английского характера", - чуть было не ответил молодой человек, но сумел сдержаться.
- Я обязан отвечать на этот вопрос, мадам? - спросил он с вызовом.
Для миссис Стамп это оказалось последней каплей. Мало того, что этот мальчишка лжет ей в глаза, он еще имеет наглость вставать в позу... Вот теперь, мой милый, вам действительно удалось меня разозлить, мысленно констатировала она, чувствуя, что мать семейства и хозяйка дома берет в ней верх над женщиной. Ну погодите, я заставлю вас раскаяться, чтобы впредь неповадно было изображать из себя рыцаря. Кроме того, ее вдруг неприятно кольнула мысль, что в сложившейся ситуации ей выпадает роль какого-то кровожадного морского чудовища, от которого пылкий Персей очертя голову бросается спасать назначенную в жертву Андромеду. А какую женщину порадует подобная роль, сколько бы ей ни было лет...
- Нет, месье Превер, вы не обязаны, - ответила она своим фирменным тоном, способным заморозить воду в кипящем ключом чайнике.- Я вам верю. И чтобы вы не сомневались в этом, я требую возместить мне ущерб, но не так, как вы предлагали. А так, как пришлось бы его возмещать моей дочери, будь она и вправду виновна. Если это действительно сделали вы, а не она, вы и получите предназначенное ей наказание. Учтите, ваш отказ я буду расценивать как признание в прямой лжи. Я жду ответа, месье Превер.
К такому повороту Рене оказался не готов. Мысленно уже прокляв себя за глупость и простившись с жалованием черт знает на сколько времени вперед, он полагал, что честно выполняет свою часть соглашения. Прежде чем он сумел совладать с собой, на его лице промелькнул настоящий ужас, истинную причину которого читатель поймет чуть позже. Он бросил на миссис Стамп почти просящий взгляд - но наткнулся на вежливую непроницаемую маску. Тогда, скосив глаза вправо, он еще раз взглянул на мадемуазель. Неизвестно, что он смог прочесть на ее лице, но именно это заставило его решиться. Он уставился в пол и сжал кулаки.
- Я согласен, мадам, - произнес он глухо, - скажите, что я должен делать.
- Что вы должны делать? - переспросила миссис Стамп, - не хотите ли вы сказать, сударь, что вас никогда в жизни не секли?
Рене промолчал, но его сильно побледневшее лицо не оставляло сомнений - действительно никогда.
- Оставь нас, Элен, - решительный жест пресек робкую попытку... да нет, не попытку, просто трепет ресниц, сопровождаемый подавленным вздохом. Легкие шаги прошелестели по ковру, с тихим стуком закрылась резная дверь, и хозяйка дома осталась наедине с незадачливым педагогом.
Миссис Стамп только покачала головой, глядя на объект предстоящих усилий. Первый гнев ее уже поутих, уступив место какому-то странному любопытству. Здесь, видимо, требуется небольшое пояснение, так как не хотелось бы, чтобы читатель счел нашу героиню неким новым Тартюфом в юбке.
Овдовевшая много лет назад, безукоризненно порядочная и набожная женщина, вполне передовых взглядов по меркам своего времени, она и представить себе не могла, чтобы ею в такой ситуации двигало еще что-то, кроме педагогического рвения. Самыми страшными из всех грехов она искренне считала непослушание и ложь - а здесь налицо было и то, и другое. В конце концов, разница в двенадцать лет позволяла рассматривать Рене просто как невоспитанного мальчишку, уже сделавшего первый шаг по пути порока, но еще способного к исправлению. Пожалуй, это не столько вина его, сколько беда. И, следовательно, она обязана раз навсегда отвадить его от подобного поведения - с помощью старого проверенного средства, которое в отношении Элен еще никогда не давало осечки... (к последнему утверждению мы вернемся чуть позже).
Впрочем, надо отдать должное достойной матроне : никакого злорадства она не испытывала. По-человечески ей было даже жаль Рене, но... В глубине души миссис Стамп прекрасно понимала его истинные мотивы, и, вряд ли сознавая это, мучилась самой обыкновенной ревностью. В сознании же эта мысль оформилась следующим образом : да, мальчика жаль, да, ему наверняка страшно, и вдобавок он понятия не имеет, на что идет... Но пусть уж лучше слегка пострадает сейчас, чем загубит свою жизнь в будущем.
- Ну что ж, господин Превер.... - Миссис Стамп выпрямилась в кресле и собралась с духом, готовясь к своей нелегкой, но, увы, неизбежной миссии.
Рене поднял голову и уставился ей прямо в глаза - то ли с отчаянием, то ли с вызовом... однако миссис Стамп уже взяла себя в руки.
- Будьте любезны подойти к тому креслу. Нет, не так, сбоку. Сейчас я отвернулась и не смотрю. Теперь спустите... - на этой деликатной подробности она слегка запнулась, - спустите ВСЮ ту одежду, что ниже пояса, перегнитесь через кресло и возьмитесь за второй подлокотник. Вы получите двенадцать ударов - ровно столько, сколько получила бы Элен. Кроме того, в Англии принято, чтобы виновный перечислил свои проступки и сам попросил о наказании, но на первый раз я вас от этого освобождаю.
"Надеюсь также, что он будет для вас и последним, - добавила она про себя, - ведь не могу же я, в самом деле, и дальше заниматься вашим воспитанием... Но зато этот единственный урок должен быть таким, чтобы вы никогда его не забыли..."
- Вы готовы, сударь? - поинтересовалась хозяйка дома, сохраняя неподвижность.
- Сейчас, - раздалось у нее из-за спины. Сделав резкий выдох, как перед прыжком в воду, Рене быстро расстегнул сюртук, потом жилет и спустил с плеч подтяжки. Главное - не думать, не думать о том, как это все страшно и мерзко, когда привычный надежный мир вдруг разлетается на куски, и ты снова чувстствуешь себя маленьким мальчиком, виноватым и беспомощным... Положение человека в обществе, как смутно чувствовал Рене, определяется его одеждой, и одна из привелегий взрослого - всегда быть защищенным, прикрытым от нескромных взглядов, в отличие от ребенка, которого наказывают именно постыдным раздеванием (о том, что это далеко не самое тяжелое из предстоящих ему испытаний, наш герой еще не догадывался).
Он зажмурился от стыда, освобождаясь от брюк и белья, сдвинул их до колен, потом после долгих поисков вслепую нашарил дальний подлокотник кресла.
Оставалось самое трудное. Язык отказывался повиноваться, и только с третьей попытки Рене смог произнести сакраментальное " я готов".
* * *
Кодекс правил юного джентльмена требует прежде всего стойкости перед лицом испытаний. То же самое относится к юной леди, которой предстоит стать женой и матерью, и неизвестно еще, что дается тяжелее. Поэтому применение итонской розги по отношению к дочери никогда не казалось миссис Стамп чересчур суровым средством. Но теперь, когда речь зашла о молодом человеке, она почему-то не торопилась - по мнению Рене, из чистого садизма, а на самом деле - отдавшись во власть некоей позорной нерешительности. Бедняжка, он даже не знает, как к этому готовиться, что же с ним будет дальше ... Но отступать было уже поздно.
Мужественно взяв в руки сначала самоё себя, а потом и орудие казни, она приблизилась к импровизированному эшафоту. Рене, от природы наделенный не только острым зрением, но и чутким слухом, тут же уловил этот звук и сделал именно то, чего делать ни в коем случае не следовало - судорожно напряг все мышцы. Бросив взгляд на ту часть его тела, для обозначения которой в ее лексиконе попросту не было слов, миссис Стамп еще несколько секунд помедлила, сама не понимая, что ее сдерживает. Но, в отличие от сознания почтенной дамы, ее подсознание цинично наслаждалось редкой легальной возможностью поглазеть, а заодно придирчиво сравнивало Рене с теми немногоми нагими или полунагими мужчинами, которых ей приходилось видеть только в Британском музее искусств. Сравнение выходило скорее не в пользу молодого человека, не обладавшего пропорциями античных статуй, но это с лихвой возмещалось тем фактом, что сейчас-то взорам миссис Стамп предстала отнюдь не статуя...
Не до конца осознав последнюю мысль, но явно почуяв неладное, взволнованная матрона наконец решилась. Для поддержания боевого духа она попыталась представить себя на месте знаменитого палача Сансона, в начале своей карьеры еще орудовавшего мечом на тех самых парижских площадях...
Войти в роль ей удалось не сразу, поэтому первый удар вышел неприлично легким. Рене слегка дернулся и издал слабый вскрик, в котором было больше удивления, чем боли. Ну еще бы, он наверняка ожидал настоящего наказания, а тут такая ерунда... Впрочем, это было не поздно исправить. И, полная стремления доказать молодому французу английское превосходство, миссис Стамп незамедлительно нанесла второй удар, запечатлевший на его правой ягодице весь пыл ее партиотического порыва.
Рене взвыл, потрясенный неслыханным женским коварством, так ловко усыпившим его бдительность. Но не успел он перевести дух, как еще более жестокий удар обрушился с левого фланга. Это уже превосходило его представления о боли, которую может вынести человек. Забыв о недавнем решении молчать во что бы то ни стало, он дал волю своим молодым легким, и его новый крик был явно услышан далеко за пределами гостиной. Правила приличия, стыд, гордость и вообще все, что он полагал своей второй натурой, оказалось не более чем тонким наносным слоем, вроде слоя пыли на крышке стола, сметаемого одним легким порывом ветра. Боль была такова, что он и думать забыл об унижении, осталось одно-единственное стремление - немедленно прекратить пытку. Увы! Ему, неискушенному в таких делах, и в голову не приходило считать, а впереди было еще три четверти наказания...
А между тем, воодушевленная его криком, миссис Стамп наконец-то отбросила сомнения, и теперь наносимые ею удары сделали бы честь любому итонскому наставнику, закалившему руку в многолетних тяжелых боях с мальчишескими непослушанием, дерзостью и ленью. Охвативший ее педагогический пыл оказался столь силен, что будь Рене менее крепким и здоровым парнем, ему бы пришлось худо. К несчастью молодого учителя, наивная дама так и не смогла понять истинной природы овладевшего ей чувства, причем не только в момент праведного возмездия, но и никогда в дальнейшем. Только когда крики жертвы перешли в хрип, она наконец опомнилась и опустила "садовую метлу", а точнее то, что от нее осталось, в изумлении рассматривая вспухшие, кое-где кровоточащие полосы, нанесенные ее собственной рукой.
Рене плакал, уткнув лицо в сгиб локтя. Он из последних сил молился, чтобы все случившееся оказалось просто дурным сном - или чтобы его, на худой конец, оставили в покое. Видимо, поняв его состояние, миссис Стамп произнесла неожиданно мягко:
- Вы свободны, господин Превер. Завтра можете не приходить на урок, сочтем это отпуском по нездоровью. Поверьте, мне самой тяжело, но надеюсь, это неприятное происшествие пойдет вам на пользу.
И не добавив больше ни единого слова, она покинула гостиную так же неслышно, как это проделала двадцатью минутами ранее её собственная дочь.
* * *
Но когда кое-как приведший себя в порядок, растрепанный и с красными глазами, Рене наконец миновал череду комнат и добрался до передней, здесь его ждало новое испытание. Из тени массивной вешалки для одежды в круг света скользнула другая тень, в которой он не без смятения узнал мадемуазель. И только вглядевшись повнимательнее, в изумлении понял, что ее лицо тоже распухло от слез, и еще неизвестно, кто из них двоих больше нуждается в утешении.
Без лишних слов схватив за руку не способного к сопротивлению Рене, девушка потащила его обратно в свое укрытие. И только тогда, зарыдав с новой силой, бросилась ему на грудь и схватилась обеими руками за лацканы.
- Успокойтесь, Элен, все позади... ну что такое, в самом деле, - неловко забормотал он обычные в таких случаях банальности. Но мгновенно отпрянувшая девушка заставила его умолкнуть:
- Не лгите, Рене, я отлично знаю, что это такое, - выпалила она, в смятении чувств назвав его по имени. - Я ждала вас здесь, чтобы сказать - я никогда не забуду этого. И я никогда ее не прощу. Я ненавижу эту старую мегеру, она думает, что я ее боюсь, но это не так, Рене. И я уже доказала это...
В последней фразе прозвучала явная недоговоренность, и Рене насторожился. Отвлеченный от мыслей о собственном несчастье, он осторожно опустил руки на плечи своей ученицы:
- Я правильно вас понял, Элен? Вы отдали свою девственность случайному человеку? Первому мужчине, который на это согласился?
- Да, это был ее парикмахер, я сунула ему записку, потом заперла дверь спальни на ключ... Нам не потребовалось много времени, Рене.
- Несчастная, глупая девочка, что вы натворили? Зачем?
- Пусть знает, что я ей не принадлежу, что я не вещь и не домашнее животное. Все равно она ни за что не даст мне жить и дышать - никогда, я ее знаю. Но зато и не сможет сделать со мной ничего хуже того, что уже сделала. Я теперь свободна и не боюсь больше. Я не хочу скрывать от вас, Рене. Теперь презирайте меня.
- О господи... - беспомощно произнес молодой человек, чувствуя, что должен сказать некие нужные и правильные слова, но не в силах найти их здесь и сейчас. Забывшись, он привалился к стене - и тут же состроил жуткую гримасу.
- Вы... вы теперь не придете больше, Рене? - обреченно спросила мадемуазель, на миг снова став маленькой робкой девочкой, чей взгляд был еще слишком скромным, чтобы смутить взрослого мужчину. - Вам не захочется нас видеть - после того, что...
... И нужные слова пришли сами собой.
- Я приду, Элен, - сказал он, осторожно обнимая ее, и одна пара искусанных губ нашла другую.
- Я приду, - повторил он, прерывая поцелуй. - И завтра, и послезавтра. Скажите вашей матушке, что мне не нужен отпуск, Элен. Я вполне здоров и способен выполнять свои обязанности. Передайте ей слово в слово.
Девушка молча кивнула, как будто истратив отпущенный ей на сегодня запас слов.
- И приготовьте урок на завтра, Элен, - добавил молодой человек, уже берясь за ручку двери, - это трудно, но вы сможете, я уверен. Помните вашу тетрадь для штрафных заданий? Я задаю вам сто раз написать по-французски слово "жизнь".
Персей и Андромеда
...Солнечным сентябрьским днем 1900 года, когда зелень в кронах лондонских вязов и тополей уже основательно поблекла и порыжела, по левой, теневой стороне Риджент-стрит напряженно прохаживался худой, узкоплечий молодой человек росту приблизительно шести футов.
Внимательный наблюдатель счел бы его каштановые волосы и карие глаза не совсем типичными для коренного жителя всемирно известного туманного и сырого архипелага, расположенного на Северо-Западе Европы и отделенного от ее побережья проливом, на каждом берегу именуемым по-своему. Скорее наш герой сошел бы за уроженца других берегов - например, левантийских, куда можно отнести и южное побережье Франции. Эта догадка и впрямь была бы ближе к истине, учитывая, что недавние предки двадцатичетырехлетнего Рене Превера - пора наконец назвать его по имени - перебрались из Марселя в Париж всего два поколения назад.
Молодой человек нервничал. Он в сотый раз окидывал себя придирчивым взглядом, отряхивал с рукавов невидимые соринки и даже вороватым движением провел пальцем по носкам штиблет, очищая их от пыли. Своим платьем он остался с натяжкой доволен, да и выбирать, честно говоря, было почти не из чего. Его коричневый выходной костюм выглядел почти прилично, а манжеты были безупречны, хотя рукава над ними и несколько потерты. Наконец, решившись, он перешел на быстрый шаг и легко, как птица, взлетел по ступенькам к парадной двери дома номер 16. Отважно воспользовался модной новинкой, виденной им прежде всего раза два или три - электрическим звонком. После краткого резкого звука дверь открылась.
- К миссис Стамп, - отрекомендовался Рене, с трудом выговаривая звуки свистящего и скрежещущего чужого языка.
* * *
Через несколько минут молодой человек вошел в гостиную, чье убранство слегка смутило его - одновременно роскошью обстановки и некой холодностью интерьера. Здесь он чувствовал себя немного неуютно, но мужественно старался этого не показать. Миссис Стамп, дама, уже перешагнувшая границы бальзаковского возраста, поднялась ему навстречу из высокого кресла. Ее породистое лицо со слегка раскосыми серыми глазами имело выражение вежливое и вопросительное.
- Добрый день, мадам. Разрешите представиться - Рене Превер. Вот мои рекомендации, как и было условлено, - и он с поклоном протянул ей заранее извлеченные из конерта листы.
- Добрый день, - произнесла дама, переходя на школьный, но вполне сносный французский, - ну что же, monsieur... Превер... Давайте посмотрим.
Тонкими длинными пальцами она неторопливо развернула письма. Вооружившись висевшим на тонкой цепочке лорнетом, пробежала их глазами. При этом руку с письмами она держала слегка на отлете, что вызывало некоторые сомнения в ее близорукости.
Рене терпеливо ждал, стараясь сохранять непринужденную позу, что вообще-то давалось ему нелегко, особенно когда приходилось подолгу стоять на одном месте. Наконец миссис Стамп закончила свое занятие. С тем же невозмутимым лицом спрятала лорнет. Сложила письма. И наконец соизволила обратить свой взор на молодого человека.
- Ну что же, monsieur Превер, - кивнула она, - ваши рекомендации вполне удовлетворительны. Судя по всему, вы идеалист? Сейчас это модно среди молодежи...
Рене поклонился с улыбкой, мысленно попеняв увядающей красавице за привычку совать нос не в свои дела.
- Хотя... - задумчиво протянула хозяйка, - для учителя молодой девушки это, возможно, даже полезное качество. Сможете ли вы приступить к занятиям, ну, скажем ... с завтрашнего дня?
- Разумеется, мадам, - быстро ответил Рене, с трудом подавив откровенный вздох облегчения.
* * *
Назавтра ровно в два часа пополудни он снова предстал на пороге гостиной, на этот раз вооруженный целой стопкой учебников и англо-французским словарем, которые счел за благо взять с собой для солидности и большей уверенности в своих силах.
Миссис Стамп с легкой улыбкой наблюдала за стараниями молодого человека выглядеть взрослее, чем он есть, но не сказала ни слова по поводу его чересчур торжественного вида. Она лишь сделала легкий приглашающий жест, поманив напряженного Рене за собой в классную комнату. Он чувствовал, что для учителя вполне взрослой и уже выезжающей в свет девицы сам, кажется, непростительно молод.
Но здесь его ожидал приятный сюрприз. Маленькая, чрезвычайно бледная, но хорошенькая темноволосая барышня со скромно потупленными глазками производила крайне приятное впечатление и уж конечно не представляла опасности для его учительского авторитета.
- Элен, разреши представить тебе твоего нового наставника, - все с той же снисходительной улыбкой произнесла миссис Стамп, - это мистер Рене Превер, настоящий парижанин и очень образованный юноша.
Мадемаузель присела, по-прежнему не поднимая глаз. Рене против воли покраснел и смущенно покосился на хозяйку дома, но та держалась совершенно невозмутимо, и это придало ему душевных сил.
- Чрезвычайно раз знакомству, мадемуазель, - сказал он вполне искренне и, склонив кудрявую голову, осторожно приложился губами к тыльной стороне маленькой нежной ладони.
* * *
Сегодня наш герой специально вышел из дома чуть ли не на час раньше срока, дабы не повторился конфуз прошлого раза, когда он из-за непогоды долго прождал нужный омнибус и на пять минут опоздал. И хотя миссис Стамп всячески уверяла его, что она вовсе не в претензии, но заставлять женщину ждать... произнеся мысленно слово "женщина", Рене слегка покраснел. Конечно, мадемуазель Элен - ангел во плоти, похожа на еще не раскрывшийся поутру ландыш - так же свежа, хрупка и детски беззащитна...
Но мадам... в конце концов, тридцать шесть - это еще не возраст для красивой особы ( правду Рене узнал случайно, благодаря веселому доброжелательному вниманию прислуги, даже как будто ревновавшей его к обеим дамам). И как похорошела и расцвела эта, в сущности, еще вполне статная женщина со времени его первого визита... (откуда ему было знать о героических усилиях миссис Стамп, срочно зачастившей к модистке, сменившей личного парикмахера и даже уступившей, наконец, совету своего врача и скрепя сердце отказавшейся от утреннего кофе ради белизны лица).
Одним словом, молодой человек чувствовал себя в центре мишени, на которую, если его не подводило чутье, были направлены одновременно три лука, натянутые очаровательными ручками кудрявых пухленьких амурчиков - вроде тех, что принято изображать на бонбоньерках шоколадных конфет.
Улыбнувшись вышеописанному зрелищу, представшему перед его внутренним взором, Рене кивнул на входе зардевшейся горничной и проделал путь до гостиной чуть быстрее, чем позволяли приличия. Но уже подняв руку, чтобы постучать в дверь, молодой человек внезапно обнаружил, что она распахнута. Не успев сообразить, что бы это значило, он по инерции шагнул вперед - и застыл на пороге соляным столпом. Ибо открывшееся его глазам другое, реальное, зрелище оказалось таково, что с того памятного дня регулярно сопровождало его в ночных кошмарах еще несколько лет.
Мизансцена была следующая. Раскрасневшаяся от гнева хозяйка дома, сложив руки на груди, мрачно созерцала груду осколков, возвышающуюся в углу гостиной, за отдернутой, против обыкновения, бархатной портьерой. Еще более бледная, чем всегда, и как будто полупрозрачная от ужаса мадемуазель, однако, смотрела вовсе не в ту сторону, в которую, видимо, требовала матушка. Полными непролитых слез глазами девушка взирала на изящное бюро, на столешнице которого лежал предмет, в первый момент принятый Рене за садовую метлу без ручки. И только спустя несколько секунд его осенила ужасная догадка, которая, конечно, куда быстрее пришла бы в голову его английскому сверстнику. Вспыхнув до корней волос, молодой человек произнес вдруг осипшим, предательски дрожащим голосом:
- Прошу прощения... что здесь происходит, мадам?
Не ожидавшая постороннего вмешательства хозяйка метнула на визитера чуточку смущенный взгляд, но почти сразу же взяла себя в руки - светская выучка давала о себе знать.
- Добрый день, господин Превер. Ничего страшного, маленькая семейная неприятность, - миссис Стамп одарила растерянного юношу самой любезной из своих улыбок и легким движением поправила якобы случайно выбившийся из прически завиток.
- Я вынуждена извиниться перед вами, сегодняшний урок начнется с небольшим опозданием, мне необходимо уладить с Элен один не терпящий отлагательства вопрос.
Перехватив полный ужаса взгляд молодого человека, она едва заметно кивнула, полуприкрыв глаза. Что поделаешь, такие неприятности время от времени случаются в любой семье, и решаются они обычно тоже веками проверенным способом.
- Я распорядилась подать вам чай в малую гостиную, надеюсь, вы не успеете слишком заскучать, - еще одна мягкая улыбка должна была успокоить молодого человека, внушив ему, что ничего особенного не происходит. Зато взгляд, брошенный секунду спустя на несчастную барышню, отличался от предназначенного Рене, как грозовая полночь отличается от ясного солнечного дня.
- Так я жду ответа, - слегка понизив голос, обернулась к дочери миссис Стамп. Она была нтак уверена, что молодой человек исполнит ее распоряжение, что не удостоверилась, действительно ли он покинул комнату.
Но девушка по-прежнему оставалась неподвижной, только теперь ее взгляд уперся в пол, а руки непроизвольно сжались под грудью - и тут обладавший острым зрением Рене со своего места смог разглядеть кончики ее пальцев. Обгрызенные до предела ногти настолько противоречили привычному облику мадемуазель, что молодой человек отбросил последние сомнения.
- Прошу простить меня за назойливость, - произнес он как можно спокойнее, - но, судя по всему, мадам желает знать, кто опрокинул эту вазу?
- Вы совершенно правы, месье, - уже раздраженно ответила та, - мадам это чрезвычайно интересно, поскольку ваза до вчерашнего дня стояла за портьерой целая и невредимая...
- Ради бога, простите меня, - тихо произнес Рене, - я должен был сказать вам еще вчера...
- О чем вы? - нервно спросила миссис Стамп, чувствуя, что ее терпение на исходе.
- Это я разбил вазу, мадам. Перед началом вчерашнего урока.
- И никто из слуг не заметил?
- Я был в гостиной один, мадам.
- Почему же вы не признались мне сразу?
- Боялся за свое место, мадам.
- А теперь, стало быть, в вас проснулась совесть?
- Я не хочу, чтобы из-за меня наказали... кого-то другого, - пояснил Рене, не поднимая глаз.
- И вы полагаете, что я вам поверю?
Вот теперь молодой учитель, расслышавший в голосе хозяйки явную насмешку, невольно поднял голову. Все происходящее настолько не вязалось с уже сложившимся в его представлении образом типичной англичанки, а тут еще эта ироническая улыбка - тоже вовсе не английская, а столь убедительная, что сделала бы честь любой его соотечественнице...
Рене судорожно сглотнул.
- Я не лгу, мадам. Вы можете вычесть стоимость вазы из моего жалования.
"Вычесть стоимость вазы? Ну-ну, бедный опрометчивый петушок, храбро кинувшийся защищать нежную перепелочку... А знаешь ли ты, столько эта ваза стоила? Впрочем, и хорошо, что не знаешь, вряд ли бы тебя обрадовала перспектива пару лет обучать свою воспитанницу практически задаром..."
- Похвально, похвально... - разговор обещал быть долгим, поэтому мадам, согнав возмущенно мяукнувшую дымчатую кошку, поудобнее расположилась в кресле, как бы невзначай продемонстрировав изящные туфли цвета потускневшей бронзы.
- Значит, вы, сударь, так благородны, и для вас невыносима мысль о том, что за вашу вину накажут другого человека?
Она окинула цепким взглядом напрягшегося юношу, задержалась на пылающих румянцем щеках, вспыхнувших алыми фонариками мочках ушей и прикушеной крепкими зубами по-восточному припухшей нижней губе.
- А позвольте вас спросить, милостивый государь, - улыбнулась она, - как же произошло это прискорбное событие?
"Ну, сударь, неужели вы нам сейчас поведаете о том, что вы чудовищно невоспитанны и потому обшариваете все закоулки в чужих домах уже на второй неделе знакомства?"
Этот совершенно простой вопрос прозвучал в ушах молодого человека погребальным звоном. Вообще-то трусом он себя не считал. Ему случалось и падать в детстве с лошади, и прыгать солдатиком в море с высокого обрыва (тринадцать лет, провинция, две прелестные кузины на год старше его), и драться в лицее до первой крови ... Но была на свете вещь, которой он смертельно боялся. Рене Превер очень плохо умел лгать.
Нет, не то чтобы он этого совсем не хотел... Все мы грешны, и иногда иначе просто нельзя. Например, с родителями - не говорить же им, что идешь на вечер вовсе не к другу, готовиться к экзамену, а всего через квартал, в тесную квартирку под самой крышей, к веселой и нетребовательной Симонн, с которой всё так хорошо и просто, не то что с дочками маминых подруг ... А уж в свете этого тем более не избежать. Как можно на вопрос своей дамы, идет ли ей новое платье, честно ответить, что это не ее цвет и он сильно ее старит... Вот так волей-неволей и становишься конформистом, отчасти противным самому себе, но что поделать, такова жизнь. Беда заключалась в другом. Чем важнее был для юноши предмет разговора, тем хуже у него получалось, не моргнув глазом, дать нужный ответ. А сейчас речь шла о том, сможет ли он отныне называть себя мужчиной, способным заступиться за девушку, или тряпкой, которой моют полы.
- Я прогуливался по гостиной... задумался и не смотрел под ноги, и не заметил вазы за портьерой, мадам, - быстро ответил он первое, что пришло в голову, - то есть, когда я ее заметил, было уже поздно.
- А как же вас занесло в самый дальний угол? - немедленно последовал новый вопрос.
- Говорю вам, я задумался, мадам, - буркнул Рене, уже начиная злиться. Он справедливо полагал, что принесенная им жертва и так достаточна. В конце концов, даже в суде от человека не требуют, чтобы он еще и сам доказывал собственную вину.
- Вот как... О чем же вы так сильно задумались, что не разглядели вазы, которая доставала вам до колен?
"О некоторых гнусных чертах английского характера", - чуть было не ответил молодой человек, но сумел сдержаться.
- Я обязан отвечать на этот вопрос, мадам? - спросил он с вызовом.
Для миссис Стамп это оказалось последней каплей. Мало того, что этот мальчишка лжет ей в глаза, он еще имеет наглость вставать в позу... Вот теперь, мой милый, вам действительно удалось меня разозлить, мысленно констатировала она, чувствуя, что мать семейства и хозяйка дома берет в ней верх над женщиной. Ну погодите, я заставлю вас раскаяться, чтобы впредь неповадно было изображать из себя рыцаря. Кроме того, ее вдруг неприятно кольнула мысль, что в сложившейся ситуации ей выпадает роль какого-то кровожадного морского чудовища, от которого пылкий Персей очертя голову бросается спасать назначенную в жертву Андромеду. А какую женщину порадует подобная роль, сколько бы ей ни было лет...
- Нет, месье Превер, вы не обязаны, - ответила она своим фирменным тоном, способным заморозить воду в кипящем ключом чайнике.- Я вам верю. И чтобы вы не сомневались в этом, я требую возместить мне ущерб, но не так, как вы предлагали. А так, как пришлось бы его возмещать моей дочери, будь она и вправду виновна. Если это действительно сделали вы, а не она, вы и получите предназначенное ей наказание. Учтите, ваш отказ я буду расценивать как признание в прямой лжи. Я жду ответа, месье Превер.
К такому повороту Рене оказался не готов. Мысленно уже прокляв себя за глупость и простившись с жалованием черт знает на сколько времени вперед, он полагал, что честно выполняет свою часть соглашения. Прежде чем он сумел совладать с собой, на его лице промелькнул настоящий ужас, истинную причину которого читатель поймет чуть позже. Он бросил на миссис Стамп почти просящий взгляд - но наткнулся на вежливую непроницаемую маску. Тогда, скосив глаза вправо, он еще раз взглянул на мадемуазель. Неизвестно, что он смог прочесть на ее лице, но именно это заставило его решиться. Он уставился в пол и сжал кулаки.
- Я согласен, мадам, - произнес он глухо, - скажите, что я должен делать.
- Что вы должны делать? - переспросила миссис Стамп, - не хотите ли вы сказать, сударь, что вас никогда в жизни не секли?
Рене промолчал, но его сильно побледневшее лицо не оставляло сомнений - действительно никогда.
- Оставь нас, Элен, - решительный жест пресек робкую попытку... да нет, не попытку, просто трепет ресниц, сопровождаемый подавленным вздохом. Легкие шаги прошелестели по ковру, с тихим стуком закрылась резная дверь, и хозяйка дома осталась наедине с незадачливым педагогом.
Миссис Стамп только покачала головой, глядя на объект предстоящих усилий. Первый гнев ее уже поутих, уступив место какому-то странному любопытству. Здесь, видимо, требуется небольшое пояснение, так как не хотелось бы, чтобы читатель счел нашу героиню неким новым Тартюфом в юбке.
Овдовевшая много лет назад, безукоризненно порядочная и набожная женщина, вполне передовых взглядов по меркам своего времени, она и представить себе не могла, чтобы ею в такой ситуации двигало еще что-то, кроме педагогического рвения. Самыми страшными из всех грехов она искренне считала непослушание и ложь - а здесь налицо было и то, и другое. В конце концов, разница в двенадцать лет позволяла рассматривать Рене просто как невоспитанного мальчишку, уже сделавшего первый шаг по пути порока, но еще способного к исправлению. Пожалуй, это не столько вина его, сколько беда. И, следовательно, она обязана раз навсегда отвадить его от подобного поведения - с помощью старого проверенного средства, которое в отношении Элен еще никогда не давало осечки... (к последнему утверждению мы вернемся чуть позже).
Впрочем, надо отдать должное достойной матроне : никакого злорадства она не испытывала. По-человечески ей было даже жаль Рене, но... В глубине души миссис Стамп прекрасно понимала его истинные мотивы, и, вряд ли сознавая это, мучилась самой обыкновенной ревностью. В сознании же эта мысль оформилась следующим образом : да, мальчика жаль, да, ему наверняка страшно, и вдобавок он понятия не имеет, на что идет... Но пусть уж лучше слегка пострадает сейчас, чем загубит свою жизнь в будущем.
- Ну что ж, господин Превер.... - Миссис Стамп выпрямилась в кресле и собралась с духом, готовясь к своей нелегкой, но, увы, неизбежной миссии.
Рене поднял голову и уставился ей прямо в глаза - то ли с отчаянием, то ли с вызовом... однако миссис Стамп уже взяла себя в руки.
- Будьте любезны подойти к тому креслу. Нет, не так, сбоку. Сейчас я отвернулась и не смотрю. Теперь спустите... - на этой деликатной подробности она слегка запнулась, - спустите ВСЮ ту одежду, что ниже пояса, перегнитесь через кресло и возьмитесь за второй подлокотник. Вы получите двенадцать ударов - ровно столько, сколько получила бы Элен. Кроме того, в Англии принято, чтобы виновный перечислил свои проступки и сам попросил о наказании, но на первый раз я вас от этого освобождаю.
"Надеюсь также, что он будет для вас и последним, - добавила она про себя, - ведь не могу же я, в самом деле, и дальше заниматься вашим воспитанием... Но зато этот единственный урок должен быть таким, чтобы вы никогда его не забыли..."
- Вы готовы, сударь? - поинтересовалась хозяйка дома, сохраняя неподвижность.
- Сейчас, - раздалось у нее из-за спины. Сделав резкий выдох, как перед прыжком в воду, Рене быстро расстегнул сюртук, потом жилет и спустил с плеч подтяжки. Главное - не думать, не думать о том, как это все страшно и мерзко, когда привычный надежный мир вдруг разлетается на куски, и ты снова чувстствуешь себя маленьким мальчиком, виноватым и беспомощным... Положение человека в обществе, как смутно чувствовал Рене, определяется его одеждой, и одна из привелегий взрослого - всегда быть защищенным, прикрытым от нескромных взглядов, в отличие от ребенка, которого наказывают именно постыдным раздеванием (о том, что это далеко не самое тяжелое из предстоящих ему испытаний, наш герой еще не догадывался).
Он зажмурился от стыда, освобождаясь от брюк и белья, сдвинул их до колен, потом после долгих поисков вслепую нашарил дальний подлокотник кресла.
Оставалось самое трудное. Язык отказывался повиноваться, и только с третьей попытки Рене смог произнести сакраментальное " я готов".
* * *
Кодекс правил юного джентльмена требует прежде всего стойкости перед лицом испытаний. То же самое относится к юной леди, которой предстоит стать женой и матерью, и неизвестно еще, что дается тяжелее. Поэтому применение итонской розги по отношению к дочери никогда не казалось миссис Стамп чересчур суровым средством. Но теперь, когда речь зашла о молодом человеке, она почему-то не торопилась - по мнению Рене, из чистого садизма, а на самом деле - отдавшись во власть некоей позорной нерешительности. Бедняжка, он даже не знает, как к этому готовиться, что же с ним будет дальше ... Но отступать было уже поздно.
Мужественно взяв в руки сначала самоё себя, а потом и орудие казни, она приблизилась к импровизированному эшафоту. Рене, от природы наделенный не только острым зрением, но и чутким слухом, тут же уловил этот звук и сделал именно то, чего делать ни в коем случае не следовало - судорожно напряг все мышцы. Бросив взгляд на ту часть его тела, для обозначения которой в ее лексиконе попросту не было слов, миссис Стамп еще несколько секунд помедлила, сама не понимая, что ее сдерживает. Но, в отличие от сознания почтенной дамы, ее подсознание цинично наслаждалось редкой легальной возможностью поглазеть, а заодно придирчиво сравнивало Рене с теми немногоми нагими или полунагими мужчинами, которых ей приходилось видеть только в Британском музее искусств. Сравнение выходило скорее не в пользу молодого человека, не обладавшего пропорциями античных статуй, но это с лихвой возмещалось тем фактом, что сейчас-то взорам миссис Стамп предстала отнюдь не статуя...
Не до конца осознав последнюю мысль, но явно почуяв неладное, взволнованная матрона наконец решилась. Для поддержания боевого духа она попыталась представить себя на месте знаменитого палача Сансона, в начале своей карьеры еще орудовавшего мечом на тех самых парижских площадях...
Войти в роль ей удалось не сразу, поэтому первый удар вышел неприлично легким. Рене слегка дернулся и издал слабый вскрик, в котором было больше удивления, чем боли. Ну еще бы, он наверняка ожидал настоящего наказания, а тут такая ерунда... Впрочем, это было не поздно исправить. И, полная стремления доказать молодому французу английское превосходство, миссис Стамп незамедлительно нанесла второй удар, запечатлевший на его правой ягодице весь пыл ее партиотического порыва.
Рене взвыл, потрясенный неслыханным женским коварством, так ловко усыпившим его бдительность. Но не успел он перевести дух, как еще более жестокий удар обрушился с левого фланга. Это уже превосходило его представления о боли, которую может вынести человек. Забыв о недавнем решении молчать во что бы то ни стало, он дал волю своим молодым легким, и его новый крик был явно услышан далеко за пределами гостиной. Правила приличия, стыд, гордость и вообще все, что он полагал своей второй натурой, оказалось не более чем тонким наносным слоем, вроде слоя пыли на крышке стола, сметаемого одним легким порывом ветра. Боль была такова, что он и думать забыл об унижении, осталось одно-единственное стремление - немедленно прекратить пытку. Увы! Ему, неискушенному в таких делах, и в голову не приходило считать, а впереди было еще три четверти наказания...
А между тем, воодушевленная его криком, миссис Стамп наконец-то отбросила сомнения, и теперь наносимые ею удары сделали бы честь любому итонскому наставнику, закалившему руку в многолетних тяжелых боях с мальчишескими непослушанием, дерзостью и ленью. Охвативший ее педагогический пыл оказался столь силен, что будь Рене менее крепким и здоровым парнем, ему бы пришлось худо. К несчастью молодого учителя, наивная дама так и не смогла понять истинной природы овладевшего ей чувства, причем не только в момент праведного возмездия, но и никогда в дальнейшем. Только когда крики жертвы перешли в хрип, она наконец опомнилась и опустила "садовую метлу", а точнее то, что от нее осталось, в изумлении рассматривая вспухшие, кое-где кровоточащие полосы, нанесенные ее собственной рукой.
Рене плакал, уткнув лицо в сгиб локтя. Он из последних сил молился, чтобы все случившееся оказалось просто дурным сном - или чтобы его, на худой конец, оставили в покое. Видимо, поняв его состояние, миссис Стамп произнесла неожиданно мягко:
- Вы свободны, господин Превер. Завтра можете не приходить на урок, сочтем это отпуском по нездоровью. Поверьте, мне самой тяжело, но надеюсь, это неприятное происшествие пойдет вам на пользу.
И не добавив больше ни единого слова, она покинула гостиную так же неслышно, как это проделала двадцатью минутами ранее её собственная дочь.
* * *
Но когда кое-как приведший себя в порядок, растрепанный и с красными глазами, Рене наконец миновал череду комнат и добрался до передней, здесь его ждало новое испытание. Из тени массивной вешалки для одежды в круг света скользнула другая тень, в которой он не без смятения узнал мадемуазель. И только вглядевшись повнимательнее, в изумлении понял, что ее лицо тоже распухло от слез, и еще неизвестно, кто из них двоих больше нуждается в утешении.
Без лишних слов схватив за руку не способного к сопротивлению Рене, девушка потащила его обратно в свое укрытие. И только тогда, зарыдав с новой силой, бросилась ему на грудь и схватилась обеими руками за лацканы.
- Успокойтесь, Элен, все позади... ну что такое, в самом деле, - неловко забормотал он обычные в таких случаях банальности. Но мгновенно отпрянувшая девушка заставила его умолкнуть:
- Не лгите, Рене, я отлично знаю, что это такое, - выпалила она, в смятении чувств назвав его по имени. - Я ждала вас здесь, чтобы сказать - я никогда не забуду этого. И я никогда ее не прощу. Я ненавижу эту старую мегеру, она думает, что я ее боюсь, но это не так, Рене. И я уже доказала это...
В последней фразе прозвучала явная недоговоренность, и Рене насторожился. Отвлеченный от мыслей о собственном несчастье, он осторожно опустил руки на плечи своей ученицы:
- Я правильно вас понял, Элен? Вы отдали свою девственность случайному человеку? Первому мужчине, который на это согласился?
- Да, это был ее парикмахер, я сунула ему записку, потом заперла дверь спальни на ключ... Нам не потребовалось много времени, Рене.
- Несчастная, глупая девочка, что вы натворили? Зачем?
- Пусть знает, что я ей не принадлежу, что я не вещь и не домашнее животное. Все равно она ни за что не даст мне жить и дышать - никогда, я ее знаю. Но зато и не сможет сделать со мной ничего хуже того, что уже сделала. Я теперь свободна и не боюсь больше. Я не хочу скрывать от вас, Рене. Теперь презирайте меня.
- О господи... - беспомощно произнес молодой человек, чувствуя, что должен сказать некие нужные и правильные слова, но не в силах найти их здесь и сейчас. Забывшись, он привалился к стене - и тут же состроил жуткую гримасу.
- Вы... вы теперь не придете больше, Рене? - обреченно спросила мадемуазель, на миг снова став маленькой робкой девочкой, чей взгляд был еще слишком скромным, чтобы смутить взрослого мужчину. - Вам не захочется нас видеть - после того, что...
... И нужные слова пришли сами собой.
- Я приду, Элен, - сказал он, осторожно обнимая ее, и одна пара искусанных губ нашла другую.
- Я приду, - повторил он, прерывая поцелуй. - И завтра, и послезавтра. Скажите вашей матушке, что мне не нужен отпуск, Элен. Я вполне здоров и способен выполнять свои обязанности. Передайте ей слово в слово.
Девушка молча кивнула, как будто истратив отпущенный ей на сегодня запас слов.
- И приготовьте урок на завтра, Элен, - добавил молодой человек, уже берясь за ручку двери, - это трудно, но вы сможете, я уверен. Помните вашу тетрадь для штрафных заданий? Я задаю вам сто раз написать по-французски слово "жизнь".