Oscar_d. Таня
Добавлено: Вс окт 31, 2021 11:04 pm
Oscar_d
Таня
Венок отчаянно сбивался куда то набекрень. Ромашки дерзко торчали по
сторонам, отчаянно контрастируя с темными волосами. Слабенький
ветерок никак не хотел развевать локоны и лишь слегка перебирал
длинные пряди. Таня сидела с самым страдающим видом, который только
могла себе придать, старательно не прикрывая коленки сарафаном. От
громадного яблока уже осталась половина, но стоило Ему хоть на
мгновение отвернуться, как раздавался хруст и Таня сидела с полным
ртом но на этот раз уже с самым невинным взглядом. Съемка летела ко
всем чертям. Кадр за кадром Он пытался поймать что то возвышенное,
романтическое. Он точно знал что хочет.
"Сто дней после детства". "Это же просто Ерголина, я ее сто лет
знаю..." а на экране была не просто девочка - была Она. Таня Друбич во
всем блеске своей первой любви. Пронизывал душу старомодный вальс и
нельзя было забыть бесконечно по детски невинный взгляд. Именно этот
взгляд решил его судьбу. Он забывался, затаивался в где-то в глубине
и снова взлетал мятущимися порывами. И как апофеоз - девочка в венке
из полевых цветов, держащая в руке раскрытый на середине томик
"Lettres D"Amour" и грызущая яблоко.
Он снова и снова пытался повторить виденный в детстве снимок. Но...
Оказалось, что главное на снимке - не венок, а глаза. Ни у одной из
моделей не было главного - ее взгляда. Как только камера
сосредотачивалась крупно на глазах - все, в них было все: и
воспоминая о вчерашней дискотеке и довольство почти прозрачными
трусиками, беспокойство о размере талии... Не было только мысли. Юные
кокетки могли с равным безразличием держать в руках томик Пастернака
и прошлогоднюю газету. Лето проходило за летом, менялись камеры и
объективы, модели и стили причесок, но никак не удавалось положить в
альбом портрет девочки с умным взглядом.
И вот... Казалось бы - один шаг, один кадр, один миг и он сможет,
наконец, сбросить с сердца эту старую романтическую печаль.
Громадное яблоко, зеленый томик стихов, белый хлопок блузки
просвечивает возбужденным телом. Таня.
Ей глубоко до лампочки Его творческие порывы. Ну хочет, ну
настаивает - да черт с ним. Но девочки - это же смешно: она со
стихами и яблоком - романтическая дура в венке - обхохочешься. И
ради этого вырываться из города, трястись по жаре выбирая более или
менее пустынное место. Конечно, при других обстоятельствах. Ну,
скажем: зима, жаркий костер среди обступивших елей, примятый снег,
брошенная шуба и на этой шубе - она, жаркая от огня, холода и ярких
алых полос на побледневшей коже. Блеск глаз, блеск инея. Треск
сучьев в костре, свист холодных прутьев, обжигающая боль и сжигающая
страсть. Вот это - романтика.
Все летело к черту. У него оставался лишь вечер. Завтра рано утром -
скучные формальности провинциального аэропорта и часы в тесном
кресле у иллюминатора. Предчувствие скорого расставания поднимало
волну не гнева, а какого то холодного ощущения, что все не так, и
единственный выход - отложить эту съемку, взять хороший прут и
романтически объяснить, что он думает о дурачествах этой вредины.
Быстро на ходу дожевано ненавистное яблоко, брошен в сумку к
косметике Пастернак. На песке остаются две цепочки следов: от
кроссовок и босоножек. Чуть подрагивают от возбуждения его руки,
тяжесть медленно сползает с груди все ниже и ниже для нее.
Резать ветки пришлось ему самому. Как героически не пыталась Танька
протиснуться в заросли, но с голыми коленками было больше визга и
чертыханий, чем толку. Устав требовать от взъерошенной девчонки
несколько умерить свой словарный запас, он просто выгнал ее на песок
и сам продолжил искать лозины поровнее. Но... через пятнадцать минут
возникло дикое желание вернуть ее обратно в ивняк: чем критиковать
каждую ветку - пусть сама выбирает, что для ее попы лучше.
Но внезапно стихла критика и тихий, вдруг внезапно ставший
серьезным, голос произнес: "Ладно, хватит, пошли".
Расстелен на переплетении травы сарафан. Сброшены босоножки. Через
показавшийся бесконечным миг небрежно соскальзывает маленький
треугольник белого хлопка. Не оглядываясь, мягко, по кошачьи, она
опустилась на колено, встряхнула головой, поправляя волосы и
вытянулась всем телом. Выглянувшее солнце резануло напряженную спину
косым бликом. Этот блик пересекает сначала длинная тонкая тень а
потом и прут. Вздрогнули кончики листьев на березках, чуть
приподнялись плечи и еще не стон, а только выдох пронесся вместе с
порывом ветра.
Выставка удалась - не отметиться на ней считалось признаком
отсталости последней степени. Зрители ходили, рассматривали висящие
на стенах работы и тихо что то обсуждали. Смолкали, долго стояли и
так же молча отходили, постоянно возвращаясь взглядом, только у
одного снимка: в чуть примятом сарафане со сбившимся венком из
полевых цветов сидит девушка. С крупными слезинками на умных глазах
и едва тронутыми загадочной улыбкой губами. Под снимком подпись.
Короткая, но все поясняющая: "Таня".
Таня
Венок отчаянно сбивался куда то набекрень. Ромашки дерзко торчали по
сторонам, отчаянно контрастируя с темными волосами. Слабенький
ветерок никак не хотел развевать локоны и лишь слегка перебирал
длинные пряди. Таня сидела с самым страдающим видом, который только
могла себе придать, старательно не прикрывая коленки сарафаном. От
громадного яблока уже осталась половина, но стоило Ему хоть на
мгновение отвернуться, как раздавался хруст и Таня сидела с полным
ртом но на этот раз уже с самым невинным взглядом. Съемка летела ко
всем чертям. Кадр за кадром Он пытался поймать что то возвышенное,
романтическое. Он точно знал что хочет.
"Сто дней после детства". "Это же просто Ерголина, я ее сто лет
знаю..." а на экране была не просто девочка - была Она. Таня Друбич во
всем блеске своей первой любви. Пронизывал душу старомодный вальс и
нельзя было забыть бесконечно по детски невинный взгляд. Именно этот
взгляд решил его судьбу. Он забывался, затаивался в где-то в глубине
и снова взлетал мятущимися порывами. И как апофеоз - девочка в венке
из полевых цветов, держащая в руке раскрытый на середине томик
"Lettres D"Amour" и грызущая яблоко.
Он снова и снова пытался повторить виденный в детстве снимок. Но...
Оказалось, что главное на снимке - не венок, а глаза. Ни у одной из
моделей не было главного - ее взгляда. Как только камера
сосредотачивалась крупно на глазах - все, в них было все: и
воспоминая о вчерашней дискотеке и довольство почти прозрачными
трусиками, беспокойство о размере талии... Не было только мысли. Юные
кокетки могли с равным безразличием держать в руках томик Пастернака
и прошлогоднюю газету. Лето проходило за летом, менялись камеры и
объективы, модели и стили причесок, но никак не удавалось положить в
альбом портрет девочки с умным взглядом.
И вот... Казалось бы - один шаг, один кадр, один миг и он сможет,
наконец, сбросить с сердца эту старую романтическую печаль.
Громадное яблоко, зеленый томик стихов, белый хлопок блузки
просвечивает возбужденным телом. Таня.
Ей глубоко до лампочки Его творческие порывы. Ну хочет, ну
настаивает - да черт с ним. Но девочки - это же смешно: она со
стихами и яблоком - романтическая дура в венке - обхохочешься. И
ради этого вырываться из города, трястись по жаре выбирая более или
менее пустынное место. Конечно, при других обстоятельствах. Ну,
скажем: зима, жаркий костер среди обступивших елей, примятый снег,
брошенная шуба и на этой шубе - она, жаркая от огня, холода и ярких
алых полос на побледневшей коже. Блеск глаз, блеск инея. Треск
сучьев в костре, свист холодных прутьев, обжигающая боль и сжигающая
страсть. Вот это - романтика.
Все летело к черту. У него оставался лишь вечер. Завтра рано утром -
скучные формальности провинциального аэропорта и часы в тесном
кресле у иллюминатора. Предчувствие скорого расставания поднимало
волну не гнева, а какого то холодного ощущения, что все не так, и
единственный выход - отложить эту съемку, взять хороший прут и
романтически объяснить, что он думает о дурачествах этой вредины.
Быстро на ходу дожевано ненавистное яблоко, брошен в сумку к
косметике Пастернак. На песке остаются две цепочки следов: от
кроссовок и босоножек. Чуть подрагивают от возбуждения его руки,
тяжесть медленно сползает с груди все ниже и ниже для нее.
Резать ветки пришлось ему самому. Как героически не пыталась Танька
протиснуться в заросли, но с голыми коленками было больше визга и
чертыханий, чем толку. Устав требовать от взъерошенной девчонки
несколько умерить свой словарный запас, он просто выгнал ее на песок
и сам продолжил искать лозины поровнее. Но... через пятнадцать минут
возникло дикое желание вернуть ее обратно в ивняк: чем критиковать
каждую ветку - пусть сама выбирает, что для ее попы лучше.
Но внезапно стихла критика и тихий, вдруг внезапно ставший
серьезным, голос произнес: "Ладно, хватит, пошли".
Расстелен на переплетении травы сарафан. Сброшены босоножки. Через
показавшийся бесконечным миг небрежно соскальзывает маленький
треугольник белого хлопка. Не оглядываясь, мягко, по кошачьи, она
опустилась на колено, встряхнула головой, поправляя волосы и
вытянулась всем телом. Выглянувшее солнце резануло напряженную спину
косым бликом. Этот блик пересекает сначала длинная тонкая тень а
потом и прут. Вздрогнули кончики листьев на березках, чуть
приподнялись плечи и еще не стон, а только выдох пронесся вместе с
порывом ветра.
Выставка удалась - не отметиться на ней считалось признаком
отсталости последней степени. Зрители ходили, рассматривали висящие
на стенах работы и тихо что то обсуждали. Смолкали, долго стояли и
так же молча отходили, постоянно возвращаясь взглядом, только у
одного снимка: в чуть примятом сарафане со сбившимся венком из
полевых цветов сидит девушка. С крупными слезинками на умных глазах
и едва тронутыми загадочной улыбкой губами. Под снимком подпись.
Короткая, но все поясняющая: "Таня".