ClubPN

Печать

Умные боссы умно разделили итоговый корпоратив на две части. Официальную – со всякими там грамотами и премиями, и на «свойскую», которая должна была состояться на пару дней позже. Народ удивился, потом проникся идеей и дружно пришел на первую часть, заранее потирая руки и животы перед второй. Умная (вся в боссов) Леська почему-то втихаря потерла и попную часть, но об этом потом…
Хотя почему «потом»? Не рассказывать же, как в арендованном актовом зале ДК всякие большие приглашенные дяди, боссы боссов, гундосили в микрофоны что-то старательно-поздравительное, как неловко выбирались на сцену промерзлые на трассах газовики или заматерелые водилы, неловко прижимали к бокам рамки с дипломами и мешающие букеты «сварные асы»… Или как, наконец, в странной для трубопроводчиков номинации «Креатив года» гордо промаршировала на сцену сопящая и краснеющая от удовольствия Леська.
Ей охотно и шумно похлопали. Что там у нее за «креатив», сварщики и водилы, газовые мастера и прочий мозолистый люд понимали не очень – но отчего же не похлопать? Девка молодая, красивая, народной молвой в блядстве не отмечена – давай, Леська! За тебя! Или это уже было на второй части, когда, едва не лопаясь с непривычки к тяжелым рукам, звенели бокалы-фужеры?
– Ты, Леська, если тут кто где чего – тока мне скажи! Всем башку пооткручиваю! – покровительственно дышал непривычно чистой для него «смирновкой» верзила Пашка, он же почему-то Пуня, вежливо стряхивая пепел как можно дальше от расфуфыренного Леськиного платья. Хотя какое там расфуфыренное – обычное, вечернее… Два месяца копила – и вот, всем нравится. Темно-алое, с блесточками наискось от лифа… В меру короткое, в меру открытое, ну короче – типа вот вся из себя!

… Бо-оольно… ммм… – не вскрикнула, скорее вымученно выдавила недлинный стон. Или прошептала, кусая губы и пытаясь подтянуть к лицу туго перехваченные толстой веревкой руки. Лучше уж веревку эту закусить, чем губы прикусывать – а то потом будешь ходить как дура, которую три дня взасос трахали…
Успела подивиться самой себе и глупости гениальной мысли – «взасос трахнуть» – надо же! Пусть глупая, но все равно озорная мысль еще раз полыхнула огненной полоской и пропала – тонкий прут охватисто прочертил голый зад и, в отличие от «умной мысли», эта огненная линия не пропала – сплелась рядышком с такими же, растеклась горячим огнем по телу, заставила снова сжаться и резким движением вскинуть тугие бедра над жарким полотном узкой скамейки.
Фигня это, конечно, а не скамейка – то ли дело дома, далеко-далеко отсюда, когда толстое и широкое полотно настоящей лавки не просто позволяло лежать на нем, но и честно, по-свойски и по-дружески, помогало даже при самой строгой порке.
И не смейся над «помогало» – не понимаешь, так не суйся. Если лавка шире бедер – то и захлестов не будет! Дед или тетка ошибутся маненько (ну, кто не без греха!), лозу чуть дальше пустят – а лавка на себя самый злючий кончик прута и примет! Не захлестом по самому-самому больному, где уже вовсе и не попа или спина, а на уголок лавки – и хрясть! Вот и нету кончика!
Ну, моченый, может разок-другой и выдержит, гибок уж очень, но все одно – это тебе не на узкой «линейке» изгибаться! Хотя чего уж ворчать – откуда тут, в этой, блин, ВИП, ее мать, сауне, настоящие-то лавки? Выпендреж один – да еще лакированные! Это ж каким дуром-то надо быть, чтобы в бане (ну, пусть в сауне – тот же хрен, вид сбоку) лавки лаком покрывать? Чтоб ты сам, покрыватель, сел голым задом на этот ла-а-а-ак! Ой, блин, секуче-то как стегает!

Пашка, он же Пуня, развить мысль о покровительстве не успел. В дым от его папиросы аккуратно влетели колечки, мастерски выпущенные сигаретой Сан Саныча – главбуховского водилы:
– Пунь, не суетись. За Леську и так есть кому башки отворачивать. Если надо, ВИЧ даже твою крутанет.
– А-а, ну, это серьезно. Это строго, это по-нашему! – еще больше зауважал Леську Пашка и мудро решил пойти «догнаться». И правильно – ВИЧ, тут такое дело, что он и есть ВИЧ. Вроде окончание отчества, а вроде, как и натуральный ВИЧ – не поймешь, отчего у него втихаря помрешь. Ну их на хрен, этих безопасников…
«Чтобы ты еще понимал под строго!» – усмехнулась сама себе Леська. Даже вашему ВИЧу до настоящего «строго» как до Москвы раком. Тем более что это он для вас ВИЧ, а для меня…
А кто он для нее? Да ну на фиг, мозги ломать, в душе ковыряться… прикипела она к нему. А он к ней. Игрушечка на старости лет. Только любимая игрушка, не из тех, что забыли на лавочке под дождем! Если бы не он, фигу бы ей, а не эту работу. И даже две фиги, а не эта грамота.
Еще раз гордо рассмотрела красивый, в рамочке, диплом. Уй, блин – а печати-то чего нет? Подписи, текст, рисуночки – все чин по чину. А печати нет!

Оттолкнула губами толстую веревку. Даже не заметила, как прикусила. Вроде и не так уж больно, зачем же уцепилась за нее? Можно бы и постонать, даже погромче – кто тут услышит, да и кому какое дело? А ему всяко в радость – и ведь не говорит ничего, а сама знаю…
И совсем я его не боюсь. А уж когда решит постегать – тоже не боюсь. Вроде и больно, но ведь можно и потерпеть, правда? Особенно, если за дело. И еще особенней, когда вот так вот, ну, вот очень сильно хочется, ему что-то приятное подарить! Самой говорить как-то совестно, чтобы он руку не сдерживал, чтобы тоже не боялся прутом или там ремнем со всей руки отмахнуть. Тетка вон никогда не боялась – так бывало кожаной полосой вжарит, что попа в блин. Но разве можно такое говорить? Еще подумает, что порка в радость. Надо же, чтобы больно было, «памятно», как дома говорили.
Надо вот говорить молча, как я: прутики самой выбрать, жалко, что ли веник, растребушить! Листочки ободрать, в парилке в тазик сунуть. Тоже молчит, но вижу же, что радуется. Или ремень вон так, петлей поперек дивана разложить, словно намеком. Хотя какие уж тут намеки, если стоишь голышом на коленочках, в углу, словно маленькая…
Может, оттого сейчас и веревку решила прикусить? Наказание – значит, больно, значит, не могу вот никак, аж зубами вцепилась, ой простите меня… Ну что я за бред несу сегодня! Не наказание, а честно и прямо – ему в благодарность. Так и сказала – «Надо на будущее, построже!».
– Ну как, построжал я тебя сегодня? – приподняла лицо от скамейки, коротко языком по припухшим губам (когда прикусить-то успела?) провела. Лицо подняла, а глаза… Глаза спрятала. Чтобы стыдно и сладко ответить:
– Не-ет… Надо сильно… и много!

Корпоратив активно скатывался в стадию разухабистой пьянки. Начальство браталось с работягами, боты из службы ВИЧа уже кое-где разняли пару возникших непоняток. Пашка-Пуня все-таки успел покровительственно защитить Леську – в хмельном полумраке кто-то попытался приобнять где не надо, Пашка в пол-пинка пояснил ему, что это лишнее. Возникший ниоткуда (типовое появление, вторая кличка – Наше Привидение) ВИЧ поблагодарил Пашу, тем более что «Олеся сейчас все равно уезжает, ей далеко ехать».
С кем, почему, куда и зачем она едет, Леська спрашивать и не думала. Еще днем он прикололся над ней путем витиевато составленной «служебной записки на имя…», в которой она официально приглашалась вот сюда, где они в итоге и оказались. Один на один – так, как хотелось обоим, из шума, гама и улыбчивой, но уставшей обязаловки общественного корпоративчика.
Корпорейшен на двоих… Тоже мне, нашел начальницу, рапорты писать! Пусть лучше попу распишет… Нет, массаж, конечно, тоже в кайф… и парилка… м-м-м, клево-то как! Заметил или нет, что из двух веников только один остался, а второй вон, на детали для Леськиного воспитания уже разобран?
Нашла о чем спрашивать и думать! Конечно, заметил. Уж ВИЧ и не заметил-то? Хи-хи… Сейчас нахихикаешься, дурочка с переулочка – дернуло про эту печать спросить! Обидела его зря – не он же эти дипломы делал! Наверное, подумал, что подумала, будто это он сам втихаря левую грамоту для нее выправил, чуть было машину не развернул в офис ехать, в приемной печать ставить, потом пообещал завтра всех секретуток поубивать – уговорила не убивать, у него же не поймешь, где шутит, а где чего…
Кругом, короче, дурочка… Как дед говорил – пока в тебя ум войдет, надо три телеги розог в дым истрепать!

Три телеги – это, конечно, в сауне не получится. Сюда и одна телега не влезет, машина и так поперек стоянки встала. Даже если машину подвинуть – какая там телега… На нее и одного веника хватит, ммм… – когда успели прутики-то так вымокнуть? Ишь, как гнут линеечки на попе!
Выгнулась в ответ на хлесткий изгиб прута, туго сыграла сильным телом и замерла, слово боязливо приглашая новую розгу. Стегал неторопливо, давая Леське то ли отдышаться, то ли самой ответить движениями на этой непривычно узкой, глупо лакированной скамейке. Нашел, с чего тут отдышиваться… Ну, ты же видишь, знаешь, что меня можно сильнее! Вот так! Или вот так! Понял, наверное! Оххх…
Приподняла вытянутые вперед руки – распустил узел веревки, промокшей от ее рта. Вторую часть порки я ее не кусала, неправда! Она так и была мокрая! Я же честно стонала, не врала вам… тебе…
Пряча лицо (А вот и не стыдно мне! Просто не хочу, чтобы ты… вы… видели мои нахальные от радости глаза! Вот!), поднялась со скамейки. Послушная его рукам, повернулась к дверям парилки. Но у самых дверей гибко изогнулась –выскользнула. Без всякого пара горячая, распаренная розгами, полосатенькая, как надо и где надо, торопливо зашарила на вешалке. Прикусывая губы, спиной чувствуя его взгляд, нервно дергала-дергала и, наконец, выдернула из его брюк черную полосу ремня. На секунду замялась, потом упрямо, исподлобья, выдохнула:
– Вот… – протянула ему ремень, подставляя в ладонях красивую, блестящую, тяжелую пряжку.
Как хорошо, что ему не надо ничего говорить, путаясь в словах и взглядах. Даже не легла, просто оперлась руками о стеночку, выставилась, как надо и…!!!!

Это была самая лучшая печать в ее жизни.