Hellen (Эсмеральда)
Исток
По стенкам высоких бокалов еще сползала пивная пена, когда они вышли
на дорогу и двинулись в сторону заката, оставляя за спиной последний
бар города. Их путь лежал далеко, к самому истоку. Двое шли по
дороге среди пыли и зноя. Когда показалась гора, он свернул в
сторону и, раздвигая траву, доходившую ему до груди, стал
прокладывать тропу в бездорожье. Она легко шла следом, иногда
оборачиваясь. Никто не видел, как они, сделав большой крюк, вышли к
подножию горы. Солнце скатилось по утесам и померкло. Темнота слила
с камнем две фигуры. Он, найдя на ощупь ее плечо, легко надавил
вниз, она откликнулась и, не произнося ни звука, тут же спустилась
на землю и стала раздеваться. Ботинки, кожаный пояс, джинсы. Через
минуту она была совершенно голая. Исток мог принять ее только в
таком виде. Он опустился рядом на землю, ловко стянул ее волосы
лентой.
Каждый мужчина, найдя свою женщину, должен был привести ее к истоку.
Многие были там, возвращались, и каждая пара рассказывала разное.
Некоторые отмалчивались. Известно было только одно, вернувшиеся не
расставались, исток давал им силы быть вместе. Как это происходило,
было не ясно.
Путь начинался с преддверия горы, со входы в пещеры. Она уложила
вещи в рюкзак, босыми ногами, нащупывая дорогу, подошла к входу. Они
шагнули в черный провал, зажег фонарь и осветил длинный тоннель.
Камень, образующий стены и потолок, был гладкий и черный, свет
ложился поверх него, дробясь и отражаясь на выступах. Все стены были
покрыты барельефами. Древние лица с высокими лбами, с восхитительно
красивыми чертами, смотрели на них, идущих по тоннелю. Сотни
каменных глаз, молча, изучали мужчину и женщину. Он остановился
перед очередным барельефом, осветил его. Она подошла и встала рядом.
Барельеф изображал странную пару - перед мужчиной на коленях стояла
обнаженная девушка. За схематичностью изображения угадывались лица и
тела некогда живых людей. Мужчина держал в руках цепь, охватывающую
шею девушки. Их лица были полны торжества и вызова. Вызов был и в из
позах, в которых статичность была лишь данью времени. Художник
вложил в барельеф движение. Люди из камня недвижными губами и
каменными глазами улыбались живым, глядевшим на них. Он перевел луч
фонаря дальше, но все остальные барельефы стали сливаться с
гладкостью стен и прятаться от света. Они продолжили путь. Тоннель
заканчивался высокой аркой из оникса, украшенной переплетающимися
узорами. Он остановился, подозвал женщину к себе жестом руки.
Поправил на ее голове ленту, заправил выбившиеся пряди. Ее нагота
была беззащитна. Он, на мгновение удержав ее в своих объятиях,
отпустил и подтолкнул ко входу под арку, не желая оставлять ее за
спиной, один на один с черными барельефами. Сам тут же вошел следом.
В ее движениях появилась упругость и грация, которую он раньше в
городе не замечал.
В зале, открывшимся за аркой, было светло. Молочно-опаловый свет шел
от четырех камней, стоявших по краям от узкого прямоугольного
возвышения, похожего то ли на стол, то ли на алтарь. Стол-алтарь был
сделан из того же черного камня, в котором был прорублен тоннель.
Четыре угла алтаря были украшены каменными фаллосами, вокруг которых
обвивались цепи, заканчивающиеся браслетами. Четыре светящихся луча
стали перемещаться и скрестились над алтарем. В их призрачном свете
появились две фигуры, те, которые были на черном барельефе - мужчина
и женщина у его ног. Мужской голос произнес:
- Вы пришли к своему истоку. Он выбрал нас в проводники. Когда-то и
мы были здесь и познали друг друга. Что откроет исток сейчас, это
его тайна. Каждых приходящих исток ведет в их собственный зал, к
только им предназначенному алтарю. Вам выбрана боль. Вы оба можете
сейчас уйти, но никогда не сможете вернуться сюда и не сможете стать
счастливыми. Принимаете ли вы решение истока?
Что ждет нас? Что значит боль?
Призраки с барельефа растаяли. И там, где были их фигуры, появилось
четкое изображение. Люди на площади, высокий помост, сделанный из
каменных плит, плотно подогнанных друг к другу, истертые ступени,
ведущие наверх. На помосте обнаженная девушка. Она лежит на таком же
алтаре, который сейчас наяву стоит перед ними. Ее руки и ноги
растянуты по краям алтаря и прикованы. Все тело покрыто красными
сочащимися кровью рубцами. Над ней стоит мужчина, занося руку с
кнутом для удара. Толпа вокруг беснуется в пароксизме любопытства,
ужаса и похоти. Кнут впивается в тело, раздирая нежную кожу.
Жалобный крик, вздох толпы. Изображение качнулось, на его месте
снова возникли барельефные люди. Опять зазвучал мужской голос:
- Боль тела ничто по сравнению с болью сердца. Я любил ее, и я же
убивал ее тогда. Я был верховным палачом и решил, что лучше это
сделаю я, чем кто-то другой.
Женский голос прозвучал мягко и нежно:
- Боль тела ничто по сравнению с болью сердца. Я жалела только о
том, что больше не увижу его никогда, и мечтала, чтобы сознание еще
долго не покидало меня.
Призрачная женщина спустилась на алтарь, похлопала по нему рукой.
- Ложись сюда. Не бойся. Исток не ошибается. Он увидел, что мы с
тобой одинаковы.
Призрак мужчины протянул руку и положил на алтарь кнут., черный и
длинный. Перекрестье лучей разошлось и четыре столба света ударили
вверх. Он шагнул к женщине, обнял ее, поднял на руки и понес к
алтарю. Он чувствовал, как колотится ее тело.
Не щади меня. Она права - я такая же.
Он уложил ее на холодный камень лицом вниз. Она протянула руки к
фаллосам. Стальные браслеты легко защелкнулись на запястьях. Он сам
раздвинул ее ноги и приковал их. Он откуда-то знал, как управляться
с кнутом. Распятое тело его женщины показалось ему в этот момент
ослепительно прекрасным, каким еще никогда он не видел его. Он
отошел от алтаря, отвел руку назад и, сделав короткий шаг, наклонясь
всем корпусом, послал черное кнутовище вперед, разрезая пространство
между своей рукой и белым обнаженным телом. Силу в удар он не
вкладывал, заранее зная, какая боль сейчас пронзит женщину, боль,
созданная тяжестью кнута, инерцией полета и самым первым всполохом.
Он только немного не рассчитал расстояние, и конец кнута сразу
обвился вокруг бедра, оставляя наливающийся темной кровью след. Она
встретила удар, сжав зубы, теряя дыхание. Встретила свою первую боль
почти что с радостью и благодарностью. Исток решал ее старую
проблему. Уставая в городе от его ласк, в тщетном ожидании
блаженства и забытья, обвивая его руками, ногами, раскрываясь,
отдаваясь ему, она иногда вдруг впивалась зубами в его плечо. И
успокаивалась только тогда, когда он с силой отрывал ее от себя. В
эти краткие мгновения она наслаждалась вспышками гнева, которые, как
ловец жемчуга, вылавливала в его глазах. И всегда жалела, что он, не
давая выхода злости, просто продолжал заниматься с ней сексом,
лаская ее тело, пытаясь нежностью доставить ей удовольствие. Теперь
исток сам снял с ее губ молчание. Снял ли? Она не успела
усмехнуться. Второй удар заставил усмешку стать гримасой. Запрокинув
голову, оскалив зубы, она смогла промолчать. Как долго еще она
сможет не дать себе отключиться и превратиться в кусок мяса, орущий
от боли? Нет, она еще сможет быть той, что смело вошла в зал, не
оглядываясь, не ища поддержки, той, что всегда могла смотреть в
глаза мужчинам, заставляя их первыми отводить взгляд? Как долго? А
надо ли? Третий удар чуть было не заставил ее взвыть. Всем телом
вдавливая свою боль в бездушный камень, она рванула руки. Цепи
натянулись, давая ей возможность отключить сознание от собственного
страдающего тела и перекинуться на борьбу с оковами. Нарастающая
боль не позволяла расслабиться.
Он увидел, как она, прижавшись лицом к камню, пальцами охватила
державшие ее цепи. Как напрягла бедра. Его сознание раздваивалось.
Он не терял контроля, но зверь, который всегда жил в нем, рвался
наружу. Напряженные, широко разведенные бедра женщины, ждали боли,
боли, которой он заставит ее наконец-то стать мягкой. Если бы он
знал раньше... Память откликнулась эхом. Как часто ему хотелось
впечатать это тело в смятые простыни, наваливаясь всей тяжестью,
зажав ей рот, чувствовать, как она трепещет и задыхается под ним.
Древние, могучие силы самца требовали выхода, но он гасил в себе эти
порывы, уважая ее, ценя, боясь потерять. Благодарность истоку,
открывающему самые сокровенные тайны, меркла сейчас перед тем, с
каким звуком кнут ложился на беспомощное тело, отданное ему. Перед
тем, что он видел, как страдает растянутая женщина. Не хватало
только ее крика. Крика отчаяния перед неумолимостью следующего
удара, крика, жаждущего помилования. Только он один может сейчас
решить, куда ляжет кнут, с какой силой обовьется вокруг тела. Он
один, и исток сейчас будет молчать, потому что отдал власть ему.
Исток ли? Она тоже сказала - не щади.
Она почувствовала, как тяжелая жгучая боль охватила ее ноги, как
крик, рождаясь в глубине смятенного разума, поднимается в груди,
камнепадом подкатывает к горлу, выталкивая из него изначальный
вопль, вой, крик. Давясь этим криком, глотая его ранящие грани, она
стала на одну секунду сплошным комком отчаяния, сгустком
пульсирующей боли, охвативший ее бедра двумя раскаленными полосами.
Четыре луча над алтарем стали искривляться, сплетаясь между собой.
Там, где они соприкоснулись, появилась темнота, горящая двумя
вытянутыми зелеными кошачьими глазами. Глаза равнодушно смотрели
вниз, только их цвет с каждым новым ударом, с каждым новым криком,
вырванном болью, становились насыщеннее и изумруднее. Крик родил эти
глаза, крик уплотнял темноту вокруг них.
Он сек ее, зная куда придется удар, какой крик вырвет из нее. Она
уже перестала бороться с собой, отдалась течению чувств, утратив
мысли. Четыре раза кнут описывая дугу, со свистом ложился на ее
спину. Два огромных креста взбухшим пурпуром тянулись от плеч к
изгибу талии. Она напрягаясь всем телом, от шеи до кончиков пальцев,
отдавалась боли так, как никогда еще не отдавалась ни одному
мужчине. Ее распахнутые руки, дрожащие ноги, выгнутая спина, сжатые,
как пружины, ягодицы уже не ждали боли, а слились с ней. Музыка
страдания звучала в ее теле все сильнее. Пощады просили ее глаза.
Губы, закушенные до крови, кривились в плаче. И на краю сознания
появилась мысль - не хочу, остановись, не надо больше, мне слишком
больно.
Кнут рванулся в полет, он сам послал его, сам знал, куда он
опустится. Удар вонзился в ложбинку, где круглящееся плечо сходилось
с высокой красивой шеей. Дикая боль выкинула ее из почти блаженного
состояния. Это была боль мутящая сердце, боль, которая могла сломать
ее, порвать цепи, сковавшие их двоих. В ее сознании промелькнула
ненависть к нему. За что? Зачем? Боль разрывала плечо звериными
зубами. Задыхаясь от крика, она устремилась к нему в порыве желания
остановить, прекратить этот поток ударов, истерзавших ее.
Тьма между переплетенными лучами сгустилась в черный комок и
превратилась в огромную черную кошку. Ее зеленые глаза вспыхнули.
Кошка в прыжке от перекрестья лучей полетела, целясь ему в лицо.
Одного взмаха разящих когтей было бы достаточно, чтобы убить его.
Черная кошка легко обогнула свистящий кнут, занося лапу со стальными
когтями над его головой.
Женщина не почувствовала удара. Она должна была остановить черный
прыжок.
- Нет!
Крик не боли тела, а боли сердца разбил пространство.
- Нет! Он должен жить. Я так хочу!
Ненависть исчезла, пропала черная кошка с горящими глазами.
- Нет!
Она плакала. Цепи мешали вытереть слезы. Мешали ли? Они сами
разомкнулись и отпустили ее. Исчез черный кнут. Зазвучал голос
истока:
- Все. Вас ждет город.
Она приподнялась на локтях.
- Вставай. Нам надо уходить.
Она смогла подняться и пойти за ним следом. Это было так легко.