ClubPN

III место на Ежегодном Литературном Конкурсе ПиН-2012


Alkary

Пришелец



- Садись. Садись-садись. Я знаю, что ты вчера увидел и что хочешь мне сказать. Ты пока не понимаешь, но я попробую объяснить, а ты попробуешь мне поверить и разобраться. В самом деле, большой уже мальчик. Нечего корчить такую физиономию, и ногти грызть тоже не стоит. Я знаю, это странно звучит, может быть даже как уловка, но ты подумай вот с какой стороны - ведь ты ко мне пришел, за чем бы, если не за объяснениями. А что толку объяснять, если ты собрался мне не верить? Так-то. Садись и слушай. Я расскажу, а ты думай. Кстати, у вас по истории уже было про разрыв? Черт... да, мог бы и сам вспомнить. Ладно, об этом тоже расскажу, а то будет непонятно остальное.
Пожалуй, все это началось, когда мы, четверо: Роберто Феррейра, Диего Агуадо, Игнасио Каррильо и я, сидели в ресторанчике «Арматура» на площади Первопроходцев в Эстремадуре. Я тогда был постдоком на кафедре биологии тамошнего университета. В Корриентес мы с мамой переехали намного позже. Ребята тоже, так или иначе, имели отношение к ЭУ, а Роберто даже продолжал преподавать, уж не знаю, как он находил на это время. Вообще-то он нас всех и затащил в тот ресторанчик. Заведение было забавное – на утюгообразном балконе, торчавшем из здания острым углом на высоте метров в пятнадцать над, пожалуй, самым шумным перекрестком города. Внизу машины мельтешили – гудки, визг тормозов и все такое, а внутри - нарочито техногенный интерьер: все из толстого стального некрашеного проката, торчащие головки заклепок и огромных болтов, по стенам – странные конструкции из двутавровых балок, непонятно, не то декоративные, не то, в самом деле, несущие, но, судя по тому, что никто брюк не порвал и не поцарапался, хозяева позаботились, чтобы все острые края были аккуратно завалены напильником, а то и отшлифованы. В общем, нам понравилось.
- И вы снова полетите на Славяну, - вообще-то я хотел спросить, но фраза, неожиданно для меня самого, прозвучала утвердительно, впрочем, что уж кривить душой, я, в самом деле, не особенно в этом сомневался.
Я сидел, развалившись в жутковатом кресле, которое выглядело ужасным переплетением стальных трубок, кое-как прихваченных сваркой, но на деле оказалось весьма удобным, неспешно потягивал коктейль из трех видов рома, персикового сока и еще чего-то. Коктейль назывался древним непонятным словом "зомби". Было вкусно, уютно, я расслабился, и, честно говоря, коктейль был уже не первый, так что, должно быть, я слишком уж отпустил тормоза, даже не заметив, как это случилось.
- Полетим, конечно, но не скоро. Через год, может быть, полтора. А тебя, конечно, тянет туда, и ты хочешь с нами. Слушай, за каким чертом? - Феррейра неторопливо отпил из своего бокала.
- Роберто, там лоси, - черт подери, я мечтал о них едва ли не с первого курса биофака, но есть вещи, которые не так-то просто объяснить другим, особенно если они в этом ни ухом, ни рылом…
- Кто?
- Лоси. Крупные млекопитающие. Парнокопытные. С рогами. К нам таких не завозили, но, если хочешь, пришлю картинки еще тех времен, до разрыва, с Земли.
- Избавь меня, пожалуйста - к чертям все рога и копыта! Я - не натуралист, мне неинтересно. Я - социолог и историк, меня интересуют люди, пути развития общества, эволюция культур. Мы работаем в городах...
- Вот и замечательно. Могли бы взять меня с собой, выбросить где-нибудь в лесу на несколько дней, я бы поснимал вволю лосей. Лучше всего, конечно, в брачный сезон - у них потрясающие ритуальные бои самцов. Потом подберете. Если хочешь, я даже возьму с собой собственные бутерброды на все время.
- Ты с ума сошел, Алонсо. Какие, к дьяволу, лоси?! Какие бутерброды? Там уже пропало две группы и еще раз пять или шесть мы едва-едва успевали вытащить наших людей из дерьма.
- Шесть, Роберто, и ты забыл сказать, что аборигены напрочь разнесли нашу первую исследовательскую базу, - молчавший до сих пор Игнасио вдруг поднял голову. - В самом деле, Алонсо, дурная мысль. Самая что ни на есть дурацкая. Ты вообще представляешь себе, во что превратились бывшие колонии Конфедерации после "Топляка"?
- "Топляка"?
- Топливного кризиса. Разрыва. Крушения. Как там еще? Извини - профессиональный жаргон. Мы часто эту хрень поминаем, ну вот и сократилось как-то само собой. К тому же он был, на самом деле, совсем не топливным по сути. Не знаешь?
- Ну, так, помню в общих чертах.
Разумеется, я помнил - как и все, учил когда-то в школе, не особенно задумываясь, как вышло, что огромная сеть колоний, охватывавшая аж две галактики, вдруг, меньше чем за стандартный год, развалилась на куски.
До опыта Вайсблюма-Конниль считалось, что добраться с Земли, прародины человечества, даже до соседних звезд вообще невозможно. То есть какие-то безумные проекты были, были мечтатели, писавшие забавные книжки и снимавшие столь же забавные в нелепости своей фильмы, но все это и близко не подходило к реальному решению проблемы. Потом профессор-физик Татьен Конниль предложила новую концепцию пространства-времени, собственно, теперь общепризнанную, написала несколько статей, воспринятых научным сообществом с осторожным скептицизмом. Чтобы идея не закисла, она создала в сети, тогда уже были довольно развитые информационные сети, открытое сообщество для желающих обсуждать и развивать ее теорию. Чуть позже один инженер, Лукас Вайсблюм, заинтересовавшийся этим сообществом, он, кажется, по какой-то фигне был специалист, чуть не по производству мягких игрушек, и наукой занимался на чистом энтузиазме в свободное время, сообразил, что из этой концепции можно сделать вполне практические выводы - для проверки теории Конниль он предложил целую серию экспериментов, реализуемых уже на характерном для того времени уровне развития техники, и, в том числе, проект установки, способной перебросить материальное тело на значительное расстояние почти мгновенно. Опыт поставили только лет через десять, а то и больше, и не Конниль, не Вайсблюм, а какая-то мощная государственная организация одной из тогдашних стран. Основной сложностью, как, впрочем, и всегда со всеми этими прыжками, была невероятная, особенно по тем временам, энергоемкость процесса. Чтобы перекинуть трехграммовый вольфрамовый шарик из одной закрытой вакуумной камеры в другую, всего, помнится, на пару метров, огромная электростанция работала только на ту лабораторную установку. Это при том, что зеркало вышло слабенькое - потом выяснилось, что шарик потерял почти полтора процента по массе и структурно изменился. "Зеркало" - это тоже только так говорится. На самом деле, это сверхтонкая, намного тоньше атома, область пространства, в которой частицы тунеллируют в одном и том же направлении и на макроскопические расстояния. С некоторой вероятностью частицы тунеллируют везде, но вероятность, что все частицы, скажем, этих часов вдруг возьмут и разом прыгнут в другой угол комнаты, так мала, что можно смело спорить - такое событие ни разу не наблюдалось за всю историю вселенной. Но, оказывается, есть способ упорядочить этот процесс на время. Специальный прибор создает такую тончайшую невидимую поверхность, на которой вероятность тунеллировать в опеределенном направлении и на определенное расстояние как раз наоборот близка к единице. И остается только пройти сквозь эту поверхность. Вообще говоря, поверхность эта бесконечна, но вероятность перехода высока у некоторого центра, и быстро падает по мере удаления от него. Поэтому, когда говорят о диаметре зеркала, имеют в виду условный диаметр области, через которую прыгать достаточно безопасно. Кроме того, раз созданное зеркало тут же начинает деградировать - то есть вероятность туннелировать падает еще и со временем, а кроме того со временем увеличивается разброс по расстоянию и направлению. Так что, если промедлить или пройти далеко от центра, получится не прыжок, а разрушение тела - разные его частицы прыгнут рассогласованно. Поэтому у них и изменился шарик. И поэтому иногда даже сейчас у людей, которые очень часто прыгают на космических кораблях, возникают проблемы со здоровьем и с наследственностью.
Но все же у них получилось, и практически сразу начались разработки уже серьезной системы, способной создать зеркало достаточно большое для космического корабля, и, конечно, самого корабля, рассчитанного на прыжок с полезной нагрузкой на борту. Корабли тогда серьезной проблемой не были - предки уже летали на реактивной тяге по своей родной Солнечной системе, зато желание создать прыжковый аппарат промышленного уровня породило целую гонку научно-технических, политических, экономических амбиций: слишком многие сразу поняли, какие преимущества даст овладение этой технологией.
Первые установки работали прямо в вакууме, окружавшем корабль, но это было очень неэффективное решение. Неизвестно, кто первым додумался до идеи "рабочего тела", возможно сразу несколько человек – конкуренция тогда была та еще, так что многие не спешили публиковать такие открытия, но как только стало ясно, что можно существенно сэкономить и энергетически, и в смысле габаритов самой установки, если погрузить генератор зеркала в вещество с определенными свойствами (собственно, мнение о том, какими же именно должны быть эти свойства, неоднократно менялось с развитием науки), технология начала быстро прогрессировать. Тогда как раз за всем классом таких устройств закрепился термин "zero-drive" и всевозможные варианты перевода его на другие языки. Примерно через полвека после первого опыта с вольфрамовым шариком беспилотный корабль с приводом, использовавшим банальный полиэтилен в качестве рабочего тела, за один прыжок дошел с околоземной орбиты до Плутона - маленькой недопланетки на самом краю системы. Еще через несколько лет тоже беспилотные аппараты долетели до Проксимы и Альфы Центавра, звезды Бернарда и Сириуса - ближайших к Солнцу звездных систем. Дальше пошло быстрее. Родилась идея ГКРВ - галактической карты реального времени, одного из самых амбициозных проектов в истории человечества, и, как выяснилось чуть позже, одного из самых полезных. Первоначально эту идею двигало еще и желание найти братьев по разуму, но, увы - тысячи, а потом, на пике развития Конфедерации, и миллионы автоматических зондов, прыгавших от звезды к звезде, картографируя галактику, так и не встретили ничего похожего на жизнь, не говоря уж о разуме. Вообще, насколько я смог понять это из книг и старых фильмов, галактика поразила людей того времени разнообразием миров, но и разочаровала: планеты, на которых хотя бы теоретически могла существовать жизнь, похожая на земную, встречались крайне редко.
Потом, лет через девяносто, кажется, после первых прыжков в космосе, картографический зонд нашел совершенно непримечательную звездочку с массой в три четверти солнечной, вокруг которой крутилась огромная планета - газовый гигант. Звезда даже не имела собственного названия, в каталогах и справочниках ее обозначали цифрами, но именно ей предстояло стать той самой знаменитой Заправкой. К тому времени в зеро-приводах чего только не пробовали, были системы с рабочим телом на основе полиэтилена, парафинов, предлагали, но не реализовали варианты на расплавах солей, потом долго пользовались жидким аммиаком - именно "нашатырные", как их немного неточно называли современники, корабли впервые без повреждений пронесли через прыжковое зеркало живых существ - сначала культуры бактерий, крыс, кроликов, чуть позже макак-резусов, и, наконец, человека. И вот тут-то примерно и выяснилось, что в атмосфере газового гиганта, накручивающего витки вокруг никому не интересной звездочки, есть вещество, позволяющее создать привод невероятно эффективный и намного более безопасный, чем все, известные ранее.
Сложное неорганическое соединение, позже названное Jump-agent или просто JА, было создано самой природой - механизм его синтеза в лаборатории так и не смогли воспроизвести. Оно было обнаружено случайно студентом Эдинбургского университета, который писал дипломную работу об атмосферах планет-гигантов и поэтому, среди множества других планет, включил в свое исследование и будущую Заправку, незадолго до того обследованную автоматическим зондом. JA повезло - там же, в Эдинбургском универе, на нем, как на заведомо недоступном в земных условиях, решили продемонстрировать новый алгоритм определения физико-химических свойств веществ по косвенным данным об их составе и структуре. О JA компьютеры выдали такое, что к газовому гиганту менее чем через год ушел специальный корабль с возвращаемым атмосферным модулем. Единственной целью экспедиции была доставка на Землю образцов атмосферы с разных высот - всего по несколько литров. Еще через пару лет там уже была экспериментальная автоматическая станция-дирижабль, плававшая в богатом JA слое. Относительно богатом, конечно - если я ничего не путаю, при самых благоприятных условиях концентрация JA в атмосфере планеты-гиганта измерялась десятыми долями процента. Огромный, почти километровый аппарат принимал челноки с орбиты и заливал в них уже тонны JA, выделенного из окружающей среды, для доставки на большие прыжковые корабли. Разумеется, топливом, в привычном смысле слова, JA не был - он вообще не расходовался на прыжки, но вещество это оказалось неустойчивым, постепенно распадалось, несмотря ни хитрые системы для поддержания оптимальных условий внутри привода и химические присадки, повышавшие стабильность. Примерно раз в восемь-десять месяцев даже лучшие приводы надо было полностью перезаливать новой порцией рабочего тела. По сравнению с аммиаком, это, конечно, было невероятно дорого и повышало риск, что корабль, ушедший в долгий полет, может и не вернуться или погубит экипаж в прыжке через низкокачественное зеркало, но на практике важнее оказалось другое: привод стал весить всего порядка сотни килограммов, против нескольких десятков тонн (которые всегда было безумно трудно и дорого выводить первый раз на орбиту одним куском), сократился в объеме до размеров платяного шкафа и теперь на прыжок в десять парсек хватало бортового реактора мощностью всего лишь мегаватт в триста. Это было огромное достижение, слишком соблазнительное, чтобы им не воспользоваться. На Заправке построили несколько больших орбитальных станций, заводы-дирижабли в атмосфере газового гиганта плавали сотнями, если не тысячами. Построили целый флот специальных прыжковых танкеров и станции перезаливки приводов во всех более-менее посещаемых кораблями районах. Одновременно все корабли не на JA стали спешно выводить из эксплуатации или переделывать.
Следующим большим рывком стал гравидвигатель, вовсе избавивший корабли от необходимости возить химическое топливо для разгона и маневрирования. Теперь можно было обойтись только связкой ядерный реактор - генератор, и это окончательно стерло все границы. Человечество стало летать - далеко, быстро, дешево, безопасно, удобно.
Сначала везде строили орбитальные станции, похожие на большие корабли. Потом появились поселения на планетах, но принцип остался тем же - большая герметичная емкость, зависимая от подвоза всего необходимого. Разве что воду использовали почти сразу забортную, где была, и кислород нередко из нее же выделяли. Ну а дальше - опыты Алексея Лаптова, те самые трехэтапные биосферы, которые он сам называл "аквариумами": он понял, как на планете с водой и приемлемой для человека гравитацией быстро сделать самодостаточную, саморегулирующуюся биосферу, так чтобы можно было жить просто на поверхности. Быстро - это значит лет шестьдесят, но по меркам эволюции, геологических процессов преобразования планеты, это не то что быстро, это молниеносно. Разумеется, это были отнюдь не копии Земли - нет, всего пять-шесть сотен видов животных, птиц, рыб, насекомых, кишечнополостных, несколько сотен видов растений, чуть больше - грибков и бактерий, все очень тщательно подбиралось и рассчитывалось. Все известные нам сейчас обитаемые планеты именно так и были устроены. Было несколько своего рода типовых проектов, с небольшими вариациями засеянных на сотнях планет. Собственно, подходящие планеты около подходящих звезд встречались крайне редко, но галактика очень большая, а наши предки освоили ее всю - я имею в виду их Млечный путь - и еще прихватили несколько микрогалактик-спутников и Большое Магелланово облако, в котором мы и живем. Не везде, кстати, получилось - были случаи, когда через карантин затаскивали нерасчетные виды живых существ, сбивавшие весь баланс (чаще всего вирусы, бактерии и, как ни странно, насекомых - одна самка таракана или муха могла погубить целую планету); были случаи, когда где-то что-то не учитывали и биосфера разваливалась сама, изнутри. Однако жизнь - крепкая штука и умеет сама о себе позаботиться, так что удачных попыток было значительно больше, чем просчетов.
Так и появилась Конфедерация. Земля не была единой политически, сохранялись серьезные этно-культурные и религиозные различия, поэтому в большинстве случаев планеты становились своего рода продолжениями тех стран, которые организовали их заселение. Иногда не одной страны, а нескольких - вскладчину. У нас, например, Испания, Аргентина, Боливия и Парагвай. Получились колонии своего рода. Полного самообеспечения не было почти нигде - колонии активно торговали друг с другом и с Землей, а скоро и Земля перестала быть самообеспечивающейся.
В общем, как-то так - и разговор у нас тогда свернул в эту сторону. Помню, Диего очень горячился, увлекся, он тоже, как и Роберто, историком был...
- Когда с почтовым автоботом, ты же понимаешь, при таких расстояниях связь была только кораблями, пришло сообщение, что Заправка недоступна, все офигели. Никто не понимал, что делать. У нас в системе болталось тогда три корабля: дальний транспорт "Лангедок", исследовательское судно "Гуллинабурсти" и, якобы полицейский, "Симон Боливар", хотя, какая, к чертям, полиция - с кем мог бороться вооруженный для боев в космосе крейсер? Конечно, это все была туфта, на самом деле земные страны и их колонии разбились на несколько союзов и вполне серьезно готовились отражать организованные вооруженные нападения друг друга. Кстати, хоть это и замалчивали изо всех сил, даже до нас дошли документальные свидетельства о двух инцидентах, приведших к столкновениям со стрельбой из всех видов оружия между якобы "полицейскими" формированиями разных колониальных группировок - думаю, на самом деле их было не два, а намного больше. На Заправке, кстати, были предприняты беспрецедентные меры, чтобы ни одна сторона не могла ее захватить силой или монополизировать в результате шпионской операции. Возможно, однажды это не сработало. Точно мы, конечно, не знаем, но есть версия, что Заправку таки кто-то захватил и перекрыл доступ остальным.
Но это все так, лирика. Что мы знаем, так это, что было тут, у нас. Губернатор планеты больше пяти дней обсуждал ситуацию с капитанами кораблей, своими советниками и немногими специалистами - у нас не было ни верфи, ни ремонтных мощностей, ни запаса JA, только маленький навигационный пост на орбитальном бакене, потому и специалистов по кораблям и полетам было всего несколько человек на всю планету с полуторамиллионным населением. Решено было отправить "Гуллинабурсти" напрямую к Заправке для выяснения обстановки. В принципе правильно - именно у этого корабля был наилучший показатель автономии и самые совершенные приводы, на которых можно было очень далеко прыгать, но вообще-то это был не наш корабль, и есть кое-какие основания считать, что его команда вовсе не хотела сюда возвращаться. Так или иначе, "Гуллинабурсти" совершил сверхдальний прыжок в нужном направлении - первый из расчетной цепочки примерно в 1170 прыжков, это известно точно: бакен записал параметры созданного зеркала и курс корабля, и больше никто ничего никогда о "Гуллинабурсти" не слышал. Следующим ушел "Боливар". Его отправили с приказом осмотреть хранилища прыжкового агента на относительно близко расположенных Ромуле и Хоккайдо – там были станции перезаливки рабочего тела. Станция на Ромуле оказалась уничтожена, все запасы JA пропали, удалось снять около двадцати человек, большей частью раненных, успевших аварийно загерметизировать один из спасательных модулей. Среди них был и старший офицер станции, который сообщил, что их атаковали суда с эмблемами Центральноафриканского союза. Что очень странно - ближайшая к нам их колония Замбези лежит аж за четыре с половиной тысячи парсек. То есть у них были и более близкие цели, а может быть они и их вычистили - не знаю. На Хоккайдо местные "силы охраны правопорядка", не выходя на связь, без предупреждения, обстреляли "Боливара", и тот, получив два прямых попадания, предпочел вернуться сюда. В общем, они едва дошли: как я понимаю, ему разворотили что-то важное в системе жизнеобеспечения, а у них и так оказались лишние люди на борту, на которых военный корабль не был рассчитан. "Лангедок" пошел к временной станции на одной из планет в системе НКЕ528, где было около трех тысяч человек, преимущественно геологов, геофизиков и буровиков - они вели разведку полезных ископаемых. Там станция всего с полгода могла продержаться без подвоза продовольствия, никакого терраформирования даже не начинали, так что все понимали, что их надо срочно эвакуировать, и транспортник их всех за два рейса успешно вывез, и даже почти все оборудование забрали. Это был, пожалуй, единственный успех на тот момент. Потом эти ребята, они в основном были из скандинавских стран, нам очень помогли создать свою промышленность на местных ресурсах. И до сих пор, кстати, среди преподавателей геологических кафедр обоих наших универов очень часто встречаются норвежские и датские фамилии. Ну а дальше все знают – с поврежденного крейсера сняли реактор и генераторы, если учесть, что никаких орбитальных доков тут не было – это самое настоящее чудо, что их получилось в открытом космосе снять и погрузить на "Лангедок", после чего транспортник таки сумел сесть. Подвиг, да. В принципе, "Лангедок" был построен так, что он мог совершить аварийную посадку на планету земного типа, разумеется, это в любом случае был билет в один конец, но тут надо было не просто сесть, а сесть загруженным, что называется, под завязку, с разгерметизированным трюмом (и то, и другое из-за реактора с "Боливара"), да еще при посадке, изначально, по определению, аварийной, сохранить и бортовое оборудование, и груз – иначе операция теряла смысл. И у них опять все получилось. Честно говоря, не знаю, чтобы с нами со всеми было, если бы на "Лангедоке" ходили не такие классные ребята, ну, что уж тут скажешь - памятник зкипажу "Лангедока" все видели. А у нас реакторы и генераторы двух кораблей еще семьдесят с лишним лет покрывали больше половины энергетических потребностей планеты: собственная наша энергосистема не была рассчитана на то, что мы вдруг начнем сами производить все на свете в промышленных масштабах.
Понятно, это была общая беда, точнее везде по-разному, конечно, нам еще повезло - мы свои проблемы с металлургией решили относительно быстро, а, скажем, Обамия...
- Хе! Я даже привез оттуда эти их ботинки на керамической подметке, - фыркнул Игнасио.
- Да-да-да, у них не было производства пластмасс, до разрыва жили на подвозе полуфабрикатов в гранулах. Но им и не из чего было. Все лаптовские аквариумы страдали от недостатка углеводородов. Это мы сообразили производить из отходов скотоводства те же подметки, и, что куда важнее, изоляцию, всякие шланги и уплотнители делать, а там было сурово: они уже через пару лет после топляка провода делали в виде этаких цепочек с шарнирными соединениями звеньев, и все заливали в керамику - не было у них других изоляторов. И из той же керамики, да, подошвы обувные стали делать, а верх - тряпочный, хлопчатый. Теперь-то это, конечно, просто выпендреж, вроде килта в клеточку на Альбе, национальная гордость, а так у них на Обамии тоже свой памятник есть - человеку, который производство эластичных пластмасс наладил, так что это уже лет сто пятьдесят как не проблема, но ботинки остались.
- Вы не о том, парни, все эти реакторы, керамика и подметки - это все мелочи, частности. Что действительно накрылось с обрывом связей между колониями, так это социалка. Общество, до того относительно стабильное, в новых условиях стало развиваться по другим законам...
- Не плети, Роберто - ты не знаешь никаких таких законов. И никто не знает. В лучшем случае, вы пытаетесь что-то такое нащупать. Что мы увидели после шести веков изоляции, когда, наконец, снова полетели? На Обамии и Хоккайдо довольно развитые цивилизации, со своими закидонами, но примерно нашего уровня. Обамия даже построила свой флот прыжковых кораблей, но почему-то не считала нас перспективной целью для разведки, так что мы к ним первые заявились. На Ууси-Суоми милая тихая пастораль почти без городов, в основном фермерские хутора, натуральное хозяйство, письменность - удел избранных. На Замбези - остатки строений, я бы даже сказал, следы построек. При отличнейшей экологии, несмотря на века без всякого присмотра. Почему они все погибли, если одичавшие коровы выжили? Если в море полно рыбы? Если сами собой растут дикий рис и манговые деревья? И, тем не менее, они и полсотни лет после топляка не протянули. На Ной-Вестфалии и Сиддхартхе почти то же самое. Но там хоть понятно, что были гражданские войны, проредившие человеческую популяцию, так что она опустилась ниже критической численности. А если мы вспомним еще станцию "Минерва", то...
- Орбитальная консервная банка не могла не быть исключением. Слишком уж своеобразные условия!
- По-моему, главной особенностью было не то, что она - консервная банка, какая разница, у них тоже была замкнутая биосистема, им не грозила смерть от нехватки воздуха или воды, а то, что там был очень дружный контингент из наиболее образованных и талантливых людей своего времени. Больше семи с половиной тысяч ученых из разных стран, работавших в очень многих областях науки - это же был летающий исследовательский центр. И при полном космополитизме и интернациональности...
- Ага! Вот тебе и закон - там, где общества были этнически однородны, как у нас, или там, где вовсе не было выраженных этнических групп, как на Минерве, не было и повода резать друг друга.
- Ну да, как же - земная Аргентина была этнически однородной! Ничего подобного. Скорее верно, что у нас не было больших разногласий, а борьба за выживание нас еще больше сплотила. Как и Минерву. Они же полностью отказались от всего лишнего - абсолютно рациональное общество. Зачем на станции одежда? На фиг - лишний расход материалов. Язык один - эсперанто, чтобы никому не обидно. Личные вещи вообще запрещены - все только в общем пользовании. Семья, брак - на фиг. Не способствует выживанию, без них меньше конфликтов. Спи, с кем хочешь и когда хочешь, без всяких обязательств в обе стороны. Единственное условие - взаимная добровольность. Дети - в общем воспитании, один из родителей погиб - не страшно, и для ребенка меньшая травма, и для общества потери не того порядка. Ни старших, ни младших, все вопросы мигом решаются электронным референдумом по сети. Все учатся всю жизнь всем специальностям, доступным для изучения, то есть у них каждый и врач, и инженер, и пилот, и еще философ. Жестко - еще как! Жалуется кто-нибудь? Ничего подобного - они все патриоты дальше некуда. И что? Когда население выросло, они построили вторую станцию! Это потрясающе! На астероиде. На всех наших кораблях уже лет дваддцать стоят только их системы жизнеобеспечения. Наука выше конфедератской на голову, и все старое не забыто. Во всех колониях, с ними контактировавших, полно желающих там учиться, а то и иммигрировать. Так что нет никакого закона. Славяна та же - думаю, у них был примерно наш уровень этнического разнообразия - в этом смысле, если я правильно помню, Россия и Аргентина вполне сопоставимы были...
- Там не только Россия, еще Украина, Болгария, Беларусь, Сербия кажется, кто-то еще...
- Не существенно. Так или иначе, у них черт-те что. Сохранили производство и обработку титана и платины, которых там полно, но не используют даже паровую тягу, ездят и пашут на быках особой породы. Города в основном из дерева, корабли - тоже. Общественно - жуткая смесь феодального, а то и более древних формаций, свободных городов-государств не то в античном, не то в ганзейском духе, жречество какое-то шаманско-друидское, что никак не объяснить превалировавшими до топляка религиями. Очень агрессивны - постоянно кто-то с кем-то воюет, на базаре получить по физиономии за любую ерунду - плевое дело. Зациклены на гордости, как французы времен мушкетеров. При этом популяция понемногу растет. Собственно, их уже вдвое больше, чем нас, хотя изначально, по старым документам, в год топляка было наоборот.
- Что возвращает нас к Алонсо и его лосям, черт бы их подрал. Видишь ли, Алонсо, ты получишь нож в брюхо или рабские цепи только за то, что не так скажешь слово. Представляешь, сколько надо учить язык?
- A ya govoryu po-russki.
- Shto?! Ni figa sebe! Otkuda drovishki, muzhik?
- Iz lesu, vestimo...
- Нет, в самом деле, интересно. Я и понятия не имел, что ты всерьез занимался историей или филологией.
- Я и не занимался. Во всяком случае, не систематически. Я в этом жил. Понимаешь, Диего, вот те же датчане и норвеги сохраняют кое-какие свои традиции, некоторые семьи еще помнят язык. И у меня примерно такая история. В XX веке в России было несколько революций подряд, а потом большая гражданская война. И два казачьих полка... Ты ведь знаешь кто такие казаки? - Диего, а следом за ним и Роберто кивнули, так что я продолжил без долгих разъяснений. - В общем, они дрались на стороне проигравших, отступили в Китай, а оттуда, как-то наняв пароход, уплыли все вместе, и даже кажется, с конями, в Аргентину. И там очень неплохо устроились. Осели в южной части страны, несколькими деревнями, занялись животноводством - у них это здорово получалось, собственно это очень близко было к их образу жизни на родине. Жили довольно далеко от соседей и потому сохранили, на бытовом уровне, разумеется, разговорную речь, кое-какие книги, кое-что из обычаев. Собственно, после всех неурядиц в России, в Аргентине не так уж мало было русских из нескольких волн иммиграции, некоторые, кто больше ностальгировал, стали селиться поближе к "своим". Я из такой семьи. И никакой я не Ибаньес, изначально как раз Иванов, это просто какой-то аргентинский чиновник по тупости и малограмотности переврал фамилию еще тогда, в середине XX века. Когда народ подался в колонии, из тех казачьих семей тоже многие улетели - им не по нутру была перенаселенность, тогда уже добравшаяся и до Аргентины. А тут же раздолье. Такая вот история - здесь, под Эстремадурой, есть сейчас русская, в некотором смысле, община в пару сотен семей, оттуда и язык и прочее. У нас в доме полно русских книг, еще бумажных, я с детства любил их листать, мама читать научила.
- А на саблях драться тебя случайно не научили? Вроде бы казаки этим некогда славились.
- С ума сошел? Когда это было... Нет, один раз казацкую шашку я видел, даже в руках дали подержать немножко, но, конечно, фехтованию никто не учил. По-моему, этого уж никто и не помнит.
- Придется учиться теперь.
- То есть вы меня берете? Я правильно понял? - я почувствовал, что краснею, как девица на первом свидании.
- Берем. И, кстати, спасибо за идею - еще и поищем в этой твоей общине подходящих людей. Нам очень нужны ребята с языком. Но только мы тебя берем не лосей фотографировать. Там все серьезно - увидишь, это целая программа... - Родриго сделал паузу, вопросительно посмотрел на Диего, - ... наполовину наука, а наполовину - разведка. - Он снова замолчал. - Это ведь у тебя не только из-за лосей, верно?
Что я мог ему сказать? Я только пожал плечами и залпом допил свой коктейль.
Вот так я и попал в это дело. Ребята не шутили - через два дня я получил приглашение явиться на собеседование в некое заведение, туманно именовавшееся "Национальный центр научных исследований", и одновременно на кафедру пришло письмо, очень прозрачно намекавшее, что департамент безопасности будет очень недоволен, если в университете заартачатся - они и не стали, даже когда заметили, что я почти забросил научную работу и стал часто просить коллег меня подменить на семинарах.

Следующие полтора года я провел в весьма интенсивных занятиях. Во-первых, мне ставили характерное для Славяны произношение и немного подправили словарный запас, манеру строить фразу, всякие местные выражения: все же язык, которому меня учили, и язык славянцев разошлись больше шести веков назад. Во-вторых, я каждый день по паре часов старательно вгрызался в историю, этнографию, культурологию. В-третьих, меня просто таки заставили заняться спортом - рукопашным боем, местной разновидностью фехтования на штуковинах вроде наших крестьянских мачете, еще, для развития выносливости, плаванием и бегом на длинные дистанции. Не скажу, что за тот год с мелочью из меня сделали спортсмена - около тридцатника поздновато уже начинать, но очень постарались: на Славяне парень моего возраста не мог быть таким слабаком, как я тогдашний, просто в силу образа жизни. Ну и еще по мелочам: ориентирование на местности без приборов, краткий курс выживания в дикой природе разных климатических зон, краткий курс астронавигации - уж не знаю зачем, наверное, какой-то бюрократ записал в правила, что мол, положено, как бы чего не вышло - не представляю, чтобы я даже в самой пиковой ситуации самостоятельно вывел корабль в прыжок, хотя даже сейчас все помню. Еще я подробно, во всех деталях и тонкостях, с тщательной привязкой к языку и этнографическим моим упражнениям, разучил две роли: мелкого купчишки, торгующего соленой и вяленой рыбой, и бродячего музыканта, благо у них это искусство здорово упростилось, а я с детства играл на фортепьяно и гитаре - освоил еще две тамошних разновидности гитар, выучил до черта местных песен. Ну и в какой-то момент, мне сказали, что я готов, можно выпускать в поле. Поскольку экспедиция предполагалась долгая, к тому времени я уволился из университета, наплевав на грядущие профессорские радости, и получил скромный чин "suboficial аyudante" департамента безопасности.
Очень хорошо помню, как без малого пятнадцать лет назад, 36 июня, челнок забросил нас на борт "Мартина дель Барко Сентенера", уже плотно загруженного нашим барахлом и припасами для базы на Славяне, потом целая неделя разгона и маневрирования в системе, три прыжка, снова маневрирование - но уже в системе Славяны, выход на орбиту, опять челнок - на базу. База Исла располагалась на маленьком островке посреди огромного океана Славяны, на другой стороне шарика относительно единственного населенного материка, благо их деревянные ящики так далеко не плавали, и потому гостей можно было не опасаться. Правда, приходилось опасаться ураганов, совершенно естественных и весьма частых в тропической зоне такого огромного водного пространства, но на это пошли - были свои причины: я уже упоминал вскользь, первую базу, построенную на материке, аборигены мигом нашли и своими дурацкими топорами и ломами разнесли буквально в клочья. Никто толком не знал, почему они нас так ненавидели, но считаться с этим мы были вынуждены. Все попытки контактировать напрямую неизменно проваливались. Иногда с человеческими жертвами. То есть отдельных людей, которые нам симпатизировали, или которых можно было как-то склонить к сотрудничеству, наши время от времени находили, но в массовом сознании мы, безусловно, были для славянцев врагами. Впрочем, об этом я еще расскажу.
Еще несколько дней мы прожили на базе, пока утрясали последние подробности нашего внедрения и грузили подводную лодку, и только в середине июля по нашему календарю, или, по славянскому счету, на двадцать седьмой день месяца травня - у них-то была весна, мы отплыли. Предполагалось, что мы высадимся в уединенной бухте близ своего рода замка или форта, которым владел наш человек, еще подростком, когда он был только сыном князя-владетеля, завербованный "на вырост".
Поначалу все шло хорошо. Подводная лодка дошла без проблем, да что ей сделается - веками отработанная надежная техника, так что несколько дней скуки, и мы были на месте. Бухта, в самом деле, оказалась со всех сторон закрыта холмами, заросшими густым лесом, так что всплыть можно было не слишком опасаясь случайного взгляда. К тому же мы еще до всплытия в перископ заметили на берегу условной костерок, именно там, где полагалось, а значит, княжеские люди должны были позаботиться, чтобы вокруг не было лишних глаз и ушей. Полночи мы перевозили на берег ящики со стальными клинками для ножей, топорами, косами и прочими вещами в том же духе. Там очень ценилась хорошая сталь, а, с другой стороны, доказать, что железка не местной выделки, они не могли, считалось, что для этого у них не было ни знаний, ни приборов, а нам топоров наделать ничего не стоило, так что стальные инструменты были отличной платой, которая устраивала всех. На надувных лодках очень нескладно ящики возить, но наша субмарина в надводном положении имела осадку около десяти метров, так что близко подойти к берегу не могла. Мы все вымокли, устали, охрипли от ругани, но, так или иначе, справились. Потом долго ехали на арбах, запряженных волами, вдоль берега впадавшего в море ручейка со смешным названием Неутопень, по раскисшей от весенних гроз дороге. Справа от нас стеной стоял густой хвойный лес, слева пологий берег ручейка плавно опускался к воде, журчавшей между камней - в ночной темноте мы ее скорее слышали, чем видели: ручеек был едва в метр шириной, а на другой его стороне поднималась такая же стена непролазной пущи. Быки едва шли, с натугой выдирая из грязи наши тяжело нагруженные повозки. Пешком было бы, наверное, даже быстрее, но чертовы ящики на себе переть не хотелось. Замок, или, как там говорили, "наструг", мы увидели на рассвете.
Надо сказать, зрелище было впечатляющее: лес расступился, мы въехали на обширную прогалину, видимо, расчищенную человеческими руками; на холме, окруженном соединявшимся с ручейком рвом, на фоне бледно-палевой зари перед нами выросли черные зубчатые силуэты шестигранных башен с островерхими крышами, соединенных высоким частоколом из огромных - в обхват - бревен. Спутниковые снимки тех мест я помнил наизусть, Роберто и Диего там просто бывали уже - не так уж много у нас было друзей, а удобных мест для высадки - еще меньше, поэтому старались, чтобы одни и те же люди высаживались в одном и том же месте и не знали о других - чего не знаешь, не выдашь в случае провала, и все же... И все же мы все не смогли сдержать восхищенных вздохов. Заскрипел ворот подъемного моста, и мы, наконец, прибыли.
Приняли нас гостеприимно - князь сам соизволил почтить ничтожных купчишек (каковыми мы для всех представлялись) трапезой, не пожалев снеди и крепчайшего местного самогона. Ящики наши как по мановению волшебной палочки исчезли, и вместо них княжеские холопы ловко и быстро навалили на арбы бочки, как я понял, с той самой соленой рыбой. По уговору, считалось, что старшим в нашем караване будет Роберто, на Славяне называвшийся Романом, я представлялся его младшим партнером в деле, а остальные ребята - слугами и возчиками. Такой расклад предполагал, что мне, как наименее опытному и сведущему, достанется минимум общения - все деловые решения следовало обсуждать с Романом-Роберто, а бытовые мелочи оставлять слугам. Правда, если бы с Роберто что-то случилось, мне пришлось бы, по крайней мере на людях, взять на себя начальствующую роль, но такой риск сочли допустимым.
Мы уже собрались продолжить путь, и даже залезли на повозки, когда поднялся шум. На северной башне вдруг гулко забил барабан, народ кинулся спешно поднимать мост и запирать ворота огромным, окованным железом бревном. Откуда-то появились люди с копьями и алебардами, на стены потащили котлы, в которых, судя по разговорам, собирались кипятить смолу, чтобы лить на головы напавших, если те решатся на штурм.
- Мы влипли, Лешка. Айда на башню - хоть посмотрим, на кого нарвались. - Роберто, кажется, совсем не потерял хладнокровия, а я чуть не забыл, как меня звали по легенде, и едва сдержался, чтобы не брякнуть что-нибудь ему по-испански.
Втроем - за нами, конечно, увязался и Диего, мы одним духом взлетели на самый верх бревенчатой башни. Здесь на специальной площадке стояло метательное орудие - нечто вроде баллисты: огромный арбалет с плечами из здоровенных брусьев и воротом, чтобы его натягивать, стреляла эта штука тяжеленными копьями, для чего в передней стене было вырезано широкое окно - к нему-то мы и кинулись. Вражеская дружина уже почти вся вышла из леса - я увидел огромную колючую массу, сотни серых фигур в доспехах с разнообразным оружием.
- Черт-черт-черт! Кровавое будет дело. Это ярославичи - видишь хоругвь с медведем? И их много. Нам надо как-то продержаться до темноты. Местные ночью не воют, ну а нам самое милое дело - может быть, и сбежим. Дьявол! От наших ножиков тут толку мало и от этой дуры, - Диего хлопнул по вороту баллисты, - тоже. Бери копье! - Он повернулся ко мне. - Нам надо как-то отбиться. Поможем князю.
- Я не буду убивать.
- Идиот! Иначе убьют тебя. И нас. И многих других - например, тех, с кем ты так приятно болтал за завтраком. И ту девку с косой до задницы, которая строила тебе глазки, тоже.
- Я не буду убивать... - вообще-то я хотел попытаться объяснить, я даже представить себе не мог, что сейчас осознанно и по своей воле этой чертовой рогатиной проткну кого-нибудь насквозь, что бы он там не собирался делать, но Диего не дал мне ничего сказать.
Не знаю, был ли это нервный срыв, или он наоборот вполне сознательно хотел привести меня в чувство, считая, что это я сорвался, но только он со всего маха засветил мне кулаком в скулу. Я стоял у самого выреза для баллисты, вполоборота к окну, от удара меня развернуло, я невольно сделал шаг назад, а нижний край проклятого выреза пришелся мне ровно под коленки, так что ноги сами собой сложились, и я кульком, спиной вперед вылетел из башни, беспомощно размахивая руками. Дальше не помню. Видимо, я стукнулся обо что-то, кажется о более толстые нижние венцы бревенчатой стены. По идее, я должен был съехать в ров и утонуть, но обернулось не так.
Очнулся я в каком-то сарае, на огромной куче сена. Я лежал на спине, в одной только нижней рубахе. Было темно, и я не разглядел бы, что творится вокруг, если бы рядом, не теплился, то и дело мигая и потрескивая, огарок свечки, прилепленный к большому черепку, видно, чтобы не устроить пожар. Со мной возилась какая-то девица, рыженькая, курносая, одетая в длинный балахон, босая. Она старательно растирала мне виски чем-то остро пахнущим травами и специями, видимо, не сразу осознав, что я пришел в себя. Рядом с ней стояла грубая глиняная плошка с этой дрянью. Еще я успел заметить кряжистого, морщинистого, седого мужика с большущим ножом на поясе, который не вмешивался в процесс, но следил за мной очень пристально. Он-то и засек первым, что я очухался.
- Кто ты?
Я понятия не имел, что случилось, где наши, и вообще, куда я попал, но одно в меня вбили крепко - придерживаться заученной и тщательно разработанной легенды куда безопаснее, чем импровизировать.
- Ал... Алл.. аалексей... ссс...ссс... сын Ив.. Ииввв...Ивванн... ккку... ккку....ккупец..
Тут встряла девица:
- Ты заикался раньше?
- Ннннет... - честно говоря, эти простые слова дались мне с таким трудом, что я обессилено откинулся на сено, и прикрыл глаза. Меня здорово мутило, и голова болела зверски.
- Не беспокойте его, господин Станислав, он сильно ударился головой - вы же видели, как у него разбит затылок. Сейчас ему трудно говорить, но со временем это пройдет. Прошу вас.
Как ни странно, я еще успел подумать, что чертово заикание мне даже на руку - теперь уж никто не придерется к моему произношению и тонкостям фразеологии.
- Ладно. Лежи, парень. Все видели, как эти мерзавцы вышвырнули тебя с башни, стоило нам подойти, и оружия у тебя не было. Я даже не хочу знать за что: враг нашего врага - наш друг. - Он уже собрался уходить, но вдруг остановился и оглянулся. - Купец, говоришь? Это не твоя ли рыба была на возах во дворе?
- Мм.. мм... мммоя... - неуверенно промычал я.
- Ну извини, парень. Возы в бою расшибли, а рыбу мы съели. Считай, что легко отделался - зачтем твою рыбу как плату за лечение и постой. Главное чтобы руки были и голова - заработаешь еще. Радмила, займись им, делай все, что потребуется - он должен выздороветь. Я велел.
- Он поправится, господин.
Мужик вышел, и мы с рыжей Радмилой остались одни. Из разговора следовало, что замок взяли штурмом, вероятно, частично сожгли, а я остался только с той самой рубахой, что на мне и свеженькой контузией, к счастью, кажется, не особенно тяжелой. Я помнил статью из медицинского справочника: прогноз благоприятный при условии соблюдения постельного режима в течение десяти дней. Так что тут я был согласен с Радочкой - похоже, она в своем деле разбиралась. Однако мне надо было как-то искать ребят и выбираться. Я попробовал было встать, но зря, это, конечно, была ошибка - меня тут же согнуло пополам и обильно вырвало.
- Лежи. Постарайся не шевелиться, не говорить, ни о чем не беспокоиться. Я сейчас приберу.
Девица попросту выгребла приличный клок сена, который я испоганил, подтащила свеженького, обтерла меня. Потом отошла и вернулась с объемистой кожаной сумкой, в которой, в специальных карманчиках, было много всяких баночек и пузыречков, и с плошкой, полной воды, которую тут же протянула мне, что-то капнув в нее из маленькой керамической бутылочки.
- Пей. Ты просто уснешь надолго. Тебе это полезно.
Честно говоря, я не знал, что делать. С одной стороны, я явно не в состоянии был передвигаться, и даже объясняться с моей целительницей мне не хотелось - сил не было. С другой - могло оказаться, что я теряю драгоценное время тогда, когда нужен. Я же не знал, что стало с Роберто и остальными, может им нужна была помощь, а я валялся тут. Она, увидев мои колебания, видимо это поняла по-своему:
- Я знаю, что ты оттуда, - ее тонкий пальчик указал на стропила у нас над головой, - у тебя гладкая кожа, ни шрамов, ни следов ожогов, ни царапин, нежные ручки, как у девушки княжеского рода, ноги совсем не огрубели, розовые, как у младенца, зубы чистые, белые; ты сказал, что торгуешь рыбой, но твоя одежда ей не пахнет. Я не скажу. Мой господин меня не спросит, он не догадается, и я не скажу. Спи. Пока просто спи. Сейчас ты все равно ничего не сможешь. Выпей и забудь обо всем.
И я выпил. Последней мыслью перед тем, как отрубиться, у меня в мозгу вдруг проскочило: из чего они гонят эту фигню? Это ж лаптовская биосфера - я наизусть помнил те несколько десятков растений, которые росли в их средней полосе, ни одно не содержало ничего наркотического. Но подействовало сильно. А может я просто так вымотался, что мне немного было нужно? Не знаю. И сколько проспал, тоже не знаю.
Да, чтобы к этому больше не возвращаться, ребята, с которыми я приплыл, таки выбрались - у них хватило ума сдаться, когда рухнула стена, и их повязали вместе с дружинниками и теми из челяди, кто схватился за оружие. На Славяне практиковалось насильственное заселение необжитых земель, так что их всех кораблем отправили строить новую деревню под Завалишинск, а уж оттуда они таки смогли сбежать.
Просыпался я долго и трудно, не сразу осознав, где я, почему, что со мной было. Вообще, это могло бы стоить мне дорого - запросто мог бы, брякнуть что-то не то, но... Но было одно обстоятельство, которое мигом заставило меня вести себя осторожнее и начать думать: рядом со мной, прижавшись ко мне всем телом, спала Радмила. Мы лежали в том же самом сарае, закопавшись в то же самое сено, то есть меня, наверное, она закопала, укрытые еще сверху толстой накидкой, сшитой из овечьих шкур. Странно, было совсем не холодно, хотя я готов был поклясться, что ночи были еще довольно прохладные. Тут до меня дошло еще кое-что - что мы оба голые, видеть-то я этого не мог, наружу из сена торчали только наши головы, но чувствовал вполне отчетливо. Я еще забеспокоился было о своем виде, но потом понял, что меня, похоже, если не отмыли, то, по меньшей мере, обтерли чем-то приятно пахнущим. Через дырки под крышей пробивались лучи света с танцующими в них пылинками, но вылезать я не спешил: во-первых, боялся, что не смогу, и меня опять скрутит, во-вторых, не хотел тревожить девушку, а в-третьих, мне было хорошо. Хорошо, как никогда.
В сарае, как я потом узнал, стоявшем на краю прогалины, расчищенной для наструга, я провел даже больше десяти дней. Наверное, правильнее сказать, мы провели. Потому, что Радмила от меня почти не отходила - кормила с ложечки первое время, поила каким-то отварами (некоторые были на вкус омерзительно горькими, но, черт возьми, помогали - я это чувствовал). И при каждом удобном случае, забиралась ко мне в сено. Впрочем, тогда за мое целомудрие можно было не особенно опасаться - не в том я был состоянии. Думаю, сначала она это делала скорее из сострадания, а может и по приказу, а потом... Потом все стало сложнее.
Говорил я тогда плохо, собственно вообще разговаривать более менее повествовательно я смог только день на пятый или шестой, а остатки заикания окончательно вылечили, только когда я таки добрался до базы, но я не буду больше пытаться воспроизводить все свои тогдашние запинки и дрожание голоса, чтобы было понятнее. Скажу лишь еще, что мне с трудом давались сложные фразы. Так что наши первые разговоры с Радой были вовсе не такими гладкими, как может показаться.
Она всегда носила на шее цепочку, судя по цвету платиновую, с подвеской в форме сплюснутой капельки, на которой был рельефно выбит силуэт быка в ярме. Немного придя в себя, я заметил, что цепочка сделана очень странно - все звенья были целые, не согнутые из проволоки, не запаянные, а словно выточенные из целого куска. Когда-то я читал, что была такая техника, хотя обычно для нее использовали менее ценные и более податливые материалы. Но что совсем уж было странно, цепочка была, очевидно, слишком короткой, чтобы ее можно было снять. И я спросил Раду - к тому времени я стал ее так называть. Вообще, это, конечно, был опасный вопрос, но она и так уже догадалась, кто я, так что я решил, что осторожничать бессмысленно, лучше узнать немного нового, пока есть возможность.
- Я - раба Станислава, а это знак. Ты не знал? У вас нет таких?
Дурак. О рабах я, конечно, знал, но первый раз видел этот ошейник. К тому же, как я помнил, обычно их делали попроще. Должно быть, Станислав был богатым пижоном. Впрочем, мне не стоило его осуждать - вытащили-то меня его люди по его приказу.
- У нас нет рабов.
- Значит, вы всегда убиваете тех, кто в чем-то провинился?
- Нет, смертной казни у нас тоже совсем нет. Мы держим сильно провинившихся взаперти. Долго. Иногда всю жизнь.
- Кормите тех, кто виноват, просто так? Разве это справедливо?
- Мы считаем, что несправедливо убивать. И смотрим на это иначе - мы кормим их, чтобы защитить от них других людей. Не ради виноватых, а ради всех остальных. И, поверь, за решетку никто не хочет.
- Мы тоже стараемся не убивать, - тут я недоверчиво хмыкнул, вспомнив о штурме замка, - но кормить виновного - значит искушать других. И не все могут быть рабами. Некоторые слишком гордые, или слишком яростные, на некоторых просто не действует заклятье волхвов.
- Как это? Я не понял про заклятье.
- Чтобы человек слушался своего хозяина, волхв налагает руки ему на голову, и там что-то меняется. Я не знаю, как. Я не постигла высшего посвящения, только первые ступени.
- Ты училась у волхвов?
- Да, но недолго, всего двенадцать лет. И потом... Я не очень способная. - Она явно смутилась. - Разве что к лечению, но этого мало. Волхв должен уметь намного больше. И... И я - трусиха. Всего боюсь. Однажды, из-за того, что я испугалась, погиб человек. Его можно было спасти... Я могла бы его спасти, но мне было так страшно, что я промедлила и... он умер. Его ранили, я знала, что оболонская банда желала его смерти, я боялась, что, если буду лечить его, они убьют и меня.
- Но ведь тогда виноваты они? Нет?
- Да, они тоже. Но это неважно. Какая разница, в чем виноват кто-то еще, если моя вина несомненна? Я не выполнила свой долг. И тогда Яромир, главный волхв Приозерья, сказал, что я стану хорошей рабыней. А я очень боялась смерти, и потому сразу согласилась. Он наложил на меня руки, и... И я стала такой. А потом меня продали Станиславу. Волхвы не могут владеть рабами долго, это не принято. Они должны жить скромно и несуетно. А Станислав... Он добрый человек.
- Ты хочешь сказать, что служишь Станиславу, потому что тот Яромир что-то сделал с твоей головой? То есть ты не можешь ослушаться, сбежать? Я правильно понял?
- Да... И нет... Я могла бы уйти, но мне так намного проще. Быть рабом - значит хотеть им быть. За раба все решает господин. Я не смогла бы стать рабыней, если бы во мне не было этого начала. Ярослав лишь выпустил его на волю, сделал сильнее прочих побуждений. Мне будет очень плохо - страшно и тоскливо, если я не буду служить, если мне придется самой решать слишком часто, если никто не наставит меня, не удержит, не поправит... Я сама не вижу пути, нужен кто-то, кто покажет. Иначе... Иначе ужасно. Я всей душой хочу служить Станиславу, но это не всегда получается. Все иногда ошибаются... И тогда я прошу его меня наказать. Хуже всего, если он отказывает. Но он добрый человек - это бывает очень редко.
- И как же... тебя наказывают?
- Ты не заметил? Три дня назад... Нет? Плеткой. Или прутьями. Больно. Не смотри так, мне это очень нужно. От этого отпускает то, другое. И это еще мое наказание за то... За то, что я тогда...
Я взял ее за руку и притянул к себе - она готова была разреветься. Ну и, в общем, мы поцеловались и... в тот раз оказались в сене не только ради тепла. Что-то прорвалось между нами в тот раз. Наверное, к тому шло. Кто знает, почему это случается между людьми? Да, я догадался, что все не так просто. А еще через пару дней она мне показала.
Она зашла в сарай очень напряженная, раскрасневшаяся, я сразу понял, что что-то случилось. Я тогда уже начал выходить понемногу, мне нашли какие-то шмотки, по-моему, трофейные, снятые с какого-то бедолаги, но выбора у меня не было, и я принял их.
- Идем. Я хочу, чтобы ты увидел.
- Что увидел?
- Меня накажут. Господин Станислав разрешил. Пожалуйста. Я хочу, чтобы ты увидел, только ни во что не вмешивайся. Только смотри.
Я пошел за ней. Наструг пострадал не так уж сильно - я ожидал куда худшего. Две башни сильно обгорели, и частокол между ними был проломлен каким-то здоровенным орудием вроде тарана. Ров в этом месте был засыпан корзинами с землей и всякой подручной дрянью. Над уцелевшей башней по другую сторону от ворот кто-то укрепил на палке голубое полотнище с аляповато намалеванным медведем. Внутри тоже кое-где были видны следы огня, но не сказал бы, что хоть одна постройка сгорела так, чтобы не имело смысла ремонтировать. И починка шла полным ходом. Волами тащили бревна, звенели пилы, стучали топоры, кстати, наши - я приметил, что завоеватели таки добрались до княжеской заначки. Посреди двора напротив княжеского терема, который был никакой не терем, а просто самый большой рубленый домина, в землю был вкопан столб с крюком, а неподалеку развалился прямо на травке у стены здоровенный детина лет двадцати. Он явно скучал, меланхолично почесывая за ухом толстолапого рыжего щенка, млевшего от хозяйской ласки.
Радмила подошла к нему, опустилась на колени и протянула несколько мелких монет, что-то сказав вполголоса. Я не расслышал ее слов, потому что предпочел встать поодаль, догадываясь, что сейчас произойдет. Детина встал, вытащил из-за голенища потертую плетку, махнул ей в сторону столба. Пожалуй, он предпочел бы остаться со щенком, судя по его лицу. И даже когда Рада стянула свой сарафан и встала у столба, подняв руки к крюку, он ничуть не приободрился. Для него это была привычная скучная работа, и тот факт, что она подразумевала общение с голыми девушками, и то, что сейчас эта девушку надо будет бить, волновало его ничуть не больше, чем прошлогодний снег. Плевать он на все хотел. Зато пока он прикручивал к крюку Радкины запястья, я заметил, как она порозовела, глаза ее заблестели, нет, это было не просто ожидание боли, хотя, конечно, и боялась она тоже - я видел, как напряглось ее тело.
А он привязал Раду, отошел на пару шагов и ударил ее плеткой по спине, сильно, так что кожа побледнела, а потом вспухла быстро краснеющим рубцом. Он порол ее долго, настегивая ее спину плеткой. Рада сначала терпела, прижимаясь к столбу, потом стала кричать, потом, когда ее спина уже вся была в густо-бордовых и сиреневых разводах, повисла на веревке и только стонала.
Пока я шел туда, я все думал, как я буду на это смотреть. Я ведь знал, что меня ждет, я же изучал их, готовился. А все оказалось совсем не так, как я думал. Не знаю, то ли я в себе самом ошибся, то ли в них, то ли что-то до меня стало доходить, но на мучения Рады я смотрел не то чтобы бесстрастно, но и без всякого надрыва, мне вовсе не хотелось броситься, драться с этим местным палачом, и не потому что я был еще слаб, а потому, что я видел - она этого хотела, ей это действительно нужно. Я бросился, когда детина таки снова сунул плетку за голенище, вот тогда да - рванул себя не помня. Впрочем, опять же, все было не так уж трагично. Спинка Радки выглядела ужасно, она морщилась, натягивая платье, покашливала, потому что накричалась, размазывала слезы по лицу, но улыбалась. А я, как дурак, не смел к ней прикоснуться, боясь причинить лишнюю, не нужную ей боль.
В сарай мы пошли взявшись за руки. Очень неспешно. Меня мутило после того рывка, да и ноги после нескольких дней почти без движения были как ватные. Ей было больно, и она здорово вымоталась от всего этого.
- Я нравлюсь тебе. Я вижу. Ты ведь хотел меня увезти, чтобы избавить от всего этого, да? - она вдруг подняла на меня заплаканные, немного грустные глаза.
- Да...
- А теперь хочешь?
- Увезти или избавить?
И тут она, совершенно неожиданно после едва высохших слез, рассмеялась. И обняла меня.
- Ты понял. Ох, как же я боялась, что не поймешь! Да, увези, если хочешь. Я поеду за тобой. Буду жить в ваших мертвых каменных домах, буду летать на ваших стальных лодках через пустоту. Забери меня. Но тебе придется... Придется стать моим господином. И...
- И наказывать тебя. И вести тебя по пути, которого ты не видишь... Но чувствуешь, и поэтому все еще труднее.
- Да. Да. Ты понял.
- Но ты же не можешь сбежать.
- Этого и не нужно. Я лечу, иногда мне за это платят. Я накопила достаточно, чтобы ты смог купить меня у Станислава.
Я опешил. Я совсем не ожидал такого.
- Разве рабы могут иметь что-то свое? О, нет, о чем я - какая ерунда. Конечно. Я сделаю это сегодня же. Только бы он согласился.
- Нет, не сделаешь. Рабы должны слушаться, но это не значит, что мы не люди. Раб может иметь и деньги, и даже землю, может владеть оружием, может... Почти все. Раб не должен решать. За него решают другие. И судят его другие, чтобы сам не судил себя слишком строго. Но можно попросить, если чего-то очень хочется. Я уже попросила однажды... Он разрешил мне быть с тобой. Он стар и все понимает. Он не удивится, если ты придешь, и не будет спорить. Думаю, он даже отдал бы меня очень дешево, если бы ты попросил. Но это нехорошо, мы предложим ему честную цену. Только сегодня нельзя. Ты не успеешь. Понимаешь, у нас не всякий может купить раба, а только тот, кому волхвы дают разрешение. И это хуже всего, потому что они могут почувствовать, что ты не из наших. И я не знаю, что тогда будет. Это очень опасно, но иначе тебе меня не получить. Я... Я знаю, что не должна была о таком просить. Это неправильно. Тебе надо бежать, возвращаться к своим. Ты ведь знаешь, как? Но я хочу быть с тобой.
- Все хорошо. Я тоже этого хочу. Не бойся. Я все сделаю и скоро вернусь. А когда буду твоим господином, больно накажу тебя за все, что ты сделала неправильно, - я подмигнул ей.
Она смущенно опустила глаза и прижалась ко мне щекой - я понял, что угадал, сказал то, о чем она думала, но чего не решилась назвать вслух.
- Только не лги им. Они не терпят лжи. Молчи или говори правду.
Волхва я нашел без особого труда - один из них пришел с дружиной ярославичей и теперь на лугу у ручья устроил что-то вроде выездной сессии суда. На грубо, наспех, сколоченном помосте, стояла скамья, на которой сидел сухощавый человек лет сорока, с умным спокойным лицом, очень длинными волосами, прихваченными тонким серебряным обручем со сложной чеканкой. Он был и судьей, и адвокатом, и прокурором, и налоговым инспектором, и, кажется, еще давал мастер-класс чего-то вроде китайского фэн-шуя. К нему стражник притащил воришку, укравшего чью-то индоутку - этот гибрид тут разводили во множестве, к нему шли крестьяне со своими тяжбами насчет межи, о поваленном по пьянке заборе, он мигом определил пошлину для заезжего коммерсанта с возом шкур, у него какой-то кузнец, видно тоже пришедший следом за армией, чтобы здесь обосноваться, на коленях просил указать место для новой кузни.
Я протолкался к помосту, очереди там никакой не было, так что пришлось поработать локтями, и, улучив момент, когда очередной проситель слез на землю, довольный, сам забрался на шершавые свеженапиленные доски. Волхв, молчал, внимательно разглядывая меня - явно предполагалось, что я сам изложу свое дело. Я поклонился. Странно, я бежал туда, точно зная, чего хочу, но совсем не обдумал, как это сказать, и теперь, под спокойным взглядом волхва почувствовал себя крайне неловко, мялся, но тянуть было нельзя, и я брякнул:
- Дозвольте, ваша милость, купить рабов.
Больше всего я боялся, что он попросит меня назвать имя - тогда мне точно пришлось бы врать, но вместо этого он лишь приподнял хитро изогнутую бровь:
- Рабов?
- Одну рабу... У Станислава.
- Зачем пришел сюда?
- Так я же сказал, что хочу...
- Я не о том.
- Я на лосей хотел посмотреть. - Народ у помоста прыснул со смеху, и я добавил, - там, откуда я родом, они не водятся.
Я был практически уверен, что он уже все понял.
- Подойди. На колени. - Мне пришлось преклонить колена у его лавки, а он вдруг взял меня за руку. - Ты добрый человек и не глупый. Пусть будет по-твоему, я разрешаю. Иди. Еще увидимся, я знаю. Не бойся.
И только по дороге к нашему сараю я заметил, что на тыльной стороне ладони, там, где он взялся за мою руку проступил четкий пурпурный треугольник - как будто родимое пятно, только раньше его не было, и не бывает родимых пятен такой идеально ровной формы с острыми одинаковыми углами.
Вот оно - смотри. Ну, собственно, осталось уже немного.
Радмилу я купил в тот же вечер, на ее собственные деньги, у меня ничего своего там не было. Никаких дел не было тем более. Станислав, и в самом деле, оказался человеком добрым: он поговорил с управителем замка, чтобы тот отдал нам - "в приданое", как он пошутил - вола, из числа ставших бесхозными после нападения, и арбу - якобы в компенсацию за все ту же съеденную дружинниками рыбу. Я взял. Рада купила немного припасов в дорогу. И мы поехали со скоростью в половину пешеходной к Змейгороду, где под видом мастеровых жили наши резиденты - семейная пара: он был вроде бы ткачом, она, в прошлом профессиональный дизайнер, вышивала и придумывала всякие узоры для ткани.
Мы ехали очень долго, ничуть не жалея об этом времени. Наоборот, пожалуй, это были самые счастливые дни в моей жизни. Идеальное свадебное путешествие. Мы были одни в огромном мире, который вдруг перестал быть враждебным, потому что подарил нам друг друга - и это был воистину щедрый дар.
Остановили нас у Змейгорода. Да, конечно, это был тот волхв, имени которого я в первый раз даже не спросил, и с ним еще двое. Он стоял посреди дороги, подняв руку, так что я издалека его заметил. Но что толку? Ясно ж было, что избежать встречи не выйдет, и что он тут может с нами сделать все, что угодно. Я подъехал поближе и остановился.
- Я - Премысл, а это Тихомир и Милорад. Идем. Как тебя зовут, пришелец?
- Алонсо Уго Ибаньес-и-Мачадо, - ну, раз "пришелец", что уж тут.
- Хорошо, ты даже не очень соврал, назвавшись Алексеем Ивановым.
- Совсем не соврал. Мои предки были Ивановыми. Я имею право на это имя.
- Да я почувствовал что-то такое. Так идем. Нет, Радмила, тебе не надо с нами. Займись волом. Не бойся, ты не останешься без господина - он скоро вернется.
Шли мы недолго. Змейгород - древнее поселение, одно из первых на планете, там жили еще создатели биосферы в те времена, когда Славяна была никакая не Славяна, а ROJ789-2, и ни черта там не было кроме воды и камня, так что я не удивился, увидев характерную для сильно заглубленных конфедератских куполов потерну со шлюзом. Мы вошли. Внутри было чисто, ни один кусок облицовки не отвалился, электрическое освещение работало.
- Это промышленные корпуса, как видишь. Электростанция геотермальная - наверняка переживет всех нас. Здесь тысячи станков, всякие прессы, конвейеры и прочее. Все производственные линии гибкие, можно производить что угодно, от ваших дурацких топоров до космических кораблей. Слева и туда дальше - химическое производство, тоже универсального типа. Нас, таких, кто еще помнит, как это делается, не так уж много, но все еще возможно. - Он нажал кнопку на стене, перед нами раскрылись двери лифта, - Входи. Этажом ниже - центр управления. - Лифт заурчал, доехали быстро. - Прошу. - Помещение было небольшим, всего с парой серповидных столов, плотно уставленных компьютерами. Премысл запустил один из них. - Как видишь, это глобус Славяны. Виртуальный. Мне он не нужен - у меня в голове есть не хуже, но тебе так будет понятнее. Смотри. Тут ваша база. Тут и тут сейчас подводные лодки, которыми вы стали пользоваться, после того, как первая база погибла. А теперь я скажу тебе еще кое-что, чего не может эта машина - ваш корабль прибудет через восемнадцать наших суток, на нем будет новая группа из шести человек и обычный экипаж, за одним исключением: заболеет первый помощник - Вероника Руис. На базе об этом еще не знают - им сообщат завтра с почтовым автоботом.
- Как, черт возьми?..
- А как появилось это? - Он ухватил меня за руку и развернул мою ладонь треугольником вверх. - Как твоя Радмила стала тем, кем стала? Я показываю это, чтобы ты понял, мы - не дикари. Нас не надо жалеть, учить, тащить за уши в рай. По мне, так изоляция была для нас благом - мы смогли избавиться от многого, что мешало людям стать самими собой, что заставляло нас служить машинам, быть винтиками, а не людьми. Я верю, что однажды мы сами, мыслью одной, пробьемся туда, куда вы не долетите на ваших железках. Вы хотите контактов, хотите жить среди нас - хорошо. Но прекратите врать, пытаться исподволь влиять, смущать умы чуждым нам и живите по нашим законам. Я знаю, для вас это трудно, пусть так. Тот остров ваш. Но дальше только так, как я сказал. Или мы вышвырнем вас. Иди. Ты... Ты понял больше других, ты не хотел убивать, поэтому мы дали тебе шанс - тогда, когда ты упал с башни. Когда встретил Радмилу.
- Так это вы? Зачем?
- Возможно, ты поймешь и это.
- Зачем вы сделали ее такой?
- В ней это было. Это есть во многих. И потом... Разве не справедливо, что за проступок следует наказание, а боль искупления приносит и радость? Иди. Я позвал тебе лося. Мой подарок за то, что хочешь понять. Он придет прямо к шлюзу.
Да, лось пришел. И совершенно меня не боялся. Только мне было как-то не по себе от того, что он пришел не своей волей, он был ненастоящим от этого.
Волхв не соврал - через восемнадцать дней мы были на корабле. Но ты родился все же там, на Славяне, на базе утром двенадцатого дня месяца снежня, потому что следующим кораблем мы вернулись, и я проработал в группе контакеров еще пару лет. Кажется, мне удалось наладить некое подобие общения между нашей миссией на острове и несколькими их городами. И с волхвами тоже, хотя... С ними не бывает просто. Я не знаю, кто прав. Они ли со своим стремлением жить по-своему, за которое платят кровью, с этим их прорывом в пси-биологии, перевернувшим добрую половину наук, за который заплачено рабством. Мы ли, с нашим миром техники и демократии. Еще кто-то... Черт его знает. Я не судья. Я просто живу. Как умею, стараюсь сделать мир вокруг чуточку лучше.
Да, ну, ты, наверное, и так догадался, мама вчера разбила графин. Пустяк конечно. Тебе я бы и слова не сказал, ну, может, пошутил бы. Но недели на грани безумия, антидепрессанты пачками, ежедневные визиты к психологам - это совсем не пустяк и не шутка. Куда лучше десять минут визга и немного красных полосок на теле. Правда, лучше. Мы пробовали. Особенно если хорошенько целоваться до и сразу после. А это тебе - я выдрал этот гвоздь на память из той арбы... Ну да, в некотором смысле, ты на ней и... хм... появился. И еще, я рассказал это все тебе с такими подробностями и гвоздь дарю потому, что видел тебя с Тересой, когда на ней "случайно" развязался купальник. И то, что было дальше тоже видел. Нечего краснеть. Это вполне нормально. Я ничего не имею против, пока вам обоим это в радость. Но помни, чем иногда кончаются такие игры.