Arthur. Аu revoir, Sherry
Добавлено: Пн янв 03, 2022 6:31 pm
M/F
Arthur
Аu revoir, Sherry
После жара душевой свежесть комнат неприятно липла к коже. Я нес Шерри на руках, крепко прижимая к себе, стараясь хоть как-то сковать ее движения.
— Нет, ну пожалуйста, нет, не надо!
Она билась и рвалась так, словно ее жизнь зависела от того, сможет ли она освободиться. Не сумев вырваться, девушка со всей дури впилась зубами в мое плечо. Я выругался и чуть не уронил ее.
Почувствовав на своем языке вкус моей крови Шерри разжала челюсти:
— Пожалуйста, я очень прошу, не заставляй меня!
Я зашел в гостиную, аккуратно посадил девушку на диван и опустился перед ней на пол:
— Шерри, милая, ты же понимаешь, что это лучшее, что могло с тобой произойти!
— Не смей, не смей так говорить!
Я поймал ее руку у своего лица и сильно сжал запястье. Она вздрогнула, а потом горько заплакала. Я не знал, что еще ей сказать и как успокоить, поэтому просто сидел рядом, закипая от собственного бессилия и ждал… Наконец, Шерри замерла на диване. Ее словно выключило. Ярость в глазах погасла, и она уставилась немигающим взглядом за мою спину. Там стоял низкий журнальный столик, на самом краю которого находился бархатный футлярчик с обручальным кольцом. Два карата чистейшей воды красноречиво заявляли о взвешенности и серьезности мужских намерений.
Я провел рукой по белому пушистому ковру, наблюдая за тем, как гнется ворс, а мои пальцы оставляют на покрытии длинные, словно рубцы следы. Нужно быть совершенно сумасшедшим, чтобы стелить на пол такую непрактичную вещь! Но это же была задумка Шерри. Она обожала валяться на этой роскоши и тереться об нее спиной.
— Послушай, меня, ma chérie…
— Нет! Ну пожалуйста, это неправильно!
— Шерри, неправильно то, что ты делаешь с собой! Нельзя этому отдавать всю свою жизнь, тем более, что это не твой мир.
— Это наш мир, mon nounours!
— Нет, Шерри, нет…
Я кладу руку на ее колено.
Черт, да она совсем замерзла.
— Иди сюда и выслушай!
Я забираюсь на диван, сажаю ее на себя верхом и крепко прижимаю к себе.
— Шерри, все, когда—то должно заканчиваться и желательно заканчиваться хорошо! И… это хороший конец. Не спорь пожалуйста! Выходи, очень прошу. У тебя будет семья, любовь, дети, положение и все то, что нужно такой женщине как ты!
— Я не хочу замуж, как ты не понимаешь!
— Шерри, как можно не хотеть замуж за мужчину, которого ты так сильно любишь?!
— Ты… идиот, Артур!
— А ты повзрослела.
Она вскочила, встав между моих ног и я обнял ее колени. Глаза Шерри сейчас напоминали разбушевавшийся океан.
— Ты… накажешь меня?
— Шерри, тебе так хочется омрачить первую брачную ночь следами от порки?
— Я не выйду замуж!
— Выйдешь, Шерри, мы оба знаем, что выйдешь!
— Я не смогу так жить!
— Запросто, сможешь! Ты же приехала попрощаться, правда?
— Нет!
— Да!
— Артур!
— Все, Шерри. Я вас благословляю!
Не зря она столько лет развлекалась со своими ролевиками, участвуя в сценах эпических битв, и брала уроки фехтования.
Две молниеносные пощечины с обеих рук мгновенно вгоняют меня в краску и на секунду решают дара речи.
Я невольно встряхиваю головой, пытаясь скинуть боль.
— Все? Успокоилась?
От третьей пощечины я увернулся, перехватив ее руку и повалив девушку на себя. Она не сопротивлялась, покорно позволила уложить ее на колени и заломить руки на спину.
Ну почему мы такие? Почему мы не можем жить так как все? Зачем мы мучаем постоянно друг друга, находя в этом всем странное, темное удовольствие, а потом и изнывающий стыд, и жаркое раскаяние?!
Я со всей силы хлестнул ладонью по ягодицам Шерри и не дожидаясь, когда проявится отпечатки пальцев на коже — ударил второй раз. Она лежала совершенно спокойно, не виляя телом и не уворачиваясь от ударов, только плакала и всхлипывала, вздрагивая плечами. Но я чувствовал, что ее слезы не от боли.
Мы с Шерри достаточно давно покончили со всякой D|S чепухой. Я даже сейчас не могу дать оценку тем отношениям. Или не хочу. Или боюсь…
В тот наш последний день это не был просто экшн доминанта и сабы. И не банальный прощальный секс, которому девочки так любят придавать сакральный смысл. Мы просто попытались понять сможем ли вернуть то, что нас связывало многие годы. В принципе каждый понимал, что, если захотим — сможем. Но каков резон?! Если человек может изменить свою жизнь к лучшему — он должен воспользоваться своим шансом, а не держаться за прошлое, которое тянет его в болото!
Я всегда знал, что у меня тяжелая рука. Кожа Шерри уже давно была темно—красной. Это значит, что к вечеру проступят синяки, а завтра они нальются тем ужасным темным цветом, который я ненавидел, а она так любила.
Ее голос почти охрип, и она не столько кричала, сколько сипела, реагируя на удары. Помню, сам удивлялся, что рука, как онемела, не чувствуя боли. Шерри уже не могла лежать спокойно, постоянно вскидывалась телом и несколько раз чувствительно ударила пяткой в плечо. Мне пришлось зажать ее ноги между своими коленями. Я остановился только когда она сама попросила меня. Абсолютно тихим, ровным голосом, без слез, просто жалобно:
— Артур, пожалуйста, хватит, отпусти меня!
И я отпустил.
Маленьким смерчем прошлась она по моей квартире, собрав все свои вещи. Я сидел на диване, словно окаменев. Черту, за которой еще можно было сохранить отношения мы переступили. Шерри оделась, захлопнула футлярчик с кольцом и швырнула его в сумку. Это был первый и последний раз, когда она сама вызвала себе такси от моего дома.
Я просидел на диване часа три, тупо уставившись в одну точку. Наверное, если бы я писал роман, то стоило бы, красного словца ради, сказать, что вся наша жизнь кадрами кинохроники мелькала у меня перед глазами, я полностью осознал, какое сокровище потерял, и когда солнечный диск наконец—то истлел на краю оконной рамы — я беззвучно завыл в наливающиеся густой синевой ночное небо. Но нет, этого всего не было. Никакие мысли у меня не мелькали, я ничего не вспоминал. Я не горевал, не плакал, не сожалел и не радовался. Я просто впал в ступор и смотрел на стену перед собой.
Когда это оцепенение меня отпустило я медленно поднялся, натянул джинсы, потянулся (а ноги—то затекли!) и открыл оконную раму. И снова у меня не все, как у людей. По сути, такое расставание и вообще, личная катастрофа должны были пахнуть машинным выхлопом, пылью и гарью и может быть немного подгорелым ужином. Но вот ни фига! Тот вечер пах корицей и душистым перцем. И чуть—чуть сладкой ноткой ночной фиалки, что цвела на соседнем окне.
Откинул подлокотник дивана, достал из мини—бара бутылку и бокал. Тащиться на кухню за штопором мне было лень, поэтому я просто несколько раз ударил бутылку по дну, пока пробка не вышла на столько, что ее уже можно было подцепить пальцами. Дунул в бокал, плеснул немного на дно, разболтал и угостил кактус. Его, кстати звали Гаррик, я купил его для Шерри в тот день, когда разбил ее любимую тарелку. Гаррик всосал вино и вида не подал, что что—то тут не так.
Вытягиваюсь на диване, наполняю бокал и ставлю бутылку на пол.
— Твое здоровье! — салютую я кактусу и делаю хороший глоток.
Кактус немного морщится.
Я ставлю бокал на колено и задумчиво любуюсь, как лунные блики, словно маленькие серебристые рыбки, купаются в темно—рубиновой жидкости.
— Был бы ты человеком, я бы с тобой выпил, — ухмыляюсь я Гаррику и делаю еще один смачный глоток, — Интересно, ты бы мужиком каким был?
— Таким же как ты — ершистым и колючим уродом, поверь! — скрипит кактус.
От неожиданности я допиваю содержимое бокала и наполняю его заново.
Цежу сквозь зубы, чувствуя, как тепло начинает разливаться по венам, а в голове появляется этакая легкость.
На дне бокала — полглотка. Ставлю стекло на белый пушистый ковер. Немного поерзав, достаю из карманов мятую пачку и выбиваю сигарету. Смешно, но подкуриваю зажигалкой, слегка прикрывая огонек, словно от ветра. Вот она, пацанская привычка!
Глубоко затягиваюсь и длинной, тонкой струей выпускаю дым в потолок, откинувшись на подлокотник. Вторая глубокая затяжка и я выпускаю дым через ноздри.
— Пижон! — ворчит кактус.
— От урода слышу! — парирую я.
Скидываю пепел в бокал с остатками вина и тянусь за бутылкой, допивая остатки из горла.
— Ты это… не исчезай, ладно? Поторчи тут еще со мной… пожалуйста! — прошу я Гаррика и снова прикладываюсь к бутылке.
— Да какой у меня выбор! — усмехается кактус. — Пей, чего уж там.
Я и пью.
Сигарета истлела до фильтра. Я тушу ее об дно бокала и допиваю бутылку досуха.
— Спасибо тебе… — шепчу я в тишину.
Но мне уже никто не отвечает.
Пальцы разжимаются, и бутылка падает на пол, задевая бокал, из которого на белый пушистый ковер выплескиваются остатки вина с сигаретным пеплом…
Обсудить на Форуме
Arthur
Аu revoir, Sherry
После жара душевой свежесть комнат неприятно липла к коже. Я нес Шерри на руках, крепко прижимая к себе, стараясь хоть как-то сковать ее движения.
— Нет, ну пожалуйста, нет, не надо!
Она билась и рвалась так, словно ее жизнь зависела от того, сможет ли она освободиться. Не сумев вырваться, девушка со всей дури впилась зубами в мое плечо. Я выругался и чуть не уронил ее.
Почувствовав на своем языке вкус моей крови Шерри разжала челюсти:
— Пожалуйста, я очень прошу, не заставляй меня!
Я зашел в гостиную, аккуратно посадил девушку на диван и опустился перед ней на пол:
— Шерри, милая, ты же понимаешь, что это лучшее, что могло с тобой произойти!
— Не смей, не смей так говорить!
Я поймал ее руку у своего лица и сильно сжал запястье. Она вздрогнула, а потом горько заплакала. Я не знал, что еще ей сказать и как успокоить, поэтому просто сидел рядом, закипая от собственного бессилия и ждал… Наконец, Шерри замерла на диване. Ее словно выключило. Ярость в глазах погасла, и она уставилась немигающим взглядом за мою спину. Там стоял низкий журнальный столик, на самом краю которого находился бархатный футлярчик с обручальным кольцом. Два карата чистейшей воды красноречиво заявляли о взвешенности и серьезности мужских намерений.
Я провел рукой по белому пушистому ковру, наблюдая за тем, как гнется ворс, а мои пальцы оставляют на покрытии длинные, словно рубцы следы. Нужно быть совершенно сумасшедшим, чтобы стелить на пол такую непрактичную вещь! Но это же была задумка Шерри. Она обожала валяться на этой роскоши и тереться об нее спиной.
— Послушай, меня, ma chérie…
— Нет! Ну пожалуйста, это неправильно!
— Шерри, неправильно то, что ты делаешь с собой! Нельзя этому отдавать всю свою жизнь, тем более, что это не твой мир.
— Это наш мир, mon nounours!
— Нет, Шерри, нет…
Я кладу руку на ее колено.
Черт, да она совсем замерзла.
— Иди сюда и выслушай!
Я забираюсь на диван, сажаю ее на себя верхом и крепко прижимаю к себе.
— Шерри, все, когда—то должно заканчиваться и желательно заканчиваться хорошо! И… это хороший конец. Не спорь пожалуйста! Выходи, очень прошу. У тебя будет семья, любовь, дети, положение и все то, что нужно такой женщине как ты!
— Я не хочу замуж, как ты не понимаешь!
— Шерри, как можно не хотеть замуж за мужчину, которого ты так сильно любишь?!
— Ты… идиот, Артур!
— А ты повзрослела.
Она вскочила, встав между моих ног и я обнял ее колени. Глаза Шерри сейчас напоминали разбушевавшийся океан.
— Ты… накажешь меня?
— Шерри, тебе так хочется омрачить первую брачную ночь следами от порки?
— Я не выйду замуж!
— Выйдешь, Шерри, мы оба знаем, что выйдешь!
— Я не смогу так жить!
— Запросто, сможешь! Ты же приехала попрощаться, правда?
— Нет!
— Да!
— Артур!
— Все, Шерри. Я вас благословляю!
Не зря она столько лет развлекалась со своими ролевиками, участвуя в сценах эпических битв, и брала уроки фехтования.
Две молниеносные пощечины с обеих рук мгновенно вгоняют меня в краску и на секунду решают дара речи.
Я невольно встряхиваю головой, пытаясь скинуть боль.
— Все? Успокоилась?
От третьей пощечины я увернулся, перехватив ее руку и повалив девушку на себя. Она не сопротивлялась, покорно позволила уложить ее на колени и заломить руки на спину.
Ну почему мы такие? Почему мы не можем жить так как все? Зачем мы мучаем постоянно друг друга, находя в этом всем странное, темное удовольствие, а потом и изнывающий стыд, и жаркое раскаяние?!
Я со всей силы хлестнул ладонью по ягодицам Шерри и не дожидаясь, когда проявится отпечатки пальцев на коже — ударил второй раз. Она лежала совершенно спокойно, не виляя телом и не уворачиваясь от ударов, только плакала и всхлипывала, вздрагивая плечами. Но я чувствовал, что ее слезы не от боли.
Мы с Шерри достаточно давно покончили со всякой D|S чепухой. Я даже сейчас не могу дать оценку тем отношениям. Или не хочу. Или боюсь…
В тот наш последний день это не был просто экшн доминанта и сабы. И не банальный прощальный секс, которому девочки так любят придавать сакральный смысл. Мы просто попытались понять сможем ли вернуть то, что нас связывало многие годы. В принципе каждый понимал, что, если захотим — сможем. Но каков резон?! Если человек может изменить свою жизнь к лучшему — он должен воспользоваться своим шансом, а не держаться за прошлое, которое тянет его в болото!
Я всегда знал, что у меня тяжелая рука. Кожа Шерри уже давно была темно—красной. Это значит, что к вечеру проступят синяки, а завтра они нальются тем ужасным темным цветом, который я ненавидел, а она так любила.
Ее голос почти охрип, и она не столько кричала, сколько сипела, реагируя на удары. Помню, сам удивлялся, что рука, как онемела, не чувствуя боли. Шерри уже не могла лежать спокойно, постоянно вскидывалась телом и несколько раз чувствительно ударила пяткой в плечо. Мне пришлось зажать ее ноги между своими коленями. Я остановился только когда она сама попросила меня. Абсолютно тихим, ровным голосом, без слез, просто жалобно:
— Артур, пожалуйста, хватит, отпусти меня!
И я отпустил.
Маленьким смерчем прошлась она по моей квартире, собрав все свои вещи. Я сидел на диване, словно окаменев. Черту, за которой еще можно было сохранить отношения мы переступили. Шерри оделась, захлопнула футлярчик с кольцом и швырнула его в сумку. Это был первый и последний раз, когда она сама вызвала себе такси от моего дома.
Я просидел на диване часа три, тупо уставившись в одну точку. Наверное, если бы я писал роман, то стоило бы, красного словца ради, сказать, что вся наша жизнь кадрами кинохроники мелькала у меня перед глазами, я полностью осознал, какое сокровище потерял, и когда солнечный диск наконец—то истлел на краю оконной рамы — я беззвучно завыл в наливающиеся густой синевой ночное небо. Но нет, этого всего не было. Никакие мысли у меня не мелькали, я ничего не вспоминал. Я не горевал, не плакал, не сожалел и не радовался. Я просто впал в ступор и смотрел на стену перед собой.
Когда это оцепенение меня отпустило я медленно поднялся, натянул джинсы, потянулся (а ноги—то затекли!) и открыл оконную раму. И снова у меня не все, как у людей. По сути, такое расставание и вообще, личная катастрофа должны были пахнуть машинным выхлопом, пылью и гарью и может быть немного подгорелым ужином. Но вот ни фига! Тот вечер пах корицей и душистым перцем. И чуть—чуть сладкой ноткой ночной фиалки, что цвела на соседнем окне.
Откинул подлокотник дивана, достал из мини—бара бутылку и бокал. Тащиться на кухню за штопором мне было лень, поэтому я просто несколько раз ударил бутылку по дну, пока пробка не вышла на столько, что ее уже можно было подцепить пальцами. Дунул в бокал, плеснул немного на дно, разболтал и угостил кактус. Его, кстати звали Гаррик, я купил его для Шерри в тот день, когда разбил ее любимую тарелку. Гаррик всосал вино и вида не подал, что что—то тут не так.
Вытягиваюсь на диване, наполняю бокал и ставлю бутылку на пол.
— Твое здоровье! — салютую я кактусу и делаю хороший глоток.
Кактус немного морщится.
Я ставлю бокал на колено и задумчиво любуюсь, как лунные блики, словно маленькие серебристые рыбки, купаются в темно—рубиновой жидкости.
— Был бы ты человеком, я бы с тобой выпил, — ухмыляюсь я Гаррику и делаю еще один смачный глоток, — Интересно, ты бы мужиком каким был?
— Таким же как ты — ершистым и колючим уродом, поверь! — скрипит кактус.
От неожиданности я допиваю содержимое бокала и наполняю его заново.
Цежу сквозь зубы, чувствуя, как тепло начинает разливаться по венам, а в голове появляется этакая легкость.
На дне бокала — полглотка. Ставлю стекло на белый пушистый ковер. Немного поерзав, достаю из карманов мятую пачку и выбиваю сигарету. Смешно, но подкуриваю зажигалкой, слегка прикрывая огонек, словно от ветра. Вот она, пацанская привычка!
Глубоко затягиваюсь и длинной, тонкой струей выпускаю дым в потолок, откинувшись на подлокотник. Вторая глубокая затяжка и я выпускаю дым через ноздри.
— Пижон! — ворчит кактус.
— От урода слышу! — парирую я.
Скидываю пепел в бокал с остатками вина и тянусь за бутылкой, допивая остатки из горла.
— Ты это… не исчезай, ладно? Поторчи тут еще со мной… пожалуйста! — прошу я Гаррика и снова прикладываюсь к бутылке.
— Да какой у меня выбор! — усмехается кактус. — Пей, чего уж там.
Я и пью.
Сигарета истлела до фильтра. Я тушу ее об дно бокала и допиваю бутылку досуха.
— Спасибо тебе… — шепчу я в тишину.
Но мне уже никто не отвечает.
Пальцы разжимаются, и бутылка падает на пол, задевая бокал, из которого на белый пушистый ковер выплескиваются остатки вина с сигаретным пеплом…
Обсудить на Форуме