April
Шелти и волынка
Белые кроссовки легко и весело ступают по плитам тротуара. Прохладный ветерок перебирает чуть влажные после мытья волосы. Она шагает неспешно, не думая о направлении, щурясь от нежаркого августовского солнца, наслаждаясь тем особом чувством волнующей свободы, которое возникает, когда гуляешь впервые в жизни по незнакомому городу, - и ее обдает мгновенным жаром, когда она вспоминает о тайной беззаконной цели этой прогулки.
На ней летние джинсы и светлая футболка. Она не стала делать укладку, не накрасилась, оставила дома все украшения, и теперь надеется, что в такой экипировке никто из знакомых не узнаете при случайной встрече: они-то привыкли видеть ее при полном параде, в строгих деловых костюмах и туфлях. Она не взяла с собой ни документов, ни даже кредитки - только наличные, которые сунула в передний карман джинсов.
Когда сегодня, в два часа дня, босс неожиданно объявил ей, что она свободна до завтрашнего утра, она сказала, что поваляется у себя и еще раз проглядит документы, но уже тогда знала, что это неправда. Было бы глупо не воспользоваться этим внезапным подарком, этими несколькими часами свободы. Конечно же, она выберется посмотреть город, которого так и не повидала толком за эти три месяца, и, может быть, попытается отыскать тот бар, о котором Макс рассказал ей полгода назад, когда эта командировка еще только планировалась, когда они еще были вместе, и всё еще было хорошо, и ничто не предвещало их внезапного безобразного и болезненного разрыва. Тот бар со смешным "очень шотландским" названием, где, по словам Макса, "иногда тусуются наши".
Точного адреса она не знает - помнит лишь, что где-то в районе Линкольн-стрит, на небольшой улочке, в стороне от делового центра и туристических мест. Искать адрес в интернете со служебного компа или телефона она не хотела - она всегда с параноидальной тщательностью разграничивала работу и личную жизнь.
Она покупает в киоске карту города и, присев на скамейку в маленьком сквере, разворачивает ее и пытается сориентироваться.
Почти сразу она они понимает, что вышла промашка: улица Линкольна тянется через весь город, она может проблуждать по ее окрестностям весь день и ничего не найти. Придется отыскать какое-нибудь интернет-кафе, вылезти в сеть и поискать адрес того бара. Наверное, он тут один такой - уж больно название необычное.
Покинув сквер, она сворачивает в первую попавшуюся улицу и оглядывается в поисках интернет-кафе, но ничего похожего не замечает, всё сплошь жилые дома. Лишь в одной темной витрине бледненько светится надпись "Liquor" и рядом - схематичные бутылка с рюмкой, составленные из неоновых трубок
Она поднимает глаза и вздрагивает: с широкой вывески прямо на нее смотрит намалеванная крупными мазками собачья морда, рыжая с черным и белым. На другом конце вывески неизвестный оформитель изобразил бурдюк, из которого торчат резные дудочки, а посередине большими квадратными буквами выведено то самое называние - "Sheltie & Bagpipes".
Она застывает напротив бара, не решаясь войти. Как всегда в такие моменты, берет слово ее внутренний паникер, которого она называет "мамочкин голос". "Ну вот что ты, дура, делаешь - ворчит он. - Ведь давно не девчонка уже. Ну зачем это тебе надо - сомнительные знакомства, возможные неприятности, а то и что-нибудь похуже? Авантюристка хренова. Потерпи еще неделю, ну две - скоро уже домой".
Она почти уже собирается пройти мимо, но в последний момент срывается с места, переходит через пустую улицу, и решительно распахивает тяжелую дверь.
Внутри всё оказывается как обычно в барах - темное полированное дерево, приглушенный свет, зеркала, радуга цветных бутылок в глубине. Она забирается на крайнюю табуретку у стойки - непонятно, как эти высоченные сооружения ухитряются быть такими удобными, - и оглядывает помещение.
Народу немного, и это хорошо... или наоборот, плохо?
А может, они теперь и не собираются здесь? Столько лет прошло, с тех пор как Макс проходил стажировку в здешнем университете, всё сто раз могло измениться.
А если он вообще ее разыграл?..
- Привет! Что для вас? - Чернокожий бармен склоняется к ней из-за стойки - белая рубашка с засученными рукавами, массивные серебряные кольца на каждом пальце. От его приветливой улыбки ей сразу становится спокойнее
- Кофе по-ирландски, пожалуйста.
Он, кивнув, отходит, а она посматривает в зеркало, исподтишка разглядывая немногочисленных посетителей
За сдвинутыми столиками, уставленными пивными кружками что-то празднует компания старых знакомых. Неподалеку - тощий парень в очках и с ноутбуком, затем тройка хихикающих девиц (все трое в шортах и высоких кожаных сапогах), длинноволосый тип в черной куртке, колоритный старик - серебряная седина, твидовый пиджак, трость, смуглый носатый мужчина - мексиканец, а может, даже индеец. За стойкой - двое толстяков в бейсболках, миниатюрная хорошенькая азиатка, расплывшаяся блондинка в платье с открытой спиной, чувак с огромными кольцами в растянутых мочках ушей, забавная лохматая девчонка-подросток... ой, черт, это же я...
Она смущенно отворачивается, и ее взгляд падает на тот самый музыкальный автомат. Она сразу узнает его, хотя прежде раньше видела такие только на картинках, - и в сотый раз припоминает то, что рассказал ей Макс: о том, как принято узнавать "своих" в этом самом баре со смешным названием.
...короче, приходишь туда, лучше, конечно, вечером. Садишься у стойки, ближе к углу.
- К правом или к левому?
- Он там один. Заказываешь себе чай или пиво, что угодно, только чтобы оно было в кружке или в чашке с ручкой.
- И?..
- Ну, пьешь там, или не пьешь, как хочешь, а потом отставляешь кружку на угол стойки и поворачиваешь ручку на девять часов.
- Как это - на девять часов?
- Ну, представляешь циферблат механических часов? Вот чтобы ручка смотрела в ту сторону, куда часовая стрелка в девять. Ну, влево, понятно? Где запад на компасе.
- Погоди, на девять часов по отношению ко мне или к бармену?
- К тебе, к тебе. Потом, смотри - там сбоку от стойки стоит музыкальный автомат. Такой древний сундук, знаешь? Может, еще годов пятидесятых. Подходишь к нему, кидаешь монетку, и выбираешь песенку "Зеленые рукава".
- "Гринсливз"? Та-дам, та-дам, тададам, там-там...?
- Угу, она самая. Ну вот, и садишься на место.
- И что?
- И всё. Это значит, что ты в теме и хочешь пообщаться. Если там есть кто из наших, к тебе подойдут.
- Да ну, смешно. Какие-то детские шпионские игры. Зачем это надо?
- Ну, видишь ли, городок-то небольшой и довольно чопорный... ну, то есть был десять лет назад. Думаю, народ реально стремался... вот и пытались как-то шифроваться... сейчас-то уже, наверное, всё по-другому. А может, и нет...
Бармен кладет перед ней картонный квадратик и ставит на него высокий бокал, в каких обычно подают глинтвейн. В густую пену взбитых сливок воткнута веточка свежей мяты - вместо традиционного клевера, надо полагать.
Она осторожно прикладывается к трубочке, - пока слишком горячо...
- Всё в порядке?
- Да, просто отлично. Скажите, а это настоящий джукбокс? Или имитация?
- Самый настоящий. Винтаж!
- А он работает?
- А как же! Хотите поставить мелодию?
- А можно?
- Для вас - всё что угодно. Нужна мелочь?
- Да, пожалуйста.
Он выкладывает перед ней на стойку несколько блестящих монеток. Поблагодарив, она неловко сползает с сиденья и идет к музыкальному ящику, отчаянно надеясь, что выглядит просто и непринужденно.
Джукбокс похож одновременно на огромный почтовый ящик и на игровой автомат. Он очень красив - полированное дерево, блестящие никелированные детали, подсветка, - и в нем есть какое-то обаяние старины, как в старинных приемниках или фотоаппаратах.
Монетка со звоном проваливается в щель, отчего по ящику туда и обратно пробегают веселые разноцветные огоньки. Она ведет пальцем по длинному списку названий... Girl from Ipanema... Godfather... вот, Greensleeves... может, что-нибудь другое? может, не надо?.. Она быстро тыкает в кнопку и возвращается на место, даже не посмотрев, как умная машина выдвигает нужный диск и плавным движением опускает иглу.
Музыка начинает играть, прежде чем она успевает вскарабкаться обратно свой табурет. Удивительное качество звука для такого допотопного агрегата... впрочем, его, конечно же, отреставрировали, и должно быть, подключили к новым современным динамикам...
Старинная мелодия чертит свой знакомый рисунок, струится, неторопливая и задумчивая. Флейта нежно жалуется, скрипка поддерживает и утешает, а в фоне мягко и отчетливо звучит еще что-то струнное, наверное, лютня.
Она прикрывает глаза.
Как же она вымоталась за эти три месяца! "Контракт века", говорил шеф. Бесконечная кропотливая возня с документами, утомительные переговоры, постоянное напряжение - не дай бог ошибиться и подвести всех! - и постоянное чувство, будто ты самозванка, и занимаешь не свое место, и сейчас тебя разоблачат... И, что было хуже всего - полная и насильственная отчужденность от того, что она считала своим тайным и сокровенным "я".
Днем еще удавалось держать себя в руках, работа не давала отвлечься, и вся усталость всё раздражение, вся неудовлетворенность, все потаенные подавленные желания всплывали вечером, когда приходило время щелкнуть выключателем прикроватной лампы. Еще никогда она не чувствовала себя такой одинокой и затерянной - в этой чужой комнате, на краю света, за десять тысяч километров от дома. Хотелось реветь, но завтра надо было рано вставать, быть бодрой, энергичной и улыбчивой, и она заставляла себя лежать неподвижно, считать до тысячи, пока, наконец, не засыпала, - а потом просыпалась среди ночи от ярких, невыносимо реальных снов, с запахами и ощущениями, всегда обрывавшихся слишком рано, не приносивших облегчения, не дававших разрядки, - и долго лежала в темноте с колотящимся сердцем, глядя в потолок на рыжеватые полосы света от уличных фонарей, пробивавшиеся сквозь жалюзи.
Инструменты перекликаются, мелодия течет, переливаясь, как лесной ручей, мечтательно рассказывая свою романтическую и печальную сказку. Она слушает, прикрыв глаза и потягивая через соломинку горячий душистый напиток, и чувствуя, как что-то отпускает, как лихорадочное возбуждение сменяется щемящей грустью.
С последними звуками она слизывает с трубочки взбитые сливки, отставляет пустой бокал на угол стойки и аккуратно разворачивает его ручкой влево.
После недолгой паузы в баре возобновляется обычный легкий шум, разговоры, позвякивание, смех. Она сидит, не решаясь поднять глаза. Проходит томительная минута. Вторая. Никто к ней не подходит, и даже бармен как будто избегает смотреть в ее сторону. Ну что, добилась своего, дурочка? Выставила себя на посмешище?
Так, успокоиться. Никто ни о чем не догадался. Сейчас она заплатит, оставит чаевые и пойдет...
- Что будете пить? - спрашивает низкий мужской голос над ее плечом.
Скосив глаза, она смотрит на руки своего соседа. Красивые мужские руки - крупные кисти, длинные пальцы, светлые волоски на запястьях. Сейчас эти руки спокойно лежат на стойке, между ними - бокал с подтаявшими кубиками льда и остатком золотистой жидкости.
- То же, что и вы.
Интересно, это просто завсегдатай, пытается склеить новую девочку у стойки? Или?..
- Водительские права с собой?
- Нет. А зачем? - Она удивленно оборачивается и поднимает глаза.
Сидящий рядом с ней намного выше ее. На нем черная кожаная куртка с кучей заклепок. Светлые волосы почти до плеч, насмешливый взгляд серых глаз, рот затеняют небольшая бородка и усы такие же соломенные, как шевелюра. Хорошее лицо - привлекательное, но не смазливое. На скандинава похож.
- Фредди, - кивок в сторону бармена, - очень уважает закон. Он не наливает крепкое несовершеннолетним.
- Какая примитивная лесть! - Смеется она. - Думаете, я на это куплюсь?
Он улыбается и делает знак бармену, показывая на свой стакан.
- Я Эрик. - Ну точно, скандинав.
- Вера.
- Я вас тут раньше не видел, вы недавно у нас?
Она отвечает, что три месяца, и слышит неизбежное в начале всякого знакомства (увы, акцент не спрячешь):
- Where are you from?
- Slovenia, - не моргнув глазом, врет она.
Местные славятся своей географической невинностью, особенно за пределами собственного континента, им что Словения, что Словакия, один черт. А вот Россию он может и запомнить.
Потомок викингов хмурит брови, обозначая работу мысли:
- Это на юге Европы? Адриатика?
Надо же, какой образованный абориген попался...
Бармен приносит им два стакана с виски, и, улыбнувшись, отходит.
Новый знакомый поднимает стакан до уровня глаз, и она копирует его жест - здесь пьют, не чокаясь.
- А я никогда не был в Европе, - сообщает он, и продолжает тем же тоном:
- Кто тебе рассказал про этот пароль?
Она только чудом не слетает со своей табуретки. Первым порывом ей хочется похлопать ресницами и сказать "какой пароль, о чем ты", но встретив его спокойный взгляд, она понимает, что это было бы просто глупо.
- Мой бывший, - отвечает она, впервые так небрежно упомянув о Максе. - Он учился здесь у вас несколько лет назад.
- Ясно. Уже почти никто не помнит про это. Сейчас все знакомятся в сети.
Умом она понимает, что должна бы ощущать болезненное смущение, но почему-то не чувствует его. С этим парнем на удивление ловко. Или это действует алкоголь?
- Ты сказала - "твой бывший". Ты одна сейчас?
- Ну... да.
- Ищешь партнера?
Она нервно сглатывает и кивает, не поднимая на него глаз. Такое ощущение, словно все посетители смотрят на них и слушают их разговор.
- Может, переместимся туда, за столик? - Предлагает он, и она снова кивает.
Он помогает ей слезть с табуретки, и отодвигает для нее кресло за столиком в дальнем углу, и они долго пьют виски.
Эрик немного рассказывает о себе - он действительно никогда не был в Европе, зато объездил Южную Америку и бывал в Австралии. В Теме он уже много лет. Чистый "Верх". Он не доучился в колледже, а сейчас собирается начать свой бизнес. Последние полгода у него не было постоянных отношений. Он играет в любительской рок-группе и увлекается кайтингом - она не до конца уверена, что это за спорт такой.
Потом он начинает задавать вопросы.
Она смущается под его пристальным взглядом, но он держится абсолютно естественно. К тому же, есть какая-то отстраненность в том, что она говорит на чужом языке. Она заставляет себя называть вещи своими именами и старается говорить так же спокойно как он.
- Я понимаю, - говорит он без улыбки.
Он снова спрашивает и внимательно слушает ее сбивчивые ответы, не торопит ее, когда она запинается, иногда по делу подсказывает, когда она от волнения не может вспомнить нужное английское слово.
Это синдром попутчика - думает она в смятении. Она никогда еще не обсуждала эти вещи с совершенно незнакомым человеком. Первому свиданию всегда предшествовали долгие беседы по сети.
Но Эрик расспрашивает ее так непринужденно и спокойно, словно это самая обычная вещь, и ее прорывает, и она рассказывает ему и про Макса, и про других, и про свои детские фантазии и даже про то, о чем она не рассказывала еще никому и даже не решалась написать в дневнике.
- Продолжай, - говорит он.
- Блин, я себя чувствую, словно на приеме у психолога, - говорит она. - Ты не психолог?
- Нет, я на производстве работаю.
Бар постепенно заполняется посетителями, становится шумно, но в их уголке они по-прежнему одни.
- Так, а теперь расскажи мне...
И она рассказывает, опустив глаза и водя указательными пальчиками по столу, она смущается и принужденно хихикает и чувствует, что щеки горят как после лыжной прогулки в морозный день.
- Ты так мило краснеешь, - говорит он, откинувшись на спинку кресла.
И она продолжает, распаляясь, и он подается вперед, и в его серых глазах загораются веселые хищные огоньки.
- Да, - говорит он, и в его улыбке ей чудится что-то волчье - да, мне это нравится, продолжай, пожалуйста.
Она вылавливает губами льдинку и с хрустом грызет ее, и, наклонившись к нему через стол, с хулиганской улыбкой жарким шепотом добавляет несколько подробностей.
- Будешь меня провоцировать, - говорит он, не понижая голоса, - я разложу тебя прямо здесь.
Когда он отходит, чтобы заплатить, ее охватывает паника. Он явно рассчитывает на продолжение, и он нравится ей, и не то чтобы она всерьез боится - она не сомневается, что он нормальный, и не станет насиловать ее или резать на куски бензопилой. Интуиция еще никогда не подводила ее, но ведь это может когда-нибудь случиться... просто по теории вероятности... а говорят, как раз маньяки умеют легко входить в доверие и вызывать симпатию.... (это, конечно, включился "мамочкин голос")...она совсем не знает его, видит его впервые... чужой человек, в чужом городе... это безумие...
Они выходят из полутемного бара в вечернюю прохладу. Солнце уже село, но фонари еще не зажглись, и небо между домами удивительного бледно-сиреневого цвета, какого она никогда не видела.
- Идем, тут рядом.
- А где ты оставил свой мотоцикл? - спрашивает она, намекая на его байкерский прикид.
- У меня не мотоцикл, детка, у меня чоппер.
Она не сразу улавливает цитату, а поняв, преувеличенно весело хохочет, закидывая голову.
Оказывается, что он тоже обожает "Криминальное чтиво", и они болтают о Тарантино и смеются, и он обнимает ее за плечи дружеским жестом.
Идти действительно недалеко, но от волнения она не запоминает дорогу. Когда они подходят к дому, и лезет в карман за ключом, ее начинает колотить самая настоящая дрожь. Он отпирает и распахивает дверь, а потом вдруг оборачивается к ней.
- Ты замерзла или боишься?
- Боюсь, - признается она.
- Давай я скажу тебе адрес и телефон, позвонишь подружке, скажешь, где ты.
- Ладно, идем, - говорит она и шагает вперед.
***
Когда она возвращается из ванной, Эрик сидит на диване в гостиной. Байкерскую куртку он снял, на нем черные джинсы и серая футболка с коротким рукавом, подчеркивающим его широкие плечи и мускулистые руки. Он смотрит на нее, и она останавливается, встретив его взгляд - уже знакомые хищно-веселые огоньки в его глазах.
- Спусти-ка джинсы до колен.
Вот оно, начинается - ее бросает в жар. Расстегнув пуговку и молнию, она наполовину стаскивает тесные джинсы и стоит стреноженная, не решаясь поднять глаза.
- Теперь сними кроссовки и носки.
Она вылезает из кроссовок, по очереди наступая на их задники. Неловко наклоняясь, снимает носочки, и, свернув, засовывает их в кроссовки.
- Теперь иди сюда, - он похлопывает себя по колену.
Она переступает босыми ножками, приблизившись к нему на полшага.
- Ну иди... ну иди ко мне, моя хорошая...
Он приманивает ее к себе, ласково словно кошечку, улыбаясь уже знакомой волчьей улыбкой, обнажающей влажные белые зубы. Когда она, наконец, оказывается рядом, он одним рывком перебрасывает ее через свои колени.
- Ну что, давай знакомиться.
Он поглаживает ее по белым трусикам - легко, даже нежно. Его большая ладонь накрывает ее задик почти полностью - во всяком случае, ей так кажется сейчас. Он осторожно запускает пальцы под резинку на боках и аккуратно, медленно спускает трусики на бедра. Она услужливо приподнимается, чтобы ему было удобнее. Он снова гладит ее - совсем неслышно, кончиками и пальцев, а потом, размахнувшись, шлепает ее по одной ягодице и сразу по второй - звонко, но не слишком сильно. Снова поглаживает, снимая боль, и снова шлепает - уже сильнее, сериями по нескольку раз. Дав ей выдохнуть и расслабиться, продолжает. От крепких шлепков ей скоро становится жарко, кожа горит, она поёрзывает, но он придерживает ее за талию. Возбуждение нарастает от каждого его прикосновения, а когда он, перестав шлепать, снова поглаживает ее, а потом и массирует горячую попку мягкими, но сильными движениями, она начинает тихонько постанывать от удовольствия и совсем капельку, словно бы ненароком, раздвигает ноги. И это, конечно, не проходит незамеченным.
- Так, детка, не то, чтобы я был против, но мы сюда пришли не за этим... Вставай-ка...
Он осторожно сталкивает ее с колен.
- Вот здесь, передо мной.
Он берет с журнального столика пачку сигарет, зажигалку, и не спеша закуривает.
- Раздевайся.
- А...
- Ты не расслышала, детка? Мне повторить?
Никакой ласковости, ни тени улыбки в его глазах, взгляд стал жестким и властным. Торопясь, она стаскивает сбившиеся джины и трусики, стягивает через голову футболку, не расстегивая, снимает лифчик.
Он с удовольствием затягивается, выпускает дым струйкой к потолку и с неменьшим удовольствием разглядывает ее.
- Руки за голову! Теперь повернись вокруг себя... медленно...
Она подчиняется, внутренне подрагивая от стыда и возбуждения.
- Стоп! - Говорит он, когда она уже сделала почти полный круг и развернулась к нему на три четверти. Она застывает.
- Стой так. Не смей опускать глаза.
Он продолжает курить и смотреть на нее. У меня лицо сейчас, наверное, такого же цвета как попа, думает она.
- Я сказал, смотри мне в глаза!
Ей стоит больших усилий не жмуриться и не сжимать коленки под его взглядом. Почему это так стыдно? Казалось бы, наоборот, показываешь себя в самом выгодном ракурсе... и грудь подтягивается, когда руки подняты...
Он встает, затушив сигарету в пепельнице. Наклоняется, шарит в нижнем ящике столика стоящего сбоку от дивана. Потом шагает к ней - в руках у него свернутая кольцами белая веревка.
- Руки вперед!
- Не надо, я не хочу!
- Что ты сказала? - Он берет ее за лицо, жесткие как железо пальцы впиваются в подбородок.
- Нет, нет, ничего! - Бормочет она.
- Соскучилась по острым ощущениям, детка? - говорит он тихим голосом, от которого у нее всё вздрагивает внутри. - Сейчас ты их получишь. По полной. Ты обратилась по адресу.
Замирая, она протягивает ему руки. Белая веревка кольцами обвивает запястье... второе... и вот руки уже стянуты - не туго, но очень крепко.
Он отходит и тут же возвращается c длинным куском темной материи, который он ловко складывает в широкую ленту. Она делает испуганное движение, но он успокаивающим жестом кладет ладонь ей на плечо.
- Доверься мне.
Интересно, думает она, сколько миллионов женщин последовали такому совету и потом жалели? Но невозможно устоять против этой хрипотцы в его голосе, этого звериного порыкивания "trust me"... она послушно опускает веки. Повязка ложится ей на глаза.
Затянув узел, он берет ее за плечи и кружит туда-сюда, словно в детской игре в жмурки. Несколько слоев плотной ткани не пропускают ни лучика света, она моментально теряет ориентацию в незнакомом помещении и чувствует себя совершенно беспомощной.
Он ведет ее, положив ладонь ей на шею, и она осторожно переступает босыми ногами и опасливо вытягивает перед собой связанные руки, ежесекундно ожидая наткнуться на препятствие. Легкий сквознячок обдувает кожу. Грубоватый ковер под ногами сменяется холодной плиткой. Внезапно он сильно толкает ее. Она летит вперед, в пустоту и сердце на секундочку заходится от ужаса, но она тут же приземляется на кровать - довольно низкую и приятно жесткую.
Он тянет ее за связанные руки. Она ощущает его прикосновения на боках, на икрах, на щиколотках - он старается уложить ее ровно, и она старательно вытягивается в струночку. Металлический щелчок карабина - он приковал ее, судя по всему, к спинке кровати. Она поводит руками, пробуя крепость привязи.
Он отходит.
Несколько секунд - или минут? - она лежит неподвижно на кровати. Холодок пробегает по голой спине, попе, ногам. Что он там делает? Она напрягает слух, но ее уши прикрыты ее собственными вытянутыми руками, и она слышит только свое дыхание и поскрипывание матраса.
Она вздрагивает, когда он снова касается ее - проводит ладонью по спине, от затылка до копчика, плавным движением оглаживает зад. Она выдыхает, чуть расслабившись, и тут же, безо всякого предупреждения, прилетает первый обжигающий удар, заставляя ее подскочить и вскрикнуть.
Уй, мамочки, больно... нет, терпимо, конечно, но всё-таки больно... если это он так начинает... Второй удар, немного сильнее первого, падает с другой стороны. Флоггер... но тяжелый, зараза... или это просто я отвыкла за эти месяцы... ай! Он бьет сильнее, делает маленькую паузу и - сразу несколько ударов, то справа то слева. Она напрягается, стиснув ягодицы, прикусив нижнюю губу, всё плотнее сжимает ноги, потом даже скрещивает щиколотки - так становится хотя бы выносимо...и зачем только согласилась, дура...
Скрипит пол под его шагами. Он снова прикасается к ней, заставляет расцепить и вытянуть переплетенные ноги, потом приподнимает ее и подсовывает тугую подушку под низ живота. Снова проводит широкой теплой ладонью по спине, чуть задерживается на попе... да, а теперь погладь, погладь... но он убирает руку и отходит.
- Не закрывайся, отпусти себя.
Она послушно выдыхает, старается расслабиться, хотя это не так-то просто.
Он приступает снова - теперь бьет намного легче... но более часто... Широкие хвосты звучно шлепают по ягодицам, обжигая уже горящую кожу. Ммм, а так даже приятно... она расслабляется, чуть-чуть уплывает и она не сразу осознает, что он хлещет уже далеко не вполсилы, как раньше. Но всё равно, так хорошо, так жарко и здорово... Она опять принимается сладостно постанывать и немного приподнимает бедра, ловя смачные хлесткие удары, и когда он неожиданно останавливается, она почти с обидой кричит: ну что же, ты, давай! - и только получив следующий удар, понимает, что говорила по-русски. Но он, кажется, понял.
Следующие несколько ударов ложатся наискось по верху ляжек, и она немного повизгивает, но скорее от удовольствия - и вдруг, совершенно неожиданно - прилетает по самой середине попы, и совсем по-другому - боль сильная, и ощущается в глубине мышцы. Она с шипением втягивает воздух и пытается расслабить стиснутые половинки. Шшших! - опять такой же сильный удар... больно, больно... паузу держит подольше, чтобы успела дух перевести... только всё равно, на пределе... надо расслабиться, растечься киселем... Он ждет, пока ей не удается отпустить сведенные мышцы, разжать кулачки, и потом снова... ауууу, как сильно... Это уже не флоггер, конечно... мммм... синяки останутся... ну и пусть... однохвостка? Наверное...
Неспешные мощные удары догоняют друг друга, боль не успевает отпустить, накапливается, и накапливается, и терпеть становится по-настоящему тяжело. Она стискивает зубы, сплетает пальцы связанных рук, дышит медленно и глубоко.
- Ты можешь кричать - неожиданно раздается его голос, - тут хорошая звукоизоляция.
Надо же, какой заботливый, хихикает она про себя, но тут плетка щелкает как-то по-другому, и она действительно вскрикивает от неожиданности - теперь боль совсем другая, острая и резкая, и вся на поверхности, а не в глубине. Ай! удар словно вспарывает кожу. Айй! безжалостный девайс догоняет и кусает ее. Жалит снова и снова, то выше, то ниже, ай, слишком быстро, не вздохнуть, ахх! Она вскрикивает, сгибает ноги, пытаясь прикрыться ступнями, виляет попой, безуспешно пытаясь уйти от удара, наконец, перекатывается набок и подтягивает колени - не спрятаться, так хотя бы отсрочить очередной жалящий укус
- Это еще что такое, - строго говорит он. - А ну-ка смирно! Встань на четвереньки.
Она торопливо подчиняется и даже старательно прогибает спинку. Я очень хорошая и послушная девочка... Но терпеть всё-таки очень-очень сложно. Она непроизвольно взвизгивает и стонет, и виляет задницей, но всякий раз старательно возвращается в прежнее положение.
Когда становится совсем нестерпимо, снова что-то меняется. Снова флоггер? Нет, на этот раз многохвостка... семь хвостиков... или девять... Вот опять - совсем другой свист, и легкий ветерок, и удар россыпью... и еще, и еще... словно капли дождя, барабанящие по упругим молодым листьям...
Перед внутренним взором возникает Эрик - его внимательный и сосредоточенный взгляд, плавные и точные движения рук - вот он замахивается, и - аххх! свист и щелчки...
Она снова прогибает спину и приподнимает бедра, выставляется бесстыдно и вызывающе, но ей уже всё равно. Да! да! еще!
Без предупреждения ласковые касания хвостов сменяются поверхностными жалящими ударами. От неожиданности она вскрикивает, а потом и вовсе визжит, визжит почти непрерывно, даже в паузах между болезненными укусами плетки.
Он хлещет всё сильнее, и она уже не может контролировать себя, тело живет своей жизнью, дергается, уворачивается, стараясь подставить те места, где будет не так больно. Но всё бесполезно, плетка догоняет ее, как бы она не изгибалась. Он больше не приказывает ей лежать смирно, должно быть, вошел в азарт, ему нравится играть с ней.
Ей кажется, что на попе уже не осталось живого местечка, что же он делает, сейчас допорет до крови (в глубине души она знает, что это не так), она мечется, едва не слетая с кровати - больно, больно, - и всхлипывает, и несколько слезинок впитывается в черную ткань повязки, но когда он делает паузу, она кричит - еще, еще, не останавливайся!
Кровать рядом с нею прогибается под нажимом его колена, тяжелая ладонь опускается на затылок. Колючая щетка усов, жесткие губы и нежность прикосновения... Никогда еще не целовалась с бородатым мужчиной... У нее кружится голова, ей не хочется, чтобы он уходил, но он встает и продолжает - медленные, сильные и пронизывающие удары. Она лежит плашмя - подушка куда-то улетела или он убрал - глубоко дышит, и каждый выдох похож на стон. Как всегда она не замечает момента, когда боль переходит в новое качество, не переставая быть болью. Бей, бей, бей еще... как морской прибой... как тяжелые волны, которые медлят в высшей точке и с размаху всей массой обрушиваются на берег и разбиваются брызгами... Полный улет... нет, сейчас иначе... не полет - погружение. И каждый полновесный удар отправляет ее туда, глубже, глубже... она качается на этих тяжелых темных волнах и не желает выныривать, а потом прибой сменяется ласковым дождем, и хвосты плети снова ложатся врассыпную, щелкают, один за другими опускаясь на ее пылающую кожу, и от каждого удара вспыхивают золотистые искры в темноте под плотно сжатыми веками... Так хорошо так сладко... пусть так будет всегда...
Она не помнит, когда и как всё заканчивается. Она еле чувствует, как он отстегивает ее, развязывает и массирует ей руки, разматывает повязку на глазах, укрывает ее чем-то легким и пушистым.
Ей не хочется возвращаться - ей хочется, чтобы это продолжалось всегда...не сон и не бодрствование... сладостное темное забытье... блаженство...
Когда кровать прогибается под его тяжелым телом, она отчасти приходит в себя.
В комнате приятный полумрак - в самый раз для ее глаз, отвыкших от света. Эрик лежит рядом, большой и жаркий. От него пахнет свежим потом, табаком, чистой тканью футболки.
- Ты живая?
- Угу...
- Спасибо, детка. Было классно.
- Ты же меня еще и благодаришь?!
Она тихонько счастливо смеется, тычется носом в его ладонь, пахнущую кожей, с нежностью целует его пальцы.
- Хочешь пить?
- Угу.
Он выходит и приносит ей стакан шипучей ледяной минералки. Приподнявшись на локте, она жадно глотает воду, потом холодной от стакана рукой осторожно ощупывает припухшие ягодицы.
- Синяки будут, - говорит он, заметив ее движение.
Она ставит стакан на пол и пристраивается ему под бок. Эрик лежит, закинув руки за голову.
Она проводит пальцем по его лицу, обрисовывая его профиль.
- Сколько тебе лет? - Спрашивает он, прикрыв глаза.
- Двадцать восемь.
- Нет, серьезно?
- Ты думаешь, я сейчас способна врать? - Улыбается она.
А ведь он, должно быть, моложе меня... кажется старше из-за бороды и усов... ай! - он легонько прихватывает ее палец зубами.
- Слушай, а который час?
- Скоро одиннадцать.
- Сколько?! - Она резко вскакивает и тут же шипит от боли. - Я что, так долго тут валялась?
- Довольно долго, я даже забеспокоился.
- Черт! - Она сползает с кровати и оглядывается в поисках своей одежды.
- Погоди, я принесу.
Он складывает ее вещи на край кровати и выходит.
Она торопливо одевается и выходит в гостиную, морщась от яркого света.
- Ты придешь еще? - Спрашивает он.
- Нет.
Он ничего не говорит, и не меняется в лице, но она чувствует, что он внутренне отстранился и спешит сказать, как бы оправдываясь:
- Я ведь скоро уезжаю...
- Я провожу тебя. - Говорит он после паузы.
- Не нужно, Эрик. - Еще не хватало, чтобы кто-нибудь увидел, как она возвращается с мужчиной.
- Нет нужно.
- Слушай, - просит она, - ну давай не будем всё портить? Пожалуйста!
- Ладно. Тогда я вызываю тебе такси, - он берет со столика телефонную трубку.
- Да зачем... - Начинает она
- Даже и не думай, что я отпущу тебя бродить одну в темноте. Это небезопасно.
Знал бы ты, что это такое - когда действительно опасно ходить по ночам - улыбается она про себя.
Диспетчер перезванивает уже через пару минут, не дав им ни помириться, ни разругаться окончательно. Перед выходом он снова накидывает свою куртку, а ее заставляет надеть теплую флиску.
- Теперь буду каждый вечер там сидеть, - сумрачно говорит он, когда они выходят в темноту улицы.
- Куда - туда?
- В "Шелти". Сегодня я вообще-то случайно зашел.
А я теперь не смогу спокойно слушать "Зеленые рукава" - буду сразу краснеть и глупо хихикать, думает она, но не успевает сказать - к ним подплывает желтое в шашечку такси.
Эрик распахивает дверцу, что-то говорит водителю, потом возвращается к ней и берет ее за руку.
- Вот, держи.
Он вкладывает ей в ладонь кусочек плотного картона.
- Надумаешь - позвони.
Она вглядывается напоследок в его лицо, потом, ухватившись за лацкан его куртки, приподнимается на цыпочках и целует его в уголок рта.
- Bye.
- Bye.
Опустившись на сидение такси, она еле сдерживает шипение. Машина медленно скользит по пустым улицам. Она смотрит в окно, пытаясь следить за дорогой, но вскоре ее глаза против воли заволакивает слезами.
- Успокойся, - включается "мамочкин голос". - Тебе не пятнадцать лет, чтобы верить в любовь с первого взгляда и романы на расстоянии. Ты уже знаешь, чего стоит эта эйфория. Просто вы так случайно с ним совпали. Просто - приключение. Радуйся, что тебе повезло и всё хорошо кончилось. Будет, что вспомнить в старости.
Его карточка врезается ей в ладонь. Она не собирается даже смотреть, что там на ней написано, но порвать ее или бросить в карман на дверце такси ей кажется подлостью. Эрик не заслужил такого.
Из предосторожности она останавливает такси за пару кварталов до дома и идет пешком в темноте, подсвечивая себе телефоном. Оказавшись внутри и включив свет, она первым делом откапывает в глубине сумочки зажигалку и сжигает карточку над раковиной, так и не прочитав ее.
***
- Вообще не понимаю, на кой они затеяли эту экскурсию напоследок, - ворчит шеф, тяжело ступая по узкой галерее под самым потолком гигантского цеха.
- Да ладно, - мирно говорит она, - просто люди хотели сделать нам приятное.
Вообще-то она согласна с ним. Контракт заключен, все документы подписаны, шампанское выпито и даже чемоданы уже почти собраны. Послезавтра рано утром они улетают домой
Она ненадолго останавливается у перил, в последний раз огладывая цех. Огромные производственные линии, - сияющие ультрасовременные агрегаты - дорогостоящие, бесшумные, безопасные, защищенные от дурака и дружественные к окружающей среде, интеллектуальные до гениальности, работающие почти без помощи человека... Вон, на весь цех - всего один оператор в салатного цвета униформе, похожей на докторскую пижаму, - что-то вводит с сенсорного экрана...
Ее спутники успели уйти отойти довольно далеко вперед и сейчас заворачивают за угол. Устремившись за ними, она внезапно оступается и сильно подворачивает ногу - очень больно и обидно. Сказали бы заранее, что поведут в цех, не надела бы шпильки, думает она, ухватившись за перила и чертыхаясь себе под нос.
Оператор, работавший за терминалом, оборачивается и смотрит на нее, задрав голову. На нем шапочка, собирающая волосы, лицо скрыто защитной повязкой, на груди - беджик с фотографией.
Она лучезарно улыбается ему и машет рукой, но он стоит как вкопанный, никак не реагируя, и это странно - она уже привыкла, что здесь все, даже незнакомые, всегда отвечают на приветствие и улыбаются, встретившись глазами.
- Привет! - Кричит она ему сверху. - Мы из "Хайсофт Раша"! Дэвид привел нас посмотреть ваше хозяйство!
Оператор снова не отвечает, и ей становится неловко, но тут он стягивает с лица маску, и она замирает, обеими руками вцепившись в перила.
Несколько секунд они смотрят друг на друга, не говоря ни слова. Ну вот, крутится у нее в голове. Вот ты и попала... Рано или поздно это должно было случиться...
- Вероник-Андреевна, ну где вы там? - зовет ее шеф. - Идемте, уже девять часов.
Она разжимает судорожно сжатые пальцы. Собственно - ничего же не произошло, не из-за чего так заходиться. Послезавтра они уезжают. Да и вряд ли он станет сплетничать.
Она поднимает руку в прощальном приветствии и поспешно отходит от перил.
***
...наконец-то объявляют посадку на их рейс, и она уже заносит руку, чтобы захлопнуть ноутбук, но замечает мигающее изображение конвертика в правом нижнем углу экрана, между цифрами 21:00 и зеленой иконкой Скайпа. Это может быть что угодно - но почему-то она совершенно уверена, что это не спам, и не очередное никому не нужное письмо корпоративной рассылки... В сущности, узнать адрес рабочей почты единственной женщины из русской команды, приезжавшей заключать "контракт века", не должно было быть очень трудной задачей...
Интуиция еще никогда не подводила ее.