ClubPN

Chanterelle


С продолжением


1.
Она высокая, чуть пухленькая.
На встрече в реале выясняется, что хочет порку крапивой. Превосходно. У меня вот такеееенная аллергия.

Я думаю о том, кому из моих бывших верхних она понравится, раз я пас. На порку в смысле. Возможно, всем.

Она рассказывает о своей учёбе, об опытах со связыванием, о БДСМпабликах ВКонтакте. О том, что боль прикольна. (Майнгот!)

О жизни такого типичного молодого кинкстера, которому все по фану. Который не 50 оттенков серого уже, но секс-просвет и откровения бдсм-модели-феминистки.

Не знаешь, что хуже.

Я почти отвечаю вслух:
Какого рожна ты забыла? Ты ж вообще не вдупляешь, что такое ТН, сильная порка, дисциплина. Ты заорешь и вырвешься. Или будешь индифферентным бревном, глотающим слёзы. Потом успокаивай тебя ещё.

Я молчу и рассматриваю ее - как кисточкой обвожу лицо. Без очков мир расплывчат.

Она явно трусит - и говорит все быстрее, быстрее, быстрее...

Я дожидаюсь паузы, она набирает воздуха, и:

- Крапивой не больно, просто неприятное жжение. Вот розги бы сначала, потом крапиву ... - изрекаю глубокомысленно.

Я просто устала от болтовни ни о чём.
Если она встанет и уйдет, мне даже не будет жаль потраченного времени.

Она комкает салфетку. Четвертую. Хотя только коктейль пила.

Она, оказывается, в платье, которое можно счесть сексуальным - если надеть очки и присмотреться.

Наряжалась. Шла ко мне. И наряжалась.

- Ну ладно, - вздыхаю, - рвать будешь сама, а я, пожалуй, возьму перчатки.



2.

В промежутке между встречей и сессией с В. я встречаюсь с фотографом - он вообще-то айтишник и дрессирует нейротараканов, точнее, нейросеткой их гоняет - подаёт компьютером сигнал и тараканы ползают, как-то так. Если тараканов прогнать между световыми сигналами, это красиво и искусство.

Ему дали грант - не только за букашек, все дело именно в нейросигналах, поэтому он может заниматься фотографией, для души. Решил начать с меня.

А я решила с плача ярославны, потому что Верхний бросил, надо решать вопрос с новым, вот за этим и фотографии. Кто ж включается в гонку за хорошими Верхними без? То-то и оно.

- Покажи мне его, - чуть ревниво спрашивает фотограф. Он до кучи первая любовь. Ну вот да, сначала я, потом тараканы. А вы говорите - извращенка.

Я долго-предолго роюсь в переписке, откапываю начало. Верхний там прекрасен как Монтгомери Клифт и Гэри Купер. Ну и помоложе на 2 года чем сейчас.

- Типичный Леонард, - облегчённо вздыхает фотограф.
- Чего?!На него ж девочки всех возрастов и комплекций западают сразу, ты что несёшь, какой Леонард? Ещё Шелдон скажи.
- Не, Шелдон это яблочко в меду, розовое варенье, услада престарелых любителей нимфеток. А этот Леонард. И кстати, получит-таки свою Пенни.

- Гмгмгм.
- Потому что ты Бернадетт, - безжалостно добивает фотограф, настраивая в сотый раз камеру.

Обскура, очевидно, раз речь зашла о нимфетках.

- Вредная очкастая мелочь.
- Гмгмгм.
- Мы в мире паттернов и архетипов. Мы никогда оттуда не вырвемся.
- Я не хочу Говардов, - тоскливо. - Самый худший Леонард все равно лучше расчудесного Говарда, тем более что тот только магистр.

Фотограф смотрит на меня и смеётся.

А я думаю, что принять себя такими, какие мы на самом деле есть - нам мешает огромное, во все горло, эго. Оно сидит в горле, извергает слова всякие разные, чтобы мы казались через эти слова умнее, привлекательнее, сильнее, чем мы есть.

Оно окутывает нас вуалью чужих образов - снятых с чужих личностей, как с чужого плеча.
И, смотрясь в зеркало, мы видим именно эти образы, а не нас самих.

Зеркало, впрочем, только одна плоскость. Зеркало - это 2D.
Окружающие, однако, видят нас именно в 3D - и как им смешно должно быть от цирка с нашим клоунством, подпрыгиванием, неуклюжими переворотами...

На новых снимках я получаюсь почти (ладно, чуточку) "Пенни".

Ну хоть не таракан, и на том спасибо.



3.

- Можно...я буду с тобой дружить?

У В. длинные ядовито-рыжие волосы. У Н. цвета белого золота. У А. каштановые - Офелия кисти Милле.

Каждая задаёт этот вопрос с едва ли не большей робостью,чем прежде - уточняя о сессии или просто сексе.

- Разве можно со мной просто дружить?- спрашиваю я себя. Скучный синий чулок, плохо рассказывающий анекдоты. Не понимающий прикосновения и объятия. Ужасно боящийся,что интерес к личности сочтут неуместным любопытством. - Я отлично трахаюсь и могу рассказать кучу баек о Теме, лингвистике, окраске шелка. Но из того получится лишь одна книжка, максимум две - она лежит на подоконнике в полукруглой комнате с двумя тяжёлыми складными ширмами, затянутые батиком. В углу комнаты пара тубусов с девайсами и книжные полки с кучей литературы, по уровню не продвинувшейся дальше первых курсов математического и филфака. Разве я могу быть интересна? Что я могу дать - столь прекрасным людям и красивым нежным созданиям?

- О,если хочешь, - я впрыскиваю в голос максимальную дозу позитива и благожелательности.

Я их недостойна.

---

- Можно...Мы попробуем?

На рассвете город уже очищен от тумана - хотя бы в центре. Солнце протискивается сквозь тучи, рассекает большой каменный мост полосами золотистого надежащего света. Мы оба обнимаем чашки кофе - замерзшими пальцами. Его зовут чудовище. Меня - ...меня никак. Я потеряла Шантрель почти год назад, провалилась с ней в преисподнюю, за шкирку подняла обратно, отправив в покой - оставшись в полном одиночестве. Я без нее - обычная 26летняя особа, претендующая на изыск - белый тонкой шерсти пуловер, джинсы, сваливающиеся с похудевших бедер, тимберы и расстёгнутый жакет. Мои волосы каскадом падают на спину, глаза ненакрашены, на щеках горит румянец. Ни косметики, ни лоска, ни блеска украшений.

Чудовище смотрит на меня так, словно видит впервые в жизни.

- Не смейте меня жалеть. Не смейте видеть ту, единственную.

- Ёжик, - с грустью отвечает чудовище.
- А я так и не добралась до той мазочки с крапивой, - говорю невпопад, в продолжение. - Может быть, потом. Хотя знаете, в какой-то момент мне понравилось гораздо больше просто пить с людьми чай, ходить в кино, бродить по паркам.

- Вы растете, моя радость.
- А Вы?
- Поставь меня перед выбором - оказаться тем, кого Вы так безусловно любите и быть Вам лишь собеседником...Нет, - он качает головой, - не ставьте.

Солнце серебрит воду, отражается на маковках куполов. Кофе давно допит, и мы тянем секунды - зная, что тянем.
Мне некого и незачем больше искать.
Шерстяной клубочек Ариадны колет пальцы в кармане жакета.

Я обматываю тёплыми нитками руку, идя вдоль моста, зная,что он смотрит мне вслед, стараясь запомнить.

И наконец согреваюсь.

---

Впрочем, мелкое хулиганство никто не отменял.



4.

На следующей встрече с Чудовищем я спрашиваю прямо без экивоков:
- Хотите познакомлю Вас с нижней девочкой?
Он никак не реагирует, тороплюсь продолжить: - ей почти тридцать, она ТН-щица, а это редкость, Вы же понимаете...
- Да,- задумчиво вторит Чудовище,- понимаю.
- Ну вот, - говорю я почти с отчаянием. - хорошая девочка. Даже симпатичная вроде. Рыженькая. Порку любит. Вот, берите.
- Вы мне подарок, что ли, делаете?- Чудовище вроде как улыбается, но во взгляде вся мировая скорбь.

- Я не могу сама, - отвечаю, а глаза слезятся. Это сентябрьский ветер, и только. И нет больше причин глазам слезиться. Конец сентября, по ночам столбик термометра опускается до нуля. Но сейчас вечер, плюс два, и до него - два шага. Если он их сделает...- Не могу. Понимаете?

- Сделаем вот что. - он идет сзади и сбоку. Если оглянусь, встречу по-прежнему изучающий светлый взгляд. - Мы договоримся.
- Не договоримся.
- Да послушайте Вы!
- Не хочу.
- Давайте договоримся,- упрямо продолжает. - Вы не будете больше додумывать за других их мотивы. Мысли, действия. Надо - спрашиваете прямо. Если Вам плохо - пишете прямо.
- Что писать?
- Три слова.

Как назло на улице становится тихо. Я делаю вид, что не при чем.

- "Вы мне нужны." - в нетерпении говорит он.- Этого достаточно. И я приеду.

Мне трудно дышать от такой прямоты. Как ужасно я вымоталась, оказывается в отсутствие правды. Гравий на аллее скрипит под ботинками, горят фонари, запутавшиеся в кое-где облетевших кустарниках. В конце сентября так холодно, а я совсем вымоталась, абсолютно отвыкла от объятий и оттого, что кто-то может приехать, когда нужен. Когда я нужна. Когда хочется понимания.

- Ее зовут...
- Да не хочу я никаких девочек,- раздраженно отмахивается он.
- Я предлагаю других нижних только тем Верхним, которые мне очень нравятся. Подумайте.
- Зачем?

- Чтобы обезопасить их от себя. Чтобы подарить им покой, которого они со мной не получат.

Чудовище смотрит немигающе, осторожно, изучающе. Он уже снял очки, и водит по мне взглядом, как лассо накинул и к себе тянет. Я хочу подарить ему всех на свете нижних девочек разом - только бы его глаза перестали быть настолько грустными.

Только бы он перестал смотреть так, будто скучал целую тысячу лет.

- Не смейте меня гипнотизировать!
- А то что?
- А то, когда я вернусь через месяц, то сама попрошусь,- говорю, глядя на пуговицу его пальто. - Попрошусь к Вам в нижние. - повторяю, подняв голову.

Я знаю, что он хочет меня обнять. Честно говоря, месяц это совсем немного. Особенно по сравнению с тысячей лет.
Лассо не затянуто - надышаться успею.



5.

- Я уже заказал два викторианских кресла, установку камина и со следующей недели приступлю к изготовлению стола для порки. Будете и дальше говорить,что Вы мне не нужны?

- Вы делаете это исключительно для себя и собственного удовольствия. У Вас фетиш на подготовку к сессии едва ли не больший, чем фетиш на саму порку.

Разница во времени два часа. Два часа, я знаю, - время полноценной спанкерской сессии. Десять минут на угол. Десять на строчки. Пять на шлепанье. Тридцать на ремень или розги - с увещеваниями. Оставшиеся - на то, что иронично можно назвать утешениями. Хорошо, десять - на быстрый душ, поправить макияж, переглядывание глазами в гостиничном лифте. Не хватит даже на пока-пока поцелуй.

Мы сокращаем разницу до секунды, схлопываем космос - молниеносными сообщениями в телеграмме, мы несёмся друг другу навстречу как два поезда в синей ночной мгле - насквозь полуостров с запада на восток и дальше через Францию, Германию, Польшу...

- Да, не слукавлю, если скажу,что для себя. И ради своих желаний. Но кто сказал, что у нас с Вами желания разные?

Цветочек перед глазами. Темный широкий подлокотник под животом. Высокий - встать на цыпочки. Подоткнутая длинная юбка - мы оба предпочитаем длину до середины голени, но сейчас подол задран, и белоснежные трусики, резко выделяющиеся на загорелой коже, спущены до колен...ремень с раздвоенным языком или обычный брючный, намотанный на кисть. А может быть, паддл?

- Да, на паддле, пожалуй, будет первая струна скрипки или скрипка целиком. Его я тоже заказал, крепкий, не обломится.

- Я должна Вам сказать, это очень важно.
- Я и так все знаю.
- Тогда зачем? Зачем?! Зачем - Вы бы знали, этот вопрос уже сидит у меня в печенках, меня оглушили, убили этим вопросом, отравили. Вы мне - Вы, Верхний, с теми же,что у отравителя потребностями и желаниями, Вы так же язвительны и умны - Вы-то можете сказать, зачем?

Не оставляйте меня наедине с этим вопросом - молю я собеседника, мысленно несясь к нему ночным поездом через карту всей Европы, за окном моей маленькой уютной гостиницы хлещет португальский дождь. Я сегодня пила Дору. Я его ненавижу. Ненавижу. Золотые волосы, глаза цвета моря. Как гладко в сердце, как в зеркале. Как голо в сердце - как на карте - что-то тупят гуглМэпс.

- Затем,что с Вами лучше, чем без Вас.

Шелк обивки под щекой - а может быть холодное дерево. Я плачу, вжавшись лицом и пальцами в материал, не дожидаясь даже первого удара. Это слишком сильно.

- Но я не хочу быть инструментом в ваших фантазиях, рукой, держащей трость.

(И да, не хочу быть книжным героем с Вами...не хочу ...это для меня важно, как ни смешно)

- Дайте мне ещё времени, умоляю.
- Сколько? Я влюбился в Вас с первого взгляда. Ещё тогда, помните, когда Вы были несвободны, когда было понятно, что ничего не получится?

( Был ослеплен, повержен.)

- Я жду все эти месяцы.
- Не хотите ли годы?
- Согласен.

Твердое дерево подлокотника под животом, мышцы напряжены как перед прыжком, глаза я не закрываю - и слёзы текут, сами, от радости и упоения тоской.

- Не инструментом, конечно, - думаю я,- просто частью образа. У маленькой девочки в жизни так много наставников, ах, как много у нее наставников, учителей, квази-родителей и Воспитателей...и все хотят научить, доказать, объяснить. Кто будете Вы? Кем я нареку Вас, Чудовище? Да, с аленьким цветочком заминка, конечно, выйдет, простите за пошлость, но сказка должна остаться сказкой, что-нибудь придумаем.

- Я люблю Вас. - просто говорит он. - Делайте с этим что хотите. Год - хорошо. Полтора - ... сложнее. Два - сцеплю зубы. Я дождусь.

(Я люблю Вас. - а сердце ухает с барной стойки куда-то вниз. Но голова с медленной плавностью поворачивается к собеседнику. - Боже мой, - небрежный ответ. - По-человечески, - поспешно добавляет он.)

- Разорвите круг, - прошу я Чудовище. - Освободите меня из замка, превратитесь в того, кем Вы всегда являлись.

Связь пропадает, электричество кончилось - ах черт, как невовремя из-за непогоды барахлит интернет. А мне нужно, очень нужно успеть ещё спросить.
Я все время забывала его спросить. Все эти месяцы, диалоги, встречи.

Он лежит на зелёном холме, обнимая лапами горящий алым огоньком цветочек. Эти цветочки были вытканы на шёлке обивки, я помню каждый лепесток, каждый листик на них- рисовала глазами, пока он четко отсчитывал удары. За окном падал снег. Горел камин. Поезд с воем несся через Европу. Я очень хотела успеть спросить, пока он только падает на траву, и та ещё не успела высохнуть после теплого ночного дождя.

Пела скрипка.

- Ещё времени, пожалуйста. Умоляю. Ну пусть мне обломится
Кстати, смешно, извините, просто забывала постоянно: - а зовут- то Вас как?

- В.