Dascha. Пачкa Мальборо
Добавлено: Вт янв 04, 2022 6:05 pm
Dascha
Пачкa Мальборо
Мы здесь, собственно говоря, добровольно. Хотя и забываешь об этом, когда устаешь. "Остренького" захотелось. Вот и гнобит нас в наше же удовольствие этот странный тип. Он раньше служил в Иностранном Легионе, если это правда конечно. Как он умудрился вернуться в Германию и на что сейчас живет, совершенно не понятно, но собственно и не наше дело. Меньше знаешь - крепче спишь.
Прошли сегодня всего 40 километров, но по такой жуткой пересеченке, да под дождем и против ветра. И холодно и с земли не подняться, чтоб хоть переодеться в сухое. Господи, почему ж он не дает нам курить. По сигаретке бы, а там и костер соберем и воды нагреем. Только покурить бы сначала...
А командир будто и не шел с нами. Свеж и бодр. Скучает. Раздает пинки и зуботычины. Сигарет не раздает. "Курить хотите, сволочи? - Пачку Мальборо хотите? Сто ударов нагайкой. - Выставляйте добровольца и наслаждайтесь."
Молчим. Нагайка, Бог с ней, потерпели бы. Но так устали и холодно так, что нет никакой возможности снять куртку и стоять на вытяжку с голой спиной. Нет хуже терпеть боль, чем когда устал и мерзнешь...
Смотрим на Клауса, - он же у нас прописной мазохист. Пусть пользу приносит, чертова кукла. На марше пользы не было от него, - даже спальник и рацион пришлось за него тащить, - слабый он, раскис на пол-дороги так, что хоть на руках неси. Он задергался сразу: "Я же не курю." "Ну сделай для людей, что ты за человек!" Клаус ноет, - ноет, что устал, что холодно. Вот, завтра, - это ради Бога, только не сейчас. А нам завтра не надо будет. Мы сидим, демонстративно повернувшись к нему спиной.
Через пару минут Клаус встает и пригнувшись, втянув голову в плечи, идет к командиру. "Я - доброволец." "А правда ли - доброволец? - злорадствует тот, - не очень-то похоже. Не горишь энтузиазмом. Ну да ладно, тебе лучше знать." Клаус раздевается. Он весь белый и дрожит крупной дрожью. Моросит дождь. Он кричит с первого удара как оглашенный, - истерично, безудержно. Падает в грязь. Поднимается, подставляет спину и снова падает, снова кричит. Сто раз... Мы смотрим. Хоть бы кто-нибудь сказал: "не надо". Но все молчат и я молчу. Безумно хочется курить.
Девяносто девять. - Сто... Командир бросает нам под ноги пачку Мальборо. "Вы редкостные мрази, господа. Наслаждайтесь!" Сигареты лежат перед самым носом. Но жутко и тошно от собственной мерзости, в ушах стоит визг несчастного человека, которого мы загнали под кнут. Который сам не курит даже. Вот проклятье... И тут одному из нас приходит в голову спасительная мысль: "А чего мы тут страдаем? Он же мазохист, - извращенец, - он же тащится от плетки. Кончил наверное десять раз, а мы его жалеем как дураки."
Это не правда. Мы все прекрасно понимаем, что это не правда. Но c такой неправдой в голове можно наконец спокойно покурить.
Пачкa Мальборо
Мы здесь, собственно говоря, добровольно. Хотя и забываешь об этом, когда устаешь. "Остренького" захотелось. Вот и гнобит нас в наше же удовольствие этот странный тип. Он раньше служил в Иностранном Легионе, если это правда конечно. Как он умудрился вернуться в Германию и на что сейчас живет, совершенно не понятно, но собственно и не наше дело. Меньше знаешь - крепче спишь.
Прошли сегодня всего 40 километров, но по такой жуткой пересеченке, да под дождем и против ветра. И холодно и с земли не подняться, чтоб хоть переодеться в сухое. Господи, почему ж он не дает нам курить. По сигаретке бы, а там и костер соберем и воды нагреем. Только покурить бы сначала...
А командир будто и не шел с нами. Свеж и бодр. Скучает. Раздает пинки и зуботычины. Сигарет не раздает. "Курить хотите, сволочи? - Пачку Мальборо хотите? Сто ударов нагайкой. - Выставляйте добровольца и наслаждайтесь."
Молчим. Нагайка, Бог с ней, потерпели бы. Но так устали и холодно так, что нет никакой возможности снять куртку и стоять на вытяжку с голой спиной. Нет хуже терпеть боль, чем когда устал и мерзнешь...
Смотрим на Клауса, - он же у нас прописной мазохист. Пусть пользу приносит, чертова кукла. На марше пользы не было от него, - даже спальник и рацион пришлось за него тащить, - слабый он, раскис на пол-дороги так, что хоть на руках неси. Он задергался сразу: "Я же не курю." "Ну сделай для людей, что ты за человек!" Клаус ноет, - ноет, что устал, что холодно. Вот, завтра, - это ради Бога, только не сейчас. А нам завтра не надо будет. Мы сидим, демонстративно повернувшись к нему спиной.
Через пару минут Клаус встает и пригнувшись, втянув голову в плечи, идет к командиру. "Я - доброволец." "А правда ли - доброволец? - злорадствует тот, - не очень-то похоже. Не горишь энтузиазмом. Ну да ладно, тебе лучше знать." Клаус раздевается. Он весь белый и дрожит крупной дрожью. Моросит дождь. Он кричит с первого удара как оглашенный, - истерично, безудержно. Падает в грязь. Поднимается, подставляет спину и снова падает, снова кричит. Сто раз... Мы смотрим. Хоть бы кто-нибудь сказал: "не надо". Но все молчат и я молчу. Безумно хочется курить.
Девяносто девять. - Сто... Командир бросает нам под ноги пачку Мальборо. "Вы редкостные мрази, господа. Наслаждайтесь!" Сигареты лежат перед самым носом. Но жутко и тошно от собственной мерзости, в ушах стоит визг несчастного человека, которого мы загнали под кнут. Который сам не курит даже. Вот проклятье... И тут одному из нас приходит в голову спасительная мысль: "А чего мы тут страдаем? Он же мазохист, - извращенец, - он же тащится от плетки. Кончил наверное десять раз, а мы его жалеем как дураки."
Это не правда. Мы все прекрасно понимаем, что это не правда. Но c такой неправдой в голове можно наконец спокойно покурить.