ClubPN

Hiaro
HARZABLOG


Ты научишься


Шахран бежал по набухшему от влаги весеннему лесу, и раздражение его только нарастало. Эти пепельные скалы, прошлогодняя трава под ногами, голые стволы – здесь еще не пробилось ни капли зелени, обзор все время был чем-то ограничен, хотелось подняться выше, чтобы открылся простор. Хотелось нагрузкой снять бешенство. Хотелось драться.

Неожиданно за поворотом открылся вход в явно жилую берлогу. Шахрану почудилось там движение, и он с острой вспышкой жестокой радости сунулся вовнутрь, в надежде выплеснуть в сваре весь накопленный яд. Бросать вызов и ждать, когда противник выйдет, просто не было сил. Он уже ощущал, как вышвыривает соперника наружу… Но и шагу не успел ступить в тень, как навстречу со злобным рычанием выскочила маленькая фигурка и, скаля зубы, начала наступать на него, отшатнувшегося от неожиданности. Это была волчица, и она защищала детеныша. Шахрану здесь нечего было делать. Но ее бесстрашие еще больше взбесило его. Самки пользуются своей неприкосновенностью так нагло! Вот и сейчас эта мелкая сучка скалилась ему прямо в лицо, наступала, оттесняя все дальше от входа. Шахран выпрямился во весь рост, так что ее зубы сразу оказались на уровне груди, и с наслаждением ударил по лицу. Темные волосы взметнулись, девку швырнуло в стену. Когда отворачивался и уходил, мелькнули и запали в память испуганные детские глаза и тень щенка, метнувшаяся к матери. Возбуждение осталось, но ощущение удовольствия погасло. Рука гудела. На душе было чернее черного, на небе тоже собиралась гроза. Тучи висели низко, по лесу промозглым ветром несло клочья тумана и рвало о стволы. Стало вдруг тревожно. Шахран явно услышал, что его преследуют, а через мгновение уловил движение и впереди. Что ж, он хотел боя. Похоже, сейчас придется драться не на жизнь, а насмерть. Он был готов. Хотел только больше пространства вокруг. Поэтому вел преследователей дальше, делая вид, что не замечает.

Но вскоре понял другое. Это его вели. Выдавая себя там и тут, заставляли инстинктивно уклоняться в ту или иную сторону. А вот, похоже, и пришли. Среди деревьев брезжил просвет.

Шахран даже не пытался избежать стычки. Как только увидел поляну, прямо пошел на нее и, не останавливаясь, направился на середину. Здесь было хорошо видно, что над головой вызревает буря. Тучи медленно свивались и клубились, словно гигантские змеи, погромыхивая металлической чешуей. Скалы, торчащие над деревьями, тонули в этой ртутной мешанине.

Когда он отвел глаза от неба, вокруг уже стояло, чуть пригнувшись, десятка полтора волков. Рослые, не меньше чем он сам, поджарые, широкоплечие, одетые в такие же меховые полуплащи (он скинул свой, оставшись в легкой одежде, они не двинулись). Шахран чуял их горячий злой запах в порывах ледяного влажного ветра и примечал, что ножны на боку виднеются только у старших.

Вожак наблюдал за Шахраном, сидя на валуне почти у него за спиной. Сюда у и гнали чужака, это ясно. Шахран развернулся к нему лицом, встретился взглядом. И, пораженный, отвел глаза.

Это был вожак вожаков.

Последний раз Шахран видел его, еще будучи безымянным волчонком. Тарсхорр тогда кипел распрями, и не проходило ночи, чтобы кто-нибудь из племени не становился жертвой своих же, распаленных беззаконием, царившем со дня гибели прежнего вожака. Волки бежали из поселка целыми семьями, чтобы пересидеть смутное время в глуши, в Тарсхорре оставались в основном бессемейные да молодые – рядом с теми, кто распалял вражду, да еще те немногие, кто пытался вернуть стаю на путь предков. Вокруг царил страх.

Приход Старого волка тогда словно очистил воздух от скверны. Расправились плечи, рычание стихло, зазвучали голоса. Редкие оставшиеся в поселке дети осмелились вылезти на улицу из тех углов, где прятали их матери. Потому что и волчицы были там, рядом со Старым. Тогда вожак вожаков и правда казался щенку-Шахрану старым. Сейчас не казался.

Сейчас, под этим спокойным взглядом, Шахран сам себе показался щенком.

Так значит, белая стая существует.

Только вряд ли Шахрану доведется кому-то об этом рассказать.

Старый заговорил, и Шахран заставил себя смотреть на него.

— Ответь откровенно, волк. Нам лучше убить тебя сразу, чтоб потом не ждать беды, или ты чтишь закон?

Шахран долго молчал. Может, пусть лучше они убьют его? Он чувствовал, что волчонок в нем тянется к Старому как к защитнику, и стыдился этого. Он хотел ответить откровенно, и ответил то, что знал точно:

— Закон умер в моей душе. Но бед не будет.

Помолчал еще и добавил: — Но я бы лучше убил.

Старый оглядел своих охотников. Шахран почувствовал, как забилось сердце и напряглись мышцы. Его тело против желания готовилось к бою.

Старый спрыгнул с камня и подошел к нему вплотную. Шахран подавил желание склониться перед ним. Вожак вожаков требовательно смотрел ему в лицо, вызывая на поединок взглядов. Шахрану хотелось завыть, потому что нельзя было пускать Старого в душу, а противиться ему не было сил.

— Закон – это я, — тихо-тихо сказал вожак.

— Я слишком поздно встретил тебя, — прошептал волк и закрыл глаза. Пускай рвут на части, но открываться нараспашку даже белой стае он не будет.

— Слишком поздно бывает только в смерти.

— Ну значит пусть будет смерть, — устало ответил Шахран, но облегчение не пришло. Напротив, горькая обида затопила его. Черная тоска. Он всем телом ощущал, как ворочается над головою небо. Эти тучи давили ему на плечи.

— Слезы жгут тебя.

— Иди к черту! – Шахран распахнул глаза и качнулся вперед, но рычание замерло в горле, потому что Старый уже видел волчонка, просящего о защите, и скрывать больше стало нечего.

Шахран отнял дрожащие руки от лица.

— Если ты… смеешь… вот так… то никакой ты не закон. Я не пускал тебя. Это мое. Я буду решать сам!

— Перед законом все равны. Как перед дождем и ветром. В этом нет стыда.

Шахран молчал. Он не знал, что ему говорить. Кто он теперь?

Трава шелестела под порывами. Ветер свистел в кедровой хвое. Стая ждала, что решит вожак.

— Может быть, ты не знаешь, волк, — произнес Старый, — мы белая стая.

— Я знаю, — почти перебил его Шахран.

— Хорошо. Ты ударил волчицу, защищавшую детеныша.

— Да, — Шахран тряхнул гривой нечесаных волос в согласном кивке. – Да, я ударил. И ударил бы снова. Я гнилой волк. Во мне больше нет закона.

Он говорил с паузами, выговаривая всю свою боль, вкладывая в слова всю ярость.

Кто-то из молодых выдохнул: — Бешеный.

Шахран тихо зарычал. Вожак посмотрел туда, откуда прилетело страшное слово, затем обвел взглядом круг и спросил Шахрана:

— Откуда ты пришел?

— Из горелых пустошей. По ручью. – Шахран чуть усмехнулся. Сейчас кому-то станет не до него. – Вчера.

Старый сузил глаза и покачал головой. Не ожидал. Шархана затопило гордостью, а затем стыдом за эту щенячью гордость. Верх взяла злая досада на белую стаю — тоже мне, избранные — и болезненный интерес: как расправится вожак с теми, кто должен был остановить чужака.

— Кто.

Старый произнес это слово без вопросительных интонаций. Шахран почувствовал, как сами собой ощетинились волосы.

Круг сломался. Перед Старым склонились двое. Вожак и Шахран по-прежнему стояли рядом, поэтому выходило, что склонились и перед чужаком. Один из волков был с кинжалом у пояса. Второй совсем молодой. Его Шахран видел вчера, но жажда движения гнала вперед. Шахран проскользнул и забыл.

— Чужак хорош, – медленно сказал вожак. — Его поступь трудно услышать. Он хитер. Его запах непросто учуять. Но вы — белая стая.

Старший склонился еще ниже, молодой дрогнул плечами.

— Наше счастье, что никто не погиб. Я оставляю твой кинжал тебе, Ворхес. Он пригодится защищать дом. Ступайте на границу. Раз наша защита еще недостаточно умела, пусть защитников будет больше.

Двое скрылись в зарослях, круг сузился.

«Теперь они займутся мной», — Шахран снова подобрался. А Старый неожиданно вернулся к себе на валун.

— Ты говоришь, что в тебе больше нет закона. Почему тогда ты лишь ударил?

Шахран опешил. Его обвиняют? Или оправдывают? Но вожак теперь сидел на камне, и в своей душе приходилось разбираться самому. Для этого ли он бежал так далеко? Чтобы начать муку с начала? Но в память о щенке, которому когда-то была дадена защита, Шахран ответил предельно честно:

— Я сделал то, что хотел сделать.

— А если бы захотелось убить – убил бы?

С этим было уже очень трудно смириться. Вожак вожаков не должен был задавать такого вопроса. Это роняло его в глазах Шахрана, который готов был драться за непогрешимый образ Старого, пусть даже с ним самим. Бешенство привычно начало наливаться в нем, и Шахран не видел причин сдерживать себя.

— А ты сам убиваешь всех, кого захотелось? – он готов был продолжать, но Старый отсек его выпад.

— Отвечай, волк.

Вожак вожаков спрашивал, и Шахран подчинился. «Если бы захотелось…» Лгать было унизительно и бессмысленно.

— Я не знаю! – с вызовом ответил он. – Мне не хотелось убить. Заставить перестать скалиться мне в лицо – да! Причинить боль, поставить на место… И для этого достаточно было лишь раз ударить. Она такая маленькая… Но если бы оказалось недостаточно – наверное, да, убил бы.

Он ждал, что вот сейчас власти вожака не хватит сдерживать того, на чье логово он наткнулся. Он все время пытался вычислить, кто же из них запускает пальцы в эти густые темные волосы… Если этот волк до сих пор не ринулся на него, значит, его здесь просто нет. Или…

Или это волчица вожака.

Так значит, ему не дают шанс… А просто хотят понять, насколько жестоко закон позволяет расправиться. Закон превыше всего. Он стиснул зубы. Ничего он не скажет больше.

— Ригель, поди сюда, — вожак звал кого-то, кого Шахран не мог видеть. Но вот рядом с ним встала она. Маленькая волчица.

— Ригель. Расскажи.

Ей явно не нравилось находиться так близко, рука к руке. Он чувствовал тепло ее тела, и от этого кожа покрывалась бегучими пупырышками.

Когда она не рычала, ее голос был низок и певуч.

— Я играла с волчонком и поздно услышала. Я испугалась. Очень испугалась. Зарычала, выскочила навстречу. Чужак ожидал другого. Он отступил. Сын выглянул следом. От страха за него я не смогла остановиться и продолжала наступать. Чужак ударил меня и ушел.

Шахран наконец посмотрел на нее. Волосы почти скрывали лицо. Сильные кулачки были нервно сжаты. Еще бы не испугалась. Мужчины пропустили чужака к самому логову. Рано Старый услал виновников. Им надо было бы на это взглянуть.

Вожак мягко сказал: — Ступай. Мы позаботимся, чтобы такого больше не случилось.

Она и не взглянула на Шахрана. Юркнула в качающиеся кусты. Ветер леденил тело. Хотелось поднять брошенный перед боем мех. Две тяжелые градины больно ударили по голым плечам. Скоро, уже скоро Шахран согреется в последний раз.

Он демонстративно размял кисти и плечи. Покачался на застывших ногах, разгоняя кровь. Волки вокруг не двинулись. Старый молчал. Шахран забыл, что решил не говорить ни слова. Он больше не мог ждать.

— Ну же, вождь! Давайте разорвем бешеного волка и дело с концом!

Старый поднялся с камня. Волки качнулись ему навстречу. Шахран тоже подался вперед. Сейчас придет конец легенде детства, истории вожака вожаков. Спасши ему однажды жизнь, Старый возьмет ее обратно. И равновесие в мире восстановится.

— Лучше я разорву твое бешенство, — голос Старого звучал спокойно, но разносился по всей поляне. – Это не будет просто. Оно накрепко прикипело к тебе. И сдирать его придется вместе с кожей. От тебя потребуется много терпения и крови. Но потом ты будешь свободен.

Вот теперь Шахран рванулся. Он не думал, просто дал волю всему, что копилось в нем все это время. Сшиб одного или двоих и пустился бежать в образовавшуюся брешь. Белая стая метнулась следом. Но над поляной прокатился мощный рык:

— Стойте!

Преследователи нехотя остановились. Шахран на мгновение замер на краю леса и услышал: — Он должен прийти сам.

И Шахран повернул. Он шагал обратно, все ускоряя шаг, и последние метры преодолел бегом, большими скачками. Волки поздно дернулись остановить его, пропустив к самому вожаку. Но Шахран не затормозил. Наконец бой!

Два матерых волка катались по поляне, и дикое рычание одного из них заглушалось небесными раскатами. Старый был силен и ловок, и это бесконечно радовало Шахрана, потому что другого ему было не надо. Он не помнил про свой кинжал, и Старый не трогал свой. Они рвали тугую стену ливня, и в лопатки им впивались ледяные градины. Но вот опыт обуздал бешеный напор, да так, что Шахран взвыл от боли. Он чувствовал себя целиком вывернутым под беспощадным углом, мышцы дрожали, из последних сил сдерживая скручивающее, ломающее давление. Старый успокаивал дыхание, не ослабляя хватки, и ждал, но понял, что не дождется. И вот тут он рассердился.

— Ты скулишь, словно щенок. И этот щенок — лучшее, что есть в тебе, — прорычал он пойманному на ухо. – Ты побежден, и глупо не признать этого. Тебя убивает твоя гордыня, но я не хочу быть к этому причастен. Я сделаю, как сказал.

Даванув напоследок так, что у Шахрана полыхнуло под веками, Старый отпустил его. Шахран из последних сил пытался подняться, но так и остался преклоненным и дрожащим.

— Да. Я поступлю с тобой, как обещал, – и Старый сделал движение своим волкам. – Тем более, что ты пришел сам. Все три раза. Когда перешел наши границы. Когда дал вывести себя на пустошь. Когда мог убежать, но вернулся.

Вожаку подали что-то. Шахран не поднимал готовы.

— Можешь содрать с меня шкуру, но я не подчинюсь тебе, — глухо, прерывисто прохрипел он. — Моя боль – это моя боль, моя ярость – это моя ярость. Мое бешенство – это я сам. Ты никто мне, чтобы решать за меня.

— Ты что, — усмехнулся Старый, — до сих пор не понял? Я – закон. До меня его не было ни в лесах, ни в горах. Ты живешь до сих пор, потому что есть он. Стая – я имею в виду всех волков – не превратилась в жалкую горстку грызущихся шакалов, потому что есть он.

— Да где?!.. – Шахран ударил кровавым грязным кулаком по раскисшей земле. — Где твой закон? Где был ты сам, пока… пока твой закон умирал во мне? – последние слова от прошептал сипло, потому что перехватило горло.

Вожак наклонился к нему и произнес глаза в глаза:

— Я всегда был с тобой. Вот здесь, внутри. – Шахрана трясло, а Старый говорил: — Пока ты сам не выбрал другое.

— Я не выбирал! – хотел крикнуть, не вышло. Мотнул головой, освобождаясь, пряча взгляд. Дождь, ледяной, тек по лицу. Может, он заглушит шепот? Но вожак услышал.

— А кто же выбрал за тебя? Ты говорил, что решаешь сам!

Шахран ткнулся головой в кулаки. Старый выпрямился.

— Да, наша природа наживую переплетена с жестокостью, без этого нам не выжить в диком мире, каким он стал. Ведь кроме людей-волков есть еще и настоящие волки… Но только ты – ты — выбираешь, сражаться с врагом или терзать беззащитного. Закон – это ты сам.

Заткнуть уши или завыть, или собрать остатки сил и рвануться к горлу, лишь бы только он замолчал. Но вождь продолжал вбивать слова ему прямо в мозг, как раскаленные иглы.

— Драться – самое простое для того, кто умеет. Победа или поражение – неважно для закона. Твоя сила должна быть внутри, всегда. Сейчас ты втоптан в грязь. Но что было бы, окажись у твоих ног я? Отвечай, волк!

Шахран приподнял голову.

— Я бы сошел с ума. Потому что тогда… не осталось бы ничего.

Старый вздохнул, как вздыхают над бестолковым щенком.

— Остался бы ты сам.

— Ты же видишь, вожак. Я сбежал… от себя. Я могу только драться. И я проиграл.

— Похоже на заклинание, — на лице Старого мелькнула и пропала улыбка. – Ты дрался не за то.

— Я дрался… со своим бессилием.

— Ты не давал себе труда остановиться и подумать. Шел туда, куда вели злоба и страх. Кто-то затаивается, кто-то – как ты — прет на рожон. И то и другое одинаково бессмысленно. Пусть весь мир вокруг – черен, за себя отвечаешь только ты сам.

— Я знаю, вожак, знаю,– Старый загнал его в самый темный угол собственной души, и Шахран вдруг ощутил утвердившееся спокойствие. — На самом деле – знаю. Поэтому не хочу искать облегчения в твоих руках.

— Ты забыл. В этом у тебя больше нет выбора. Хочешь ты или нет, сегодня я заберу часть твоей вины. Но мой тебе совет: не упорствуй слишком.

Шахран промолчал.

— И еще. Дождь это смоет, но уже ничего не изменишь. Мы с тобой — смешали кровь.

Тут Шахран, пораженный, поднял голову. Старый волк улыбался. Это была добрая и одновременно очень недобрая улыбка. Шахран только теперь разглядел: в руке вожак держал за тяжелую рукоять длинную плеть.

— И по праву старшинства, — продолжил Старый уже без улыбки, — в стае твоего рода я могу встать рядом с твоим отцом, который погиб в той смуте в Тарсхорре.

— Так ты помнишь меня?.. – Шахран поднялся и чуть перекошено выпрямился.

— Я помню всех волков и волчиц, Шахран.

Имя резануло его по глазам. «Слезы жгут тебя…» Вожак кивнул и сказал еще вот что:

— Это — остается за тобой. Примешь ли ты меня в свою семью и придешь ли в мою, решай сам. Но исход один.

Шахран вытер потеки дождя с лица и откинул волосы. И ответил с кашляющим смехом:

— Заманчивое предложение, сделанное с плетью наперевес. — Старый усмехнулся и развил хвост плети в траве.

Потом Шахран посерьезнел: — Что ж. Раз исход один… — он шагнул к вожаку ближе и сказал негромко, с отчаянным вызовом, едко подчеркивая каждое слово: — Я хочу прийти в семью… но — свободным. Только постарайся, чтобы это действительно получилось.

Старый волк нахмурился, взгляд его стал цепким и жестким, словно Шахрана взяли пальцами за лицо:

– Погляди вокруг.

Побежденный волк повиновался. Он встретился взглядом с каждым, и все они глядели на него без ненависти, но отчужденно-выжидательно, словно на щенка, забежавшего на совет племени. Даже самые молодые, казалось, знали что-то, что пока рано знать ему. Шахран вновь развернулся к вожаку. С неба падали отдельные капли, ветер рвал и развеивал тучи, над головой Старого волка в прорехах плыли клочки пронзительной синевы.

— Белая стая, — сказал он, – сплошь яростные да бешеные. Да, мы такие и есть. Только направлена наша ярость не на своих и на самих себя, а туда, где она нужна, как воздух.

И глядя в недоверчивые глаза Шахрана, вожак добавил: — Ты научишься. Я постараюсь.