ClubPN

Hiaro
HARZABLOG




Стоп-игра! Для тех, кто мечтал, чтоб по-настоящему




Эй, есть еще здесь хоть кто-то кроме меня?
«Чайф»



1.
— Слууушай, ты видел новое положение?

— Какое еще положение, тётка, я вчера… сегодня… в общем, до пяти утра в фулаут резался. Сплю вот. Спал…

— Так просыпайся! Темные положение об игрухе наконец вывесили! Ровно в полночь, я сидела, ждала. Там такое!

Было слышно, как на другом конце провода скрипит старый диван, кряхтит, выползая из-под одеяла, его худосочный хозяин. Мара со своей стороны нетерпеливо попинывала ногой тумбочку. Она могла с закрытыми глазами воспроизвести обстановку той комнаты (после ночных посиделок обычно до ванны брели в полусне, придерживаясь за стену, обходя препятствия и друг друга на автомате), могла, находясь за тридевять земель, вспомнить запах, навеки поселившийся в этом логове (давно пролитого пива, ядерного беломора, старых книг, что занимали все углы бесформенными стопками выше человеческого роста)… Сейчас Корвин, принц Амбера, выкопает из-под длинных волос и разомнет лицо, откинет патлы на сутулую спину, наощупь оживит комп, глотнет вчерашнего чифиру, запалит сигарету и красными, прищуренными от недосыпа и дыма, а вообще-то – прекрасными, глубокими серыми глазами (да! по-прежнему именно так!) вперится в мерцающее «лицо» главного мариного соперника. Мара уже слышала попискивание модема… Блииин, это если он подключится с первого раза. Если страница начнет подкачиваться и каким-то чудом не зависнет на полпути… В принципе, там текст, никаких картинок, только эмблема Темных: дага в обрамлении не то змеи, не то плети. Хотя с этой дохлой связью иной раз успеваешь по две-три бумажных страницы прочитать, пока одна виртуальная загрузится…

— Эй, на буксире! У меня уже все открыто! Давай я! – Мара из последних сил сохраняла спокойствие. Она знала, что на амберов, и на Корвина в особенности, нельзя давить ни в какой форме, иначе будешь послан по вечному адресу. Наш девиз — независимость и пофигизм. Однако, судя по всему, в этой теме Корвин был заинтересован не меньше ее. Потому что, после попыхивания и пары вздохов, в трубке с хрипотцой прогудело: — Ну давай.

— Короче, — воодушевленная успехом, Мара решила-таки идти напролом, — я тебе все подряд читать не буду. Главное – они хотят свести имитации к минимуму. Т.е. убивать до смерти, конечно, нельзя, но в остальном все по-взрослому. И чтобы принять участие в игре, надо завещание типа написать. Т.е. расписку, что ты в трезвом уме и здравой памяти, понимаешь риски, берешь ответственность на себя и сам решаешь, как далеко готов зайти. Понял?

— Ни черта не понял. Кроме того, что ты писаешь кипятком от восторга.

— Ну конечно! Я давно хотела! А то все эти кидания кубиков на допросе, подсчет хитов в поединках… — Мара только набрала побольше воздуха, но Корвин воспользовался паузой:

— А вместо условного яда – пургенчика, чтоб тоже все по-взрослому. Хотя и это условность! Лучше сразу кураре. А насильничать в захваченном городе тоже можно?

— Да иди ты! – Мара почти всерьез разозлилась, оскорбленная в лучших чувствах. — Компьютерный вояка. Конечно, это тебе не на кнопки нажимать. Небось страшненько в реале драться, когда «футболку» отменят.

— Глупая ты, тётка, — обаяние этого голоса обескуражило ее, как всегда. – Гопарям в подворотне попадись разок, вот и будет тебе жизненно и без условностей. В реале.

Мару окатило стыдом. Взялась ярлыки навешивать… У пацанов каждый день – война. Это в лес поиграть ездят, а по улицам, по родным дворам – все время с боями. Одна классическая история про то, как от ножа спасла кольчуга, не снятая после тренировки, чего стоит.

— Кстати, — после неловкой паузы добавил Корвин как ни в чем ни бывало, — «футболку»-то тут никто не отменял. Вот, в правилах боя… Ты читала хоть? Не дураки совсем, по голове лупашить. Хотя все равно придурки. Ничего из этой их затеи не выйдет.

— Почему это? – снова кинулась на амбразуру Мара.

— Да потому, что если игра и начнется, то развалится в первые же часы.

— Да почему?!

— Не ори! — наконец и он повысил голос. — Блин, у меня и так башка раскалывается… Выключи дурочку. Ты по телефону в какие-то несвойственные роли впадаешь. Давай приезжай. И пива привези.

Мара с досады брякнула трубкой так, что телефон не треснул просто чудом. Видать, обладал какой-то дополнительной защитой, а то и эликсиром неуязвимости. Пива привези. Джентльмен хренов. Принц амберский, мать твою. А ведь меня предупреждали!

Когда одноклассник привел Мару к ролевикам (и вскоре сам исчез из этой компании), во главе разношерстного общества стоял учитель истории Дайнер, по протекции которого крайне неформатных, разной степени лохматости личностей и пускали в школу на тренировки в спортзале. Там же изредка проводились «павильонки». Мара уже побывала на одной. Сшила с маминой помощью какую-то хламиду из голубой подкладочной ткани, нацепила мамину же бижутерию и сошла за придворную даму средней руки. Даже умудрилась стать первой леди Византии, но оказалась пешкой в чужих интригах и тут же была отравлена. Не успев найти противоядие (и даже не попытавшись), растерянно глядя в смеющиеся глаза отравителя, который отсчитывал секунды, ошеломленная предательством Мара «умерла в муках» и выбыла в мертвятник, а, выйдя откуда, уже не успела ничего толком предпринять…

Потом она участвовала в настоящей, полевой игре, двухдневной, без перерыва на ночь. Это было круто. Майский лес. Первая ночевка в палатке, первый ночной турнир при настоящих факелах, где ей опять повезло: противники выходили в круг такие пьяные, что она, с великого перепугу и в глубокой эйфории, побеждала их одного за другим, натыкивая папиным двуручником по три хита каждому в пресловутую «футболку и шорты» — разрешенную зону для нанесения ударов. «Натыкивая» — неверное слово, скорее уж «натукивая». Колющие удары были запрещены. Доспехов почти ни у кого не было, да и само оружие частенько переходило из рук в руки. Мара была на высоте: папа почти сразу изготовил ей короткий меч и еще один: длинный, с потрясающей крылатой гардой двуручник… Никто в их среде, конечно, фехтованием всерьез не занимался. Кроме пары человек, которых можно было увидеть нечасто, ибо сторонились они разудалой амберской брашки. Вообще Мара очень скоро поняла, что в структуре сообщества все непросто. В городе существовало несколько объединений, которые различались по расовой и идейной принадлежности. Были, конечно, эльфы, гномы, люди, орки – среди них тоже имелись какие-то принципиальные подразделения. (Некоторые товарищи совмещали сразу по несколько образов, тянущихся за ними с разных игр). Отдельно стояли амберы. Никакой Дайнер был не главный, просто ответственный за территорию, где удобно было собираться. Через некоторое время он устал терпеть курево и портвейн в раздевалках и выгнал бунтующую против правил братию, которая осела в оврагах одного из полузаброшенных городских парков. Там тренировки сошли почти на нет, превратившись в посиделки, откуда постоянно отряжались гонцы в ближайший алкогольный отдел за дешевым портвейном. Но обязательно хоть раз за вечер какая-нибудь пара вставала в позицию и махала принесенными с собой самоделками. Показывали друг другу то немногое, что видели и знали, а дальше – у кого на что природной ловкости хватало. Да характера. Вот у Мары на том самом ночном турнире характера хватило ровно до того момента, пока в круг с дикими боевыми кличами, рубя с размаху мечом по земле, не выскочил синий до страшного Бенедикт. Когда Бенедикт пел песни, было похоже, что он уносится в другие миры. Вот и сейчас он явно видел перед собой не обалдевшую от небывалых впечатлений 16-летнюю почти-выпускницу с перехваченными черной лентой волосами, а кого-то другого. Или просто мастерски, до исступления, играл свою роль. Мара окончательно впечатлилась и признала свое поражение до начала боя. Потому что Бенедикт, конечно, потом придет в себя и пожалеет о содеянном, но ей, Маре, это уже вряд ли поможет. «А ведь ты просто-напросто струсила. Чуть только встретилась с чем-то более настоящим…»

Эту помешанность на «настоящем» Мара за собой знала. Знала и то, что западает на лидеров чего бы то ни было. Таким ей тогда казался Корвин. Среди принцев Амбера он был самым загадочным и недостижимым. С остальными она флиртовала направо и налево, а этому таскала пиво, торчала с ним в подъезде, слушала околофилософские рассуждения и неслыханную до той поры музыку, читала запоем его книги (которые он давал ей) и его стихи – те были по-настоящему его. Черт-черт! Он даже матерился так, что это не оскорбляло слух, а вызывало восхищение.

А Дайнер предупреждал. Все это пустое, говорил он, даря Маре очередную розу, на самом деле это просто показуха, за которое ничего нет. Но и сам недалеко ушел. Честное слово, он был еще и смешной. Вот когда он в самом начале, откликнувшись на просьбу показать, как владеть мечом, назначил индивидуальную тренировку в спортзале, вручил ей пластиковую палку, продемонстрировал пару приемов нападения и защиты и стал их с нею «отрабатывать»… Дайнер был намного старше, что добавляло ему очарования в Мариных глазах. А ему льстило благоговение юной ученицы, и никто не мешал ему создавать любимый образ – при амберах не больно дадут перья-то распускать! И он оторвался тогда. Снова и снова хлестко бил почти по одному и тому же месту, сначала в левой стойке, затем и в правой – по другому бедру. А Маре того и надо было. Чтоб терпеть боль, не показывая вида, пытаться снова и снова отбить удар – и снова терпеть, не дрогнув… На тот единственный момент они нашли друг друга. Но Дайнер, похоже, не разгадал, что это верный путь, и съехал на банальные, хотя и приятные, чего там скрывать, розы, прогулки-провожания и прочую романтику. А Маре хотелось другого.

Но пообщавшись в компании, где вроде бы присутствовало это другое, Мара почуяла, что и здесь ей уже чего-то не хватает. Все-таки, показухи было немало, Дайнер прав. А вот набрать дров, чтобы сделать нормальный костер – это было всем брутальным типам в жесткие лома. Они могли до бесконечности пускать в угли керосиновые файерболы, от этого не становилось ни теплее, ни светлее. Таких примеров было немало, и они накапливались. Разговоры в десять раз превышали дела, и общение все чаще скатывалось на воспоминания о том, как было раньше. Ребята, кто охотнее делал, чем говорил, и кому надоедало такое времяпровождение, появлялись в компании все реже, отчего живее она не становилась. Параллельные объединения тоже переживали, похоже, какой-то свой кризис. Казалось, ролевое движение в городе скатывается к пьяным песням у потухающих костров и компьютерным играм вместо полевок…

Но вдруг внезапно появились Темные. Они не принадлежали ни к какой авторской истории, не были и выходцами со страниц авторитетных «Мифов и легенд народов мира». Кого-то из них знали и раньше, и общие знакомые имелись, однако впечатление было такое, что возникла эта крепко спаянная между собой компашка ниоткуда. Впервые они объявили о себе на традиционном ежегодном турнире, проводимом в соседнем городе. И когда к представителю амберов – залетному, ибо обычно лень им было в таких хлопотных делах участвовать — подошли местные и спросили про Темных, тот только плечами пожал. «Как так, они же вашенские?» «У нас по последней переписи скоро к шестистам тысячам население подвалит, я с каждым за руку не здороваюсь — не успеваю!» — ответствовал принц, а сам, как потом рассказывал, был в глубоком недоумении. Все-таки, хоть понаслышке, а ролевики города друг друга знали. А тут ну полный сюрприз!

И вели себя эти Темные не как новички. А словно они всегда тут были. Их уверенность подтвердилась и результатами, показанными в круге. Почти все они выступали с коротким мечом в правой руке и с полуметровой дагой в левой. В такой технике у амберов работал только Блейз, да и то обычно по укурке.

А тут просматривалась некая общая система в подготовке, что у парней, что у их подруг. И одевались они в каком-то неуловимо едином стиле. В общем, Темных заметили и запомнили.

Мара, как прознала про них, покой потеряла. Но пробраться в их общество оказалось не так просто. Тусовались они по самым дорогим в городе клубам, которые Маре всегда казались проявлениями какой-то недоступной параллельной жизни. Где проходили у Темных тренировки — об этом в привычном окружении ходили никем не проверенные, без точных привязок слухи. То говорили, в одном из залов, спешно в годы перестройки переоборудованных под единоборства, то где-то в частном секторе… За шатким штакетником одного такого деревянного дома Мара однажды до-олго отмачивала в колодезной воде пальцы, по которым от души прилетело мечом. Хорошо, что «оружие» изготавливали, плюща разными способами полые трубки, а вместо острия приделывали куски черной резины. Кованые клинки появились позднее и использовались исключительно в тяжелой броне. Поэтому несколько смущенный воитель, переминавшийся рядом, диагностировал только лишь ушиб. Это был один из тех двоих, кто более-менее серьезно практиковал фехтование, здоровенный взрослый детина. Второй, мелкий и юркий, сражался в японской технике, а точнее, изящно танцевал со своей гнутой катаной, делая упор на неуловимые глазом повороты кистью. С ним Мара не сошлась характерами – он показался ей невыносимым занудой. Сам Корвин, столь притягательный в разных отношениях, в плане боя на мечах тоже оказался бесперспективным: его Антигопник, двуручник из тяжелой металлической полосы, хорош был для тренировки мышц и делать ставки – сколько продержишь в вытянутой руке. Ну и калечить-убивать. Что в Марины планы все-таки не входило.

Вот и оказалось, что среди своих она прошерстила всех. Круг замкнулся. Чего конкретно ей хотелось? Фехтования? Только как одного из проявлений реальных дел. Не в силах больше выносить бесконечный трындеж, Мара стала редко посещать овраги. Однако, отношения поддерживала.

И вот однажды, присев на отполированный до блеска корень Древа миров и сомкнув пальцы на липком горлышке протянутых «трех топоров», она услышала про намерение Темных провести свою игру.

Это уже само по себе было шикарно. Потому что игр давно никто не проводил и даже не планировал. Но пронзило и буквально пригвоздило к земле другое: Темные хотят, чтобы все было по-настоящему.

В этот момент Мара отключилась от обсуждения, барахтаясь, словно в теплом прибое, в накатывающих и отступающих эмоциях. Эти эмоции, или «три топора», сносили ее, швыряли то к берегу, то от берега, не давая закрепиться ногами на дне, отрывая и вознося в тягучую невесомость. Пришлось потом все переспрашивать. Но точной информации, как водится, не было, только вольные пересказы чьих-то домыслов. Однако, что тоже было нетрадиционно, твердо обещалось положение со всеми подробностями относительно новых правил. Тут же нашлись те, кто воспротивился самому факту, что какие-то Темные вдруг дерзнули придумать что-то свое, и Мара, вся переполненная презрением, поспешила удалиться с вытоптанного до глины пятака, дабы не влезть в перепалку. От переливания из пустого в порожнее тошнило. Или это все-таки был портвейн?

Отчаянно надеясь и боясь разочароваться, Мара ждала положения, как благой вести. Это был тот чудесный возраст, когда можно заморочиться на что-то одно и не переключаться на быт и прочие реалии жизни. Гулять каждый вечер с разными парнями, заботясь только о том, чтобы развести их во времени и пространстве… Иногда-таки появляться в институте, ну просто потому что – почему бы и нет? Сидеть над рекой при луне в неизменной черной джинсовке с гитарой и горланить песни про то, о чем еще на самом деле и представления не имеешь… Эх, позднее детство!

…И вот теперь этот Корвин заявляет, что игра развалится в первые же часы! Если вообще начнется. Да почему?!

Хотя Мара подозревала. В глубине души. В са-амой-самой глубинюшечке… Потому что некому будет играть. Не поведется инертный, отвыкший от резких телодвижений и волеизъявлений народ на что-то столь многообещающее. А если и поведется… В положении есть пункт, который может сорвать – и сорвет! – все. Про то, что каждый участник имеет право в любой момент выйти из игры. Безвозвратно. И это – самое слабое место всей задумки.

Так что Корвин, выйдя к ней в подъезд и изобразив горниста, выглохтав сразу больше половины бутылки холодного пива, не сказал ей ничего нового. Но согласиться с этим Мара не хотела. Она горячо давила на то, что у людей сработает самолюбие, что начнет действовать принцип «а не слабо!», что… Но она слишком хорошо знала вот это пофигистическое «Ну и да, ну и слабо, что дальше?», которое восхищало ее одно время в амберах, потому что казалось признаком какой-то особенно сложной натуры… Надежда была на то, что и среди амберов были люди, стосковавшиеся по реальному делу, и, наверное, среди других они тоже найдутся. Так, с миру по нитке… А слабакам здесь не место.

К этой игре Мара готовилась как никогда тщательно. Продумала до мельчайших деталей костюм, насобирала недостающее по знакомым и даже что-то сшила сама с третьей попытки (это просто чудовищный подвиг, кто понимает). Пересечение миров, по легенде заданное Темными, позволяло каждому гнуть свою излюбленную линию. Мара решила играть Харзой, охотницей вольного лесного племени. Этот образ, женственный и воинственный одновременно, казался ей наиболее точным выражением собственной сущности. Или той, которую хотелось бы иметь. Долго мучилась Мара над двуручником. Так он ей нравился, ее Крылатый, так хотелось покрасоваться перед Темными, но для охотницы этот меч был совершенно неподходящим оружием даже при разрешенной мешанине-эклектике. Ну просто хоть плачь. Пришлось остановиться на коротком мече и кривоватом деревянном кинжале. Ей бы больше подошел лук, но такого добра Мара пока не заимела и даже в руках толком не держала, так что и просить у кого-то смысла не было.

А еще, если честно, страшновато было, что оружие у нее отберут. И не вернут потом, как водится. Потому что этот пункт тоже был решен по-настоящему. Трофей так трофей, иди и отвоюй назад, если сможешь.

Оглядев себя в зеркало спереди и сзади, Мара осталась довольна. Широкий кожаный ремень подчеркивал талию, удобные шаровары переходили в высокие шнурованные ботинки, свободная рубашка любимого пиратского покроя, с узкими манжетами и треугольным шнурованным вырезом, в котором виднелся медальон на цепочке, жилетка с вышитым орнаментом. Распущенные волосы. На лбу – та самая черная лента. Цвета гармонично подобраны и при этом отлично сольются с осенним лесом. Харза подмигнула своему отражению и хищно улыбнулась.

Дальше был пятничный заезд, приветствия, обнимашки, болтовня, различные оргмоменты, переодевание, долгое топтание на поляне общего сбора и бесконечный час, который давался всем участникам на то, чтобы рассредоточиться по оговоренной зоне леса, которая на этот раз, надо сказать, была как никогда широкой. Все это прошло для Мары в каком-то тумане, ее время от времени потряхивало, как перед экзаменом или тем единственным прыжком с парашютом – холодящий мандраж, ух! Она успокаивала себя, посмеиваясь: все же, чего такого-этакого ожидает она от этой игры? Наверное, дело было в Темных. Впервые Мара увидела их так много и так близко, и так… В их ролевой ипостаси, в общем. Что-то такое в них было, отчего Мара «улетала» от одного их присутствия. Какие-то неясные мечтанья бродили в ней, словно вино, и опьяняли. Хотя и настойки, которые по знакомству ей предложил попробовать трактирщик (в долг, ибо игровых денег у нее еще не было ни гроша), эти чудесные настойки нельзя было списывать со счетов… Погода стояла как по заказу: по-октябрьски солнечная, но с той студёнинкой в воздухе, напоминающей о просторе, море и рислинге… Эх, жизнь была наполнена до краев так, что выплескивалась безудержным смехом и легкой сумасшедшинкой в глазах.

— Маришка, ты прям светишься! – сказал ей кто-то, а она и сама чувствовала, что лучится ярой радостью, готовностью, одержимостью…

Она решила, что будет вольной пташкой. Ни вашим, ни нашим. Разведчица, что выведывает и продает сведения тому, кто дороже платит. Это даст ей возможность делать то, что ей самой больше всего интересно, а не быть привязанной к определенному месту и чужим сценариям. Она будет играть по своим правилам. И, как магнит, ее манили Темные. Такие сведения, думала Харза, будут пользоваться наибольшей популярностью, потому что все остальные – все! – заинтригованы, как никогда.

Поэтому вот уже второй час она скользила по лесу и таилась, пропуская мимо отряды и одиночных путников, перемещаясь в определенном направлении, скорее, подчиняясь внутренней тяге, чем руководствуясь чем-то явным, в растянутом кураже, хмельная не то от вечернего солнца и ветра, не то от дармового густого самодельного «адвоката» (водка и сгущенка, и кое-что по мелочи – и магазинный вариант просто отдыхает!).

Заблудиться она не боялась. Всегда можно сориентироваться по реке, которую видно с любой возвышенности. В лесу пересекалось немалое число дорог и троп, знакомых и незнакомых, но если куда-то денется река, значит, будет слышна трасса. Между этими двумя границами и заключался сейчас ее мир. Совершенно не такой, как там, в городе… Настоящий…

Ее эйфория поугасла, когда мимо, матерясь на весь лес, прошагали два хорошо знакомых типа, из бурного диалога которых Харза-Мара поняла, что они уже – уже! – вышли из игры. Начинало сбываться то, чего Мара больше всего боялась. Вообще-то выбывшим, как и убитым, запрещено рассказывать играющим что бы то ни было, но она-то сидела в засаде, поэтому орки не стеснялись в выражениях (они вообще в них не стеснялись). Но на этот раз непечатщина была еще и информативной…

Теперь Харза точно знала, куда идти. Правда, это место надо было еще отыскать – Мара появлялась там лишь однажды, и дело было ночью, на той самой первой игре. Но это ерунда, времени вагон. Самое главное, она поняла, что Темные сегодня ждут гостей. Таких, как она, любопытных, и прочих разведчиков. Ждут, выпасают на подходах, ловят – и в свою очередь получают сведения, не разбазаривая собственные ресурсы. Это заставило ее надолго задуматься. С одной стороны, она уже обладает некоторыми знаниями, которые могут кого-то заинтересовать. И в сложившихся условиях лезть на рожон смысла вроде бы нет… Но, во-первых, она добыла эти знания не совсем честным путем. Во-вторых… Что же во-вторых? Может быть, то, что предупрежденный вооружен? И сейчас она будет вдвойне осторожной? Так близко подойти и повернуть назад?

И вообще, ей уже наскучило одиночество. Хотелось движухи. В конце концов, это просто игра. Неправильное решение здесь не приведет к непоправимому. И Харза продолжила свой путь. С той только разницей, что решила сделать круг и зайти с менее ожидаемой стороны. Заодно исключить возможность заплутать, потому что оттуда найти убежище Темных было легче. Правда, сколько придется пилииить! Зато уже точно стемнеет.

Плохо, что местами этот пригородный, вторичный лес был прозрачный, как на западе. В кино на такой просто смешно смотреть. Больше на парк похоже. Вечно по подобным «чащам» разные сказочные принцы на белых конях спокойно ездят. Но привычный густой подлесок, переплетенный лианами, царил с другой стороны города, там и медведи с тиграми были нормой… Может, поэтому ролевики туда и не совались. Не из-за зверья даже. Походи-ка в длиннополом плаще по дальневосточной тайге, ага. Или в средневековом платье.

Перекусив на ходу и глотнув из папиной фляжки, Мара вдруг поняла, что задумалась и идет, совершенно не таясь. Слишком долго она бдила и пряталась, и вот, когда опасность ближе некуда, бдилка-пряталка дала сбой. Дав себе мысленную оплеуху, Мара шагнула в заросли, затихла и прислушалась. Пока глаза шарили в просветах листвы, испуганно задерживаясь на движущихся пятнах сумеречных светотеней, а уши пытались отличить шуршание мышей в листве от звука шагов, перед внутренним взором разворачивалась очередная история. Как она, Харза, стоит, опустив голову, перед тем, кто учил ее еще Харзенышем.

— Так стыдно мне давно не было, Рыжик, — она готова зажать уши руками, только чтобы не слышать его. Но не двигается. Он, помолчав, продолжает: — Темные решат, что охотники – легкая добыча.

И Харза «вспоминает», как Темные вскочили, когда Охотник вдруг появился на самой границе лагеря, незамеченным пройдя мимо постов. Он пришел безоружным, чтобы выкупить из плена бестолкового Харзеныша… «Увидев тебя, не решат», — хочется сказать ей, но она, конечно, молчит.

— Вождь… — Харза вздрагивает, а Охотник делает вид, что не замечает, и строит фразу дальше, — сегодня преследует оленей на дальних холмах.

Она уже вцепилась в его руку и умоляюще глядит снизу вверх: — Не говори ему, пожалуйста! Не говори!

Охотник не отнимает руку. Харза сама отпускает ее и, отведя глаза, медленно, трудно, по одному выталкивает слова: — Накажи меня сам.

Мару отрывает от грез резкое карканье вороны. Ее щеки пылают, сердце бухает, словно и правда ей пришлось произнести эти магические слова. Картинка была такая яркая!.. И она снова выдернула Мару из реальности. Знал бы Охотник! Она дважды сплоховала за такое короткое время! Но мысли и чувства продолжали стучаться в неплотно захлопнувшуюся дверь. «А если Вождь узнает, что Охотник скрыл от него?.. Нет-нет, она не может так поступить со своим наставником. Но может быть, ему самому трудно сказать вождю, что его лучшая ученица попалась Темным и он без позволения отправился следом, рискуя неизмеримо большим для племени? Из-за нее он совершил не оплошность, а настоящее преступление…

— Что ты сказал Темным, что они отпустили нас обоих? — она снова смотрит на Охотника, требовательно и одновременно с мольбой. О чем это мольба? О том, чтобы из-за нее он не стал предателем.

Охотник понимает. И даже отвечает ей, хотя мог бы… Но он никогда так не поступает.

— Нам с Темными есть что сказать друг другу, Рыжик».

Черт, эти истории всегда приходят так внезапно и отступают неохотно!.. Но сейчас Мара хочет целиком и полностью находиться в реальности. Это редкий случай, когда она действительно не рада «приходам».

«Перестояв» и очухавшись, Мара-Харза с удвоенным вниманием двинула вперед. Вот и ложбина с ручьем, стопудовым ориентиром, который приведет ее на «плато». А она уже засомневалась. Хорошо, что успела сюда до темноты. Теперь она если не в тылу, то определенно сбоку от лагеря Темных, и ее задача просто идти вверх по кромке ложбины. Если она правильно поняла и ничего не перепутала. Если они не кочуют… Кто их знает, этих Темных?

И вдруг впереди замаячил фонарик. Ничего себе! Кто это идет так открыто, да еще с электрическим светом? Это прямое нарушение правил! Очередной мертвяк, должно быть, топает. Мара прикинула направление и замерла за нешироким стволом, потом медленно и бесшумно приникла к земле. С фонарем топали, трещали и шуршали так, что можно было спокойно отступить и подальше, но Харза слишком долго ждала чего-то подобного. Она знала, что если не попадет прямо под луч, наверняка останется незамеченной, потому что зрение идущего ограничено кругом света, а ее глаза привыкли и хорошо видят в едва наступившей темноте.

Это шел Темный. Мару приморозило и перетряхнуло так, что шуршанули листья.

2.
«Это просто человек, просто человек!» — почти шептала она себе, но ощущение, что он обязательно почует ее, гнало сорваться в бега, обреченные – это она хорошо понимала – на заведомую неудачу. Поэтому – закрыть глаза и забыть о нем, думать о чем-то совсем-совсем постороннем, вот например о… невозможно!

Но человек шагает с фонарем, фи, честное слово, и Мара ухватилась за это пренебрежительное фи, ибо была о Темных лучшего мнения, по обыкновению проидеализировав их всех авансом. Отрезвленная, контролировала дыхание, стараясь свести на нет возможные шевеления. И конечно, фонарщик прошагал мимо.

Надо же, как накатило! Будто Назгула встретила, не меньше. Мара отпустила Темного на несколько шагов и даже позволила себе едва слышное самодовольное «Пфф». И не разверзся небосвод, вовсе нет. Звякнул котелок неподалеку – Темный-то, оказывается, по воду ходил. «Пошла млада за водой»… Где-то здесь, значит, спуск в овраг, к ручью… Стало быть, сейчас он пойдет обратно и приведет ее прямехонько в лагерь, и мимо постов поможет пройти. Как же не перекинуться словечком с часовым.

Водонос выбрался из оврага и пошагал в обратном направлении, время от времени — ради развлечения, похоже — посвечивая фонарем из стороны в сторону. Мара посмеивалась, представляя, как подставляет ему ногу. Вот же шанс порезвиться на полную катушку, ведь она ничего не теряет, это игра — так играй! А что если ворваться в лагерь Темных и вытворить что-то совершенно неожиданное, а пока они будут хлопать глазами… Сколько разговоров будет потом, наподобие тех баек, которые она сама слушала поначалу, открыв рот!

Пока Мара размышляла, чего бы такого легендарного учудить, «просто человек» почти поравнялся с ней. И тут она неожиданно для себя потянулась вперед и чуть наклонила ветку. Расчет оказался верен, и котелок, зацепившись, плесканул водой. Темный крутанулся, повернувшись лицом к ней, а она не успела даже руки отдернуть, так и застыла, приподнявшись, и фонарь светил ей прямо в глаза. Какое-то мгновение она не двигалась, в надежде, что все еще не обнаружена, но потом все слилось в одновременный рывок: он кинулся к ней, она, кубарем, — от него, на четвереньках, потому что шестым чувством понимала: встать не успевает. Луч света метался по сторонам, она то и дело оказывалась в прицеле, но тут же прядала в сторону, ослепленная, буквально наощупь, сама не понимая, откуда у нее столько прыти — ее швырял и подстегивал дикий адреналин, словно зайца или косулю. Но Мара теряла преимущество и силы – уйти не выйдет, это было ясно. Свет выхватил впереди-внизу раздвоенный ствол, и Мара с разбегу, как в кино, вскочила на развилку и, не тормозя, начала карабкаться, отрешась от преследователя, не теряя ни доли секунды. Когда ее уже начало ощутимо раскачивать из стороны в сторону, она остановилась.

Фонарь бил снизу.

Вся погоня не заняла и двадцати секунд. Но Мара чувствовала себя выжатой, как лимон, а сердце, казалось, сейчас пробьет тонкое дерево, к которому она прижималась. Наверное, так и заскакивают по голому стволу от медведя. Накатила эйфория: «За одно это я уже благодарна Темным. Никогда бы не узнала о себе, что могу вот так… Круто! Это было круто!»

Но почти сразу гордость за собственную ловкость сменилась на досаду. Ну и что делать-то теперь? Вот черт ее дернул шутки шутить! Да еще такие бездарные. Выпорола бы, как сидорову козу. И попозже снова добавила. Но Охотник скажет, конечно, что осознание собственной глупости – лучшее наказание для зарвавшихся. И ходи потом, как в воду опущенная… Брысь, параллельные миры! Тут бы в своем разобраться…

Странно, что преследователь ни разу не крикнул. «Стой!» там или «Тревога!»… Лагерь-то должен быть совсем рядом.

Мара покачивалась, похоже, над склоном оврага. Дух захватывало, как покачивалась. Темный молча стоял внизу, и ситуация стала казаться ей пугающей. Но из какого-то странного упрямства она не хотела заговаривать первой. В молчанку играем – пожалуйста. Она попыталась осмотреться, но проклятый фонарь не давал ей увидеть что-либо кроме ближайших ветвей. Вдруг свет погас. Еще не лучше!

Мара отчаянно прислушивалась, пытаясь понять, не лезет ли Темный следом за ней. Хотя как он заставит ее спуститься, силой стащит, что ли? Кроме ночных звуков осеннего леса она не слышала ничего. Что же, они так и будут торчать здесь? Или Темный ждет кого-то? Наверное, его вместе с котлом отправятся искать? Вероятно.

Глаза понемногу привыкали, и Мара надеялась оценить расстояние до земли. Может, удастся перебраться на соседнее дерево? Вот только сделать это незаметно не выйдет. Да и меч отколотил ей всю спину. Как еще нигде не зацепился.

Вскоре ее начала бесить эта глупая ситуация. Снова бездействие, полная неопределенность, к тому же в неудобной позе. Она медленно, растягивая движения, приспустилась ниже, где можно было хоть чуточку расслабиться. А то на самом верху уже слегка подукачало. К преследователю Мара стала относиться, как к бессловесному волку или тигру, с которым разговаривать бессмысленно, а поэтому и не нужно. На полном серьезе прикидывала, не швырнуть ли в него мечом, а затем кинжалом, но даже если она оба раза попадет не в запрещенную голову, то, чтобы убить, с противника требуется снять минимум три хита. А если враг еще с какими-нибудь дополнительными прибамбасами… Она с горькой иронией подумала о Корвине. Да, будь тут полный реализм, метить надо было бы именно по голове…

Тут Мара вдруг вспомнила, что она ж Харза, и пусть это дела не меняло, «переключила» имя в голове. И спустилась еще чуть ниже. Как бандерлоги, против воли делавшие еще один шаг к Каа… Силуэт с некоторым трудом просматривался внизу, причем его неподвижность рождала сомнения: а он ли это? Или, может быть, какой-то пень? А где тогда Темный? Может быть, он давно ушел?

Харза готова была надавать себе по щекам за подобные мысли. Ясно, что враг здесь. Все же Охотник милостив. Покачал бы головой, выслушав ее запинающийся рассказ про эту нелепую шалость, и так же молча повернул бы ее лицом к стволу. Она сама, торопясь, задрала бы рубашку и, выпростав руки из рукавов, вцепилась бы в ствол… Бы-бы-бы. Сиди себе на дереве – вот лучшее для тебя наказание. Потому что Охотник не придет и не вытащит тебя из очередной передряги. Харза снова разозлилась, потому что неожиданно ощутила жжение под сомкнутыми веками. Ага. Теперь давай поплачем.

В порыве самоуничижения почти ринулась вниз. И даже сделала пару перехватов. Но остановилась. Мысль, что именно этого от нее и ждут, чтобы она спустилась сама, тепленькая, прямо в ручки, была невыносима. Нееет, такого подарка от нее он не получит. Пусть-ка почешется хоть что-то предпринять!

Но Темный не чесался. Харза снова стала искать варианты перейти к активному сопротивлению. Спуститься пониже, спрыгнуть и попробовать удрать-таки? Ломануться в овраг? Или… Ну вот даже пусть ей удастся это – что потом? Возвращаться? Продавать местоположение лагеря Темных и гулять на вырученные чеканки в трактире, травя байки? Присоединяться к какому-либо отряду и топать воевать? Что все объединятся против Темных, она почти не сомневалась, это ж стадный инстинкт — уничтожать тех, кто другой. Может, надо спускаться, и пусть ее ведут навстречу приключениям? Допрос без кубиков… И проверим, кто из них больше хочет настоящего. Сменяющая друг друга череда неясных картин окатила Мару жаром, она крепче обхватила ногами ствол. Но нет, это успеется.

Однако, поединок терпения вернул Маре уважение к Темному. Не только с фонарем умеет гонзать. Но если не его самого, так отсутствующий чай уже давно должны были потерять!

Они застряли недалеко от спуска к воде. Может, прошло не так уж много времени? Или поймали кого-то еще и про чай временно забыли?

Мара представила освещенную костром поляну с врытым посредине столбом. К нему привязан пленник, он беззвучно выгибается, а затем, с задержкой, вырывается крик. Эхо разносится по лесу…

Мара тихонько откинула голову и плечи назад, пробуя на себя этот образ. И вдруг дерево резко шатнулось, так что она едва не слетела от неожиданности, и вокруг ее щиколотки сомкнулись сильные пальцы. Вот это крик у нее вырвался!

Она рванулась, но было поздно – с другой стороны уже наматывали на кулак ткань рубахи, а с этой, прижав коленом ногу, вцепились в ремень. Она оказалась прижата к дереву, и Темный – это конечно был он – парализовал ее, стиснув с двух сторон, сам оставаясь по ту сторону ствола.

Тут Мару прорвало:

— Дебил проклятый, а если бы я упала? — и тут же ей стало нестерпимо стыдно и за этого «дебила», и за детское «а если бы». Вспышкой вспомнилось, как со слезной угрозой в голосе кричал во дворе соседский мальчишка, которому в потасовке порвали футболку: «Зашивать будете!» Дааа.

Еще разок попытавшись стряхнуть с себя железный захват, она замерла. Что он будет делать дальше? Как спустит ее? Сама она не пойдет. И вдруг с одной стороны ее отпустили, а перед лицом что-то замаячило. Нож!

Не успела она отпрянуть, как Темный несильно ткнул ей в бедро, так, что острие прошло через ткань и кольнуло ногу. Мара, не решаясь на резкие движения, отстранилась, насколько могла, но нож следовал за ней неотступно, а с другой стороны рука требовательно потянула вниз. Ясно.

Мара безуспешно попыталась вспомнить, можно ли пользоваться настоящими ножами. А Темный не давал ей времени на раздумья. Пользовался ножом вовсю, донося свой приказ все яснее и яснее. И Мара сдалась.

— Все, я поняла, отпусти, я спускаюсь.

Темный не ответил и не отпустил. Так они и слезли, по разные стороны ствола, наступая друг другу на ноги на одних и тех же ветках. Попутно Мара поняла, что произошло. Пока она предавалась мечтам, парень забрался по второму стволу, а затем просто прыгнул. Просто. Ага. В темноте. Да еще и схватил ее за ногу и тут же, следующим движением, с другой стороны за рубаху, припечатав к дереву. Вот это высший класс. Это не за хиты в турнирном круге торговаться. А упади она – так ведь за тем и пришла. За настоящим. А оно всякое бывает.

Тем более, что пришла в самое логово. Трясло неудержимо.

На земле Темный пресек очередную попытку вырваться. Пресек так, что Мара задохнулась от боли в вывернутой руке и, согнувшись, танцевала на цыпочках, пытаясь хоть чуточку уменьшить излом.

— Всё, ВСЁ!!! – крикнула она, обретя голос. Он отпустил, толкнув на колени. Не дал растереть плечо, стянул локти и кисти и, подняв, повел. Мара последней каплей гордости держала слезы, хотя шагали без фонаря и можно было не стараться. Но она чувствовала, что, если начнет, не остановится. Слезы стекли в нос и теперь шмыгали там. Но вытереть лицо возможности не было. Черт. Быть связанной в реале не так интересно, как в мечтах. Еще и с мечом между лопатками. Она даже не вынула его из ножен, да и кинжал болтается на поясе. Позоруха. И в туалет хотелось со страшной силой. Все это было уже так по-настоящему!

— Пожалуйста, — покладистым тоном начала Мара, и тут же отхватила такого леща по уху, что в голове зазвенело, а волосы засыпали глаза. У нее подогнулись ноги, но Темный дернул локти вверх, и Мара с зубовным скрежетом тут же взяла ноги под контроль. Но пописать-то хотелось! Не ждать же, когда они окажутся в лагере, среди чужих. Надо успеть сказать одним словом, пусть ударит, но поймет. Как же сказать? Пока Мара думала, «протикало» еще несколько шагов. Да черт с тобой!

— Поссать! – отчаянно выкрикнула она совершенно нехарактерное для себя слово и вжала голову в плечи, но удара не последовало. С ужасом ожидая, что Темный сейчас поволочет ее дальше, а потом эти… придумают что-нибудь такое… как в тех рассказах, что попадаются в сети…

Она остановит игру.

Но ее хозяин не продолжил движения. Казалось, он раздумывал. А Мара боялась сделать что-нибудь не то, чтобы не спугнуть. Неужели развяжет руки? Ведь надо же снять штаны… В голове сразу закрутились варианты побега, но тут же угасли, потому что Темный уже расстегивал ее ремень.

Он что, хочет сам?

Черт!

Мара дернулась протестующее и тут же ахнула от короткой, без замаха, пощечины. Темный оказался чуть выше нее ростом и сейчас яростно глядел на нее почти в упор. Они стояли на прогале, и луна достаточно хорошо освещала его лицо. Она могла бы укусить его за нос. Если чуть подпрыгнуть. Нет, лучше боднуть головой, разбив в кровь. А дальше что? Со связанными-то руками?

Страшно подумать, что он может сделать с ней. Вот, например, снять штаны. И не только штаны. А как же иначе.

Она стояла перед ним, голая ниже пояса. Это в книжках обнаженные. В реале все по-другому.

Хоть бы за спину зашел. Нет, падла.

Мара попыталась присесть, но со стянутыми за спиной руками это оказалась непростая задача, на грани выполнимого, и если бы этот змей не придержал ее – за волосы, а как же! – Мара вряд ли справилась. В этот момент она смирилась и, терпя боль и дрожа от напряжения, а вечность спустя – от унижения, больше не рыпалась, благодаря всех богов, что не приперло по крупному. Хотя как знать, что будет дальше. Это только первый вечер игры. Впереди две ночи и два дня.

Когда двинулись дальше, Мара испытала облегчение и благодарность к спутнику тоже. Все-таки вошел в положение. Ему, должно быть, вся эта возня тоже не шибко приятна. Вон как смотрел на нее зло. Это только извращенцы всякие превозносят золотые дожди и прочая. А тут раздень, одень. У Мары пылали щеки. Горели прямо. Особенно та, где пощечина.

Почему он не включит фонарь? Мара то и дело испытывала на себе подтверждение, что они все-таки в лесу, а не в парке. Глаза бы уберечь. И где же костер?

Вдруг впереди послышались голоса. Сразу налетел и запах дыма, но где огонь-то? И тут Мара увидела, где огонь.

Это была не поляна, а все тот же лес. Огонь горел в яме, выкопанной к тому же в каком-то естественном углублении, поэтому зарево было видно, только когда подойдешь достаточно близко. Из-за этого все тонуло в темноте, едва обозначаясь. Промежутки между деревьями по периметру бивака местами были то ли закрыты какими-то щитами, то ли затянуты тканью, что дополнительно скрывало свет и шевеления. Посты, если они были, Темный и Мара прошли молча, никто их так и не окликнул. Да и здесь на них не обратили особенного внимания.

Темный провел Мару к одному из деревьев внутри периметра, усадил на землю и привязал за шею к стволу так, что Мара и голову-то едва могла повернуть. И скрылся из зоны видимости. Мара молчала, закрыв глаза, чтобы не пялиться в едва видимые трещины коры и не разглядывать травинки. Зато уши — навострила.

— Воды ты не принес, я вижу, — голос насмешливый и осуждающий одновременно.

— Проспорил, — вступил другой голос, ниже, басистее. Ленивый, довольный.

Пауза.

— Котел-то где? Можешь говорить, — снова первый. Так вот оно что!

— Остался у спуска к воде, — негромкий, но четкий ответ. Сдержанный голос ее пленителя, который она слышала сейчас впервые.

И ни слова про нее! Мара аж шевельнулась от возмущения. И сразу же замерла, надеясь, что ее движение осталось незамеченным. Чем позже про нее вспомнят, тем лучше.

— Пшел за котлом. В третий раз вернешься без воды, распну! — насмешка исчезла, у Мары похолодело и сладко затянуло внутри. Ничего себе порядки! Это, выходит, она не первая, кто попался этому супермену на водопое сегодня, и вместо почестей – угрозы? Если со своими так, то что же с пленниками?

Маре страсть как захотелось исчезнуть отсюда. Прекратить все это немедленно. Достаточно, хватит.

Для этого надо было сказать только два слова. Или одно. Потому что, состоя из двух самостоятельных частей, в положении оно писалось через мелкую черточку. Мара даже прошептала его одними губами: «Стоп-игра!»

Блин, не брякнуть бы нечаянно! Так легко это просится наружу, словно бабочка вспархивает с губ!

Как же неудобно ее привязал проклятый Темный! Хоть бы ему снова кто-нибудь помешал дойти с водой до лагеря, а?

— Ну что, — ленивый голос округло перекатился, и Мара похолодела, — рассчитаемся, Смери? Или чаю-таки подождем? – фууух, это все еще не про нее… Мара обмякла, запоздалая тошнота подкатила к горлу.

— А чего тянуть, — откликнулся насмешливый, — давай, коль уж проспорил. Можем ведь и не дождаться. Но сам посуди, это ж прямо анекдот!

— Хороооший анекдот! – утвердительно протянул довольный.

Дальше Мара некоторое время слышала какую-то возню, которую заглушал порою треск костра, и невнятные междометия. Вдруг резко запахло спиртом.

— Может, подержит кто тебя? – прогудел низкий.

— Да не, я сам, — насмешка стала более едкой.

Потом кто-то зашипел сквозь зубы и шумно задышал, а низкий круглый голос, словно лоснясь от удовольствия, приговаривал: — Таааак, таааак и еще вот таааак.

— Ах ты, бес жирный! – уже нешуточно, почти зло, сдавленно произнес первый.

— А это тебе за беса, а вот за жирного, — нисколько не сбиваясь с добродушного самодовольства, продолжал по-хозяйски перечислять второй, — всё!

Слышно было, как кто-то шумно шагает из стороны в сторону.

— Ну хватит уже бегать, как куря с отрубленной башкой, давай еще прижжем для дезинфекции.

— Иди ты! – уже со смешком ответил низкому голосу первый.

Через некоторое время он снова заговорил: — Хлоргексидинчику вот можно, пожалуй.

— Ну мооожно.

— А красиво должно получиться…

Мурашки у Харзы-Мары бегали уже не только по спине, а где попало, вот, опять же, и не знала, что так бывает. И, кажется, она забыла дышать.

Восполняя недостаток кислорода, Мара в уме лихорадочно прощупывала собственные границы дозволенного. Как далеко все же она готова пойти? Ведь с такими играми потом придется всю жизнь шрамы носить. А это же не по-настоящему все-таки… И тут она поняла, что попала в ловушку. Если ЭТО не по-настоящему, то чего же она ждет всю свою жизнь? Чтобы случилась ядерная война и цивилизация быстренько сошла к войнушкам отдельных выживших племен, так получается? В своем ли она уме? Настоящее — здесь и сейчас. Или пошла вон, честное слово.

«Клиент созрел», — бормотнула она себе под нос. На что, правда, неизвестно. Но если она отступит этим вечером, дальше можно выкинуть все, чем жила до сих пор, сжечь, вынести на помойку — книги все, тетрадки с рассказами, отформатировать комп, и никогда – никогда больше – она не посмеет представить встречу с Охотником. Этим она пожертвовать не готова. Пускай хоть на куски ее режут.

Охотник держал ее перед собой за плечи. «Ну что ты, Рыжик. Что бы не сделала ты…» Нет! Нет! Охотник, я так не могу! Не хочу так.

«Вот это тараканы у меня в башке! – пытаясь незаметно расслабить остро болящие от напряжения и неудобной позы мышцы, хмыкнула Мара, — неужто у всех так? Посмотришь вроде – стандартный человек, а внутри-то!..»

Сидеть, скорчившись набекрень, без возможности хоть немножко распрямиться, становилось невыносимо. «Скоро и делать со мной ничего не надо будет, я сама умолять начну: все скажу, только отвяжите!» — невесело пыталась взбодрить себя Мара, чувствуя, как настоящее побеждает ее уже в первых мелочах. «Черт, неужели я такая?..» Какая такая, Мара предпочла не формулировать, тем более, что во внутреннем диалоге формулировки порой совсем не важны, и так все ясно. Наверное, ей не хватает ненависти к врагам, которая подпитывала бы ее решимость. «Давай-давай, придумывай отмазки, — внутреннего диктора-диктатора не остановить даже танком. – А как насчет просто терпения, выдержки? Без дополнительных опций, а как есть?» Мара аж ствол головой боднула. Легонько, ибо амплитуды для размаха не имела. Как контролировать это расползающееся существо?

— А вот и чай. Попытка третья, удачная! – прокомментировал едкий голос, чья ядовитость после невидимой для Мары процедуры увеличилась в разы. Шаги, котелок звякнул, костер затрещал с новой силой. О боги, если они сейчас будут ждать, пока закипит вода, потом чаи распивать… Скорей бы уж!

— А знаешь, — снова заговорил едкий, которого, кажется, называли Смери, — дай-ка я твою собаку прогуляю. Залежалась она у тебя без дела, а у меня страсть как рука саднит. Надо зло сорвать, срочно.

— Ну, коль срочно, то прогуляй ее, конечно, — нарочно окая, откликнулся довольный. – Только я девицу-красавицу нашу, пожалуй, перевяжу маленько, а то она уж и не знает, как еще ей умоститься под тем дубом-то.

И шаги направились прямо к ней.

Сердце заколотилось так, что аж в ушах зашумело. Пульсировало в каждой жилке. В эту минуту, если бы в мироздании все-таки была заложена хоть какая-то возможность исчезать по желанию, Мара одним страхом своим стала бы невидимой до конца жизни. Но вот теплые руки по-хозяйски возятся с ней, и – огромное облегчение за вспышкой боли – она смогла разогнуться и выпрямиться, наконец. В затекших руках и ногах бегали мурашки, голова чуть кружилась – но это, наверное, с перепугу.

Мара оказалась перед весьма колоритным персонажем. Он был высок и не то чтобы необъятен, но производил именно такое впечатление. Голая безволосая грудь его лоснилась, бритая голова с каким-то оселедцем-косичкой наводила на мысли про татаро-монгольское нашествие. Широкий кожаный ремень, потертый, с потемневшими клепками, на нем нож и еще что-то, темные шаровары и сандалии из кожаных ремешков. Широкие браслеты на запястьях, тоже кожа и металл. Широкое лицо улыбалось, словно Мара — гостья долгожданная перед только что открытой дверью. Она поймала себя на том, что глядит на освободителя с надеждой, а он в ответ — благосклонно, и решила пока этот свой просящий взгляд «не гасить». Мужчины любят, когда на них смотрят, как на героев, сколько раз уже этот прием проверен.

Так же ободряюще и благосклонно улыбаясь, «татаро-монгол» развернул ее лицом к костру, снял меч со спины, кинжал с пояса, отбросил ее оружие куда-то в сторону и усадил на землю у своих ног. Его руки остались у Мары на плечах, и, как ни странно, ей так было спокойнее.

Теперь она разглядела и Смери. Жилистый, сутулый, смуглый, короткостриженный, в безрукавке на голое тело и неопределенного происхождения шортах до колен, с крепкими икрами над высоко зашнурованными берцами. Тонкий ремешок на лбу, как у ремесленников в сказках про малахитовую шкатулку, а на левом плече темными потеками крови поблескивает какой-то узор. Все услышанное сложилось у Мары в картинку. Вот на что спорили Темные, отчего теперь саднила рука у Смери. А в правой руке у него плеть, настоящая, какие Мара видела только однажды на картинках интернет-сексшопа. Грузились они несколько часов, и это изматывающее ожидание, помнится, подчеркивало эффект от построчного «проявления» завораживающих плетеных змей… Но при чем здесь собака?

— Сюда иди, — коротко, но многообещающе бросил Смери. Мара вмерзла в землю, Монгол успокаивающе чуть сжал пальцы на ее плечах, а на зов, который предназначался, оказывается, не ей, откуда-то со стороны вышел и замер перед Темным с плетью ее поимщик. Ой-ёй… Мара шевельнулась, Монгол снова сжал пальцы, повелительно так. Она затихла. Ее пленитель, похоже, здесь на положении мальчика для битья. Вот это да…

Мара сама не заметила, как уже считала его «своим». И ей почему-то было сейчас не все равно и уж тем более не мстительно-радостно… Мелькнула мысль отвлечь внимание на себя, но вот уж тут она мотнула головой. Совсем сдурела, что ли?

Несколько секунд, пока «её» Темный, с обнаженной спиной, стоял перед Смери, чуть потупившись, а тот едва покачивал плетью, тянулись для Мары долго. Она трепетала каждой клеточкой. Сердце уже который раз за сегодня бухало где-то совершенно не в том месте, где рисуют в учебниках анатомии. Больше всего поразило и врезалось в память, что кисти рук Темного были расслаблены. Не сжаты в кулаки, нет. Абсолютно расслаблены.

Наконец он одним плавным движением опустился на колени и склонился, почти касаясь лицом недовытоптанных травинок. Мара стиснула руки и прижалась спиной к чему-то, и до самого конца даже не вспомнила, кто был этим «чем-то» сзади нее.

Черт-черт. Это не похоже на то, что она рисовала себе в мечтах. Нет, так не надо. Как же ходят у него ребра – он дыханием пытается пересилить боль. Плеть такая тяжелая, и каждый удар, кажется, вколачивает его в землю. Смери бьет зло, часто, с разворота, на его лице какая-то зверская маска, это совсем не игра. Темный молчит, но Мара же видит!..

Когда она подается вперед, чтобы крикнуть «Хватит!», Смери швыраяет плеть об спину своего раба и выкрикивает что-то рычаще-невнятное. Склоненный Темный не двигается, только бока его ходят, как у загнанной лошади. Светотени подчеркивают рубцы на спине, Мара не понимает, это красные отблески или кровь. Ее «хватит» так и застряло на губах и продолжает навязчиво стучать в мозгу в ритме пульса. Она осознает Монгола за спиной, его руки, крепко сжавшие плечи. Она со страхом всматривается в лицо Смери, а тот тоже дышит, словно после пробежки, пропуская воздух сквозь сжатые зубы.

— Ну ты больно зол нынче, Смери, — с легкой укоризной рокочет басок у нее над ухом.

— Да, я БОЛЬНО зол, — улыбается вдруг тот и совершенно преображается. Легкой походкой проходится перед коленопреклоненным Темным, затем почти в падении подхватывает плеть и перекидывает ее хозяину у Мары над головой.

— Летучая собака у меня сегодня, — Монгол успевает среагировать, плечи Мары ощущают зияющую пустоту на месте теплых рук, а вжатая в плечи голова не желает возвращаться в привычную позицию. Мара вся – комок напряженных нервов, почти сведенных судорогой мышц. Надо прийти в себя. Ведь сейчас ее черед, это ясно…

— Вставай, чингачгук! – Смери беззлобно толкает ногой её Темного. Тот медленно распрямляется, с секундной задержкой подымается на ноги. Вот в ком легкости ни на грош. Он словно разгибает металлические оковы. Мара закусывает губу и понимает, что делает это уже не в первый раз. Больно. Как же, наверное, ему больно. Сейчас и она узнает, как. Неужели и ее – так же? Неужели не придержит руку Смери? Она же не…

Ворох панических мыслей проносится в голове, оставляя послевкусие пыльных тряпок. У нее нет таких мышц, как у Темного, ее рассечет на куски… Как она будет жить дальше – бассейн, пляж, просто в топике по дому пройтись? Это же, наверное, не пройдет бесследно… Она не сможет выдержать вот так. Кто угодно, только не Смери. Он псих…

Она оборачивается и поднимает лицо к «татаро-монголу» в поисках защиты. Но перед самыми глазами свернутая, рельефная в отсветах плеть. Летучая собака. Вот почему собака. Рядом нож в ножнах. Этим ножом он резал на живую узор у Смери на плече? Боги, куда я попала?

Мару мутит от страха. Еще чего не хватало. Надо собраться.

Есть ведь стоп-слово.

Почему же Темный не произнес его? Только ли в этой игре он повинуется ехидне Смери, или?..

Секта какая-то. Наверное, это те самые, про которых Мара читала в сети. Точно. Это они.

3.
Тогда все ясно. Потому они и Темные, потому и похожи друг на друга чем-то, что не сформулируешь сразу. Выходит, что попала Харза-Мара. В самый эпицентр своих параллельных миров…

Это надо было осмыслить. Переждать. Весь хмель сегодняшнего дня, давным-давно выветрившийся, вдруг вернулся к ней с троекратной силою. Все вокруг натурально поплыло, и Мару качнуло. Плетеная, в рубчиках, собака уехала в одну сторону, свет костра в самом уголке глаза – почему-то в другую.

— Э-э-э… — донеслось откуда-то сверху, словно из трубы. – Сомлела девка. Смери, ты страшный зверь.

Мара ощутила себя лежащей на земле. И тут же на лицо ей плесканули довольно горячей водой. Она ахнула и вскочила, как ошпаренная кошка. Ну это уже слишком.

Мара прицельно оглядывалась вокруг, утираясь и проверяя, не облезла ли кожа, и чувствовала, как планка падает. Хорошее выражение. «И тут планка упала». Вот сейчас она в полной мере поняла, что это значит. С одной стороны стоял Монгол. С другой Смери с железной кружкой в руке. Где-то здесь «её» Темный, но его Мара не видела, да и кто там еще – было уже совершенно не важно. Ей надо было немедленно кого-нибудь порвать. Голыми руками. «Срочно», — как выразился незадолго перед этим Смери. Да, именно срочно. Безотлагательно.

Ее бросок был перехвачен Темным. Смери ругался, потирая царапину на щеке. Успела-таки дотянуться. Темный скрутил ее до потери самоконтроля – могла бы пискнуть, верещала бы, а так только хрипела. Спас ее опять-таки Монгол.

— Ну тихо, тихо, — он вынул обмякшую Мару из стальных тисков и отвел в сторону. Усадил на бревнышко, сунул в руки такую же кружку. Зубы позорно стучали. Наливались болью синяки, отмечая, где держали ее жесткие пальцы.

— Гад ты, Темный, — в тихой истерике бросила она верному телохранителю. Только что полосовали его без всякой жалости, а туда же. Хотя кто знает, что сделает с ним хозяин за эту свою царапину. Не совсем уберег-таки.

— А ты псих! – повернулась она в сторону Смери, стискивая кружку. Тот сплюнул.

— А я? – словно недовольный, что его обошли вниманием, обиженно пробасил Монгол, присаживаясь рядом.

— А ты… — успела выдавить Мара и уткнулась ему в широкое плечо.

Смери издал презрительное «пххх» и отошел на другую сторону, Темный стоял столбом. Мара, не таясь – чего уже – вытирала глаза и, украдкой, нос.

Вдруг Смери, севший было, вскочил и витиевато выматерился.

— Чааай!

Мара хохотала, глядя на опрокинувшийся котелок. Почти даже без истерики. И даже не мстительно. Анекдот же!



— Весело тут у вас! – раздался женский голос, интонации которого Маре сразу не понравились, и сразу несколько человек перешагнули бревнышки вокруг костра и уселись сбоку и напротив.

— А то! – довольно ответствовал Монгол. – Наше вам с кисточкой! – он привстал и изобразил приподнятую шляпу. Темный подцепил почти пустой котелок, перелил содержимое в кружку и ушел. Смери печально заглянул в сосуд, демонстративно поболтал жидкостью на дне, ему тотчас же протянули початую бутылку. Он пару секунд тупо смотрел на нее, а потом с надрывом и тоской провыл: — Да я чаааааю хочу!

Теперь, чуть не падая с бревна, хохотал Монгол. Затем он, подхохатывая, стал вводить подошедших в курс дела, пока бутылка ходил по кругу. Мара пропускала, отодвинувшись в тень как можно дальше. Она бы дала деру под шумок, да рука Монгола опиралась на бревно позади нее, полуобнимая, а решиться на открытые действия сейчас Мара почему-то не могла.

Новоприбывших было трое. Два волосатых парня, напоминавших Конана-варвара, со знанием дела одобрившие новый кровавый узор Смери, и деваха-вампирша, которая, похоже, верховодила. Она в упор разглядывала Мару, и лицо ее, с тонкими чертами и почти черными в этом освещении губами, имело откровенно хищное выражение. Волосы были ассиметрично острижены, на шее, руках, предплечьях – куча каких-то странных украшений. Одета при этом она была в обтягивающее, с глубоким вырезом на груди, а узкие штаны переходили в высокие сапоги. Зена – королева джунглей.

Перебив Монгола на полуслове, она, не сводя глаз с Мары, резко спросила: — С кем это ты, Багатур, обнимаешься так нежно?

Ого, Багатур, значит. Ну точно Монгол. А девахе надо бы космы-то повыдрать…

— Че глазищами сверкаешь на меня? Темперамент зашкаливает?

Мару начало трясти от возмущения. Всегда, когда она сталкивалась с агрессией или хамством, слова пропадали и на Мару нападала внутренняя «крупнокалиберная» дрожь.

Багатур руку не убрал, напротив, успокаивающе притиснул Мару к себе.

— А это — гостья наша дорогая. Очередная. Ты, Шила, не перебивай, и все тебе откроется.

«Шила. В заднице, ага, — скрипела зубами Мара. – И тоже с хлыстом, небось. Гостья дорогая. Ну-ну». Она пропустила часть повествования, витая в кровавых видениях про осиновый кол, потом опомнилась.

— … А впечатленные леди изволили улечься в обмороке, — заканчивал Багатур, — и Смери, душка, поспешил взбодрить их водичкой. Хорошо, та еще не закипела… Попутно и котел своротил.

— Я пальцем проверил, — буркнул Смери. — А Чингачгуку капут, короче,- он пнул дровину в костре, отчего вихрь искр взвился до склоненных веток. – Плюс ко всему еще и хреновый таган.

— А вот и он. Шел-шел и никого не встретил.

Марин Темный снова вешал полный котел над огнем. Он наверняка слышал обещание Смери, но ничем этого не выдал. Мара наблюдала за ним с болезненным интересом. Вот бы повидать его тараканов! Хоть в общих чертах понять, что там, в этой черепушке, творится? Смери был ей ясен, а вот Чингачгук…

— Так что, эта рыжая с перепугу волшебное слово небось забыла? – подала голос вампирша и сама подалась вперед.- Напомним, может?

— Да можно, — ответил вдруг Багатур. — Только, ребятушки, чур я сам. А то вы всю потеху испортите. Выйти из игры недолго, а так, глядишь, хоть немного повеселимся.

У Мары жарко полыхнули уши – от стыда за свою наивную надежду. Монгол ее ошеломил, и это бесило. «А что ты воображала?» — зло набросилась она на себя. Локтем сделала попытку отодвинуть лапищу Багатура, что по-прежнему по-хозяйски придерживала ее, но тот прижал Мару без видимых усилий и в наставительном тоне сказал:

-Ты, козонька, не рыпайся теперь уже. Не то я тебя этим злодеям на растерзание отдам. Сама пришла – я не виноватый. Слово волшебное я тебе напомню. Стоп-игра – и свободна, катись колбаскою. Ежели нет – принимай, что дают.

Все ждали, что она ответит.

— Нет таких правил, чтобы я добровольно подчинялась, — глядя в огонь, негромко проговорила Харза-Мара. Вот и началось.

— Нету, разве кто спорит? Вот только по-другому хуже будет. Ты разве в этом еще не убедилась?

Мара колебалась. Кажется, вон у того дерева она была привязана, уткнувшись головой в колени. А как вертел ею Темный по дороге сюда и потом, когда она кинулась на Психа? Это ж одна видимость будет, а не сопротивление… Блииин, ну что делать-то?

— У тебя было немало времени подумать обо всем, ответь честно.

Харза сжала кулаки.

— Вот только не надо мне про «честно». В душу не лезь.

Багатур терпеливо вздохнул и обратился к зрителям: — Не понимает!

Затем он повернул ее лицо к себе и глаза в глаза раздельно произнес:

— Это я теперь решаю, куда лезть. И я хочу – в душу.

И было в его взгляде что-то такое, чего Мара не могла постичь, и это пугало больше остального.

Она мотнула головой, пытаясь освободиться, но Монгол слегка сжал пальцы, и Мара почувствовала, что еще немного, и на лице останутся синяки.

— Тогда отдай меня Психу или этой Вампирше. Им уж точно пофиг, — зло выплюнула она.

Тишина, только костер потрескивает да вода в котле шумит. Мара со страхом глядит на Монгола, ждет, что вот сейчас он так и сделает. Но он продолжал глядеть на нее тем странным взглядом, требовательным и вопросительным, и… каким-то еще.

— Отдай, Багатур, — фыркнула Шила. – Сама обратно приползет, умолять будет. Душу свою бессмертную на ладонях протягивать. Вампирша, надо же! Всем ярлыков навешала, ванилька бессистемная.

— А я согласен даже, чтобы мне уши залепили. Я бы вас всех попросил удалиться, а сам стоп-слова по-честному не слышал, — добавил мечтательный голос Психа.

А Багатур, продолжая держать ее лицо напротив своего, выцеживал что-то из ее глаз, которые – о черт! – самовольно наполнялись слезами. Он спросил тихо:

— Уверена?

Она непонимающе и беспомощно глядела на него, уже потеряв нить этого странного разговора.

— Ты изъявила желание быть отданной Пси… то есть Смери или Шиле. Они, кстати, прекрасно работают в паре. Ты уверена? – он вдруг отпустил ее, и Мара невольно поднесла руки к лицу, растирая болящие отпечатки его пальцев. Она хотела бы потянуть паузу, но страх, что Багатур не станет ждать, не дал ей этого сделать. В глазах все плавало.

— Нет. Не надо.

Она не смогла удержаться от этого жалкого «не надо», и слезы потекли-таки по щекам. Ссслабачка.

— Вот и умничка. Это всегда успеется.

Ах ты сволочь! Мара закусила губу, чтобы промолчать. Не хватало еще упреков. В чем? Что он оказался таким же, как все они? Так они все и есть Темные. И ты да, сама пришла. Именно к ним. Именно за этим. Если честно.

Чай закипел. Народ оживился и отвлекся. Мара воспользовалась передышкой, чтобы успокоиться. Она ругала себя последними словами, что не попыталась бежать, пригревшись под рукой Багатура, хотя и понимала, что шансов у нее почти не было. Не просто так он ее приобнял тогда. Они вообще тут просто так ничего не делают, похоже. Теперь он придавил ее ногу, перекинув свою ножищу поверх, и попивал чай с печенюшками. Между прочим, и ей предлагал.

Она отказалась и тут же пожалела об этом. Он, видно было, понял, но второй раз предлагать не стал. Типа, урок ей, строптивой. Бес жирный!

Темные вели беседу о каких-то общих знакомых, совершенно не касаясь игры. Но слова их выдавали гораздо более масштабную игру, чем эта трехдневная полевка. Они жили по каким-то своим законам, и Мара вспоминала рассказы, читанные в сети… Тут же мелькнуло имя одного специфического типа из ее ролевого окружения, который однажды звал ее к себе в гарем, будучи по роли ханом Разъебеем. Оказывается, он тоже если не свой, то определенно вхож в мир этих извращенцев.

«Да, а мы вроде как нормальные. Бродим по лесам ночами с самодельными мечами… пропал папин одноручник», — мысли скакали с предмета на предмет, и она узнавала это ощущение, когда страшно так, что аж не замечаешь страха. Так было перед первым и пока единственным ее прыжком с парашютом. Она тогда была спокойная-спокойная, а на деле — промороженная страхом до самого нутра. Ну-ну. Если бы этот транс еще и боль блокировал… Если бы впереди была только боль… Маре казалось, что просто абстрактную боль она бы стерпела почти любую. Лишь бы следов не оставалось, увечий, лишь бы без унижения. А то вот сейчас придется раздеваться ведь. Перед этими всеми.

И Мара пыталась отрешиться от той части себя, которую такая перспектива повергала в священный ужас. Все взрослые люди. Ничего нового никто не увидит. Одежда – предрассудки, на самом деле все люди голые. Обнаженное тело – это естественно. Она не ханжа, она выше этого. Господи, только не по заднице. Пусть по спине. Пожалуйста…

Она вдруг дернула Багатура за руку. Он с преувеличенной любезностью повернулся к ней весь целиком, хотя и так сидел в полразворота.

— Надавай мне по щекам, а? – она глядела на него старательно безумными глазами. Охотника нет, она выдумала его, но кто-то же должен помочь ей. Пусть это будет ее враг.

У костра снова воцарилась тишина. Багатур аккуратно поставил кружку на землю и, тщательно отмеряя силу, хлестко ударил ее по щеке и тут же, быстро, по другой. Когда третьего удара не последовало, Харза разожмурилась, встретившись с выжидающим взглядом.

— С-спасибо, — выдохнула она онемевшими губами, сквозь звон в голове не расслышав саму себя.

Шила заинтересованно шарила по ней темными глазами, Смери и Конаны возобновили разговор почти сразу. Багатур снова взял кружку и молча прихлебывал, поглядывая поверх нее на Мару. А у той и правда прояснилось хоть немного – в уме и в сердце. Во всяком случае, этот позорный страх отступил пока. Ну хоть что-то.

— А сама? Не пробовала? – загадочно спросил Багатур, но она, кажется, поняла. Помолчала, выбирая линию поведения. И вдруг решила быть откровенной. А чего теперь уже?

— Нет. Мне так не помогает. Надо, чтобы кто-то другой.

— Но не абы кто? – словно в дружеской беседе, вдумчиво продолжал выспрашивать он.

— Не абы.

Багатур замолчал. А Мара попросила смиренно: — Дай отхлебнуть, пожалуйста.

Он протянул ей кружку. Мара вцепилась в нее обеими руками. Металлическая, чуть не литровая, она была обтянута берестой, а на ручку туго намотан шнурок, чтобы не обжигаться. Чай был сладкий, в чистом виде кайф. Она вдруг ощутила усталость. Поспать бы. Или просто лечь и расслабиться…

— Притомилась? – с обманчивым участием спросил ее без пяти минут палач.

Но Харза не стала выпендриваться. Кивнула. Вернула кружку. Нахохлилась. Она была готова. Вот прям в эту самую минуту. Давайте уж, а то ведь точка равновесия такая шаткая!..

— Ну ты расскажи, на что готова-то.

Вот и прощай, равновесие. Ничего себе «расскажи»! Она растерянно и гневно смотрела на него, а напротив мерзко хихикала Шила.

— Че ты ржешь, Шилопопая? – взвилась Мара, вывернувшись из-под ноги Багатура. Смогла ведь, когда захотела! Тут же она вдруг ударилась коленями о землю, едва не ткнувшись по инерции лицом в костер, но ощутила, как за шкирку придержали, а вот под одну из выставленных рук уголек попал – она зашипела и затрясла кистью, потом захлопала по бедру. Багатур уже присел на свое место и продолжал прихлебывать чай. Это он ткнул ее в землю, даром что выглядел большим и неповоротливым.

— Не дерзи, девочка, не усугубляй.

Мара упрямо попыталась встать, но пудовая лапища снова опустила ее на колени.

— Постой так. Может, Шила тогда не станет требовать тебя на растерзание. Видишь ли, если Шила ПОТРЕБУЕТ, мне ПРИДЕТСЯ уступить.

Мара подавила желание застыть неподвижно, но и что делать дальше, не знала. Поэтому просто осталась, как была, ощущая жар углей коленями и щеками и потирая обожженную руку. С девушками у нее отношения всегда складывались по крайним позициям. Или симпатия вплоть до поцелуев по-цыгански, когда пьешь вино из губ подруги, или полная антипатия. Тут, увы, все как всегда.

— Допивай свой чай уже, сколько можно ждать! – резко произнесла Шила. Она вдруг присела перед костром, глядя на Мару сквозь огонь. – Ну же, давай, рыжая, повеселимся. Ты же не напрасно шла сюда, верно? – ее глаза блестели и, как ни странно, подбадривали, вернее, провоцировали на какой-то шаг. Мара окончательно потеряла представление о том, что происходит, чего они все хотят от нее, чего она сама хочет. Шила точно угадала это ее состояние, вдруг обошла костер и присела рядом с ней, у ног Багатура, прямо на землю, усыпанную золой.

— Мне кажется, ты слегка разбираешься в нашей теме, а, детка?

Мара не решалась повернуть к ней лицо, изо всех сил стараясь удержаться и не косить в ее сторону глазом.

— Ты волнуешься, я же вижу. Но ведь это не только страх, а? – почти шептала Шила, щекоча Маре ухо своим теплым дыханием. Мурашки бегали, как сумасшедшие, сердце тарабанило пожарную тревогу.

— Девчоооонкииии, — протяжно заигрывая, позвал Багатур, — о чем шепчемся?

Шила поднялась и присела рядом с ним у Мары за спиной, слегка ткнув ее носком сапога.

— Да вот ищу ключи к заветной дверце. Рыженькая-то…

— Так и я о том же, — хмыкнул довольно Багатур и шумно выдохнул, обозначив конец чаепития. Затем он сплел пальцы и потянулся, щелкнув суставами. Пружинисто поднялся.

— Начнем что ли, други-подруги?

Все. Стоп-игра! Мара вскакивает и с закаменевшей спиной, старательно не ускоряя шаг, уходит в темноту. Что происходит дальше, она даже представлять не стала. Поэтому, когда ее аккуратно, но уверенно взяли за шею, поднялась и, направляемая твердой рукой, – звучит-то как! – последовала туда, куда подталкивали.

— Ну Багатууур, пусть она сама! — капризно протянула Шила. Тот спокойно ответил, продолжая делать свое дело, подчеркнуто разделяя слова: — Не педалируй, ненасытная. Тут, вишь, подход нужен. Чуть пережмешь – и прощай. А нам ведь сразу этого не надо, верно?

Последняя фраза вывела Мару из транса, когда Багатур как раз собирался привязать ее руки к дереву. Вот значит как? «Сразу не надо»… Ее и спрашивать ни о чем не будут. Заставят выйти из игры, только сперва поизгаляются хорошенько… Вот и вся тактика Темных.

Она выдернула кисть, развернулась к нему лицом, уперевшись в ствол спиной, и, глядя в темное на фоне костра лицо, в том же тоне проговорила:

— Ты, мил-человек, сперва-то расскажи, что делать собрался, а то вдруг тут же и развязывать придется?

Багатур досадливо крякнул и помолчал некоторое время. А когда заговорил, голос его зазвучал на несколько тонов ниже, и вместо былого добродушия в нем слышалась ледяная вежливость, словно в беседе с противником перед началом дуэли.

— Вот оно как, значит. Решила нас стоп-словом пошантажировать. За такие дела, знаешь, можно и сверх правил огрести.

Интонация странным образом контрастировала с откровенностью сказанного.

— А это уже уголовно наказуемо, други вы мои – подруги, — чувствуя, как бледнеет, блефанула Мара.

— Так уж прям и уголовно? Вот возьму я сейчас тебя, перегну через колено и отхожу по заднице ладошкой, — голос Багатура несколько потеплел, в нем мелькнула былая ирония. — А ты сразу в милицию побежишь?

— Твоей – хмм – «ладошкой», — Мара сделала многозначительную паузу, — без замаха убить можно. Так что вероятно, что и побегу.

— Убитая побежишь? – Багатур шагнул к ней, Мара уперлась руками ему в грудь, и ее запястья мгновенно оказались перехвачены и зажаты железными пальцами.

— Пусти! – сквозь зубы процедила она, безуспешно напрягая все свои силы.

— А то что? – озабоченно спросил он, чуть склонив голову в подчеркнутом внимании.

Сбоку появилась Шила.

— Ты, Багатур, сейчас с девушкой не про то. Ты бы о другом спросил. Чего это она сюда пришла, зная, что с Темными шутки плохи, положение прочитав и своим участием с правилами согласившись, — сперва Вампирша смотрела на него, затем повернулась к Маре. — Чего ради? Что изведать хотела: людей посмотреть, себя… испытать?

Шила смотрела жестко и прямо, ее лицо было наполовину в тени. Светлая сторона Силы и темная.

— Тебе какое дело? – попыталась освободиться от ее влияния Мара. Харизматичная девка, и за нужные струны дергает… Манипуляторша, тварь. Но помогало плохо. Мара чувствовала, что ее затягивает.

— Да такое, — с небывалым терпением вкрадчиво ответила та, — что любой, кто просто поиграть приехал, уже давно бы стоп-слово сказал и дрых в трупятнике. А ты все балансируешь, ни вашим ни нашим. Давай решайся уже.

У Мары аж дух захватило. Все ее метания уложились у Вампирши в пару фраз. Черт. Черт-черт.

— Ты же за этим пришла. Кого ты хочешь здесь обмануть? Нам про тебя яснее, чем тебе самой. Ну так давай, хватит мяться. Твой козырь остается при тебе. Ты в любой момент говоришь стоп-слово – и все. Почему не воспользоваться шансом?

С другой стороны встал Смери. Он, поймав затравленный взгляд Мары, неожиданно подбадривающе усмехнулся ей. В нем не было сейчас того ехидства, а было какое-то располагающее понимание:

— Шила дело говорит. Пробуй.

Мара чувствовала, что сдается. Ощущение свободного падения перед рывком кольца накатывало все сильнее. Пытаясь потянуть время, чтобы обрести землю под ногами, она просящее проговорила: — Дайте подумать!

Все трое, как сговорившись, помотали головами. За всех ответил Багатур:

— Нет. Ты сама понимаешь, почему. Стоит сейчас тебе подумать, и всякие страхи-охи-предрассудки не дадут тебе решиться. Это как перед прыжком – чем дольше стоишь на краю, тем труднее шагнуть. Помни, у тебя есть стоп-слово. Всё, это твоя стопроцентная страховка.

Мара молчала. Это единственное убежище против них – и против себя самой, – которое оставалось ей сейчас.

Шила нетерпеливо качнулась. Смери вновь надел свою мерзкую маску. Багатур неподвижно ждал. Шила не выдержала:

— Да отпусти ты ее. Пусть идет. Ткни три раза на прощанье, чтобы языком не чесала, и пусть катит, — и отошла. Смери махнул рукой. А Багатур ослабил хватку.

— Ну же, девонька! – она не видела его лица. Но в голосе ей чудилось неравнодушие или даже вера в ее, Марино, решение. Ах, как она была на это падка! И зная за собой такое, каждый раз ничего не могла поделать.

— Стоп! – выпалила Мара. И тут же сама чуть не вцепилась в отпустившего ее Багатура: — В смысле, стойте, я… — она досадливо повторила жест Смери.

— В смысле, поосторожнее со словами, — строго произнес Багатур, покачивая головой. – Пути назад не будет, об этом помни! И когда будет казаться, что «это выше твоих сил» и все такое, знай – стоп-слово есть стоп-слово. Не потрать его понапрасну.

Маре было почему-то стыдно, и она буркнула:

— Вы здесь все с ума посходили. Словно речь о каком-то удовольствии неземном. Не упусти свой шанс, ага…

Багатур и Смери, к ее удивлению, внимательно слушали, и Шила приостановилась, так и не сев у костра. И Мара стала говорить дальше:

— Да, пришла испытать. Людей посмотреть и себя… испытать. Но не понимаю, зачем вам все это. Вам нравится, да? Это… ваша тема? – так трудно было выговорить два простых, обыденных слова. Все равно что произнести «наказание». Или совсем невозможные «порка», «высечь»… Щеки пылали так, что она закрыла глаза, словно надеясь, что тогда станет не так мучительно неловко.

Под веками плавали многократно умноженные силуэты Багатура, только не темные, а светлые. И спокойный его голос ей ответил – так ответил, что она услышала заглавную букву: — Да, это наша Тема.

— Я же говорила, что она в курсе! – ревниво бросила Шила от костра.

— Тем проще, — ровно проговорил Багатур, словно заглаживая ее резкость. – Открой глаза-то. Мы не такие уж страшные.

Но Мара чувствовала, что под веками опять закипает, и проклинала себя за эту слабость на слезы. Ну отчего сейчас? От облегчения, что ли?

— Спокойно, спокойно, девонька, — слезинка, гадина, уже катилась по щеке, но Мара уже почти задавила их, одна и выползла только. Передышала. Сглотнула. Открыла глаза.

— Тебе, кстати, должно быть важно не про нас. А про себя саму, — как-то удивительно мягко хмыкнул сбоку Смери.

— Тебе поговорить еще надо? Или меньше слов, больше дела? – Багатур повернулся наконец так, что свет стал хоть немного падать на его лицо. Спросил участливо — Мара аж поморщилась, но было ей страшно так, что готова была она говорить хоть до рассвета. И ясно, что Багатур понимал это. Опустила голову.

— Ладно, не кори себя, — снова переходя на какой-то былинный стиль, Багатур взял ее бережно за плечи и чуть тряханул, почти ласково. – Ясно, что боязно. Давай помогу тебе. Сам все сделаю, быстро, чтоб душу не тянуть, зря не мучить.

Она кивнула, не подымая головы. Боги… Охотник… Вот сейчас. Сейчас, прямо сейчас. Все, что сопровождало ее на протяжении всей жизни, тайное, от всех – и самой себя – запрятанное — произойдет по-настоящему. По. Настоящему.

— Только скажи все-таки, на что готова, — не отпуская и чуть потряхивая, продолжал увещевать ее Багатур. – Чего попробовать хочешь. Имеешь же виды какие-то. Давай, рассказывай, как врачу. Я, кстати, он и есть. Хирург действующий-злодействующий.

— Вона, что назлодействовал! – воскликнул Смери, поворачиваясь к Маре порезанным плечом.

— Уйди, дубина! – Багатур шутя подтолкнул Смери к костру и снова повернулся к ней, навсегда, кажется, проглотившей язык. Только головой мотнула. Жар с щек растекся по всему телу, и стояла, сгорая, прислонившись к дереву. Обещал же душу не тянуть, а сам!..

— Ну ясно. Хотя почему бы не сказать, ведь слова-то для того человеку и дадены, — все еще с вопросительной интонацией проговорил он, но, не дождавшись даже шевеления от поникшей Мары, шумно вздохнул и развернул ее снова лицом к стволу. Она устало прижалась пылающей щекой к прохладной шершавой коре, как к последнему оплоту.

— Раз не хочешь говорить («Да не могу я!» — мысленно крикнула Мара), тогда, не обессудь, поступлю с тобой по своему разумению, — нарочито строго и проникновенно выговаривал Багатур. — Крайний раз спрашиваю – и все, дальше будет моя над тобой воля. Ну?

И Мара заставила себя-таки произнести севшим голосом, не уверенная, что он услышит ее:

— По спине.

Она обернулась. Но он услышал и покачал головой:

— Так много больнее.

— Пусть, — Мара отвернулась. Багатур молчал. – Так мне и надо, — уже четче добавила она. Он сухо ответил:

— Хорошо.

Затем у нее за спиной начало что-то происходить, но она уже не решалась обернуться. А Багатур, спустя несколько бесконечных секунд, тоном, каким врачи заговаривают пациентам зубы, с этим своим накатывающим, гудящим оканьем, начал плести словеса.

— Вот погоди немного, поменяю снасть, чтобы на рыбку золотую. Шибко пробивная сейчас штука у моей собаки в зубах, на большууую рыбу, сильную, тебе такого не надобно. Это — Чингача любовь и песня, ему нежности не интересны, а тебе рано пока. Хотя и просто ты не отделаешься. Испытать сполна испытаешь.

Мара вжалась в дерево, примеряясь, как будет держаться. Что за день, подумалось ей, только и делаю, что с деревьями обнимаюсь.

Но Багатур не оставил ее на свободе.

— Не питай иллюзий, детка. Ты сама не выстоишь и пяти ударов. И придется, мыло и мочало, начинать сначала. Так что привяжу я тебя, и тебе же самой спокойнее будет. Можешь не сдерживаться, грибников мы тут давно уже всех распугали, посветлу еще.

Мара сама распустила шнуровку на рубашке и содрала ее через голову, кинув вслед жилетке на землю.

— Подложи лучше, обдерешься вся об ствол-то.

Послушалась, подняла, свернула, сжала растерянно в руке.

С последним оплотом приличий поколебалась пару секунд. Багатур не торопил ее. Плюнула, расстегнула, избавилась. Подсунула рубашку, прижалась.

Вот теперь прикосновения Багатура, который притягивал ее руки и талию к стволу, воспринимались совсем по-другому. И дуновения ветра ощущались… И звуки стали громче: шелест листьев, ветер в хвое, негромкий разговор у костра. И запахло остро: осенью, ночью, лесом, корой, веревкой, землей, потом… Словно не одежду сняла, а скафандр. Улитка без домика – слизняк. Посмотрим сейчас, посмотрим… Мара переступила, находя положение поустойчивее.

— Послушай теперь меня, — закончив и отступив от Мары, сказал у нее за спиной Багатур совсем другим тоном. Оканье вдруг исчезло. Она усмехнулась даже. Деваться-то ей теперь некуда, послушает.

— Я вижу, ты настроилась. (Мара мысленно кивнула). Сейчас настрой твой полетит коту под хвост. (Вытаращенные в темноту глаза!) Это — нормально. Не надо ничего думать о себе. (Возмущение переполняет! А то б сказала…) Ты из тех, кто пытается партизанить. Гордо умереть, не издав ни звука. (Смущение, но упрямое). Этот номер не пройдет. Ты сразу даже не заморачивайся. (Ага, щщщаззз!) Ты вот слушаешь, а сама думаешь, мол, у меня не так все будет. (Тьфу на тебя!) Просто поверь мне. Потому что если к тому, что я с тобой делать буду, прибавить еще твое собственное презрение, что не выдержала, не смогла, можно влёт закопать себя так, что не вылезешь потом. Ни тебе, ни мне этого не надо.

— А ЧТО тебе надо? – с вызовом и просьбой одновременно спросила Мара. – Ну ответь, ну пожалуйста, мне это важно.

— Хорошо, отвечу. После. Поговорим еще, если не раздумаешь. А может, сама чего поймешь. Вот этим и займись. Только в первую очередь, Смери-то прав, пойми, что ТЕБЕ надо. Мы-то уж разобрались.

— Ну и поделились бы. Сокровенным знанием, блин… — хотелось, чтобы он говорил еще. Говорил долго, как можно дольше…

— А тебе готовенькое подавай. Ну неееет, — и Мара ощутила, как он сейчас – вот уже прямо сейчас! — отводит плечо назад, замахиваясь. И волна паники вдруг накатила неостановимо. Мара вспышкой почувствовала, что она совершенно беспомощна, совершенно! Что связана, в ночном лесу, во власти незнакомого человека, и остановится ли он, если?.. Что сейчас ей будет ОЧЕНЬ БОЛЬНО!

— Стой! – вскинув голову, отчаянно крикнула она в небо так, что отдалось в вершинах. И тут же боднула дерево, сильно, аж искры из глаз. Ну что же это такое? В глазах опять щипало, Мара готова была провалиться сквозь землю. Удара не последовало. Только досадливый вздох. И невнятные звуки, изданные разными людьми – они, оказывается, подошли и стоят где-то рядом, вне зоны видимости.

— Я же говорю, — в голосе Багатура звучало старательное терпение. – Сейчас будет нестерпимо больно и ужасно страшно. Так и должно быть. Всё. На самом деле, поверь, ничего особенного. Ты останешься жива и здорова, и шрамов не будет, я тебе обещаю. У тебя есть стоп-слово. Но произнеся его, ты выходишь из игры. Моментально. Насовсем. Поэтому побереги его, чтобы не пожалеть. Терпеть малореально. Кричи, плачь. «Стой» — этого я больше не буду слушать. Только «стоп-игра».

— Подожди! – снова почти выкрикнула она, зачем-то пытаясь подтянуться на привязанных руках. Но веревка на талии не давала ходу ни вверх, ни вниз. Внутри у нее шла чудовищная борьба. Она ХОТЕЛА – и не могла.

— Всё, девонька. Не тяни. Если и правда чего сказать хочешь, говори быстро. Ежели просто страшно – ну что ж. Ты шла к нам именно за этим.

Воцарилась тишина. Секунды тягуче капали, потрескивал огонь.

— Да, просто страшно. Очень страшно. Не слушай меня. Всё. Всё. Скорее! – ее нарочито спокойный голос предал ее. Закрыть бы голову руками!

— Погоди, Багатурушка, — прозвучал вдруг голос Вампирши. Властно так. (Боги, спасибо, еще не сейчас!) И шаги. Он недовольно отозвался: — Ну что еще? Тебе-то?

— А то! – отрезала Шила и оказалась вдруг около Мары, напротив. Обняла ее с той стороны ствола за плечи, сжала крепко. – Рядом буду.

Мара хотела бы гордо бросить: — Уйди, не надо! – да не могла. Прижаться бы, спрятаться.

— На! – Шила всунула свои руки в Марины. Та стиснула их. И тут же впилась в них ногтями – Багатур положил начало ее боевому крещению.

4.
Грудь и живот горели, пожалуй, не меньше, чем спина. Ободранные в кровь – рубашка куда-то делась, пока она дергалась. И веревки даже чуть растянулись, так она рвалась и металась… Шила с усмешкой рассматривала свои руки – помятые, исцарапанные, в синяках. «Сильна, мать!» — только и сказала. Ноги отказывались держать. Усталость была чудовищная, голова чугунная. Горло саднило, искусанные губы распухли. Из глаз продолжало бежать, похоже, по инерции. Она уже прорыдалась, скорченная у подножия своего дерева, после того, как Багатур отпустил ее. Теперь сидела у костра, полуодетая, в накинутой трясущимися руками рубахе, не поднимая головы, вспоминая, перебирая в уме все, что кричала им там, у дерева, а огонь как назло разгорелся ярко…

— Ну что, дева, успокоилась маленько? – Багатур присел рядом. Отодвинуться? Больно… Неохота шевелиться. Но как же эта боль приятна и ласкова по сравнению с той.

Он протянул ей кружку. Это уже было сегодня. Или вчера. Давным-давно, в другой жизни. Кружка та же, в берестяной одежке, да Мара уже не та, другая.

Вот только какая? Этого она не понимала. Мир перевернулся. Потому что выхлестал ее Багатурушка не шутя. Может, и бережно, вполсилы – да уж наверняка, но при этом – безжалостно. И вот за это спасибо. Это давало ощущение своего права на крик, на слезы, на потерю контроля. Нестерпимо. Невозможно. Бесконечно. Одним нескончаемым нарастающим цунами, снова и снова сметающим все ее попытки держаться. Он вывернул ее наизнанку у того дуба. Что она кричала там, мамочки мои!

Нырнуть бы в кружку, чтоб никого не видеть. Запах, кстати, божественный. Глинтвейн сварили. Когда успели? Под крики ее? Или уже под рыдания? Сколько времени-то прошло?

— Пей и вдыхай. Чинга для тебя постарался.

Чинга? Чингачгук что ли? Ее Темный который? Для нее?

— Он ма-астер глинт под такую музыку варить, — продолжал Багатур. — Говорит, в этом вся магия. Давай, пока горячий.

И Багатур отошел на другую сторону. Чтоб не смущать? Зато Шила подсела. Тоже с кружкой. Близко села, нога к ноге.

— Спасибо, — коротко и хрипло сказала Мара. И добавила: — Прости.

Это были ее первые слова после всех тех воплей.

— Да уж знала, чего ждать, не переживай, — улыбнулась та. Мара покачала головой недоверчиво и уткнулась в кружку. Аромат бил прямо в мозг, прочищая нос и голову. Сейчас, когда нестерпимое закончилось, ей казалось, что и не так уж было невозможно стерпеть…

— Э-эй! — тихонько позвала ее вдруг Шила каким-то по-особенному нежным голосом. Мара подняла на нее глаза и опустила кружку. — Ты вообще-то поняла, что прошла свое испытание? – Шила смотрела на нее требовательно и с ласковой насмешкой.

— Да уж… — едва выдавила низким голосом из самого нутра Мара.

— Стоп-слова-то не сказала.

Шила улыбалась уже по весь рот, посверкивая глазами. Напротив, над огнем, блестел белыми зубами Багатур. Смери и Конаны на секунду прервали бесконечный треп, глянули одобрительно, и продолжили о своем. Темный, который ни разу так и не присел при ней к костру, стоял на границе видимости и, кажется, тоже смотрел в ее сторону.

Мара уткнулась бы в руки, но в руках была кружка с глинтвейном. И она уткнулась в кружку, для верности закрыв глаза. Чтобы не видели все ее бессовестного счастья.

Смери потом до конца жизни, наверное, будет утверждать, что Мара его просто забыла – стоп-слово. Нет, не забыла.

— А почему же не сказала? – это Багатур спросил в ту же ночь, только чуть позже. Когда эйфория носила Мару над землей, приподнимала, заставляла то и дело подымать голову и искать взглядом звезды в просветах листвы, звала бродить по лесу – и они пошли бродить, вдвоем. И поговорили, как Багатур и обещал. О таких вещах поговорили, которые Мара и себе самой не решалась называть, даже мысленно. Но которые сидели в ней с раннего детства и не давали покоя. Это был первый из череды подобных разговоров. Потому что почти каждый тематик, наверное, изведал на себе это беспросветное одиночество в параллельных мирах.

— Так почему стоп-слова не сказала-то?

— Воздуха не успевала набрать, — смеялась в ответ летучая Харза-Мара и взбегала на сопку, чудом огибая препятствия в пространстве подлунных светотеней.

— Не знаю… — сидя на вершине и ловя губами ночной ветер простора, вслух припоминала она. – Мною владела боль и… обреченность, – Мара подыскивала слова, но они ускользали, уносимые ветром и пьяным кружением звезд. – Нет, неотвратимость! Если бы ты дал мне передышку, я, наверное, сказала бы. Но ты… так властно вел… В совершенно запредельное…

— Отчаянная ты.

— А ты? Откуда знал, что надо – так? Или так – всегда?

— Всегда по-разному. А в этот раз…

— Ты чувствовал, что останавливаться нельзя?

— Я знал, что есть стоп-слово. И дал себе свободу. Ты не представляешь, каково это – инициировать такого жаждущего новичка, как ты. Это прямо исходило от тебя, когда Чингач тебя привел. Ты сидела там у дерева, и каждая твоя реакция на нас со Смери кружили мне голову. Я не отдал бы тебя в тот вечер никому. Ну, может, только Шиле. Но она не стала. Видела, как на меня нашло.

— Вот интересно… Ты всегда был… такой?

— Лет с пяти.

— А я – сколько себя помню.

— Но как же страшно было! И как подумаю, чтоб повторить – нет-нет! – она вскочила.

А он захохотал, закинув голову.

Потом он привел ее назад, к едва тлеющим углям. Сама бы не нашла дорогу – она вообще потерялась в своих мирах, в полусне-полубреду, и брела, запинаясь за все корни, попадавшиеся на пути. Они прошли мимо кострища с одиноко висящим котелком, и Багатур запихал ее в какую-то палатку. Мара упала на что-то мягкое и вырубилась.

5.
Проснувшись, Мара первым делом ощутила страшный сушняк. Под щекой обнаружился ватный спальник, в который она вчера даже не залезла. Щека помялась, волосы растрепались, в какой момент и куда исчезла тушь, вернее, ее остатки – вспомнить не удавалось, кажется, она умывалась в темноте в каком-то ручье… Вообще, вторую половину прогулки Мара помнила смутно. Хоть обувь на входе сняла… сама ли?

Спина так сладко болела!.. Мара провела рукой под рубахой докуда достала. Рубцы под пальцами перебирались, словно струны. Все это было по правде. Недоверчивая улыбка заиграла на губах.

А выходить из палатки было боязно. Кто она теперь? По-прежнему пленница. Что они придумают с ней? После разговоров с Багатуром Мара могла допустить почти что угодно. У местных тематиков оказался широкий спектр интересов… Про что-то она читала в интернете, но ее занимали в первую очередь наказания поркой, а тут, оказывается, каждый пас свою фишку. И игра давала им шанс заполучить в руки свежую кровь – и в переносном, и в прямом смысле.

А вдруг Багатур захочет и на ней свои узоры начертить? Про шрамирование Мара слыхала от амберов, но все в сослагательном наклонении, бы да кабы. И тогда ей казалась прикольной эта идея. Один из принцев все мечтал себе кожу на полоски нарезать да косичку заплести… И Мара даже как-то пофантазировала на этот счет… Но сейчас при одном воспоминании о плече Смери она непроизвольно начинала мотать головой.

Шила прется по иглам и крюкам. Багатур говорил, что ее протыкали и подвешивали за кожу на спине. Вчера Мара хохотала в ответ на это, сегодня хотелось закрыть лицо руками.

«Ее» Темный служит Смери денно и нощно. Вот уже больше года. Для него эта игра – часть реальности, и самое страшное в ней – что Смери решит его прогнать. На вопрос о сексуальной ориентации Чингачгука (блин, пьяная и смелая была, ага) Багатур пожал плечами и ответил, что нет, парень обычный. Вот только нужен человеку Хозяин, и такой, чтобы именно с большой буквы. Обычный парень, действительно…

А она сама? Со всеми своими отшлифованными с детства тараканами? Ее вымышленный Охотник – кто? Не хозяин. Учитель? Наставник? Старший брат? Она готова перед ним… да. Как Чингачгук, в ногах валяться. Только не гони. Что хочешь делай, только прости. За что? Не важно. Но она не посмеет.

Боги, о чем она? Надо сейчас выйти из палатки. В какие-нибудь кусты для начала. Может, попробовать слинять? Еще и меч бы свой найти, куда его вчера Багатур бросил?

Мара глянула в щель выхода. Палатка была брезентовая, двускатная, снаружи виднелись кусты и деревья. И хмурое небо. Мара подобралась, расстегнула оставшиеся застежки и выскользнула наружу. Огляделась, не поднимаясь в полный рост, и вздрогнула, встретившись с внимательным взглядом. С какой-то подстилки на траве сбоку от палатки приподнялся и смотрел на нее Чингач.

— Эээ… Доброе что ли утро? – не в состоянии скрыть досаду в голосе, произнесла в конце концов Мара.

Чингач не ответил. Может быть, Смери снова ему запретил. Мара мысленно махнула рукой.

— Я… отойду? Недалеко. И вернусь. Честно. Ладно? – осторожно, словно с сумасшедшим, заговорила она. Слишком хорошо помнился его железный захват. Вот ведь! Зачем такому – хозяин? Пусть даже и с большой буквы. Кстати, Смери на большую букву не тянет…

Ее Темный еще некоторое время глядел на нее тяжелым взглядом, затем ткнул в часы на запястье, выразительно показал три пальца, а затем еще выразительнее постучал ногтем по своему ремню. Мара внутренне возмутилась. Тоже мне нашелся. Иди к хозяину своему. Сам ремнем не получи.

Быстрым шагом удаляясь в самые густые кусты, оскорбленная Мара размышляла, чего же пожелать этому извращенцу. По словам Багатура, Чингач любил, когда его били жестко и даже жестоко. Соответственно, желать ему ремня – глупо. Только в кайф будет, да еще и мало покажется. Выходит, что таких наоборот, только отлучением и напугаешь. «Чтоб Смери тебя в пуховое одеялко заворачивал!» — со смехом над собой шепнула Мара, торопливо приводя в порядок одежду. Потом суетливо осмотрелась. Честно-то оно честно, да вот все-таки может дёру дать? Но не рискнула. Днем-то не ночью, этот супермен ее влет догонит, и за ним не заржавеет и ей дёру дать. Тут, блин, похоже, ни за кем не заржавеет.

Кстати, где же остальные Темные? Видела она только пятерых. А всего их должно быть не меньше пятнадцати. Наверное, разбросали по лесу свои пристанища. И ходят друг к другу в гости, на чужих пленников любуются. Да им и без пленников, небось, не скучно – своих чингачей хватает.

Темный ждал ее стоя, скрестив руки. Поглядел, зараза, на часы. Уложилась? И смех и грех. Взял за запястье и повел. Как трогательно!

Мара внимательно глядела по сторонам. А вот и загородки – сейчас она увидела, что это были полотнища мешковины, растянутые между деревьями тут и там. Над одним из двух котелков склонился Багатур, он был в расстегнутой косухе и колдовал какую-то еду, от запаха которой у Мары забурчало в животе. Глянул на нее весело и вопросительно и засыпал травки из пакетика в варево.

Темный подвел Мару к бревну и усадил. Несмотря ни на что, ею владела сейчас «лесная радость»: свежее утро, ветерок, шелестят листья, впереди весь день, и она не в городе. Не в институте, где в душных переполненных аудиториях в эту самую минуту сидят ее одногруппницы. Не дома у компа… А вот на этом шершавом бревнышке. И огонь горит, отгоняя утренний озноб… И каждая деталь окружающего мира – такая яркая, словно только что из небытия создана. Даже с плеткой наперевес – хорошо!

— Чего светишься? – с улыбкой спросил «татаро-монгол», и Мара сверила ночное впечатление с дневным. Сейчас Багатур не казался таким огромным, как вчера. Он был присыпан золой и весь целиком, со всеми своими клепками и приставшим к коленям сором, казался неотъемлемой частью леса.

— Как звать-то тебя? – он сел напротив, махнув Чингачу на котлы: — Закипит, заваришь, и снимай.

— Ма… Харза, — ответила Мара после заминки. Имя ее ничего не решает. Пусть.

— Ну рассказывай, Харза. Зачем пришла, чего вызнать хотела. Для кого, — перечислял Багатур, не сводя с нее смеющихся глаз.

— Да ни для кого, — пожала плечами Мара. – Самой интересно было… Что за Темные такие, которые среди нашего болота вдруг такой кипиш устроили.

— Э-э, кипиш-то только у тебя в голове, похоже, — еще шире улыбнулся Багатур, поглядывая на то, как Чингач снимает чай и пищу с огня.

— Почему это только у меня? – Мара подняла брови, не совсем понимая, что Багатур имеет в виду.

— Да потому что остальное болото не колышется особо. Время есть еще, конечно, — и он достал из мешочка тарелку с ложкой. Чингач пристроил заваренный котел поближе к углям, а из второго наполнил поданную ему посуду гречневой кашей с тушонкой. Мара проследила, как тарелка была надежно устроена на коленях у Багатура, и отвела взгляд.

— Проголодалась? – заботливо спросил тот.

Мара небрежно пожала плечами.

— Ну не надо скромничать. Аппетит должен быть зверским после вчерашнего, раз уж дело наше по душе пришлось, — заметил Багатур, неторопливо уплетая кашу. Темный куда-то ушел. В животе неприлично бурчало.

— Ты, девонько, не будь строптива, — продолжал несколько ложек спустя ласково светскую беседу Багатур, — и наступит тебе счастие.

Мара разглядывала обломки веточек и кусочки листиков под ногами, покусывая губу. Ну чего он хочет от нее? Этот обманчиво ласковый тон настораживал и вызывал желание ёжиться, чтобы отзывалась спина. Мара сдерживалась и молчала. Тут осталось-то два дня и ночь, не помрет, небось, с голоду. И без воды тоже.

Во рту было сухо, а Багатур, отставив пустую тарелку, зачерпывал своей огромной кружкой чай. Чтобы отвлечься, Мара стала думать, где сейчас любитель чая Смери и остальные. И вовсе она не строптивая…

— Ну что, понимать слова ты не желаешь? – отставил вдруг кружку на землю Багатур и встал. Она глядела на него снизу вверх, опершись руками на бревно, готовая вскочить, если он сделает к ней хоть шаг. Но вместо этого он вдруг приказал: — Подойди.

Произнес спокойно, но – именно приказал. Блин, начинается опять! Ну что делать-то?

— Багатур, пожалуйста, я тебя прошу, не надо, — она попробовала включить вчерашний взгляд, чтобы вернуть его благосклонность, но сразу поняла – не сработает.

— Чего не надо?

— Ничего не надо, — Мара сдалась. — Давай просто позавтракаем. Да, я проголодалась. И чаю хочу. Пожалуйста. Пусть мне наступит это самое… счастие.

Помолчав еще несколько секунд и видя, что Багатур не садится, она вздохнула, поднялась и подошла. Встала рядом, глядя на грубый замок косухи перед собой, тоскливо ожидая чего угодно.

— Вот это дело. И смотри мне, — Багатур напоминал сейчас строгого батюшку, отчитывающего нерадивую прихожанку, не хватало только рясы. Мара чуть не фыркнула: оселедец бы выбивался из образа. Но скромно опустила очи еще ниже, прямо таки долу. За что получила тарелку, из которой только что ел Сам, и ту же ложку, и благословение наложить себе еды. Кружку велено было снять чью-то, с ветки. Стараясь не выйти из послушной роли, Мара все выполнила, поела, с наслаждением напилась чаю, и с этой кружкой ее и застал Смери.

— Э-э! Ты осквернила мой священный сосуд! – вместо приветствия завопил он, а Мара, глянув на Багатура и поймав его испытующий взгляд, поспешно сполоснула кружку чаем и двумя руками с полупоклоном подала ее офигевшему Смери.

— Ну ты вышколил ее тут уже, я и выспаться не успел! – воскликнул он в сторону Багатура, затем взял кружку и придирчиво осмотрел. – Может, спиртиком?

— Ты руку давай покажи. Вот бы где спиртиком! – благодушно проворчал Багатур. Мара поняла, что он ею доволен, и притихла на своем бревне. На плече Смери была повязка. Пока они возились с нею, Мара пыталась понять, где Чингач и не воспользоваться ли моментом.

Поймав взгляд Багатура, она жестом попросила разрешения отойти. Тот кивнул и погрозил пальцем. Мара встала и, не веря своему счастью, пошагала за кусты. Никого не было видно. За спиной в своей манере о чем-то переговаривались эти двое. Она петляла между полотнищами, как бы выискивая себе укромный уголок, затем присела и быстро-быстро, на четвереньках, пошуршала подальше оттуда.

В такой позе ее и настиг Чингач. Она пыталась оправдаться, но очень уж мало это было похоже на попытки уединиться – Мара и сама понимала. Он просто поднял ее, взял за руку, как утром, и повел назад.

— Пожалуйста, не выдавай меня, — она попыталась схватить его свободной рукой, но та была резко отброшена, и Чингач ускорил шаги.

— Прошу тебя, не говори! – едва поспевая за ним, тихо взмолилась она. Он чуть притормозил было, но тут же двинулся дальше.

Не доходя до кострища, отпустил. Она глянула на него в смятении, но Чингач смотрел зло, и она прошла вперед. Он остался.

Мара, стараясь не выдать волнения, села на бревнышко боком к Багатуру. Так, ей казалось, меньше шансов, что он что-то разглядит в ее лице. Смери лопал кашу, и вроде никто ничего не заметил.

— Шкодишь? – вопрос прозвучал, как гром среди ясного неба. Она непонимающе взглянула на Багатура, а тот, без улыбки, не оборачиваясь, махнул рукой над плечом, подзывая Темного. Смери отставил тарелку с кашей и воззрился на подошедшего Чингача. Мара сделала усилие и не стала на него смотреть. Багатур по-прежнему не оборачивался, хотя Темный стоял за лавками, у него за спиной.

Смери перевел изучающий взгляд на Мару, затем снова на Темного.

— Ты ее покрываешь что ли? – в глубоком изумлении спросил он. Чингач молчал. Маре стало страшно-престрашно. За него.

— Да не было ничего! Я просто перепутала куда идти! – выдавила она, и вышло вроде бы, будто она стесняется своего географического кретинизма. Но у Смери были безотказные методы. Он просто задал своему подданному прямой вопрос.

— Имела место попытка к бегству?

И Чингач почти без паузы ровно ответил «да».

— Почему не сказал?

Вот тут ее Темный притормозил на мгновение.

— Поймал. Привел. Приказа докладывать не было.

И Мара ощутила, что Темный сказал это зря. Почему-то зря. Всеми фибрами души ощутила. Смери на глазах словно бы закаменел, и, когда встал, движения его были излишне резкими, а взгляд бешеным.

— Не было, значит, приказа, — утвердительно повторил он, шаря глазами вокруг, но не находя того, что искал. Чингач был непробиваем и впрямь, как индеец. На лице его застыла маска, но взгляд он опустил. И руки – руки сжал в кулаки.

Мара ощутила обморочную пустоту где-то под самыми ребрами. Непроизвольно в поисках защиты она обернулась к Багатуру — и отшатнулась, увидев, как мелькает нож в его пальцах. Багатур тоже встал. И направился к поросли. Мара с огромным облегчением, а затем с заново растущей тревогой заворожено наблюдала, как он срезает ножом длинные упругие побеги. По всему выходило, что для нее. Ой…

6.
Вот тут пора бежать. Бежать отчаянно. Но Мару приморозило к лавке, а ноги, как в детском кошмаре, стали, наоборот, теплые и мягкие, парафиновые.
— Неееет, ну нееет, ну пожалуйста! – протянула она неожиданно тоненьким голосом, который, видимо, прилагался к тем детским кошмарам. В глазах и носу уже щипало, боже мой, да что это с ней?
Харза переняла управление в свои руки. Стрельнув глазами туда-сюда, она мгновенно сориентировалась и скакнула в сторону, куда вчера Багатур кинул ее меч и кинжал. Оружие там и валялось, кинжал Харза не увидела, но меч схватила и выставила перед собой.
— Таааак, — многообещающе протянул Багатур, не прерывая, однако, своего занятия. В руке у него уже собрался немаленький пучок. Тот угол, однако, Харза контролировала боковым зрением, потому что самый опасный враг был все-таки Чингач. Но тот словно не замечал ее. И Смери тоже. У них происходило что-то свое. И черт с ними.
Харза начала пятиться, увеличивая расстояние между собой и Багатуром. Сейчас должно что-то произойти: кто-то придет, начнется атака, прискачет рыцарь на белом коне или нет, лучше пусть он будет на драконе! Да, на драконе было бы просто прекрасно…
Харза уткнулась спиной во что-то.
И «что-то» сказало: — Дай-ка сюда, а то порежешься.
Харза крутанулась… и меч вывернулся у нее из рук, схваченный двумя руками в кольчужных перчатках.
— Заговоренные, — пояснил голубоглазый светловолосый рыцарь в латах, но без шлема, помахав одной рукой, и перехватил ее меч за гарду, — могу сертификат показать.
— Да иди ты! – плюнула Харза и кинулась бежать. Может, если бы не плюнула, успела бы пробежать на несколько шагов больше.
Ее сбили с ног и придавили к земле чем-то омерзительно жестким. Наколенником, скорее всего.
— Эй, Багатур, у тебя тут девки вооруженные бегают, это как понимать? – прозвучало над ухом, и Мара услышала приближающиеся шаги и посвист прута, который ни с чем не спутаешь, даже если никогда не слышал его раньше. А уж Мара насвистелась ими еще в детстве – очень звук завораживающий!
— Подержать? – любезно осведомился рыцарь у подошедшего Багатура, но тот протянул: — Ну неее, я так не люблю. Не подсобишь ли, сэр Ричард, донести это строптивое создание до эшафота?
— Отчего ж не подсобить хорошему-то человеку! – с готовностью ответил рыцарь и тут же отпустил вяло брыкающуюся, обмершую Мару, чтобы поудобнее перехватить. Вдвоем они повели ее без особых проблем, и даже когда Мара поджала ноги, просто понесли по воздуху. Она билась и дергалась, как мелкий Нехочуха из мультфильма, и кричала как раз то самое.
Наконец ее шмякнули на землю возле здоровенного, подрубленного бревна, уложенного на двух чурках, а Багатур, сунув пучок прутьев ей под нос, спросил с мягкой укоризной и каким-то змеиным шелестом:
— Я тебя, кажется, предупреждал?
— О чем? Когда? Когда пальцем погрозил? Так я никаких обещаний не давала! – запальчиво выкрикнула ему в лицо Мара, но голос был до смешного тонкий и жалкий.
— Так я никаких обещаний и не брал. Предупредил, что вести себя надо хорошо, и этого, поверь, достаточно.
— Недостаточно! – крикнула Мара уже сквозь слезы, отпихивая рукой от себя прутья, а себя ногами – от Багатура подальше. Но тут подключился рыцарь: взял ее за шиворот и посадил на прежнее место.
— У вас милая семейная сцена, — вмешался он светским тоном, — однако же, не посвятите ли меня в предысторию, раз уж ваш преданный слуга оказался в нужном месте в нужное время.
— Да ладно, сэр Ричард, никуда бы она не делась, — Багатур выпрямился, пристроив «букет» на бревно, и, сцепив кисти в замок, с хрустом размял их. В ответ раздалось возмущенное покашливание рыцаря, на которое Багатур с легким поклоном добавил: — Но это не умаляет ни в коем случае моей благодарности вам, светлейший герцог, за своевременное вмешательство.
А Мара с панической скоростью размышляла над тем, не пришло ли время для стоп-слова. И по всему выходило, что пришло. Розгами по заднице она получать не собиралась ни при каком раскладе. А что Багатур сейчас не станет слушать ее пожеланий, она не сомневалась. Он еще вчера расписывал ей, насколько чудесней было бы отхлестать ее не по спине, а…
— Я сейчас скажу его, Багатур! – с отчаянной угрозой выкрикнула она, качнувшись вперед.
Тот переглянулся с рыцарем и присел на корточки рядом с ней. Фух… передышка, отсрочка, снова разговоры-уговоры! У Мары аж лицо разгладилось перекошенное.
— Ты что же это, опять шантажировать меня взялась? – тихо, глядя исподлобья ей в глаза, произнес он.
— Ну я не могу так… Только не так! – вспомнив ночные рассуждения об оттенках темы и личных границах допустимого, Мара сменила вызывающий тон на просительный. По реакции Багатура она поняла, что действует в верном направлении: – Пожалуйста, не вынуждай меня выходить из игры. Я хочу остаться. Пусть… давай как-нибудь по-другому.
Рыцарь, похоже, потерял интерес к происходящему. Шумно вздохнув, он, позвякивая, направился куда-то в сторону костра. Багатур перестал сверлить ее взглядом, теперь он, покачиваясь, разглядывал травинки на земле. Мара уже начала формулировать следующую фразу, чтобы закрепить успех, как вдруг Багатур резко выпрямился и сказал: — Нет.
— Нееет? – снова попыталась отползти она, но успела сделать только несколько движений. Багатур схватил ее за руку и легко, словно она и не была довольно рослой девицей, подтянул к себе. Затем он вынул откуда-то деревянный кинжальчик, небольшой в его ручище, и чисто символически ткнул ее пару раз. Мара замерла.
Еще один такой тычок – и все. Она труп без всякого стоп-слова. Правда, это еще не конец игры. Ей придется шагать обратно, к трактиру, в трупятник, выполнять разные хозяйственный работы, а через несколько часов вернуться в игру в другой роли, назначенной уже мастерами. И не факт, что она сможет действовать по своей воле. Мастера обычно стараются исключить «воскресших» игроков из активного процесса, потому что, несмотря на игровой кодекс и угрозу дисквалификации, соблазн воспользоваться знаниями из «прошлой жизни» часто бывает слишком велик.
— Ай… — вырвалось у нее тихо, и в этом возгласе читалось все самое сокровенное: она не хотела сейчас уходить.
— Что ай? – не убирая кинжала, тоном скучающего наставника протянул Багатур.
— Не надо, — жалобно проговорила Мара, вся сжимаясь. Она уже поняла, что сейчас шантажировать будут ее. И что она… И что она… — Ну пожалуйста, Багатур, только не так. Правда.
— Я сказал — нет. Именно так, — Багатур сморщился, увидев как губы Мары задрожали. – А ты думала, за попытку побега я тебе еще чаю налью? Ты отпросилась отойти. А сама линять. Мы что, должны водить тебя в туалет за ручку («За волосы! – вспомнила Мара первое знакомство с Чингачем) или, может быть, совсем запретить это дело? Должна понимать сама. Условности остаются, как не крути. А если хочешь совсем как в жизни, то нечего реветь. Рискнула? Побег не удался. Сейчас я тебе всыплю, и в другой раз ты подумаешь, стоит ли осложнять жизнь нам и себе.
— Я не буду больше, — прошептала Мара, потому что горло перехватило в последней попытке не разреветься. — Честно!
— А и хорошо. Не будешь – и я не буду. А что сделано – за то и я… сделаю, — Багатур убрал кинжал куда-то в складки шаровар и другим тоном, не допускающим возражений, скомандовал: — Укладывайся, да только штаны спусти сперва.
Мара сжалась в комок. Попытка не разреветься провалилась, как и попытка к бегству.
— Ну пожалуйста, ну не надо! – ее прямо трясло от всхлипов. Багатур уселся перед ней на чурку, раздраженно похлопывая рукой по коленке.
— Ну говори тогда стоп-слово, — произнес он тем же скучным голосом.
— Не буду-у-у! – ревела Мара.
— Что не будешь?
— Стоп-слово-о-о…
— Елки ты моталки…
Мара сделала титаническое усилие и «завернула кран». Не совсем, но напор слез ослаб. Она старательно дышала, боясь услышать что-нибудь от своего мучителя – это означало бы, что спасительная пауза закончилась. Но и реветь перед ним, лишь бы потянуть время, ей претило. Она искала выход.
— Ты просто хочешь удовлетворить свои низменные потребности, — сдавленно выговорила Мара. — А приплетаешь высокие материи. Почему не называть вещи своими именами?
— Потому что вещи, дорогуша, многослойнее, чем порой тебе кажутся, — отстраненно ответил Багатур. — Вернее даже, чем ты пытаешься показать. И если ты перестанешь паниковать и увиливать, то сама это признаешь.
Мара поняла, что тащить силком на «эшафот» ее сейчас не будут. Поднялась, отряхнулась и села рядом на бревно.
— И, кстати, — добавил Багатур, — если ты забыла. Сейчас идет игра. А ты, кажется, совершенно вышла из роли. Твоя Харза вот так бы и валялась тут у меня в ногах?
Мара ошеломленно уставилась в пространство перед собой. Да она вообще уже не знала, кто есть кто и что есть что!
— Неохота мне больше возиться с тобой, — сказал Багатур вполне спокойно, но Мару словно ледяной водой облили – дыхание перехватило и захотелось вскочить, затем тут же – окаменеть, исчезнуть, чтобы Багатур удивленно озирался. Потом накатила такая тоска!.. Она уткнулась бы в коленки, закрыв голову руками, но остатки гордости заставляли ее равнодушно попинывать землю ногой. И еще она даже ответила, хотя ее ответа, кажется, и не требовалось:
— Да-да, великий манипулятор. Давай вынуди меня умолять тебя… о наказании, — споткнувшись на заветном слове, Мара вдруг почувствовала, как охрип голос.
— Умолять – это хорошо. Давно меня никто не умолял. Минуты три, а то и все пять, — хмыкнул Багатур и поднялся с явным намерением уйти. И тут на Мару нашло.
— Ах так, да? – она взвилась следом и с размаху, от всей души, всадила ему кулак куда пришлось. — Значит, инициировать новичка он рад, ага! А понять, что… Что… — слов не было, а руки уже были зажаты развернувшимся Багатуром. А хотелось молотить его, рвать и — вот это был бы кайф! – еще и лицо ему расцарапать!
— Вот бешеная! – Багатур вдруг вернулся к несокрушимому довольству. Он слизывал ее эмоции и щурился, как сытый кот. Уходить он уже не хотел и, кажется, готов был возиться с нею и дальше. Мара сквозь ярость не выдержала и улыбнулась в ответ.
— Давай ложись. Или я тебя убью сейчас, — ласково молвил он ей интимным тоном, приблизившись, как для поцелуя, и Мара, замирая от сладкого ужаса, пробежавшего по позвоночнику, получила истинное наслаждение от иронии момента.
— Хорошо в игре, да? – подражая ему, с той же интонацией, почти шепотом спросила она, — можно вот так пригрозить и знать, что выполнишь угрозу. «Ложись, или я тебя убью» — просто мечта!
— Да-а-а, — протянул Багатур, страстно сжав ей руки и вдохнув полной грудью, — сам тащусь!
И, отпуская, легонько толкнул в сторону бревна. Мара, явственно почувствовавшая хмель в крови, хотя ему неоткуда было сегодня взяться, оглядела сооружение скептически. Оно было оснащено веревками в нескольких местах.
— Как ложиться-то? И, слушай, а если и правда грибники какие нагрянут? Я как-то не того… Не любительница, — ею овладела отчаянная веселость, в которую, словно в ватную стену, загнанный глубоко в подземелье, колотился страх.
— Не боись. Кордоны не дремлют.
— А есть и кордоны?
— Ложись, — с нажимом повторил он. – Головой сюда, руки под бревно… Штаны я снимать должен?
— Снимешь, не треснешь, — Мара решила, что ей терять больше нечего, и, укладываясь, бравировала для храбрости, которая — она чувствовала – стремительно истончается.
— Ой, дева, наплачешься ты у меня сейчас… — мечтательно протянул Багатур, связывая ей руки под бревном. У Мары и так зуб на зуб не попадал, а тут и вовсе ощущение беспомощности запустило вчерашний панический ужас. Но вместо того, чтобы задергаться, она обмякла — волна слабости накрыла ее.
— Эй-эй, не раскисай раньше времени-то! Мне что, Смери с кипятком позвать? – с легким беспокойством, полушутя, полувсерьез потряс ее Багатур, заглядывая в лицо. Она отвернулась, положив голову набок. Обида на весь свет затопила, и опять горячие слезы тихо побежали наискосок, щекоча ноздри, заставляя шмыгать и без того набухшим носом.
— Тааак, — недовольным пароходом прогудел Багатур и притормозил приготовления. Понятно, она опять ломала ему кайф. Ну извините. Хочу и плачу. Все дураки дурацкие. Мир дерьмо.
— Ну ничего, — объявил он вслух свое решение. – Сейчас мы тебя привяжем, штаны снимем-не треснем и оставим. Комаров нет, так что просто позагораешь. А когда настрой придет, крикнешь погромче, я, может, если занят не буду, подойду.
Она в изумлении приподнялась и повернула голову. Увидела смеющееся довольное лицо и сама фыркнула. Мировая скорбь отступила.
— Ну ты ребус-девка, — покачал головой Багатур. И довязал ее. Перед тем, как обвести веревку вокруг талии, приподнял Мару и стянул к подколенкам все, что препятствовало.
— Не треснул, ага, — прокомментировал он сие действие, и Мара поняла, что много раз пожалеет об этих своих словах. И не только.
И не ошиблась.
— Ну что, сэра Ричарда зовем? – спросил Багатур, взмахивая прутом, так что по Маре суетливо туда-сюда в поисках спасения забегали мурашки, а в животе обморочно заухало, как на качелях. Она попробовала веревки – привязана добротно. Шевелиться можно было весьма ограниченно, из стороны в сторону, и еще меньше вдоль бревна. Корпус слегка приподымался вверх, а талия и ноги были притянуты крепко.
— Рано, рано еще попой вилять! – заявил экзекутор. И с залихватским «Э-эх!» с полуразворота ожег ее прутом.
Глаза чуть не выскочили из орбит, но крикнуть не получилось — воздуха Мара набрать не успела. Поэтому вышло только втянуть его поскорее со звуком крайнего удивления, чтобы выдать на следующий удар звонкое, отчаянное, стремительно вознесшееся к переплетению ветвей «А!».
Это была традиционно первая, но далеко не последняя буква ее нового алфавита. Очень скоро к буквам начали добавляться междометия, а затем и целые слова и даже обрывки фраз. Еще быстрее Мара поняла, что цензура действует весьма жесткая, и перестала позволять себе некоторые выражения. Затем она долго и горячо извинялась и за выражения, и за «не треснешь», и за свой кулак в Багатуровой спине, и – особенно жарко и страстно — пришлось помолить и помолиться во искупление шантажа… За угрозы сказать стоп-слово Багатур хладнокровно и расчетливо вывел ее на высокочастотный визг, и было уже совершенно все равно, кто там пришел посмотреть на все это: сэр Ричард или Билл Гейтс…
Дергаться, рваться, вилять и вскидываться сил совершенно не осталось. Когда несколько сменяющих друг друга приступов ярости и отчаянья перешли в жалобный хриплый плач уже совсем без слов, Багатур остановился.
Мара не обрадовалась. Он и до этого останавливался пару раз или даже больше, давая ей отдышаться ровно настолько, чтобы «стоп-игра» не слетела-таки бабочкой с губ. Да какой бабочкой! Пулей из трясущегося пистолета с дрожащим пальцем на курке.
— Я тебя ненавижу… — устало прикрыла она глаза, отрешенно ожидая продолжения раскаленных выхлестов подлой розги.
— Да ладна-а, — откликнулся Багатур, аккуратно складывая вместе обломанные прутья.
— Все что ли? – хотела съерничать Мара, но получилось как-то равнодушно. Эмоций больше не было, только усталость. И даже не страшно, что может нарваться еще. Хотя поначалу Мара старалась хоть как-то повлиять на то, чтобы порка закончилась быстрее. На что Багатур посмеивался, похваливал и продолжал в жутком ритме полосовать ее, совершенно беззащитную, разложенную перед ним со всеми удобствами. Заходил с одной и другой стороны, и в какой-то момент Мара поняла выражение «застрять в одном мгновении». Сперва ей удавалось помнить, что все это обязательно закончится, но потом она просто потонула в чужом, навязанном ей пульсе нескончаемой боли и бессмысленных сокращениях собственного тела, которое перестало ей повиноваться уже на втором десятке. Сейчас звенело в ушах от наступившей тишины.
Он развязал ее, и в последнюю очередь руки, и Мара, не делая попыток встать, вытянула их вперед и, растирая запястья, уткнулась головой. А потом зарылась пальцами в волосы и в тысячный, наверное, раз разрыдалась. И когда Багатур попробовал погладить ее по спине, брыкнула ногой, пнув бревно.
— Оставь меня в покое! – с ненавистью выплюнула она из-под локтя.
Багатур руку убрал и уселся рядом на землю, так что головы их оказались довольно близко.
— Уважаемые господамы, — обратился он к свидетелям, которых Мара не рассмотрела по причине крайней своей занятости, а теперь не желала рассматривать. – Сердешно прошу покинуть место происшествия. Ваши данные записаны, вам обязательно позвонят!
Ответные реплики потонули для Мары в собственных всхлипываниях. Но скоро она ощутила, что все ушли. Только этот садист продолжал сидеть рядом, к ней спиной, и, когда она подуспокоилась и осторожно попыталась выяснить, что у нее осталось на месте попы, выдал:
— Ну и где обещанное стоп-слово?
Ох как хотелось стандартно прорифмовать на «где», но вот на это Мара все же не решилась. Опустошение и обида, не оставлявшие места самосохранению, отступили, и теперь она снова была настороже.
— Че те надо? – буркнула она.
— Высеку! – пообещал ей Багатур.
— О, как это ново, как свежо! Высек тут один такой.
Багатур развернулся к ней и встретил изучающий блестящий взгляд из-под опухших век.
— Все проверяешь границы дозволенного? А я уж было решил, что перегнул. Ан-нет! Снова недопор! – с заметным облегчением в голосе проворчал Багатур. Мара прерывисто всхлипнула и закрыла глаза. И рот. От греха подальше.
— Я оценил твою попытку заткнуться, весьма своевременную, — после паузы заговорил Багатур обычным тоном. – И ты оцени, что я не отрываюсь по полной, а щажу, берегу, понимаю и прочая.
— Дааа?! – прорвало Мару, она приподнялась вполоборота. – Это ты называешь беречь, щадить и понимать?! – глаза ее метали молнии.
— А ты полежи еще чуток спокойно и подумай. Ты в плену, красотка, накосячила с побегом, и продолжаешь нарываться вот прямо сейчас, с голой попой, которая не остыла еще. И, видимо, самое главное – не хочет она остывать, вот что! Зная, что у тебя есть стоп-слово… Просто включи воображение и представь, как могло бы быть. Любительница настоящего.
Блин… «Любительница настоящего»… Это что же, она вчера столько про себя наболтала? В эйфории да по пьяни… Этому коновалу? Боги мои, стыдно-то как! Хотя… казалось, что они на одной волне, что, наконец, вот человек, который понимает все то, что невозможно было открыть никому на свете.
А насчет «как могло бы быть»… Пусть не дурит ей башку! Прекрасно знает: стоп-слово — это палка о двух концах. Чуть что – и все, никакого урона ей и никакого кайфа ему. Она и так сама не знала, почему еще не… Или он про совсем-совсем настоящее? Когда никаких слов? Так такого никому не надо!
Оп-па! Вот уже и хрустят столпы ее мировоззрения. Или не хрустят? И Мара не в первый раз уже задумалась, где же граница настоящего? Каков критерий-то? Ее размышления прервал Багатур.
— Не заблудишься? Только попробуй еще раз. Вот тогда я дам себе волю, обещаю. Разницу ты почувствуешь.
Сказал неожиданно жестко, совершенно не по-Багатуровски, встал и ушел. Она, шокированная не столько словами, сколько интонацией, свободной частью сознания старательно запомнила, в какую он удалился сторону. Чтобы, не дай бог, и правда не заблудиться.

7.
Да-а… Сегодня совершенно не было похоже на вчера. Тогда это было испытанием, а сейчас -просто унизительная порка. Ненавижу!
Злость помогла встать и с шипением натянуть одежду. Сколько человек наблюдали ее беспомощные визги и потешные дерганья? Вот зачем японцы придумали харакири. Но сначала надо уничтожить врага. Да, харакири лучше сделать Багатуру. И, желательно, не игровое… И сдать всю эту шайку-лейку народному ополчению. Объединить разрозненные племена и повести их на штурм.
Мара уже посмеивалась над своими мыслями. Во какие перевороты розги в голове устраивают! Сколько их было-то? Марой овладел спортивный интерес, и она, осторожно поглаживая сквозь прилипающую ткань что-то незнакомое на ощупь, горяще-гудящее, начала прикидывать. Идти за Багатуром совершенно не хотелось. Это высшая форма садизма с его стороны – чтобы она сама пришла туда, где сидят все эти люди, свидетели ее унижения. Но и не идти было боязно. Похоже, по меркам этих Темных, ей вполне позволительно добавить. Прямо поверх того, что уже есть. Или, кто их знает, что еще пойдет в ход. Пятки? Лучше не думать.
«Ведь у тебя есть стоп-слово! Какого, скажи ты мне, рожна ты все еще здесь? Ради чего?» — но яростный вопрос к самой себе остался без ответа. Да, некоторые вещи многослойнее, чем хотелось бы. Так что и дна не видно. Не мешало бы подумать об этом, на самом деле.
Мара махнула рукой и улеглась обратно. Ей надо прийти в себя. Еще бы одеялко и кружку какао… Пригревало сквозь тучки солнышко. На щеку забежал и тут же спрыгнул шальной мураш. Недолго вам осталось, зима на носу… Это ж повезло как с погодой! В сентябре и то холоднее было. С трудом преодолевая сонливость, вяло думала: что предпринять? Оставаться неизвестно с какой целью, служить потехой для Темных с их затейливыми увлечениями, пока не закончится игра? Ждать подходящего момента для мести? Или все-таки попытаться уйти еще раз?
В голове тут же прокрутилось недоброе обещание Багатура. «Вот тогда я дам себе волю, обещаю». Но стоп-слово-то остается! Значит так. Она все-таки совершает побег. А если ее снова ловят, сразу стоп-игра, и хрен вам всем! Это как последний патрон. Потому что смысла сидеть тут дальше…
А что потом? После игры?
Ведь это те самые люди, которых Мара даже не надеялась когда-нибудь отыскать…
Ага, особенно Багатур с розгой! Почему он, собака серая, так поступил с ней? Мара стукнула кулаком по шершавой коре. Ведь рассказывал вчера, что в теме важно уважать партнера, верхнего ли, нижнего. Не нарушать личные табу. Она же просила! Переступила гордость и просила его. Она готова была на что-то другое, но Багатур ответил «нет».
Почему? Вот этот вопрос ей хотелось задать ему прямо сейчас. Если с ней вообще будут разговаривать. А то прикажут молчать, как Чингачу… Скорее всего, Багатур просто не удержался от соблазна. Вчера он говорил, что ему милее именно вот так, по заднице, а сегодня Мара своим побегом дала ему «как бы право» на превышение допустимого в его же собственным кодексе. Тем более, и про мечту по-настоящему наказать девушку-нетематика он тоже упоминал. А она, да и вся ситуация, как по заказу подходят под этот образ. Нельзя же ее считать тематиком еще? Или уже можно?
И какая ей, спрашивается, разница, что там у Багатура в голове и на сердце? Мара тряхнула растрепанными волосами, не в состоянии принять решение. Она лежала на том самом бревне и заново переживала эпизоды случившегося, прокручивая в голове фразы, чувства и мысли и восстанавливая в памяти то, на что не хватало ресурсов в процессе. Все-таки это ощущение, что ты полностью в чужой власти и что эта власть спокойно и безжалостно выдает тебе сполна, не слушая твоих малодушных воплей и увещеваний… Это ощущение заставляло сердце возбужденно колотиться, а щеки пылать от стыда. От стыда за то, что это нравится. Она всегда считала, что, если наказание, то так и должно быть. Охотник тоже был безжалостен. Если доходило до дела. Она сама поступала бы так же, если бы пришлось взять в руки розгу или плеть. Но только с тем, кто дает тебе это право, кто доверяется. И кому ты даешь право доверяться.

Сколько прошло времени, она не знала. Нарастало беспокойство. Мара встала, привела себя в порядок. Больше причин задерживаться у нее не было. Нет, вернуться к костру сама она была не в силах. Бежать куда-то сейчас, посреди бела дня, было еще страшней. Куда ж податься-то? Не отдавая себе отчета, меж тем Мара потихоньку шагала за Багатуром. Эти мешковины, натянутые там и тут, сливались с фоном и вводили в заблуждение. В какой-то момент Мара испугалась до испарины, что идет не туда. Замерла. Но тут же сориентировалась, да и голоса уже, оказывается, было слышно.
Мара стояла в зоне видимости и растравляла в себе пусть бессильную, но злость. Такое ощущение, что эти Темные только и делают, что сидят у огня и распивают чаи. Один Чингач делом занят, да мифические часовые, если они вообще есть. Игра в этом секторе, похоже, остановилась. Вернее, тут она шла сама по себе. А где-то трактир, где за игровые деньги кормят-поят настоящей едой-выпивкой, где-то по лесу бродят орки, эльфы, люди, гномы и прочие твари, заключают мелкие сделки, плетут большие заговоры, нападают на беспечных путников из засады, творят магию при помощи сертифицированных заклинаний… Разыскивают артефакты, основывают поселения и устраивают набеги. И только она шатается тут безыдейно между трех сосен…
Мара вышла на всеобщее обозрение и, избегая взглядов, сосредоточилась на шагах. Она знала, что в такие моменты выглядит скованно, с неестественно застывшим лицом, но не могла заставить себя сбросить липкий тяжелый плащ унижения, который спускался сейчас до земли по ее плечам.
— Долго шла. Посты что ли проверяла? – приветливо заговорил с ней рыцарь, которому, видно, неудобно было сидеть на низких бревнах в своих доспехах, и потому он стоял, прислонившись к дереву, поставив один сапог на лавку. Багатур был тут как тут и молча смотрел на нее из-под насупленных бровей. Сейчас он был совсем не похож на себя вчерашнего и даже утрешнего. Мрачный и хмурый, от такого хотелось держаться подальше. Еще присутствовал один из Конанов, кто-то маячил у входа в ближайшую палатку, а на лавке спиной к Маре сидела девушка в изумрудном платье, расшитом бисером. Ох ты! Это ж Тикана, с вечной флейтой на шнурке. Она всегда позиционировала себя эльфом, и на этой игре, кажется, заявлена была принцессой клана Аллели. Они не то чтобы дружили, но не раз встречались в реале и даже как-то вместе играли на шляпу на одной из центральных улиц города. Мара на гитаре, Тикана на своей изящной свистульке. Ее миниатюрные пальчики словно прирастали к дырочкам, а, ненадолго вспугнутые мелодией, вспархивали и возвращались опять каждый на свое место.
Видела ли Тикана ее, Мару, привязанной к бревну, визжащей с голой задницей? Тикана обернулась. Удивление на ее лице при виде Мары давало надежду, что нет.
Мара замедлила шаг, желая получить какое-то подтверждение от присутствующих, что ей можно подойти и сесть (Сесть! Ох! Надо следить за лицом!). Она глядела на Багатура, а тот вдруг встал и громовым голосом объявил:
— Приветствуйте леди Исмари, наследницу престола Темной Даги!
Рыцарь недоуменно обернулся на него, затем на Мару. Мара не повернулась посмотреть назад на наследницу потому только, что Багатур не отпускал ее взглядом. Тикана поспешно поднялась и поклонилась. Рыцарь, после секундной заминки, последовал ее примеру, Конан оторопело раскрыл рот, потом закрыл и тоже приподнялся, тут же плюхнувшись обратно.
Мара все-таки чуть отступила вполоборота, чтобы дать дорогу наследнице и заодно выразить свое почтение, но сзади – никого не было. Она снова глянула на Багатура, а тот широким жестом, обращаясь без сомнения именно к ней, пригласил подойти.
— Леди! Как вовремя, — светским тоном продолжал Багатур, подавая Маре руку и предупредительно пожимая ее. Мара, потерявшая дар речи, благодарно кивнула и шагнула в круг. — Разрешите представить Вам принцессу Тикану, посла клана Аллели. Речь идет о союзе! – добавил он многозначительно, приподняв густую бровь.
Мара на автомате повернулась к Тикане и изобразила вежливый полупоклон. Все эти церемонии ярко отдавались пониже спины, и Мара, среди сумбура мыслей и эмоций, чувствовала рвущееся наружу хихиканье. Наследница, блин, с полосатым задом.
— Не иначе, как Боги благоволят моей миссии, — заговорила Тикана своим прозрачным голоском, — раз посылают мне такой шанс. Отправляясь в путь, я располагала информацией, что наследница еще не найдена.
Мара приоткрыла рот и, не зная, что ответить, еще раз вежливо поклонилась. Все стояли, кроме Конана, и до Мары наконец дошло, что они ждут, пока она сядет.
Мара постаралась сделать это как можно аккуратнее, не представляя, что почувствует от соприкосновения с бревном. Терпимо, жить можно — и как же забавно, что Тикана не знает!.. Она всегда поражала Мару своим изяществом и потусторонней нежностью, и в ее присутствии каждый раз тянуло громко хохотать и неуклюже топать. Вот и сейчас Мара почувствовала себя заодно с Темными, захотелось заговорщически перемигнуться с Багатуром или Рыцарем.
Мара изобразила на лице вежливое внимание. Пускай Тикана отдувается за двоих. Раз она посол, значит, это им нужен союз. А Мара послушает. Глядишь, поймет, что к чему.
Пока все внимали велеречивому монологу сладкоголосой принцессы Аллели, Багатур собственноручно поднес Маре кружку с горячим кофе, в который явно было добавлено что-то для пущей бодрости. От этого сочетания — и от заботы — на ней стал незаметно протаивать липкий гадкий плащ, пока полностью не испарился. Она наконец освобождено расправила напряженные плечи.
Слушала Тикану, честно говоря, вполуха. Больше наблюдала за переглядками Рыцаря и Багарура. Этот «железный дровосек» вопросительно показал глазами на Мару, на что «монгол» прикрыл веки утвердительно и чуть кивнул. Рыцарь глянул на нее и, столкнувшись взглядами, еще раз изобразил почтительный поклон, сопровождавшийся, правда, насмешливой улыбкой. Маре захотелось репрессий. Если все это не дурацкая шутка и не ловушка для эльфов… Надо выяснить, какой властью обладает наследница этой самой, как ее, Темной Даги. Новое имя свое Мара забыла сразу же, как услышала.
Отложив вопросы на потом, Мара заставила себя вернуться к текущим государственным делам. Эльфы, во всяком случае клан Аллели, по словам Тиканы, имели намерение создать противовес силам людей и тех, кто примкнет к ним. (Интересно, а Темные, выходит, не люди? А кто?) Военный союз эльфов и Темных уравновесит общий расклад, а если удастся привлечь кого-то еще, то и перевесит.
— Если же дойдет до столкновения, эльфы Аллели и Темные будут сражаться плечом к плечу.
Тикана замолчала в ожидании ответа. Харза-Мара, прищурясь, разглядывала головешки, пытаясь вспомнить изначальный баланс сил в игре. Но тогда ее интересовали только Темные, а что там у других, она прочла и тут же выкинула из головы. Да-а, не зря попа полосатая.
— Сколько воинов у клана Аллели? – спросила она наконец. Тикана помедлила, но, встретившись с требовательным взглядом Харзы, ответила:
— Девять. И два боевых мага, один из которых лекарь.
Не густо. Хотя маги – это хорошо. Знать бы еще, чем располагают Темные! Смешно получится, если Тикана спросит ее об этом.
— А остальные кланы? Можно ли сплотить всех эльфов в едином союзе? – и заодно неплохо бы узнать, есть ли вообще «остальные».
— Имея согласие Темных, наследница, мы можем попытаться, — после непродолжительно паузы ответила Тикана. Похоже, она не уверена в единстве мнений среди своих.
— Расскажите о других кланах, — Харза попробовала пойти напролом. Не вышло. Тикана сложила руки в замок и смиренно опустила голову, но голос ее был тверд: — Жизнь клана в руках его главы. Я не имею права говорить за других.
— Вы правы, принцесса. Но чтобы заключить союз между Темными и эльфами, нам нужно услышать слово предводителей всех кланов, — Харза взглянула наконец на Багатура. С запоздалой опаской. То ли она вообще говорит? Но Багатур любовался на нее какими-то бархатными глазами и кивнул одобрительно.
Тикана раздумывала. Харза добавила довод на чашу весов:
— Если в случае войны эльфы окажутся по разные стороны, это ослабит их воинский дух. Расколотый народ, занятый братоубийством, — плохой союзник.
Эльфийка печально качнула головой: — Кто знает. Порой нет ничего сильней ненависти к тем, кто недавно был наиболее близок.
Если это не просто красивая болтовня, то у эльфов происходит что-то неслыханное. Харза снова встретилась взглядом с Багатуром. Может, в этом и кроется истинная причина прихода посольства клана Аллели? Темных втягивают в «гражданку»? Багатур чуть двинул плечами. И что это значит? Харза сосредоточила внимание на Тикане.
— Предлагаю назначить встречу с предводителями эльфийских кланов. Как можно скорее.
Эльфийка кивнула и взглянула на солнце, которое по-прежнему скрывалось где-то в серых тучах. Харза понятия не имела, сколько сейчас времени. Обед?
— Думаю, мы успеем известить всех и собраться на закате, — проговорила Тикана. — Только не здесь. Слишком далеко! — и она называла известное Маре место.
Ого, это уже интересно. Отличная ловушка для всей верхушки Темных, если захотеть. Нет, так не пойдет.
— Враг может прознать про наши планы. Мы пришлем в клан Аллели вестника незадолго до заката. Он послужит проводником до места встречи.
Тикана была в замешательстве. Свое подозрение в измене эльфов Харза вежливо замаскировала, свалив все на абстрактного врага, но теперь рискнут ли эльфы довериться Темным?
— Вожди кланов могут не пойти на это, — сказала Тикана наконец.
— Кто-то должен рискнуть, — холодно произнесла Харза, давая понять, кому из них больше нужен этот союз (хотя черт его знает?). – В нашу пользу говорит наше единство (наверное). Если среди эльфийских кланов его нет, опасность предательства возрастает. (А если Темные хотят утвердиться в игровом мире, то это шикарный шанс подмять под себя сразу всех эльфов – просто подарок!)
Харза понимала, что ее невысказанные мысли для Тиканы не секрет. Но и Тикана понимала, что варианта без риска не существует.
Молчание прервал Багатур. Он вкрадчиво промурлыкал: — С позволения наследницы… Это будет не просто встреча. Мы приглашаем вождей вашего народа стать свидетелями исполнения древнего пророчества. Наследница должна пройти испытание. Церемония состоится в определенном месте, все участники ее неприкосновенны и находятся под защитой Ка И.
Так вот оно что! Мара на несколько мгновений забыла про Тикану. Выходит, Мастера — ведущие игры, по сути боги этого мира, Крайняя Инстанция «Ка И» — устроили Темным сюрприз! Пророчество. Что-нибудь про деву, пришедшую к порогу и… дважды выпоротую… в этом духе. Мастера-то из своих. Хаха! Ну сейчас она им покажет. Мстительная улыбка так просилась на губы, что пришлось закусить верхнюю.
— Испытание завершится коронацией? — спросила Тикана, и Мара переключилась на нижнюю губу. Испытание! Снова! Что на этот раз? Она почувствовала, что бледнеет. Вчерашняя магия плети была нестерпима и потрясающа. Мара чувствовала себя избранной, принятой в круг, она поднялась в своих глазах, была благодарна Темным за то, что не дали ее страхам победить, избавили от сожалений и самосжигающих упреков в трусости. Заставили коснуться желанного и запретного — и сделали это по-настоящему. Сегодняшняя экзекуция все уничтожила. Спустила с небес на землю и втоптала. Так ей казалось вот только что. Хотя сейчас в голову пришла мысль, которая до этого не пробивалась сквозь палящий стыд и ледяную ненависть. Багатур снова сделал все по-настоящему. Наказал за неповиновение. И ее несогласие — часть этого. Только и всего. Даже смешно: «Так я не хочу, давай как-нибудь по-другому!»
Харза взглянула на Багатура. С усилием вспомнила, о чем идет речь. Завершится ли испытание коронацией?
Багатур видел в ней перемены. Внимательно смотрел — так же как вчера ночью, когда пытался докопаться до ее истинных желаний. Или просто хотел понять, боится ли она? Конечно боится. Решится ли? Знать бы, на что. Но и здесь нельзя торговаться…
Томительное предвкушение затопило Харзу. Страх и жажда бежали по жилам, вызывая трепет и пульсацию во всем теле. Хотелось стремительно мчаться на пределе сил, только бы избавиться от этого тягучего, тягостного ощущения, но приходилось сидеть, как изваяние, и ждать ответа на какой-то вопрос… Завершится ли… испытание… коронацией?
— Если будет пройдено, — голос Багатура остыл и отстранился, причиняя боль своей холодностью. Вот так. Ее оставили одну. Ну что ж.
— Вестник придет в стан Аллели на закате. Будут ли готовы вожди кланов? — чужими губами проговорила Харза.
— Это большая честь. Мы известим кланы, — Тикана встала и учтивым, но независимым наклоном головы простилась с присутствующими. Встретив взгляд Мары, сморгнула и помедлила. «Какая наследница? Я в плену! — пронеслось у Харзы в голове, — спаси меня!» Видимо, это отразилось в глазах. Пришлось улыбнуться и сказать какую-то любезность на дорожку. Эльфы не станут ей помогать, даже если она сможет передать им послание. В этой игре она сама по себе, чужая для всех, и принимать решения будет сама.
У нее есть последний патрон.
И она хочет пройти игру до конца.

Принцессу Аллели отправился провожать Конан. Харза отрешенно смотрела ему вслед, разглядывая дагу, закрепленную на спине. Ее меч повторно ушел из рук, и произошло это так же бесславно, как и в первый раз. У костра остались Рыцарь и Багатур. Молчали, пока гостья и сопровождающий не скрылись из виду. И потом еще немножко.
Харза хотела не расплескать свою решимость. Да и не подобает наследнице, особенно только что выпоротой на бревне, начинать расспросы первой. Ей, в целом, все ясно. Кроме того, как дожить до заката и не выгореть изнутри.
Не выдержал Рыцарь.
— Это то самое пророчество? «Чужак, прошедший темное причастие в зените и надире»? — он встал и, звеня, прошелся за периметром лавок.
— То самое, — со вздохом непонятного происхождения Багатур тоже поднялся размяться.
— Ничего себе… причастие, — негромко произнесла Харза, пересаживаясь так, чтобы можно было наконец опереться плечом о дерево и не держать наследническую осанку. Старательно не морщилась. Багатур и Рыцарь глядели на нее на пару. Добавила спокойно: — А надир — да, знатный получился.
Рыцарь рассмеялся, а Багатур хмыкнул и ревниво поинтересовался:
— Зенит не знатный что ли?
— Надир — слово шибко подходящее, — Харза не дала сбить себя. — Ты знал, что к этому идет? — спросила она Багатура. — Ну, к исполнению пророчества?
Тот молчал, покачиваясь с пятки на носок, разглядывая землю, словно раздумывая, отвечать ли. Интересно, а может наследница приказывать? Кто у них тут есть кто? Тоже сборная солянка. Кочевники вперемешку с рыцарями. К кому отнести Смери и Чингача, она даже не представляла. Шила — явно воительница, но кто такая и откуда? Конаны — универсальный образ, везде ко двору. Связаны ли они какими-то обязательствами? Харза вспомнила слова Багатура: «Если Шила потребует, мне придется уступить». Да и, раз есть наследница престола, значит, какое-то начальство предполагается.
— Будьте так любезны, — стараясь держать золотую середину в интонациях, поторопила она Багатура и Рыцаря заодно, — просветите наследницу о текущем положении дел в государстве. Или как оно у вас тут называется.
Рыцарь устроился напротив в любимой, по-видимому позе, опираясь на одну ногу, всем видом изображая готовность тоже послушать. Багатур метнул в него недовольный взгляд и остался на месте, и оттуда наконец заговорил:
— Насчет пророчества я понял, когда было уже слишком поздно. Сразу-то вылетело из головы. Заподозрил и уточнил. Ка И подтвердила, что ты подходишь.
— Когда заподозрил? — Харза чувствовала, что имеет право спрашивать.
— Когда ты снова не вышла из игры, — Багатур смотрел на нее прямо, чуть исподлобья.
— Ты был уверен, что выйду? — голос удалось оставить ровным. Сама не знала, чего в этом вопросе было больше. Вызова? Угрозы? Гордости? Любопытства? Обиды?
Багатур внезапно переменился: взгляд заискрился, а на лице проступила самодовольная улыбка чеширского кота.
— Нет. На самом деле я чуял, что не ошибся, — проворковал он грудным басом почти ласково.
— Хватит загадок! — Харза встала. Ей льстила эта улыбка и бесила одновременно. Рыцарь тоже притопнул по бревну: — Присоединяюсь! Я не понимаю ни-че-го!
— Так это, сэр Ричард, простите великодушно, не ваше… то есть я хотел сказать, дело почти семейное, — примиряюще поднял ладони Багатур в сторону схватившегося за меч «дровосека». Харзе тоже хотелось поговорить с глазу на глаз.
— Вы, сударь, неучтивы сверх всякой меры, — не пожелал успокоиться герцог. Багатур молча поклонился. Принимая вызов? Поговорили, блин. Харза открыла рот пресечь мальчишеские разборки, но тут Багатур поклонился в ее сторону еще ниже и проговорил:
— Леди, это не займет много времени.
Рыцарь хмыкнул.
Харза недовольно скрестила руки на груди, но промолчала. Интересно, конечно, будет поглядеть. У Багатура на поясе, как и вчера, виднелись ножны (с реальным ножом, как убедилась Мара), еще какие-то чехлы, но, кроме деревянного кинжальчика, игрового оружия не было, и плеть-собака куда-то подевалась. Он шагнул через лавки к костру, и в его широкие ладони как влитой лег таган.
Вот это да! С обгорелой палкой против меча, пускай игрового, но все-таки металлического? Таган, конечно, был основательный, но…
— Не оскорбит ли благородного сэра дубинка неотесанного дикаря? — учтиво поинтересовался Багатур. Сэр Ричард снова хмыкнул и даже притопнул от нетерпения. Ситуация показалась Маре странной. По обычным правилам такой простой палкой можно было разве что выбить из рук рыцаря оружие, потому что наносить удары по голове нельзя, а доспехи, раз они имеются, этим не пробьешь…
Но дальше она увидела, чем еще отличаются Темные от ее привычного окружения. По крайней мере, некоторые. Обычно при поединках Мара успевала понять, что происходит. Да и набор приемов был не ахти какой великий, потому что регламентированный и во многом условный. Здесь в ход пошло не только оружие — работало все: руки, ноги, корпус. Багатур и Рыцарь заставили забыть и про зенит, и про надир, и про испытание. Таганок мелькает в руках Багатура, оказываясь то в одной, то в другой, то в обоих сразу, какая-то неуловимая череда непрерывных движений — и затем сэр Ричард смачно, со звоном грохается на спину. В отличие от киношных героев, которые пробивают стену и вскакивают, отряхивая с себя кирпичи, рыцарь подниматься не спешил. Багатур ничем не стеснял его, отступив на шаг и не угрожая своей дубинкой, но сэр Ричард, охая, полеживал.Все закончилось очень быстро.
— Защемило чегой-то! — наконец жалобно проскрипел герцог, просительно глядя на победителя беспечными голубыми глазами. Милашка! Багатур вздохнул, вложил таган в рогульки и занялся оживлением противника.
Они долго стаскивали с Ричарда верхнюю часть доспеха и рубаху, затем Багатур шевелил кособоко сидящего на земле полуголого герцога так и этак и спрашивал:
— Так болит? А так? — завел как-то хитро его руку, мягко, но сильно нажал, и Ричард заулыбался облегченно: — Фууух, отпустило!
— За вами должок, милейший! — отпуская пациента, буркнул Багатур. — Посему нижайше прошу оставить нас и отправиться-таки с докладом о переговорах куда следует.
— Слушаюсь и повинуюсь! — шутовски ответил рыцарь, подхватил меч, одежду и прочая, поклонился Харзе, изящно взмахнув барахлом в руках, да так и ушел, поигрывя плечами, проверяя, что все на месте и боль ушла.
А Багатур пошарил в котомке, висящей на суку, достал оттуда палку колбасы, начикал ее в тарелку тем же ножом, что резал прутья для Мары, наломал батона и уселся рядом.
— Присоединяйтесь к скромной трапезе, леди.
Харза на этот раз не стала отказываться. Есть хотелось зверски, да и какие теперь могут быть между ними церемонии, после того, что было утром. Уточнила только недовольно: — Всухомятку?
— В котле есть еще чай, холодный, правда.
Совершенно как своя, Харза выбрала кружку почище, зачерпнула чаю и, не прожевав толком бутерброд, спросила: — Как меня зовут теперь? Забыла.
— Исмари, — с ударением на первую букву ответил Багатур. — И сразу о главном: вариантов соскочить нет. Только если убьют или ты скажешь стоп-слово. Не являешься на испытание — пророчество тебя губит.
— А если я не прохожу испытание?
— Вот про это не ведаю.
Некоторое время ели молча. Затем Багатур отряхнул крошки с колен и повернулся к Харзе всем корпусом.
— Спрашивай.
Харза вздохнула. Потасовка, врачевание, перекус сбили ее с того тягуче-трепещущего состояния. Буря эмоций, от которой шатало после экзекуции, тоже улеглась. Поэтому совершенно спокойно и обыденно она спросила:
— Про свое царство-государство и кто ты в нем — чуть позже, хорошо? Кто я и зачем, какие права и обязанности имею — тоже. Расскажи сперва про утро. Почему ты сделал все именно так?
Багатур не стал переспрашивать. Он тоже глубоко вздохнул и, не торопясь, начал, словно сказку сказывал:
— Ты вышла сегодня к костру со вчерашним ворохом самозапретов, комплексов и страхов. Только теперь часть прежних иллюзий была утрачена, зато напридумала ты себе, похоже, в три раза к тому. Усложняла каждый свой шаг. Смотреть было больно. Это одно. Другое: я требовал немногого, а ты ерепенилась и брыкалась. Когда меня не слушаются кому положено, я свирепею и в жизни, а по игре мне и подавно можно было не сдерживаться. Роли простые: ты пленница, я хозяин положения. Третье: я просто хотел высечь тебя. Четвертое: мне было интересно расширить твои границы. Ведь ты ни в какую не говорила стоп-слово, только грозилась. Ревела, умоляла, но ведь не говорила! Значит, это не табу, а очередное желанное за семью печатями. Кстати, о шантаже. Никогда со мной не пытайся. Лучше просто не слушайся. Так, сбился я со счета… Хотел еще донести до тебя разницу между поркой для взаимного удовольствия и наказанием. Ну, не знаю, все-таки я не слишком злобствовал… Самую малость. Все? Кажется, все. Твой побег дал мне повод слить все слои разом.
— Видимые и невидимые… — тихо добавила Мара, все еще приходя в себя после фразы про «просто высечь». Сейчас она перебирала остальные причины, рассматривая каждую в отдельности, чтобы вдогонку понять пропущенное оглушенным сознанием.
— Эй, тебя от одних разговоров, похоже, вставляет? — очень бережно спросил Багатур, заглядывая ей в лицо. Мара отвернулась, прижав ладони к горячим щекам. От ее спокойствия не осталось и следа. Да, вставляет, и еще как…
— Прелесть новичков — они так мило реагируют на самые простые вещи! Напоминают о давно забытом. Ведь когда-то и меня в колотун благоговейный слова «порка» повергало, — мечтательно прищурился Багатур, разглядывая что-то среди ветвей. В прорехах серых расползающихся облаков ровно стояла яркая осенняя синева. Лес пах одурительно, и Харза-Мара в очередной раз ощутила пронзительную радость жизни.
Она вскочила и произнесла на распев:
— Ведь когда-то и меня в колотун благоговейный слова «порка» повергало!.. А дальше? — повернулась она к Багатуру.
— Ода порке, ага, первая строчка уже есть, — важно кивнул он, улыбаясь. Похоже, он любовался ею, и Маре становилось жарко под его взглядом, но смущаться она не стала — утреннее «причастие» отменило въевшиеся шаблоны. На какое-то время.
— Так. Все это прекрасно. Но давай теперь о государственных делах поговорим, — снова уселась она напротив.
— А тут все просто. Пока ты не пройдешь испытание, много знать тебе не надобно. Мы тебя почтительно слушаемся — в вещах непринципиальных, по прежнему охраняем — от себя самой в первую очередь, и поступаем по своему разумению.
— Но… — произнесла обескураженная Харза-Мара, — что-то тут не сходится. А! Вот что! Как же с Тиканой? Вы дали мне право решать и говорить за всех Темных, даже не введя в курс дела толком! А теперь…
— Ты просто — умница, говорила прямо то самое, что нужно было. Я аж диву давался, до чего с наследницей повезло! А то сперва, как убедился в пророчестве, так закручинился — своими руками всем сюрприз устроил. Но, вроде, неплохо вышло, — Багатур лучился довольством, часть из которого предназначалась и ей. Хотелось мурлыкать и соответствовать — и сорвать все к чертям одновременно. Ишь, нашли себе марионетку! То самое она говорила! Надо было вцепиться в Тикану и попросить о политическом убежище, чтобы она увела ее отсюда… Правда нафига? В такой переплет она попала, безвестная охотница! Глядишь, получится пройти испытание и получить, как его, престол Темной даги… Вполне себе легендарное деяние в масштабах такой игры!
— Кроме того, — продолжил Багатур с сомнением в голосе, — если уж совсем откровенно. Думал, может, пригодится заманить эльфийских начальников на церемонию? Не тем, так этим… Видишь, Тикана вроде прониклась…
— Ясно… Я еще и приманка, — вздохнула Мара. — А если я пройду испытание? Я стану полноправным Темным? Смогу принимать решения по-настоящему? — она пристально глядела в бесстыдные Багатуровы очи. Тот неопределенно пожал плечами.
— Из пророчества выходит, что да. Ты окажешься верхушкой нашей иерархии. И только совет может корректировать тебя.
— А… А когда игра закончится? — наконец Мара озвучила то, что ее волновало больше всего. Багатур на этот раз решил не читать между строк и, посмеиваясь, ответил:
— А вне игры у нас никакого престола нет, деванько. И командовать некем будет. Только вот кто с кем сам договорится, как Смери с Чингачем. Там верши свою волю на здоровье…
— А где они, кстати? Чингачу сильно попало из-за меня? — пытаясь скрыть разочарование — не о том ведь спрашивала! — проговорила Мара.
Багатур прихмурился самую малость.
— Даа, подвела ты парня под грозу. Смери-то взъярился, что тот что-то скрыть посмел от него. Не положено Чингачу таких волеизъявлений.
— И… что? — не сразу решилась Мара.
— А не знаю что, — недовольно ответил он. — Сперва был тобою занят, потом до Ка И прогулялся, за разъяснениями. А тут и эльфийская принцесска нагрянула, а наших и нет никого, окромя нас с сэром Ричардом. А где остальные, не спрашивай. Нельзя тебе пока того знать.
— А Конана… то есть, который на Конана похож, — ты за своего не считаешь? Почему он тогда при переговорах сидел?
— Этот хвостатый? — Багатур махнул рукой. — Так, солдатня. Но преданная.
— Они с Рыцарем, сэром Ричардом, тоже? Ну, тематики? — Мара злилась на себя, но спотыкалась на «ключевых» словах и ничего не могла с этим поделать.
— А как же! Других не держим, — довольно прогудел собеседник. — Сэр Ричард — тот все идеальную верхнюю ищет. А Симеон — попарывает девок, за прогулы, за сессии несданные. Бегают к нему, сами просят. Он препод в вузе, умный парень, ты не думай, просто в игре ему почему-то потупее роли нравятся. Устает, наверное, все время профессором слыть. Очки снимает и вперед.
Мара слушала и дивилась. Вот никогда бы не подумала! И представить сложно: Конан, за кафедрой, в очках. Как в институте только его хвост терпят? Хотя преподов-мужчин сейчас так мало, что, наверное, еще и расчесывают, и в косу заплетают… А чтоб студентки к нему на порку сами приходили? Кого из одногруппниц можно в таком заподозрить? А ее, Мару, можно ли?
— Слушай, ты привираешь мне, наверное. Тебе поверить, так вокруг одни любители порки, прямо на каждом шагу! — наконец сказала она возмущенно.
— Не на каждом. Не на каждом! Но немало, ты уж мне поверь. Сама увидишь. Может, и знакомого кого встретишь.
Мара недоверчиво покачала головой.
— Тут всю жизнь с ума сходишь, куда деть себя не знаешь, а они… за двойки…
— А потому что надо больше в реальности жить, а не в мечтах своих, — утрированно-назидательно погрозил пальцем Багатур. — Хорошо — мечты, а жизнь-то настоящая мимо проходит. Вот чего ты, спрашивается, ждала столько?
— Сколько? Я школу-то только-только закончила!
— А не встретила бы нас на игре, что бы делать стала? — Багатур поглядел на нее ласково.
Но Мара думала сейчас не о том, что бы она стала, а о том, что ей делать теперь. Ведь встретила! И-и?
— Теперь-то мне что делать? — выговорила она наконец скомкано. Выдавила силком. Поерзала, ощущая «надир», прижалась спиной к стволу, проверяя «зенит». С усилием подняла глаза, чувствуя, как снова вспыхнули щеки.
Багатур наблюдал ее метания, чуть склонив голову, подперев щеку рукой.
— Ну что ты опять мучаешься? Ненадолго же тебе лекарства моего хватает, — проворчал. — Все просто теперь. Хочешь — зови. Позову — приходи. Если отзовется. И на мне свет клином не сошелся. Познакомишься еще с народом-то. Там тебе и мальчики, и девочки, и дяденьки, и тетеньки, и дед бравый имеется. У всех свои тараканчики, любовно пестуемые, вот и подберете, какие кому подойдут…
Мара встала. Она не в силах была больше сидеть у этого кострища. Ну сколько можно, на одном-то месте? На самом деле ей хотелось движением заслонить эту откровенную маняще-отталкивающую перспективу. Надо было что-то делать, чтобы не думать.
— А кто мне может ответить, что за испытание будет? — спросила она Багатура без всякой надежды на внятное разъяснение. Но он глядел на нее с лавки открыто и самым обычным голосом произнес:
— А это ты сама должна сказать. Предельно честно. Потому что проверить тебя невозможно. Но иначе это не испытание будет, сама понимаешь.

И после звенящей паузы добавил: — Это, я считаю, вообще твой шанс. На то самое настоящее, которое тебе не дает покоя.
Мара пыталась въехать в смысл его слов. Даже головой потрясла.
— То есть, я правильно поняла? Я — сама — должна выбрать — себе — испытание?
— Ну да, — небрежно кивнул Багатур «Тебе чаю? Ну да! Или кофе? Или кофе…»
— Как это?.. — ослабшим голосом проговорила она, опускаясь на землю прямо там, где стояла.

А в уме уже маячило то самое, единственно подходящее, сколько себя помнила влекущее.

Самое страшное.

И не обманешь себя, не отменишь…

— Нет-нет!.. — мотала она головой, и ей сейчас не нужен был собеседник.
— Ага-а… Вижу, есть оно. Да? — тихо присел рядом Багатур. Он подзаряжался от нее, как вампир, осознавал это и не считал, что поступает плохо. Это ж надо, столько вибраций в никуда улетает, ой-ей-ей! Вот это накопила девочка желаний тайных, вот это налелеяла их, отточила — так, что и ему на строну перепадает почти материально.
Мара дышала бурно, стараясь загасить в себе шквал противоречивых эмоций. Как же нечестно! Или напротив — предельно честно? Как просто ее поймали — и так же просто она может освободиться. Только солгать. Совсем даже немного солгать, если вдуматься. Ведь столько разного другого можно предложить, и выйдет не намного меньше по итогу…
Но все это будет не то. Не одно-единственное, самое настоящее…
Кажется, она сейчас вся целиком провалится в зияющую пустоту в своем животе. Как хочется свернуться в позу эмбриона где-нибудь в палатке, и чтобы никого.

Мара ярко помнила свое состояние, когда однажды, едучи в автобусе на подработку, вдруг начала в деталях представлять, как это могло бы произойти — она впала в транс тогда и воспринимала окружающую действительность как через толстое пыльное стекло.
Однажды Мара довольно серьезно заикалась среди амберов об этом своем желании. В очередной раз Блейз протыкал кому-то уши булавкой, подкладывая с другой стороны спичечный коробок, шел разговор о плетении косичек из живой кожи и прочих подобных вещах, ну и она вставила свои пять копеек. Ей тогда ответили: а кто ж тебя держать-то будет? Порассуждали, что лучше задницы для этих целей места нету, вынесли вердикт, что она в последний момент передумает, и все.
А тут доведут до конца. И подержат. Она не сомневалась. И место на теле она сама может выбрать. Уже выбрала.
Пожалуй, другого такого случая не будет. А если ее подержат, так и… останется только стоп-слова не сказать. Просто не сказать. И все. Дальше от нее ничего не будет зависеть. Они все сделают сами.
Один технический момент ее беспокоил. Она подняла голову, впилась в Багатура шальными глазами и начала выспрашивать, насколько реально успеть подготовить все так, как ей надо?

8.
Харза сидела у ручья. Того самого, к которому ходит с котелками Чингач. Очень скоро эта струя, прозрачная, родниковая, вольется в большую реку и растворится в ее мутных водах. Был ручей и нет. Стал частью великого — и перестал существовать. Здесь он еще жив, а там уже умер.
Лес притих в этом распадке, только перекатики журчали. Ветер шелестел по верхам — жесткие дубовые листья погромыхивали, скрежетали — но как-то очень хрупко, тонко, невесомо и далеко. Накатила хандра. Что листья, что люди — выклевываются из почек, ликуют, думают, что они — уникальные, что мир вертится вокруг них… А там кого ветром сорвет, кого вместе с целой веткой сломает, а кому все дерево на корню — хрясь, и вяньте. Ну, а повезло дожить до осени — нате вам медленное истощение, холод, страх и одиночество. Не увидеть больше теплого солнца, долгих, поздних летних закатов. Листьям этого не дано. А хочется чуда. Даже для листьев.
Сгущаются сумерки. Приставленные к Харзе наперсницы послушно — и бдительно — ждут наверху. Ждут, пока Харза насидится у воды, утечет ее напряжение. Пока пылающие, пульсирующие ладони, опущенные в ручей, не заледенеют окончательно. Наследница престола Темной даги приказала ждать.
Харза пошевелила плечами. Папин меч на месте. Не сказать — на привычном месте. Какая там привычка…
Она хочет найти точку опоры, понять, где игра, а где реальность. Сегодня вечером, ей казалось, они должны перехлестнуться — так, что потом уже не распутать.
Что происходит с ручьем, когда начинается река? Без ручьев не бывает рек. А реальность без игр?
Вот она приходит в институт. У нее там своя роль. В глазах сокурсниц, педагогов — она занимает определенное место в пространстве, она — явление, одно из многих, создающих их сиюминутную картину мира. Для кого-то более значимая деталь, а для остальных — просто часть декораций, массовка. Как и они для нее. Все — здесь и сейчас, но никто не настоящий. Это реальность или игра?
Сейчас, так или иначе, для определенного круга лиц в этом лесу, она стала заметной фигурой, ворвавшейся на сцену посреди более-менее выверенного спектакля. По большому счету никому не важно, как теперь пойдет представление, ведь все знают, что оно скоро закончится… Но интересно. А для нее самой? Что все это значит?
Вот меч. Он ненастоящий, ясень-пень. Но в существующей системе координат он может сыграть свою роль, а значит, сейчас он настоящий. Черт возьми. Да где же граница?
Вот Охотник. Она выдумала его давным-давно. И не его одного. Были, есть, и наверное будут другие. Но Мара вместе с ними выдумала и часть себя…И порой ей казалось, что эта часть — более настоящая. Потому что жить надо как-то не так! Все кажется, что стоишь на пороге. Еще чутка подождать, еще немного потерпеть, поизображать то, что требуется. Чуть вырваться за привычные рамки и гордиться своей особенностью. Хаха! Нашлась особенная! Как радовалась, когда отыскала в интернете подтверждение, что и в самом странном проявлении своем — не одинока. Страшно быть по-настоящему собой, да. Даже подумать об этом как следует — и то толком не выходит.
Чем они все тут занимаются? В мире столько горя, столько несделанных дел. А они тратят силы, время — на что? Она сейчас настраивается на свой личный как-бы-подвиг, а кому на свете от этого станет лучше? Сжирубес, одним словом.
Она, Мара — из бесцельного поколения. Нету смысла, стержня, непонятно, к чему стремиться. К личному достатку — да не то это. И в педе учится только потому, что надо где-то учиться, а филфак хоть чем-то ей ближе. «Цифер мало, буков много». Читаешь про сверстников времен СССР — и завидно. Если книги не врут. Но родители, деды-бабки — они-то не врут! Гордость за страну, за народ, ощущение единства, принадлежности, нужности — для них это не пустые помпезные слова. Правда, что сейчас от этого осталось? Память?
Во все времена люди вовлечены в чью-то чужую игру. Воюя, работая, голосуя, протестуя. Уходя в крестовые походы и сжигая ведьм, строя коммунизм или руша… Но некоторые игры дают ощущение полноты жизни. Оно — настоящее или обман?
Даже если обман, у Мариного поколения нет и этого.
Но горе-то людское — настоящее. В этом у Мары сомнения нет. И она бегает полупьяная по лесам с игрушечным мечом за плечами. Разыгрывает страсти-мордасти, подставляет задницу под прутья только затем, чтобы испытать хоть что-то, похожее на правду. Потому что ей повезло, и в борьбе за выживание остается много свободы. Бесспорное настоящее ее не коснулось, пока…
Мара вспомнила, как еще дошкольницей, лежа в постели, пыталась понять, что вот сейчас, в эту самую минуту кто-то умирает. Кого-то убивают. А кто-то рождается. Во всех сказках, где герои могут загадывать желания, ее бесило, почему они не загадают мир во всем мире, ну? Особенно ее выводил из себя «Цветик-семицветик». Догадалась девочка наконец вылечить одного мальчика. Ну повелела бы уж для всех! Всем здоровья! И Мара шептала там, в детской постели, в надежде, что волшебники все-таки есть и что ее как-нибудь случайно услышат. Про мир и про здоровье.
Мама рассказывала, как годика в три Мара рыдала над опавшими листьями. Но с тех пор получилось как-то обрасти минимально необходимым слоем защиты. А тут вдруг снова на размусоливания пробило. Верно, это от страха.
Мара треснула рукой по воде. С наслаждением ощутила, как отбила ладонь. Так-то! Если бы она могла раздвоиться, ох и всыпала бы себе. Только потом пришлось бы поменяться.
Что на нее нашло сейчас? Ты в игре — играй! Безоглядно. В этом кайф игры, правда перевоплощения.
А если ты перевоплощаешься в себя — кому какое дело?
Харза встала, ощутив, как давящий груз Мариных заморочек скатывается, напряжение отпускает плечи. Пора идти на встречу.
Навстречу.
За эльфами уже послали. Багатура не было всю вторую половину дня — запрос у Харзы оказался вполне конкретный и несколько неожиданный для Темных. Выслушав ее, Багатур покусал губу, поморщил широкий лоб, покачался с пятки на носок и, сказав «Знаю!», стремительно отвел ее к украшенному живыми цветами шалашу (из города лилии везли, во дают!). У шалаша обнаружились две варварского вида незнакомые девы в меховых безрукавках, вооруженные дагами и кинжалами, а из-под дерюжной занависи входа торчали знакомые сапоги.
Багатур скоренько разыграл небольшую церемонию, заставив Харзу склониться перед просвечивающей постройкой и пафосно воззвав к кому-то внутри. Сапоги исчезли, занавеска отлетела в сторону вместе с веткой, к которой крепилась, и, шипя от досады на неустроенность жилища, наружу выбралась, чуть не развалив шалаш окончательно, Шила.
— Ну чего опять? — неласково буркнула она — О! — добавила озадаченно, переведя взгляд на Харзу.
— Вверяю наследницу вашим заботам, и надо бечь, кой-что организовать трэба, — Багатур подтолкнул Харзу к Шиле, поклонился и натурально убег.
Шила в свойственной ей чуть надменной манере подивилась ему вслед, затем скептически оглядела символическое свое укрытие.
— Прости, наследница, не могу пригласить тебя в… эээ… шатер. Обедала уже?
— Спасибо, перекусили.
— Ну тогда пошли, поболтаем.
Они неторопливо брели по лесу. Девы сопровождали их на расстоянии десятка шагов.
— Зачем Темным наследница? Разве сейчас на троне никого нет?
— Ну по легенде вот уже много лет мы живем разрозненно, особняком, этакие обломки разрушенной междоусобицами империи. Трон пуст, да. И проклят. Только истинный наследник может занять его и не погибнуть.
— Но я ведь… И что дальше?
— Давай подумаем лучше о том, что ближе. Чего ты такого запросила, что сам Багатур бегом побежал?
Харза подавила искушение изобразить небрежную браваду. Во-первых, недостойно. А во-вторых, кто их знает, этих Темных. Может, то, что кажется ей серьезным испытанием, они практикуют на каждое полнолуние?
Но Шила взглянула на нее с интересом. Не ожидала? Или, наряду с крючками-проколами, и это — тоже ее фишка?
— Расскажи мне про свою тему! — неожиданно твердым ровным голосом произнесла Харза. Наследница престола? Ну так давайте!
Шила не стала уточнять, просьба это или приказ. Просто рассказала. Совершенно спокойно. Мара восхищенно завидовала. Ее всегда притягивали решительные, уравновешенные, уверенные в себе люди. Которые вот так естественно могут говорить о вещах, взрывающих мозг … и так же жить. В мире со своими тараканами. О боги! Выжечь бы всю эту мелочную суету из сердца!
Может, сегодня так и будет.
Затем ушла и Шила. Дев, после короткого инструктажа, оставила с Харзой. Неожиданно мягко порекомендовала ей глупостей не делать и, главное, не пропустить событие.
— За мной придут?
— Да. Или стражницы отведут. Будь готова перед закатом.

Мара вытерла руки о штаны. Проклятый нос расшмыгался — какая тут торжественность нафиг? В распадке сгустилась студеная тень. Ручей показался крайне неуютным. Холодало. Или это ее морозило от страха.
Поднялась по тропе, ведущей к шалашу. Багатуров костер — по другую сторону оврага. Девы, с которыми не перемолвились и десятком слов, повели ее поверху вдоль ручья. К реке.

Остаток дня после ухода Шилы тянулся бесконечно. Харза изнывала от безделья. Хотела помыть котелок, найденный на костре у шалаша — дева отобрала и унесла. Вернула чистый. Затем кто-то приходил. Незнакомый. Молча поклонился «леди Исмари», а говорил с одной из стражниц, отойдя в сторону. Еще раз поклонился и ушел. Можно было идти куда хочешь, ей не запрещали, но куда и зачем? С девами не заблудишься, наверное, но никакой цели Харза себе так и не придумала. Может, пользуясь своими привилегиями, позвать кого-нибудь на испытание? Из прежней братии? Для поддержки… Но Мара вдруг поняла, что ей будет проще с теми, с кем не надо играть заданную предыдущей бытностью роль. С чистого листа… Хотя, Багатур, Смери, Чингач и Шила, а еще сэр Ричард — вот уже сколько народу не совсем посторонние для нее!
Но эти — поймут.
В животе ползали холодные мерзкие слизни. Они скручивали внутренности замысловатыми узлами, и все это макраме нагоняло волны тошноты. Было противно осознавать в себе столько страха. Харза вызвала стражницу на бой.
Так, потренироваться.
Затем потребовала у второй девы дагу, и те вдвоем без лишних слов учили ее работать дагой и кинжалом, пока тошнота не отступила на задворки, а Харза не запыхалась на восемь раз и не согрелась целиком.
Болело все: спина и ниже, ободранное пузо и грудь, отбитая в упражнениях надкостница, искусанные губы, потрескавшиеся пальцы. Одежда присыхала к просеченным до крови рубцам и тянула кожу. Пот жег. Харза чувствовала себя грязной и отправилась на ручей.
И вот она снова превратилась в лед. Октябрьские вечерние омовения, без солнца и даже без полотенца, без возможности разом окунуться — это тоже своеобразная пытка. Но нет, это не ее тема.

Греться у костра уже не было времени. Харза ругала себя за недальновидность: надо было банные процедуры затевать пораньше, вот бы и не маялась, и не задубела бы так. Шли быстро, хотелось согреться в движении. Одна дева впереди, вторая позади. И Харза посередине, то ли важная персона, то ли пленница…
К реке вышли неожиданно. Солнце, бликующее на волнах, больше не пряталось среди стволов, не маячило теплыми бликами по листьям. Висело низко над водой во всей своей доступной ослепительности, и слабое уходящее тепло его уносило студеными порывами. Здесь было царство ветра.
В последних косых лучах из-под туч все выглядело мрачно: ало-свинцовые волны, и малюсенькая на фоне вздыбленного простора надувная лодка. У Мары окрепло дурное предчувствие.
По крутой тропе скатились вниз. Под ногами захрустела галька. Лодка боролась с низовиком, течением ее сносило в сторону, но кто-то, сидя к берегу спиной, греб упрямо и мощно. Напротив темнел островок — намытая песчаная коса с тальниковой рощицей. Оттуда приветливо и пугающе мерцал огонек.
Ничего себе, это туда что ли? По октябрьской реке?
От острова отделилось еще одно темное пятно. Да тут флотилия! И все это — ради нее? Мара вдруг почувствовала дикую радость жизни, отчаянную, лихую веселость — предложи ей кто сейчас войти в воду, ринулась бы вплавь. В эту минуту, под стегающими похлестами ветра, расправив плечи им навстречу, она ощущала такую интенсивность бытия, как редко когда прежде. Может, как когда ее тащило по заиндевевшему полю, закатывая рукава до плеч и обдирая кожу, а она, смеясь, пыталась загасить парашют? Или когда папа вывел ее однажды на скалу, откуда открылся невиданный доселе, принадлежащий только им простор — на всю тайгу до самых, в дымке, синих сопок?
Солнце коснулось воды. Первая лодка ткнулась в берег. Одна из стражниц придержала нос, ступив во взмученную прибоем воду. Другая за спиной у Харзы резко крутанулась, разбрасывая гальку: с откоса к ним, мелькая среди ветвей, мелкими перебежками от дерева к дереву спускался кто-то еще. Из-под ног катились камешки, за кусты цеплялся плащ. Из лодки на берег выступил Чингач. Пристально вглядываясь в подходящих, он никак не отреагировал на Мару. Высокий парень со знакомым лицом приветственно поднял руку, распахнув темную накидку. Сверканула розоватая в закатном свете кольчуга длиной до середины бедра, изукрашенная черными накладками, поверх нее оранжевел расшитый пояс, волосы золотились, схваченные повязкой на лбу с тем же орнаментом. Его сопровождали двое, тоже разодетые, но скромнее. Все трое при мечах. Это эльфы, их ни с кем не спутаешь. Какие-то они, и правда, не от мира сего… Харза поискала по склону и высмотрела не слишком таившегося лучника, держащего их на прицеле. Были, видать, и другие. Все это для проформы: стрелять оттуда было далеко, да еще и в такой ветер.
Эльф одним взглядом окинул присутствующих и, безошибочно выбрав, изящно склонился перед Харзой: — Наследница, — она с должным уважением вернула поклон. Он представился, назвав свое имя и клан. И добавил: — Это большая честь для нас.
Харза учтиво кивнула и повернулась к Чингачу. Поразглядывала его склоненную стриженную макушку. Опасность миновала, можно и поприветствовать начальство. Мара призналась себе, что от Чингача принимать знаки почтения ей было особенно приятно. Хотелось мимоходом хлестнуть его по лицу, словно она Анидаг из Кривозеркального королевства. «Ах, порой я еще та… анидаг!»
Лодку отвели на несколько сотен метров выше по течению. Иначе на островок не попасть. Вторая посудина уже пересекала середину протоки. Солнце скрылось за черными зубцами дальних тальников, зажгло прощальную, расплавленно-золотую полосу.
Чингач подал руку. Харза, чувствуя, как сердце колотится в горле, с усилием оторвала взгляд от раскаленного контура на горизонте, оглянулась на эльфов.
— За вами уже идут.
Шагнула в лодку.
Никогда раньше она не сидела в резиновой лодке в темноте, да еще на таком неспокойном, нешуточно грозящем просторе. Ветер срывал и заплескивал под ноги верхушки волн, швырял в лицо увесистую гроздь ледяных капель с весла. Лодка, словно живое существо, ходуном ходила, подспустив на холоде. Но Чингач не отвлекался — ему приходилось напряженно работать, чтобы не промахнуться мимо острова. Мара выцелила глазами насос под лавкой, затем так же взглядом нашла оба отверстия на бортах. На всякий случай. Сама она ни разу не величественно скорчилась на корме, расставив для равновесия руки по стылым бортам. Ничего себе Темные дают!
Наконец остров прикрыл их от ветра. От неожиданно наступившей тишины звенело в ушах, щеки горели, словно натертые грубым снегом. Хорошо, что Чингач накинул на нее чью-то кожаную куртку, иначе в ней не осталось бы ни капли живого тепла.

9.
Их встречали с факелами. Чингач помог Харзе-Маре выбраться из лодки. Передал из рук в руки ожидающим, а сам снова отчалил. Задубевшую Харзу, после сдержанных поклонов, проводили до гигантского костра. Он был собран из полузамытых, выбеленных водой и солнцем стволов, набросанных на островок паводком. Жар от него шел такой, что подойти ближе, чем шагов на пять, было трудно. Поэтому стояли широким кругом. Мара, все еще оглушенная, оглядывала собравшихся. На нее с одной стороны костра смотрели Темные, почти все незнакомые, и четыре эльфа — с другой.

Багатура и Шилы не было. Смери стоял среди своих, скрестив руки, и не ответил на ее взгляд, там же отражал всполохи сэр Ричард. Мара едва не фыркнула, вспомнив, наконец, кого он ей напоминал в своих бликующих латах. СиТриПиО, золотого робота из «Звездных войн». Нервный смешок рвался наружу, и она изо всех сил сосредоточилась на переливах углей. Но это оказалась плохая идея. Ее затрясло так, что начали постукивать зубы. И это в волнах жара, от которых готовились сворачиваться волосы на теле!

Хоть бы кто встал рядом. Но вокруг оставалось пустое пространство. Мара не выдержала и села. Прямо там, где стояла. Ее хватило лишь на то, чтобы не сильно сутулить спину. В конце концов, ей нужно просто присутствовать. Они все сделают сами. А ей просто — быть. И кричать все, что угодно, кроме того единственного, что кричать нельзя.

Это ее вечер. Ее костер. Ее ритуал и ее гости. Мара словно перевернула песочные часы. Секунды по-прежнему бежали, но каждую песчинку волшебного, небывалого времени она теперь лелеяла на ладони, прежде чем пропустить сквозь пальцы. Улыбалась.

Костер трещал и запуливал искры в небеса. Отлетел уголек и прижег ей кожу на тыльной стороне ладони. Короткая вспышка пронзительной боли. Улыбка застыла. Мгновение, за которое она не успела даже дернуться. Черт. Как же это будет, если… Если к мгновению добавить хотя бы еще парочку? Сколько их вообще должно быть?

Огонь расплылся в глазах. Она терла обожженную руку. Сука. Давай пожалей себя. Сейчас обе руки твои туда суну, будешь тут мне… Дыхание. Дыши давай. Дыши, я сказала.

Мара встала перед костром на колени. Плевать. Сегодня буду я и огонь. Страшно. Но так и должно быть. Она принесла ему страх, а взамен он даст ей свою силу.

Наконец шаги. Надо встать. Встать. Встать!

Медленно, одним напряженным движением, Мара поднялась. Недавно она уже ощущала это преодолевающее распрямление. Ага. Вчера. Чингач перед Смери во всполохах костра. С обнаженной исполосованной спиной. Да-да.

А вот и Чингач. И еще эльфы. И Тикана, такая маленькая рядом с ними. Но где же Багатур? Машинально отвечая на приветствия, Харза шарила глазами по фигурам. Круг почти сомкнулся. Но Багатура и Шилы по-прежнему не было. Кого еще ждем?

И тут — Мара вздрогнула — раздался вибрирующий звук, от которого все волоски на теле встали дыбом. Совсем рядом. Барабан? Еще удар. Медленно, с длительными, выворачивающими душу паузами.

Все обернулись в сторону звука, но человек стоял за кругом света. Однако, Мара рассмотрела: бубен!

Озаренные костром, алые лица, поблескивая глазами, стали поворачиваться в другую сторону, и Мара одна из последних глянула туда же.

Багатур торжественно вел Шилу, подставив свою мощную лапу под ее изящную кисть.

Они остановились перед Марой на том самом пустом пространстве, отделяющем ее от всех остальных. Она поклонилась, нарочно медленно, пытаясь в этом движении найти резервы, собраться, но с каждым размеренным ударом бубна все, что удавалось собрать, осыпалось бессмысленным стеклом, а ритм постепенно ускорялся. Харза встретила взгляд Темной, спокойный, изучающий. Хотела бы Мара сейчас увидеть себя ее глазами.

Это неожиданно дало силы взять себя в руки. Ровно настолько, чтобы сохранять неподвижность. Волны дрожи — ерунда. Все ерунда. Мне нравится, как они все обставили. Такого я и хотела на самом деле. Даже думать о подобном не смела. Просила только спиральку, а тут! Спасибо, ребята. На острове посреди реки, ночью, у костра. Под шаманский бубен… Вольный ветер будет свидетелем.

Харза-Мара уже по-другому всматривалась в лица. Спасибо, что соблюдаете момент. Мне нужно сейчас это внимание. Я в фокусе. Сквозь меня струится ветер…

Багатур выступил вновь, он держал что-то на уровне ее груди. Да, это оно. Именно такое. Для меня. Черт, я вас люблю.

Металлическая спираль на длинной ручке. Диаметром сантиметра в три-четыре. Хотелось бесконечно сглатывать. Ей протянули ту самую бадейную кружку, в бересте, которую так хорошо держать двумя руками. За ней так удобно прятать лицо. Совсем ненадолго. Пока льется что-то большими глотками, горячее, обжигающее. Ох, спасибо, вот так, все как надо.

Затем, ощущая растворение сознания, она смотрела, как ее спираль набирает силу в золоте углей. Шила говорила о пророчестве, а спираль переливалась, и Багатур стоял на одном колене рядом и время от времени поворачивал ее. Мара уже давным-давно обхватила себя руками и сквозь одежду вцепилась ногтями в кожу, не замечая этого. Магия огня сейчас заполняла скрученную бесконечность. А затем она вопьется в ее, Мары, плечо, навсегда. Эта ночь впечатается в тело. Часть Мары — совсем крошечная — умрет, принеся себя в жертву пламени.

Она породнится с огнем.

Багатур поднялся. Мара едва не отшатнулась, но тут же вернулась назад. Давайте же, держите меня. Я не смогу сама. Об этом не было и речи. Она отчаянно глядела на него, а он снова был темным силуэтом на фоне костра. Удары бубна и сердца, взлеты пламени и светотени слились в гипнотическом хороводе, центром которого был темный силуэт.

Она шагнула к нему. Прижалась. Сначала ладонями к груди, затем вся. Спряталась, загороженная от всех, льнула, дрожа и беззвучно поскуливая, жадно набираясь его силы, движениями плеч помогая снять одежду. Как хорошо, что он такой большой! Как уютно и безопасно у него на груди!

Багатур чуть развернул ее к свету костра. Расставил пошире ноги, утверждаясь монолитом. Обхватил ручищами и крепко, железно стиснул, оставив открытым левое плечо. Мара хотела смотреть, он дал ей высвободить и повернуть лицо. Навстречу. Вот это сейчас будет ей. По-настоящему. Без. Вариантов.

Шила уже держала ее спираль на вису. Близко, так близко, что Мара ощущала жар светящегося металла.

Они встретились взглядами над спиралью. Шила подняла брови. Да?

— Нееееееет!!!

— Тихо, тихо! — горячо бормотнул ей на ухо Багатур, притиснув пытающуюся вырваться чуть сильнее. — Только стоп-слово, детка.

Она едва расслышала его за всепроникающим ритмом бубна и бешеным шумом пульса в ушах. Тряхнул:

— Ну же? Стоп-слово?

Огненная спираль плавала перед глазами, расслаиваясь.

— Мммм! – полу-плача простонала она, едва не подгибая ноги и не повисая на нем. — Неееет…

— Тогда держись.

Резко кивнул Шиле, мол, давай.

— Нет-нет! Стойте! — Мара умоляюще закинула мокрое лицо к небу. Помоги же мне!

Отзвук ее отчаянного вскрика повис над пустотой — бубен замолчал, оборвав бой. Золотая спираль отодвинулась, поплыла в сторону.

И в этой стремительно нарастающей невозвратной тишине Харза рявкнула, прорычала, до хрипа в горле, яростно выплюнула «Давай же!» и, сверкнув белками, ожгла Шилу диким взглядом.

И забилась в живых железных тисках, прогорая насквозь под живым раскаленным железом, выгибаясь бесконечно и не в силах двинуться, проросшая настоящим, словно прошитая молнией.

А сильные руки держали ее непоколебимо и надежно, даруя невыразимое спокойствие и уверенность, что все это именно то, что нужно ей, именно то.



Мара потом долго вспоминала это жуткое ощущение, когда крик не может выйти из схваченного спазмом горла и разрывает тебя изнутри. Как потом он вырывается нутряным рыком, превращается в вольный вой, улетает в небеса вместе с искрами, страхами, сомнениями. Всё! Уже не важно ни-че-го.



Обсудить на Форуме