Hiaro. Помни о ночи Самайна
Добавлено: Сб янв 08, 2022 6:56 pm
Hiaro
HARZABLOG
Помни о ночи Самайна
Это дикая ночь. Да, бывают такие. Чувство необъяснимое, что человеку не стоит и носа высовывать из-за иллюзии стен – навлечешь на себя… впрочем, лучше не знать.
В эту ночь безраздельно владение нечисти в мире. Выискивать жертву в укрытии бесы не станут – им не до того. Но в полях иль лесу – не попадайся им на пути. Они во хмелю вседозволья, поющие гимны свободе, сметут заплутавшего и вовлекут в круговерть, унесут к облакам и протянут луне на раскрытых ладонях. А затем рассмеются, рассыплются, ринутся прочь, и не вспомнят о том, кто, цепляясь за воздух, забился в смертельном падении.
Только предок способен тебя защитить. Если ты дозовешься…
Гордый рыцарь, склонись! Приближаюсь.
Рыцарь гордый и глупый, что делаешь ты в эту ночь на дороге лесной?
Хоровода моих крови жаждущих фей не боишься?
Однако, бледнеет, но, дерзкий, с дороги не сходит. Он не видит меня, да и свиту мою, только чувствует – что-то грядет. Так беги же! Погоним тебя, поглумимся — и мимо махнем. Будешь жив, хоть и сед или связную речь потеряешь…
Жаль мне душу твою, безрассуден и юн, то не ветер – то наше дыханье. Мог укрыться, как заяц, в болотной траве, но ты выбрал – ступай же ко мне.
Говорили ему, оставайся и жди до утра. У костра, дружных песен, что глушат те странные звуки вокруг. То вдруг смех, то размеренный посвист – ведь сколько шагает, ни ближе, ни дальше… Все Майская ночь. Слыхал, но не верил. Теперь вот удастся кому рассказать? И о чем? Все неясно. У страха глаза велики – и не боле.
Надвигается, кажется, что-то. Так тянет пуститься бегом, не разбирая пути! Но это, конечно, смешно. Успокойся!
Ветер какой ледяной и жестокий. Зловещий! Хлещет и хлещет, и сбоку заходит, и сзади. Так не бывает. Но надо идти. И иду.
Однако, пришел. Это кто предо мной на дороге?
Что ж, человек, ты напрасно упорствуешь нынче. Девам моим не смогу отказать в их желании крови, как испокон века ведется… Уж стонут и воют от предвкушения страха и боли твоих. Так возьмите его!
Бился с тенями до хрипа, кружился и рвался. Теперь бы бежать – без оглядки бежал бы, да поздно. Что это, кто, как мне быть, помогите, о предки! Зря не поверил легендам, теперь погибаю!
Путами весь оплетен, уж одежду сорвали. Нет, не уйти тебе, рыцарь, с безлюдной дороги. Мертвым оставят лежать ненасытные ведьмы. Вот и хлысты в их руках под весенней луной заиграли. Как широки и темны их зрачки – мои девочки в трансе любовном. Я лишь любуюсь тобой, ты беспомощен, горд и прекрасен. Гордость тебя не спасет, но продлит твои муки земные. Мог бы от страха сгореть иль погаснуть от боли. Этот зубами скрипит и по-прежнему рвется. Скоро ли вскрик рассечет, распалит мое сердце? Что же ты медлишь, кричи, вдруг тебя пожалею?
Я их не вижу – и вижу, что явь, а что морок? Тьма окружила меня, но телами нагими мерцает. Вижу замах – дева вспыхнет и медленно гаснет, болью моей, словно светом, себя насыщая… А впереди разгорается огненный феникс. Птица-не птица — богиня, укрыта крылами… Что же ты смотришь бесстрастно, что плеть не сжимаешь, или чужими руками сгубить ты безвинного хочешь?
Ты ли безвинный? Наглец! Да нахала такого, из-под хлыстов мне дерзившего, век не видала!
Крылья взмахнули, опали — и огненный ветер живо мерцающих дев разогнал по дороге. Путы ослабли незримые, руки повисли, и зашатался на слабых ногах, оседая. Но устоял, да надолго ль? Подходит…
Ты! На колени! Стоит, весь в крови, обнаженный. Даже глаза опустить не приходит догадка. Где таких юношей ростят, хотелось бы ведать. Что за народ здесь живет, и во что они верят? Может от страха так глуп? По незнанью бесстрашен? Думает, что отпущу, если выдержит он испытанье? Ведьмы ворчат – прервала их игру на подъеме. Свет их тускнеет, мой – силу у них отбирает. Жертва близка, удержать их не в силах я долго. Голод и страсть распаляет мятеж безоглядный.
Феникс застыла, лишь искры по крыльям метались. Из ниоткуда в руке ее плеть зазмеилась. Словно текучий металл, раскаленный и гибкий. Видно, финальный аккорд мне сама отыграет.
Девы-вампирши отпрянули – с яростным стоном. Шутка ли – встретиться снова с огненной плетью. Так-то, веселье весельем — перечить не смейте. Долю вам вашу отдам, никого не обижу. Ты же, смешной человечек, слова мои слушай.
Я отдышался едва, как в ушах зазвучало нечто чужое, что речью у нас не зовется. Было то пением, воем, рычаньем звериным? Но понимал, о чем фея со мной говорила. «Если останешься жив, как я дважды ударю, ночью Самайна меня жди с подругами снова. Третий удар за тобою наследственным долгом оставлен. Коль не придешь – проклятие будет на детях, детях детей. И так до скончания века. Понял?» Киваю. «Готов?» Что скажешь на это… Медлит. Неужто ответа и впрямь ожидает? «Бей уже трижды! Кто знает, что станет со мною к ночи Самайна. Потомкам того не желаю». Вспыхнула, расхохоталась, и тени, мерцая, ей вторят. «Первый-то переживи! Остальные обсудим».
Смерть на костре, что в игольное ушко продета, в миге спрессована, ссучена в нить – первый удар моей огненной плети подсек гордеца. На колени он рухнул беззвучно. Сил не осталось на крик. А девы, пылая, ликуют: сладки им корчи его да хмельна его кровь. Каково ему – каждая знает, тем их восторг горячей.
Нет, не подняться. Не выстоять мне. Буду за землю держаться — может, не взмоет душа, зацепившись за камни… Предок, дай сил пережить. Не оставить… потомкам.
Взвился мой рыцарь, как раненный барс – молния плети настигла повторно. Взлетел и опал, покатившись, гася пламя боли. Но боль негасима, покуда перстами не щелкну. А быстро нельзя. Надо насытить вампирш, или нас не отпустят. Плеть их не сдержит, коль голод не стихнет на время.
Это ли воздух – он болью наполнен и криком. Как же вдохнуть, если вывернут весь наизнанку? Сжалься, богиня, я выжжен, растерзан, растоптан. Третий удар придержи, я не вынесу больше.
Так-то, герой. Я дев увожу, хоть едва они сыты. Ты же, счастливец, живи, но помни о ночи Самайна. Я буду ждать – ибо сильно ты мне приглянулся. Сам приходи, если смелость твоя не погибла под плетью. Коль не придешь – боли долг перейдет на потомков. Дети детей будут видеть во снах наши плети. Будут искать заповедные эти дороги, только найдут ли – неведомо, временем скрыто.
Стихло. Умчались. Приду.
HARZABLOG
Помни о ночи Самайна
Это дикая ночь. Да, бывают такие. Чувство необъяснимое, что человеку не стоит и носа высовывать из-за иллюзии стен – навлечешь на себя… впрочем, лучше не знать.
В эту ночь безраздельно владение нечисти в мире. Выискивать жертву в укрытии бесы не станут – им не до того. Но в полях иль лесу – не попадайся им на пути. Они во хмелю вседозволья, поющие гимны свободе, сметут заплутавшего и вовлекут в круговерть, унесут к облакам и протянут луне на раскрытых ладонях. А затем рассмеются, рассыплются, ринутся прочь, и не вспомнят о том, кто, цепляясь за воздух, забился в смертельном падении.
Только предок способен тебя защитить. Если ты дозовешься…
Гордый рыцарь, склонись! Приближаюсь.
Рыцарь гордый и глупый, что делаешь ты в эту ночь на дороге лесной?
Хоровода моих крови жаждущих фей не боишься?
Однако, бледнеет, но, дерзкий, с дороги не сходит. Он не видит меня, да и свиту мою, только чувствует – что-то грядет. Так беги же! Погоним тебя, поглумимся — и мимо махнем. Будешь жив, хоть и сед или связную речь потеряешь…
Жаль мне душу твою, безрассуден и юн, то не ветер – то наше дыханье. Мог укрыться, как заяц, в болотной траве, но ты выбрал – ступай же ко мне.
Говорили ему, оставайся и жди до утра. У костра, дружных песен, что глушат те странные звуки вокруг. То вдруг смех, то размеренный посвист – ведь сколько шагает, ни ближе, ни дальше… Все Майская ночь. Слыхал, но не верил. Теперь вот удастся кому рассказать? И о чем? Все неясно. У страха глаза велики – и не боле.
Надвигается, кажется, что-то. Так тянет пуститься бегом, не разбирая пути! Но это, конечно, смешно. Успокойся!
Ветер какой ледяной и жестокий. Зловещий! Хлещет и хлещет, и сбоку заходит, и сзади. Так не бывает. Но надо идти. И иду.
Однако, пришел. Это кто предо мной на дороге?
Что ж, человек, ты напрасно упорствуешь нынче. Девам моим не смогу отказать в их желании крови, как испокон века ведется… Уж стонут и воют от предвкушения страха и боли твоих. Так возьмите его!
Бился с тенями до хрипа, кружился и рвался. Теперь бы бежать – без оглядки бежал бы, да поздно. Что это, кто, как мне быть, помогите, о предки! Зря не поверил легендам, теперь погибаю!
Путами весь оплетен, уж одежду сорвали. Нет, не уйти тебе, рыцарь, с безлюдной дороги. Мертвым оставят лежать ненасытные ведьмы. Вот и хлысты в их руках под весенней луной заиграли. Как широки и темны их зрачки – мои девочки в трансе любовном. Я лишь любуюсь тобой, ты беспомощен, горд и прекрасен. Гордость тебя не спасет, но продлит твои муки земные. Мог бы от страха сгореть иль погаснуть от боли. Этот зубами скрипит и по-прежнему рвется. Скоро ли вскрик рассечет, распалит мое сердце? Что же ты медлишь, кричи, вдруг тебя пожалею?
Я их не вижу – и вижу, что явь, а что морок? Тьма окружила меня, но телами нагими мерцает. Вижу замах – дева вспыхнет и медленно гаснет, болью моей, словно светом, себя насыщая… А впереди разгорается огненный феникс. Птица-не птица — богиня, укрыта крылами… Что же ты смотришь бесстрастно, что плеть не сжимаешь, или чужими руками сгубить ты безвинного хочешь?
Ты ли безвинный? Наглец! Да нахала такого, из-под хлыстов мне дерзившего, век не видала!
Крылья взмахнули, опали — и огненный ветер живо мерцающих дев разогнал по дороге. Путы ослабли незримые, руки повисли, и зашатался на слабых ногах, оседая. Но устоял, да надолго ль? Подходит…
Ты! На колени! Стоит, весь в крови, обнаженный. Даже глаза опустить не приходит догадка. Где таких юношей ростят, хотелось бы ведать. Что за народ здесь живет, и во что они верят? Может от страха так глуп? По незнанью бесстрашен? Думает, что отпущу, если выдержит он испытанье? Ведьмы ворчат – прервала их игру на подъеме. Свет их тускнеет, мой – силу у них отбирает. Жертва близка, удержать их не в силах я долго. Голод и страсть распаляет мятеж безоглядный.
Феникс застыла, лишь искры по крыльям метались. Из ниоткуда в руке ее плеть зазмеилась. Словно текучий металл, раскаленный и гибкий. Видно, финальный аккорд мне сама отыграет.
Девы-вампирши отпрянули – с яростным стоном. Шутка ли – встретиться снова с огненной плетью. Так-то, веселье весельем — перечить не смейте. Долю вам вашу отдам, никого не обижу. Ты же, смешной человечек, слова мои слушай.
Я отдышался едва, как в ушах зазвучало нечто чужое, что речью у нас не зовется. Было то пением, воем, рычаньем звериным? Но понимал, о чем фея со мной говорила. «Если останешься жив, как я дважды ударю, ночью Самайна меня жди с подругами снова. Третий удар за тобою наследственным долгом оставлен. Коль не придешь – проклятие будет на детях, детях детей. И так до скончания века. Понял?» Киваю. «Готов?» Что скажешь на это… Медлит. Неужто ответа и впрямь ожидает? «Бей уже трижды! Кто знает, что станет со мною к ночи Самайна. Потомкам того не желаю». Вспыхнула, расхохоталась, и тени, мерцая, ей вторят. «Первый-то переживи! Остальные обсудим».
Смерть на костре, что в игольное ушко продета, в миге спрессована, ссучена в нить – первый удар моей огненной плети подсек гордеца. На колени он рухнул беззвучно. Сил не осталось на крик. А девы, пылая, ликуют: сладки им корчи его да хмельна его кровь. Каково ему – каждая знает, тем их восторг горячей.
Нет, не подняться. Не выстоять мне. Буду за землю держаться — может, не взмоет душа, зацепившись за камни… Предок, дай сил пережить. Не оставить… потомкам.
Взвился мой рыцарь, как раненный барс – молния плети настигла повторно. Взлетел и опал, покатившись, гася пламя боли. Но боль негасима, покуда перстами не щелкну. А быстро нельзя. Надо насытить вампирш, или нас не отпустят. Плеть их не сдержит, коль голод не стихнет на время.
Это ли воздух – он болью наполнен и криком. Как же вдохнуть, если вывернут весь наизнанку? Сжалься, богиня, я выжжен, растерзан, растоптан. Третий удар придержи, я не вынесу больше.
Так-то, герой. Я дев увожу, хоть едва они сыты. Ты же, счастливец, живи, но помни о ночи Самайна. Я буду ждать – ибо сильно ты мне приглянулся. Сам приходи, если смелость твоя не погибла под плетью. Коль не придешь – боли долг перейдет на потомков. Дети детей будут видеть во снах наши плети. Будут искать заповедные эти дороги, только найдут ли – неведомо, временем скрыто.
Стихло. Умчались. Приду.