Hiaro. Черное солнце
Добавлено: Сб янв 08, 2022 7:01 pm
M/M
Hiaro
HARZABLOG
Черное солнце
Он упорно не поднимал взгляда. Не смущенно, не в раскаянии. Из упрямства. Меня это бесило. Я вынужден был сдерживаться, и это выводило вдвойне. Хотелось трясти и хлестать по щекам. А приходилось подбирать слова и контролировать интонации. Парень не помогал мне смягчиться, ох не помогал.
И я позволил себе сладкую мыслишку – я припомню тебе и это.
Он, похоже, не понимал, что вариантов в итоге нет. Или не мог справиться с собой. Вполне вероятно. Упорствуя, прятал страх, боролся с унизительным желанием выпалить все — и преданно, затравленно заглядывать в глаза в поисках свидетельства, что страшное минует… Или хотя бы отсрочится.
Ну и отсрочится. Поверь, это не будет легче. Ожидание выматывает. Особенно когда ты предоставлен самому себе без возможности отвлечься от панических мыслей…
Я смотрел на него, на его опущенные, подрагивающие ресницы. И вспоминал себя. Да, мне кажется сейчас, я понимаю, что им движет. Но на самом деле это просто мои воспоминания. Моя борьба с самим собой за достоинство. Мои дрожащие пальцы, сжатые в кулак, чтобы только не… И сержусь я так потому, что не желаю вспоминать, а он вынуждает. Сам того не ведая. Но это не оправдание. Ни ему, ни мне.
Надоело быть безжалостным к себе. Почему я не могу дать волю раздражению? Какая разница, что будет стоять за его болью? Только его вина — или мои потаенные терзания?
Знал бы ты, парень, как мне хочется сейчас вколотить тебя в пыль вместе со всей моей чертовой рефлексией. Ведь теперь я ни за что не позволю себе перегнуть, хотя бы в малом… Буду контролировать каждое движение – и только мышцам лица позволю исказиться, когда буду знать, что ты точно уже не увидишь моего оскала.
Я буду строг, но справедлив до крайней степени. Омерзительно справедлив. И может быть, меня даже стошнит потом от напряжения и ненависти к самому себе. Скованному самоконтролем. Сросшемуся с маской. Потерявшему непосредственный порыв. Пусть это даже всполох гнева.
А он взглянул на меня в упор и сказал:
— Давай. Давай же. Ты же хочешь, я знаю.
Прямой взгляд, яростный и требовательный. Делающий лицо старше — и в более широком смысле возводящий низшего до равного.
Я почему-то не стал закрываться. Закрываться непониманием или статусом, или парировать несоответствием ситуации, или любым другим способом уклоняться. Ему кажется, что он принял решение. Ему кажется, что он готов на такой поступок.
Ну пусть попробует. Ищущий да обрящет. Не стоило замахиваться так высоко. Икар. Он возомнил, что знает. И может себе позволить. Для меня.
А мне не нужна твоя жертва. Но я ее приму. Просто чтобы поставить тебя на место. Не сметь лезть мне в душу. Ни даже думать в ту сторону.
Я черное солнце.
Оседать при мысли обо мне, к стенке прислоняться. Вжиматься в нее. И вычеркивать из головы, давить в себе даже образ мой.
Вижу, что понял. Но уже поздно, брат.
Да и не пасует. Ну-ну.
Иди сюда. Вот так.
Повинуется с легкой, едва уловимой задержкой. Да. Теория закончилась, милый мой. А практика… она и не у таких из-под ног опору выбивала. Что бы тебе не диктовал твой дух, он помещен в тело, а тело… И не страшно само по себе потерять достоинство. Страшно не простить этого себе. А такие, как ты, не прощают.
***
Ммм, я не сомневался, что ты будешь бороться. Будешь, тем более тебя поддерживает твоя благородная – и безумная! — идея. Дать мне волю. Зачем это понадобилось тебе – испытываешь привязанность, благодарность? Жалость? Ну, это запредельная досада, но исключать ее нельзя. Чувствуешь себя особенно приближенным, избранным? Хочется снять вину с избытком? Быть чистым перед собой? Я допускаю, что так бывает. Жить с легким сердцем, зная, что себя не в чем упрекнуть. Бывает еще и не так.
Но я так не умею. Слышишь? Я таю в себе свои несовершенства, неспособный ни преодолеть их, ни простить. Почему же ты решил, что мне станет легче, если я выплесну свой внутренний яд на твое корчащееся тело? Смешаю с кровью твоей…
Ведь я потом сам буду корчиться. От новых воспоминаний. О том, как не сдержался. Как позволил себе пойти у тебя на поводу. У тебя или у себя. Это ни тебе, ни себе — никому не позволено. И я не могу так больше.
***
Переступил ли я черту? Или удержал равновесие? Несколько совершенно жестоких ударов – только несколько. Но они были. Как расценивать их? Тебя колотит крупная дрожь. Да, друг, тело – слабо. Ему трудно поспеть за духом, даже за самым отважным. Не стыдно дрожать, и слезы – не смертный грех, нет. Стыдно сломаться из-за такой ерунды. На долгие годы сломаться.
Я вот не могу починиться до сих пор. Починиться и подчиниться простой истине. Слабость – не позор. Однажды сданные позиции – не приговор на всю оставшуюся жизнь. Это урок, который надобно усвоить – и идти дальше, а не зацикливаться на нем и не превращать в эпицентр существования.
Да и не так все вовсе. Нет этого в повседневности. Но стоит мне только взять в руку плетеную рукоять… И ощутить баланс…
Это чувство приходит порой само, в самые неподходящие моменты. Хоп – и пальцы готовы сомкнуться, а в голове ритмичный шум, словно в морской раковине… И нечего будить лихо. Ледяная — чтобы только не сорваться – ненависть, к тем, кто вынуждает меня, напоминает, провоцирует. Да еще так откровенно. Не. Лезь. Мне. В душу!
Что я наделал.
Hiaro
HARZABLOG
Черное солнце
Он упорно не поднимал взгляда. Не смущенно, не в раскаянии. Из упрямства. Меня это бесило. Я вынужден был сдерживаться, и это выводило вдвойне. Хотелось трясти и хлестать по щекам. А приходилось подбирать слова и контролировать интонации. Парень не помогал мне смягчиться, ох не помогал.
И я позволил себе сладкую мыслишку – я припомню тебе и это.
Он, похоже, не понимал, что вариантов в итоге нет. Или не мог справиться с собой. Вполне вероятно. Упорствуя, прятал страх, боролся с унизительным желанием выпалить все — и преданно, затравленно заглядывать в глаза в поисках свидетельства, что страшное минует… Или хотя бы отсрочится.
Ну и отсрочится. Поверь, это не будет легче. Ожидание выматывает. Особенно когда ты предоставлен самому себе без возможности отвлечься от панических мыслей…
Я смотрел на него, на его опущенные, подрагивающие ресницы. И вспоминал себя. Да, мне кажется сейчас, я понимаю, что им движет. Но на самом деле это просто мои воспоминания. Моя борьба с самим собой за достоинство. Мои дрожащие пальцы, сжатые в кулак, чтобы только не… И сержусь я так потому, что не желаю вспоминать, а он вынуждает. Сам того не ведая. Но это не оправдание. Ни ему, ни мне.
Надоело быть безжалостным к себе. Почему я не могу дать волю раздражению? Какая разница, что будет стоять за его болью? Только его вина — или мои потаенные терзания?
Знал бы ты, парень, как мне хочется сейчас вколотить тебя в пыль вместе со всей моей чертовой рефлексией. Ведь теперь я ни за что не позволю себе перегнуть, хотя бы в малом… Буду контролировать каждое движение – и только мышцам лица позволю исказиться, когда буду знать, что ты точно уже не увидишь моего оскала.
Я буду строг, но справедлив до крайней степени. Омерзительно справедлив. И может быть, меня даже стошнит потом от напряжения и ненависти к самому себе. Скованному самоконтролем. Сросшемуся с маской. Потерявшему непосредственный порыв. Пусть это даже всполох гнева.
А он взглянул на меня в упор и сказал:
— Давай. Давай же. Ты же хочешь, я знаю.
Прямой взгляд, яростный и требовательный. Делающий лицо старше — и в более широком смысле возводящий низшего до равного.
Я почему-то не стал закрываться. Закрываться непониманием или статусом, или парировать несоответствием ситуации, или любым другим способом уклоняться. Ему кажется, что он принял решение. Ему кажется, что он готов на такой поступок.
Ну пусть попробует. Ищущий да обрящет. Не стоило замахиваться так высоко. Икар. Он возомнил, что знает. И может себе позволить. Для меня.
А мне не нужна твоя жертва. Но я ее приму. Просто чтобы поставить тебя на место. Не сметь лезть мне в душу. Ни даже думать в ту сторону.
Я черное солнце.
Оседать при мысли обо мне, к стенке прислоняться. Вжиматься в нее. И вычеркивать из головы, давить в себе даже образ мой.
Вижу, что понял. Но уже поздно, брат.
Да и не пасует. Ну-ну.
Иди сюда. Вот так.
Повинуется с легкой, едва уловимой задержкой. Да. Теория закончилась, милый мой. А практика… она и не у таких из-под ног опору выбивала. Что бы тебе не диктовал твой дух, он помещен в тело, а тело… И не страшно само по себе потерять достоинство. Страшно не простить этого себе. А такие, как ты, не прощают.
***
Ммм, я не сомневался, что ты будешь бороться. Будешь, тем более тебя поддерживает твоя благородная – и безумная! — идея. Дать мне волю. Зачем это понадобилось тебе – испытываешь привязанность, благодарность? Жалость? Ну, это запредельная досада, но исключать ее нельзя. Чувствуешь себя особенно приближенным, избранным? Хочется снять вину с избытком? Быть чистым перед собой? Я допускаю, что так бывает. Жить с легким сердцем, зная, что себя не в чем упрекнуть. Бывает еще и не так.
Но я так не умею. Слышишь? Я таю в себе свои несовершенства, неспособный ни преодолеть их, ни простить. Почему же ты решил, что мне станет легче, если я выплесну свой внутренний яд на твое корчащееся тело? Смешаю с кровью твоей…
Ведь я потом сам буду корчиться. От новых воспоминаний. О том, как не сдержался. Как позволил себе пойти у тебя на поводу. У тебя или у себя. Это ни тебе, ни себе — никому не позволено. И я не могу так больше.
***
Переступил ли я черту? Или удержал равновесие? Несколько совершенно жестоких ударов – только несколько. Но они были. Как расценивать их? Тебя колотит крупная дрожь. Да, друг, тело – слабо. Ему трудно поспеть за духом, даже за самым отважным. Не стыдно дрожать, и слезы – не смертный грех, нет. Стыдно сломаться из-за такой ерунды. На долгие годы сломаться.
Я вот не могу починиться до сих пор. Починиться и подчиниться простой истине. Слабость – не позор. Однажды сданные позиции – не приговор на всю оставшуюся жизнь. Это урок, который надобно усвоить – и идти дальше, а не зацикливаться на нем и не превращать в эпицентр существования.
Да и не так все вовсе. Нет этого в повседневности. Но стоит мне только взять в руку плетеную рукоять… И ощутить баланс…
Это чувство приходит порой само, в самые неподходящие моменты. Хоп – и пальцы готовы сомкнуться, а в голове ритмичный шум, словно в морской раковине… И нечего будить лихо. Ледяная — чтобы только не сорваться – ненависть, к тем, кто вынуждает меня, напоминает, провоцирует. Да еще так откровенно. Не. Лезь. Мне. В душу!
Что я наделал.