ClubPN

Lyca


Разбить зеркало





...Это рассказ о страхе, о страхе и о предательстве, я не уверена, что хотела бы его прочесть и вовсе не хотела - писать. Пусть та нереальность, где это произошло, никогда нас не коснется.


Девочка лежит в прозрачной капсуле, наполненной тягучей зеленоватой жидкостью; мутный ореол повторяет контур тела, и силуэт проступает, словно из глубины старинного зеркала. Она и есть зеркало - мгновенный слепок моих чувств (осязание преобладает) и эмоций. Девочке страшно. Я запрокидываю голову и закрываю глаза - пусть ощутит тепло первого по-настоящему теплого весеннего дня. Когда два дня назад она очутилась у нас, было сыро и промозгло, а сегодня даже ветер оглаживает лицо нежнее материнской руки. Не бойся. Видишь - я же не боюсь.
...Не смей, не смей лукавить, Ди Маллен, не делай вид, будто все ее чувства заемные, кроме страха, будто страх - только ее собственность, а сама ты не ощущаешь этого противно-сосущего холодка. Не старайся дистанцироваться от той, что тонет в зеленовато-мутной застывшей волне, словно дитя в утробе матери, словно...
"Словно принцесса в хрустальном гробу", - сказала она, уже сидя в капсуле, и мы напустились на нее: "Не говори глупостей!"
"Это сказка", - улыбнулась она, и начала рассказывать - взахлеб, не то заговаривая страх, не то пытаясь оттянуть неизбежное. А может, это она старалась утешить нас? Не знаю, нам в детстве читали другие сказки, в них отважные принцы не спешили на помощь прекрасным принцессам, погруженным в смертный сон. Не знаю. Вот и говорю себе: не смей, не смей отказывать этой девочке в храбрости, а себе - в мало-мальской совести.
Скельм отвлек нас.
- Мы слишком разные, - сказал он, - нас можно заставить говорить на одном языке, но не мыслить одними и теми образами. Для них наука - это блеск металла и переплетение проводов, а это - иронический жест в направлении уже готового зеркала - хрустальный гроб и прочее черное колдовство. Не бойтесь их сказок о колдовстве, дети. Бойтесь их сказок о равенстве.
Завороженные, мы слушали его, не было даже привычного возмущения в ответ на обращенных к нам "детей" - позволив нам самим разрабатывать план акции и самим приводить его в действие, оставив за собой лишь право на незначительные коррективы (в основном, как ни странно, по части распределения ролей), Учитель доказал, что уже не считает нас детьми. Мы не думали о том, что происходящее не похоже не только на мрачную сказку, но и на научный эксперимент - даже на опасный научный эксперимент, когда беспокойство так же скрывают за неловкими шутками. Лишь сейчас, когда я не слышу голоса Учителя, мысль о ложном сходстве тревожит меня. Да, мы все рискуем - Сейя в своем "саркофаге", я - неопытная террористка, которую никто не учил вести переговоры с противником - другому нас учили, Рами и Эрис, которые будут поочередно дежурить у "саркофага". Рами справился бы и один, но Эрис так и рвалась в бой после того, как в парламентеры выбрали меня. По правде говоря, на эту роль она подходила куда лучше - человек действия, в нашей паре почти всегда вела она, в то время как я считалась лучшей эмпаткой, идеальным зеркалом. Я уступила бы ей, но здесь решение принимал Учитель, а он сказал, что мне удалось установить с девочкой лучший контакт, мне и поддерживать его, Эрис же может случайно разорвать связь, разбить зеркало - с самыми фатальными последствиями для себя, зеркала, для всего дела. Сам Скельм рисковал больше всех - не жизнью, как все мы, но делом всей своей жизни, и что пойдет делу на пользу, а что - во вред, решать ему. Как он не имеет права на сомнение, так мы теперь не имеем права на ошибку, мы просто не можем его подвести.
Жизнь Скельма уже рушилась однажды - когда из подающего большие надежды молодого ученого он в одночасье сделался никем. Хорошо хоть, ему не предъявили никаких обвинений - другим повезло меньше. А Скельм нашел себя в преподавании, довел до совершенства систему, скрывавшуюся за их безликой вывеской "Лицей", да к тому же ухитрился извлечь из руин растоптанное научное направление и вдохнуть в него новую жизнь. Мы даже получили возможность тайно продолжать эксперименты - проект "Зеркало" был лишь побочным эффектом, который удалось использовать в качестве оружия, но основная цель была еще далека, а если реформа образования будет проведена, о ней можно будет забыть. Про нас могут рассказывать сколько угодно баек о похищении души, о захвате чужого тела (да таком ловком, что никто не различит подмены), на худой конец - о чтении мыслей, но это - лишь сказки все о том же черном колдовстве, а на деле достижения наши пока ограничиваются способностью транслировать физические ощущения и яркие эмоции. Хорошо уже, что для этого больше не требуется обвешивать ведущего громоздкой аппаратурой. Связь "объект - отражение" невозможно разорвать извне с моей стороны. Но что бы ни сделали со мной они, заложница испытает ровно то же самое, а заложница эта - дочь того человека, который, некогда покончив с нашей наукой, вознамерился теперь добить и систему образования. Лучше бы ему отказаться от своих планов относительно нас, лучше бы ему отпустить меня - глядишь, и его дочь тогда отпустят. Пусть отправляется вместе с ней на все четыре стороны - без Свиньи Линтеса у нашей страны появится хотя бы небольшой шанс.
Да, мне страшно, но я знаю, что я сделаю все, что должна - ради своих друзей, ради Учителя. Солнечный луч, напоследок скользнувший по щеке, вдруг пробудил во мне воспоминание об одном из наших опытов - тогда мне пришлось лежать зеркалом дольше обычного, почти на пределе безопасного - около восьми часов, и Эрис постаралась сделать эти часы незабываемыми. В то время мне казалось, что я всерьез влюблена в Рами - увлечение, остававшееся незаметным лишь предмету моих воздыханий. Разумеется, Эрис воспользовалась своим знанием и, не переставая, кокетничала с парнем, который понятия не имел, что подруга ведет меня; под конец эксперимента она умудрилась поцеловать беднягу. Помню, как обожгло прикосновение его губ к моим - чужим! - губам, и тут же лицо обожгла пощечина Скельма, в нужное время очутившегося в нужном месте. Словно клинок из горна бросили в ледяную воду. Когда меня извлекли из капсулы, мое выражение лица весьма отличалось от виноватой мины, застывшей на физиономии Эри. Особенно после того, как он накрыл ладонью мою щеку, невидимо горящую от удара. Вот и теперь я улыбнулась, вспоминая не губы Рами, к которому я в тот день охладела окончательно и бесповоротно, а ладонь Учителя. Нельзя мне его подвести - значит, я просто обязана все сделать как надо.

И все же что-то пошло не так, как мы задумывали. Об этом я размышляла уже сидя на пыльном тюфяке, брошенном в угол тесной комнатушки. По сути, это был единственный предмет обстановки - и единственное, что хоть немного защищало меня от холода, потому что прежде, чем запереть за мной дверь, кто-то из приспешников Свиньи приказал раздеть меня догола. Неужели я успела допустить какую-то ошибку, пока говорила, что мне надо срочно - безотлагательно! - увидеть кера Линтеса, дабы сообщить ему сведения о его пропавшей дочери? В ответ я ждала чего угодно, только не этого выматывающего ожидания - интересно, Свинья понимает, что сейчас, в эту самую секунду чувствует его дочь? Что пятнадцатилетней девчонке кажется, будто это на ее несформировавшееся тело были устремлены чужие оценивающие взгляды? Что это она гадает вместе со мной, сколько часов успело пройти?
Мысли о Скельме и о деле как назло уступили место волнению за отца - зная, что он едва ли одобрил бы нас, в последнее время я, должно быть, успела не на шутку встревожить его своей скрытностью. Он даже снова попытался предостеречь меня от необдуманных поступков - второй раз после разговора, который мне сейчас очень не хотелось вспоминать. Я как могла беззаботно предложила ему прямо спросить у Скельма, занимаемся ли мы чем-то без его ведома и одобрения. Ясно, к кому пойдет отец теперь, когда дочь не вернулась домой. Надеюсь, Учитель сможет его успокоить...
...А Сейя? Как себя чувствует она? Нет, не сейчас у меня появилось ощущение неправильности происходящего, а тогда, когда я впервые увидела нашу пленницу. Начать с того, что к своим похитителям она отнеслась на удивление приветливо, даже к Тану, которому она чуть раньше прокусила палец, и Никке, готовой продемонстрировать всем желающим здоровенный синяк на голени. Первым делом эта белобрысая девчонка выпалила, что прекрасно нас понимает, идеи наши одобряет и поддерживает и жалеет лишь о том, что во время своей последней ссоры с папашей так и не открыла ему глаза на то, как его кличут в народе. Не желание задобрить нас звенело в ее голосе, но обида: мол, он теперь имеет полное право говорить, что он так и знал и ее предупреждал, а она - не дура, и сама прекрасно понимает и про опасность, и вообще, и поперек его воли пошла бы еще раз, и еще, так ему в случае чего и передайте...
Тут "опасность" в моем лице ее достаточно грубо оборвала: "А самой сказать слабо? Тебя тут, знаешь ли, убивать не собираются". Побольше бы мне еще уверенности в голосе, но Сейе хватило, и она не нашла ничего лучше, чем разрыдаться. Утирая ей слезы, я чувствовала себя последней лицемеркой, но девчонке и правда необходимо было выговориться, а я и не препятствовала - для создания Зеркала нужна хорошая, прочная связь, тут и каждое ее слово, а тем более - мое сочувствие пригодится.

... Отца она не видела лет с четырех и до самой смерти матери, и не слышала о нем от нее ни слова, ни хорошего, ни дурного, но...
- Она не хотела меня ему отдавать, все документы какие-то собирала, и не успела. А этот приехал и забрал меня, не дав никому опомниться, словно за дверью караулил в ожидании ее смерти, стервятник!
В том, что она испытывала к отцу, было гораздо меньше ненависти, чем страха, и чтобы скрыть этот страх, она все время дерзила, провоцировала... Надо отдать Свинье должное - он ни разу не поднял на нее руку.
- Не понимаю, зачем он меня сюда привез! Целыми днями может не видеться, потом вдруг вспоминает, что давно воспитанием дочери не занимался, и начинается... Сначала тихо говорит, потом все повышает и повышает голос, и подходит все ближе, ближе, словно в стенку хочет втиснуть. Только дотрагиваться ему до меня противно, наорет - и уходит.
За полгода с небольшим, что она провела в Лерге, Сейя успела составить мнение и о местных жителях:
- Как только наши не понимают - вы же другие, совсем другие! Говорите, вроде бы, на нашем языке, теми же словами, но вкладываете в них какой-то свой смысл - и так всегда! Я вообще удивляюсь, что хоть как-то вас понимаю. До них когда-нибудь обязательно дойдет, что вам надо предоставить возможность развиваться самостоятельно. Лучше раньше, чем позже. Единая страна - большей глупости в жизни не слышала!
Похоже, в нас она видела каких-то инопланетян, но выводы! Нам нравилось, хотя и хотелось иной раз посмеяться над ее наивной горячностью.
Нам вообще нравилась эта девочка, одинокая, вырванная из привычного окружения, но и среди нового, пугающего, прежде всего видевшая доброжелательность. В нашем обществе она провела два дня, прежде, чем я отправилась ставить ультиматум ее отцу. Мы вместе ели, говорили вначале об абстрактном и маловажном, постепенно подбираясь к тому, о чем не могли бы поведать самому близкому человеку. Сама не знаю, чего в этом было больше, отношения как к попутчику, с которым приходится коротать долгую поездку или - к родственной душе, болевшей о том же, что и твоя. Мы обе пережили смерть матери, ее угасание от долгой болезни - я раньше, она - позже. Обе жили с отцом, впрочем, между нашими отцами различий было куда больше, чем сходства. Когда Скельм сказал, что Сейю буду вести я, а не Эрис, я была удивлена, и удивилась еще больше, когда Учитель главным аргументом назвал наше сходство - даже внешнее, во что я долго отказывалась верить. Я - не слишком высокая, Сейя к своим пятнадцати выросла с меня ростом, я - шатенка с зеленоватыми глазами, Сейя - обладательница длинных белокурых волос. И неужели я в ее возрасте была такой же наивной?! Во всяком случае, я помню, каким мучением для меня становилось любое бездеятельное ожидание.

Как бы то ни было, это время кер Линтес успел провести с большей пользой, чем я.
- Дишана Маллен, 17 лет, Колодезная улица, 11.
В его голосе не было вопроса, он прекрасно знал, кто стоит перед ним, пытаясь унять дрожь в коленках. Я тоже узнала его сразу, несмотря на то, что он совершенно не был похож ни на свои официальные портреты, ни на карикатуры, где Свинью изображали, как и положено свинье, с пятачком и копытцами. Человек совершенно непримечательной наружности, чуть начинающие редеть светлые волосы, небольшие глаза удивительно холодного оттенка, будто выцветшие, но уж никак не те поросячьи глазки, что глядели с экранов - очевидно, яркий свет заставлял его щуриться. Сейя неуловимо похожа на него - и гораздо симпатичнее. Говорил он, практически не давая мне вставить слова. В ответ на попытку объяснить, что такое зеркало, и почему со мной сейчас надо обращаться бережнее, чем с оным предметом, хохотнул:
- Нет, это ты не понимаешь, о чем говоришь. Зеркало твое - всего лишь наведенный морок, иллюзия. Очень тщательно проработанная иллюзия, так что если я прикажу тебя прикончить, моя дочь погибнет, твое увечье стало бы для нее серьезной травмой... но только для ее психики, не для тела. Так что на свою неприкосновенность ты рассчитываешь зря. Калечить тебя я не собираюсь - пока не собираюсь, специалист будет следить за твоим состоянием и, если нужно, вмешается, но ты скажешь мне, где находится моя дочь. Тебе же будет лучше, если скажешь сейчас. Иначе это отразится на твоей судьбе после того, как ты скажешь. Сильно отразится - не уверен, что тогда будет иметь смысл вообще говорить о какой-то судьбе. Мы даже забудем, что по нашим законам ты еще не вступила с возраст ответственности - ведь по вашим диким обычаям совершеннолетие наступает в 17 - так, лерге?
Осмотру "специалиста" я тут же и была подвергнута. Меня обмотали какими-то проводами, обклеили присосками и пришли к выводу, что хотя между мною и Сейей на удивление прочная связь, воздействие в пределах допустимого не нанесет ей непоправимого вреда. Оставалось узнать, о каком чертовом воздействии идет речь.
Узнала - и истерически расхохоталась, лишний раз подтверждая, что все Лерге - дикие и сумасшедшие. Не хотела же вспоминать эту глупейшую историю!
История же заключалась в следующем. Когда мы были еще мелкими, то есть, примерно в возрасте Сейи, кому-то из девчонок пришла в голову блестящая мысль проверить, хватит ли нам в случае чего физической стойкости, сможем ли мы, попав в руки врага, не выдать какую-нибудь Страшную Тайну. Тому, кто не сможет, ничего важнее лабораторной работы не поручать! Более страшной пытки, чем банальная порка, нам, по счастью, придумать не удалось. Энтузиазм зашкаливал, и, прояви мы чуть больше фантазии, кто-нибудь мог пострадать серьезно. В грязь лицом не ударил никто, хотя пороли в полную силу, до черных синяков, кое-кого - и до крови. Помню, мне тогда казалось, что Эрис вымещает на мне злость после случая с пощечиной, хотя прекрасно понятно было, что весь спектакль срежиссировал ни кто иной, как Скельм, при помощи подобных провокаций привыкший менять расстановку сил в нашей группе. Или это я поняла уже потом - что ему играло на руку наше соперничество с Эрис, а вот лишних влюбленностей он всеми силами пытался избежать. Сама Эри решила превзойти нас всех вместе взятых, выбрала Тана как физически самого сильного и ухитрялась орать на него в процессе - половины слов я в другое время от нее не слышала, да и вообще не слышала, если честно. Мы страшно гордились своими подвигами, но болтать о них не собирались, тем не менее, вскоре о произошедшем узнали и мой отец, и Учитель. С отцом состоялся серьезнейший разговор, во время которого я и удостоверилась, что "испытание" наше было невообразимой глупостью. Он не пожалел красок на описание того, что с нами сделали бы в действительности, попадись мы доблестным спецслужбам. Скельм пошел по другому пути - ехидно поинтересовался, почему мы не поставили в известность его - какую возможность упустили! Ничего, продолжил он, стоит кому-то из нас только намекнуть, и можно будет поставить целую серию экспериментов с использованием Зеркала... Желающих, отчего-то, не нашлось. На самом деле, я думаю, что подобные эксперименты проводились, и не раз, только добровольцев для них Скельм должен был набирать постарше. Какое-то время Учитель припоминал нам тот случай, особенно после драки Тана и Рами, к которой наверняка тоже приложила руку неугомонная Эрис.
Про себя я не могла не удивиться иронии судьбы - на два года мне удалось избавиться от воспоминаний о собственном глупом легкомыслии, но теперь эти воспоминания сулили очевидную пользу, по крайней мере, в лицо Свинье я расхохоталась с большим удовольствием. На какое-то время показалось, что я вновь обретаю почву под ногами. Уверенность эта продержалась до первого же удара - сдержать крика я не смогла. Дальше дела пошли немногим лучше. Можно было бы ожидать, что Линтес и здесь прибегнет к помощи специалиста, однако, он предпочел заняться мною собственноручно, и сил у него было всяко побольше, чем у Эрис в ее 15 лет. К тому же, желая сразу сломить всякое сопротивление, он с самого начала взял такой темп, что я не успевала перевести дух. Но первой же небольшой паузой я воспользовалась, чтобы последовать примеру Эрис и в не самых изящных выражениях высказать все, что я думаю о свиньях, пожирающих собственных детей. В ответ я удостоилась более развернутой лекции об иллюзиях, фантомных болевых ощущениях и прочей чуши. Нет, не чуши, и это стало очевидно, едва лишь мне удалось немного прийти в себя. Когда после краткого врачебного осмотра истязание продолжилось, во мне словно что-то переломилось. Оказалось на удивление легко представить себе, что я лежу зеркалом, что зеленоватый контактный гель, хоть больше и не холодит кожу, но защищает тело от нескромных взглядов, становясь чем ближе к телу, кем мутнее и темнее, что с реальностью меня связывают лишь две тонкие дыхательные трубочки, все же остальное - вот именно что не больше, чем иллюзия, неприятная, но абсолютно безопасная. Мне снова было 15 лет, но собой-то я уже и не была. Нам с Сейей удалось достаточно хорошо узнать друг друга, чтобы теперь я могла мысленно занять ее место. Глаза закрыты, тело больше не скручивает судорога, лицевые мышцы расслаблены - все, как учил когда-то Скельм. И при этом я была не Дишаной Маллен, но Сейей Линтес и, находясь во власти человека, которого ненавидела, в то же время могла быть уверена, что реального вреда нелюбимый, но родной отец мне не причинит. И да здравствуют иллюзии!
Похоже, Свинья так и не понял, что сам дал мне в руки оружие. На мою реакцию он уже не обращал особого внимания, и лишь его очередной вопль: "Где моя дочь?" ненадолго заставил меня вынырнуть из омута почти что на поверхность и, не открывая глаз, ответить подробно и развернуто, где его дочь, и что именно она чувствует. За воплем: "Замолчи!" последовал удар поперек спины такой силы, что, тщетно пытаясь вдохнуть, я впервые по-настоящему усомнилась, удастся ли мне это выдержать. Но пауза росла, некоторое время ничего не происходило, потом что-то упало на пол, и раздался звук удаляющихся шагов. Кажется, я победила.
Хотя меня и вернули на пыльный тюфяк в углу, теперь я была уверена, что меня отпустят. Свинья наконец-то увидел на моем месте свою дочь, ужаснулся, и теперь, должно быть, отдает необходимые распоряжения, так что скоро я отсюда выйду, важно лишь не привести "хвост" к месту, откуда я собиралась сделать условленный звонок. Кто-то поставил на пол кружку с водой, и я смогла дотянуться до нее без особых усилий и выхлебать половину прежде, чем погрузилась в сон.
Пробуждение было странным. Мне снился отец, который гладил меня по волосам, осторожно касался плеч, шептал: "Все будет хорошо, все хорошо, прости меня, доченька!" "За что?" - хотела спросить я, и, проснувшись наконец, обнаружила, что передо мной стоит на коленях никто иной как кер Линтес собственной персоной и щеки его мокры от слез. Моего самообладания хватило на то, чтобы прошептать: "Папочка!", и снова закрыть глаза. Я чувствовала, что от моих актерских способностей зависит многое. Теперь его руки гладили мою спину, постепенно перемещаясь ниже. На меня нахлынул тошнотворный ужас. В его прикосновениях было что-то неправильное - не должен отец вести себя – так. И опять я словно опрокинулась в Зеркало, опять я смотрела глазами Сейи Линтес, и от увиденного мне становилось физически плохо. Что-то ворочалось в глубинах памяти - не моей, чужой памяти, и от этого было еще страшнее - что-то чудовищное готовилось всплыть на поверхность. Я пыталась отбиваться, звала на помощь - безуспешно. "Ты - не она, но ты так похожа на нее!" - и это сходство его не остановит, лишь распалит. Его руки, в исступлении сжавшие покрытую рубцам плоть... за всю мою жизнь со мной не происходило ничего более омерзительного, за обе раскрывшиеся передо мной жизни. Я просто не видела другого способа его остановить. Я сказала ему все. Сказала, где прячут Сейю. Произошедшая с ним перемена была по-своему пугающей. Плывущий взгляд снова стал холодным и цепким, лицо, блестевшее не то от слез, не то от пота, снова стало лицом кера Линтеса, и мне очень не понравилась улыбка, с которой он произнес: "Вот и все. Теперь я займусь тобой по-настоящему".

Вот и все, теперь действительно - все. Я лежала, не в силах пошевелиться - пустая оболочка, не человек. Я не видела ничего вокруг себя, но звуки, напротив, воспринимались с удивительной отчетливостью. Кто-то отрывисто отдавал приказания, кто-то сверял часы - я машинально отметила, что события сегодняшнего бесконечного дня уместились в 9 часов - больше находиться в "зеркальном" режиме считалось противопоказанным, впрочем, едва ли мне было настолько плохо - от этого. Немного же понадобилось, чтобы тебя сломить, Ди Маллен, немного - чтобы погубить всех, кто был тебе дорог и себя саму в придачу. Я сама загнала себя в этот угол. И все - ради чужой мне девчонки, с которой я знакома едва пару дней. Которую я знала всю жизнь. Такого со мной не было даже, когда я сама лежала зеркалом - чужие воспоминания не были мне доступны. Зачем, зачем было бы связывать нас так сильно - вполне достаточно было бы, чтобы совпадал пол объекта и отражения, да возраст - с точностью лет до десяти. Провести вместе полдня, если бы Сейя молчала, или несколько часов, пойди она на контакт. Сейчас, должно быть, до нашего убежища уже добрались - того, кого они там застали, уже не спасти - Эри или Рами? Лучше не знать. Мне тоже не спастись. Теперь из меня выжмут по капле все, что я знаю. Но выход есть. Не всегда, не у всех, но лично у меня, здесь и сейчас выход - есть. Я сосредоточилась, вспоминая, как Скельм рассказывал, что произойдет, если попытаться разрушить Зеркало. Для меня это - верное самоубийство, но - тем лучше, для моего отражения - сильнейший стресс, и все же у нее остается шанс выжить. Особенно если у них есть с собой врач. Да, все верно, именно это я и должна сделать, но мне могло бы и не хватить мужества, если бы в последний момент я очень четко не увидела картинку, ту самую, что до сих пор ускользала. Девочка лет четырех-пяти лежит в кроватке. Девочка счастлива - всегда такой занятой отец пришел поиграть с ней перед сном. В дверном проеме неожиданно возникает лицо женщины, неестественно бледное, оно заполняет собою всю комнату. Лицо искажено ужасом... Нет! Не смотри, Сейя! Только не смотри! Нет!!! Словно камень, разбивающий зеркало вдребезги. Нити, связующие нас, натянулись до предела - и уступили лавине осыпающегося стекла. Кривой осколок в пальцах, скользких от крови. Бред угасающего сознания - и осколок, и пальцы, нащупывающие жилку на шее. Вот сюда. Как горячо...

...Сознание возвращалось рывками. Реальность вела себя, словно дурно воспитанный медведь - наваливалась, подминала, обдавала волной зловонного дыхания. Готовилась поглотить. Со мной что-то делали, склонялись неожиданно заботливо, повторяли: "Она приходит в себя!" Я не хотела приходить в себя, тем более, что это при всем желании не могла быть я, никто не стал бы обращаться со мной так бережно. Меня все же растормошили, привели в чувство. Я не узнавала помещения, в котором оказалась, не узнавала склоненных надо мною лиц. Узнала только одно и отшатнулась в ужасе, услышав: "Не бойся, все хорошо, все позади. С возвращением, девочка моя".

Я до сих пор не могу понять, как могло произойти то, что произошло, как получилось, что я очнулась в теле Сейи, убив ту, которую хотела спасти. Никто ничего не заподозрил. Врачи и психологи твердят о перенесенном стрессе, никого не удивляет, если в присутствии отца у дочери начинается истерика - "ей же столько пришлось перенести! Тише, тише, деточка, лучше выпей еще бульончика". Никого не удивляют ни провалы в памяти, ни непривычные обороты речи. Постепенно я начала понимать, что от Сейи сохранилось чуть больше, чем телесная оболочка. Через некоторое время я смогла не только сносно ориентироваться в доме, но и правильно отвечать на вопросы о родственниках, их именах и датах рождения. Кто знает, где хранилась эта память, но она оказалась весьма кстати. Я почувствовала, что при минимальном везении я так и займу не по праву принадлежащее место, и мне не оставалось ничего, кроме как воспользоваться неожиданным подарком. О, я буду осторожна, я буду действовать наверняка. Я не стану разыскивать отца и друзей, но найду Скельма, если он только жив. С его помощью или без нее, я доберусь до Свиньи и разрушу все, до чего смогу дотянуться. Главное - не торопиться. Я не имею права ошибиться второй раз.
Недавно мне приснился Учитель. Он сам разыскал меня, я докладываю ему подробности тех девяти часов, а он лишь кивает головой. "Я знаю". И я понимаю, что он действительно знал все заранее. "Молодец, ты все сделала правильно. Девочка моя..."
Глупый сон. Скельм никогда так ко мне не обращался. Не думать об этом. О чем угодно, только не... Я отомщу тебе, Свинья!