ClubPN

Lyca



Гадалка



Верю ли я в гадалок, экстрасенсов и потомственных ведьм с колдунами?

Недавно встретил своего школьного приятеля, Шурку Хомякова – слово за слово, он меня и озадачил таким вопросом. Посидели, вспомнили старые добрые времена, с тех пор много воды утекло. У меня вот-вот годовщина свадьбы, он недавно кандидатскую защитил, а семьей так и не обзавелся. Не виделись аж с третьего курса, с нашей размолвки с Дашей.
- Помнишь, я тебе в жилетку плакался?
- Помирились, значит?
- Еще как помирились. Приходи к нам на праздник, хочешь - жена тебя со своей подругой познакомит, не все ж тебе холостым ходить!
- Это не с той, случайно, к которой она тебя тогда приревновала, как ее, Марина, кажется?
- С той самой.
Так он и вытянул у меня продолжение той истории, начало которой сам успел застать.
- Ты тогда, я помню, к ведьме идти собирался – помогло?
Еще как помогло. Но рассказывать – так по порядку.

…Стоило строить столько планов на две без малого недели каникул, чтобы в последний момент все они полетели к чертям! Единственный способ отвлечь мою любимую отличницу от конспектов – подробно живописать ей, как мы, надев лыжи, с утра пораньше отправимся покорять вершины (Дашка сразу оговаривается: «Только не очень высокие», а я торжественно клянусь вытаскивать ее из самых глубоких сугробов, греть ее озябшие ладошки у себя за пазухой и - от того, что я дальше шепчу ей на ухо, ее щеки заливаются румянцем как на морозе, и вот уже Дашуня снова похожа на человека, а не на зомби-ботаника.
- И в снежки играть!
- И на санках кататься!
- И на ватрушках!
- На каких еще ватрушках?
- Увидишь. А у меня для тебя сюрприз.
- Какой?
- Какой-какой, сюрприз же! Потом узнаешь.
Подозреваю, что сюрприз – это очередной шарф с бахромой, связанный еще до начала сессии, но не озвучиваю свою догадку – сюрприз же! А Даша вдруг хмурит брови и со словами: «Слушай, ты заниматься будешь вообще?» возвращается к покинутым на время учебникам.
И вот сессия позади, но вместо лыж, санок и загадочных ватрушек я сижу в обществе Шурки Хомякова за колченогим столом, для устойчивости подпертым не то детективом, не то чем-то математическим. Настроение до того паршивое, что тянет напиться, но сначала – хотя бы попытаться понять, что же произошло. Шурку еще в школе прозвали Холмсом – не столько из-за фамилии, сколько за любовь ко всякого рода загадкам, и, подтверждая старое прозвище, он изображает из себя сыщика:
- Вспомни до мельчайших подробностей все, что было хотя бы за неделю до последнего экзамена. Было что-нибудь необычное в ее поведении, она нервничала? Может быть, вы ссорились?
- По-настоящему – ни разу. Понимаешь, она, пока экзамены не сдаст, всегда на взводе, может и сорваться там, огрызнуться. Я ее спрашиваю: «Ну, получишь ты не пять, а четыре, и что? Выпорют тебя, в угол поставят, сладкого лишат?» «Заткнись, - говорит, - дурак ты, и оставь меня в покое!» И что я такого сказал?
- А может ее действительно…
- Кто?! Ее в жизни пальцем не тронули. Мать ее воспитывала одна, души в ней не чаяла. Да если бы было что-нибудь такое, что она, мне не рассказала бы? - от возмущения я мотаю головой, сам в это время недоумевая, что это нашло на всегда спокойную и выдержанную Дашу.
Перед экзаменами вообще наступает коллективное помешательство. Кто мажет пальцы чернилами, кто набивает обувь старыми советскими пятаками, кто переходит на диету из «счастливой» сирени и кофе. В полночь окна общежития распахиваются и ночь оглашается истошным хором: «Халява, приди!» Ночью зубрят, под утро валятся на кровать без сил, под дверью чей-то баритон заводит проникновенно: «Паду ли я «колом» пронзенный, иль «тройка» вывезет меня?» Мариша с подругами затеяли спиритический сеанс: нарисовали на ватмановском листе алфавит – полукругом, ниже отдельно «да» и «нет», на блюдце наклеили стрелку из изоленты. И, замогильными голосами: «Есть здесь кто-нибудь, есть здесь кто-нибудь?», пока блюдце не поползет в сторону «да». «Что день грядущий нам готовит, что день грядущий нам готовит?» Меня за то, что ржал, выгнали; Дашка потом ходила расстроенная, но что ей нагадали так и не призналась.
Из задумчивости меня выводит следующий вопрос:
- В каком порядке вы заходили в аудиторию?
Ага, мы никак уже перешли ко дню злополучного экзамена. Тут все просто: Даша как всегда пришла первой, чтобы занять очередь, я – за пять минут до начала экзамена, Маришка тоже явилась заранее, но билет тянула сразу после меня. Устроила цирк с билетами, тоже как обычно, водила руками над столом, билет выхватила как картофелину из углей, посмотрела, вздохнула прерывисто. Я уже собирался идти отвечать, когда она стала знаками показывать, что ей нужна помощь, и по дороге к столу экзаменатора я незаметно сунул ей шпаргалку. Очевидно, Мариша забыла какую-то мелочь, поскольку уже через пять минут она направилась к соседнему столу и затараторила как сорока. Вышла она почти сразу за мной, помахала в воздухе четырьмя растопыренными пальцами, а потом, вереща: «Димка, я тебя обожаю!», кинулась мне на шею. И надо же было Дарье как раз в этот момент появиться из-за угла, чтобы увидеть меня в объятиях своей лучшей подруги! Та сдавленно пискнула и поспешно отстранилась, от чего вполне невинная сцена приобрела видимость криминала. Еще можно было обратить все в шутку, но на меня какой-то столбняк напал, стоило мне увидеть выражение лица той, кого я, казалось, успел хорошо узнать – изумление мешалось в нем с гадливостью. Мгновение – и мимо меня процокали ее каблучки. Я же еще сразу и не сообразил, что случилось – ну, что она, Маришку не знает – та вечно лезет ко всем с объятьями и поцелуями, но исключительно по-дружески, темперамент такой. Ревновать к Маришке – смешно! Невольная виновница недоразумения между тем кинулась за подругой, лишив меня такой возможности, но вскоре вернулась, расстроенная – Дашка наговорила ей неожиданно резких слов, обвинив в предательстве.
Объясниться у нас так и не получилось - по телефону любые слова теряют убедительность, а от встречи она отказалась ледяным тоном. И вот тут я совершил главную ошибку того дня. Надо было тут же, не медля, отправляться к ней домой и любым способом вытаскивать Дашку из квартиры, не оставлять ее наедине со своей обидой. Я же решил, что нам обоим невредно остыть (сам я к тому времени тоже начинал злиться) хотя бы до завтра.
Назавтра же было поздно: спешно собрав вещи, моя девочка успела отбыть в неизвестном направлении. Узнал я об этом от той же Мариши – не то она сама только что спустилась по лестнице, не то меня караулила и, не давая сказать ни слова, уволокла подальше от окон Дашиной квартиры – прямиком в заснеженные кусты. Пока я вытряхивал снег из-за шиворота, меня ознакомили с весьма неприятными новостями: Даша уехала, ее мама уверена, что со мной, поэтому подниматься наверх и расспрашивать ее категорически нельзя.
- С ней же инфаркт случится, лучше давай думать, куда могла деться Даша.
Подумать-то я подумал, но все поиски так и не дали результата. Подогреваемый чувством вины, я опросил всех общих знакомых, затем почему-то решил, что Даша сама одумается и придет хотя бы для того, чтобы сказать, какой я мерзавец. Подобной мыслью я утешал себя зря, ни у себя, ни у меня дома она так и не появилась. Короче, к концу третьего дня нашей размолвки я был готов идти куда угодно, к кому угодно, кто дал бы мне хоть малейшую надежду найти мою пропажу. Тогда-то Марина, принимавшая самое деятельное, но столь же бесплодное участие в поисках, и заговорила о некой предсказательнице, которая как раз и специализировалась на поиске пропавших - в первую очередь, вещей, но и людей тоже. Еще днем раньше я бы, наверно, поднял ее на смех, но тут только кивнул обреченно: «Договаривайся», а сам все же решился еще раз переговорить с Холмсом, лишний раз перебрать все подробности – вдруг что-то забрезжит?
Лицо у Шурки сосредоточенное как у хирурга, объявляющего пациенту: «Будем резать».
- А ты уверен, что она не воспользовалась вашей ссорой как предлогом? – И, не давая мне вставить ни слова, - подожди, Давай просто допустим это как гипотезу. Ну, представь, что речь идет не о твоей Даше, а о некой абстрактной студентке. Ей надо уехать куда-то, не ставя никого в известность. Она сообщает матери, что с ней будет ее парень, которого она хорошо знает и беспокоиться не будет, так? Теперь, смотри, парень не должен проговориться, поэтому его до последнего держат в уверенности, что они едут вместе, а потом разыгрывают сцену ревности. Слушай, она не могла осуществить это одна, ее подруге я бы не стал доверять, маловероятно, что ее использовали втемную. Хотя всей правды она тоже может не знать. Тогда куда наша студентка могла отправиться…
После того, как доморощенный Шурлок Холмс озвучил версию о тайном аборте, пить с ним мне резко расхотелось, зато захотелось дать ему в морду. И дал бы, смывая волной ярости свою тревогу и… да, сомнения, которые заронила-таки во мне эта зараза. По счастью, друг вовремя заметил, как потемнело мое лицо и пошел на попятную. Извинения были приняты, не нашедшая выхода злость приутихла. Сошлись на том, что женские поступки никакой логике неподвластны. Расставались мы уже вполне мирно. Сашка, настроенный после рюмки-другой на более позитивный лад, уверял меня: «Да вернется она, обязательно вернется и все объяснит. А если не захочет, ты и не настаивай, меньше знаешь – крепче спишь… все, молчу, молчу.»
Пушистый снег на капотах машин по-новогоднему переливался в лучах фонарей. Легкий морозец и легкий хмель не давали стоять на месте. Ноги сами принесли меня к дому, к заснеженным кустам во дворе. Там и выяснилось, что для того, чтобы вломиться в квартиру, пугая Дашкину маму, я выпил все же недостаточно, и, чтобы не замерзнуть, начал наматывать круги вокруг дома. Опьянение постепенно проходило, и в душе вновь зашевелились подозрения. Чтобы отвлечься, я стал думать о гадалке (Мариша вроде бы говорила – экстрасенсе?), которая уже завтра должна была эти подозрения подкрепить или развеять. По ее, Маришиным словам, нам крупно повезло, что эта дама согласилась нас принять. «Только не вздумай предлагать ей деньги, - в десятый раз предупреждала меня она, - подарок она примет, а деньги – нет. Давай я лучше сама куплю, заскочу завтра в парфюмерный и выберу духи хорошие». На вопрос: «А какие – хорошие?» она только рассмеялась: «Для Дашки такие не подойдут – у нее и масть другая, и возраст. Но мне нравится ход твоих мыслей». Мои теперешние мысли ей едва бы понравились. На смену чувству вины пришло глухое раздражение и понимание, что даже если - когда, когда, а не если! – Даша найдется, оно встанет между нами, и я совершенно не знаю, что с этим делать. Что я не умею – просто не знаю способа бороться с обидой на любимого человека, и могу в запале наговорить ей таких слов, после которых невозможно будет оставаться вместе, а расставания я не выдержу, с ума сойду – уже сошел, если серьезно считаю, что какая-то тетка заглянет в хрустальный шар и расскажет мне, что было, что будет, и вернет мне Дашку, и все станет как прежде – не станет, и от осознания этого мне хочется завыть. Но хуже всего – неизвестность, и потому завтра я пойду к гадалке, к ведьме, к черту лысому – пусть скажут, чего мне ждать от будущего. Никогда раньше я не смотрел с таким страхом в завтрашний день.

Разумеется, на встречу Маришка опоздала. Выскочила из метро вся запыхавшаяся, видно, бежала вверх по эскалатору, и потащила меня по улице: «Здесь недалеко, не отставай!» Делиться своими сомнениями с ней было сейчас бесполезно, и я безропотно двинулся по направлению к месту обитания предсказательницы. По правде говоря, я предпочел бы идти помедленнее – чувство сродни тому, что испытываешь перед кабинетом стоматолога или (совсем свежее воспоминание) - экзаменационной аудиторией.
Оказалось и вправду недалеко. Дверь открыла не старая баба-яга, встречи с которой я подсознательно ожидал, несмотря на разговор о духах, а темноволосая женщина слегка за тридцать, назвать ее полной язык бы не повернулся, скорее – всплыло нужное слово – статная, в красной шали поверх черной свободной блузы, брюки, тапочки – тоже черные. Вот такие они, современные ведьмы.
- Здравствуйте, Мариночка, а Вы, наверное – Дмитрий? Приятно познакомиться, я - Нонна. Раздевайтесь и проходите в комнату, давайте выпьем чаю. Понимаю, Вам не терпится, но мне необходимо с Вами познакомиться для лучшего эмоционального контакта.
В средних размеров гостиной пахло благовониями, но ни в обстановке, ни в облике хозяйки не было ничего эзотерического. Никаких столов для спиритических сеансов, карт таро или хрустальных шаров. Разве что в расположении мебели крылась легкая неправильность: накрытый стол был придвинут к стене, а место посередине комнаты занимала неширокая кушетка. Может быть, ведьма на поверку окажется психоаналитиком? «… Для лучшего эмоционального контакта…» В одном углу стояла напольная ваза с какими-то ветками (вспомнилось, как в детстве мы собирали остриженные тополиные побеги и ставили их в воду, чтобы на них распустились клейкие желтоватые листья), в другом на журнальном столике в резной подставке курились сразу две ароматические палочки – вроде бы, сандал и еще что-то незнакомое.
За чаем я попытался было завести разговор о Даше, но хозяйка меня прервала:
- Не нужно. Сейчас я прежде всего должна настроиться на одну волну с Вами, пока я не вошла в транс, ничего о Вашей девушке я сказать не смогу. Разве Мариночка Вам не рассказала о моей методике?
Мариночка сидела, потупив глазки, и Нонна устроила мне краткий ликбез. Поговорили о гипнозе, коснулись шаманских практик, затем плавно перешли к христианству. «Пост, молитвенное сосредоточение, умерщвление плоти, - вдохновлено перечисляла предсказательница, отправляя в рот шоколадную конфету. – Вас, Димочка, что-то смущает? Да, я не умею плясать с бубном, не знаю молитв на латыни, сидеть по три дня на одной воде попросту не хочу. Ах да, мы же забыли упомянуть наркотический транс…» И пошло, и поехало, я ей – про Кастанеду, она мне – про Олдоса Хаксли, но, дескать, наркотики – широкая дорога, ведущая в тупик, а знающие выбирают тропу узкую и отвесную, но ведущую прямо к цели. А проще говоря – организм сам способен производть наркотические вещества для внутреннего употребления.
«Вы спросите, зачем это нашему организму? Как правило – для того, чтобы бороться с болью. Вспомните, что вы чувствуете, выходя из стоматологической поликлиники. Слегка напоминает первую стадию опьянения - настроение умиротворенное, или прилив сил, начинаете замечать какие-то мелкие детали, на которые не обращали внимание раньше, и краски кажутся ярче…» - И – сразу, без перехода: «Димочка, Вы пороть умеете?» И пока я ошалело мотал головой, пытаясь понять, не ослышался ли я, Маришка, которая до того все больше помалкивала, вдруг хихикнула: «А придется». Хозяйка кивнула:
- Да, в этом и заключается суть моей методики. Бичуя себя, средневековые монахи приближались к Богу, мы же попытаемся соприкоснуться, если хотите, с коллективным разумом и получить ответы на интересующие нас вопросы. Попробуем?
А что мне оставалось?
Инструкции оказались несложными: наносить удары в одном ритме, постепенно наращивая силу, от ремня плавно перейти к розгам, Марина будет контролировать процесс и скажет, когда можно задавать вопросы. Нонна ненадолго вышла из комнаты и вернулась в шелковом халате, с забранными наверх волосами. Повесила халат на спинку стула, без стеснения демонстрируя тонкую талию, переходящую в весьма выдающиеся округлости. Пришлось мысленно скомандовать себе: «Подбери слюни», чтобы прекратить пялиться и приступить к делу. Первый замах получился недостаточно сильным, затем я вошел в ритм и, глядя, как наливаются малиновым ее полушария, почувствовал нечто вроде гордости: у меня получается! Так садовник наблюдает за спеющими плодами. Или скорее так ребенок старательно раскрашивает яблоко на картинке, чтобы не осталось белого внутри контура и чтобы красные штрихи не вышли за его пределы. То, что я причиняю боль практически незнакомому человеку, женщине, начало доходить до меня только когда пришел черед «икебаны» из напольной вазы. До этого, впрочем, она ничем не выдавала, что ей больно, и лишь под ударами длинного прута ее тело напряглось и не то вздох, не то шипение вырвалось сквозь стиснутые зубы. У меня взмокли ладони, щеки запылали, должно быть, ярче, чем Ноннины ягодицы. Только внимательно-одобрительный взгляд однокурсницы не дал мне покинуть поле боя, и после небольшой заминки я принялся класть удары как можно ровнее, время от времени заходя с противоположной стороны. Постепенно я успокоился, замерла и моя жертва, все реже вздрагивая, когда розга впивалась в тело. Неуловимо изменился звук ее дыхания, оно стало глубже, расслабленнее – плечи. Чуть повернулась вбок голова, так, что я смог увидеть лицо – меня потрясло его отрешенное выражение. Не открывая глаз, неожиданно низким, будто чужим голосом гадалка произнесла: «Можешь спрашивать». Потребовалось собраться с мыслями, чтобы выдавить: «У Даши все в порядке?» Не слишком конкретный вопрос, но губы шевельнулись: «Да, физически она здорова и благополучна…» Повисла пауза, и Марина круговым движением кисти и беззвучным свистом сложенных в трубочку губ подала мне знак продолжать.
- Но…
- Но ей очень тоскливо и одиноко, ее мучает чувство вины перед тобой. Только ложная гордость не дает ей признать свою неправоту и вернуться.
- Только? Кто с ней? – в удар, сопровождавший этот вопрос, я вложил всю снедавшую меня тревогу пополам со злостью, но предсказательница словно не заметила его.
- Она одна, я не чувствую ни одного человека поблизости. Возможно – птицы. Это не в городе…
Вместо того, чтобы сразу спросить: «а где», я принялся допытываться, любит ли меня Дашка, и если да, то почему не вернулась до сих пор. В ответ я получил развернутый психологический портрет моей любимой, и он не был так уж далек от истины. Единственное, с чем я не мог согласиться, так это с тем, что Даша не умеет просить прощения.
- Речь не идет о повседневных вещах, вроде потерянной книги (я чуть не подпрыгнул, когда Нонна практически прочла мои мысли)
- Ей надо признать не просто, что ее ревность безосновательна. Для нее очень важно всегда быть правой, но на этот раз это не так, и она будет мысленно все сильнее отдаляться от того, кто мог бы уличить ее в этой неправоте. Она понимает, что загоняет себя в тупик, но выхода из него не видит.
- И что мне теперь делать?
- Избавить Дашу от чувства вины. Снять с нее эту ношу, пока та не раздавила чувства, что она к тебе испытывает. Как это сделать, понять можешь лишь ты. Помни, что разговоры об обоюдном прощении не помогут. Она должна почувствовать возможность получить прощение и пожелать заслужить его. От тебя зависит, останетесь ли вы вместе.
Мда, впору заплакать над судьбой горемычной отличницы, которая не умеет совершать ошибки не только в контрольных, но и в жизни – желательно, конечно, с самой отличницей в обнимку. Но для этого надо было понять, где же ее искать – а с этим у нас неожиданно возникли трудности.
Нонна подробно могла описать вид, который открывался перед Дашей, стоит той выйти из дома. Уверенно сообщила, что дом находится в небольшом поселке дачного типа к северу от города. Рассказала, что до поселка Даша добиралась на автобусе, что автобус отправился от станции Девяткино около полудня… и на этом информация иссякла. Ни названия поселка, ни номера автобуса, ни особых примет местности – зацепиться было не за что. Дальше опять пошли лирические подробности: как Даша собиралась провести эти дни вместе со мной, как договаривалась со знакомыми, чтобы они пустили нас к себе пожить – те все равно проводили зиму в городе. Теперь мне стало понятно, о каком сюрпризе шла речь – не мотаться за город каждый день, а с комфортом устроиться прямо на месте – вот только на каком?
Гадание становилось все больше похоже на допрос с пристрастием. На пересечении рубцов уже показались первые капельки крови. Следовало бы остановиться и попытаться вычислить Дашкино местоположение как-то по-другому, но остановиться – в двух шагах от ответа я как раз и не мог. После я вспомню эту сцену и удивлюсь жестокости, как оказалось, таившейся во мне. Трудно сказать, чем бы кончилось дело, но среди деталей, которые можно было заметить из окна автобуса, всплыла каменная фигура, очертаниями похожая на букву «Т», и Мариша радостно воскликнула, что она знает, где это. Дальше все было просто. Я вспомнил, как полтора года назад мы ездили в Токсово, как, вдоволь нагулявшись, зашли ненадолго к каким-то не то знакомым, не то родственникам… Пожалуй, на местности я бы смог сориентироваться.
Пока я вспоминал ту поездку, Марина хлопотала над Нонной – помогала одеться, поила крепким чаем. Когда мы уходили, догадаться, что провожавшая нас радушная хозяйка была только что жестоко выпорота одним из гостей, было бы трудно. Как ни в чем не бывало, она тепло попрощалась с нами, пожелала мне и Даше счастья – и взаимопонимания.

На улице уже сгущались ранние зимние сумерки. Дав себе слово, что назавтра отправлюсь в Токсово с первыми петухами, я вернулся домой – собираться. Ночью меня мучили кошмары – во сне я порол громко визжащую Маришу, нас заставала Даша, я бежал за ней, продираясь сквозь густой кустарник. Ныла правая рука. Что-то изменилось во мне вчера. Глядя в окно поезда – я решил, что мне проще будет найти дорогу от железнодорожной станции, как в прошлый раз – я не мог отвести взгляда от мелькающих голых ветвей. Вчерашние события упорно не желали выходить из головы. В конце концов я начал представлять на месте Нонны, которая действительно была слегка не в моем вкусе, мою беленькую стройную Дашу – красные полоски смотрелись бы куда большим контрастом на ее белоснежной попочке… Да что за наваждение! Зимний пейзаж довольно сильно отличался от того, что я запомнил, и мне несколько раз пришлось возвращаться по своим следам. К тому времени, как я все-таки нашел нужную улицу и маленький зеленый домик под занесенной снегом крышей, я уже знал, что делать. От калитки к крыльцу была протоптана тонкая тропка. Пока я шел по ней, моя беглянка успела заметить меня в окно и выскочить на крыльцо – в тапочках на босу ногу и старом ватнике на плечах. Через порог я перенес ее на руках. Она без остановки повторяла: «Дима, ты откуда взялся, как ты меня нашел, ты, наверно, голодный, а я думала, ты…»
- Конечно, голодный – по тебе изголодался, - перебил ее я, - но сначала мы будем лечить одну вредную девчонку от беспочвенной ревности.
И объяснил, как именно.
Портить хозяйские кусты было бы не комильфо, но сразу за забором я уже присмотрел невысокое деревце – судя по засохшему листку на ветке, рябину. Только успел пожалеть, что не прихватил из дому нож, как за спиной нарисовалась Даша в том же ватнике и с секатором в руках. Инструмент был с благодарностью принят, а принесшая его отправлена домой – готовиться. И вот уже она стоит передо мной, скромно потупив глазки. Из одежды – одна серебряная цепочка на шее, руки покрыты гусиной кожей, хотя в комнате жарко натоплено, в такт ударам сердца вздрагивает левый сосок.
И если кто ждет пикантных подробностей того, что было потом, а в особенности – совсем потом, то – не дождетесь! Скажу только, что к тому времени, как я увидел свою любимую, во мне уже не оставалось ни злости, ни обиды, ни, упаси боже, желания наказывать и воспитывать – был поиск пути к примирению, трудный для нее, но и для меня – тоже, нежность была, была жалость, когда ее легкие всхлипы перешли в рыдания, когда еще горящей от шлепков ладонью я гладил растрепанные светлые волосы. И для нас обоих откровением оказалось, что это так легко – просить прощения и прощать.
Мы провели в заснеженном тихом поселке остаток каникул, иной раз нарушая его тишину то звонким смехом, а то и не менее звонким Дашиным визгом. Удивительно, как быстро моя скромница распробовала это удовольствие – пронзительно визжать. Не подумайте ничего плохого – меня поймет тот, кто со времен детства не разучился играть в снежки и кататься с горки на всем, на чем только можно кататься. Приснопамятные ватрушки – отдельная история – по-моему, весь смысл катания на этих круглых и совершенно неуправляемых подобиях сдобной выпечки в том, чтобы вопить что есть сил, летя по склону, почему-то всегда головой вниз. На предложенное пари: мол, сегодня вечером будешь пищать еще громче, Даша согласилась не раздумывая: «Тебе понравилось, ну, тогда, когда ты меня…? – и, заливаясь румянцем, - мне тоже понравилось…» Так что лишилась бедная рябинка у ворот большей части своих веток…

Вот со всем этим я и познакомил друга, заодно ответив на его вопрос насчет ведьм и колдунов, толку от которых – больше, чем в Шуркином дедуктивном методе. Холмс, правда, и тут вылез с оригинальной гипотезой. Прямо-таки теория заговора: мол, моя Даша, открыв в себе склонность к мазохизму, заручилась помощью своей ближайшей подруги и матерой извращенки Нонны. Разыграли как по нотам!
- Зачем так сложно, - спрашиваю, - просто поговорить было нельзя?
- А ты представь, как бы ты отреагировал на такой разговор. А так инициатива вообще исходила не от нее, в случае чего - ее не в чем упрекнуть кроме банальной ревности.
Нет, это надо же такое придумать! Хотя в чем-то он прав – обстоятельства сложились как нельзя удачно для того, чтобы мы с моей будущей супругой открыли для себя это – ну, если хотите – называйте извращением, мы не обидимся. А сами будем называть – просто любовью и от завтрашнего дня ожидать только хорошего. Чего и вам желаем.