ClubPN

Oslik


Пансион




Праздничный вечер в благородном пансионе для изрядных девиц закончился. Воспитанницы, омывшись, облачились в нарядные ночнушки и улеглись. Добрая Мадам Фуфайкина пришла желать спокойной ночи и целовать в щечку.
- Что бы ты, Ниночка хотела к Рождеству? - спросила Мадам.
- Строгого учителя с розгой! - ответила румяная Нина Лавская.
- И я тоже!! - подхватила ее соседка, Мариночка Маринская.
- И мы тоже хотим!! - поддержали сестры Поповы, - зачем нас не наказывают розгами?
- Девочки мои! - всплеснула руками добрая Мадам Фуфайкина, - да где ж это видано, чтоб девиц благородного поведения секли как кухарок?!
- Мы очень распущенные, - кротко сказала Ниночка. - Я на словесности весь урок в окно смотрела.
- А я иногда списываю - призналась Мариночка, - а Люба Попова вчера в столовой почесалась неприлично.
- Ябеда!
- Да, и за ябеду меня тоже наказать надо.
- Девочки, замолчите!! - замахала руками Мадам Фуфайкина, - вы умницы и красавицы, и вам на рождество положены танцы, наряды, поцелуи и пирожные!
- Хотим строгого учителя с розгой!
Идет Мадам Фуфайкина по коридору и чуть не плачет. Где искать строгого учителя? А найдет - как отдать жестокому нежно взлелеянных барышень?

На беду подслушал тот разговор нечистый, черти до бесед в дортуарах большие охотники. "Так," - думает, - "вот это занятие по мне ". Нацепил длиннополый фрак, приладил пенсне и пышную шевелюру, чтобы рожки скрыть, прихватил тубус с розгами и предстал перед Мадам Фуфайкиной в лучшем виде.
- Позвольте отрекомендоваться: магистр тригонометрии и ад-анализа, профессор девического благонравия и адьюнкт ягодичных припарок. В рассуждении строгости всегда имею березовых розог шесть пучков, ивовых розог девять пучков и тридцать три заморских лозана.

- Ах как кстати, господин магистр! - воскликнула Мадам Фуфайкина, и ее добрые глаза засияли лаской.

Тем же утром девицам назначили урок тригонометрии.
- Ну-с, Попова, - начал черт, нечистым взором окидывая тугие прелести Любочки, - изъясни котангенс арктангенса!
- Одна иксовая, господин магистр! - отвечала Любочка. И реверанс.
"Откуда б глупой девице такое знать?" - подивился черт, но виду не подал.
- Верно! Сядь, Попова, и впредь учись усердно. А ты, Лавская, ответь, - черт недобро блеснул пенсне и многозначительно почесал когтем тубус, - косеканс арксеканса!
- А это, господин магистр, будет дробь, где поверх полочки единица, а снизу корень...
"Да чтоб вас черти подрали!" - взвился черт.
- Ах, так!! Тогда покажите домашнее задание!
- Так не задавали ж!?
- Ах, вы спорить. Ну, я вам задам!
- Вы не задавали! Так нечестно!
- Я не задавал? А у кого тут память девичья? Ложитесь, как положено, животами на парты, и юбки поднимите на спину.
С тихим ропотом зашелестели юбки, парты тяжко скрипнули и покрылись попами сказочной белизны и соблазна.
- Здание учености зиждется на фундаменте послушания, - изрек черт и прошелся по рядам. Восемь изрядных поп трепетно вздрагивали от звука шагов его. Черт потянулся к тубусу за пучком березовым, но тут уперся во что-то твердое. Взором ясным и негодующим пронзал черта Ангел Прилежания, невидимый миру смертных, но губительный для нечистой силы. Белыми крылами осенил он беззащитные стегна невинных воспитанниц, и гневной десницей потянулся за огненным мечом.
- Порублю нафиг! - сказал Ангел вместо приветствия. Черт был не дурак подраться, и дело шло к нешутошной битве добра со злом, как вдруг нечистый ощутил, что рога принялись удлиняться, грозя проткнуть парик. Хуже того, наблюдательная Белочкина с первой парты что-то заметила. Моральное поражение было налицо, тыл ненадежен. Черт отступил.

- Здорово, чертова женка! Опять!? - грозно начал черт, потирая ушибленное копыто (известно, что зады чертовых жен сделаны из того же чугуна, что и адские сковородки).
- Пирожки тебе готовлю, - заискивающе отвечала жена, предусмотрительно скрывая голову в духовке.
- Урр! - рыкнул черт, и расколотил табуретку.
- Не щекотись! - хихикнула жена, повиливая.

- Видишь, какие следочки? Это вольфрамовый трос. Он так старался, надо же расслабиться, - виновато объясняла жена, крутясь у черта на коленях.
- Ну не сердись! Я же не с кем попало. Он знаменитый топ. Его учитель стажировался у самого Квазара.

Как ни кипятился черт, все кончилось обычным мультиоргазменным фейсситтингом, в результате которого чертовы рога загнулись, как у винторогого козла. На следующее утро, ощущая звон в голове и слабость в копытах, черт отправился на новые подвиги просвещения.

Изрядные девицы шумно хлопали ресницами и смотрели вызывающе невинно. На доске мелом было нарисовано печального образа копытное, и подпись гласила: тригономерин.
- Ах, как нехорошо! – сказал черт, - не во мне дело, а от лица всего преподавательского коллектива, чесслово обидно. Ночей не спим в методической работе… - черт, сглотнув слезу, повернулся к окну, сокрушенно махнул рукой на доску и взялся за тубус:
- Ложитесь, как положено, животами на парты, и юбки поднимите на спину!
Виновато зашелестели юбки, парты тяжко скрипнули и покрылись попами сказочной белизны и соблазна.
- Древо познания произрастает на почве благонравия, - изрек черт, протягивая сквозь ладонь пук березовый, но тут дверь открылась, и черт увидел красную Мадам Фуфайкину, которая трагическим шепотом и жестами призывала его в коридор. Черт с сожалением осмотрел класс, являвший аллегорию послушания, и вышел.
- Господин магистр! – начала Мадам Фуфайкина отчаянно вращая глазами и задыхаясь от волнения, - большое педагогическое поприще… двадцать лета стажа… юные создания! Глубоко уважая Ваши, методы обязана… да обязана! Испытать на себе! К тому же я виновата, я подсматривала в щелочку!!

Справившись с этим признанием, Мадам Фуфайкина вытерла пот со лба и стремительно повлекла черта в свой кабинет.. «Восемь двойных булочек… но здесь-то – целый каравай!» - прикинул черт и согласился.

В неистовом вихре взвились сугробы верхних, средних, полусредних и нижних юбок, и вот Мадам Фуфайкина уже разметала по столу свои пышные прелести.
Девять ивовых пучков пролетели как сладкий миг. На березовых Мадам поежилась, но совсем, скажу я вам, другое дело – заморские лозаны. На третьем лозане заревела бедняжка белугой, на седьмом отгрызла угол у стола, а на тринадцатом запросила пощады. И черт дал ей пощады в галантной форме.

А потом до вечера не знал, чем заняться, поскольку домой идти не решался. Додумался еще разок подслушать, что шепчут в дортуаре.

Вот изрядные девицы, омывшись, облачились в нарядные ночнушки и улеглись. Добрая Мадам Фуфайкина пришла желать спокойной ночи и целовать в щечку. Но девицы дулись, щёчек не давали, а повернулись обратной стороной.

- Не трудны ли вам уроки, красавицы? – ворковала Мадам, и такое доброе тепло от нее шло, что сказать невозможно.
- Гадкие уроки!
- Сладко ли кушали, хорошие мои?
- Мерзкая стряпня! Классы холодные, парты жесткие, Пушкин на обезьяну похож. А самый гадкий среди всех есть магистр-тригономерин!
- Чем нехорош вам Амадей Асмодеич?
- Лживый гадкий тригономерин, только попы настудил. А в журнале написано, что от этого фригидность бывает.

Очень покраснела Мадам Фуфайкина. Стала она целовать красавиц куда попало и приговаривать:
- Не печальтесь, хорошие девочки, спите сладко! Прилетит в рождественскую ночь светлый ангел и все желания исполнит.
От таких добрых слов все изрядные девицы мерно засопели, а черт подслушал и задумал плохое.

- Устал как черт! – приветствовал нечистый благоверную.
- А бес в ребро… - задумчиво отвечала жена, прицеливаясь.
- Завтра к вечеру я должен стать ангелом. По работе надо, - неуверенно продолжал черт.
- Станешь! – пообещала жена, привычно наматывая хвост на кулак.

Следующим вечером напудренный черт с крыльями из облепленных перьями штор тяжело хромал в сторону дортуара. Ныли ребра, в голове звенело, под хвостом бушевало адское пламя.

- Я небесный ангелочек,
Залетел на огонечек,
Приласкать моих девОчек…- сладко проблеял черт с подоконника.

- Ангел, ангел! – радостно захлопали в ладоши изрядные девицы.
- Какая волшебная ночь! - начал черт, с трудом пристраивая пылающий зад, - в такую ночь надо шалить.
- А это не грех?
- Какой грех, раз сам Я, светлый ангел прилежания, разрешаю? Мои хорошие девочки так устали от этой противной дисциплины! Даже я, ваш ангел, устал! – черт расчувствовался, всхлипнул и упал с подоконника.
- Ангел, ангел зашибся! – испуганные девицы стали поднимать стонущего черта, и первым, что подняли, оказался хвост.
- Хвотстик! – удивилась Мариночка Маринская.
- Да! – грустно сказал черт, - но это тайна. У всех ангелов есть хвост. Но они такие зажатые, нервные, такие стеснительные, эти ангелы. Никогда не признаются! Мне с ними так трудно.
- Бедненький! – сказали девицы и стали гладить черта, приближаясь к основанию хвоста. Черт дрыгнулся и потерял венок.
- Рожки! – задумчиво сказала внимательная Белочкина. – У нашего тригономерина тоже были рожки…
- Да! – грустно сказал черт, - это еще одна тайна. У всех ангелов есть рога. Может не совсем у всех, но у женатых точно есть.
Тут Белочкина посмотрела на него слишком внимательно. Черт насторожился.
- Давайте играть в ябедную ябеду! Кто среди вас самая ябедная ябеда?
- Белочкина!
- Так давайте вздуем Белочкину!
Не успела бедняжка охнуть, как побуждаемые нечистым девицы зажали ее у черта на коленях, и черт надрал белочкину попу до поросячьего визга.
- А кто наябедничал на Белочкину?
- Любка Попова!
Вздули и Любку.
Еще играли в пони и салки бичом. Потом Ниночку Лавскую пороли геранью, потому что тубус черт забыл, а про герань сказал, что волшебной ночью можно ломать что попало. Но тут из-за окна пролился небесный свет, и черт понял, что пора линять.
А в дортуар снизошел истинный Ангел Прилежания. Огненным мечом ударил он нечистого, но лукавый бес на два счета сконденсировался в острие иголки и телепортировался к жене под бок. Позорно брошенные инфернальные шторы-крылья вспыхнули под огненным мечом гневного ангела и исчезли.
- Ура! Петарды!! – закричали девицы.
Тогда полный горечи Ангел Прилежания явил свой чистый лик одурманенным воспитанницам.
- Я так вами гордился, я защищал вас, а вы спутали меня с поганым чертом! –сказал он с укоризной.
- Ой, еще один! Какой хорошенький! – удивилась Машенька Попова.
- Покажи нам хвостик!
Светлыми крылами Ангел отгонял девиц, пытавшихся обойти его с тыла, но они наседали, и даже попробовали осалить.
- Какой стеснительный! А рожки есть?
Скрепя сердце светлый Ангел Прилежания отстегнул огненный меч с белой перевязи, и, сжав оную перевязь мощной дланью, попеременно наказал всех изрядных девиц. Перегнутые через ангельское колено изрядные девицы не визжали бесовским манером, но выли степенно и ровно, наподобие органных труб. Так в канун Рождества благочестие вернулось в дортуар, и, очистившись от скверны, девы уснули безгрешным сном.