ClubPN

M/F

Электра


Не гляди назад



– А я уже, честно говоря, думала, что ты…

Аня прижимается щекой к Левке, обнимает его крепче. Ее чуточку лукаво прищуренные глаза лучатся из-под ресниц, на которых блестят капельки растаявшего снега. И весь ее вид сейчас излучает безмятежное, кошачье удовольствие.

– Голубой что ли?.. – не менее безмятежно, откуда-то из глубин своей сладкой дремы отзывается Левка.

И в следующую секунду Аня видит, как он нажимает на кадык. И непонятно, в горле ли у него першит, или желает удостовериться в его наличии.

– Мммм, – лукаво тянет она. – Скажем так, человек с нетрадиционной ориентацией, а ориентации, знаешь ли, разные бывают. Бывает всякое на свете, друг Горацио...

Тут уже Левка покрепче обнимает подругу, чмокает в макушку, и, похоже, что начинает шептать что-то невнятное, но быстро умолкает, ищет слова.

– Хочешь убедиться, что с ориентацией и прочим у меня все в порядке? – робко спрашивает он и плотнее прижимается к ее макушке, чтобы она ненароком не вывернула как-нибудь голову и не увидела, что он покраснел.

Всего несколько минут назад Аня сидела у него на коленях. Взяла и запрыгнула к нему на колени. Сидела бы дальше рядом, сопела бы тихонько, наблюдая за его работой, и ничего бы не случилось, расстались бы на выходе из лабы, как говорится, друзьями. Или случись так, что Левка не обнаружил бы ошибки в программе, из-за которой она не работала – не было бы и минимального повода прыгать к нему на руки, ерошить волосы, обнимать и целовать. Но это почему-то случилось. И, скорее всего, из-за внезапно открывшегося ему Аниного интереса. Левке вдруг удалось посмотреть на безнадежно застрявшую работу свежим, незамыленным взглядом. Так что и радость была общей, и программа была тут же исправлена, и заработала.

Не очень-то удобно, положим, было ее переписывать, когда на руках сидела Аня. Довольно тяжелая, между прочим, не ребенок все-таки. Но кто их поймет – девушек, с их вечными капризами. Сказала, что не слезет, пока программа не заработает. В шутку, конечно, сказала, но пришлось попотеть. И по-джентельменски терпел. Дело молодое, и не такое мог бы вытерпеть. Но постепенно становилось тепло, а после и вовсе жарко, причем как-то специфически жарко, сам себе стал напоминать расплавившийся на солнцепеке сырок. Ближе к концу работы голова совсем расплавилась – захотелось ее.

До университета, в школьные годы у Левки был один роман, очень недолгий, летом, в лагере. На пик он вышел ближе концу смены: ходили одни, углублялись в лес, пока не видел никто, целовались, рука залезала под платье и в трусы. И переписывались потом по электронке, болтали в чатах. Только недолго, девушка вскоре попросила прощения, сообщив, что встретила другого. Левка испытал при этом странное чувство. Интенсивная переписка отнимала много времени и сил, которые хотелось тратить на учебу. И он не был вполне уверен, что влюблен, хотел – да, но не обязательно ее. Спрашивал себя, но не находил ответа, к чему это все должно привести в итоге.

Теперь, с Аней, он был уверен, по крайне мере, что может рассчитывать на секс. Понимал, что далеко не первый для нее, и не особо надеялся таким способом ее завоевать и удержать. Аня едва-едва начинала ему нравиться, и он боролся с сомненьями, равно как связанными с личностью, характером Ани, так и сомнениями вообще. К собственной девственности у него было двоякое отношение: она его не тяготила, но и продлевать ее до бесконечности, он, разумеется, не собирался. Вроде как уже положено, уже самое время. Но как дорого ему это могло обойтись – вот в чем вопрос. Тут бы не спешить, посмотреть, подумать…

– Сегодня не получится, – говорит он, комкая полу Аниной куртки. – Ты знаешь, что я живу в общаге и не один…

– Я в курсе, ты живешь с преподом по вышке и матанализу, – перебивает Аня.

– Ах, так ты поэтому думала! Он очень даже гетеросексуален, – смеется Левка. – Вообще-то, как ты только что могла убедиться, он не только матикой занимается, это ведь его программа, что мы сейчас исправили. К тому же, только это секрет…

– Я никому не расскажу, – обещает Аня.

– Он мой кровный брат, у нас один отец… был.

– Вон оно что, – теперь уже Аня подыскивает слова. – Мне всегда казалось, что вы чем-то очень похожи. Не внешне и не характером, а словно вы в какой-то одной тайной организации состоите, оба один секрет знаете.

– Так что в этом удивительного, если мы живем и работаем вместе? – буднично интересуется Левка.

– Нет, я не об этом. Вы оба словно выстраиваете перед собой стену, куда вход если есть, то спецпропускам. Недотроги вы оба, – найдя, наконец, подходящее слово, смеется Аня. – А еще брат твой, такое впечатление производит, что он девушек не то чтобы ненавидит, но ты же слышал наверняка, как девчонки его за глаза…

– Это только кажимость, может быть, из-за недостатка свободного времени. Поневоле приходится в чем-то себя ограничивать, понимаешь?.. Но если все звезды сходятся, то мы очень даже дотроги, – усмехается Левка и смотрит на часы. – Я тебя с ним обязательно познакомлю. Я бы и сегодня же тебя с ним познакомил. Отличный повод для знакомства – то, что мы сейчас с тобой вместе сделали. Но как раз именно потому, что он вовсе не такой уж анахорет – у него сейчас, скорее всего, гостья, я обещал вернуться не раньше половины двенадцатого – сегодня с ним познакомиться, увы, не получится. Тебе ведь еще добираться до дому, а свободной кровати у нас в комнате нет. Но на днях я тоже могу его попросить задержаться в лабе, уверен, что он мне не откажет. И от знакомства с тобой тоже не откажется. А вообще, Ань, поздно уже. Давай я тебя провожу до остановки, посажу в автобус, чтобы не волноваться, что ты очень поздно поедешь. А завтра, если хочешь, можно хоть с самого утра встретиться. Ну, или когда захочешь.

– Ну да, конечно. Хорошим девочкам не полагается сходу прыгать в постель, – смеется Аня и делает большие глаза. – Не раньше, чем после третьего свидания!

– Да ну ж что тебя так заклинило-то! Не ханжа я вовсе, – со смехом возмущается Левка и тянется поцеловать.

– Ты не ханжа, – со слегка театральной грустинкой соглашается Аня. – Но все равно ведь не веришь, что мне может быть интересно то, чем ты занимаешься?

– Верю! – решительно соглашается Левка и поднимает Аню на руки. А потом делает пару шагов вперед и останавливается, встряхивая добровольно взятый груз. – Но время покажет, да? Подождем до завтра? Идем на остановку?

– Стой, стой, – со смехом тормошит его Аня, вырывается, и, спускаясь на ноги, достает из кармана телефон. – Вот я балда! Как ты меня позвал, я совсем забыла… Мне надо срочно позвонить!

Она набирает номер, ждет, набирает снова.

– Странно. Там, конечно, шумно, можно не услышать звонка. Но абонент не абонент. Может, она уже домой поехала? Или зарядить забыла? А, ладно, не маленькая. Ну, пошли? – соглашается Аня и берет Левку под руку. – Я из автобуса еще раз наберу. Да, кстати, запиши мой номер…

Старый Новый год

13 января фраза «Новый год кончился» звучит как грустная шутка. Вот-вот пора будет разряжать елку, думает Ася, потирая спросонья глаза. Но в тот же миг сознание цепляется за новый оксюморон-отговорку, как за спасательный круг: «Она живая, я не в силах посмотреть ей в глаза». Звенит будильник, поставленный на семь. Судя по темноте за окнами сейчас с одинаковой долей вероятности может быть и семь вечера тринадцатого, и семь утра четырнадцатого. Если утро, надо срочно брать себя за шиворот, загонять под душ, быстро-быстро приводить в порядок, на ходу завтракать и бегом в институт. Выключить будильник нельзя, он почти антикварный – механический, приходится слушать его трель от начала до конца. Но вместо того, чтобы встать, Ася затыкает уши: так хочется, чтобы был вечер тринадцатого! Звонит телефон.

– Да, слушаю.
– Ася, привет! – отзывается женский голос на том конце телефонного провода. – Ну, все, я договорилась, можешь благодарить. Он ждет тебя завтра в семь. Только давай без этих твоих закидонов, не подведи меня, а то я за тебя просила, понимаешь.
– Вера, это ты? Вера, скажи, пожалуйста, который сейчас час: семь вечера или семь утра?..

Положив трубку, Ася возвращается на диван, по пути зачерпнув из-под елки горсть сухих иголок вперемешку с конфетти, пересыпает их из ладони в ладонь: они текут как песок. Все это началось два года назад: и прежде-то не очень собранная Ася стала задумываться и выпадать из реальности. То пропустит свою остановку, то решит пройтись пешком и свернет не туда, опомнится, лишь прошагав пару кварталов не в ту сторону. То постоит в задумчивости у окна, а потом вскинется и некоторое время не может понять, где она, который сейчас день и час. В какой-то момент она решила, что преодолеет эту рассеянность, если съедет от родителей на одну из квартир, приобретенных семейством специально для сдачи в аренду. Родители не возражали, благо таким образом Ася могла
выдавать и забирать ключи от еще четырех квартир в этом доме, сдававшихся на короткие сроки, по утрам и вечерам, когда в офисе семейной фирмы никого не было. Переезд пришелся как раз на прошлый Новый год по старому стилю. Поначалу он ее действительно взбодрил. Однако спустя примерно полгода действие эффекта новизны испарилось, и рассеянность начала затягивать Асю с новой, удвоенной силой.

Слава богу, еще тринадцатое, думает Ася, расслаблено откидываясь на мягкую спинку дивана. Никуда не надо бежать, можно сидеть, болтать ногой в белом пуховом носке, пересыпать конфетти и иголки, и думать о чем-нибудь приятном. Или о непонятном. О том, почему эти два последних года такие тягучие, монотонные, томные, неопределенные. Рассказать об этом кому-нибудь кажется немыслимым. Остается только в очередной раз инспектировать память, снова и снова пытаться все самой себе объяснить. Сегодня Ася склоняется к мысли, что виной всему ее специфические приступы застенчивости и ровно противоположное нечто в характере ее сестры.

Сестра съехала от родителей на полтора года раньше Аси, и на этом основании иногда называла ее ботаном. Доучившись до третьего курса, Аня зевала от скуки, потому как, по ее выражению, в институте не осталось ни одного незнакомого интересного ей парня. Одни ей надоели заранее уж тем, что, по ее словам, смотрели на нее заворожено. Других она якобы видела насквозь или знала как облупленных. Остальные были просто «ботанами». «Совсем как ты!», – говорила Аня, хлестко ударяя сестру по спине и хохоча. В глубине души согласиться с этим Ася никак не могла, но и спорить с сестрой не хотела. Она с ней никогда не спорила, и чтобы не поддаваться на провокации, старалась концентрироваться на вещах, которые сестре заведомо не нравились, не интересовали ее. Так на протяжении длительного времени они постепенно отдалились друг от друга: разошлись вначале в интересах и увлечениях, потом в подругах и компаниях, а после – и в выборе вузов. Хотя внешне были похожи друг на дружку как две капли воды.

В подростковом возрасте сестра была той еще оторвой, и по ее собственному выражению «четкой», а по Асиному – «резкой» вдобавок. Родители опасались, что Аня свяжется с дурной компанией. Но, будучи заняты с утра до ночи своим риэлторским агентством, и еще по старой интеллигентской привычке глядели на все ее выкрутасы немножечко сквозь пальцы, ничему не удивляясь. И, надо сказать, что такая удобная в их положении выжидательная стратегия действительно сработала. Ближе к окончанию школы с лица Ани исчезли тонны косметики, из гардероба – слишком вызывающие вещи, а со стола и из книжного шкафа – вещи типично готские. В дом начали хаживать приличные с виду мальчики, трое из которых серьезно подтянули Аню по математике и помогли в конечном итоге определиться с выбором профессии и вуза. То, что Аня станет «программером», в доме долго не верилось никому. И точно так же с удивлением было воспринят интерес казавшейся романтичной тихоней Аси к финансам и ее поступление в экономический вуз.

Догадаться о смысле этой метаморфозы извне было невозможно, но сестры чувствовали ее всеми фибрами души как некое подводное течение, в разговорах старались ее не касаться, но отстраниться от нее казалось выше их сил. Чем больше сопротивлялась подспудному соперничеству Ася, тем больше оно ее влекло. По этой причине девственность она утратила на три года раньше своей продвинутой сестры. При наличии связки ключей от съемных квартир, которые родители поначалу доверяли одной только Асе, сделать это было совсем нетрудно. Но что ужасно расстраивало саму Асю – так это выступавший на первый план в ее общении с противоположным полом по сути дела сугубо спортивный интерес. Держа от сестры свою настоящую интимную жизнь в тайне, в своем желании ее обставить, Ася всегда была готова довольствоваться относительно легкой добычей. А если ей кто-то хотя бы немного нравился, на нее тут же находила волна застенчивости, смущения и неловкости, обнаруживать которые Ася ни перед кем не хотела и предпочитала заранее добровольно ретироваться. В итоге с высоты собственного не такого уж маленького опыта, со временем ей стало казаться, что преодолеть эти странные приступы паники никогда не удастся, и что на пути к ее персональному женскому счастью наметился невидимый, но очень тяжелый, внушительный крест.

Встреча с сестрой незадолго до новогодних праздников два года назад принесла неожиданное оживление. Казалось, что продолжительное раздельное проживание обеим пошло на пользу, обе чувствовали, что соскучились. И на правах детского лидерства сестра пригласила Асю на предновогоднюю вечеринку, затевавшуюся в студенческом общежитии ее Альма-матер. Обе прекрасно помнили о том умилении, удивлении и повышенном интересе, которые люди обычно уделяют близнецам. Обеим захотелось снова, хоть бы и ненадолго окунуться в согревающие софиты детской славы.

***

Тот вечер запомнился едва ли не по минутам. Здания университетского городка стоят в низине, сбоку от проспекта. Спуск к ним идет длинным пологим склоном через сосны, через несколько террас, где вереницы студентов, не сговариваясь, каждую зиму накатывают параллельно основной тропе серию ледяных дорожек. Они выделяются черным пунктиром на сером фоне. К концу декабря, увы, нет снежного одеяла, лишь жесткие рваные клочья, похожие на пену прибоя.

При взгляде на городок сверху, со стороны остановки, кажется, что там, внизу сильно не достает того обилия разноцветных витрин, неонов и просто света, которое только что было – в городе и автобусе. Светящаяся реклама здесь только на приземистой кубышке ТРЦ, и рядом с ней же уличная елка – с цветными, немного тусклыми лампочками. Но спускаясь вглубь, понимаешь, что темно преимущественно наверху – свет от фонарей стелется понизу. Из-за начавшихся каникул темно в окнах учебных корпусов. Много темных окон и в общежитиях, а светящиеся отчасти загораживают размашистые кроны сосен. Цирк уехал, клоуны разбежались, подумалось в какой-то момент Асе: для полноты картины не хватает только тумб с оборванными афишами.

Меж тем при приближении к общежитиям из темноты начинают долетать веселые, оживленные голоса. Кто-то со смехом и междометьями катится по льду, кто-то обгоняет их с сестрой, продвигаясь вприпрыжку. А если поднять голову, видно, как из беззвездного черного неба по диагонали к земле струятся тонкие серебряные нити льдистых кристаллов. Кристаллы шипят как газировка, колют заиндевевшую землю и асфальт, отскакивают белыми искрами. Неподалеку с воем взметнулись вверх одна за другой несколько петард. А снег повалил вдруг так, словно кто-то подкатил к краю тучи рог изобилия, намереваясь в самый последний момент, пока сестры не запрыгнули под козырек, засыпать их головы до ног.

У самых дверей кто-то из темноты окликает сестру по имени. Стоя на свету, Аня, скорее всего, узнала голос, и, повернувшись к сестре, выразительно подмигнула и сделала ручкой. Этого было достаточно, чтобы сказать примерно следующее: «Иди, иди, дорогу в актовый зал найдешь без труда, там шумно. Я тебя найду, устроим сюрприз с раздвоением. Главное не теряйся, пусть думают, что ты – это я». Такого рода игры с детства известны всем близнецам, и почти у всех близнецов, пока они еще могут бывать где-то вместе, имеется в запасниках пара-тройка наборов одинаковой одежды. Разве что верхняя одежда, поскольку сестры живут по отдельности, на них в тот день разная.

По пути в актовый зал кто-то весело приветствует Асю, называя ее Аней, кто-то просит «дать пять», кто-то похлопывает по плечу, кто-то на ходу норовит приобнять и чмокнуть в раскрасневшуюся щеку. Человеческий гвалт заглушает ритмичная музыка. И, как ни странно, девушек в среде будущих программистов довольно много. Возможно, часть из них приглашены по случаю вечеринки или зашли на огонек, поскольку живут поблизости или даже в том же общежитии.

Вдоль одной из стен актового зала – столы, куда кто-то периодически выкладывает принесенные с собой закуски и сладости, тут же и ящики с одноразовой посудой, вереницы пачек и бутылок спиртного. Две девушки принимают у Аси пакет с добровольными подношениями. Молодой человек, не прекращая насвистывать в унисон мелодии из динамиков, наливает Асе, за компанию с собой, полстакана Шампанского, и дает вдобавок пару шоколадных конфет в шуршащих обертках.

Ася понемногу продвигается, меняя места, присматриваясь к людям. Пользуясь временным отсутствием сестры, по их реакции Асе очень хочется понять, как они относятся к Ане, не преувеличивает ли она свои достижения. В течение пятнадцати или двадцати минут с Асей еще несколько раз здороваются. Она отвечает в основном кивком – и никаких «завороженных» взглядов, никаких попыток завязать разговор. Вот разве что пару раз, при переходе прожекторов к другой стене, на довольно большом расстоянии от себя Ася замечает заинтересованный взгляд. Еще несколько минут она посматривает в эту сторону, дабы убедиться, что молодой человек в серой футболке с длинными рукавами смотрит действительно на нее. В какой-то момент он приподнимает свой пластиковый стаканчик, показывая, что чокается, и Ася отвечает аналогичным, но куда более сдержанным, едва заметным жестом. Молодой человек начинает продвигаться в ее сторону. Однако вскоре Ася теряет его из виду.

Время идет, и его вполне хватило бы, чтобы парень мог добраться до нее не один раз. Несколько минут Ася думает о том, что вообще может сказать всего один пристальный взгляд издалека, едва охватывающий контуры, смутный внешний облик. Ох уж эти пресловутые женские журналы и стереотипы! Рост чуть выше среднего – хорошо. Высокий рост из-за каких-то околорелигиозных штампов ассоциируется с духовным развитием, а слишком уж высокий – с ходульным интеллектом. Он неплохо сложен, но качалку, со всей очевидностью, не посещает – тоже хорошо – не тратит время на то, чтобы внушать окружающим нечто одним своим видом. Однако спортивная футболка совершенно нейтрального, в темноте почти телесного цвета – явная аллюзия на брутальность. Успокаивают чуть изогнутые линии даже при классической мужской стрижке темной шевелюры. А какие-то едва различимые закругленности в чертах наводят на мысль об игривой мягкости, по крайне мере, в общении с дамами. Наконец, Асе надоедает все это перебирать и она с сожалением решает, что ей показалось. А после с облегчением вспоминает о том, что надо все-таки найти сестру. Той тоже не видно. Ася решает переменить место или даже выйти на крыльцо покурить, но в этот момент у нее из-за спины вырастает неизвестно где пропадавший брюнет и протягивает к ее стаканчику руку с фляжкой.

– Привет! – говорит он. Но по его тону и улыбке очень трудно угадать, знаком ли он с Аней.

Ася кивает, чувствует себя немного неловко, оттого что вблизи он оказывается и выше, и красивее, а черты – строже, и, не без труда допив остатки вина, подставляет стаканчик под струю. Она догадывается, что жидкость во фляге гораздо крепче, но Аня бы не отказалась. Пригубив, оценила – весьма приличный коньяк.

Тактика поведения созревает почти мгновенно и кажется беспроигрышной: по большей части молчать, слушать, неопределенно кивая или поводя плечом в ответ. Главное – время от времени щуриться, приподнимая подбородок, словно подставляя лицо под солнечные лучи. Ася всегда воспринимала эту манеру сестры как осознанное и намеренное желание транслировать собеседнику двоякое, противоречивое ощущение: удовольствие видеть и слышать его, слегка отдающее королевской благосклонностью, и безмятежное довольство собственной персоной, а вслед за тем и непоколебимое чувство собственного превосходства.

– Вадим, – произносит парень, не слишком-то напрягая голосовые связки, чтобы перекричать музыку.

Ася приставляет ладонь к уху, мол, не расслышала. Он придвигается так, что она ощущает тепло его тела. Склонился, дабы повторить ей на ухо свое имя и притом постукивает себя по груди, а после указывает на Асю и снова склоняется к ее уху.

– Аня?

Прикусив край стаканчика, немного помедлив, Ася утвердительно кивает, и чувствует движение его руки – такое, словно змея пытается обвить ее как ствол дерева. Пожимает протянутую ладонь. Внезапный всплеск децибел прерывает на время и без того скудную на слова беседу. Ася снова начинает выискивать глазами сестру, но теперь уже с такой надеждой, будто ищет спасательную шлюпку.

Еще в школе, пытаясь приучить себя не теряться при ответе у доски, Ася поверила наставлениям отца, утверждавшего, что если хорошо знаешь, что говорить, не собьешься. Этот тезис запросто работает даже в общении с противоположным полом, если речь о тех, кого сестра скопом и весьма расширительно относит к ботанам. Но совершенно бесполезен, когда нужно говорить ни о чем и смотреть в глаза человеку, к которому испытываешь хоть малейшее притяжение. Магнетизм – вот в чем все дело! Словно кто-то подсовывает магнит под твой внутренний компас, и твоя посудина сбивается с курса, попадает на рифы или еще черте куда.

Казавшаяся беспроигрышной детально прорисованная в голове схема начинает ходить ходуном, как вещи в квартире во время землетрясения. Покусывая край стаканчика, сквозь гвалт и музыку Ася прислушивается к себе: сколько ты сможешь продержаться, прежде чем сбежать под благовидным предлогом? Пытается глотнуть и понимает, что уже выпито все содержимое стаканчика, начинает его комкать. Наконец не очень сообразительная фляжка тянется навстречу. Ася оглядывается мельком на Вадима, встряхивает головой, чтобы отогнать желание заглянуть в его глаза, и медленно подставляет мятый стакан. Коньяк подбирается к венам, растекается теплом по телу, ослабляя подступавшую дрожь, до сих пор не обнаруженную исключительно благодаря полумраку, скачущим прожекторам и, в особенности, вибрациям динамиков.

– Я хочу тебе кое-что показать. Это важно, – кричит Вадим, едва ли не касаясь губами Асиного уха. – Пойдем!

Ася не успевает что-либо сообразить и ответить.

– Если захочешь, еще успеешь вернуться, – кричит он снова над ухом. И буквально тащит оглядывающуюся во все сторону в поисках сестры Асю за собой прочь из зала. По пути отнимает стаканчик с недопитым коньяком, ставит его на стол. И дальше по коридору к лифту, на седьмой этаж, и только после, когда останавливается, чтобы отпереть дверь своей комнаты ключом, Ася слышит его обычный голос.

– Это займет минут двадцать, максимум полчаса.

***

Люминесцентная лампа моргает пару раз, прежде чем тускло затеплиться. Вадим указывает на одну из двух кроватей и идет к столу, стоящему возле окна.

– Садись. Это у меня в ноуте, – говорит он и нажимает кнопку Set.

Упоминание о ноутбуке заставляет Асю сжаться. Неужели разговор о чем-то из области программирования? Но если так, значит, game over и не нужно искать повода, чтобы ретироваться. Достаточно просто признаться, что она не Аня, извиниться за неудавшуюся безобидную шутку-обман и уйти. Поразмыслив, Ася не решается присесть. Вадим напряженно завис в ожидании над ноутбуком и, не обращая внимания на гостью, в нетерпении потирает подбородок. Наконец, нужные странички открылись и он, не оглядываясь, пододвигает Асю за талию ближе к столу. То, что предстает Асиному взору, могло бы лишить ее дара речи, если бы она прежде сказала Вадиму хотя бы одно слово.

Оба стоят, склонившись над ноутбуком. Вадим щелкает мышкой, то перелистывая страницы с фотографиями на каком-то форуме, то открывая фото, которые хранятся в ноуте, выжидая по паре секунд, чтобы Ася могла рассмотреть их. А на них – в весьма специфических одеяниях из черного латекса, а иногда и вовсе без одежды – точь-в-точь Ася. Но Ася-то, конечно, понимает, что это не она, а ее сестра Аня. Ей приходит на ум юридически корректная формулировка, которая используются при демонстрации компрометирующих фотографий – «человек, похожий», сильно похожий на Асю и Аню.

Еще какое-то время Ася напряженно и внимательно всматривается, дабы убедиться, что родинки в точности такие же, как у Ани, и точно такой же белый, едва заметный шрамик. Розовые и красно-синие, в крапинках крови полосы и синяки на ягодицах сестры ей рассматривать совсем не хочется, но она понимает, что они означают – наслышана в подробностях от Ани. Та рассказывала про БДСМ несколько отстраненно, как о чем-то, что случайно привлекло ее внимание, заинтересовало. Подумать о том, как далеко этот интерес завел сестру, Асе тогда и в голову не пришло. Сейчас Ася еще успевает мысленно порадоваться, что сестра выбрала профессию программиста, а не финансиста, которого при случае могли бы шантажировать такими фотографиями.

Вадим передает в распоряжение Аси мышку и ложится на кровать, закинув руки за голову, в ожидании реакции гостьи. Уверившись окончательно, что фотографии не являются результатом коллажа или фотошопа, Ася выпрямляется и смотрит в темноту за окном.

– Чего ты хочешь? – спрашивает она сдавленным голосом.

– Я Сталкер, – спокойно, как нечто само собой разумеющееся отвечает Вадим.

В недоумении Ася оглядывается на него, но он смотрит на потолок.

– Да, да, тот самый Сталкер, верхний с хорошо известного тебе форума.

– И потому тебе не грозит... Короче, не думаешь же ты, что я буду вот эти фото выкладывать где-нибудь на твоей странице ВКонтакте или Facebook, шантажировать тебя этим или тролить, как ты тролишь одного человека.

– Какого человека? – вяло интересуется Ася. Она запросто может себе представить, что ее сестра способна тролить и не одного человека, или, скажем, тролить, не отдавая себе в том отчета. Но ей хочется узнать подробности.

– Не притворяйся, ты прекрасно понимаешь, что речь о Левке, твоем одногруппнике. Он, конечно, может казаться тебе этаким ботаном, достойным подтрунивания, хулы и прочия, прочия, но мне так сдается, что границы подтрунивания ты перемахнула семимильными шагами, если когда-нибудь вообще задумывалась об их существовании…

Вадим вопросительно смотрит на Асю, она стоит боком к нему, скрестив на груди руки, и кажется, что она сама себя жалеет и обнимает.

– У него, конечно, есть свои странности, которые ты можешь понимать как слабости. Или, скажем так, свои тараканы, за которые легко цепляться и тролить. Но, как я только что сейчас позволил тебе убедиться, у тебя тоже есть свои уязвимые места. Кстати, ты никогда не задумывалась о том, почему в аббревиатуре БРД отсутствует буква «К»? Вот безопасность, разумность и добровольность есть, а конфиденциальность отсутствует. К чему бы это? – Вадим тихо смеется и трет переносицу, словно по привычке, которая возникает при ношении очков. – Но я и за конфиденциальность, разумеется. Все строго между нами…

«А что если…», – у Аси в голове мелькает спасительная мысль. Сейчас, когда речь не о ней, а о сестре, несмотря на их сложные отношения, Ася вдруг ловит себя на мысли, что совсем не ощущает своей злосчастной застенчивости и бежать никуда не собирается, а наоборот чувствует прилив сил. Ей просто незачем бежать – она сама хочет, по собственной инициативе сделать все возможное для разрешения этого казуса. И невозможное тоже – отчасти, чтобы одержать еще одну тайную победу на сестрой.

– А что если он мне нравится? – риторически спрашивает она.

Поверить в такое Ася в принципе может, поскольку обе они не раз думали и поступали, что называется, отталкиваясь от противного, от противоположного, из-за чего и вышло в итоге так, что очень прагматичная и решительная Аня пошла учиться на программиста с прицелом на то, чтобы заниматься потом почти искусством – вебдизайном, а куда более интересовавшаяся искусством, нерешительная Ася – на финансиста. Однако Вадима такая версия смешит.

– Ну да, конечно! Тролить – это все равно, что за косички дергать, не так ли? Но тогда, надо понимать, что ты положила на него глаз, вообразив его в роли нижнего? Присматриваешься к нему сверху? – пощипывая волоски у себя на предплечье, уточняет он. А в следующее мгновение вскакивает и начинает ходить взад-вперед по комнате. – Но, видишь ли в чем дело?.. Тут ты со всей очевидностью нарушаешь правило БРД.

Вадим поднимает ладонь, словно прося тишины.

– Ведь Левка не тематик. Уж поверь мне, мне лучше знать, представь себе! Мы прожили в этой комнате три года, а это, знаешь ли, дает гораздо более полное впечатление о человеке, чем сидение в одном помещении на лекциях те же самые три года. И говорю тебе со всей ответственностью: Левка – не тематик!

– Он не тематик, он математик, – медленно, словно впадая в транс, подтверждает Ася.

– Что?.. – изумляется Вадим. И с некоторым опозданием усмехается, похлопывая себя по карманам. – Это интересно... Ты уж, пожалуйста, извини, что отобрал у тебя коньяк, но сейчас он нам помешал бы. Может быть, потом или как-нибудь в другой раз я бы и попытался, попробовал бы объяснить. И, возможно, что без чашки коньяка не обошлось бы... Но если ты куришь, могу предложить сигарету.

– Не курю, но сейчас не отказалась бы, – говорит Ася и решает, наконец, присесть. Только перед тем идет к своей куртке, висящей у двери на вешалке, достает из кармана телефон и отключает его. Вернувшись к столу, она разворачивает, явно не являющийся собственностью общаги, стул с винтовой ножкой боком к столу и к курсирующему взад-вперед Вадиму.

– Я тоже. Эпизодически. Надо только открыть форточку. Левка не переносит этого запаха.

Расправившись с форточкой, он ставит на стол пепельницу, вытряхивает из пачки Kent пару сигарет, дает прикурить Асе и сам с удовольствием затягивается.

– Ты, кстати, не беспокойся, он не придет раньше половины двенадцатого, – вспоминает Вадим и на всякий случай смотрит на электронные часы-радио, стоявшие на подоконнике. Часы показывают четверть десятого. – Так, вот, возвращаясь к нашему любимому БРД, Левка ни с какого бока не тематик, ни сном, ни духом. Я пытался ему кое-что объяснить, он только отмахивался. Во-первых, он слишком увлечен учебой. А во-вторых, были у нас всякие разговоры за жизнь, он резко критически ко всякому такому.

Ася закашливается, отгоняет рукой дым от лица, но вместо того, чтобы потушить докуренную до самого фильтра сигарету, берет еще одну и прикуривает от первой. Вадим с интересом смотрит, и, призадумавшись, садится напротив, чтобы рассмотреть гостью получше. Ася сидит, немного ссутулившись, опершись свободной рукой в сиденье, положив ногу на ногу, тихонько болтая верхней, и нисколько не сомневаясь, что дежурное, из набора для близнецов, «маленькое черное платье» плотно прилегает к телу, скрывая белье.

– Но раз он не тематик, с чем ты согласилась, это автоматически означает, что ни о какой разумности, то есть даже об осознанном с его стороны тематическом восприятии твоего изощренного тролинга речи идти не может. Тем более речи не идет и о добровольности. Конечно, ты могла бы, прежде чем оттачивать на нем свои коготки хищника, рассказать ему о Теме… Ты очень даже симпатичная… Если бы он не воспринимал все это однозначно как агрессию, кто знает, может быть, его отношение к БДСМ с твоей подачи…

Вадим молчит, пытаясь представить, как бы все могло сложиться у Левки и этой девушки, если бы она вела себя с ним как ваниль или как нижняя. Он считает Аню окончательно не определившейся и непонятно что ищущей в Теме. Свою нижнесть она не афишировала, а несколько фотографий со следами порки Вадиму достались не очень честным путем.

– Но по какой-то неведомой причине ты этого сделать не смогла или не захотела, – продолжает он. – По правде говоря, весь этот твой тролинг – шиза какая-то, самая настоящая шиза. Как тебе это в голову пришло – брать статусы, куски фото с его страниц в соцсетях и печатать на майках, чтобы потом носить их словно транспаранты? Сколько денег-то потратила?

Вадим запнулся, словно ступил неосторожно и явственно почувствовал сразу две «любимые» мозоли. Во-первых, его раздражали детки из состоятельных семей – скучающие, страдающие ерундой, бездумно тратящие деньги своих родителей на совершеннейшую ерунду. Они всякий раз напоминали ему анекдот про недоумевающего африканского ребенка, посланного за несколько километров в жару за водой и увидевшего случайно рекламу унитаза с десятилитровым бачком в противовес шестилитровому. Умом он понимал, что африканский ребенок в разы счастливее. И что деткам богатых родителей, которых он встречал праздно болтающимися на своем пути, возможно, вскоре придется пахать и вообще всю жизнь без просвета заниматься тем, к чему душа не лежит. Этим он еще прощал отсутствие мыслей в их головах.

Но он никак не мог простить такой беззаботной бездумности девушкам, явно собирающимся запросто перескочить из одной состоятельной семьи в другую, будто это не сложнее, чем пересесть из одного самолета в другой где-нибудь в транзитном аэропорту, вот тут же в университете, например. Глядя на девушек, которые, по его мнению, намеревались всю жизнь на ком-то паразитировать, он доходил порой до женоненавистничества. Но, разумеется, сказать об этом прямо девушке, сидящей перед ним в напряженной позе, тем более в двух словах, он никак не мог, поскольку это было бы понято и истолковано превратно. Ему бы, чего доброго, еще и подачку, как нищему, предложили. А это было бы уже сверх всего! И не только из-за того, что заработать он мог и сам. В иных случаях от грантов и заказов, сравнимых в чем-то с подачками, он не отказывался. Но эта девушка, имеющая некоторое отношение к Теме и программированию, ему немного нравилась. Он заметил ее незадолго до того, как она начала тролить Левку. А уже потом, когда из-за Левки навел о ней справки, присматривался к Ане на всякий случай немного сверху вниз, и не без аппетита. И что-то еще, явно очень важное, из области аргументов крутилось у него в голове, чего схватить, разобрать и осмыслить он пока не мог.

– При всем уважении, барышня, это откровеннейшая шиза, – несколько умерив пыл, не без нотки разочарования в голосе, опускаясь на кровать, констатировал он и выдержал паузу. – Однако должен признать, что шиза действенная. Что ты, Анна, со своей шизой, что Левка со своей паранойей – как два сапога пара. Нашла коса на камень. Вот эта твоя акция по раздаче футболок с фотографией его детской дворовой компании в сочетании с подписью «В бой идут молодые львы» и что-то там про богиню победы, у которой нет головы, не только Левке, но и мне тоже очень дорого стоила. Ну ладно, ты со своими посланиями на майках-транспарантах, но когда пол факультета такого рода завуалированное послание транслирует… Попробуй поставить себя на место человека, который на каждом шагу, в любой момент, на протяжении полугода встречается на незнакомых или мало знакомых ему людях, адресованное ему послание! Это что, японская пытка такая, с каплей воды, от которой нельзя уклониться?..

Ася тушит вторую сигарету и закрывает лицо ладонями. Уж кто-кто, а она-то точно бы поймала бы от такого паранойю. Вот только сейчас ей ничего иного не остается, как до конца быть на стороне сестры, сколько бы она не проклинала в душе ее за такие экзерсисы.

Вадим меж тем, только сильнее разозлившись из-за отсутствия объяснений и слишком слабой, по его мнению, реакции, резко встает, становится позади Аси, и, вцепившись в спинку стула, склоняется над ее головой.

– Короче, к чему я?.. – говорит он, явно намереваясь подвести черту. – Конечно, это не мое дело, и я не должен вмешиваться. И я не вмешался бы, если бы все не зашло так далеко. Сначала он завалил участие в очень перспективном конкурсе, который мог бы сделать ему карьеру, а теперь уже рискует завалить зимнюю сессию, и это при его-то способностях. По-хорошему, если хочешь знать мое мнение, дать бы ему в руки какой-нибудь девайс, чтобы он поквитался с тобой и заодно излечился от своей дурацкой застенчивости. Бывает такое, что если довести человека до точки кипения, он может отзеркалить агрессию, отреагировать почти тематически. Возможно, ты этого добиваешься. Возможно, такая тактика могла бы сработать. Но ваше время истекло… С трудом могу представить, что он тебя чем-то обидел, но если и так, лучше скажи об этом сейчас, хотя бы просто «да»…

Ася молчит.

– Тогда у меня для тебя два альтернативных предложения, на твой выбор. Первый вариант, который для меня более предпочтителен: ты раскаиваешься и, знаешь, можешь даже ничего не говорить, никаким объяснениям и обещаниям я сейчас все равно не поверю. Если раскаиваешься и хочешь, чтобы я этому поверил, то просто раздеваешься, и я тебя наказываю – так больно, как сам считаю нужным. Дверь, как видишь, не заперта, так что, если согласишься, это будет твое добровольное решение. Придется, правда, включить музыку и принять еще кое-какие меры в целях шумоизоляции, тут все-таки общежитие. На этаже лишь некоторые комнаты не пустуют, но все-таки…

При словах о наказании Асе начинает казаться, что винтовая ножка стула, на котором она сидит, приходит в движение, поворачивается и проникает в нее снизу через сиденье, продвигается вверх по телу, так что она невольно выпрямляется. Когда винт в ее воображении доходит до затылка, она несколько раз встряхивает головой, чтобы остановить его продвижение дальше в мозг. Рука невольно тянется за сигаретой. Однако зажигалки у нее нет, а Вадим делает вид, что не замечает этого ее поползновения.

– Второй вариант: ты просто встаешь и уходишь. После этого ты можешь прекратить тролинг, хотя бы на время, хотя бы на время сессии оставить Левку в покое, если уж не навсегда. А можешь в любой момент продолжить гнуть свою линию. Можешь, конечно, вообще ничего не прекращать. Никакой уверенности насчет принятого тобой решения у меня не будет. Но я потерплю, посмотрю, подожду. И как только ты сделаешь еще какое-нибудь движения в сторону тролинга, думаю, я к этому времени решу окончательно решу, что мне делать…

Вадим подносит Асе горящую зажигалку.

– Ты должна выбрать один из двух вариантов, пока куришь эту сигарету, – говорит он.
***

Ася затягивается поглубже и, чуть изменив позу, интересуется, какую музыку предпочитает Вадим. Она прислушивается к собственному голосу и ей кажется, что говорит не она, кажется, что она слышит себя как бы со стороны. И более того – она довольна тем, что и как она говорит. Она не видит, как Вадим улыбается одними только, словно оттаивающими глазами.

– Можешь выбрать сама любую, с любого плейлиста в своем аккаунте или на любом музыкальном сервере, – отзывается он.
– Ты можешь дать слово, пообещать, что никаких фото и видео этого наказания не будет? – говорит Ася ноткой с железа в голосе.
– Обещаю, – отвечает Вадим, не сводя с нее глаз.
– Что я должна с себя снять?
– Все. Абсолютно все, в том числе сапоги. В комнате достаточно тепло, – говорит Вадим и закрывает форточку.

Ася тушит сигарету, докурив лишь до середины, и расстегнув молнию на одном из сапог, стягивает его. Это получается так неловко, что сапог летит под кровать. Второй она отправляет следом уже нарочно, и поднимается, чтобы стянуть через голову платье.

Вадим подходит к двери, запирает ее на ключ, и, оставаясь там, заворожено смотрит, как она медленно стягивает колготки с ажурными полосами, трясущимися, непослушными пальцами расстегивает лифчик, шатаясь и оступаясь, поочередно вынимает ноги из трусов. А после, сложив одежду на стуле, нерешительно подходит к кровати.

– Нет, нет, наоборот, – возражает он. – Одежду на кровать, сама – коленями на стул. Подожди…

Он срывает покрывало с кровати, сворачивает его несколько раз, стелет его на стол и, разворачивает стул спинкой к столу. Ася встает на стул.

– Локти на стол, – поправляет Вадим, вынуждая Асю нагнуться ниже к столу.

Потом пододвигает к ней ноутбук, чтобы она могла выбрать музыку и отходит. Ася слышит шаги и шорохи за спиной и старается думать о музыке, но в голову ничего не приходит. Среди предложенных сервером композиций Ася узнает только мелодии из допотопной новогодней мелодрамы, решает, что ей все равно, открывает таривердиевский «Снег над Ленинградом» и выделяет режим нон-стоп.

Мельком взглянув на монитор и подивившись на столь старомодный сентиментальный выбор, Вадим кладет перед ней стек. Ася идентифицирует этот предмет как короткий хлыст. Она вспоминает, что во время ее недолгих занятий в манеже инструктор называл его «педагогом» и уверял, что лошади от Асиных ударов не больнее, чем Асе, если бы она убила на себе комара. Воспоминания прерывает странный треск за спиной, а в следующую секунду Вадим заклеивает Асе рот широким куском серого скотча.

– На всякий случай, – поясняет он. – Если что не так, ты можешь просто сойти со стула. Но лучше бы тебе продержаться ударов пятьдесят или сто…

Вадим ждет, но не видит никакой ответной реакции, поэтому подходит ближе, разворачивает Асино лицо к себе за подбородок, и пристально смотрит ей в глаза.

– Пятьдесят, – повторяет он. – Если выдержишь мои пятьдесят, я с легкой душой отпускаю тебя и забываю все, что ты до сего дня натворила. Если после пятидесяти ты не спускаешься на пол, я продолжаю до ста. Если выдержишь все сто, я даже поверю, что ты его любишь, и вмешиваться больше не буду, что бы ты ни делала. Поняла?

Ася слабо кивает и думает о том, что вот сейчас-то ей точно хочется смотреть ему прямо в глаза, не отрываясь, и как можно дольше. Но, словно прочтя эту мысль, Вадим берет стек и становится у нее за спиной. Кончики его пальцев скользят по ягодицам, нажимают в нескольких местах, слегка прищипывая и теребя поднятую складку, словно проверяя на ощупь толщину жирового слоя.

– Как давно были сделаны те фотографии? Неужели это был твой единственный раз? Все остальное – блеф и вирт?

Ася молчит. Вадим давит ладонью Асе на поясницу, вынуждая прогнуть спину. Его голос становится мягче.

– Вот так держись, умница. Подбородок выше, и заправь, пожалуйста, эту прядь за ухо, чтобы я видел твое лицо хотя бы в профиль. Молодец, хорошая девочка, умненькая, послушная. Умеешь же иногда. И ты знаешь, по-моему, смирение тебе гораздо больше к лицу, чем твоя обычная надменная маска. Если б видела... Считай про себя…

Первый же удар заставляет Асю едва ли не задохнуться, вдыхаемого воздуха катастрофически не хватает. Она дергается, с трудом выдерживает второй и третий удары, а на четвертом спрыгивает со стула, и не падает только потому, что ее подхватывает Вадим. Она отдирает скотч со рта и закашливается.

– Нос заложен? Простужена?

– Нет, нет. Просто это была плохая идея. Кричать я не буду, – вдохнув и выдохнув несколько раз подряд, спокойно обещает она.

– Хорошо, – соглашается Вадим. – Только эти три удара не считаются.

Ася возвращается обратно на стул. И все начинается заново. Каждые три-четыре удара идут каскадом, с очень короткими промежутками, из-за чего у Аси сбивается дыхание, она не успевает справиться с волной боли от каждого из них в отдельности, они доходят с опозданием и сливаются в одну сплошную троекратно усиленную волну, под действием которой она сама начинает волнообразно изгибаться всем телом. А потом выпрямляется, вжимая в себя ягодицы, пытается отдышаться, как после бега на длинную дистанцию. Вадим останавливается, терпеливо ждет некоторое время, снова давит ладонью ей на поясницу, вынуждая поднять попу выше, отводит пряди волос ей за ухо, предупредительно похлопывает ее легонько кожаным наконечником стека. Ближе ко второму десятку чувствительность немного снижается, удары становятся реже, но с каждым разом сильнее, глубже врезаясь в мышцу.

На третьем десятке слезы текут рекой, ноги дрожат от напряжения, ступни судорожно скрещиваются. Вадим заходит за спину Асе и просит немного развести, расставить колени, поясняет, что так опора будет стабильнее, особенно – давит на поясницу – если держать спину в прогибе. Уверяет, что так ягодичные мышцы расслабленно, свободно свисают, и удары ощущаются слабее. Стек похлопывает по внутренней и внешней стороне бедер, показывая, на какое именно расстояние нужно их развести. Асе кажется, что он просто потешается над ней, заставляя ее двигаться туда-сюда без всякой цели. Но в какой-то момент кожаный наконечник стека оказывается у нее между ног и начинает мягко похлопывать по возвышенности лобка. Ася вдруг вспоминает, как отец однажды взял ее на руки, когда она расплакалась, обвернув пледом и похлопывая тихонько пониже спины, от чего вибрация идет вверх по позвоночному столбу, успокаивал. Так делают все матери на свете, когда качают маленьких детей на руках. И точно так же успокаивал ее отец. Это было одно из самых ранних воспоминаний о детстве. Вот и сейчас, прислушавшись к ритмичным похлопываниям стека в интимной зоне, она успокаивается и перестает плакать. Но едва лишь успевает обрадоваться этому, чувствует давящее движение у себя на пояснице, вынуждающее приподнять попу, которая кажется ей вздувшейся от подступившей близко к коже крови – в ее воображении возникают выпуклые варикозные узлы. Кончик стека меж тем дотрагивается до лица и губ, щекотно скользит по шее и груди, прикасается к соскам, а после постукивает легонько снизу по подбородку, и от этого последнего жеста слезы вновь начинают литься рекой.

– Ну, ну, подними, будь хорошей, послушной девочкой. Ты всегда так беззвучно плачешь? Секс нравится больше, чем порка? Если так, почему не предложила Левке просто секс?

Следует удар такой оглушительной силы, что Ася начинает захлебываться рыданиями. За ним с десяток быстрых ударов, под которыми Ася корчится и гнется из стороны в сторону, выпрямив руки, и в какой-то момент не выдерживает, спрыгивает со стула. Прижимая ладони к горячим ягодицам, несколько раз поочередно полуприседает и полувыпрямляется.

– Осталось всего тринадцать, – врет Вадим, стучит стеком по стулу и разочарованно отводит глаза. – Зачем тебе Тема, не понимаю…

Ася, глухо всхлипывая, мотает головой, а летающие у лица ладони, вместо того, чтобы стереть слезы или охладить ими горячее лицо, промахиваются, совершают похлопывающие движения, будто она сама бьет себя по щекам.

– Нет, нет, это исключено. Я не бью девушек по лицу. Ни по чему другому, кроме ягодиц, – абсолютно ровным голосом комментирует Вадим, истолковывая эти жесты словно нарочно шиворот-навыворот и снова постукивает кончиком стека по стулу. – Разве что символически между ног. Вставай уже, я тебя успокою.

Ася возвращается на стул в прежнюю позу, теперь уже дрожат непрерывно и ноги, и руки, голова клонится вниз. Но все равно не обходится без давления на поясницу. Кончик стека вновь проникает между ног, мягко постукивает по внутренней поверхности бедер, переходит на успокоительную возвышенность и долго с нее не сходит до того момента, когда Вадим вдруг, неожиданно раздраженно швыряет его на пол.

– Слезай! Надоело. Одевайся и уходи. Я тебя простил.

Он опускается на застланную кровать и закрывает лицо ладонями.

Ася медленно спускается со стула, с трудом натягивает трусы, колготки и лифчик засовывает в карман куртки, кое-как натягивает платье, дрожащими руками пытается застегнуть молнии на сапогах.

– Ладно, подожди. Я не прав, извини. Время еще есть, останься еще ненадолго, выпьем чаю, успокоишься. Ну не пойдешь же ты в таком виде, – говорит он и идет к электрическому чайнику.

В дверь стучат. И не просто стучат, так колотят, что она сотрясается. Накинув куртку и, сдвинув капюшон едва ли не до бровей, Ася в два счета оказывается возле двери так, чтобы она ее отчасти заслонила, Вадим отпирает.

– Иийохо! – радостно кричит, едва переступив порог, Левка, подбрасывает шапку под потолок и бросается на середину комнаты, чтобы ее поймать. И, не замечая Аси, сгребает в охапку своих объятий Вадима, едва ли не запрыгивает на него, заливается, почти захлебывается словами и смехом, взлохмачивает ему волосы. – Покатай меня, большая черепаха! Ты не представляешь, что я сегодня сделал! Я молодчина, да, я молодец!

Я к тебе в окошко войду

Очень колкий льдистый снег идет по косой мощными порывами так, что и глаз не поднять – бесчисленное множество мельчайших иголочек. Завывает ветер. Двери хлопают, выпуская тех, кто спешит поскорее добраться до дому. Стайка смельчаков, высыпавшаяся в накинутой наспех верхней одежде с коробками петард, быстро теряет интерес к этой забаве. Поискать Анну в актовом зале, где пока не смолкает музыка? Она, конечно же, зашла в какую-нибудь уборную, чтобы надеть колготки и умыться, привести себя в порядок, и, возможно, встретила кого-нибудь из однокурсников или знакомых, запросто может напроситься к кому-нибудь на чай. Иди, ищи ее теперь, как иголку в стоге сена. Конечно, можно найти в деканате ее телефон и прочие контактные данные, на крайний случай, а прежде написать ей в личку на форуме.

С такими мыслями Вадим возвращается на свой седьмой, к брату, так и не успевшему рассказать, что же он такого замечательного натворил. В комнате темно, ветер швыряет в окно щедрые пригоршни снежных игл.

– Пожалуйста, не включай свет, мне сейчас так хорошо, – отзывается из темноты Левка, и, судя по скрежету пружин, поворачивается на бок. – Если не хочешь спать, иди сюда, присядь ко мне на краешек, поговорим.

По пути к Левкиной кровати Вадим спотыкается, понимает, что об стек, поднимает его и бросает в направлении собственной кровати. Тут же вспоминает про ноут со множеством открытых вкладок, шарит рукой по столу, находит, закрывает крышку, и только после присаживается на край Левкиной кровати.

– Ну что ты хотел мне поведать? Извини, что пришлось подождать, но вот я уже здесь, выкладывай, я весь – внимание.

– Ты вряд ли можешь представить, насколько мне сейчас хорошо, – сладко потягиваясь и зевая, тянет слова Левка. – Больше никакой паранойи. Я сделал то, что ты мне советовал в самом начале. Пусть и не сразу, но все-таки решился.

– Прости, не понимаю, о чем ты. Что я тебе советовал? Уточни.

– Не о чем, а о ком. Об Ане, конечно. Ты мне с самого начала, когда это у нее с маечками началось, советовал подойти и прямо спросить, зачем она это делает. Вот я сегодня дождался, подловил ее у входа в общагу и спросил. А то, знаешь.., – Левка приподнимается и усаживается удобнее на кровати, смеется. – У меня какое-то такое тревожное чувство было, и я уже подумал, как бы ты на этом празднике ненароком не отловил ее, не прижал к стенке, да и не выпорол! А прихожу, смотрю, у тебя тут стек валяется на полу. Как в воду глядел! Но точно уже не ее! Мы с ней посидели немного в кафешке в ТРЦ, поговорили о том, о сем. Ее просто любопытство разбирало, чем я так вечно занят и почему на девчонок внимания не обращаю. Вот и все. А после…

– Любопытство? Это, конечно, все меняет. Это же так убедительно, черт побери! Ну-ка, погоди, помолчи минутку, – шумно вздыхает Вадим и резко поднимается с кровати. – Сейчас я тебе покажу кое-какие фотографии. А то я что-то запутался совсем, о какой бишь паранойе и Ане, и о чем вообще речь!

***

Весна забыла про этот город. Весь март, с опозданием на месяц сыплет снег. Весь апрель солнце прячется за тучами и погода больше напоминает позднюю осень. Иногда среди ночи с грохотом вылетают из водосточных труб и рассыпаются вдребезги глыбища льда. Глаза у Левки красные, как у геймера, слипаются. Работа снова застопорилась и не двигается. Он смотрит на экран, силится понять, в чем проблема, и не понимает. И нет-нет, разворачивает окно злополучного форума БДСМ, листает старые страницы с ее комментариями, новых комментариев нет, кусает собственную руку.

Оторвавшись от своего компьютера, чтобы выключить вскипевший чайник, Вадим на ходу заглядывает ему через плечо.

– Что, брат, тебе непонятно? Скажи мне, что тебя мучает? Если, конечно, ты понял, что именно тебя мучает. Хотя, что тут можно понять, если ты даже не додумался спросить напоследок, в какой именно роли она бы тебя хотела, сверху или снизу.

– Тогда казалось понятно. У меня не было времени. Я был в шоке… А теперь я уже ни в чем не уверен, – вяло, сквозь зубы отзывается Левка.

– У тебя были целые новогодние каникулы на подумать и не рубить сгоряча, – спокойно возражает Вадим, склонившись над заварочным чайником.

– Я должен был позвонить ей утром. Не врать же, как первоклашка, что потерял телефон.

– Зачем? Помолчал бы какое-то время, собрался бы с мыслями и честно объяснил бы причину молчания. Причина-то вполне уважительная.

– Как у тебя все просто и правильно, – огрызается Левка. – Вот весь ты такой правильный, все наперед знающий. Ты лучше за себя скажи, как так случилось, что у тебя нет нормальных отношений ни с кем, а только эти игры? Все из-за того, что отчим тебя колотил, а мать твоя перед ним пресмыкалась?

Горячий чай выплескивается из кружки в пластиковом подстаканнике и обжигает дрогнувшую руку, но Вадим этого словно не замечает.

– Она его любила, – говорит он, приземляя кружку на стол брата, и тут же обливается повторно, из своей. – А чтобы тебе было понятно про меня, то кроме отношений матери с отчимом, есть еще несколько причин. И совершенно не факт, что мать с отчимом – главная причина. Куда важнее то, что мне просто не потянуть никакую, образно выражаясь, Анну на шее. С самого начала было не потянуть. Век математика короток, возможно, короче, чем век спортсмена. И тебе это прекрасно известно. Если ты сразу не вырываешься далеко вперед, то остается идти в преподаватели, что, собственно, со мной и случилось. Но, в отличие от тебя, я честно пытался.

– И что с того? Тебе всего двадцать семь. Математиком ты не стал, значит, это уже не причина. Сейчас-то тебе что мешает?

– Да просто не верю я им…

Вадим опускает обожженную руку под холодную воду и застывает над раковиной. Но поздно, ожог уже сам по себе от этого не спадет, печатать некоторое время будет сложно.

– Только одной поверил. Почти. Да не сложилось. Видно, не судьба.

– А если бы сложилось, забыл про все эти игры? – спрашивает Левка.

– Не знаю, солнце мое, не знаю… Теперь уже, спустя столько лет, получится ли у меня совсем без них.

***

– Я вам оставлю номер своего телефона, только, пожалуйста, Аллочка, когда эта студентка придет за документами, не отдавайте. Она мне одно очень ценное пособие задолжала, оно в единственном экземпляре, я без него как без рук. Вот как только явится, позвоните мне или СМС-кой сообщите, сразу же, не отпускайте ее. Я вам вот как благодарен буду и в долгу не останусь.

– Хорошо, хорошо, Вадим Александрович, я вас поняла. Только вы лучше напишите эту вашу просьбу, вот вам бумага, а я вложу в папку с ее документами, так точно не забуду, – соглашается секретарша и отправляется разыскивать папку студентки то ли третьего, то ли четвертого курса, пропустившей т зимнюю, и летнюю сессии, но, скорее всего, пока что не отчисленной.

***

– Что вообще случилось с погодой в этом году, не понимаю, – говорит Юлька, забравшись с ногами на широченный подоконник.

Пару минут она внимательно смотрит в окно, расположенное между лестничными маршами центрального входа, а потом оборачивается к подруге. Та извлекает из рюкзака банан, чистит, отламывает половину и отдает не до конца очищенную часть Юле.

– Ты только посмотри, как припустил! Вот это ливень! – продолжает Юлька, откусывая кусочек. – Тебе-то что, впрочем. Ты все по югам, по морям. А у нас тут за все лето было лишь два дня, когда можно было искупаться. Все дожди и дожди. И никакого тебе бабьего лета, никакой золотой осени, скорее всего, не предвидится.

– Ага, как пить дать, не предвидится.

– Ой, а посмотри-ка, кто там идет под зонтом? Посмотри, посмотри! Неужели Аня? Вот уж кого не ждали!

Случайно проходивший мимо своих однокурсниц в этот момент Левка, застывает на мгновенье у окна, а потом стремглав бежит вниз по лестнице к дверям центрального входа.

***

– Одевайся, он вот-вот придет, – говорит Левка, прыгая возле кровати, пытаясь подтянуть таким образом джинсы.

Аня приподнимается на локте и, зацепившись ногтями за резинку его плавок, щекотно приспускает их, а после валится снова на кровать.

– Ну, придет, ну увидит, что в том такого? – тянет она. – Отвернется, я оденусь. Как будто он думает, что мы тут уроки делаем. Лев, так неохота вставать, ехать домой, ну когда ты уже ты ко мне переедешь? Ты подумай, если ты будешь рядом, хотя бы по утрам и вечерам, сможешь проверять, сколько я за день выучить успела, наказывать меня своевременно. А без этого, я боюсь, что к сессии не успею…

– Уговорила, – отвечает справившийся с джинсами Левка, вынимает из них ремень и складывает его вдвое. – Поворачивайся на живот, шантажистка!

Первый и довольно сильный удар, словно блин комом, ложится ребром, задевая копчик.

– Ииих, – всхлипывает Аня, потирает ушиб и, во избежание повтора таких ударов, встает на четвереньки, по-кошачьи выгнув спинку. – Вот практики тебе явно не хватает, переезжай уже скорее ко мне, мазать перестанешь.

– А перееду я к тебе только тогда, когда ты будешь слушаться меня, как слушается любящая жена своего мужа. Ясно выражаюсь?

Второй, третий, четвертый идут один за другим и аккуратно ложатся, образуя полосы, примерно с сантиметровым промежутком.

– Угу, – отзывается Аня, как только успевает перевести дух, и сжимает начинающие запотевать ладони в кулачки.

Пятый, шестой, седьмой и восьмой местами перекрывают все предыдущие.

– И если я сказал «одевайся», значит, одевайся. Одного слова должно быть достаточно, повторять одно и то же по сорок раз я не намерен. Понятно?

– Так точно, товарищ любимый! – не очень весело рапортует Аня. – Разрешите приступить к одеванию?

Девятый, десятый, одиннадцатый уже немного слабее.

– И жить у тебя на правах гостя у меня нет ни малейшего желания, заруби себе это на носу! – выдыхает Левка.

Двенадцатый и тринадцатый прерываются стуком в дверь.

– Минуточку! – орет Левка так, чтобы было слышно за дверью.

Общага наполовину пуста, большинство ее обитателей уже уехали на новогодние праздники домой, и по тому, как именно стучат, он уверен, что это Вадим. И самый мощный – четырнадцатый – снова ложится ребром.

– Про «спасибо» расскажешь в подробностях СМС-ками. И смотри, чтобы напоминать не пришлось.

Пятнадцатый почти целует.

– Все, одевайся, и живо, у тебя 45 секунд, если не хочешь вконец разозлить моего любимого братца.

Левка, не глядя, бросает ремень на спину подруги и идет отпирать дверь. Аня показывает язык его спине и, привставая, почесывает себя ниже спины.

***

Блеклый луч мартовского солнца озаряет оштукатуренные до середины стены лаборатории. За окнами тенькает несколько синиц. Радужно бликуют свисающие с крыши витые сосульки. Капель. Начало мая, зима снова засиделась в гостях у города. Аня корпит над какой-то цветастой графикой. Левка собирает на поднос с трех столов то, что осталось от ужина, доставленного из суши-бара. Вадим, глядя на это, в молчаливом ужасе высовывает язык, корчит презрительные мины, а потом сжимает ладонями виски и его голова вжимается в плечи так, что полностью скрывается за монитором. Ему кажется, что на десктопе всплывает картина из прошлого: отчим сидит, упираясь брюхом в столешницу, локти на стол, мать вытирает поверхность стола влажной тряпкой и, не решаясь попросить его приподнять на минутку руки, аккуратно обходит их, старается не запачкать ему рубашку. Вадим закрывает глаза. Левка выходит с подносом, осторожно с обратной стороны прикрывая дверь ногой. Вадим откидывается на спинку стула, сцепляет пальцы в замок на затылке.

– А что, Анна, вы совсем не умеете готовить?

Аня выпрямляет спину и застывает.

– Успею еще научиться, – подумав немножко, отвечает она. – Сейчас бы с учебой разобраться.

– А ваша сестра?

– А сестра умеет, – с легкостью, не замечая подвоха, отзывается Аня, расслабляет спину и щелкает мышкой. – Только вот не хочет она с вами знакомиться. Я с этим поделать ничего не могу.

– Я это к тому, что вашей сестре учеба готовить не мешает, – говорит Вадим и тоже пытается вернуться к своей работе.

Аня стукает мышью о коврик и поворачивается в пол оборота к Вадиму.

– Я вас сейчас окончательно перестану понимать, Вадим Александрович, – грозится она. – То вы ругаете женщин-домохозяек за то, что они не хотят и не умеют работать, то критикуете меня за то, что я хочу и пытаюсь работать!

Аня отворачивается, вскидывает руки над головой и выразительно трясет ими, театрально изображая ужас-ужас.

– Но это же так просто, Анна, – довольно щурится, снова откидываясь на спинку стула, Вадим. – К сожалению, современным женщинам, на долю которых так часто, увы, выпадает крест растить детей без участия мужа, лучше бы на всякий случай уметь одинаково сносно и то, и другое.

– Да кто вам сказал, Вадим Александрович, что я собираюсь рожать и воспитывать детей в одиночестве, без мужа, – возмущается Аня, громко стукая мышью об коврик.

Вадим некоторое время молчит и задумчиво смотрит в окно на сосульки.

– Я был бы очень благодарен моей матери, если бы она так поступила, – наконец изрекает он и теперь уже действительно возвращается к своей работе.

С розой в зубах

Спустя несколько месяцев после злополучной новогодней вечеринки в общежитии сестра передала Асе написанное от руки письмо в запечатанном конверте без адреса. Ася оценила отчетливый нажим стремительных вертикалей, своенравно выдающиеся прописные и мелкие строчные. И все это с идеальным наклоном и идеально ровно. Само письмо было очень короткое и сухое, словно автор опасался скомпрометировать себя или адресата. Вадим приносил «искренние» извинения и сожаления, не уточняя, по какому именно поводу, и обещал все объяснить и исправить при встрече. В крайнем случае, он просил разрешения позвонить или написать, присовокупив к этой просьбе собственные e-mail и номер телефона. В ответ Ася на словах очень убедительно заверила сестру, что ей никто сейчас не нужен, и попросила ни в коем случае никому не давать никаких ее контактных данных.

Еще несколько месяцев спустя неожиданно позвонила Вера, возникнув, словно из небытия, словно кролик из шляпы фокусника. С Верой Ася познакомилась в спортшколе ЦСКА, где в школьные годы занималась пятиборьем. Вера посещала занятия меньше года, однако, сдружившись с Асей, периодически появлялась и предлагала сходить куда-нибудь вместе. Ближе к старшим классам школы почти одновременно куда-то испарились и Вера, и интерес Аси к спорту. А тут вдруг звонок. Вера все уши прожужжала про свое новое увлечение, расхваливая на все лады любимого тренера по историческому фехтованию. Вначале Ася морщилась и мысленно ужасалась, представляя себе, что речь о каких-нибудь ролевых играх и реконструкциях. Но, хоть и с большим трудом, все-таки дала себя уговорить – согласилась сходить вместе с подругой на некую театрально-фехтовальную постановку Вериного учителя.

Спектакль пришелся аккурат на Новый год по старому стилю. В зрительном зале было около полутора десятка человек, большинство – в верхней одежде. Фехтовальные сцены оказались неожиданно зрелищны и не банальны, тогда как драматургия прихрамывала на обе ноги, а точнее, ее полностью заменили монологи главного героя и автора пьесы – Вериного учителя. И монологи эти сильно напоминали то ли наиболее занимательные выдержки из учебника по фехтованию, то ли персональную религию от гуру фехтования. Тут было всего понемногу – и о дуэльном кодексе чести, и о горячем сердце в сочетании с холодной головой, и прочая романтика.

Неожиданным и ошеломляющим для Аси оказался финал, когда победивший всех врагов герой выехал на сцену буквально верхом на двух симпатичных девушках. Девушки быстро-быстро передвигались на четвереньках, едва ли не высунув языки, и изображали, судя по всему, собак. Герой, твердо стоявший двумя ногами у них на спинах, кажется, держал в руке поводки от их ошейников. На этом месте слегка уставшие от философской части зрители воодушевленно зааплодировали, а Ася густо покраснела и едва не закрыла лицо рукой. Но вовремя спохватившись, вспомнив о сидящей рядом подруге, исправилась: опустила глаза и сдержанно похлопала.

Вера, тем не менее, успела чуть-чуть обидеться. Объяснить своих чувств от увиденного после такого финала Ася не могла. На том и расстались. По пути домой Ася даже немного порадовалась, что Вера теперь вряд ли будет звать ее за компанию заниматься у этого тренера. И все бы ничего, но только в ночь после спектакля Асе приснился Вадим. Она проснулась в холодном поту, и заснуть больше не могла. Налив себе чаю, включила компьютер и принялась разыскивать тот самый сайт БДСМ, на котором надеялась разыскать сестру и Вадима. Она смутно зрительно помнила цвета и некоторые особенности интерфейса, а также, что Вадим должен был писать под ником Сталкер. Сайт и форум она нашла. Вот только оставшиеся от сестры и от Вадима сообщения на нем были как минимум годовой давности. За несколько часов Ася перечитала не только все их сообщения, но и целиком ознакомилась с содержанием дискуссий, в которых они принимали участие.

Впереди было еще два выходных, которые Ася почти целиком посвятила себя более пристальному знакомству с теорией и практиками БДСМ. Наконец, поклявшись самой себе ни за что и никогда не писать комментариев к старым сообщениям Вадима, Ася зарегистрировалась на этом форуме, и два или три раза обратилась в личку к девушкам – нижним с просьбой ответить на волновавшие ее вопросы. А когда чувствовала, что ее слишком уж сильно тянет написать Вадиму, переключалась на чтение сайта Вериного фехтовального гуру.

Лед тронулся в середине ноября. Снега еще не было. Ничто не предсказывало беды. Ася как обычно в наушниках неспешно блуждала по универсаму и на подходе к витрине с канцелярскими товарами, издали завидев коробки с новогодними шарами и разноцветные гирлянды мишуры, остановилась как вкопанная. Когда же весь, абсолютно весь город украсился новогодней иллюминацией, диковинными инсталляциями в витринах, праздничной рекламой, Ася сдалась. Она набрала телефон Веры и попросила устроить ей один-единственный урок у ее тренера, попросила об этой помощи как о новогоднем подарке. И еще попросила ни в коем случае не упоминать о ее прежнем фехтовальном опыте. Как оказалось, Вера эту фехтовальную школу давным-давно забросила, из-за чего звонить напрямую тренеру ей было неловко, но пообещала договориться о пробном занятии через вторые-третьи руки.

Между тем Новый год миновал, а Вера все не звонила. Поднимая бокал под бой Курантов вместе с родителями и сестрой, Ася, вспомнив о тренере, почти с облегчением выдохнула. Звонок от Веры раздался, если помнит внимательный читатель, тринадцатого января. В двух словах подруга сообщила, что ничего, кроме обычной спортивной одежды и обуви, брать с собой не нужно и объяснила, как найти районную школу, в которой на втором этаже, в актовом зале проходят тренировки.

В половине седьмого следующего вечера, когда на улице было темно, как ночью, сгорая от обычного своего приступа застенчивости и смятения, Ася стояла напротив светящихся окон и заворожено смотрела, как движутся в некогда смертельном танце две фигуры в масках с рапирами. Ей казалось, что она почти слышит звон этих орудий, хотя слышать она могла его сейчас только по памяти. Самой большой сложностью было отыскать в отсутствии снега какой-нибудь камушек и попасть им в окно второго этажа, так, чтобы его не разбить, и в то же время быть услышанной, чтобы кто-нибудь спустился и открыл дверь.

В зал Ася поднялась за пятнадцать минут до назначенного времени. Тренер указал ей на подиум, отчасти занавешенный светлой тканью, предложив там переодеться, а после размяться. Не поднимая головы, Ася кивнула и, оказавшись за занавеской, с улыбкой застыла перед окном, представляя, как далеко и хорошо ее отсюда видно. Этот альков явно не для робких девушек. Но переодеться здесь казалось сущей ерундой по сравнению с перспективой разминаться за занавесом, который при таком освещении вызывал ассоциации с театром теней.

Когда хлопнула дверь за молодым человеком, закончившим свой урок, Ася едва-едва успела разогреть ноги, сгибая и разгибая колени из стойки «вольно» до «боевой» в замедленном режиме, считая про себя до тридцати. С подиума она спустилась, как с корабля, с ощущением уплывающей из-под ног земли. Предложенная ей белая фехтовальная куртка имела на груди аппликацию в виде алого сердечка и напоминала этим костюмы французских мимов. Маску ей не предложили. А она сейчас была бы рада хотя бы никабу. Прежде, надевая фехтовальную маску, она всегда начинала чувствовать себя намного спокойнее – как в домике. Соображая не лучше сомнамбулы, она натянула перчатку, немного повертела, приспосабливая к руке не имевшую разъемов для электрофиксации рапиру, гарда которой была похожа на бабочку. И, забыв о собственной просьбе представить ее в качестве совершеннейшего профана, слегка спружинив, на автомате встала в академическую стойку, не успев разве что просалютовать в знак приветствия.

И ни слова. Звенящая тишина. Ася только заметила шаг навстречу и уплывающую вниз, вслед за подбородком улыбку тренера, так, словно это не она прокололась, а ему за что-то перед нею неловко. А в следующее мгновение – собственное «Ах!», смеющиеся глаза и нарастающее давление в слабой части своего клинка, такое, словно противник не спеша, замеряет на глазок силу ее сопротивления, выявляя максимум, доводя силу воздействия до предательского дрожания ее кисти. А дальше – характерный звук скольжения металла о металл, усиливающийся с выходом к острию.

Короткое отступление, и снова ложный скользящий батман, разве что начинающийся со средней части клинка, смеющийся взгляд прямо, глаза в глаза. Следующий, начинавшийся тоже как бы мимоходом, скользящий батман оказывается истинным и показывает укол четко в середину алого сердечка на куртке: прошляпила защиту! Еще пару таких как бы нехотя, как бы мимоходом атак, и Ася чувствует, как ноги наливаются силой, кровь отходит от лица, и, откликаясь на вызов в глазах соперника, губы невольно трансформируются в улыбку, а под игрушечным сердечком на куртке внезапно обнаруживается очень четкий, размеренный ритм.

Дальше сложнее, и тренер опускает рапиру, отходит, довольно улыбаясь …

– Нельзя разучиться кататься на велосипеде, правда? – усмехается он и встает за спиной у Аси. – Давай обратно в стойку. Вот что мне нравится, так это то, что сидишь в стойке, и это правильно, поскольку нам завещано в стойке не стоять, а сидеть, как в кресле. Про чай с малиновым вареньем слышала?

Ася в недоумении отрицательно мотает головой. С непривычки быстро промокшие от пота пряди липнут к щекам. Пара холодных капелек, наперегонки с мурашками стремится от шеи к пояснице. Ася слышит стук кончика рапиры о кроссовку.

– Ноги, ноги – мечта фехтовальщика. С руками тоже все очень даже неплохо. А вот что с головой, плечами и спиной – вот этого никак не пойму…

Зато Ася понимает: она начала сутулиться по мере роста груди. Сейчас она краснеет и бледнеет попеременно, пытаясь выпрямить спину.

– Не, не, не.., – возражает тренер, возникая перед ней, похлопывая себя ладонями по груди. – Вот здесь – воздушный шар, да, грудь вперед, а вот здесь, в области подвздошных костей – прикрепленная к нему корзина, баланс, она свободно висит. Ага, ага, попружинь, покажи, что она свободна. Вот и плечи сами собой свободно опустились вниз… Правая рука ладонью вверх, как у нищего, которые, как известно, всегда с протянутой рукой. Про левую мне нравится представлять, что в ней крыса, вот так, двумя пальцами за хвост, потому что противная, и на противовесе при выпаде крыса отбрасывается, летит по красивой траектории, да, да. А вот про голову мой учитель говорил, что надо представить, что в зубах у тебя роза, с шипами. Чуть только опускаешь голову, она царапается. Да, теперь хорошо.

Теперь волосы. Это хорошо, что по плечи. Если для театра – самое то. И никаких хвостиков, пусть разлетаются, пусть заслоняют взгляд. Для некоторых вещей глаза нам вообще не нужны, мы сейчас работаем над фехтованием вслепую, с завязанными глазами. Сейчас мы этому немного поучимся…

Отступив на несколько шагов, тренер возвращается с темной повязкой и завязывает Асе глаза.

– Итак, ты сейчас в правильной стойке, от носка твоей правой я черчу директрису…

Слышится звук движения мелка по полу.

– Дальше я тебе командую «шаг вперед», «шаг назад», «выпад» и так далее, вразнобой. Спустя какое-то время ты снимаешь повязку, и видишь директрису. Если все делаешь правильно, ты с нее не сойдешь. Точно так же вслепую можно реализовывать оговоренные комбинации. Принцип понятен?

Ася утвердительно кивает.

– Поехали…

***

Оставляя мокрые следы на полу по пути из ванной к кровати, Ася падает на пружинящую поверхность, в барханы одеяла как в ласковое, теплое море, ей кажется, что она лежит на волнах, что вода ее держит и тихонько покачивает. Свет от люстры проникает сквозь веки, превращаясь в подвижный сонм разноцветных блесток. И все-таки она приподнимается, чтобы дотянуться до телефона и, заслонившись одной рукой от света, другой набивает СМС: «Здравствуйте, Вадим. Если вы еще не передумали, я согласна с вами встретиться. У меня только одно условие: забудьте, пожалуйста, об извинениях. Все было, возможно, только к лучшему, даже стек. И если бы мне довелось вас снова увидеть, то лучше снова как с розой в зубах. Ася».