ClubPN

М/М

Он стоял и смотрел на меня, обуреваемый эмоциями. Когда он заговорил, голос у него был негромкий и неровный от волнения.

— Ты видела столб во дворе форта?

Я молча кивнула.

— Меня привязали к этому столбу, привязали, как животное, и хлестали плетью до крови. До самой смерти я буду носить эти рубцы. Если бы сегодня днем я не был удачлив, как дьявол, такая порка — самое меньшее, что меня ожидало бы. Скорее всего, меня сначала отхлестали бы, а потом повесили.

M/F

Джейми расстегнул воротник и манжеты, расстегнул и снял ремень, на котором висела сабля, но до конца раздеваться не стал. Освободил ремень от ножен и сложил его вдвое — все это медленно и раздумчиво.

— Ложись в постель, Джейми. Чего ты ждешь?

Он подошел и остановился возле кровати, слегка раскачивая из стороны в сторону сложенный ремень.

— Боюсь, милая, что мы должны кое-что уладить перед сном.

Я внезапно ощутила острый укол дурного предчувствия.

— Что именно?

Он ответил не сразу. Не присел на постель рядом со мной, но пододвинул себе стул и уселся напротив.

— Понимаешь ли ты, Клэр, — заговорил он спокойно, — что всех нас могли убить нынче днем?

Мне стало не по себе, и я опустила глаза.

— Да, я знаю. По моей вине. Очень сожалею.

— Ах, так ты знаешь, — сказал он. — А знаешь ли ты, что, если бы кто-то из нас, мужчин, совершил нечто подобное, ему отрезали бы уши или отхлестали его плетьми, даже, может, убили?

Услыхав эти слова, я побелела.

— Нет, этого я не знала.

— Я понимаю, что ты не слишком разбираешься в наших делах, и это в какой-то мере тебя извиняет. Тем не менее — я велел тебе сидеть в укрытии, и, если бы ты послушалась, ничего бы не произошло. Теперь же англичане станут повсюду разыскивать нас. Нам придется скрываться днем и двигаться только по ночам.

Он помолчал и добавил:

— Что касается капитана Рэндолла, это особый разговор.

— Ты имеешь в виду, что теперь он будет разыскивать тебя упорно, узнав, что ты здесь?

Он кивнул с отсутствующим видом, глядя на огонь.

— Да… он… с ним дело сугубо личное, как ты понимаешь.

— Мне ужасно жаль, Джейми, — сказала я, но он только махнул рукой в ответ на мои слова.

— Если бы это касалось только меня, я больше не стал бы об этом разговаривать. Но раз уж мы об этом заговорили… — Он кинул на меня быстрый взгляд. — Я тебе скажу, что чуть не умер, когда увидел, как эта скотина хватает тебя своими лапами.

Он теперь снова смотрел на огонь с мрачным видом — словно заново представляя себе происшедшее днем.

Я хотела было сказать ему о… затруднениях Рэндолла, но побоялась, что так выйдет хуже, а не лучше. Мне отчаянно хотелось обнять Джейми и попросить у него прощения, но я не смела до него дотронуться. После долгого молчания он вздохнул и встал, похлопывая себя ремнем по ноге.

— Ну вот, — сказал он. — Самое лучшее поскорее с этим покончить. Ты причинила серьезные неприятности, не выполнив того, что я тебе велел, и я должен наказать тебя за это, Клэр. Вспомни, что я тебе сказал, когда уезжал сегодня утром.

Я это прекрасно помнила и поспешно отодвинулась по кровати к стене и прижалась к ней спиной.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты отлично знаешь, что я имею в виду, — твердо ответил он. — Встань на колени возле кровати и подними юбки.

— Ничего подобного я не сделаю!

Я вцепилась обеими руками в кроватный столбик и забилась потеснее в угол.

Джейми некоторое время рассматривал меня прищуренными глазами, явно соображая, как быть. Мне пришло в голову, что воспрепятствовать ему сделать со мной то, что он намерен, невозможно — он тяжелее меня по крайней мере на пять стоунов. Он в конце концов предпочел увещевание действию, отложил в сторону ремень и передвинулся поближе ко мне.

— Послушай, Клэр… — начал он.

— Я же сказала, что сожалею! — перебила я его. — И это в самом деле так. Я больше никогда так не поступлю!

— Это еще вопрос, — медленно выговорил он. — Может, и поступишь, потому что ты не принимаешь всерьез вполне серьезные вещи. Думаю, ты попала сюда оттуда, где жизнь легче. Там нарушение приказа или своеволие не являются вопросом жизни или смерти. В худшем случае ты причинила бы кому-то неудобство или небольшую неприятность, но никого бы из-за этого не убили.

Я смотрела, как он перебирает пальцами коричневатую ткань своего килта — словно бы в одном ритме со своими мыслями.

— Это жестокая правда, что незначительный поступок может в наше время и в наших краях привести к тяжелым последствиям, особенно для такого человека, как я.

Он похлопал меня по плечу, заметив, что я готова заплакать.

— Я знаю, что сознательно ты не подвергла бы опасности ни меня, ни кого-то другого. Но ты легко можешь сделать это по беспечности, необдуманно, как сделала сегодня, не поверив до конца моим словам о существующей опасности. Ты привыкла сама решать за себя, — он покосился на меня, — и я знаю, что ты не привыкла подчиняться тому, что велит тебе мужчина, муж. Но ты должна этому научиться во имя нашей общей безопасности.

— Хорошо, — медленно и раздельно произнесла я. — Понимаю. Ты, конечно, прав. Хорошо. Я буду выполнять твои указания, даже если я с ними не согласна.

— Отлично. — Он встал и взял ремень. — Слезай с постели, и покончим с этим делом.

От негодования я широко раскрыла рот.

— Что?! Я же сказала, что стану подчиняться твоим указаниям!

Он вздохнул с отчаянием, потом снова уселся на стул, глядя прямо мне в лицо.

— Ну послушай. Ты говоришь, что понимаешь меня, и я тебе верю. Но согласись, есть разница между тем, чтобы понять, и тем, чтобы по-настоящему уразуметь, глубоко уразуметь, всем существом, а не только рассудком.

Я неохотно кивнула.

— Вот и ладно. Сейчас я должен наказать тебя по двум причинам. Во-первых, для того, чтобы ты и в самом деле уразумела.

Он неожиданно улыбнулся.

— Уверяю тебя на основании собственного опыта, что хорошая порка вынуждает тебя смотреть на вещи с более серьезной точки зрения.

Я еще крепче вцепилась в столбик кровати.

— Вторая причина, — продолжал он, — это люди из нашего отряда. Ты заметила, как они обращались с тобой нынче вечером?

Я, разумеется, заметила. За едой мне было настолько неуютно, что я была рада сбежать к себе в комнату.

— Существует такая вещь, как справедливость, Клэр. Ты причинила зло им всем и должна за это пострадать. — Он глубоко вздохнул. — Я твой муж, мой долг наказать тебя, и я это сделаю.

У меня имелись серьезные возражения — разного порядка — против такого решения проблемы. Что касается справедливости, то пусть даже Джейми в этом отношении прав, я должна это признать, но мое самолюбие глубоко возмущалось при одной мысли, что меня будут бить — кто бы это ни делал и по какой причине.

Я воспринимала как предательство, что делать это собирается тот, на кого я полагалась как на друга, мой защитник, мой возлюбленный. А чувство самосохранения внушало мне ужас перед тем, что я отдана на милость человеку, который управляется с тяжелым старинным палашом так, словно это какой-нибудь веник.

— Я не позволю тебе бить меня, — твердо заявила я, продолжая цепляться за кроватный столбик.

— Ах вот как, не позволишь? — Он поднял светлые брови. — Так я тебе скажу, милая, что об этом не стоит много говорить. Ты моя жена, хочешь ты этого или нет. Пожелай я сломать тебе руку, или держать тебя впроголодь на хлебе и воде, или запереть тебя в шкаф на много дней, я мог бы сделать это, не говоря уж о том, чтобы взгреть тебя по заднице!

— Я стану кричать!

— Вполне вероятно. Если не до того, так во время. Думаю, тебя услышат на соседней ферме, легкие у тебя хорошие.

Он мерзко ухмыльнулся и, перегнувшись через кровать, потянулся ко мне.

С некоторым трудом он отцепил мои пальцы и потащил меня на край постели. Я колотила его ногами по голеням, но без всякого успеха, потому что была босая. Что-то натужно мыча, он старался уложить меня на кровать лицом вниз, скрутил мне руки.

— Я должен это сделать, Клэр. Не сопротивляйся, и мы ограничимся дюжиной ударов.

— А если я буду сопротивляться? — прорычала я.

Он поднял ремень и хлестнул себя по ноге с противным чавкающим звуком.

— Тогда я поставлю колено тебе на спину и буду бить тебя, пока рука не устанет, и предупреждаю, что ты устанешь куда скорее, чем я.

Я скатилась с кровати и встала перед ним лицом к лицу, стиснув кулаки.

— Ты варвар! Ты… ты садист! — прошипела я со злостью. — Ты это делаешь ради собственного удовольствия! Я тебе этого никогда не прощу!

Джейми слушал молча, поигрывая ремнем. Ответил он мне ровным голосом:

— Я не знаю, что такое садист. И если я простил тебя за сегодняшний день, то, думаю, и ты простишь меня тоже, когда снова сможешь сидеть. Что касается удовольствия… — Губы у него дернулись. — Я говорил, что должен наказать тебя, но не говорил, что это меня радует.

Он поманил меня пальцем.

— Иди сюда.

На следующее утро мне не хотелось покидать свое убежище, и я всячески медлила, завязывая и снова распуская тесемки и расчесывая волосы. После вчерашнего вечера я не разговаривала с Джейми, но он заметил мое состояние и посоветовал выйти вместе с ним к завтраку.

— Тебе не надо бояться встречи с другими, Клэр. Они будут подшучивать над тобой, но не очень. Выше голову.

Он приподнял мне подбородок, а я куснула его за пальцы — сильно, но не глубоко.

— Ой! — Он отдернул пальцы. — Поосторожней, милая, ты же не знаешь, где они побывали.

Он оставил меня, посмеиваясь, и ушел завтракать.

У него вполне может быть хорошее настроение, горько подумала я. Если ему хотелось отомстить, он удовлетворил вчера вечером свою месть сполна.

Это был отвратительный вечер. Моя вынужденная уступчивость улетучилась после первого же удара ремнем по телу. Последовала короткая, но яростная борьба, стоившая Джейми разбитого в кровь носа, трех великолепных царапин на щеке и глубоко укушенного запястья. Неудивительно, что после этого он едва не задушил меня засаленными килтами, прижал мне спину коленом и отхлестал как надо.

Но Джейми, проклятие его черной шотландской душе, оказался прав. Мужчины поздоровались со мной сдержанно, однако вполне по-дружески; враждебность и пренебрежение предыдущего вечера исчезли без следа.

Когда я накладывала на тарелку яйца у буфета, ко мне подошел Дугал и отеческим жестом обнял за плечи. Его борода кольнула меня в ухо, пока он конфиденциально рокотал:

— Надеюсь, Джейми не был с вами слишком груб прошедшей ночью, девочка. Крик стоял такой, словно вас убивали.

Я вспыхнула и отвернулась, чтобы он этого не заметил. После противных замечаний Джейми я решила во время трапезы не проронить ни слова.

Дугал обратился к Джейми, который сидел за столом, поглощая хлеб с сыром:

— Послушай, парень, совсем не следовало бить девочку чуть не до полусмерти. Небольшой памятки было бы вполне достаточно.

Он крепко шлепнул меня пониже спины в порядке иллюстрации, и я сморщилась от боли, сердито глянув на Дугала.

— Исполосованный зад ни у кого еще не болел без передышки, — высказался Мурта с набитым хлебом ртом.

— В самом деле, — улыбнулся Нед. — Присаживайтесь, милочка.

— Благодарю вас, я постою, — с достоинством ответила я и вызвала этим громовый хохот всех мужчин.

Джейми благоразумно отвел от меня взгляд и с преувеличенным старанием принялся резать сыр.

Добродушные шутки продолжались весь день, и каждый из мужчин нашел повод шлепнуть меня по заднице, с полным при этом сочувствием. В общем, все оказалось терпимо, и я невольно вынуждена была признать, что Джейми прав, хотя мне по-прежнему хотелось его придушить.

Поскольку о том, чтобы присесть, не могло быть и речи, я все утро занималась маленькими домашними делами — подшивала подол, пришивала пуговицы и так далее. Делать это можно было на подоконнике под тем предлогом, что для шитья надо побольше света. После ланча, который я съела стоя, мы все разошлись по комнатам отдыхать. Дугал решил, что мы дождемся наступления темноты и тогда двинемся в Баргреннан — место нашей следующей остановки. Джейми последовал за мной в нашу комнату, но я захлопнула дверь у него перед носом. Пусть поспит на полу.

Прошедшей ночью он повел себя с определенным тактом, надев свой ремень после окончания экзекуции и немедленно удалившись из комнаты. Вернулся он через час, когда я уже погасила лампу и легла в постель, причем у него хватило ума не пытаться лечь рядом со мной. Некоторое время он вглядывался в темноту, где я лежала неподвижно, потом глубоко вздохнул, расстелил свой плед и заснул на полу у двери.

Слишком обозленная, униженная и не имеющая даже чисто физической возможности уснуть, я так и пролежала большую часть ночи без сна, то думая о словах Джейми, то борясь с желанием подойти и лягнуть его в самое чувствительное место.

О, у Гэблдон еще мнооооого, не останавливайтесь!

Судя по заведенным веткам, писательницы очень любят М/М

qwasar писал(а): ↑Ср дек 07, 2022 12:39 pm Судя по заведенным веткам, писательницы очень любят М/М

Скажем так, писательницы любят романтизировать М/М ровно в той мере, чтобы это нравилось читательницам)

M/M

Отпустив мою руку, Джейми приблизился к костру и властным взмахом руки потребовал внимания. Нехотя все тем не менее мгновенно собрались возле него, настороженно поглядывая друг на друга.
Я понимала не все, что он говорил на каком-то странном гэльско-английском языке, но ценой невероятных усилий я уловила общий смысл его слов. Тихим, ровным голосом, от которого леденели сердца слушателей, он просил выйти вперед часовых, дежуривших в этот вечер. Стоявшие перед ним его подопечные поглядывали друг на друга, стараясь поплотнее сомкнуть свои ряды. Но вскоре сомкнутые ряды расступились, и два человека выступили вперед. Они взглянули на Джейми и сразу потупились. Лишенные поддержки товарищей, они жались друг к другу.
Это были братья Макклюр, Джордж и Сорли, почти ровесники, примерно лет тридцати. Они стояли как побитые собаки, пальцы их натруженных рук шевелились, как бы ища друг друга, в надежде выстоять перед лицом надвигающейся грозы.
Возникла короткая заминка, пока Джейми сурово вглядывался в лица незадачливых стражей. Затем последовали пять тягостных минут, он продолжал говорить все тем же тихим, ровным голосом. Сгрудившись возле него, соплеменники не проронили ни звука, а братья Макклюры, оба довольно крупные мужчины, сжались под тяжестью вины и казалось, даже стали меньше ростом. Я вытерла потные ладони о юбку и порадовалась, что понимаю не все, что говорил Джейми. Вскоре я стала жалеть, что не последовала его совету и не ушла в палатку.
Но в полной мере я осознала это, когда Джейми неожиданно повернулся к Муртагу, уже стоявшему наготове с кожаным ремнем длиной в два фута, с узлом наверху, чтобы не скользил в руке.
— Разденьтесь и подойдите ко мне, вы, оба, — сказал он.
Братья принялись исполнять приказ, расстегивая рубашки негнущимися пальцами, всем своим видом выражая покорность. Казалось, они желали только одного — чтобы поскорее наступил час расплаты.
Я опасалась, что не выдержу этого зрелища, и сознавала, что такое наказание в условиях военного времени было довольно легким. На поляне воцарилась мертвая тишина, лишь слышались удары ремня да сдавленный стон братьев.
Последний удар пришелся по Джейми, подставившему под ремень свой бок. Он взмок от пота, и его рубашка сделалась темной на спине. Кивком он велел братьям одеваться и отер мокрое от пота лицо рукавом. Один из братьев, морщась от боли, наклонился, чтобы поднять брошенные на землю рубашки, другой, дрожа всем телом, пытался удержать его от падения.
Все присутствующие при этом стояли, затаив дыхание от страха. Сейчас они зашевелились, словно бы вздохнули наконец с облегчением.
Джейми смотрел на них, слегка покачивая головой. Ночной ветерок усилился, развевая волосы у него на голове.
— Мы не можем мириться с беспечностью, друзья мои, — тихо сказал он. — Кого бы то ни было, — добавил он, помолчав, и горько усмехнулся: — Включая меня. Именно разведенный мною костер привлек внимание этого парня. — У него на лице снова выступил пот, он стер его рукой, а руку вытер о юбку. Затем он кивнул Муртагу, стоящему в стороне от других, и, протягивая ему кожаный ремень, сказал:
— Не окажете ли вы мне любезность, сэр?
Минуту помедлив, Муртаг взял плеть. В его маленьких, блестящих, черных глазах светилась дружеская симпатия.
— С удовольствием, сэр.
Джейми повернулся спиной к своим соратникам и начал расстегивать рубашку. Наши глаза встретились. Я стояла, не в силах пошевелиться. Джейми иронически вздернул бровь, как бы спрашивая: хочешь посмотреть?
Я энергично замотала головой, повернулась и побежала прочь, сожалея, что не последовала его совету сразу.

– Благодарю за ценные советы.

Юноша ехидно улыбнулся. Он прилагал неимоверные усилия, пытаясь доказать, что ему все нипочем, хотя его взгляд нервно перескакивал с одного сурового лица на другое. Ни одному из присутствующих шотландцев при свете дня не присудили бы приза за красоту, ночью же лучше было с ними вообще не встречаться.

– Пожалуйста, – вежливо ответил Джейми. – Жаль только, что тебе не удастся воспользоваться ни одним из них в будущем. Но разреши мне все-таки спросить: зачем ты напал на меня?

Привлеченные шумом, соплеменники Джейми поспешили к костру; они выходили из темных зарослей подобно привидениям. Глаза мальчика перебегали с одного лица на другое и наконец остановились на мне. Он помолчал минуту, но все же ответил:

– Я намеревался освободить эту леди.

Среди присутствующих поднялся ропот, но тут же стих, повинуясь решительному жесту Джейми.

– Понятно, – спокойно произнес он. – Ты услышал, как мы разговаривали, и понял, что леди – англичанка, причем знатного происхождения, в то время как я…

– В то время как вы, сэр, наглый преступник, вор и насильник! Ваши фотографии с описанием характерных примет расклеены повсюду в Гемпшире и Суссексе! Я сразу же узнал вас. Вы – бунтовщик и бессовестный сластолюбец! – громко выкрикнул мальчик.

Даже при свете костра стало видно, как побагровело его лицо.

Я прикусила губу и опустила глаза, стараясь не встречаться взглядом с Джейми.

– Ну что ж, понятно, все правильно, – спокойно продолжал Джейми. – Очевидно, теперь ты намерен изложить аргументы, почему мне не следует немедленно убить тебя.

С этими словами он осторожно вытащил кинжал из ножен и слегка взмахнул им. При этом отблеск костра заиграл на его клинке.

Кровь отхлынула от лица молодого человека, и он стал похож на призрак, но в следующую минуту расправил плечи, отодвинув от себя окружавших его с обеих сторон людей, и сказал:

– Я предполагал такой исход. И готов принять смерть.

Джейми задумчиво кивнул, наклонился и положил клинок своего кинжала в огонь. От почерневшего металла пошел дымок, сильно запахло кузницей. Мы все молча любовались игрой пламени, отливающего всеми оттенками синего цвета там, где оно касалось металла. Казалось, что мертвое железо оживает в темно-красном пламени костра.

Обернув руку окровавленным платком, Джейми осторожно вытащил клинок из огня, медленно приблизился к юноше и как бы невзначай коснулся его камзола.

Почувствовался сильный запах паленой ткани, исходивший от носового платка, обернутого вокруг рукояти кинжала, который становился все сильнее по мере того, как раскаленное острие скользило по сукну камзола пленника, оставляя тонкую выжженную полоску, идущую от талии вверх. Я видела струйки пота, стекавшие по шее юноши, когда кинжал достиг лунки под гордо вскинутым подбородком.

– Ну ладно. Боюсь, что пока я не готов убить тебя.

Джейми говорил тихо, и оттого в его голосе особенно остро ощущалась скрытая угроза.

– С кем ты пришел сюда?

Этот резкий вопрос был подобен удару хлыста, от которого невольно сжимается сердце. Кончик кинжала угрожающе приблизился к шее юноши.

– Я… я не скажу вам! – Пленник запнулся, крепко стиснув зубы. По его нежной шее пробежала дрожь.

– Где твои товарищи? Сколько их? Куда вы направляетесь?

Вопросы следовали один за другим, лезвие кинжала почти касалось горла юноши. У него глаза вылезли из орбит, словно у обезумевшей лошади, он отчаянно тряс головой. Росс и Кинкейд крепко держали руки юноши, не давая ему двигаться.

Вдруг почерневшее лезвие коснулось кожи англичанина. Раздался пронзительный крик, и я почувствовала запах горелой плоти.

– Джейми! – вскричала я, потрясенная.

Он даже не взглянул в мою сторону. Его глаза были прикованы к пленнику. Росс и Кинкейд больше не держали юношу, и тот рухнул на колени, на груду сухих листьев, зажав рукой рану.

– Это вас не касается, мадам! – сквозь зубы процедил Джейми.

Наклонившись, он схватил лазутчика за грудки, встряхнул и поставил на ноги. Лезвие кинжала в руке Джейми стало медленно подниматься вверх и наконец замерло на уровне левого глаза. Джейми всем своим видом показывал, что ждет ответа на заданные им вопросы, но юноша лишь решительно качнул головой, говоря что-то глухим голосом, но его не было слышно. Тогда он прочистил горло и вполне внятно произнес:

– Нет. Ничто не заставит меня говорить.

Джейми помедлил немного, продолжая в упор глядеть на пленника, затем отступил назад и медленно произнес:

– Понимаю. Ну а что, если речь пойдет об этой леди?

Вначале я не поняла, кого Джейми имеет в виду, но он вдруг схватил меня за руку и так рванул к себе, что я упала на него. Он заломил мне руку за спину и, обращаясь к англичанину, сказал:

– Ты можешь оставаться безразличным к собственной судьбе, но тебе, по-видимому, дорога честь этой леди, коль скоро ты жертвовал жизнью ради ее спасения.

Повернув к себе, он схватил меня за волосы, откинул голову назад и поцеловал с нарочитой страстью, так что я невольно стала вырываться из его рук.

Тогда он развернул меня так, чтобы я оказалась лицом к пленнику. Юноша во все глаза смотрел на меня, в его расширившихся зрачках отражалось пламя костра.

– Отпусти ее! – хриплым голосом потребовал он. – Что ты собираешься делать с ней?

Руки Джейми потянулись к вороту моего платья, вцепились в него и дернули изо всех сил. Ткань с треском лопнула, обнажив мою грудь. Я непроизвольно ударила Джейми в голень. Юноша рванулся вперед, но был остановлен Россом и Кинкейдом.

– Ну раз уж ты спрашиваешь… – любезным тоном ответил Джейми. – Я собираюсь изнасиловать эту леди у тебя на глазах. Потом отдам ее своим солдатам. Пусть делают с ней все, что хотят. Возможно, и ты пожелаешь воспользоваться случаем, прежде чем я убью тебя. Негоже мужчине умирать девственником, как ты считаешь?

Теперь я боролась всерьез. Мои руки были зажаты железной хваткой, протестующие крики заглушала огромная теплая ладонь Джейми, закрывающая мне рот. Я изо всех сил впилась в нее зубами, ощутив во рту вкус крови. Чуть слышно ахнув, он отдернул руку и тут же заткнул мне рот какой-то тряпкой, поверх которой снова оказалась его ладонь. Я задыхалась с кляпом во рту, а рука Джейми проворно метнулась к моим плечам, сдирая разорванное платье и белье. Он обнажил меня и прижал мои руки к бокам. Я заметила, как Росс взглянул на мое тело и быстро перевел взгляд на пленника. Густая краска залила его щеки. Кинкейд, которому было не более девятнадцати, был потрясен. Он замер на месте с разинутым, словно ловушка для мух, ртом.

– Прекрати! – Голос юноши дрожал, но уже не от страха. – Ты… ты презренный трус! Как смеешь ты, шотландский ублюдок, бесчестить леди!

Он на мгновение умолк, задохнувшись от гнева. Грудь его высоко вздымалась. Потом, видимо, принял решение.

– Хорошо. Я вижу, что достойным путем мне ничего не добиться. Освободи эту леди, и я скажу все, что вас интересует.

Джейми тут же отпустил меня. Росс оставил пленника и поспешил за моим плащом, незаметно соскользнувшим у меня с плеча во время облавы на шпиона и валяющимся где-то поблизости на земле. Джейми выдернул из плаща пояс и связал им мне руки за спиной, затем взял у Росса плащ, надел его на меня и тщательно застегнул. Отступив на несколько шагов, он насмешливо поклонился мне и вновь обратился к своему пленнику.

– Даю тебе слово, что этой леди не грозят мои притязания, – сказал он тоном, с трудом сдерживающим гнев и неудовлетворенную страсть.

Но я-то прекрасно понимала, что за напускным гневом он изо всех сил старался спрятать неуемное желание рассмеяться. Я готова была убить его в этот момент.

С окаменевшим лицом юноша сухими отрывистыми фразами отвечал на вопросы Джейми.

Его звали Уильям Грей. Он был вторым сыном виконта Мелтона. Он прикомандирован к отряду в двести человек, двигавшемуся в Думбар, на соединение с армией генерала Коупа. Отряд разбил лагерь в трех милях отсюда к западу. Он, Уильям, решил прогуляться по лесу, заметил свет нашего костра и пошел выяснить, кто его разжег. Нет, с ним никого не было. Да, отряд располагает тяжелым вооружением, шестнадцатью оружейными повозками и двумя шестнадцатидюймовыми мортирами. Большая часть солдат вооружена мушкетами. Кроме того, в состав отряда входит кавалерийская рота, насчитывающая тридцать солдат с лошадьми.

Юноша изнемогал от сыпавшихся на него бесконечных вопросов и от боли в сломанной руке, но от предложения присесть отказался. Он лишь слегка прислонился к стволу дерева, чтобы удобнее было поддерживать руку.

Допрос продолжался около часа. Джейми снова и снова задавал одни и те же вопросы, уточняя отдельные детали, добиваясь полной ясности во всем, что его интересовало, и абсолютной правдивости показаний. Наконец, удовлетворенный, он глубоко вздохнул и отвернулся от юноши, который теперь тяжело опустился на землю под развесистым дубом. Не говоря ни слова, Джейми протянул ладонь Мурте, и тот, обычно понимавший Джейми без слов, вложил в нее пистолет.

Повернувшись спиной к пленнику, Джейми занялся проверкой оружия. Свет костра отбрасывал огненные блики на черный металл.

– В голову или сердце? – небрежно спросил Джейми, закончив осмотр пистолета.

– Что? – очнувшись от задумчивости, спросил юноша.

– Я собираюсь застрелить тебя, – терпеливо объяснил Джейми. – Вражеских лазутчиков обычно вешают, но, принимая во внимание твою галантность, я хочу подарить тебе легкую, быструю смерть. Куда ты предпочитаешь получить пулю – в голову или в сердце?

Юноша выпрямился, расправил плечи.

– О да. Да, конечно.

Он облизнул пересохшие губы, проглотил подкативший к горлу комок.

– Я думаю… в сердце. Спасибо, – спохватившись, добавил он, вскинул голову и крепко сжал губы, не утратившие еще детской припухлости.

Джейми кивнул и взвел курок пистолета; этот звук эхом отозвался в тиши под сенью дуба.

– Подождите! – вдруг произнес пленник.

Джейми с любопытством взглянул на него, держа пистолет на уровне груди юноши.

– Чем вы можете гарантировать, что не станете досаждать этой леди после того, как я… умру? – с вызовом спросил юноша, оглядывая собравшихся вокруг воинов.

Его здоровая рука решительно сжалась в кулак, но тем не менее дрожала.

Джейми издал какой-то неясный звук, который искусно сумел превратить в чихание, опустил пистолет и, изобразив на лице железное спокойствие, торжественно произнес с весьма заметным от напряжения шотландским акцентом:

– Малыш, я могу дать тебе слово, но, наверное, ты вряд ли поверишь слову… – губы его невольно скривились, – шотландского ублюдка. Но может, поверишь заверениям самой леди?

Он повел бровью в мою сторону, и Кинкейд тут же бросился неуклюже освобождать меня от кляпа во рту.

– Джейми! – яростно воскликнула я, как только почувствовала, что мой рот наконец-то свободен. – Это бесчестно! Как ты можешь так поступать? Ты… ты…

– Трус, – подсказал он мне. – Или шакал, если тебе это больше нравится. Как ты думаешь, Мурта, – спросил он, повернувшись к своему верному помощнику, – кто я – трус или шакал?

Мурта брезгливо поморщился.

– Я назову тебя сучьим потрохом, если ты немедленно не развяжешь руки женщине!

Джейми с виноватым видом повернулся к пленнику:

– Я должен просить прощения у своей жены за то, что вынудил ее стать соучастницей обмана. Уверяю тебя, она действовала не по своей воле.

Он печально оглядел при свете костра прокушенную руку.

– Ваша жена?

Изумленный взгляд юноши лихорадочно сновал между мною и Джейми.

– Смею тебя заверить, – продолжал Джейми, – что, хотя эта леди и оказала мне честь, разделив со мной ложе, она никогда не делала этого по принуждению. И не будет.

A потом, обращаясь к Кинкейду, коротко добавил:

– Пока не развязывай ее.

– Джеймс Фрэзер, – процедила я сквозь стиснутые зубы, – если ты тронешь этого мальчика хоть пальцем, ты никогда не приблизишься к моему ложу.

Одна бровь Джейми слегка приподнялась, зубы блеснули при свете костра.

– Ну, это уже серьезная угроза для такого беспринципного сластолюбца, как я. Но в такой момент я не должен считаться с моими личными интересами. Война есть война.

И он снова стал целиться.

– Джейми! – закричала я.

Он опустил пистолет и повернулся ко мне с выражением подчеркнутого внимания.

– В чем дело?

Я перевела дыхание, стараясь придать твердость своему голосу. Я могла только догадываться, что он собирается сделать, и считала, что поступаю правильно. Правильно или неправильно, но когда все будет кончено… Я отогнала от себя видение Джейми, который корчится на земле, в то время как я наступаю ногой ему на горло. Мне необходимо было решить, как действовать сейчас, в эту минуту.

– У тебя нет никаких доказательств, что этот юноша – вражеский лазутчик, – сказала я. – Он говорит, что набрел на тебя случайно. Костер в лесу, несомненно, способен привлечь внимание любого человека.

Джейми кивнул в ответ, но тут же возразил:

– А как насчет преднамеренного убийства? Факт остается фактом – он пытался меня убить и сам признался в этом.

Он осторожно потрогал свежую рану у себя на шее.

– Да, он действительно пытался, – горячо продолжала я. – Но он говорит, что узнал в тебе разыскиваемого преступника, за голову которого назначена награда, черт тебя побери!

Джейми задумчиво потер подбородок и повернулся к пленнику.

– Да, это аргумент в вашу пользу, Уильям Грей, – произнес он. – У вас прекрасный адвокат. Не в моих правилах и не в правилах его высочества принца Карла по собственной воле казнить людей, если даже речь идет о врагах.

Он подозвал к себе Кинкейда.

– Кинкейд, возьмите вместе с Россом этого человека и отведите его к тому месту, где, как он утверждает, его отряд остановился на привал. Если то, что он рассказал, правда, привяжите его к дереву в миле от лагеря на пути следования его отряда. Утром товарищи обнаружат его там. Но если рассказанное им – ложь, – он сделал паузу, окинув пленника холодным взглядом, – перережьте ему горло.

Он взглянул юноше в глаза и очень серьезно, без тени насмешки сказал:

– Я дарю тебе жизнь и надеюсь, что ты разумно распорядишься ею.

Подойдя ко мне, он перерезал пояс, связывающий мне руки.

Я зло глянула на него, а он, указывая на пленника, который вдруг опустился на землю под дубом, сказал:

– Очевидно, ты не откажешь в любезности осмотреть руку мальчика, прежде чем он уйдет?

Выражение нарочитой ярости исчезло с его лица, сменившись полным равнодушием. Он потупился, стараясь не встречаться со мной взглядом.

Не говоря ни слова, я подошла к юноше и опустилась рядом с ним на колени. Он казался ошеломленным и не противился моему осмотру, хотя мои прикосновения, несомненно, причиняли боль.

Разорванный корсаж моего платья сползал то с одного плеча, то с другого, и я, чертыхаясь сквозь зубы, в сотый раз поправляла его. Предплечье юноши было тонким, как у меня. Я наложила шину на руку и подвязала ее своей косынкой.

– У вас закрытый перелом. – Я старалась говорить как можно более спокойным, бесстрастным тоном. – Подержите ее в таком положении хотя бы в течение двух недель.

Он кивнул, не глядя на меня.

Джейми спокойно сидел на бревне неподалеку, наблюдая за моими действиями. Я подошла к нему и изо всех сил ударила его по щеке, оставив на ней белый след, но он даже не шевельнулся и выражение его лица не изменилось.

...Через некоторое время я услышала голоса мужчин, направлявшихся небольшими группами по четыре-пять человек к месту, отведенному для ночлега. С головой закутанная в плащ, я не различала их слов. Прошло еще какое-то время, и я поняла, что Джейми здесь, рядом. Он ничем не обнаруживал своего присутствия, но этого и не требовалось. Когда я вылезла из своего кокона и села, то увидела его сидящим на камне. Его голова покоилась на сложенных на коленях руках.
Меня обуревало желание одновременно погладить его по голове и запустить в него камнем, но я не сделала ни того, ни другого.
— С тобой все в порядке? — через минуту спросила я как можно более равнодушным тоном.
— А? Будет все в порядке. — Он медленно поднял голову и, глубоко вздохнув, осторожно расправил плечи. — Прости меня за платье, — в следующую минуту сказал он. Я поняла, что он увидел мои голые плечи, белеющие в темноте, и поглубже закуталась в плащ.
— За платье? — переспросила я внезапно охрипшим голосом.
Он опять вздохнул.
— И за все остальное тоже. — Он помолчал, затем продолжил: — Я подумал, что, возможно, ты согласишься пожертвовать своей скромностью, чтобы избавить парня от дальнейших испытаний, но у меня не было времени, чтобы спросить тебя. Если я был неправ, прошу простить меня, леди.
...
— Я мог бы сломить его, Саксоночка, хотя, наверное, это было бы неблагородно с моей стороны. И скорее всего, только на время. Я обычно не прибегаю к таким средствам, если в этом нет особой необходимости. Уверяю тебя, Саксоночка, — его голос был едва слышен, но в нем прозвучала угроза, — иногда я вынужден так поступать. Мне нужно было узнать, где находятся английские солдаты, их численность, вооружение и все остальное. Мне не удалось запугать его. Поэтому мне оставалось или сломить его, или обмануть.
— Он сказал, что ты не сможешь заставить его говорить!
— Боже мой, Саксоночка. — Голос Джейми казался усталым. — Конечно, я смог бы заставить его! Сломить можно любого, причиняя страдания. Я знаю это как никто другой.
— Да, — спокойно заметила я. — Видимо, знаешь.
...
— Хорошо, — сказала я наконец. — Если исходить из того, что ты мог сделать и что сделал, то… Ну ладно…
— Спасибо. — Я не могу с уверенностью сказать, улыбался он или нет, но мне показалось, что улыбался.
— Ты, черт побери, играл с огнем. Скажи, как бы ты поступил, если бы я не убедила тебя сохранить юноше жизнь?
Джейми нетерпеливо передернул плечами и издал какой-то звук, похожий на сдавленный кашель.
— Не знаю, Саксоночка. Я надеялся, что ты что-нибудь придумаешь. В противном случае я, наверное, застрелил бы парня. Он был бы весьма огорчен, если бы я просто взял и отпустил его.
— Ты бессердечный шотландский ублюдок! — холодно сказала я.
Он глубоко и горестно вздохнул:
— Саксоночка, начиная с самого ужина, который мне не дали завершить, меня преследуют напасти: то мне пытаются перерезать горло, то кусают и порют ремнем. И это еще не все. Я не люблю пугать детей и не люблю пороть взрослых, но мне пришлось сделать это. В трех милях отсюда двести английских солдат разбили лагерь, и я не знаю, что с этим делать. Я устал, я голоден и ужасно расстроен. Если в тебе осталось хоть немного женского тепла, не могу ли я рассчитывать на маленькую толику его?
Его голос звучал так жалобно, что я невольно засмеялась, встала и подошла к нему:
— Думаю, на это рассчитывать ты можешь. Подойди сюда, посмотрим, что я смогу для тебя сделать.
Он накинул рубашку на плечи, не потрудившись застегнуть ее. Я просунула руку под рубашку и ощутила его горячую, нежную спину.
— Кожа не повреждена, — сказала я, водя руками снизу вверх.
— Кожаный ремень не сечет кожу, просто стегает.
Я сняла с него рубашку, усадила на камень и смочила спину холодной водой из ручья.
— Полегчало? — спросила я.
— Ммм… — Мускулы его спины расслабились, но он невольно поежился, когда я осторожно дотронулась до раны на шее.
— Ты бы не застрелил его, правда?
— За кого ты меня принимаешь, Саксоночка? — со смешком спросил он.
— За шотландского труса или, лучше, за бессовестного разбойника. Как знать, на что способен такой тип? Если к тому же он еще и беспринципный сластолюбец?
Он рассмеялся вместе со мной, и его плечо затряслось под моей рукой.
— Поверни голову. Если тебе нужно женское тепло и сочувствие, сиди спокойно, пока я буду их демонстрировать.
— Ммм… Нет, — произнес он после небольшой паузы. — Я не смог бы убить его. Но после того, как я унизил его в твоих глазах, я должен был дать ему шанс вернуть себе чувство собственного достоинства. Он смелый парень. И заслужил право реализовать это чувство собственного достоинства на практике.
Я покачала головой.
— Никогда не научусь понимать мужчин, — пробормотала я, нанося на ранку мазь из ноготков.
Он взял мои руки и уткнулся в них подбородком.
— А тебе и не нужно понимать меня, Саксоночка, — спокойно сказал он. — Пока ты любишь меня. — Он поцеловал мои руки. — И кормишь меня, — добавил он, отпуская их.
__________________

– Я всегда радовался, когда Айен был рядом, – сказал Джейми, продолжая смотреть в сторону дома. – Особенно когда нас заставали за какой-нибудь проказой, а потом всыпали за это.
– На миру и смерть красна, – заметила я с улыбкой.

– Отчасти. Я не чувствовал себя таким уж чудовищным нечестивцем, когда мы бедокурили вдвоем: тяжесть вины делилась на двоих. Но главное, когда дело доходило до разборок, я мог целиком положиться на него – чего-чего, а шуму будет с избытком.

– Ты хочешь сказать, что он плакал и оправдывался?

– Да он не просто плакал. Он выл и вытворял что-нибудь совершенно невероятное, так что и мне уже тоже не было стыдно плакать.

Стало довольно темно, и я не видела лица Джейми, но уловила характерный жест плечами.

– Я изо всех сил крепился, стараясь не плакать, но мне не всегда это удавалось. Если отец считал, что я заслужил порку, он осуществлял ее тщательно, как делал любую другую работу, да и у отца Айена была тяжелая рука.

– Послушай, – сказала я. – Мне вдруг пришло в голову: а почему отец порол тебя именно здесь, у забора? Разве мало места в доме или на ферме?

Джейми помолчал с минуту и снова передернул плечами.

– Я никогда не спрашивал его об этом. Но думаю, в данном случае в его поведении было нечто от короля Франции.

– Короля Франции? – удивленно воскликнула я.

– Ну да, – сухо пояснил Джейми. – Своеобразный ритуал, наподобие того, как тот умывается, одевается, какает и так далее. Но так или иначе, весьма неприятно стоять перед одним из фермеров и объяснять, за что тебе предстоит порка по голой заднице.

– Бедняжка, – сочувственно проговорила я, – наверное, он поступал так потому, что тебе предстояло в будущем стать лэрдом. Он, так сказать, играл на публику?

– По-видимому, так. И еще он хотел показать всем, что превыше всего ставит справедливость.

M/M

– Скорей бы уж все прошло.
– Что, есть все основания так бояться? – Я наблюдала за Эуоном, спускающимся по камням, и размышляла о том, что ждет его и меня.
Джейми развел руками.
– Мать есть мать, да и у отца сердце не каменное – простят, конечно. Но не без порки. Впрочем, мне тоже есть чего бояться, меня тоже ждет своя доля упреков и всего такого. Думаю даже, что у меня больше оснований нервничать перед встречей с сестрой и зятем.
Он пустил коня вслед за пони Эуона.
– Англичаночка, едем, осталось совсем немного. Чему быть, того не миновать.
...
– Это не впервой. Ты не впервой убегаешь из дому. – Эуон-старший чеканил каждое слово. – Это так или я ошибаюсь?
Сын мотнул головой, отбросив мокрые волосы. Это можно было счесть согласием. Отец подошел к нему. Оба Эуона различались между собой: одного роста, они были разного телосложения – отец был высоким и поджарым, стало быть, жилистым, сын же из-за юношеской нескладности напоминал птенца, хотя тоже не жаловался на физическую слабость.
– Ты прекрасно знал, что затеваешь. Мы предупреждали тебя, чтобы не искал приключений на свою голову. Чтобы не покидал Брох-Мордхи. Ты все это знал, но все равно сбежал из отчего дома! Ты знал, что мы будем переживать за тебя, но поступил по-своему, негодник!
Плечи парнишки дрогнули, но он молчал, слушая этот бесстрастный анализ, которому отец подвергнул его, и не имел ничего возразить.
– Смотри мне в глаза! Я говорю с тобой!
Эуон-младший, очевидно, догадывался, что произойдет дальше, поэтому, повинуясь отцу, поднимал голову крайне медленно.
– Не хочу знать, зачем ты отправился в Эдинбург. И не хочу спрашивать об этом твоего дядюшку. Надеюсь, что там ты вел себя более достойно, чем дома. Но факт остается фактом: ты изменил своему слову, ослушался отцовской воли и заставил мать убиваться.
Дженни хотела, видимо, что-то сказать, подавшись вперед, но, остановленная предостерегающим жестом мужа, промолчала.
– А во время последней порки что ты пообещал мне? Что я говорил тебе и ты согласился? А, сынок?
Мальчик стиснул зубы так, что на щеках заиграли желваки.
– Ну!
Отец грохнул ладонью по столу. Эуон-младший мигнул, реагируя на стук, и втянул голову в плечи. Он то сжимался, то вновь распрямлял плечи, делаясь то меньшим, то большим. Так он мучился несколько мгновений, затем заморгал, сглатывая, и наконец объявил:
– Ты говорил… отец, ты говорил, что следующий раз будет последним.
В конце фразы голос Эуона сорвался.
Старший Эуон мрачно кивнул, подтверждая правоту слов сына.
– Да. Именно так. Я обещал спустить с тебя шкуру, если ты снова убежишь. Я думал было, что этого должно хватить, чтобы мы не искали тебя по всей Шотландии. Значит, ошибся. Ума тебе все равно недостает, как ни старайся. – Послышался вздох. – Твое поведение выходит за все возможные рамки. Я зол на тебя.
Он кивнул на дверь.
– Иди во двор. Жди меня у калитки. Я сейчас приду.
Волоча ноги, Эуон-младший покинул комнату, забрав с собой все слова, свои и чужие, – повисла зловещая тишина. Все ожидали экзекуции и не смели перечить Эуону-старшему. Я рассматривала свои руки, лежащие на коленях. Молчание нарушил Джейми, набрав воздуха в грудь и вслед за этим обратившись к зятю:
– Эуон… Мне думается, что не следует этого делать.
Тот надулся и бросил взгляд на Джейми.
– Чего мне не следует делать? Не следует его выпороть? А при чем здесь ты? Какое твое дело?
Держа себя в руках, Джейми терпеливо ответил:
– Ты отец Эуона и вправе воспитывать его как знаешь и как считаешь нужным, это правда. Да только малец сбежал в Эдинбург ко мне. Мне хотелось бы рассказать, что он делал там, как поступал и вообще как показал себя.
...
Эуон-старший до времени не встревал в семейную беседу, ведшуюся то на повышенных тонах, то с задушевными нотками. Когда ему показалось, что Фрэзеры притихли, утратив способность метать искры, он вежливо кашлянул.
– Долго ли еще ждать? Парень уж заждался, изнывает, поди, – предположил он. – Четверть часа уже из пустого в порожнее. А я пообещал скоро прийти. Нужно не нужно высечь, а заставлять ждать нехорошо.
– Эуон, неужели ты все-таки не отказываешься от своей мысли? – отчаянно попытался изменить вердикт Джейми.
– От мысли я не отказываюсь. – Эуон размышлял. – Малец знает, что получит по заслугам. Выпороть его следует в любом случае, чтоб неповадно было. Да он и заслужил. Только пороть могу и не я, а кто другой.
Эуон развеселился и стал шарить в буфете. Выдвинув один из ящиков, он достал оттуда плетку, протянул ее Джейми.
– Вам и плетку в руки.
– Мне?! – Джейми отпихивал орудие казни, а когда Эуон все-таки сунул ему плеть, попытался вернуть ее владельцу. – Нет, Эуон, нет! Зачем? Я не буду, не смогу!
– И будешь, и сможешь, – Эуон торжествовал. – Ты вот заявил, что любишь мальца, что он будто сын тебе. Ты не знаешь, а быть отцом – тяжелый труд. Любовью здесь не обойтись. Так что ступай и разберись с негодником как отец. – Эуон-старший, отправляя Джейми наказывать своего сына, был суров подобно римлянину.
Джейми долго не решался приступить к экзекуции и смотрел на зятя, словно спрашивая, так ли понял его, не ошибся ли он. Дженни тоже поддержала мужа, не смягчившись от выражения лица брата.
– Джейми, тебя тоже следовало бы выдрать. Ступай.
Джейми раздул побелевшие ноздри и закусил губу. Молча он покинул гостиную. Затем мы услышали стук входной двери.
Дженни быстро посмотрела на мужа, меня она тоже удостоила взглядом, но совсем мимолетным, и стала смотреть в окно. Эуон-старший и я тоже хотели знать, чем кончится история с наказанием Эуона-младшего, и встали позади нее. В сумерках маячила фигура мальчика, подпиравшего своим тощим тельцем калитку.
Заслышав шаги, он сжался (и внутренне тоже, надо полагать). Увидев, что к нему идет дядюшка, Эуон выпрямился.
– Дяди Джейми? – удивленно переспросил он. Тут бедняга увидел дядюшкины руки, сжимавшие плетку. – Ты… выпорешь меня?
Джейми фыркнул, собираясь с духом.
– Да. Мне придется так поступить, – честно признался он. – И еще – я прошу простить меня.
– Простить? – Эуон вконец смешался: вначале дядя собирается выпороть его, потом просит прощения… что все это значит? Это впервые кто-то из взрослых так тянет с наказанием. – Что ты, дядюшка, в чем твоя вина?
Джейми прислонил свой зад к калитке.
– Во многом, малыш. Не стоило тащить тебя в Эдинбург. Я зря не отослал тебя, как только ты приехал, очень зря. Если бы я не рассказывал тебе всякое заманчивое, ты бы никогда не убежал из дому. И не произошло бы ничего из того, что произошло. Мне следовало быть более осторожным, более… благоразумным, что ли. Не говоря уж о том, что мы побывали в тобой в передрягах. Как знать, чем бы могло это кончиться для тебя? Словом, я так же виноват перед твоими родителями, как и ты. Мы оба виноваты. Так что я прошу у тебя прощения за свое неподобающее поведение.
– А!.. – Эуон ошарашенно смотрел на дядю на протяжении этой тирады, а теперь, когда нужно было как-то реагировать, не нашел что сказать. – Да, дядя… ну… ясно же, прощаю, – хмыкнул он.
– Спасибо, мой мальчик.
Мужчины, большой и маленький, умолкли. Эуон помялся и выдохнул:
– Думаю, пора тебе приступать, дядя.
– И я так думаю, – ни одному из них вовсе не хотелось приступать ни к чему подобному, но нужно было держать слово – на то они и были мужчинами. Зрители в лице Эуона-старшего – он издавал какие-то звуки, то ли забавляясь моментом, то ли осуждая дипломатичность Джейми, – ждали.
Эуон-младший покорно стал лицом у калитки. Джейми встал позади него.
Сгустившиеся сумерки не давали возможности увидеть героев спектакля, зато мы слышали, как те переговариваются. Дядюшка мялся, поигрывая плеткой, словно не зная, как применить ее.
– А… Как отец…
– Обыкновенно по десяти, – пришел на помощь Эуон-младший. Он снял верхнюю одежду и держался за ремень брюк. – Очень плохо – это двенадцать ударов. Ну а когда совсем никуда не годится, тогда все пятнадцать.
– Так что же, парень, сколько на этот раз?
Эуон осклабился.
– Дядюшка, уж если сечешь ты… Тогда «никуда не годится». Но давай будем считать, что «очень плохо». Двенадцать, – подытожил парень.
Его отец снова издал звук, в котором скорее преобладала гордость за сына.
– Честно, что ни говори.
– Что ж… – Джейми приготовился огреть племянника, наградив его первым ударом из означенных двенадцати, но наказанный вмешался:
– Нет, дядя. Еще не все, дай время подготовиться.
Джейми, измученный важностью задачи и затянувшимся ее выполнением, не ожидал этого.
– То есть?
– Смотри – я ведь еще не спустил штаны. Отец считает, что мужчина должен принимать удары голым телом, а получать через одежду – удел девчонок.
– А, да, наверное, – неуверенно согласился Джейми. – Теперь можно приступать?
Прозвучал первый удар по голой заднице Эуона. Лицо Дженни исказила гримаса, Эуон-старший удовлетворенно молчал. Со стороны Эуона не послышалось ни звука, кроме резкого вдоха. Все двенадцать положенных ударов он принял молча.
Джейми вытер пот со лба, помогая мальчишке выпрямиться.
– Нормально?
Тот согнулся и потащил вверх штаны.
– Все хорошо, дядя. Спасибо.
Он слегка хрипел, но говорил уверенно. Джейми сунул ему плетку.
– Теперь ты, – подошел он к калитке.
Это было неожиданно, и Эуон застыл как громом пораженный, не говоря уже о нас.
– Как?
– Теперь ты выпорешь меня, – Джейми был при своем уме и говорил твердо. – Ты ведь наказан мной? Теперь я буду наказан тобой.
– Дядя, нет, я не могу!
Эуон таращился на дядюшку, всем своим видом показывая, что тот требует невозможного.
– Все ты можешь. – Джейми заглянул ему в глаза. – Ты внимательно слушал, что я говорил перед тем, как высечь тебя?
Юноша машинально кивнул, не особо улавливая смысл слов дядюшки.
– Значит, ты должен был усвоить: за проступки нужно отвечать по совести. Ты виноват и наказан – я тоже виноват, но еще не наказан. Вина в равной степени, а наказание нет. Это нужно исправить. Может, метод и нехорош, но других нет. Ты понял меня?
Дядюшка тоже спустил штаны и вцепился в изгородь. Эуон не шевелился, и плетка в его руке касалась земли.
– Вперед! – распорядился Джейми.
Иначе как приказом на парня нельзя было повлиять, и Джейми не прогадал. Я знала этот тон: он говорил так, когда была крайняя необходимость заставить слушать себя. Все контрабандисты побережья повиновались ему, и Эуон не стал исключением. Он погладил дядюшкины ягодицы плеткой.
– Нет, парень, так дело не пойдет, – возмутился Джейми. – Я ведь старался. Ну так и ты старайся. Не нужно стесняться.
Темнота еще не съела дядюшку и племянника окончательно, и мы стали свидетелями того, как плоская фигурка Эуона выпрямилась и увеличилась в размерах. Послышался свист плетки и звонкий удар. Джейми закряхтел; его сестра посмеивалась, наблюдая за ним из окна.
Дядюшка кашлянул.
– Да, как-то так. Продолжай в том же духе.
Паренек орудовал плеткой, считая удары. Джейми молчал, но на девятом ударе тихо помянул какого-то святого.
Наконец все было кончено: дядюшка заправлялся, парнишка опустил руку с плеткой. Мы выдохнули.
– Спасибо, племянничек. – Джейми провел рукой по горевшей заднице. – Молодец, твердая рука. Так и должно быть.
– И у тебя, дядюшка. – Мужчины были сдержанны.
Мы ждали их, смеявшихся и поправлявших штаны в ночном мраке. В конце концов Джейми прижал мальчонку к себе, указав на усадьбу.
– Знаешь что, парень, давай-ка не будем повторять.
– Давай, дядя.
Тьма заползла в коридор через отворившуюся дверь. Дженни и старший Эуон обменялись взглядами и, не сговариваясь, пошли навстречу блудным родичам.