Ну, смотрите... Изврат оказался редкостный!
* * *
...Был уже вечер, когда они вернулись на Пик Сышэн.
У горных ворот Чу Ваньнин раздал своим ученикам поручения:
— Вы двое идите и доложите о результатах миссии в Зал Даньсинь. Я пойду в Зал Цинтянь.
Мо Жань не сразу понял, о чем он:
— А зачем вы туда пойдете?
На лице Ши Мэя ясно читалось беспокойство, но выражение лица Чу Ваньнина осталось все таким же нечитаемым и бесстрастным.
— Получить наказание, — ответил он.
Конечно, преступление — это преступление, совершено оно крестьянином или императором, но какой император когда-либо был брошен в тюрьму, чтобы ожидать казни за убийство человека? В мире совершенствования все было так же, как и среди простых смертных… Утверждение о том, что проступок был проступком, совершен он учеником или старейшиной, в подавляющем большинстве духовных школ было только пустыми словами. На самом деле там, где ученик будет жестоко наказан, старейшина в лучшем случае напишет письмо с извинениями. Какой идиот на самом деле пойдет каяться и послушно получит порку или несколько десятков ударов палкой?
Вот почему когда старейшина Цзелюй выслушал исповедь Чу Ваньнина, его лицо позеленело.
— Нет… э… старейшина Юйхэн, вы правда… вы правда ударили заказчика?
Чу Ваньнин бесстрастно ответил:
— Да.
— Вы действительно слишком…
Чу Ваньнин поднял голову и, угрюмо взглянув на замолкшего на полуслове старейшину Цзелюй, сказал:
— В соответствии с правилами наказание за это нарушение — двести ударов палкой, семь дней на коленях в зале Яньло и три месяца запрета покидать орден. У меня нет возражений, я готов принять наказание.
Старейшина Цзелюй дар речи потерял. Взглянув налево и направо, он пошевелил пальцем, затворив двери дисциплинарного суда, где теперь они остались вдвоем.
— Что это значит? — спросил Чу Ваньнин.
— Как бы это сказать... Старейшина Юйхэн, вы сами знаете: правила могут быть правилами, но на самом деле они не относятся к вам. Двери закрыты, все останется между нами. Что скажете, если мы просто позволим этому остаться здесь? Если я действительно ударю вас, глава ордена узнает и снимет с меня мою старую шкуру.
Чу Ваньнин не хотел тратить на него слова, поэтому он просто сказал:
— Я требую от других исполнения этих правил, а значит, и сам должен исполнять их наравне со всеми.
Затем он опустился на колени посреди зала, лицом к табличке над дверью с надписью: «дисциплина».
— Исполняйте наказание.
Глава 28. Сердце этого достопочтенного в некотором смятении
У новости о том, что Старейшина Юйхэн наказан за нарушение правил, словно выросли крылья. Даже не нужно было ждать следующего утра, ведь тем же вечером практически все в ордене уже знали об этом.
Двести ударов палкой — вероятно, этого было бы достаточно, чтобы забить обычного человека до смерти. Даже совершенствующегося подобное наказание ставило на грань выживания.
Когда Сюэ Мэн услышал об этом, он тут же вскочил на ноги.
— Что?! Учитель пошел во двор Цзелюя, чтобы получить дисциплинарное взыскание?
— Молодой господин, пожалуйста, поторопитесь. Поговорите с главой ордена! Учитель ведь уже ранен, как он сможет выдержать две сотни ударов?
Сюэ Мэн так беспокоился, что, казалось, вот-вот потеряет самообладание:
— Мой отец? Ничего не выйдет, он еще не вернулся из дворца Тасюэ. Голубиная почта дойдет не раньше завтрашнего дня. Почему вы двое не остановили Учителя?
Мо Жань и Ши Мэй обменялись взглядами. Остановить Чу Ваньнина? Кто в этом мире способен на такое?
— Ну уж нет, так не годится, я пойду за ним прямо сейчас.
Сюэ Мэн поспешил в дисциплинарный зал. Он еще даже не вошел во двор, когда заметил столпившихся у дверей учеников старейшины Цзелюя, которые о чем-то перешептывались между собой.
— Что вы тут делаете? Прочь с дороги! Быстро отошли!
— Молодой господин!
— Ох, молодой господин здесь.
— Дорогу молодому господину!
Ученики быстро расступились, чтобы пропустить Сюэ Мэна. Двери Зала Цинтянь были широко открыты. Храня молчание, с прямой спиной и закрытыми глазами Чу Ваньнин стоял на коленях посреди зала. Держа в руках металлический прут, Старейшина Цзелюй зачитывал вслух Свод Правил Пика Сышэн и наносил удар прутом по спине Чу Ваньнина после озвучивания каждой заповеди.
— Девяносто первое правило ордена: не причиняй вреда невинным, не используй божественные умения против простых людей. Под этой розгой у вас есть возражения?
— Нет возражений.
— Девяносто второе правило этого ордена: не действуй своевольно и безрассудно, потворствуя собственным желаниям. Под этой розгой у вас есть возражения?
— Нет возражений.
Старейшина Цзелюй не осмелился смягчить наказание. Судя по числу озвученных заповедей, к этому моменту Чу Ваньнин принял больше девяти десятков ударов, отчего его белые одежды насквозь пропитались кровью.
Сюэ Мэн высоко ценил и почитал Чу Ваньнина. Когда он увидел своего наставника в таком плачевном состоянии, его глаза тут же налились кровью и он закричал во все горло:
— Учитель!
Чу Ваньнин притворился, что не слышит. Его глаза оставались закрытыми, а между бровями залегла морщинка.
Старейшина Цзелюй посмотрел на дверь и тихо сказал:
— Старейшина Юйхэн, здесь молодой хозяин Сюэ.
— Я не глухой, слышу, — при этих словах кровь просочилась из уголка его губ, но он так и не поднял глаз. — Он просто шумный ребенок, не обращайте на него внимания.
Старейшина Цзелюй вздохнул:
— Юйхэн, к чему все это?
— Как по-другому удержать моих учеников от непослушания? — бесстрастно ответил Чу Ваньнин. — Если я не получу должного наказания сегодня, то буду ли иметь право наказать кого-то из них в будущем? Пожалуйста, продолжайте.
— Ох… — старейшина Цзелюй посмотрел на его покорно опущенную тонкую бледную шею над широким воротом одежд и не мог не предложить: — Тогда, может, все же снизить силу удара?
— Чем это отличается от обмана? — спросил Чу Ваньнин. — Не волнуйтесь, это всего лишь двести ударов, я смогу это вынести.
— Старейшина Юйхэн...
— Старейшина Цзелюй, не нужно больше слов, продолжайте.
Металлический стержень снова опустился.
— Старейшина Цзелюй! Ты, бл***ть, все еще смеешь продолжать? — голос Сюэ Мэна дрожал и срывался. — Неужели совсем не уважаешь своего молодого господина? Ты бьешь моего Учителя! Это мой Учитель!
Скрепя сердце старейшина Цзелюй мог только притвориться, что ничего не слышит.
Легкие Сюэ Мэна были готовы взорваться от гнева:
— Ты оглох, гребаный старик?! Твой господин приказывает тебе остановиться! Если, если посмеешь ударить его снова, я... я… я...
Он застрял на этом «я» и не мог придумать, что сказать. Все-таки Сюэ Мэн был всего лишь пятнадцатилетним юнцом. Несмотря на гордое звание «любимца небес», его реальная сила и статус все еще были намного ниже любого из старейшин. В конце концов, покраснев, он мог только совершенно по-детски пригрозить:
— Я все расскажу отцу!
Старейшина Цзелюй потерял дар речи. Чу Ваньнин едва заметно вздохнул.
Девяносто семь ударов. Девяносто восемь ударов. Девяносто девять ударов. Сто ударов…
Ткань его одежд уже порвалась, все вокруг Чу Ваньнина было в крови.
Сюэ Мэн не мог больше это выносить. От переживаний его глаза покраснели, в какой-то момент он не выдержал и безрассудно бросился в зал. Чу Ваньнин внезапно открыл глаза и одним взмахом руки воздвиг барьер, который мгновенно разделил пространство надвое. Столкнувшись с невидимой преградой, Сюэ Мэн отлетел назад и чуть не свалился на землю.
Чу Ваньнин закашлялся кровью. Подобно удару молнии взгляд прищуренных глаз феникса полоснул по Сюэ Мэну:
— Позорище! Возвращайся туда, откуда пришел!
— Учитель!
Чу Ваньнин жестко отрезал:
— С каких это пор ради личной выгоды молодой хозяин Пика Сышэн смеет приказывать старейшине нарушить закон? Убирайся прочь!
Сюэ Мэн уставился на него широко раскрытыми глазами, в которых блестели капельки непролитых слез. Мо Жань стоял в стороне, поглаживая подбородок. Уголки его губ все еще кривились в едва заметной ухмылке:
— Ой-е-ей, плохо дело, кажется, наш маленький феникс сейчас заплачет.
При этих словах Сюэ Мэн резко повернул голову и посмотрел на Мо Жаня. Его глаза покраснели, но сейчас он просто не мог позволить стоявшим в них слезам пролиться. Не жалуясь и не парируя, он отряхнул одежду, опустил голову и, стиснув зубы, встал на колени лицом к Залу Цинтянь.
— Учитель, этот ученик был не прав.
Чу Ваньнин все еще держал удары. Его спина была прямой и ни разу не склонилась, но лицо было бледным, а лоб покрывал холодный пот.
Не желая сдаваться, Сюэ Мэн сказал:
— Но я не уйду. Я буду здесь с моим Учителем.
В конце концов он собирался стоять на коленях до самого конца.
Глаза Мо Жаня чуть не вылезли из орбит. Этот Сюэ Мэн... Сюэ Цзымин, Любимец Небес, до такой степени был предан Чу Ваньнину, что был готов даже поступиться своей гордостью. Для всех он был надменным фениксом и лишь для своего Учителя был готов стать кроткой перепелкой. Если бы Мо Жань не был так уверен, что Сюэ Мэн совершенно не интересуется мужчинами, то, вероятно, задался бы вопросом: а не был ли тот влюблен в Чу Ваньнина? Как бы там ни было, если бы Учитель решил дать Сюэ Мэну пощечину, то эта перепелка тут же смиренно подставила бы вторую щеку.
Остается только сдаться и признать его победу! Это и правда недосягаемая степень холуйства!
Сердце его сжалось от презрения, но во рту почему-то стало кисло. Мо Жань некоторое время смотрел на Сюэ Мэна, чувствуя себя все более тревожно. И чем дольше он смотрел, тем больше понимал, что не может позволить этому перепелу быть единственным, кто выказывает свою преданность.
Чу Ваньнин уже относился к нему хуже, чем к другим ученикам, а после такого финта от Сюэ Мэна не будет ли Учитель еще более предвзятым к Мо Жаню в будущем?
И он встал на колени рядом с Сюэ Мэном.
— Я тоже составлю компанию Учителю.
Естественно, Ши Мэй последовал их примеру. Все три ученика стояли на коленях снаружи и ждали. Ученики других старейшин, услышав новости, искали тот или иной предлог, чтобы прийти к залу для дисциплинарных взысканий и своими глазами посмотреть на это зрелище.
— Пресвятые Небеса, почему старейшина Юйхэн...
— Я слышал, что в порыве гнева он избил простого смертного.
— Ах! Так разозлился?!
— Тсс, тише. Если старейшина Юйхэн услышит, ты будешь следующим!
— Но почему молодой хозяин Сюэ стоит на коленях?
— И молодой господин Мо тоже...
Мо Жань был красив и обаятелен, поэтому многочисленные юные заклинательницы оказывали ему знаки внимания. Кое-кто из зевак пожалел его и прошептал:
— Ах, мне так жаль молодого господина Мо. Может, нам пойти и попросить за него?
— Нам не следует вмешиваться в их внутренние дела. Это только между учителем и учеником. Можешь попробовать, если такая храбрая, но я пока не хочу умирать. Ты уже забыла о той девушке, которая была избита старейшиной Юйхэном…
— ...
После двух сотен ударов барьер был снят.
Сюэ Мэн тут же вскочил на ноги и буквально влетел в Зал Цинтянь. Когда он подошел ближе и увидел состояние Чу Ваньнина, то, пораженно охнув, повернулся, чтобы схватить старейшину Цзелюй за ворот его одежды:
— Чертов старик! Ты что, не мог сдерживать силу, когда бил его?!
— Сюэ Цзымин! — глаза Чу Ваньнина были закрыты, окровавленные губы с видимым трудом открывались и закрывались, и хотя голос был хриплым, но тон его оставался достаточно властным и угрожающим.
Суставы Сюэ Мэна громко хрустнули, когда он, с трудом разжав пальцы, отпустил старейшину Цзелюя и оттолкнул его в сторону. В этот момент к ним подошел все еще ухмыляющийся Мо Жань. Он был уверен, что, учитывая статус Чу Ваньнина, старейшина Цзелюй воздержится от сильных ударов. Но улыбка буквально примерзла к его лицу, когда он увидел истинное состояние Учителя.
«Чу Ваньнин, неужели ты не сказал старейшине Цзелюю о ране на плече?! Большинство из этих двухсот ударов обрушились именно на раненое плечо. Новые раны легли поверх старых. Чу Ваньнин, ты..... Ты сошел с ума?!»
Зрачки Мо Жаня сузились, а сердце захлестнула волна сильнейшей ненависти. Он и сам не знал, кого именно он сейчас так ненавидел и на что был так зол, но в этот момент внутри него, казалось, вспыхнуло бушующее адское пламя, грозящее выжечь все его нутро дотла. Он привык к тому, что Чу Ваньнин бывал при смерти из-за тех пыток, которым он сам его подвергал.* В прошлом он раз за разом сокрушал его достоинство и осквернял его чистоту. Но Мо Жань не мог вынести, когда Чу Ваньнин был в синяках и ранах, нанесенных ему кем-то другим!
Может быть, потому что он не мог забыть того, что произошло между ними в прошлой жизни, Мо Жань все еще подсознательно чувствовал, что этот человек принадлежит ему одному. Жив он или мертв, ненавидит он его или презирает, но Чу Ваньнин мог принадлежать только ему.
Поначалу Мо Жань даже не возражал против наказания Чу Ваньнина, полагая, что за историю с ранением Ши Мэя ему положена порка, а как старейшина он без особого ущерба для себя вынесет эти двести ударов. Тогда он даже предположить не мог, что кто-то будет бить Учителя по раненому плечу.
Но Чу Ваньнин в самом деле не сказал о своем ранении! Он умолчал об этом! Почему этот безумец так упрям? Зачем он заставляет себя пройти через все это? Что, черт возьми, этот идиот пытается доказать?!
В мыслях был полный хаос. Мо Жань поднял руку, чтобы поддержать Чу Ваньнина, но Сюэ Мэн опередил его и помог ему подняться... На какое-то время рука Мо Жаня так и замерла в воздухе.
Он смотрел, как Чу Ваньнин и поддерживающий его Сюэ Мэн вместе покидают зал, и ощущал, как странное, незнакомое чувство сдавило его грудь. Он хотел пойти следом, но не мог сдвинуться с места.
Все, что было в прошлой жизни, осталось в прошлом. Теперь Чу Ваньнин был только его наставником. Той ненависти и нежности, той чувственной и чарующей запутанной связи между ними как будто и не было.
У него не должно быть таких мыслей. Какая разница, кто теперь бьет Чу Ваньнина, кто его поддерживает и с кем он проводит время? Даже если кто-то убьет его, к нему это не имеет никакого отношения.
Ши Мэй подошел к нему:
— Давай пойдем за ними, посмотрим.
— Я не пойду, Сюэ Мэн справится со всем лучше нас. В любом случае я не могу помочь, а слишком много людей просто добавят суматохи, — выражение лица Мо Жаня не изменилось, но его разум был в хаосе.
Он действительно не понимал, что чувствовал прямо сейчас.
Это ненависть?
*В прошлой жизни, в которой Мо Жань успел натворить много всякого, включая пленение учителя, долгие и разнообразные издевательства над ним, самоубийство и... возрождение в собственном теле в возрасте 15-16 лет с возможностью переиграть жизнь заново.
.