Замок
Добавлено: Вс ноя 17, 2024 6:42 pm
Мы всегда жили в замке.
По семейной легенде, папа построил его для мамы. Не своими руками, разумеется. Просто отдал чертежи строителям, а сам полетел в Сибирь, выкрадывать свою будущую жену из Новосибирской филармонии, где она служила инструментальному искусству.
Мама долго не раздумывала. Положила в чемодан несколько платьев, соболью шубу, томик с «Вишневым садом», упаковала в футляр свою средневековую арфу и дала папе согласие везти их за тридевять земель, в край, по ее определению, суровый и заброшенный.
Край у нас нормальный, видали и посуровее. И не заброшенный, а малолюдный. Земля в нем на протяжении нескольких веков принадлежала папиной семье. Скромных размеров замок с остроконечными башенками скрасил вид на уходящие во все стороны распаханные поля.
Гексагональный, выкопанный вокруг замка ров залили водой. Папа заселил его крокодилами, но оказалось, что в нашем климате они не приживаются. Сильных холодов у нас не бывает, но большую часть года дни стоят мрачные и промозглые. В воде крокодилы грустили, а на суше на них нападала апатия. Они теряли аппетит, чахли, и ни папины увещевания, ни мамина игра на средневековой арфе не помогали вернуть им радость существования.
Зато такая погода очень подходила разбитому позади западной стены замка саду. Любые растения мгновенно набирают в нем силу и пышно цветут, не обращая внимания ни на моросящий дождь, ни на густой туман, ни на пыльные, случающиеся по весне бури.
Спален в замке всего четырнадцать. Еще есть четыре гостиные — каждая для своего времени года, большая и малая столовые, рыцарская комната, библиотека, музыкальный зал, два кабинета и бесчисленное количество подсобных помещений. В подвале, кроме винного погреба и кладовой, устроена небольшая темница. Женевьева, наша кухарка и служанка в одном лице, хранит там тыквы и фляги с оливковым маслом.
По семейной легенде замок маме понравился, но рожать детей она не торопилась.
По национальности мама русская, с примесью татарской, мансийской и алтайской крови. Ветви папиного же генеалогического древа переплетены так странно и запутанно, что она всерьез опасалась произвести на свет чудовище.
Несколько лет спустя мама все же вняла папиным увещеваниям, и на свет появился мой красавец брат Михаэль. Через пять лет родился я, а еще через десять — наша сестрица Элена.
Михаэль учится в университете и в замок наведывается раз в год. Я — в выпускном классе закрытой частной школы, где получала образование вся мужская часть семьи по папиной линии. Приезжаю домой только на каникулы. Наша малолетняя сестрица Элена до учебы еще не доросла. Свое время она проводит с родителями, служанкой Женевьевой и с Ингеборгой.
Ингеборга — бывшая папина любовница. У нее белые кудрявые волосы, лихорадочный румянец, пышные бедра и маленький рост. Она говорит тонким, прерывистым голосом и умеет рыдать так жалостливо, что даже мамино сердце дрогнуло. Ингеборга живет в замке, потому что ей некуда больше пойти. Все время она читает или плачет. Элена говорит, что место ей в саду, под одной из раскидистых, серебристо-зеленых ив.
История, которую я хочу рассказать, началась в ненастный октябрьский вечер, когда в двери нашего замка постучали.
Стук Женевьева расслышала не сразу — мама играла на своей средневековой арфе в музыкальном зале. За окнами в унисон завывали ветер и цепной пес Трезор. Оказавшийся на пороге гость изрядно промок: поля на его шляпе обвисли, с темно-серого плаща струями стекала вода.
— Если это Николай, — мама на мгновение оторвалась от музицирования, — Дайте ему мясной пирог, селедку, тыквенный джем и оливкового масла.
Николай — дальний мамин родственник. В первый раз он приехал к нам в прошлом году. Ввалился, держа в одной руке деревянный чемодан, а другой отдирая вцепившегося ему в ногу Трезора. Мы поили его чаем. Элена во все глаза смотрела на его стриженные ежиком волосы, на мощную челюсть, на полосатую майку, заправленную в широкие штаны, но больше всего — на жирную синюю татуировку в виде восходящего солнца. Папа тоже на нее смотрел.
Лучше всех у нас по-русски говорит Михаэль. Я немного понимаю и знаю несколько фраз. Элена мамин родной язык отрицает.
— Николя? — переспросила она, гладя его по татуированной руке.
— Й, — подтвердил он.
— Ты точно уверена, что он твой родственник? — тихо спросил папа маму.
— Не знаю. У моей бабушки было четыре сестры и два брата. Наверное, он чей-нибудь троюродный внучатый племянник, которого я последний раз видела в раннем детстве.
— Мне кажется, он сидел.
— Я из Сибири, — мама строго посмотрела на папу, — У нас там у всех кто-нибудь сидел.
Мы думали, что Николай будет проситься переночевать, но он допил чай, отдав свое пирожное Элене, раскрыл деревянный чемодан и стал доставать из него подарки. Маме — тоненькую ажурную шаль, папе — стопку шерстяных носков, Элене — коричневое гладкошерстное существо с большими круглыми ушами. Женевьеве досталась банка малинового варенья, а мне — компас и разрешение называть его просто Колян.
Раздав все, он сказал, что пора и честь знать, и встал из-за стола. Когда мы его провожали, он спросил, можно ли будет время от времени заглядывать к нам за провиантом. Женевьева не была против, и мама согласилась.
Колян поселился в небольшом городе, к востоку от нашего замка, устроился работать на почту сортировщиком посылок, а по ночам подрабатывал сторожем в школе. К нам он действительно заглядывал редко и в основном за едой. Иногда играл с Эленой в прятки в саду или помогал служанке отнести в подвал что-нибудь тяжелое.
Но в тот ненастный октябрьский вечер к нам пришел не он.
Под мокрой, обвисшей шляпой и темно-серым плащом оказался щуплый человек лет сорока. Его светлые волосы были гладко причесаны, острый нос казался длинноват для лица с мелкими чертами, а тонкий рот слишком красным, будто Женевьева успела напичкать незнакомца малиновым вареньем, чтобы он не слег с простудой. Свитер поверх рубашки в мелкую клетку и вельветовые брюки делали его похожим на университетского преподавателя.
— Вы по поводу Михаэля? — спросила мама еще до того, как гость успел представиться, — С ним что-то случилось?
Незнакомец покачал головой.
— Меня зовут Альбертус Перкстраат, — он протянул маме руку, — Будем знакомы.
Затем пожал руку папе, кивнул мне и улыбнулся Элене.
— Чем обязаны, мистер Перкстраат? — спросил папа.
— Пока ничем, — наш гость огляделся по сторонам, — Да и после не будете. Но нам придется провести некоторое время вместе.
***
Мы все собрались в золотой гостиной. Стены в ней серые, весь декор — темно-зеленый, коричневый и рыжий. Золотой она называется из-за осени.
Мистер Перкстраат уселся в кресло, мы на диваны, только папа остался стоять, давая понять, что разговор возможен лишь очень короткий.
— Мне нужен ваш замок, — ровным, без эмоций голосом сказал наш гость, — Я много путешествую по миру, был в разных краях, и пришел к выводу, что он подходит мне более всего.
В жарко горящем камине громко треснуло полено. Трезор отодвинулся подальше от огня, а папа расхохотался.
— Замок не продается, — сказал он, — Но я чертовски польщен. В жизни не слышал ничего более приятного.
Мама бросила на него быстрый взгляд.
— Ничего более приятного, чем сказанное моей невестой «да» и известия о рождении трех наших драгоценных детей.
Ингеборга тоненько всхлипнула.
— Речь, разумеется, не идет о продаже с вашей стороны и покупке с моей, — гость улыбнулся, — Я проведу тут неделю. В эти семь дней, вы должны будете выполнить одно несложное задание. Если вы справитесь, я покину замок.
— А если нет? — не удержался я, хотя не собирался встревать.
— Если нет, я дам вам второй шанс. В случае неудачи замок достанется мне.
— Глупости, — сказал папа, — Вы тут не останетесь ни на неделю, ни даже на час. Женевьева сейчас вызовет полицейских, и вы сможете поиграть в игры с ними.
Мистер Перкстраат сделал вид, что прислушивается к тому, что происходит за окном.
— Слышите, моя дорогая, — обратился он к маме, — Как воет ветер? Прямо сейчас он переметает все дороги, ведущие к замку. Вам известно такое выражение?
— Моя бабушка так говорила, но, кажется, это было про снег, — мама смутилась.
— Это про то, что пока я тут, никто, ни одна живая душа не сможет найти дорогу к замку. А мое маленькое-маленькое, даже, можно сказать, крошечное заклинание, не позволит ни одной живой душе замок этот покинуть. Кто попытается выйти дальше, чем за ограду сада, будет немедленно испепелен. Можете проверить вот на этой милой собачке.
Трезор зарычал, но с места не сдвинулся.
— Пока Женевьева готовит нам на ужин фаршированную говядиной и изюмом тыкву и десерт из каштанов, я немного отдохну с дороги. Какая из ваших четырнадцати спален лучшая?
***
Ужин Женевьева накрыла в большой столовой, как всегда, когда у нас бывали гости.
Папа сидел во главе стола, мама — по его правую руку. С двух сторон сидели мы с Эленой, чуть поодаль — Ингеборга. Ей требовалось больше места, потому что на стуле рядом с ней неизменно лежала книга. Мистер Перкстраат выбрал место напротив папы.
Аппетита ни у кого не было. Мы рассеянно ковыряли вилками в тарелках, наш гость не притронулся ни к еде, ни к вину.
— Не будем тянуть, — сказал он, когда Женевьева принесла десерт из каштанов, — Но прежде, чем озвучить задание, позвольте, я немного расскажу о себе.
Мы все повернули головы к нему.
— Альбертус не единственное мое имя. Из всех других мне больше всего нравится два: Симэя и Флагрис. Оба они означают — отмеченный. Не мне решать кем, светлой стороной или темной. По профессии я неисполнитель желаний.
Кто-то засмеялся. Кажется, это был я.
— Желание, — Альбертус не обратил на смех никакого внимания, — Появись оно на свет, отменить невозможно. Как только его семя попадает в чье-то сердце — а вы знаете, настоящие желания могут зародиться только в сердце, все силы мира приходят в движение, чтобы осуществить его. Оно обязательно сбудется — рано или поздно, так или иначе.
— А если я хочу, чтобы вы ушли отсюда? — спросила мама.
— Рано или поздно, так или иначе, — повторил он мягким, почти ласковым тоном, — В моих силах осуществление желания остановить. А пока небольшое и очень простое задание. За те семь дней, что я буду гостить у вас, ни одно желание не должно зародиться в ваших сердцах. Речь не идет о естественных, сиюминутных прихотях: съесть десерт, прогуляться в саду, прочитать историю, сыграть на музыкальном инструменте. Меня интересуют желания сокровенные, тайные, такие, о которых вслух не расскажешь.
— Всего-то? — воскликнул папа, — Я, к счастью, человек, способный обеспечить свою семью подобающим образом. И все желания исполняю по щелчку пальцев! Спросите мою жену.
Мы все закивали. Папа говорил чистую правду.
— Прекрасно, — Альбертус тоже кивнул, — Но если вдруг так случится, и маленькое-маленькое, даже, можно сказать, крошечное желание все же зародится в чьем-нибудь сердце, мы об этом тотчас узнаем.
— Как? — спросили мы в один голос.
— На этом столе, — мистер Перкстраат показал рукой на уставленную блюдами, тарелками, стаканами и бокалами белую скатерть, — Появится особенное яблоко. Женевьева, попрошу вас впредь накрывать для нас в малой столовой.
***
Дни шли как обычно. Мы ничего не хотели, необычных яблок на столе не появлялось. Обычные, из корзин в кладовой, Женевьева все до единого перевела на пироги, джемы и варенья.
Мама все так же музицировала на своей средневековой арфе, папа в рыцарском зале упражнялся в бое с тенью, Ингеборга тоненько рыдала в библиотеке, Элена играла сама с собой в прятки в затянутом туманом саду. Колян не появлялся.
Я почти не выходил из своей комнаты — мне казалось, что воздух за ее дверью сгустился, помертвел и лип к лицу, как невидимая паутина. Чем занимался Альбертус, мне было неинтересно. Я лежал на кровати, глядя в потолок, и пропустил момент, когда невидимое семечко упало в мое сердце.
До того, как я приехал в замок на каникулы, в школе прошла первая часть письменных экзаменов. В литературе и языках я не сомневался, в математике тоже, но вот химия. Я перебирал в голове задания, мысленно отмечая места, где мог сделать ошибки в формулах. Вот бы они исправились сами собой до того, как работы начнут проверять!
Мое яблоко оказалось бордовым, облитым красной стеклянной карамелью. К черенку был прикреплен флажок с именем. Я ненавидел себя, что сдался первым, но очень скоро на столе появилось мамино яблоко, такое же бордовое, только все в сахарном инее. Яблоко Элены кто-то покрыл шоколадной глазурью и обсыпал разноцветными меренговыми бабочками. У Ингеборги яблоко было обычное желтое, у папы — зеленое, а у Женевьевы — коричневое, сморщенное, запеченное с корицей и медом. Вместе с именами на флажках были написаны наши желания.
Мы все страшно переругались.
Папа кричал на маму, что можно вывезти девушку из Новосибирской филармонии, но нельзя вывезти из нее филармонию — мама хотела выступить на этой сцене еще хотя бы один раз в жизни.
Мама кричала на папу за то, что он хотел спортивный автомобиль пошлого красного цвета, и что он однажды отказался купить Элене пластмассовое кольцо с цветочком, потому что в наследство ей причитались украшения с бриллиантами — бедный ребенок так и не смог выкинуть его из головы.
Потом они оба кричали на меня, что я лентяй, сколько раз они мне говорили, быть внимательнее на экзаменах, не торопиться и сдавать работу проверенной хотя бы дважды.
Потом мы все кричали на Женевьеву, которая, оказывается, хотела выйти замуж за Коляна, и на Ингеборгу, которая хотела выйти замуж за папу.
Альбертус не вмешивался, только напомнил, что до окончания недели еще два дня, и пока они не истекут, нового задания нам не будет.
За это время мы помирились. Мы всегда жили в замке, и никто никакими дурацкими играми не смог бы присвоить его себе.
***
— Ох уж эти крошечные сокровенные желания. Из них могут вырасти очень большие неприятности, не правда ли?
Мистер Перкстраат собрал нас всех в большой столовой.
— Я рад, что вы не справились. Желаете передать мне замок прямо сейчас или проведем вместе еще одну неделю? Знаю, знаю, — он обвел нас всех взглядом, — вы уже обожглись и теперь поостережетесь желать хоть что-нибудь. Напрасно. Я как раз собираюсь исполнить ваши яблочные желания. Но не все. Какие-то придется отменить, ведь это моя профессия. Какие — решать вам. Это и есть то простое задание, которое я приготовил.
— Сколько желаний нужно отменить? — прерывистым голосом спросила Ингеборга.
— Сколько захотите. Думайте хорошо, не торопитесь. У вас есть ровно семь дней.
Задание оказалось действительно простым. Нам потребовалось не семь дней, а меньше часа.
Мы оставили мамино желание — нам всем хотелось увидеть ее играющей на сцене Новосибирской филармонии, счастливую, в красивом концертном платье. Оставили желание Элены — не лишать же ребенка вожделенного кольца с пластмассовым цветочком.
— Пусть сбудется и мое, — попросила Женевьева, — Если эта гадина действительно собирается исполнить то, что мы нажелали, Николай найдет способ нам помочь.
Мы все были согласны. И никто не сказал вслух то, что глодало наши сердца с момента, когда Альбертус сообщил свое решение — почему ни один из нас не пожелал, чтобы он убрался из нашего замка как можно быстрее и забыл к нему дорогу навсегда?
От своего желания папа отказался легко.
— Настроение, как погода, — привел он аргумент, — Сегодня я хочу красный автомобиль, послезавтра возжелаю желтый, а потом вообще парусную яхту.
Мое желание выбрали отменить в педагогических целях. Я с таким решением был согласен — буду в следующий раз внимательнее.
Ингеборга немного поплакала, но признала, что выйти замуж за папу она никак не может.
Мы снова разошлись по своим комнатам, но простота задания не давала нам покоя.
— Должен быть какой-то подвох, — сказал папа, когда мы вышли подышать свежим воздухом в саду.
— И случится он, когда уже будет поздно, — мрачно предрекла Женевьева.
— Нужно действовать на опережение, — сказала мама.
— Я знаю как, — неожиданно ровным голосом сказала Ингеборга.
Убедившись, что Альбертуса нет рядом, мы разместились в садовой беседке.
— На замок наложено заклинание, — начала Ингеборга, — Ни одна живая душа не сможет выйти за его пределы, и ни одна живая душа не сможет замок найти. Это означает, что на этой неделе Николай к нам не придет. И ни у кого из нас сбежать к нему, чтобы позвать на помощь не получится. Значит, пусть за Николаем идет душа неживая.
— Как это, неживая? — не понял я.
— Например, одна из Элениных игрушек, в которой можно будет спрятать записку.
— А как она пойдет?
— Приготовим специальное зелье, которое поможет ей ходить. И еще одно для Николая. Он должен стать неживым, чтобы попасть к нам.
— Что она говорит? — тихо спросила Женевьева.
— Подожди, — мама тронула ее за руку, — Давай послушаем.
— Наша библиотека настолько богата, — Ингеборга продолжила все таким же спокойным голосом, — Что в ней даже есть труды по колдовству и поваренные книги. В этих книгах подробно расписаны рецепты всевозможных зелий. Не уверена, что они работают... По крайней мере, одно, приворотное, не сработало точно, но у нас все равно нет другого выхода. Мы сделаем зелье, которое оживит игрушку и зелье, которое сделает Николая на время привидением. Склянку с зельем для Николая спрячем в игрушку.
— Чебурашка, — вдруг сказала Элена, — Он добрый и смелый. Пусть приведет нам Николя.
Мы все вспомнили коричневое, гладкошерстное существо с большими ушами.
— Не приведет, — сказала мама, — Если к Николаю явится Чебурашка, он решит, что с ним случилась белая горячка.
Мы замолчали, обдумывая проблему.
— С Чебурашкой могу пойти я, чтобы Колян не испугался, — предложил я и подытожил, — Итак, нам нужно два зелья: одно для Чебурашки, одно для меня с Коляном.
— Три, — сказал папа, — Зелий нужно три. Одно чебурашковое, одно приведеньевое и одно — зелье обратной силы. Вы с Николаем вряд ли захотите навсегда остаться призраками. Да и бродящий по замку Чебурашка — это как-то слишком.
Следующие два дня мы провели в библиотеке. В ней действительно оказалась уйма книг по колдовству. Большую часть, написанных на незнакомых языках или рунами, мы отложили в сторону. Оставшиеся разделили между собой и стали спешно изучать.
Ингеборга и папа оказались правы. Меньше, чем тремя зельями, было не обойтись. Призраки могут легко и незаметно перемещаться в пространстве, но удержать в руках физические предметы им не по силам. Чебурашка понесет в себе склянку с зельем и записку от мамы, а я успокою Коляна и приведу его в замок.
К исходу третьего дня мы нашли все нужные рецепты.
Первое зелье позволяло оживить игрушку настолько, что она могла исполнять короткие команды. Ингредиенты для него росли и ползали в нашем саду.
Мы выдавили в котелок сок из сныти, натерли корень белого олеандра, положили шесть шипов и семь семян шиповника, прошлогодний рог жука-оленя, горсть ягод белладонны. Извинились перед сколопендрой, дали ей хорошее обезболивающее и добавили ко всему семнадцатую и двадцать третью пары ее ног.
Женевьева варила зелье прямо в камине. Запах стоял настолько удручающий, что в библиотеку заглянул мистер Перкстраат.
— Что тут происходит? — спросил он, просунув голову в дверь.
Ингеборга, стоявшая рядом посмотрела на него, на деревянный, уходящий к потолку стеллаж, взяла с полки толстый том Британники и со всей силы треснула Альбертуса по торчащей голове. Звук был оглушающий, будто в большом пустом помещении прихлопнули ботинком таракана. Потом наступила тишина.
Дверь распахнулась. Теперь мистер Перкстраат действительно был помеченным — на его лбу росла лилово-розовая шишка. Он дотронулся до нее, криво улыбнулся и громко щелкнул двумя пальцами левой руки. Через мгновение вместо нашей Ингеборги на паркетном полу возле стеллажа лежала кучка дымящегося пепла.
Пеплом стали и все книги по колдовству, даже те, что были написаны на незнакомых языках и рунами. Котелок, с варившимся в нем зельем, Альбертус не заметил — Женевьева загородила его своими пышными юбками.
***
Мы похоронили Ингеборгу в саду, под раскидистой плакучей ивой с серебристо-зелеными листьями.
До конца отведенной нам недели оставалось два дня.
— Нельзя отчаиваться, — сказала мама.
— Уже можно, — сказал папа, — Мы в безвыходном положении.
— Я из Сибири, — напомнила ему мама, — Мы в Сибири не верим в безвыходные положения.
Время тянулось долго и тоскливо. Я снова лежал на кровати, глядя в потолок. Выходить из комнаты в липкую, тяжелую, паутинную пустоту не хотелось.
Я закрыл глаза. В накатившей темноте плясали мелкие серебряные точки. Мне захотелось разогнать их. Сделав глубокий вдох, я медленно подул вверх. Точки брызнули по сторонам и исчезли. Вместо них под веками вспыхнул неяркий свет, и я увидел страницы со вторым и третьим заклинаниями. Это не было волшебством или чудом — я просто вспомнил. Вскочив с кровати, я быстро записал рецепты зелий на листок.
Мы собрались в золотой гостиной.
— Тридцать миллилитров слез крокодила, — упавшим голосом прочла мама первый пункт, — У нас столько их было, но в нашем климате они не приживаются!
Папа странно крякнул, поднялся с кресла и быстрым шагом вышел из комнаты. Он вернулся через несколько минут. Подмышками у него била хвостами и извивалась пара болотного цвета крокодилов.
Крокодилы выглядели коротковатыми, но хорошо упитанными.
— Это Лео и Тео, — скромным голосом сказал папа, — Они близнецы.
— Где ты их прятал? — спросила мама.
— В оранжерее. Там влажно и очень тепло. И не прятал, а держал до поры до времени. Хотел подарить тебе на день рождения. Даже имена им выбрал в честь двух великих русских писателей.
— Осталось только заставить их плакать, — сказал потрясенный я.
— Это несложно, — сказал папа, — Нужно просто скормить им какое-нибудь аппетитное животное.
Мы все посмотрели на Трезора.
— Совсем с ума посходили, — сказала Женевьева и принесла из кладовой две большие бараньи ноги.
Лео и Тео ели не торопясь, вдумчиво жуя нашу баранину, но плакать не собирались. Еще одна дополнительная нога тоже не дала эффекта.
— Наверное, это не доказанный наукой факт, — предположил я.
— Может, сыграть им на арфе что-нибудь грустное? — предложил папа, — Что-то очень минорное. Сарабанду Генделя?
— Точно.
Мама вышла из комнаты. Вернулась она не с арфой, а книгой.
— Посади их поближе, — скомандовала она папе, — Но не так близко, чтобы они закусили моими туфлями.
Она открыла книгу и начала читать громким, поставленным голосом:
«— Что же, господа, пора ехать!
— Епиходов, мое пальто!
— Я посижу еще одну минутку. Точно раньше я никогда не видела, какие в этом доме стены, какие потолки, и теперь я гляжу на них с жадностью, с такой нежной любовью...
— Помню, когда мне было шесть лет, в Троицын день я сидел на этом окне и смотрел, как мой отец шел в церковь...».
На словах «уедем — и здесь не останется ни души» Лео и Тео зарыдали.
Женевьева собирала их слезы в стеклянный стакан.
Над тем, где взять следующий компонент из списка — шерсть дикого животного, пришлось поломать голову. Трезор хоть и проводил больше времени на улице, чем в замке, но все равно считался домашним. Пойти в лес мы не могли. В сад иногда за орехами прибегали белки. Мы сели в засаду, но быстро стало понятно, что наложенное Альбертусом заклинание действует и на них.
— Еще не ноябрь, но почти, — вспомнил я уроки зоологии, — Ежи в это время залегают в спячку. Нужно тщательно осмотреть весь сад, вдруг под каким-нибудь из кустов спит еж?
— У ежов — колючки, — сказала Элена.
— Это на спине, — сказал я, — А на животе у них мягкая шерстка.
— Мы что, будем брить спящего ежа? — упавшим голосом спросила мама.
— Будем, если понадобится, — твердо ответил папа.
Но ни спящего, ни бодрствующего ежа мы не нашли. Вообще никого не нашли, даже самой завалящейся мыши, хотя успели разругаться, можно ли считать ее диким животным или нет.
— Мамочка, — Элена дергала маму за руку, пока мы громко спорили, — Мамочка!
— Ну что ты хочешь? — наклонилась к ней мама.
— Мамочка, а Чебурашка раньше был диким животным или сразу родился дома, как наш Трезор?
— Что за глупости, — возмутился папа, — Не отвлекай взрослых.
— У него шубка, — тихо сказала Элена.
Мы все замолчали, уставившись на нее.
Через десять минут очень аккуратно, чтобы не попортить вид, Женевьева настригла с маминой собольей шубы нужное нам количество волосков.
Еще один день кончился, наши силы тоже. В списке, кроме знакомых нам трав и кореньев, оставалось два пункта.
***
Утром после завтрака мы снова собрались в золотой гостиной.
Первым из двух оставшихся ингредиентов папа озвучил тот, слова в котором нам были хотя бы известны:
— Соль земли. Появились какие-нибудь идеи, что это может быть?
— Соль — она есть соль, — мрачно сказала Женевьева, — Хоть в суп ее клади, хоть в жаркое, хоть в зелье это проклятущее.
— Вообще-то, — мне вспомнились уроки литературы, — Это метафора. Она означает особенных людей, дела и поступки которых привносят в мир что-то важное. Такие люди ценны, потому что без них...
— Почему Михаэль не помогает нам? — перебила меня Элена.
— Потому что, детка, — ответила мама, — Твой старший брат сейчас далеко. И это очень хорошо. Хотя бы о нем не болит мое сердце.
— Соль земли, соль земли...
Мы перебирали и перебирали варианты, но ни один из них не давал нам подсказки.
Вечером ко мне в комнату пришла мама.
— Расскажи мне еще раз про метафору, — попросила она, — Ты начал говорить, но Элена сбила тебя с мысли. Такие люди — соль земли — ценны, потому что без них что?
— Без них не случится какого-нибудь важного события. Они часто жертвуют собой ради других, как...
— Как Ингеборга, — закончила за меня мама.
— А мы закопали ее в землю.
— Ее прах. Но прах не есть соль. Соль...
Мама развернулась на каблуках и вышла из комнаты. Я кинулся за ней.
— В прачечную! — скомандовала она Женевьеве.
— Стирка у нас по четвергам.
— Но в этот четверг ты не стирала, потому что мы все были очень заняты зельями, так?
— Простите... — начало было извиняться служанка, но мама сделала знак, чтобы она молчала.
Втроем мы поспешили в подвал, где стояли стиральные и сушильные машины.
— Где корзина из комнаты Ингеборги?
— Там, — Женевьева показала на дальний угол, где были выстроены в ряд корзины с грязным бельем, — Но у нее их две. Платки, в которые она рыдает... рыдала, она складывала отдельно.
— Соль земли! — торжествующе сказала мама, — В каждом платке есть соль из ее слез.
Мы все равно не успели. Утром мистер Перкстраат ждал нас в большой столовой. Серебряный поднос с яблоками стоял на середине стола.
— Присаживайтесь, — приказал он, — Слушаю вас очень внимательно.
Говорил за всех папа.
— Для неисполнения, мы выбрали следующие желания: красный спортивный автомобиль...
Папино яблоко вспыхнуло на подносе и рассыпалось сизым пеплом.
—...ошибки в экзаменационных работах моего среднего сына и желание Ингеборги выйти за меня замуж.
Вспыхнули и рассыпались пеплом еще два яблока.
— Прекрасно, — Альбертус улыбнулся, — На этот раз вы справились, поздравляю.
Мы переглянулись.
— Но, — он чуть повысил голос, — Это ничего не меняет. Я бы хотел быть справедливым, но выходка белокурой мамзели лишила меня тех драгоценных крупиц милосердия, которые я иногда себе позволяю. Завтра утром, с криком первого петуха замок станет моим. Я дам вам немного времени, чтобы попрощаться с домом. Ночь вы проведете в темнице.
— А потом? — дрожащим голосом спросила мама.
— А потом я вас всех казню. Но, — его голос повысился еще больше, — Вы все такие милые, мне было так хорошо в вашей чудесной компании, что я решил дать вам маленький-маленький, совсем крошечный шансик. Если вы сможете за ночь придумать желание, которое я буду не способен отменить, я отпущу вас на все четыре стороны. Впрочем, этого еще никому не удавалось.
— Ну теперь-то можно отчаиваться? — спросил папа, когда мистер Перкстраат отпустил нас.
— Нет, — ответила мама, — Мы будем бороться до конца. Все соберитесь! В прямом и переносном смысле. Соберите все самое нужное. И думайте о желании.
— А попрощаться с замком? — спросил я.
— Мы всегда жили в замке, — твердо сказала мама, — И продолжим дальше.
Женевьева взяла корзину с едой, масляную лампу, спички, ножницы, нитки с большой иглой, несколько пустых склянок, котелок и готовое зелье, которое мы сварили в библиотеке. Мама взяла свою средневековую арфу и теплую одежду для всех. Папа помогал ей носить вещи вниз. Элена — Чебурашку, Трезор — большую кость, а я — компас, который подарил мне Колян.
— Зелье обратного действия! — вдруг вспомнил я.
— Забудь, — сказал папа, — Мы все равно не сможем сварить зелье, которое сделает из тебя привидение. Нам не хватает последнего ингредиента.
Но я не забыл. Рецепт зелья обратного действия оказался так прост, что я собрал в саду все необходимое за полчаса.
В темнице было темно и холодно. Масляная лампа освещала помещение совсем чуть-чуть и очень коптила. Хорошо хоть оливкового масла во флягах было достаточно.
Я дремал, когда мама вдруг тряхнула меня за плечо.
— Что такое Цэ десять Аш восемь? — спросила она резко и громко.
Все еще не проснувшись, думая, что нахожусь на экзамене, я машинально ответил:
— Полициклический углеводород.
Трезор тревожно залаял.
То, что мы приняли за код из букв и цифр в рецепте приведеньевого зелья, оказалось обычной химической формулой.
— И что это значит? — спросил папа, — Что это за углеводород?
Я не знал.
— Подумай, — мама погладила меня по голове, — Ведь ты такой умный. Что это может быть?
— Углеводород, — снова сказал я.
— Он черный? — спросила Элена, — Раз с углем.
— Нет, не черный.
— Хотя бы сладкий?
— Вряд ли.
Я пытался вспомнить все, что знал об углеводородах. Первыми всплыли ароматические.
— Наверное, он пахнет.
— Пахнет, — повторила мама, — Чем тут так сильно пахнет?!
— Носками, — признался папа, — Они шерстяные и пропитаны какой-то вонючей гадостью. Не знаю, как Николай не задохнулся, пока вез их нам. Зато хорошо греют.
— Нафталин, — прошептала мама, — Цэ десять Аш восемь.
Я вдруг вспомнил, мамина мама — химик, живет она в Академгородке, и способности к естественным наукам у меня от нее.
Носок мы положили в зелье целиком.
***
Привидение из меня получилось что надо. Полупрозрачный, будто нарисованный тонким карандашом по контуру, я легко проходил сквозь стены. Только говорить было трудно — вместо слов изо рта вырывался жуткий вой. Альбертус даже не поленился спуститься сказать, чтобы мы успокоили собаку.
С Чебурашкой вышло не так хорошо. Команды он слышал, но путал: на «вперед» начинал прядать ушами, на «влево» крутился вокруг собственной оси. Мне понадобился целый час, чтобы научиться им управлять.
В зарешеченное оконце мама сначала осторожно, чтобы они падали друг на друга, выбросила оставшиеся у нас шерстяные носки. На них так же осторожно кинула Чебурашку. Предосторожность эта была лишней, он плавно спланировал вниз, подруливая ушами.
Папа по компасу определил восток — там находился город, в котором поселился Колян.
Мы покинули замок, когда уже совсем стемнело. Путь был неблизкий. Я один проделал бы его в пару минут, но со мной был Чебурашка. По прямой он шел медленно, зато хорошо летел с пригорков, подстраховывая себя ушами.
Колян нам не обрадовался. Он пятился в угол, что-то шепча и делая крестообразные движения рукой. Я боялся открыть рот, чтобы не напугать его еще больше, но очень быстро понял, что другого выхода у меня нет.
— Замок! Казнь! Чебурашка! Зелье! — выкрикивал я, как можно четче артикулируя русские слова, — Помоги!
Мой душераздирающий вой разносился по округе.
— Что ты хочешь от меня, Чебурашечка? — со слезами в голосе спросил Колян, когда я замолк.
— Замок! Казнь! — я сообразил, что можно говорить очень тихим шепотом, и тогда получатся просто громоподобные слова, — Зелье! Помоги!
Колян содрогнулся, всхлипнул и взял Чебурашку в руки.
— Обещаю, больше не буду пить! — теперь его била мелкая дрожь.
— Будешь! — снова очень тихим шепотом прогрохотал я.
— Буду, буду, — быстро согласился он, наконец заметив крупный, наспех сделанный шов, из которого торчал уголок написанной мамой записки.
Зелье он выпил, сделав еще раз три крестообразных движения рукой.
— Обязательно вернемся за тобой, — пообещал я Чебурашке, и мы с Коляном полетели обратно в замок.
***
— ...к утру, когда прокричит первый петух, мы должны придумать желание, которое Альбертус не сможет отменить, — закончила свой рассказ мама.
Я заметил, что Колян брезгливо поморщился.
— Желание, значит, — оказалось, что свои голосом он владеет куда лучше, — Тут все очень просто. В местах, где я провел немалую часть жизни, исповедуют философию трех не: не верь, не бойся, не проси. Не просите у него ничего. Пусть забирает замок себе.
— Но, — начал говорить папа.
— Без но. Так и скажите ему — забирай замок. У этого мудилы кишка тонка отменить свое собственное желание.
— Гениально, — провыл я.
Трезор истошно залаял, заревела Элена. Когда они оба успокоились, за стенами замка прокричал петух.
Гулкие шаги разнеслись по подвалу — в темницу спускался мистер Перкстраат.
— Ну, — он встал подальше от наваленных под дверью шерстяных носков, — Придумали желание?
— Да, — громко ответила мама, — Мы хотим, чтобы вы забрали замок себе.
Глаза Альбертуса округлились.
— Но, — сказал он, — Но это...
— Еще один разнокался тут, — сказал Колян, — Не запряг!
Альбертус замер, открыл рот, чтобы сказать что-то еще, но не успел.
Раздался громкий хлопок, и мистер Перкстраат, известный также как Симэя и Флагрис, осыпался на каменный пол подвала черно-белыми газетными конфетти.
С протяжным лязгом отперлась дверь темницы.
Я хоть и был привидением, но устал за эту ночь жутко. Мама ушла укладывать спать Элену, папа беседовал с Коляном, Женевьева варила последнее, обратного действия зелье. Пахло оно малиновым вареньем.
— Ты правильно запомнил рецепт? — спросила мама, когда зелье было готово, — И точно собрал те ингредиенты? Не торопился, как на экзамене, и проверил дважды? Да?
— Конечно, — как можно тише прошептал я, и Женевьева окропила меня первой порцией.
***
Мы всегда жили в этом замке. По семейной легенде, папа построил его для мамы. Я не раз слышал, как мой красавец брат Михаэль и младшая сестрица Элена рассказывали об этом своим детям, а те — своим.
Наверное, мне повезло больше всех. Я смогу жить в нашем замке вечно, по соседству с Коляном и Женевьевой. На дне склянки с приведеньевым зельем осталось достаточно для того, чтобы ее желание сбылось так или иначе.
По семейной легенде, папа построил его для мамы. Не своими руками, разумеется. Просто отдал чертежи строителям, а сам полетел в Сибирь, выкрадывать свою будущую жену из Новосибирской филармонии, где она служила инструментальному искусству.
Мама долго не раздумывала. Положила в чемодан несколько платьев, соболью шубу, томик с «Вишневым садом», упаковала в футляр свою средневековую арфу и дала папе согласие везти их за тридевять земель, в край, по ее определению, суровый и заброшенный.
Край у нас нормальный, видали и посуровее. И не заброшенный, а малолюдный. Земля в нем на протяжении нескольких веков принадлежала папиной семье. Скромных размеров замок с остроконечными башенками скрасил вид на уходящие во все стороны распаханные поля.
Гексагональный, выкопанный вокруг замка ров залили водой. Папа заселил его крокодилами, но оказалось, что в нашем климате они не приживаются. Сильных холодов у нас не бывает, но большую часть года дни стоят мрачные и промозглые. В воде крокодилы грустили, а на суше на них нападала апатия. Они теряли аппетит, чахли, и ни папины увещевания, ни мамина игра на средневековой арфе не помогали вернуть им радость существования.
Зато такая погода очень подходила разбитому позади западной стены замка саду. Любые растения мгновенно набирают в нем силу и пышно цветут, не обращая внимания ни на моросящий дождь, ни на густой туман, ни на пыльные, случающиеся по весне бури.
Спален в замке всего четырнадцать. Еще есть четыре гостиные — каждая для своего времени года, большая и малая столовые, рыцарская комната, библиотека, музыкальный зал, два кабинета и бесчисленное количество подсобных помещений. В подвале, кроме винного погреба и кладовой, устроена небольшая темница. Женевьева, наша кухарка и служанка в одном лице, хранит там тыквы и фляги с оливковым маслом.
По семейной легенде замок маме понравился, но рожать детей она не торопилась.
По национальности мама русская, с примесью татарской, мансийской и алтайской крови. Ветви папиного же генеалогического древа переплетены так странно и запутанно, что она всерьез опасалась произвести на свет чудовище.
Несколько лет спустя мама все же вняла папиным увещеваниям, и на свет появился мой красавец брат Михаэль. Через пять лет родился я, а еще через десять — наша сестрица Элена.
Михаэль учится в университете и в замок наведывается раз в год. Я — в выпускном классе закрытой частной школы, где получала образование вся мужская часть семьи по папиной линии. Приезжаю домой только на каникулы. Наша малолетняя сестрица Элена до учебы еще не доросла. Свое время она проводит с родителями, служанкой Женевьевой и с Ингеборгой.
Ингеборга — бывшая папина любовница. У нее белые кудрявые волосы, лихорадочный румянец, пышные бедра и маленький рост. Она говорит тонким, прерывистым голосом и умеет рыдать так жалостливо, что даже мамино сердце дрогнуло. Ингеборга живет в замке, потому что ей некуда больше пойти. Все время она читает или плачет. Элена говорит, что место ей в саду, под одной из раскидистых, серебристо-зеленых ив.
История, которую я хочу рассказать, началась в ненастный октябрьский вечер, когда в двери нашего замка постучали.
Стук Женевьева расслышала не сразу — мама играла на своей средневековой арфе в музыкальном зале. За окнами в унисон завывали ветер и цепной пес Трезор. Оказавшийся на пороге гость изрядно промок: поля на его шляпе обвисли, с темно-серого плаща струями стекала вода.
— Если это Николай, — мама на мгновение оторвалась от музицирования, — Дайте ему мясной пирог, селедку, тыквенный джем и оливкового масла.
Николай — дальний мамин родственник. В первый раз он приехал к нам в прошлом году. Ввалился, держа в одной руке деревянный чемодан, а другой отдирая вцепившегося ему в ногу Трезора. Мы поили его чаем. Элена во все глаза смотрела на его стриженные ежиком волосы, на мощную челюсть, на полосатую майку, заправленную в широкие штаны, но больше всего — на жирную синюю татуировку в виде восходящего солнца. Папа тоже на нее смотрел.
Лучше всех у нас по-русски говорит Михаэль. Я немного понимаю и знаю несколько фраз. Элена мамин родной язык отрицает.
— Николя? — переспросила она, гладя его по татуированной руке.
— Й, — подтвердил он.
— Ты точно уверена, что он твой родственник? — тихо спросил папа маму.
— Не знаю. У моей бабушки было четыре сестры и два брата. Наверное, он чей-нибудь троюродный внучатый племянник, которого я последний раз видела в раннем детстве.
— Мне кажется, он сидел.
— Я из Сибири, — мама строго посмотрела на папу, — У нас там у всех кто-нибудь сидел.
Мы думали, что Николай будет проситься переночевать, но он допил чай, отдав свое пирожное Элене, раскрыл деревянный чемодан и стал доставать из него подарки. Маме — тоненькую ажурную шаль, папе — стопку шерстяных носков, Элене — коричневое гладкошерстное существо с большими круглыми ушами. Женевьеве досталась банка малинового варенья, а мне — компас и разрешение называть его просто Колян.
Раздав все, он сказал, что пора и честь знать, и встал из-за стола. Когда мы его провожали, он спросил, можно ли будет время от времени заглядывать к нам за провиантом. Женевьева не была против, и мама согласилась.
Колян поселился в небольшом городе, к востоку от нашего замка, устроился работать на почту сортировщиком посылок, а по ночам подрабатывал сторожем в школе. К нам он действительно заглядывал редко и в основном за едой. Иногда играл с Эленой в прятки в саду или помогал служанке отнести в подвал что-нибудь тяжелое.
Но в тот ненастный октябрьский вечер к нам пришел не он.
Под мокрой, обвисшей шляпой и темно-серым плащом оказался щуплый человек лет сорока. Его светлые волосы были гладко причесаны, острый нос казался длинноват для лица с мелкими чертами, а тонкий рот слишком красным, будто Женевьева успела напичкать незнакомца малиновым вареньем, чтобы он не слег с простудой. Свитер поверх рубашки в мелкую клетку и вельветовые брюки делали его похожим на университетского преподавателя.
— Вы по поводу Михаэля? — спросила мама еще до того, как гость успел представиться, — С ним что-то случилось?
Незнакомец покачал головой.
— Меня зовут Альбертус Перкстраат, — он протянул маме руку, — Будем знакомы.
Затем пожал руку папе, кивнул мне и улыбнулся Элене.
— Чем обязаны, мистер Перкстраат? — спросил папа.
— Пока ничем, — наш гость огляделся по сторонам, — Да и после не будете. Но нам придется провести некоторое время вместе.
***
Мы все собрались в золотой гостиной. Стены в ней серые, весь декор — темно-зеленый, коричневый и рыжий. Золотой она называется из-за осени.
Мистер Перкстраат уселся в кресло, мы на диваны, только папа остался стоять, давая понять, что разговор возможен лишь очень короткий.
— Мне нужен ваш замок, — ровным, без эмоций голосом сказал наш гость, — Я много путешествую по миру, был в разных краях, и пришел к выводу, что он подходит мне более всего.
В жарко горящем камине громко треснуло полено. Трезор отодвинулся подальше от огня, а папа расхохотался.
— Замок не продается, — сказал он, — Но я чертовски польщен. В жизни не слышал ничего более приятного.
Мама бросила на него быстрый взгляд.
— Ничего более приятного, чем сказанное моей невестой «да» и известия о рождении трех наших драгоценных детей.
Ингеборга тоненько всхлипнула.
— Речь, разумеется, не идет о продаже с вашей стороны и покупке с моей, — гость улыбнулся, — Я проведу тут неделю. В эти семь дней, вы должны будете выполнить одно несложное задание. Если вы справитесь, я покину замок.
— А если нет? — не удержался я, хотя не собирался встревать.
— Если нет, я дам вам второй шанс. В случае неудачи замок достанется мне.
— Глупости, — сказал папа, — Вы тут не останетесь ни на неделю, ни даже на час. Женевьева сейчас вызовет полицейских, и вы сможете поиграть в игры с ними.
Мистер Перкстраат сделал вид, что прислушивается к тому, что происходит за окном.
— Слышите, моя дорогая, — обратился он к маме, — Как воет ветер? Прямо сейчас он переметает все дороги, ведущие к замку. Вам известно такое выражение?
— Моя бабушка так говорила, но, кажется, это было про снег, — мама смутилась.
— Это про то, что пока я тут, никто, ни одна живая душа не сможет найти дорогу к замку. А мое маленькое-маленькое, даже, можно сказать, крошечное заклинание, не позволит ни одной живой душе замок этот покинуть. Кто попытается выйти дальше, чем за ограду сада, будет немедленно испепелен. Можете проверить вот на этой милой собачке.
Трезор зарычал, но с места не сдвинулся.
— Пока Женевьева готовит нам на ужин фаршированную говядиной и изюмом тыкву и десерт из каштанов, я немного отдохну с дороги. Какая из ваших четырнадцати спален лучшая?
***
Ужин Женевьева накрыла в большой столовой, как всегда, когда у нас бывали гости.
Папа сидел во главе стола, мама — по его правую руку. С двух сторон сидели мы с Эленой, чуть поодаль — Ингеборга. Ей требовалось больше места, потому что на стуле рядом с ней неизменно лежала книга. Мистер Перкстраат выбрал место напротив папы.
Аппетита ни у кого не было. Мы рассеянно ковыряли вилками в тарелках, наш гость не притронулся ни к еде, ни к вину.
— Не будем тянуть, — сказал он, когда Женевьева принесла десерт из каштанов, — Но прежде, чем озвучить задание, позвольте, я немного расскажу о себе.
Мы все повернули головы к нему.
— Альбертус не единственное мое имя. Из всех других мне больше всего нравится два: Симэя и Флагрис. Оба они означают — отмеченный. Не мне решать кем, светлой стороной или темной. По профессии я неисполнитель желаний.
Кто-то засмеялся. Кажется, это был я.
— Желание, — Альбертус не обратил на смех никакого внимания, — Появись оно на свет, отменить невозможно. Как только его семя попадает в чье-то сердце — а вы знаете, настоящие желания могут зародиться только в сердце, все силы мира приходят в движение, чтобы осуществить его. Оно обязательно сбудется — рано или поздно, так или иначе.
— А если я хочу, чтобы вы ушли отсюда? — спросила мама.
— Рано или поздно, так или иначе, — повторил он мягким, почти ласковым тоном, — В моих силах осуществление желания остановить. А пока небольшое и очень простое задание. За те семь дней, что я буду гостить у вас, ни одно желание не должно зародиться в ваших сердцах. Речь не идет о естественных, сиюминутных прихотях: съесть десерт, прогуляться в саду, прочитать историю, сыграть на музыкальном инструменте. Меня интересуют желания сокровенные, тайные, такие, о которых вслух не расскажешь.
— Всего-то? — воскликнул папа, — Я, к счастью, человек, способный обеспечить свою семью подобающим образом. И все желания исполняю по щелчку пальцев! Спросите мою жену.
Мы все закивали. Папа говорил чистую правду.
— Прекрасно, — Альбертус тоже кивнул, — Но если вдруг так случится, и маленькое-маленькое, даже, можно сказать, крошечное желание все же зародится в чьем-нибудь сердце, мы об этом тотчас узнаем.
— Как? — спросили мы в один голос.
— На этом столе, — мистер Перкстраат показал рукой на уставленную блюдами, тарелками, стаканами и бокалами белую скатерть, — Появится особенное яблоко. Женевьева, попрошу вас впредь накрывать для нас в малой столовой.
***
Дни шли как обычно. Мы ничего не хотели, необычных яблок на столе не появлялось. Обычные, из корзин в кладовой, Женевьева все до единого перевела на пироги, джемы и варенья.
Мама все так же музицировала на своей средневековой арфе, папа в рыцарском зале упражнялся в бое с тенью, Ингеборга тоненько рыдала в библиотеке, Элена играла сама с собой в прятки в затянутом туманом саду. Колян не появлялся.
Я почти не выходил из своей комнаты — мне казалось, что воздух за ее дверью сгустился, помертвел и лип к лицу, как невидимая паутина. Чем занимался Альбертус, мне было неинтересно. Я лежал на кровати, глядя в потолок, и пропустил момент, когда невидимое семечко упало в мое сердце.
До того, как я приехал в замок на каникулы, в школе прошла первая часть письменных экзаменов. В литературе и языках я не сомневался, в математике тоже, но вот химия. Я перебирал в голове задания, мысленно отмечая места, где мог сделать ошибки в формулах. Вот бы они исправились сами собой до того, как работы начнут проверять!
Мое яблоко оказалось бордовым, облитым красной стеклянной карамелью. К черенку был прикреплен флажок с именем. Я ненавидел себя, что сдался первым, но очень скоро на столе появилось мамино яблоко, такое же бордовое, только все в сахарном инее. Яблоко Элены кто-то покрыл шоколадной глазурью и обсыпал разноцветными меренговыми бабочками. У Ингеборги яблоко было обычное желтое, у папы — зеленое, а у Женевьевы — коричневое, сморщенное, запеченное с корицей и медом. Вместе с именами на флажках были написаны наши желания.
Мы все страшно переругались.
Папа кричал на маму, что можно вывезти девушку из Новосибирской филармонии, но нельзя вывезти из нее филармонию — мама хотела выступить на этой сцене еще хотя бы один раз в жизни.
Мама кричала на папу за то, что он хотел спортивный автомобиль пошлого красного цвета, и что он однажды отказался купить Элене пластмассовое кольцо с цветочком, потому что в наследство ей причитались украшения с бриллиантами — бедный ребенок так и не смог выкинуть его из головы.
Потом они оба кричали на меня, что я лентяй, сколько раз они мне говорили, быть внимательнее на экзаменах, не торопиться и сдавать работу проверенной хотя бы дважды.
Потом мы все кричали на Женевьеву, которая, оказывается, хотела выйти замуж за Коляна, и на Ингеборгу, которая хотела выйти замуж за папу.
Альбертус не вмешивался, только напомнил, что до окончания недели еще два дня, и пока они не истекут, нового задания нам не будет.
За это время мы помирились. Мы всегда жили в замке, и никто никакими дурацкими играми не смог бы присвоить его себе.
***
— Ох уж эти крошечные сокровенные желания. Из них могут вырасти очень большие неприятности, не правда ли?
Мистер Перкстраат собрал нас всех в большой столовой.
— Я рад, что вы не справились. Желаете передать мне замок прямо сейчас или проведем вместе еще одну неделю? Знаю, знаю, — он обвел нас всех взглядом, — вы уже обожглись и теперь поостережетесь желать хоть что-нибудь. Напрасно. Я как раз собираюсь исполнить ваши яблочные желания. Но не все. Какие-то придется отменить, ведь это моя профессия. Какие — решать вам. Это и есть то простое задание, которое я приготовил.
— Сколько желаний нужно отменить? — прерывистым голосом спросила Ингеборга.
— Сколько захотите. Думайте хорошо, не торопитесь. У вас есть ровно семь дней.
Задание оказалось действительно простым. Нам потребовалось не семь дней, а меньше часа.
Мы оставили мамино желание — нам всем хотелось увидеть ее играющей на сцене Новосибирской филармонии, счастливую, в красивом концертном платье. Оставили желание Элены — не лишать же ребенка вожделенного кольца с пластмассовым цветочком.
— Пусть сбудется и мое, — попросила Женевьева, — Если эта гадина действительно собирается исполнить то, что мы нажелали, Николай найдет способ нам помочь.
Мы все были согласны. И никто не сказал вслух то, что глодало наши сердца с момента, когда Альбертус сообщил свое решение — почему ни один из нас не пожелал, чтобы он убрался из нашего замка как можно быстрее и забыл к нему дорогу навсегда?
От своего желания папа отказался легко.
— Настроение, как погода, — привел он аргумент, — Сегодня я хочу красный автомобиль, послезавтра возжелаю желтый, а потом вообще парусную яхту.
Мое желание выбрали отменить в педагогических целях. Я с таким решением был согласен — буду в следующий раз внимательнее.
Ингеборга немного поплакала, но признала, что выйти замуж за папу она никак не может.
Мы снова разошлись по своим комнатам, но простота задания не давала нам покоя.
— Должен быть какой-то подвох, — сказал папа, когда мы вышли подышать свежим воздухом в саду.
— И случится он, когда уже будет поздно, — мрачно предрекла Женевьева.
— Нужно действовать на опережение, — сказала мама.
— Я знаю как, — неожиданно ровным голосом сказала Ингеборга.
Убедившись, что Альбертуса нет рядом, мы разместились в садовой беседке.
— На замок наложено заклинание, — начала Ингеборга, — Ни одна живая душа не сможет выйти за его пределы, и ни одна живая душа не сможет замок найти. Это означает, что на этой неделе Николай к нам не придет. И ни у кого из нас сбежать к нему, чтобы позвать на помощь не получится. Значит, пусть за Николаем идет душа неживая.
— Как это, неживая? — не понял я.
— Например, одна из Элениных игрушек, в которой можно будет спрятать записку.
— А как она пойдет?
— Приготовим специальное зелье, которое поможет ей ходить. И еще одно для Николая. Он должен стать неживым, чтобы попасть к нам.
— Что она говорит? — тихо спросила Женевьева.
— Подожди, — мама тронула ее за руку, — Давай послушаем.
— Наша библиотека настолько богата, — Ингеборга продолжила все таким же спокойным голосом, — Что в ней даже есть труды по колдовству и поваренные книги. В этих книгах подробно расписаны рецепты всевозможных зелий. Не уверена, что они работают... По крайней мере, одно, приворотное, не сработало точно, но у нас все равно нет другого выхода. Мы сделаем зелье, которое оживит игрушку и зелье, которое сделает Николая на время привидением. Склянку с зельем для Николая спрячем в игрушку.
— Чебурашка, — вдруг сказала Элена, — Он добрый и смелый. Пусть приведет нам Николя.
Мы все вспомнили коричневое, гладкошерстное существо с большими ушами.
— Не приведет, — сказала мама, — Если к Николаю явится Чебурашка, он решит, что с ним случилась белая горячка.
Мы замолчали, обдумывая проблему.
— С Чебурашкой могу пойти я, чтобы Колян не испугался, — предложил я и подытожил, — Итак, нам нужно два зелья: одно для Чебурашки, одно для меня с Коляном.
— Три, — сказал папа, — Зелий нужно три. Одно чебурашковое, одно приведеньевое и одно — зелье обратной силы. Вы с Николаем вряд ли захотите навсегда остаться призраками. Да и бродящий по замку Чебурашка — это как-то слишком.
Следующие два дня мы провели в библиотеке. В ней действительно оказалась уйма книг по колдовству. Большую часть, написанных на незнакомых языках или рунами, мы отложили в сторону. Оставшиеся разделили между собой и стали спешно изучать.
Ингеборга и папа оказались правы. Меньше, чем тремя зельями, было не обойтись. Призраки могут легко и незаметно перемещаться в пространстве, но удержать в руках физические предметы им не по силам. Чебурашка понесет в себе склянку с зельем и записку от мамы, а я успокою Коляна и приведу его в замок.
К исходу третьего дня мы нашли все нужные рецепты.
Первое зелье позволяло оживить игрушку настолько, что она могла исполнять короткие команды. Ингредиенты для него росли и ползали в нашем саду.
Мы выдавили в котелок сок из сныти, натерли корень белого олеандра, положили шесть шипов и семь семян шиповника, прошлогодний рог жука-оленя, горсть ягод белладонны. Извинились перед сколопендрой, дали ей хорошее обезболивающее и добавили ко всему семнадцатую и двадцать третью пары ее ног.
Женевьева варила зелье прямо в камине. Запах стоял настолько удручающий, что в библиотеку заглянул мистер Перкстраат.
— Что тут происходит? — спросил он, просунув голову в дверь.
Ингеборга, стоявшая рядом посмотрела на него, на деревянный, уходящий к потолку стеллаж, взяла с полки толстый том Британники и со всей силы треснула Альбертуса по торчащей голове. Звук был оглушающий, будто в большом пустом помещении прихлопнули ботинком таракана. Потом наступила тишина.
Дверь распахнулась. Теперь мистер Перкстраат действительно был помеченным — на его лбу росла лилово-розовая шишка. Он дотронулся до нее, криво улыбнулся и громко щелкнул двумя пальцами левой руки. Через мгновение вместо нашей Ингеборги на паркетном полу возле стеллажа лежала кучка дымящегося пепла.
Пеплом стали и все книги по колдовству, даже те, что были написаны на незнакомых языках и рунами. Котелок, с варившимся в нем зельем, Альбертус не заметил — Женевьева загородила его своими пышными юбками.
***
Мы похоронили Ингеборгу в саду, под раскидистой плакучей ивой с серебристо-зелеными листьями.
До конца отведенной нам недели оставалось два дня.
— Нельзя отчаиваться, — сказала мама.
— Уже можно, — сказал папа, — Мы в безвыходном положении.
— Я из Сибири, — напомнила ему мама, — Мы в Сибири не верим в безвыходные положения.
Время тянулось долго и тоскливо. Я снова лежал на кровати, глядя в потолок. Выходить из комнаты в липкую, тяжелую, паутинную пустоту не хотелось.
Я закрыл глаза. В накатившей темноте плясали мелкие серебряные точки. Мне захотелось разогнать их. Сделав глубокий вдох, я медленно подул вверх. Точки брызнули по сторонам и исчезли. Вместо них под веками вспыхнул неяркий свет, и я увидел страницы со вторым и третьим заклинаниями. Это не было волшебством или чудом — я просто вспомнил. Вскочив с кровати, я быстро записал рецепты зелий на листок.
Мы собрались в золотой гостиной.
— Тридцать миллилитров слез крокодила, — упавшим голосом прочла мама первый пункт, — У нас столько их было, но в нашем климате они не приживаются!
Папа странно крякнул, поднялся с кресла и быстрым шагом вышел из комнаты. Он вернулся через несколько минут. Подмышками у него била хвостами и извивалась пара болотного цвета крокодилов.
Крокодилы выглядели коротковатыми, но хорошо упитанными.
— Это Лео и Тео, — скромным голосом сказал папа, — Они близнецы.
— Где ты их прятал? — спросила мама.
— В оранжерее. Там влажно и очень тепло. И не прятал, а держал до поры до времени. Хотел подарить тебе на день рождения. Даже имена им выбрал в честь двух великих русских писателей.
— Осталось только заставить их плакать, — сказал потрясенный я.
— Это несложно, — сказал папа, — Нужно просто скормить им какое-нибудь аппетитное животное.
Мы все посмотрели на Трезора.
— Совсем с ума посходили, — сказала Женевьева и принесла из кладовой две большие бараньи ноги.
Лео и Тео ели не торопясь, вдумчиво жуя нашу баранину, но плакать не собирались. Еще одна дополнительная нога тоже не дала эффекта.
— Наверное, это не доказанный наукой факт, — предположил я.
— Может, сыграть им на арфе что-нибудь грустное? — предложил папа, — Что-то очень минорное. Сарабанду Генделя?
— Точно.
Мама вышла из комнаты. Вернулась она не с арфой, а книгой.
— Посади их поближе, — скомандовала она папе, — Но не так близко, чтобы они закусили моими туфлями.
Она открыла книгу и начала читать громким, поставленным голосом:
«— Что же, господа, пора ехать!
— Епиходов, мое пальто!
— Я посижу еще одну минутку. Точно раньше я никогда не видела, какие в этом доме стены, какие потолки, и теперь я гляжу на них с жадностью, с такой нежной любовью...
— Помню, когда мне было шесть лет, в Троицын день я сидел на этом окне и смотрел, как мой отец шел в церковь...».
На словах «уедем — и здесь не останется ни души» Лео и Тео зарыдали.
Женевьева собирала их слезы в стеклянный стакан.
Над тем, где взять следующий компонент из списка — шерсть дикого животного, пришлось поломать голову. Трезор хоть и проводил больше времени на улице, чем в замке, но все равно считался домашним. Пойти в лес мы не могли. В сад иногда за орехами прибегали белки. Мы сели в засаду, но быстро стало понятно, что наложенное Альбертусом заклинание действует и на них.
— Еще не ноябрь, но почти, — вспомнил я уроки зоологии, — Ежи в это время залегают в спячку. Нужно тщательно осмотреть весь сад, вдруг под каким-нибудь из кустов спит еж?
— У ежов — колючки, — сказала Элена.
— Это на спине, — сказал я, — А на животе у них мягкая шерстка.
— Мы что, будем брить спящего ежа? — упавшим голосом спросила мама.
— Будем, если понадобится, — твердо ответил папа.
Но ни спящего, ни бодрствующего ежа мы не нашли. Вообще никого не нашли, даже самой завалящейся мыши, хотя успели разругаться, можно ли считать ее диким животным или нет.
— Мамочка, — Элена дергала маму за руку, пока мы громко спорили, — Мамочка!
— Ну что ты хочешь? — наклонилась к ней мама.
— Мамочка, а Чебурашка раньше был диким животным или сразу родился дома, как наш Трезор?
— Что за глупости, — возмутился папа, — Не отвлекай взрослых.
— У него шубка, — тихо сказала Элена.
Мы все замолчали, уставившись на нее.
Через десять минут очень аккуратно, чтобы не попортить вид, Женевьева настригла с маминой собольей шубы нужное нам количество волосков.
Еще один день кончился, наши силы тоже. В списке, кроме знакомых нам трав и кореньев, оставалось два пункта.
***
Утром после завтрака мы снова собрались в золотой гостиной.
Первым из двух оставшихся ингредиентов папа озвучил тот, слова в котором нам были хотя бы известны:
— Соль земли. Появились какие-нибудь идеи, что это может быть?
— Соль — она есть соль, — мрачно сказала Женевьева, — Хоть в суп ее клади, хоть в жаркое, хоть в зелье это проклятущее.
— Вообще-то, — мне вспомнились уроки литературы, — Это метафора. Она означает особенных людей, дела и поступки которых привносят в мир что-то важное. Такие люди ценны, потому что без них...
— Почему Михаэль не помогает нам? — перебила меня Элена.
— Потому что, детка, — ответила мама, — Твой старший брат сейчас далеко. И это очень хорошо. Хотя бы о нем не болит мое сердце.
— Соль земли, соль земли...
Мы перебирали и перебирали варианты, но ни один из них не давал нам подсказки.
Вечером ко мне в комнату пришла мама.
— Расскажи мне еще раз про метафору, — попросила она, — Ты начал говорить, но Элена сбила тебя с мысли. Такие люди — соль земли — ценны, потому что без них что?
— Без них не случится какого-нибудь важного события. Они часто жертвуют собой ради других, как...
— Как Ингеборга, — закончила за меня мама.
— А мы закопали ее в землю.
— Ее прах. Но прах не есть соль. Соль...
Мама развернулась на каблуках и вышла из комнаты. Я кинулся за ней.
— В прачечную! — скомандовала она Женевьеве.
— Стирка у нас по четвергам.
— Но в этот четверг ты не стирала, потому что мы все были очень заняты зельями, так?
— Простите... — начало было извиняться служанка, но мама сделала знак, чтобы она молчала.
Втроем мы поспешили в подвал, где стояли стиральные и сушильные машины.
— Где корзина из комнаты Ингеборги?
— Там, — Женевьева показала на дальний угол, где были выстроены в ряд корзины с грязным бельем, — Но у нее их две. Платки, в которые она рыдает... рыдала, она складывала отдельно.
— Соль земли! — торжествующе сказала мама, — В каждом платке есть соль из ее слез.
Мы все равно не успели. Утром мистер Перкстраат ждал нас в большой столовой. Серебряный поднос с яблоками стоял на середине стола.
— Присаживайтесь, — приказал он, — Слушаю вас очень внимательно.
Говорил за всех папа.
— Для неисполнения, мы выбрали следующие желания: красный спортивный автомобиль...
Папино яблоко вспыхнуло на подносе и рассыпалось сизым пеплом.
—...ошибки в экзаменационных работах моего среднего сына и желание Ингеборги выйти за меня замуж.
Вспыхнули и рассыпались пеплом еще два яблока.
— Прекрасно, — Альбертус улыбнулся, — На этот раз вы справились, поздравляю.
Мы переглянулись.
— Но, — он чуть повысил голос, — Это ничего не меняет. Я бы хотел быть справедливым, но выходка белокурой мамзели лишила меня тех драгоценных крупиц милосердия, которые я иногда себе позволяю. Завтра утром, с криком первого петуха замок станет моим. Я дам вам немного времени, чтобы попрощаться с домом. Ночь вы проведете в темнице.
— А потом? — дрожащим голосом спросила мама.
— А потом я вас всех казню. Но, — его голос повысился еще больше, — Вы все такие милые, мне было так хорошо в вашей чудесной компании, что я решил дать вам маленький-маленький, совсем крошечный шансик. Если вы сможете за ночь придумать желание, которое я буду не способен отменить, я отпущу вас на все четыре стороны. Впрочем, этого еще никому не удавалось.
— Ну теперь-то можно отчаиваться? — спросил папа, когда мистер Перкстраат отпустил нас.
— Нет, — ответила мама, — Мы будем бороться до конца. Все соберитесь! В прямом и переносном смысле. Соберите все самое нужное. И думайте о желании.
— А попрощаться с замком? — спросил я.
— Мы всегда жили в замке, — твердо сказала мама, — И продолжим дальше.
Женевьева взяла корзину с едой, масляную лампу, спички, ножницы, нитки с большой иглой, несколько пустых склянок, котелок и готовое зелье, которое мы сварили в библиотеке. Мама взяла свою средневековую арфу и теплую одежду для всех. Папа помогал ей носить вещи вниз. Элена — Чебурашку, Трезор — большую кость, а я — компас, который подарил мне Колян.
— Зелье обратного действия! — вдруг вспомнил я.
— Забудь, — сказал папа, — Мы все равно не сможем сварить зелье, которое сделает из тебя привидение. Нам не хватает последнего ингредиента.
Но я не забыл. Рецепт зелья обратного действия оказался так прост, что я собрал в саду все необходимое за полчаса.
В темнице было темно и холодно. Масляная лампа освещала помещение совсем чуть-чуть и очень коптила. Хорошо хоть оливкового масла во флягах было достаточно.
Я дремал, когда мама вдруг тряхнула меня за плечо.
— Что такое Цэ десять Аш восемь? — спросила она резко и громко.
Все еще не проснувшись, думая, что нахожусь на экзамене, я машинально ответил:
— Полициклический углеводород.
Трезор тревожно залаял.
То, что мы приняли за код из букв и цифр в рецепте приведеньевого зелья, оказалось обычной химической формулой.
— И что это значит? — спросил папа, — Что это за углеводород?
Я не знал.
— Подумай, — мама погладила меня по голове, — Ведь ты такой умный. Что это может быть?
— Углеводород, — снова сказал я.
— Он черный? — спросила Элена, — Раз с углем.
— Нет, не черный.
— Хотя бы сладкий?
— Вряд ли.
Я пытался вспомнить все, что знал об углеводородах. Первыми всплыли ароматические.
— Наверное, он пахнет.
— Пахнет, — повторила мама, — Чем тут так сильно пахнет?!
— Носками, — признался папа, — Они шерстяные и пропитаны какой-то вонючей гадостью. Не знаю, как Николай не задохнулся, пока вез их нам. Зато хорошо греют.
— Нафталин, — прошептала мама, — Цэ десять Аш восемь.
Я вдруг вспомнил, мамина мама — химик, живет она в Академгородке, и способности к естественным наукам у меня от нее.
Носок мы положили в зелье целиком.
***
Привидение из меня получилось что надо. Полупрозрачный, будто нарисованный тонким карандашом по контуру, я легко проходил сквозь стены. Только говорить было трудно — вместо слов изо рта вырывался жуткий вой. Альбертус даже не поленился спуститься сказать, чтобы мы успокоили собаку.
С Чебурашкой вышло не так хорошо. Команды он слышал, но путал: на «вперед» начинал прядать ушами, на «влево» крутился вокруг собственной оси. Мне понадобился целый час, чтобы научиться им управлять.
В зарешеченное оконце мама сначала осторожно, чтобы они падали друг на друга, выбросила оставшиеся у нас шерстяные носки. На них так же осторожно кинула Чебурашку. Предосторожность эта была лишней, он плавно спланировал вниз, подруливая ушами.
Папа по компасу определил восток — там находился город, в котором поселился Колян.
Мы покинули замок, когда уже совсем стемнело. Путь был неблизкий. Я один проделал бы его в пару минут, но со мной был Чебурашка. По прямой он шел медленно, зато хорошо летел с пригорков, подстраховывая себя ушами.
Колян нам не обрадовался. Он пятился в угол, что-то шепча и делая крестообразные движения рукой. Я боялся открыть рот, чтобы не напугать его еще больше, но очень быстро понял, что другого выхода у меня нет.
— Замок! Казнь! Чебурашка! Зелье! — выкрикивал я, как можно четче артикулируя русские слова, — Помоги!
Мой душераздирающий вой разносился по округе.
— Что ты хочешь от меня, Чебурашечка? — со слезами в голосе спросил Колян, когда я замолк.
— Замок! Казнь! — я сообразил, что можно говорить очень тихим шепотом, и тогда получатся просто громоподобные слова, — Зелье! Помоги!
Колян содрогнулся, всхлипнул и взял Чебурашку в руки.
— Обещаю, больше не буду пить! — теперь его била мелкая дрожь.
— Будешь! — снова очень тихим шепотом прогрохотал я.
— Буду, буду, — быстро согласился он, наконец заметив крупный, наспех сделанный шов, из которого торчал уголок написанной мамой записки.
Зелье он выпил, сделав еще раз три крестообразных движения рукой.
— Обязательно вернемся за тобой, — пообещал я Чебурашке, и мы с Коляном полетели обратно в замок.
***
— ...к утру, когда прокричит первый петух, мы должны придумать желание, которое Альбертус не сможет отменить, — закончила свой рассказ мама.
Я заметил, что Колян брезгливо поморщился.
— Желание, значит, — оказалось, что свои голосом он владеет куда лучше, — Тут все очень просто. В местах, где я провел немалую часть жизни, исповедуют философию трех не: не верь, не бойся, не проси. Не просите у него ничего. Пусть забирает замок себе.
— Но, — начал говорить папа.
— Без но. Так и скажите ему — забирай замок. У этого мудилы кишка тонка отменить свое собственное желание.
— Гениально, — провыл я.
Трезор истошно залаял, заревела Элена. Когда они оба успокоились, за стенами замка прокричал петух.
Гулкие шаги разнеслись по подвалу — в темницу спускался мистер Перкстраат.
— Ну, — он встал подальше от наваленных под дверью шерстяных носков, — Придумали желание?
— Да, — громко ответила мама, — Мы хотим, чтобы вы забрали замок себе.
Глаза Альбертуса округлились.
— Но, — сказал он, — Но это...
— Еще один разнокался тут, — сказал Колян, — Не запряг!
Альбертус замер, открыл рот, чтобы сказать что-то еще, но не успел.
Раздался громкий хлопок, и мистер Перкстраат, известный также как Симэя и Флагрис, осыпался на каменный пол подвала черно-белыми газетными конфетти.
С протяжным лязгом отперлась дверь темницы.
Я хоть и был привидением, но устал за эту ночь жутко. Мама ушла укладывать спать Элену, папа беседовал с Коляном, Женевьева варила последнее, обратного действия зелье. Пахло оно малиновым вареньем.
— Ты правильно запомнил рецепт? — спросила мама, когда зелье было готово, — И точно собрал те ингредиенты? Не торопился, как на экзамене, и проверил дважды? Да?
— Конечно, — как можно тише прошептал я, и Женевьева окропила меня первой порцией.
***
Мы всегда жили в этом замке. По семейной легенде, папа построил его для мамы. Я не раз слышал, как мой красавец брат Михаэль и младшая сестрица Элена рассказывали об этом своим детям, а те — своим.
Наверное, мне повезло больше всех. Я смогу жить в нашем замке вечно, по соседству с Коляном и Женевьевой. На дне склянки с приведеньевым зельем осталось достаточно для того, чтобы ее желание сбылось так или иначе.