Четвёртый Форум Клуба ПиН. Входя в любой раздел форума, вы подтверждаете, что вам более 18 лет и вы являетесь совершеннолетним по законам своей страны: 18+
Публикация и обсуждение творчества посетителей форума. Тексты публикуются их авторами. Публикация чужих текстов запрещена. Тексты должны соответствовать тематике форума. Рассказы, посвященные сопредельной бдсм-ной тематике, просьба не публиковать. Опубликованные тексты могут быть помещены в библиотеку клуба. НИ ИЗ ФОРУМА, НИ ИЗ БИБЛИОТЕКИ ОПУБЛИКОВАННЫЕ ТЕКСТЫ ПО ПРОСЬБЕ АВТОРА НЕ УДАЛЯЮТСЯ.
qwasar писал(а): ↑Чт авг 22, 2024 12:32 pm
По названию подумал, что рассказ про премьер-министра Эстонии .
Гулял в том квартале как-то. Главное впечатление: неужели кто-то на такое "клюет"?! Это надо на подводной лодке полгода в автономном плавании
Мулен Руж (действие переносится в Париж?) оставил впечатление конвейера, эротики там чуть больше, но именно чуть.
Резюмируя, настроение героев мне понятно, но читать про это было скучновато.
Если назвать не "Кая", а, скажем, "Михаэль", интриги для читателя будет больше
Мулен Руж – сексклуб там же.
меня так потрясла висящая там атмосфера скуки /отойди в чуть сторону, совсем другой вайб от города/, что пришлось написать этот текст)
Тринадцать писал(а): ↑Чт авг 22, 2024 1:04 pm
меня так потрясла висящая там атмосфера скуки /отойди в чуть сторону, совсем другой вайб от города/, что пришлось написать этот текст)
Он таскает меня за собой, как театральный бинокль на шнурочке. Неделю назад мы были в Руане, до этого в Йорке, после Амстердама надо будет лететь в Измир, а потом в Сингапур.
– Это Кая, – каждый раз одинаково представляет он меня новым людям, не объясняя им мою роль.
Мне он ее не объясняет тоже.
Я сижу со всеми за столом. Передо мной карандаши, распечатанный лист раскраски для взрослых – переплетенные лианы, цветы и кустарники. Грифель шуршит по плотной бумаге. Я почти не поднимаю глаз и внимательно слушаю.
Молодой мужчина в розовом поло и серых джинсах рассказывает о новом формате платежных карт для биткоиновых кошельков. Его зовут Герберт. Я не понимаю ни одного слова из его размеренной, насыщенной техническими деталями речи. Через десять минут мне становится скучно. Я все еще не отрываю взгляда от листа. Серые лепестки чередуются с розовыми.
Все, кроме Герберта, смотрят на мою раскраску. Герберт смотрит на Сашу. Саша смотрит на меня. Сегодня еще только первый день, а ему уже хочется знать, стоит ли инвестировать в этот проект. Впереди еще целая неделя, которую мне придется провести вместе с незнакомыми людьми.
В перерыве Саша беседует с Гербертом, я иду на кухню сделать себе чай.
– В ванной нет полотенца, – сообщает мне Николас, он программист, – Поэтому я вытер руки ковриком для ног. Это единственное, что там подходило.
– Тут есть кухонное полотенце, – показываю я.
– Оно для кухни.
Да, я совсем забыла, с кем на таких встречах приходится иметь дело.
После Герберта выступает Михаэль. На нем темно-синий костюм, зеленая рубашка и желтый шейный платок. У меня начинает болеть голова. Саша объявляет еще один перерыв.
– Вы завтракали?
Он смотрит на меня сверху, я смотрю на Михаэля, перебирающего слайды. В гостиницах я всегда плохо ем, плохо сплю и кладу четыре ложки сахара в чай. Для Саши это бывает хорошим поводом.
За обедом все разговаривают.
– Как вы познакомились? – спрашивает нас Ольга, она жена Михаэля.
Саша придумывает лучше, поэтому рассказывает он. Я не слушаю, потому что он каждый раз рассказывает разное: то про баню для геев, то про кемпинг в Калифорнии.
На самом деле, мы познакомились в гостях. Саша подошел ко мне с двумя бокалами красного вина.
– Я никогда не разговариваю с такими маленькими девочками, как вы, – сообщил он, не представившись.
Я не была маленькой девочкой, и все всегда хотели разговаривать со мной.
Через несколько дней мы снова встретились в парке. Саша сидел на скамейке.
– У меня нет на вас времени, – сказал он, хмуро глядя на мои коленки, – И вы очень быстро мне наскучите.
Не зная, что ответить, я тоже нахмурилась.
Мы стали видеться каждый день. Много разговаривали, много смеялись, пока однажды он ни сказал, что нам нужно сделать перерыв.
– Разумеется, вы можете приходить в парк, но без меня. Поиграйте сами.
Он нашел меня на третий день, в каком-то клубе, укуренную, непомнящую собственное имя.
– Я же сказал вам, играть в парке! – он был в бешенстве и легко перекрикивал грохочущую музыку.
– Я в парке.
– А выглядите, будто в подворотне ждете клиента. Что на вас надето вообще?
На мне было золотистое, почти прозрачное платье. В нем я всегда казалась себе неотразимой, но теперь чувствовала себя запылившейся гусеницей.
– Рабочее платье. Пять шиллингов, и я вся ваша.
Саша все еще что-то говорит. Ольга смеется. Я хочу молочный коктейль, но приходится есть суп – с Сашей в таких вопросах лучше не спорить. Николас и Михаэль прямо за столом достали ноутбуки и правят неработающий код.
После обеда мы продолжаем. Николас рассказывает про микрочипы и прошивки. К концу дня головная боль становится сильнее, но вместо отдыха, темноты и кровати – культурная программа.
– Засуньте ее себе в жопу, – предлагаю я Саше.
– Детка, – он накручивает на палец прядку моих волос, – Вы совсем офигели или вам есть еще куда расти?
Я отворачиваюсь и иду к столу. На столе стоит моя кружка. Я запиваю сладким чаем третью таблетку от головной боли. Саша что-то говорит Михаэлю и Герберту, и мы едем в Де Валлен.
Рединг | Великобритания
Стивен обнимает Каю так крепко, что у нее сейчас хрустнут лопатки. Он проводит рукой по ее волосам, дотрагивается до щеки, заглядывает в глаза, поправляет торчащий из-под куртки воротник белой рубашки.
Кая еще ничего не сделала, а он уже доволен.
Из кармана клубного пиджака Стивен достает желтый леденец в прозрачной обертке.
– Разве я не учил тебя, что нельзя брать конфеты у незнакомцев?
Мои слова повисают в воздухе. Поблагодарив Стивена, Кая идет к нему в машину. Он открывает пассажирскую дверь, что-то говорит, они оба смеются.
Кая не ездит на переднем сиденье, не любит леденцы и не дает обнимать себя людям, которых видит первый раз в жизни, но Стивен большой человек – от него зависит исход сделки, и она очень старается.
Навигатор привозит меня на парковку в полумиле от пункта назначения. Я оставляю машину и иду в центр. В полдень у Стивена встреча в муниципалитете, потом художественная выставка. После обеда Кая подробно изложит ему, как у нас обстоят дела.
Левое крыло муниципалитета занимают музей Рединга и зал для торжественной регистрации браков.
Я нахожу их в музейной части, возле большого зеркала, там где детям разрешают брать костюмы. На голове у Каи высокий пурпурный колпак со свисающей вуалью, будто она средневековая фрейлина. На Стивене белое складчатое жабо и бархатный плащ.
– Не в алом атласном плаще с атласной пряжкой на плече, – цитирует он “Балладу Редингской тюрьмы”, любуясь на себя в зеркало.
– Костляв, как тауэрский нож, – продолжает за ним Кая.
Стивен совсем не костляв. У него почти два метра роста, косая сажень в плечах и звание капитана группы Королевских военно-воздушных сил, которое он променял на виноградник в Наппе.
Стивен хочет взять ее с собой на встречу. Кая соглашается, не спросив моего разрешения. Через минуту в стеклянном лифте мимо меня проплывают белое складчатое жабо и пурпурный колпак с вуалью.
Я слонялся целый час в ожидании, вспоминая их дурацкий смех.
В зале на третьем этаже выставка графики гренландских художников, напротив – древнеримская экспозиция. В ее глубине оборудован уголок с мягким ковром и разбросанными по нему большими подушками – для тех, кому нужно побыть в одиночестве. Я веду Каю туда.
– Детка, – я показываю ей на одну из подушек, – Сегодня у тебя было много общения и будет еще. Нужно, чтобы ты была в форме. Хочешь, посидеть тут, отдохнуть от всех?
– Я не устала, – она удивляется, – И нас ждет Стивен.
За обедом они болтают, как два старых приятеля. Мне некуда вставить даже слово. Треббьяно веронезе, треббьяно из Лугано, вердиккио из Марке, барбера из Пьемонта. Кая сыплет названиями сортов винограда, рассуждает о мацерации, вторичной ферментации и способах крепления лозы.
На секунду замолкая, она делает глоток из его бокала; Может, я перестарался, когда говорил ей, как важен для нас этот человек?
– Прилетай ко мне, девочка. Покажу тебе свои угодья, – Стивен взял креветку из ее тарелки и разгрыз с хрустом.
– Эта девочка боится летать, – встреваю наконец я, – За неделю до полета она перестает улыбаться, за три дня начинает умирать, а после еще несколько дней ходит со стеклянными глазами. Приходится ждать, пока она раскачается для работы.
Лицо Каи бледнеет, щеки вспыхивают розовым, будто я только что сказал, что она писается во сне в постель.
– Саша! – в голосе Стивена звучит осуждение, – Ну нельзя же так. Ты разве не знаешь, чем вышибают клин?
Меня тут же перестает бесить его манера вести себя. Чем именно вышибают клин, он рассказывает мне вечером в пабе, после того, как я отправляю Каю домой.
“Заеду за тобой завтра в тринадцать”, – пишу я.
Во-первых, пусть выспится. Во-вторых, вряд ли она будет способна сидеть за рулем.
На старый аэродром в Кембле привозят списанные самолеты. Кая думает, что мы едем на экскурсию, но я паркую машину возле двухэтажного административного здания. Вдалеке, на покрытую травой площадку опускается вертолет.
– Это не Стивен, и мы приехали сюда не для того, чтобы встретить его, – она сует руки в карманы и ежится от холодного ветра.
Ее взгляд упирается в вывеску с надписью “Авиашкола”.
– Ты можешь попросить меня, – говорю я, – Или попросить прощения.
Кая молчит.
– Мы долетим до Севернского моста, – объясняет инструктор, – И вернемся обратно. Взлет и посадка на мне.
В красно-белой Цессне жесткие сиденья. Кая сидит впереди, на месте пилота. Мне видно ее правое окаменевшее плечо и черные наушники поверх рыжих волос.
– Передаю управление, – сообщает инструктор.
Кая что-то отвечает, ее рука ложится на блестящий рычаг.
Через двадцать пять минут внизу начинает сверкать вода. Это река Северн отделяет Англию от Уэльса. Кая поворачивает штурвал, левое крыло опускается вниз, через две секунды штурвал возвращается обратно. Инструктор наклоняется к ней, но его слова мне не разобрать. Он забирает управление только когда мы подлетаем к аэродрому.
Я помогаю Кае выбраться из самолета. Обратно мы идем молча.
– Горжусь тобой, – возле машины я останавливаюсь, чтобы найти в карманах ключи.
Каю тошнит прямо мне на ботинки. Вечером я пишу инструктору и оплачиваю еще пять уроков.
Вода в бухте Виктория темно-синяя. По ее поверхности бегут крупной рябью бледно-розовые, оранжевые, фиолетовые и голубые отражения теснящихся на другой стороне небоскребов. В воздухе висит молочная дымка.
Возле затянутого тонкими металлическими тросами ограждения, отделяющего набережную от воды, Кая кормит серую цаплю. Высокий, взлохмаченный Шу что-то говорит по-китайски. Цапля косится на него круглым черным глазом, расправляет крылья, делает два шага и плавно взмывает в воздух, как самолет, на котором мы только что прилетели. Все смотрят ей вслед, Кая смотрит на меня.
– Пора спать, – я киваю в сторону отеля.
Завтра с утра нужно будет успеть поработать прежде, чем джетлаг свалит ее.
В лобби ярко-желтый свет, с потолка свисают изогнутые стеклянные гирлянды, по углам расставлены ёлки, наряженные шарами и бантами. До Рождества еще пять недель, а эти пластиковые, подобранные в одной гамме украшения уже везде.
Портье выдает нам ключи. Номер Каи на двадцать втором этаже, мой – на тридцать четвертом. Она закрывает передо мной дверь еще до того, как я успеваю пожелать ей спокойной ночи.
Утром пасмурно. В молочной дымке медленно движутся очереди из красных и зеленых такси. Наш блестящий темный автомобиль встраивается в поток. Кая смотрит по сторонам. От нее пахнет холодной водой и цветами, голые, усыпанные веснушками локти покрыты гусиной кожей.
– Ты мерзнешь? – я готовлюсь подать водителю знак, чтобы он отрегулировал кондиционер.
– Нет, – Кая не отрывает взгляда от несущейся за стеклом набережной, – Я хочу посмотреть этот город. Мы поедем в Диснейленд?
У нас всего семь дней, плотный, забитый встречами и мероприятиями график.
– Конечно. Если будешь хорошо себя вести. Особенно в пятницу.
На вечер пятницы назначена встреча с очень важными людьми. Куда более важными, чем Стивен. Единственная цель, которую я пока себе ставлю – получить их расположение.
– Я буду, – Кая смотрит на ждущую у светофора толпу.
До обеда она еще держится, но от долгих церемоний знакомства и приветственных чаепитий ей становится тревожно.
– Когда мы уже займемся делом? – спрашивает она взлохмаченного Шу.
Шу что-то отвечает на китайском. Все, кроме Каи смеются.
– Я не сказала ничего смешного. Зачем он перевел мой вопрос как шутку?
– Иди погуляй, – в коротком перерыве я выставляю ее за дверь, – Покатайся на лифте, посчитай этажи. Найди себе мороженое. Потом вернись с нормальным лицом.
Я вспоминаю о ней только, когда за окнами становится темно.
– Ты не видел мою… – я вдруг запинаюсь, не зная, какое подобрать слово.
Шу кивает и молча ведет меня к выходу. Мы идем по узким, тускло освещенным коридорам, на третьем повороте я перестаю ориентироваться в этом офисном лабиринте и начинаю сомневаться, что наш переводчик правильно понял мой вопрос.
А что могла понять Кая, слушая все утро двенадцать вежливых, холодных и гладких, как фарфор, китайцев?
Укутанная в алое кимоно, она спит на коричневом кожаном диване в чьем-то кабинете. Под головой две подушки, рядом на стуле кто-то оставил бутылку воды и упаковку шоколадных панд.
От звука моего голоса она просыпается. Красный блестящий плед, который я принял за одежду, скользит на пол.
– Прости, – ее голос после сна звучит совсем по-детски.
Я вспоминаю, что для пятничной встречи нужно купить Кае платье и украшения.
Мы тратим на это все следующее утро. Торговый молл еще пуст, бутики только открываются, мы первые посетители.
– Это приличный бренд? – я показываю на белую вывеску с черными буквами.
Кая делает вид, что не поняла мой вопрос.
– Здесь достаточно дорого, чтобы в пятницу я не чувствовал себя дураком?
– Да, – она смотрит куда-то в сторону.
– Тогда подбери подходящее платье, и что там еще нужно.
Меня усаживают в мягкое кресло, приносят кофе. Кая ходит вдоль стоек, вытаскивает платья, чтобы посмотреть, трогает материал, и снова вешает обратно. Вид у нее растерянный.
– Пусть будет красное, – я вспоминаю привидевшееся мне вчера кимоно.
Из четырех предложенные вариантов мне нравится самое простое, без рукавов, с вырезом под горло, украшенное только тонким черным поясом с маленьким остроугольным бантом. К нему находятся черные туфли с таким же бантом и сумочка в виде конверта.
Куда вести Каю смотреть украшения, я знаю сам. Она выбирает витой золотой шнур с подвеской из пяти кофейных зерен. На каждом из зерен по симпатичному бриллианту. В этот раз комментарий бухгалтера о размере представительских расходов будет гораздо суше, чем обычно.
В пятницу после обеда я забираю Каю из салона красоты. Она выглядит прекрасно. Зеленоватые тени под глазами исчезли, тон кожи больше не тускло-серый, рыжие кудри уложены ровными волнами. Мы договариваемся встретиться в лобби отеля Ритц-Карлтон, на крыше которого, в баре, нас будут ждать мои будущие партнеры.
Она приезжает на такси. Возле входа в отель припарковано два роллс-ройса.
– Эту золотую полосочку, – Кая показывает на одну из машин, – Рисовал чувак по имени Марк Корт. Он делает это вручную, обычной беличьей кисточкой. Если он ошибется, перекрашивать придется весь роллс-ройс. Но он никогда не ошибается.
Я молчу. Сейчас меня не интересуют ни роллс-ройсы, ни полосочки на них, ни беличьи кисточки.
В баре люди, на которых я так рассчитываю, смотрят на улыбающуюся Каю – на ее голые коленки, на драную джинсовую юбку, на вытянутую серую майку с Микки Маусом. На худенькой шейке – золотой шнурок с пятью кофейными зернами и симпатичными бриллиантами. Я готов провалиться на все сто восемнадцать этажей вниз.
Взлохмаченный Шу что-то говорит им по-китайски.
Встреча заканчивается ровно через час. Вместо такси нас ждет блестящий темный автомобиль. Не доходя до него несколько шагов, я останавливаюсь, поворачиваюсь к Кае и коротко замахиваюсь. Щека у нее холодная и мягкая. Мне хочется влепить ей вторую пощечину, но я сдерживаюсь. У Каи будет вдоволь времени, чтобы объяснить мне свое поведение.
Машина плывет в молочной, рассвеченной рекламными огнями дымке. Кая смотрит в окно.
– Один раз, – она поворачивает лицо ко мне, – Целый семестр я училась в частной школе. Мне только что исполнилось десять. Не знаю, откуда мать взяла деньги. Она везла меня туда на поезде, куда-то между Фрайбургом и Базелем. В школе пропадут веснушки – сказала она мне. В детстве у меня было много веснушек – и на плечах, и на груди, даже на животе. Моя мать образованная женщина, она преподавала в консерватории, но считала, что веснушки появляются от грязи. Перекрученные полоски на моих колготках доводили ее до истерики. У ворот она поцеловала меня на прощание своими жирно намазанными перламутровыми губами и уехала. Я так и пошла с этим отпечатком. Правила в школе были строгие, но простые. Наказали меня только один раз. Мы с соседкой по комнате бесились перед сном, кидались друг в друга вещами, и Паулина…
Кая замолкает. В первый раз я вижу, как ей не удается подобрать подходящее русское слово.
– Паулина, наша самая злая воспитательница, заглянула в тот момент, когда моя туфля приземлилась на подушку соседки. Она отвела меня спать в игровую. Там был большой диван. Это оказалась единственная ночь, когда мне было не страшно.
– Почему?
– Потому что Паулина всю ночь провела в кресле рядом со мной.
– А все остальные ночи и дни были такие страшные?
– Немного, зато никто мне не говорил, что я какая-то не такая. За месяц до каникул у нас сломалась прачечная – что-то случилось с бойлерами, которые грели воду. Мать, приехавшая забрать меня на каникулы, нашла меня в ужасно грязной одежде, с засаленными волосами. У нее было такое растерянное лицо…
Машина плывет в молочной дымке. Кая снова смотрит в окно. Теперь она нескоро откроет рот – дневной запас слов исчерпан. Впереди у нас полный ее молчания вечер.
Розовое пятно на ее левой щеке горит, как плохо стертый помадный поцелуй матери.
Нассау | Багамские Острова
Саша звонит в тот момент, когда Ахилл опускается передо мной на колени. Я сбрасываю звонок, думая, что он промахнулся контактом. Следующий вызов идет по видеосвязи. Срочных рабочих вопросов сегодня быть не может – я в отпуске. Да и что вообще может случиться в мое отсутствие?
“Ответь немедленно”, – вызов прерывается сообщением и через секунду возобновляется снова.
На экран налип мокрый песок, я смахиваю его прежде, чем ответить.
На Саше голубая рубашка в мелкую клетку и твидовый пиджак. Он сидит в офисном кресле, за его спиной пустая белая стена.
– Хотел посмотреть на тебя.
В прямоугольнике внизу экрана я вижу себя. У меня слипшиеся волосы, сгоревший на солнце нос и намокшее платье.
– Хорошо отдыхается?
– Да, – мои губы сами расползаются в улыбке.
Во мне две Багама Мамы с тройным ромом и много соленой океанской воды.
– Где ты сейчас?
– Я не работаю. У меня отпуск. И я не обязана отвечать на твои вопросы.
– Да, ты не работаешь, но все-таки. Покажи мне. Я хочу видеть.
Я не знаю, как переключить фронтальную камеру, поэтому просто поворачиваю телефон, показывая потемневший океан и разбивающиеся о парапет белые брызги.
– Ка-я, – голос Саши меняется, – Где ты находишься?
– Я плавала, но начался шторм. Меня сбило волной и потащило по острым камням. Спасатель меня выловил, как какую-то селедку.
Ахилл брызгает чем-то очень щиплющим на мои коленки. От боли я шиплю и роняю телефон в песок. Стерильной салфеткой спасатель промакивает кровь с моих разодранных коленок, смазывает их прозрачным холодящим гелем и накладывает сверху пластыри.
Из песка доносится недовольный Сашин голос. Наверное, ему не нравится, что его бросили вот так.
Ураган Эмма хлещет улицы дождем, сгибает пальмы, смывает в океан припаркованные на променаде автомобили.
Через два дня приезжает Стивен. Он сходит на берег вместе с другими пассажирами круизного лайнера и ведет меня обедать.
В моей Багама Маме снова тройной ром, в его супе – три вида морских рыб и моллюски.
– Девочка, – он гладит меня по щеке, – Я так рад, что ты согласилась прилететь.
– Всегда хотела посмотреть на водоплавающих свинок.
Стивен ждет от меня более развернутого ответа. Я вылавливаю из салата кусочки зеленого манго.
– Ты, наверное, устала мотаться с ним по всему свету?
– Это моя работа, меня все устраивает.
– Работа, – Стивен тянет это слово, будто хочет расслышать скрытые в нем смыслы, – Так вы это называете? Мне показалось, он бывает с тобой жесток.
– Мы взрослые люди, и знаем, что делаем.
Его взгляд скользит по моему лицу, по черной обтягивающей майке, спускается к короткой белой юбке и останавливается на ободранных коленях. От Саши мне бы давно влетело, а этому никогда в голову не придет ударить меня по щеке за дерзость.
– Что это за работа такая – раскрашивать цветными карандашами детские картинки? – Стивен отодвигает суп.
– Я не просто раскрашиваю. Я смотрю и слушаю, а потом говорю Саше, стоит ли инвестировать в компанию, которая хочет его денег.
От мягкой улыбки мне становится холодно, будто кондиционер в зале стал дуть на всю мощность.
– Он просто придумал все это, – говорит Стивен, – Люди, встречи, города, перелеты. Это все не настоящее. Он таскает тебя за собой, как театральный бинокль на шнурочке, просто потому что хочет видеть тебя рядом. Я не знаю, по какой причине он выбрал именно рабочий формат. Может, ты просто скрашиваешь ему унылые инвесторские будни.
Нам приносят второе блюдо. Я нарезаю стейк, достаю из кремового соуса перчинки и раскладываю на краю тарелки. Стивен смотрит, как я выстраиваю их по размеру. Двенадцать холодных, фарфорово-гладких китайцев и взлохмаченный Шу, спугнувший мою цаплю. Саша забыл его предупредить, что мне нужно следить за ходом беседы, я не расслышала и десятой части его перевода.
– На самом деле, я всегда это знала, – еще одна перчинка присоединяется к ровному ряду, – Я вообще люблю игры. У Саши хорошо получается подбирать правильный антураж для них. Ты так умеешь?
Стивен кладет на стол вилку и нож.
– Закажи десерт, – говорю я прежде, чем он снова откроет рот, – Я хочу мороженое.
Через три дня я лечу домой.
«Отдохни хорошо после своего отпуска», — пишет Саша, — «Через неделю мы едем в Амстердам».
Arthur писал(а): ↑Вт окт 08, 2024 7:30 pm
Интересные ощущения. Текст прозрачный, холодный, ясный, словно сквозь лёд смотришь на синеву неба и яркое, но зимнее солнце.
Это хороший, годный рассказ. Хрю. Как интересный прием следует отметить что сцена введения банана как бы намерено оставлена автором за рамками построений сюжетного пространства повествования, что придает стимуляции воображения читателя.
.
