Зачем подглядывать? Подругу Лариску небось пороли при полном кворуме, подглядывать вовсе и не надо было! А Агеев что, рыжий?
Привидение Голиковского переулка. Мистический роман
Re: Привидение Голиковского переулка. Мистический роман
Пусть тогда и автор поприсутствует и перескажет!
На земле
Re: Привидение Голиковского переулка. Мистический роман
Это правильно! Без хихиканья тут никуда!
Но всё-таки публично было бы лучше, хотя, с другой стороны, могло бы получиться "шо, опять?!" Так что, может, и правильно!
Re: Привидение Голиковского переулка. Мистический роман
«Шо, опять?!» - это «соседский суд», как с Лариской. А с Агеевым можно просто дверь плохо прикрыть, а вездесущие соседи…
На земле
Re: Привидение Голиковского переулка. Мистический роман
17. Пилястры и фронтон. Домашнее волшебство
Агеев положил на кухонный стол листочек бумаги и сделал сообщение:
— Вот они. Он Дмитрий Васильевич Гилевский, она Екатерина Илларионовна Гилевская. Год рождения есть. Ничего сверх этого пока добыть не удалось.
— Уже что-то! Спасибо, Агеев!
……………………..
………………
М-да, а одно время ей казалось, что у них назревает роман…
Как это начиналось?
Татьяна первые увидела Агеева в конце августа. Опять воскресенье, опять она дома одна, стирка, кухня, то да се… Все как всегда. Вдруг в коридоре навстречу незнакомец. Могучий детина. Впору испугаться, но она не испугалась. Засмеялась, спросила, кто он такой и откуда здесь взялся, выслушала ответ, снова засмеялась, повела нового соседа обедать. Затем, как она и говорила впоследствии Марине, они некоторое время просто присматривались друг к другу. Издали. Здоровались при встречах. Перекинутся на бегу словечком-другим.
Этикет коммунальной квартиры новый жилец усвоил мгновенно. Ничего сложного, правило одно: не лезь в чужую жизнь. Вообще-то это правило полезно везде, но здесь твоя жизнь на виду, и чужая у тебя на виду. Твое одиночество защищено только этой тонкой невидимой стеной: с тобой никто даже не заговорит, пока ты сам не захочешь. М-да…
Собрался Агеев чай пить, отправился на кухню, а там у Татьяны дым коромыслом, на плите кастрюля, сковородка, на столе в больших мисках мясо и овощи, сама она носится между плитой, столом и раковиной в кухонном фартуке, лямки завязаны за спиной бантиком, в руках нож… Он хотел удалиться, но она его не отпустила.
— Входите, входите! Видите, на плите еще две конфорки свободны, ставьте свой чайник, никто никому не помешает.
Дождалась, пока он нальет воду и двинется к плите, и как бы продолжила начатую мысль. Подняла значительно палец и сказала:
— Плита. У нее четыре конфорки, Агеев, четыре конфорки! Видите?
— Вижу, — подтвердил он, показывая своим тоном, что охотно примет участие в начинающейся беседе.
Сам он разговоров с Татьяной не затевает. Школьное правило: ты же не пойдешь на перемене в учительскую, чтобы поболтать с училкой. И пожалуй, это правило действует и дома, если оказалось, что вы с училкой живете под одной крышей.
— Пересчитайте на всякий случай, чтобы не было ошибки, — потребовала Татьяна.
— Можно без бумажки, просто на пальцах?
— Да, этого достаточно. Убедились? Их ровно четыре. И одна из четырех раньше не горела.
Опять она сделала выразительный жест рукой, покачала пальцем: нет, не горела…
У нее красивая жестикуляция, немногие так умеют. А еще она по ходу разговора двигается, поворачивается, в паузах бросается в сторону, к раковине, возвращается, улыбается светлой улыбкой. Мелькают локти, коленки… Грубый и невежливый человек сказал бы, что она строит глазки и вертит задом. Агеев просто любовался этой картиной, ему все нравилось. Татьяна очень высокая, тонкая, стройная. Длиннейшие ноги. Движется легко и быстро. Часто улыбается. Красивая ли она? Нет, это называется иначе: очень хорошее лицо. Чистые линии, прекрасный рисунок, дивный колорит. Она белолицая, правильный овал лица, прямой аккуратный нос… Ни одного изъяна внешности, все гармонично, все в меру. Если добавить чуть-чуть, внести самые маленькие изменения, это, наверное, можно просто подрисовать — чуть больше глаза, чуть полнее губы, — тогда она будет очень яркой красавицей. Но потеряет индивидуальность. Пропадет впечатление породы, благородства. Ее стиль строгость, сдержанность, некоторая холодноватость…
— Я здесь живу не так давно. Вы знаете, я здесь гощу у Жанны.
— Да.
— Когда я появилась, эта конфорка уже не горела. Жанна поселилась здесь гораздо раньше, а еще раньше здесь жила ее бабушка, и она школьницей прибегала к ней после уроков. Говорит, что эта конфорка не горела уже тогда.
Пауза.
— Бабушка поселилась здесь задолго до Жанкиного рождения, но и она не помнит того времени, когда эта конфорка была исправна.
Пауза. Она строит свою речь по всем законам драматургии, с нарастанием и усилением. С градацией.
— А ваша хозяйка, Агеев, старуха Наталья Ивановна поселилась здесь задолго до моей бабушки, еще до войны, где-то в тридцать восьмом году. И эта конфорка не горела уже тогда.
Опять она вскинула руку, как бы призывая ко вниманию.
— Это не начало истории, раньше здесь были жильцы, которых и Наталья Ивановна не помнит. Говорят, всю квартиру занимал полковник. Его никто из нынешних обитателей дома не застал живым, память осталась только в названии одной комнаты. И с той же седой старины осталось предание о четвертой конфорке — она не горела никогда. Никто не видел ее горящей. Она не горела во времена легендарного полковника, не горела и раньше, не горела с того дня, когда построили дом и поставили плиту. Она была неисправна всегда, от начала времен.
Глубокая пауза. На коду пошли…
— А теперь вдруг эта конфорка загорелась. Месяца этак полтора назад. Горит!
Готово. Прозвучала тоника. Дайте занавес!
— Да, это удивительно, — подтвердил Агеев.
Локти, коленки… И у него в голове вдруг зашевелились какие-то стихи, всего одна строчка: «локтях, ладонях…» Это что? Ну да, нелюбимый с детства Пастернак. Даже он может прийтись к месту…
Татьяна молчала, чего-то ждала. Тогда он спросил:
— Да, но если вы знали твердо, что конфорка не горит, как вам пришло в голову попытаться ее зажечь?
— Вы правы, я не сразу догадалась. Сначала я просто шла по коридору. Что-то было не так, как всегда, а что именно — непонятно. Прошлась еще раз. Туда, сюда… И сообразила — паркет не скрипит под ногами. Паркет старый, некоторые шашки разболтались, гуляли под ногами, скрипели, а теперь сидят прочно. Тогда я пошла на кухню и зажгла четвертую конфорку. Так и есть, горит. Какие-то маленькие чудеса. А где чудотворец? Это была загадка.
Агеев непроницаемо молчал.
— Сознавайтесь, чего уж там…
— Ладно, ладно… Я починил эту конфорку. Делов-то… Конусный кран…
— Но ведь это задолго до вашего появления?
— Я здесь давно. Комнату снял год назад, но не жил там, появлялся очень редко. В Москве бывал наездами, однако и в этих случаях жил в другом месте.
Он привирал, но это уж его дело, он не обязан выкладывать всю правду каждому…
— А зачем комната здесь?
— Запасной аэродром.
Она прекратила расспросы. Поняла, что теперь запасным аэродромом стала та комната, где он жил в прошлые наезды. Если Агеев пропал на неделю-другую, значит, он там.
— Позвольте спросить, Агеев… Когда я рассказывала горестную историю неисправной конфорки, вы разок-другой странно улыбались.
— Я наслаждался вашим красноречием.
— Нет, вы как-то иначе улыбались.
— В вашем рассказе были неточности, но перебивать вас и поправлять глупо, это испортит весь эффект. А я наслаждался вашим красноречием.
Она повернулась к нему и раскланялась, будто актриса, вышедшая на аплодисменты.
— Спасибо.
Помолчала.
— Значит, неважно, правду я говорю или неправду, главное — красота рассказа?
— Основной принцип искусства. Не бывшее в действительности, но правдоподобное надо предпочитать сбывшемуся, но неправдоподобному.
— Ладно, занавес опущен, выкладывайте свои поправки.
— Дом построен в начале века, плиту установили через пятьдесят лет.
— Откуда вы знаете?
— На плите написана дата изготовления, на доме написан год постройки.
— Где написано?
— У плиты сзади прикреплена табличка: Сталинградский завод «Газоаппарат», 1957 год. У дома по фронтону кирпичиками выложена дата: 1904.
— Не видела. Где это, где у нашего дома фронтон? Я думала, фронтон бывает над колоннадой.
— Правильно. У нас то же самое. Дом выходит фасадом в переулок, по фасаду пилястры, над пилястрами фронтон.
— Агеев, что такое пилястры?
— Полуколонны. Колонны, выступающие из стены на половину толщины. Они декоративные, имитируют ордерно-балочную классику, где есть настоящие колонны, они несущие, а над ними несомые элементы — фриз, фронтон…
— Разбираетесь в архитектуре?
— Нет, не очень. Прочел всего одну книжку, у деда случайно нашлась.
— А книжки по живописи были?
— Были. И я их читал. Но ведь этого мало, надо бегать по музеям, выставкам…
— Кстати, Агеев, вы знаете, где находится Третьяковская галерея?
— Знаю. Здесь рядом, по ту сторону Ордынки
— Вы там бывали?
— Нет, не бывал. Как-то не успел еще.
— Это возмутительно! Агеев, если у вас нет других планов, в следующую субботу я сама поведу вас в Третьяковскую галерею.
— Вот спасибо! Пойду с удовольствием.
Они продолжали с удовольствием болтать. Агеев сообщил, что хотя в Третьяковке он в самом деле не бывал, некоторое понятие об этой коллекции у него есть. Ведь существуют книги, альбомы. В школе репродукции висят на стенах в каждом классе. И не только в школе. В самой обыкновенной узбекской чайхане обязательно увидишь парочку-троечку картин из Третьяковки. И в городе, в сельской местности. Бывает, совсем глухой кишлак в степи, там даже почты нет и отделения милиции, но чайхана там есть, а в чайхане висят репродукции. Узбекские колхозники очень любят русскую классическую живопись!
Теперь Татьяна смотрела на него с подозрением. Он над ней смеется.
— Нет, — замотал головой Агеев и улыбнулся благодушно. — Все правда. Надо только понять, какие картины из Третьяковки больше всего нравятся узбекским колхозникам.
— Какие же?
— А вы попытайтесь угадать. Я там не бывал, вы бывали, знаете это собрание, вам догадаться нетрудно.
Разговор стал совсем интересным, Татьяна увлеклась гаданием…
Она дура.
Неужели Агеев произвел на нее такое сильное впечатление, что она потеряла способность соображать? Неужели она в точном смысле была от него без ума? Нет, она такого за собой не помнит. Тогда почему же?
У нее прочно сидело в голове: Дух Старого Полковника приходил 12 августа, Агеев появился позже. Сначала старик, потом Агеев. Потом Агеев вселился в эту самую комнату. Один сперва, другой после…
Но ведь он ей говорил! Ведь она сама вырвала из него признание, что он появлялся и раньше, он конфорку чинил и приклеивал паркет. То есть это значит, что Дух Полковника поперся не в бесхозную и нежилую комнату, а именно в комнату Агеева, комнату, которую он снял год назад. Так может быть, между Агеевым и стариком есть какая-то связь?
Нет, она почему-то была твердо уверена, что такой связи быть не может. А почему? Да вот так как-то… Это само собой, что Агеев и привидение — они уж точно из разных миров. Или дух настоящий, во что Татьяна не верила, или это гнусный розыгрыш, учиненный Мишкой Кацем или братьями Гинзбургами. Да ей легче поверить, что призрака заказали вскладчину Каценеленбоген, Бронфенбренер и Дербаремдикер, но не Агеев. Дура-редакторша из «Советского композитора» скорее, чем Агеев. Почему? У всех названных есть фантазия, а у него нет?
Нет, дело в другом. Он очень рациональный. Он не обманщикк. Темная личность, но не мистификатор, не врун. Он какой-то приземленный, здравомыслящий.
А если бы она не была дурой, не строила глазки мальчишке, а задала вопрос, она бы немедленно получила ответ. Но тогда дальше ничего бы не было…
Выходит, она молола чушь о маленьких домашних чудесах, но умолчала о большом.
Агеев тоже кое-что знал о маленьких домашних чудесах, но тоже не распространялся. У него были свои причины.
Вот взять хотя бы появление Светки — это волшебство почище ремонта газовой кконфорки. От одного воспоминания рожа Агеева расплывается в смущенной ухмылке.
Но рассказать новой знакомой такую историю как-то не тянет…
Дело было так.
Все произошло уже после исторического решения его репетиторши написать в тетради слова «обратить внимание». И после забавного разговора со Светланой о предстоящем походе в театр с репетиторшей. Все эти милые беседы остались позади, а в доме по-прежнему мир и покой. То есть у Светки в доме, в ее квартире на Фрунзенской. Именно у нее он жил большую часть времени. Там он на всем готовом. Как сыр в масле катается. Нравы в доме мягкие, обхождение нежнейшее. Никаких пьянок, гулянок, мордобоя, ментов. Никаких интриг и доносов с вытекающими последствиями. Мир и тишина. Но иногда он для разнообразия перебирается на Пятницкую. Для смены впечатлений. Там Жанка, он ее помнит… Иногда бывает и на Челябинской. Это уж совсем темные бездны, но и там живут люди…
В тот раз он уже третий день обретался на Пятницкой. Ну, в переулке… Кстати, этого адреса Светка не знает. Ей не положено. Значит, лежит он себе на диване с книжечкой, блаженствует, находится в полном убеждении, что больше никого дома нет. Лето, квартира обезлюдела. Вдруг стук в дверь. В дверь комнаты.
— Да, войдите!
Входит Светка. За ее спиной маячит какая-то долговязая девица с большими серыми глазами. У Светки на лице непонятное выражение. Держит руки за спиной. Девица смущенно улыбается.
— Света, откуда ты здесь?
Светка молча достает из-за спины какие-то прутики. Целый пучок, перевязанный веревочкой. Девица хихикает.
И тут до Агеева доходит. Филология. Наука о именах и названиях.
Светка его Тетя.
У тети в руках Розги.
Э-ээ…
Может, тут мало прописной, нужен еще восклицательный знак? Бредовая филология правит миром…
— Ложись, ложись…
— А она здесь зачем?
— Теперь штаны… Держите его! Нет не так. Руки держите, чтоб попку ладошками не закрывал. Так хорошо.
Громкое девичье хихиканье…
— Орать не будет?
— Да пусть орет. Не опасно…
— А-аааааа!
— Он смеется над нами. Лариса, пожалуйста, держите его крепче! Он сильнее нас обеих…
— А-аааааааааааааааа!
— Он смеется над нами.
— А-ааааааааааааааааааааааа!
Громкое девичье хихиканье…
Удаляющееся громкое девичье хихиканье…
И все.
Ровно через минуту Агеев опять один в своей комнате. Нет ни Светки, ни этой дылды с большими серыми глазами. Их и след простыл. Будто их здесь и не было никогда. Ему померещилось. Это такой кошмарный сон старшеклассника.
Агеев ухмыляется, не спеша поднимается с дивана и подтягивает штаны. Ай да Светка! Надо ей за доблесть подарить серьги с мечами и бантами…
***
Конечно, эта история как раз из серии волшебных появлений и исчезновений, но лучше никому не знать…
Впоследствии девки удивлялись тому, почему он так любит Лариску. Потому что Лариска человек надежнейший. Это в полном смысле свой человек. Даже честная и благородная Жанка проболталась бы, поделилась с подругой Катькой. Но не Лариска. Лариска — могила. А еще он ее любит потому, что им весело вместе. Они оба помнят о каких-то колоссальных полномочиях, которые были даны Лариске и никем впоследствии не отменены. На момент вручения полномочий Агеев был школьник. Таково было его официальное общественное положения. Тетя Света отдала ребенка в школу, в девятый класс… Не Агеева, Кривчикова, у того документы подходящие… А тете Ларисе велено за ним приглядывать, благо она уже как-то причастна к домашним и семейным делам. Лариса может сечь школьника за курение, за поздние возвращения домой, за что угодно — и все на законных основаниях. У Лариски столько же власти над Агеевым, как у дяди Юры над ней самой. Но Лариса никогда этой властью не пользовалась. Даже пригрозить не пыталась. Это же все несерьезно. Это игра. А играть так ей не хочется. Она не расположена. Ей только весело. Сделает Агеевву глазки, он ее обнимет, ущипнет за попку, Лариска пискнет… Большие серые глаза…
И есть еще причина, почему он зовет Лариску герцогиней. Но уж тут тайна глубочайшая. Не детский секрет…
Агеев положил на кухонный стол листочек бумаги и сделал сообщение:
— Вот они. Он Дмитрий Васильевич Гилевский, она Екатерина Илларионовна Гилевская. Год рождения есть. Ничего сверх этого пока добыть не удалось.
— Уже что-то! Спасибо, Агеев!
……………………..
………………
М-да, а одно время ей казалось, что у них назревает роман…
Как это начиналось?
Татьяна первые увидела Агеева в конце августа. Опять воскресенье, опять она дома одна, стирка, кухня, то да се… Все как всегда. Вдруг в коридоре навстречу незнакомец. Могучий детина. Впору испугаться, но она не испугалась. Засмеялась, спросила, кто он такой и откуда здесь взялся, выслушала ответ, снова засмеялась, повела нового соседа обедать. Затем, как она и говорила впоследствии Марине, они некоторое время просто присматривались друг к другу. Издали. Здоровались при встречах. Перекинутся на бегу словечком-другим.
Этикет коммунальной квартиры новый жилец усвоил мгновенно. Ничего сложного, правило одно: не лезь в чужую жизнь. Вообще-то это правило полезно везде, но здесь твоя жизнь на виду, и чужая у тебя на виду. Твое одиночество защищено только этой тонкой невидимой стеной: с тобой никто даже не заговорит, пока ты сам не захочешь. М-да…
Собрался Агеев чай пить, отправился на кухню, а там у Татьяны дым коромыслом, на плите кастрюля, сковородка, на столе в больших мисках мясо и овощи, сама она носится между плитой, столом и раковиной в кухонном фартуке, лямки завязаны за спиной бантиком, в руках нож… Он хотел удалиться, но она его не отпустила.
— Входите, входите! Видите, на плите еще две конфорки свободны, ставьте свой чайник, никто никому не помешает.
Дождалась, пока он нальет воду и двинется к плите, и как бы продолжила начатую мысль. Подняла значительно палец и сказала:
— Плита. У нее четыре конфорки, Агеев, четыре конфорки! Видите?
— Вижу, — подтвердил он, показывая своим тоном, что охотно примет участие в начинающейся беседе.
Сам он разговоров с Татьяной не затевает. Школьное правило: ты же не пойдешь на перемене в учительскую, чтобы поболтать с училкой. И пожалуй, это правило действует и дома, если оказалось, что вы с училкой живете под одной крышей.
— Пересчитайте на всякий случай, чтобы не было ошибки, — потребовала Татьяна.
— Можно без бумажки, просто на пальцах?
— Да, этого достаточно. Убедились? Их ровно четыре. И одна из четырех раньше не горела.
Опять она сделала выразительный жест рукой, покачала пальцем: нет, не горела…
У нее красивая жестикуляция, немногие так умеют. А еще она по ходу разговора двигается, поворачивается, в паузах бросается в сторону, к раковине, возвращается, улыбается светлой улыбкой. Мелькают локти, коленки… Грубый и невежливый человек сказал бы, что она строит глазки и вертит задом. Агеев просто любовался этой картиной, ему все нравилось. Татьяна очень высокая, тонкая, стройная. Длиннейшие ноги. Движется легко и быстро. Часто улыбается. Красивая ли она? Нет, это называется иначе: очень хорошее лицо. Чистые линии, прекрасный рисунок, дивный колорит. Она белолицая, правильный овал лица, прямой аккуратный нос… Ни одного изъяна внешности, все гармонично, все в меру. Если добавить чуть-чуть, внести самые маленькие изменения, это, наверное, можно просто подрисовать — чуть больше глаза, чуть полнее губы, — тогда она будет очень яркой красавицей. Но потеряет индивидуальность. Пропадет впечатление породы, благородства. Ее стиль строгость, сдержанность, некоторая холодноватость…
— Я здесь живу не так давно. Вы знаете, я здесь гощу у Жанны.
— Да.
— Когда я появилась, эта конфорка уже не горела. Жанна поселилась здесь гораздо раньше, а еще раньше здесь жила ее бабушка, и она школьницей прибегала к ней после уроков. Говорит, что эта конфорка не горела уже тогда.
Пауза.
— Бабушка поселилась здесь задолго до Жанкиного рождения, но и она не помнит того времени, когда эта конфорка была исправна.
Пауза. Она строит свою речь по всем законам драматургии, с нарастанием и усилением. С градацией.
— А ваша хозяйка, Агеев, старуха Наталья Ивановна поселилась здесь задолго до моей бабушки, еще до войны, где-то в тридцать восьмом году. И эта конфорка не горела уже тогда.
Опять она вскинула руку, как бы призывая ко вниманию.
— Это не начало истории, раньше здесь были жильцы, которых и Наталья Ивановна не помнит. Говорят, всю квартиру занимал полковник. Его никто из нынешних обитателей дома не застал живым, память осталась только в названии одной комнаты. И с той же седой старины осталось предание о четвертой конфорке — она не горела никогда. Никто не видел ее горящей. Она не горела во времена легендарного полковника, не горела и раньше, не горела с того дня, когда построили дом и поставили плиту. Она была неисправна всегда, от начала времен.
Глубокая пауза. На коду пошли…
— А теперь вдруг эта конфорка загорелась. Месяца этак полтора назад. Горит!
Готово. Прозвучала тоника. Дайте занавес!
— Да, это удивительно, — подтвердил Агеев.
Локти, коленки… И у него в голове вдруг зашевелились какие-то стихи, всего одна строчка: «локтях, ладонях…» Это что? Ну да, нелюбимый с детства Пастернак. Даже он может прийтись к месту…
Татьяна молчала, чего-то ждала. Тогда он спросил:
— Да, но если вы знали твердо, что конфорка не горит, как вам пришло в голову попытаться ее зажечь?
— Вы правы, я не сразу догадалась. Сначала я просто шла по коридору. Что-то было не так, как всегда, а что именно — непонятно. Прошлась еще раз. Туда, сюда… И сообразила — паркет не скрипит под ногами. Паркет старый, некоторые шашки разболтались, гуляли под ногами, скрипели, а теперь сидят прочно. Тогда я пошла на кухню и зажгла четвертую конфорку. Так и есть, горит. Какие-то маленькие чудеса. А где чудотворец? Это была загадка.
Агеев непроницаемо молчал.
— Сознавайтесь, чего уж там…
— Ладно, ладно… Я починил эту конфорку. Делов-то… Конусный кран…
— Но ведь это задолго до вашего появления?
— Я здесь давно. Комнату снял год назад, но не жил там, появлялся очень редко. В Москве бывал наездами, однако и в этих случаях жил в другом месте.
Он привирал, но это уж его дело, он не обязан выкладывать всю правду каждому…
— А зачем комната здесь?
— Запасной аэродром.
Она прекратила расспросы. Поняла, что теперь запасным аэродромом стала та комната, где он жил в прошлые наезды. Если Агеев пропал на неделю-другую, значит, он там.
— Позвольте спросить, Агеев… Когда я рассказывала горестную историю неисправной конфорки, вы разок-другой странно улыбались.
— Я наслаждался вашим красноречием.
— Нет, вы как-то иначе улыбались.
— В вашем рассказе были неточности, но перебивать вас и поправлять глупо, это испортит весь эффект. А я наслаждался вашим красноречием.
Она повернулась к нему и раскланялась, будто актриса, вышедшая на аплодисменты.
— Спасибо.
Помолчала.
— Значит, неважно, правду я говорю или неправду, главное — красота рассказа?
— Основной принцип искусства. Не бывшее в действительности, но правдоподобное надо предпочитать сбывшемуся, но неправдоподобному.
— Ладно, занавес опущен, выкладывайте свои поправки.
— Дом построен в начале века, плиту установили через пятьдесят лет.
— Откуда вы знаете?
— На плите написана дата изготовления, на доме написан год постройки.
— Где написано?
— У плиты сзади прикреплена табличка: Сталинградский завод «Газоаппарат», 1957 год. У дома по фронтону кирпичиками выложена дата: 1904.
— Не видела. Где это, где у нашего дома фронтон? Я думала, фронтон бывает над колоннадой.
— Правильно. У нас то же самое. Дом выходит фасадом в переулок, по фасаду пилястры, над пилястрами фронтон.
— Агеев, что такое пилястры?
— Полуколонны. Колонны, выступающие из стены на половину толщины. Они декоративные, имитируют ордерно-балочную классику, где есть настоящие колонны, они несущие, а над ними несомые элементы — фриз, фронтон…
— Разбираетесь в архитектуре?
— Нет, не очень. Прочел всего одну книжку, у деда случайно нашлась.
— А книжки по живописи были?
— Были. И я их читал. Но ведь этого мало, надо бегать по музеям, выставкам…
— Кстати, Агеев, вы знаете, где находится Третьяковская галерея?
— Знаю. Здесь рядом, по ту сторону Ордынки
— Вы там бывали?
— Нет, не бывал. Как-то не успел еще.
— Это возмутительно! Агеев, если у вас нет других планов, в следующую субботу я сама поведу вас в Третьяковскую галерею.
— Вот спасибо! Пойду с удовольствием.
Они продолжали с удовольствием болтать. Агеев сообщил, что хотя в Третьяковке он в самом деле не бывал, некоторое понятие об этой коллекции у него есть. Ведь существуют книги, альбомы. В школе репродукции висят на стенах в каждом классе. И не только в школе. В самой обыкновенной узбекской чайхане обязательно увидишь парочку-троечку картин из Третьяковки. И в городе, в сельской местности. Бывает, совсем глухой кишлак в степи, там даже почты нет и отделения милиции, но чайхана там есть, а в чайхане висят репродукции. Узбекские колхозники очень любят русскую классическую живопись!
Теперь Татьяна смотрела на него с подозрением. Он над ней смеется.
— Нет, — замотал головой Агеев и улыбнулся благодушно. — Все правда. Надо только понять, какие картины из Третьяковки больше всего нравятся узбекским колхозникам.
— Какие же?
— А вы попытайтесь угадать. Я там не бывал, вы бывали, знаете это собрание, вам догадаться нетрудно.
Разговор стал совсем интересным, Татьяна увлеклась гаданием…
Она дура.
Неужели Агеев произвел на нее такое сильное впечатление, что она потеряла способность соображать? Неужели она в точном смысле была от него без ума? Нет, она такого за собой не помнит. Тогда почему же?
У нее прочно сидело в голове: Дух Старого Полковника приходил 12 августа, Агеев появился позже. Сначала старик, потом Агеев. Потом Агеев вселился в эту самую комнату. Один сперва, другой после…
Но ведь он ей говорил! Ведь она сама вырвала из него признание, что он появлялся и раньше, он конфорку чинил и приклеивал паркет. То есть это значит, что Дух Полковника поперся не в бесхозную и нежилую комнату, а именно в комнату Агеева, комнату, которую он снял год назад. Так может быть, между Агеевым и стариком есть какая-то связь?
Нет, она почему-то была твердо уверена, что такой связи быть не может. А почему? Да вот так как-то… Это само собой, что Агеев и привидение — они уж точно из разных миров. Или дух настоящий, во что Татьяна не верила, или это гнусный розыгрыш, учиненный Мишкой Кацем или братьями Гинзбургами. Да ей легче поверить, что призрака заказали вскладчину Каценеленбоген, Бронфенбренер и Дербаремдикер, но не Агеев. Дура-редакторша из «Советского композитора» скорее, чем Агеев. Почему? У всех названных есть фантазия, а у него нет?
Нет, дело в другом. Он очень рациональный. Он не обманщикк. Темная личность, но не мистификатор, не врун. Он какой-то приземленный, здравомыслящий.
А если бы она не была дурой, не строила глазки мальчишке, а задала вопрос, она бы немедленно получила ответ. Но тогда дальше ничего бы не было…
Выходит, она молола чушь о маленьких домашних чудесах, но умолчала о большом.
Агеев тоже кое-что знал о маленьких домашних чудесах, но тоже не распространялся. У него были свои причины.
Вот взять хотя бы появление Светки — это волшебство почище ремонта газовой кконфорки. От одного воспоминания рожа Агеева расплывается в смущенной ухмылке.
Но рассказать новой знакомой такую историю как-то не тянет…
Дело было так.
Все произошло уже после исторического решения его репетиторши написать в тетради слова «обратить внимание». И после забавного разговора со Светланой о предстоящем походе в театр с репетиторшей. Все эти милые беседы остались позади, а в доме по-прежнему мир и покой. То есть у Светки в доме, в ее квартире на Фрунзенской. Именно у нее он жил большую часть времени. Там он на всем готовом. Как сыр в масле катается. Нравы в доме мягкие, обхождение нежнейшее. Никаких пьянок, гулянок, мордобоя, ментов. Никаких интриг и доносов с вытекающими последствиями. Мир и тишина. Но иногда он для разнообразия перебирается на Пятницкую. Для смены впечатлений. Там Жанка, он ее помнит… Иногда бывает и на Челябинской. Это уж совсем темные бездны, но и там живут люди…
В тот раз он уже третий день обретался на Пятницкой. Ну, в переулке… Кстати, этого адреса Светка не знает. Ей не положено. Значит, лежит он себе на диване с книжечкой, блаженствует, находится в полном убеждении, что больше никого дома нет. Лето, квартира обезлюдела. Вдруг стук в дверь. В дверь комнаты.
— Да, войдите!
Входит Светка. За ее спиной маячит какая-то долговязая девица с большими серыми глазами. У Светки на лице непонятное выражение. Держит руки за спиной. Девица смущенно улыбается.
— Света, откуда ты здесь?
Светка молча достает из-за спины какие-то прутики. Целый пучок, перевязанный веревочкой. Девица хихикает.
И тут до Агеева доходит. Филология. Наука о именах и названиях.
Светка его Тетя.
У тети в руках Розги.
Э-ээ…
Может, тут мало прописной, нужен еще восклицательный знак? Бредовая филология правит миром…
— Ложись, ложись…
— А она здесь зачем?
— Теперь штаны… Держите его! Нет не так. Руки держите, чтоб попку ладошками не закрывал. Так хорошо.
Громкое девичье хихиканье…
— Орать не будет?
— Да пусть орет. Не опасно…
— А-аааааа!
— Он смеется над нами. Лариса, пожалуйста, держите его крепче! Он сильнее нас обеих…
— А-аааааааааааааааа!
— Он смеется над нами.
— А-ааааааааааааааааааааааа!
Громкое девичье хихиканье…
Удаляющееся громкое девичье хихиканье…
И все.
Ровно через минуту Агеев опять один в своей комнате. Нет ни Светки, ни этой дылды с большими серыми глазами. Их и след простыл. Будто их здесь и не было никогда. Ему померещилось. Это такой кошмарный сон старшеклассника.
Агеев ухмыляется, не спеша поднимается с дивана и подтягивает штаны. Ай да Светка! Надо ей за доблесть подарить серьги с мечами и бантами…
***
Конечно, эта история как раз из серии волшебных появлений и исчезновений, но лучше никому не знать…
Впоследствии девки удивлялись тому, почему он так любит Лариску. Потому что Лариска человек надежнейший. Это в полном смысле свой человек. Даже честная и благородная Жанка проболталась бы, поделилась с подругой Катькой. Но не Лариска. Лариска — могила. А еще он ее любит потому, что им весело вместе. Они оба помнят о каких-то колоссальных полномочиях, которые были даны Лариске и никем впоследствии не отменены. На момент вручения полномочий Агеев был школьник. Таково было его официальное общественное положения. Тетя Света отдала ребенка в школу, в девятый класс… Не Агеева, Кривчикова, у того документы подходящие… А тете Ларисе велено за ним приглядывать, благо она уже как-то причастна к домашним и семейным делам. Лариса может сечь школьника за курение, за поздние возвращения домой, за что угодно — и все на законных основаниях. У Лариски столько же власти над Агеевым, как у дяди Юры над ней самой. Но Лариса никогда этой властью не пользовалась. Даже пригрозить не пыталась. Это же все несерьезно. Это игра. А играть так ей не хочется. Она не расположена. Ей только весело. Сделает Агеевву глазки, он ее обнимет, ущипнет за попку, Лариска пискнет… Большие серые глаза…
И есть еще причина, почему он зовет Лариску герцогиней. Но уж тут тайна глубочайшая. Не детский секрет…
Re: Привидение Голиковского переулка. Мистический роман
Если Агеев - это и есть Рузыбаев-Розенбойм, ему не может быть двадцать лет, он значительно старше. Так молодо выглядит?
Re: Привидение Голиковского переулка. Мистический роман
Не понимаю, что привело Вас к мысли, что это один человек.
Про Рузыбаева это как бы вставная новелла, притча, ее рассказывает один из стариков, с которыми Татьяна знакома.
Агеев и Кривчиков одно лицо. Это человек с навыками -- по приезду в город сразу снимает две или три комнаты в разных концах. Это от бездомности, от страха остаться на улице, от привычки скрываться. У него сейчас нет проблем с законом, но начальник угрозыска в Нарве его издали почуял -- наш контингент. И Юрка его сразу распознал. Бродяга. В детприемниках называл разные имена. Из дому сбегал.
С девками его роднит одно -- он большой филолог. Светка это знает, от девок от пока свои занятия скрывает. Тоже привычка -- не раскрывайся, не болтай.
Эх... Впереди филологические главы и развязка мистического сюжета, но сил нет, сейчас пошли другие дела в жизни. Будет большая пауза.
Кстати, загадка Агеева: три картины из Третьяковки, лидеры популярности в чайханах Ферганской долины.
Никому не интересно?
Re: Привидение Голиковского переулка. Мистический роман
Откуда у детдомовца и криминального элемента такое образование, и уже в двадцать лет? Да даже такие интересы? Если он, конечно, не подделывает произведения искусства.Гертруда писал(а): ↑Вс сен 08, 2024 3:40 pm Агеев и Кривчиков одно лицо. Это человек с навыками -- по приезду в город сразу снимает две или три комнаты в разных концах. Это от бездомности, от страха остаться на улице, от привычки скрываться. У него сейчас нет проблем с законом, но начальник угрозыска в Нарве его издали почуял -- наш контингент. И Юрка его сразу распознал. Бродяга. В детприемниках называл разные имена. Из дому сбегал.
С девками его роднит одно -- он большой филолог.
Очень жаль!
Так на этот вопрос действительно есть ответ? Конечно, интересно!
На земле
Re: Привидение Голиковского переулка. Мистический роман
Вот и я хотел спросить то же самое. Он больше похож как раз на сотрудника, возможно, бывшего, вынужденного уволиться из-за какой-то ссоры с начальством. Он не в розыске, но на всякий случай резко сменил местожительство, чтоб глаза не мозолить - а то ещё передумают. Отсюда и много комнат в разных концах города - опять же на случай, если передумают и начнут разыскивать. Слишком юная внешность - ну, бывает...
Мне тоже интересно, но гадать и не пробую, ибо от живописи далёк.