Мастодонт
Добавлено: Вт июл 12, 2022 10:41 am
Он не успел даже повернуться на топот ног в коридоре. Дверь распахнулась, и в кабинет влетела запыхавшаяся Алька.
- Валентин Семёнович! Вы всё ещё здесь?
- Александра! Здесь, здесь, что же ты опять без стука? И бежала почему?
- Извините, Валентин Семёнович, боялась Вас не застать больше, у Вас в календаре стоит, что скоро совещание, а завтра Вы так и вовсе на конференцию, а мне срочно, не могу до понедельника ждать...
- Да нет, совещание отменили, наверное, календарь не обновился, - Валентин Семёнович немного растерянно поправил вечно сползающие очки. – И что такого срочного может произойти на кафедре истории Всемирной Регресии?
Алька пахала над дипломом денно и нощно, и, в отличие от прочих студентов, планировала свою работу буквально по минутам. Если она сказала, что ей нужно поговорить с научруком именно сегодня, значит, так оно и есть.
Поскольку время было, а Алька всё равно не отвяжется, Валентин Семёнович сдвинул в сторону кипы бумаг, заполнявшие стол, и она вывалила свои заметки на освободившееся место.
- Смотрите, Валентин Семёнович, первый кусочек текста расшифрован, там, где дырок поменьше и почерк поаккуратней. Общий смысл уловить можно. Если так дальше пойдёт, за три месяца справлюсь.
С Алькиного листа на Валентина Семёновича смотрели карандашные заметки.
Не раз в нашем узком кругу поднимался вопрос, что же это за зверь такой – мастодонт. Есть он в природе, нет ли его? Некоторые кричат, что век такому не бывать, другие в ту же секунду заявляют, что видели его собственными глазами. Но ни те, ни другие не могут предоставить ни одного доказательства своей правоты. Я вот лично не видел. И даже не знаю, что он может из себя представлять. Выдумка это какая-то. Да и кому он нужен? Только всем нервы трепать! Будь такое на самом деле, все быстренько сошлись бы на том, что лучше б не было. А вот вы как думаете?
Наверное, странный текст продолжался в том же духе, но на этом месте переписанный Алькой отрывок заканчивался. Дальше в наличии имелись лишь испещрённые дырами части документа, до которых Алька ещё не добралась.
А ведь этот отрывок был даже не верхушкой того айсберга, который им предстояло расковырять на мелкую крошку, а скорее лишь снежинкой на его макушке.
Прошло полгода с тех пор, как факультету истории улыбнулась удача. Когда несколько столетий назад в конце короткой Первой Информационной Эры человечество, потратив все ресурсы, не найдя новых и передравшись из-за остатков, рухнуло во Всемирную Регрессию, то без компьютеров, да что там! – без простейшей техники – письменные документы стали изготавливаться вручную. Прямо как много веков назад, до Первой Информационной – пером и чернилами. Потом, когда Регрессия, в свою очередь продлившись несколько веков, вылилась во Вторую Индустриализацию и, в конце концов, во Вторую Информационную Эру, историкам пришлось все эти рукописные документы как-то исследовать. Те из них, которые сохранились. Большой плюс в этом был, что не надо было ломать голову над прибором, способным принять и прочесть носитель информации – бумага и есть бумага – а поскольку язык изменился вполне умеренно, понять записи тоже не составляло особого труда. Но бочка не была бы с мёдом, если бы в ней не плавала ложка дёгтя. Потеряв всю промышленные технологии, люди обратились к кустарным рецептам древности, и в обиход опять вошли железистые чернила, на беду историков разъедающие бумагу.
Огромное везение факультета состояло в том, что полевая команда откопала в заваленном небольшим землетрясением городке подвал, который, несмотря на прошедшие столетия, отлично сохранился под слоем камней и земли. Датировали его точнёхонько на начало Всемирной Регрессии. Все предметы, которые смогли найти и достать, переправили в хранилище факультета, документы же за нехваткой времени сгрузили в герметичные ящики с азотом и сунули на полки климатизированного бумажного архива. И таким вот дипломникам как Алька предстояло всё это безобразие разгребать.
Разгребание начали с одного короткого, на две рукописных страницы, текста. Просто потому, что с чего-то ведь надо. Бумага сохранилась хорошо, но пестрела дырами, прожжёнными там, где этих самых железистых чернил оказалось немного больше, чем в остальном тексте. Читать было невозможно, но если соединить хорошее зрение, уйму терпения и достаточно лингвистической находчивости, у текста появлялся шанс.
Сам документ, естественно, Альке никто не дал; были сделаны точнейшие снимки во всех деталях и под разным освещением, с которыми она и работала, а ценный оригинал отправился обратно в герметичный ящик.
Валентин Семёнович положил усеянную карандашными пометками копию документа и Алькину расшифровку друг с другом рядом.
- Вот, посмотрите сюда. Там, где при письме перо ведётся вниз, нажим сильнее, так что чернил больше. По идее, именно там должны быть дырки. Но они не только там, а и в других местах, где нажим вообще-то должен быть слабее. Некоторые штрихи по два раза проведены, и буквы прописные с печатными перемешаны, форма разная. Может, автор просто писать толком не умел? В смысле, от руки писать? Может, у него профессия была, где много писать не надо, ремесленник там или кто-то вроде этого? Написано ужасно, разобрать можно с трудом. Но большинство слов читаются, и вроде понятны.
- Отлично. Лёд тронулся! Продолжай в том же духе, в понедельник покажешь. Одну копию мне оставь.
Алька сдвинула листки в лохматую стопку, распрощалась и умотала из кабинета на своей обычной скорости, сгонявшей сон с длинных коридоров факультета.
Мастодонт, значит.
Будучи историком со стажем, Валентин Семёнович привык доверять не только трезвой мысли, но и интуиции. Нет, умом он, конечно, понимал, что любая интуиция – это смесь хорошего образования и большого опыта, но к своему нутру любил прислушиваться. Сейчас, пока Алька корпела над щербатым текстом, нутро Валентина Семёновича кричало «караул!». Причём его внутреннее бепокойство относилось не столько конкретно к тексту, а к найденному подвалу вообще.
Что-то основательно не сходилось. Подвал в свою бытность не принадлежал к частному дому; это было здание определённо общественного характера, этажа так в два, судя по остаткам извлечённых наружу стен. Причём подвал занимал немалую его часть. А ещё он был напичкан весьма странными предметами.
Содержимое, которое удалось извлечь, состояло из дерева, металла и кожи. Ломая голову над тем, что не было раздавлено обломками здания или истлело, сотрудники кафедры пришли к единственному возможному выводу – устрашающее наследие могло использоваться только для архаичных пыток.
Там были предметы, похожие на колодки. Там были куски цепей, некоторые даже с браслетами для рук или ног. Там были и кольца побольше – ошейники, что ли? Нашлось и большое количество предметов, остатки которых историки с отвращением отнесли к инструментам для избиения, отбросив все остальные варианты применения. Всё выглядело так, как будто гордость факультета была местом, где в своё время мучили людей.
И вот тут что-то казалось неправильным, будоража шестое чувство Валентина Семёновича. Нет, то, что «такое» когда-то существовало, не подлежало сомнению. Только вот использовался подобный инструментарий совсем в другую эпоху, вовсе не в века Всемирной Регрессии, к которым вне сомнений принадлежал подвал, а намного раньше, за пару столетий до Первой Информационной Эры, потому что во время её извращённый человеческий мозг придумал не менее действенные, но более элегантные способы получения информации. Неужели Регрессия заставила человечество пасть так низко, что оно вернулось к древним методам «правосудия»? Нестыковку усугубляло то, что этот подвал был единственным найденным в своём роде, и то лишь благодаря удачному землетрясению. Так что сравнивать было не с чем.
И теперь ещё этот «мастодонт»!
Ради собственного душевного спокойствия тогда выдвинули рабочую версию, что подвал был создан не с целью вершить сомнительное «правосудие», а был просто-напросто музеем. То, что музеи чего бы то ни было существовали и во время Регрессии, было достоверно известно; о них было достаточно упоминаний в рукописях, да и несколько было даже найдено. Всё-таки учёные-энтузиасты не сдавались даже перед тяжёлой жизнью Регрессионных веков, самоотверженно неся пламя познания в будущее. Так почему бы не существовать и музею древних орудий пыток? Что ж, тем интереснее будет прочитать документы из этого подвала, которые наверняка писали сгинувшие в прошлом коллеги-историки, пусть на их расшифровку и уйдёт немало времени. Текст, конечно, звучал необычно... но это как раз не удивляло. Язык – штука непостоянная, и далеко не научный стиль произведения вовсе не означал, что его писал не учёный. Значение слов было понятным, и на том спасибо.
Но – «мастодонт!»
С чего вдруг историки, изучавшие инструменты правосудия времени прямо перед Первой Информационной Эрой, решили писать про мастодонтов, населявших Землю много тысячелетий ранее, было совершенно непонятно и только усугубляло неразбериху.
Валентин Семёнович откинулся на спинку рабочего кресла и поднёс ближе листок с увеличенным изображением слова, по привычке сжимая в руке ручку не тремя пальцами, как для письма, а в кулаке, где она торчала из-под большого пальца, как рукоятка удочки... удочки...
Валентин Семёнович вздрогнул и вернулся к листку.
Нет, ну что за почерк! Альке не позавидуешь... Что буквы разъедены, не вина автора, но эти невероятные каракули стыдно назвать текстом! Мало того, что нажим пера, как правильно заметила Алька, был разным безо всякой закономерности, образовывая крошечные кляксы (где сейчас и были дыры), но ещё и буквы прыгали туда-сюда и отличались размером! Вот здесь, например, после буквы «а» в этом самом «мастодонте» угадывались верхний и нижний поворот буквы «с», но дыра посредине была такой, что в ней вполне могла бы уместиться узкая «т», которой не было видно, зато из края дыры почему-то торчал хвостик поперечной палочки. «Одо», опять же, читалось хорошо, но последующие буквы смазывались во что-то совсем непонятное, даже если не принимать во внимание прорехи, и растянутые «н» и «т» едва угадывались.
Безобразие! Да в век до Первой Информационной нерадивого производителя этой писанины могли нещадно...
...Под взглядом Валентина Семёновича верхний конец ручки, торчащий из-под большого пальца, начал вытягиваться, превращаясь в длинную, гибкую палочку. Он помахал ею вверх-вниз, а потом хлёстко рассёк воздух, извлекая короткий низкий свист, похожий на гудение бутылочного горлышка, если в него подуть...
Кровь ударила ему в голову. И привидится же всякая чушь! Как пить дать, под влиянием подвала-музея. Наваждение схлынуло так же, как и пришло, и Валентин Семёнович, положив совершенно обычную ручку на стол, несколько раз резко вдохнул-выдохнул, сдвинул Алькины копии в сторону и заставил себя углубиться в документы, не имеющие ни малейшего отношения ни к леденящим душу подвалам, ни к мастодонтам.
Каждый понедельник неутомимая Алька исправно притаскивала Валентину Семёновичу следующий фрагмент старого документа. Прогресс был налицо – слово за словом она выгрызала из чернильного хаоса, превращая смесь дыр и бессмысленных крючочков во вполне читабельный текст. Большинство расшифровок не подлежало сомнению, некоторые были спорными, несколько казались хорошей возможностью обломать о них зубы. К сожалению, второй раз (и, желательно, с дырами в других местах) слово «мастодонт» не встречалось.
В один из понедельников Валентин Семёнович, как всегда, ждал Альку с результатами трудовой недели (и не менее трудовых выходных), вертя в пальцах любимую ручку.
... Дверь распахнулась, и в кабинет влетела запыхавшаяся Алька.
- Александра! – строгий окрик заставил Альку замереть на пороге. – Опять без стука!
- П...простите, Валентин Семёнович, - Алька хлопнула ресницами, и, схватившись за края юбки, затеребила их пальцами. – Я спешила очень, боялась Вас не застать больше, у Вас в календаре стоит...
- Александра! – Алька умолкла и потупилась, на щеках проступил румянец. – Кажется, я не раз говорил тебе, что больше не потерплю опозданий, хлопанья дверьми, беготни по коридору? А также входа без стука! Ты помнишь, что я тебе обещал?
- Нет... то есть, да. Нет! Валентин Семёнович! – взмолилась Алька, и стало ясно, что она прекрасно помнит. Её румянец разгорелся ещё сильнее, когда Валентин Семёнович поднял зажатую в руке ручку.
- Валентин Семёнович! Пожалуйста! Я больше не буду! – Алькины губы задрожали, когда ручка в руке научрука начала удлиняться, превращаясь в тонкую, гибкую палочку.
- Нет уж, Александра. Хватит. – И он указал на девственно чистый стол. – Прошу.
Алька всхлипнула, но не стала возражать, а с обречённым видом резко улеглась на него, по ходу задрав подол юбки, и изо всех сил вцепилась в край столешницы.
У Валентина Семёновича ёкнуло сердце. С одной стороны, ему было жаль неугомонную Альку. С другой стороны он понимал, что надо. Это определённо пойдёт ей на пользу, и диплом на отлично напишет, и спокойнее станет, и вежливее, и вообще...
Для пробы Валентин Семёнович пару раз махнул прутиком в воздухе. Бедная Алька сжалась, услышав свист, но пощады больше не просила. И, собравшись с духом, Валентин Семёнович резко опустил руку вниз...
Ручка выскользнула из его пальцев, стукнув о столешницу в единственном просвете между стопками бумаг. Валентин Семёнович враз очнулся, с перепугу покрывшись потом. Вот же бред лезет в голову в последнее время! Может, с кем-нибудь проконсультироваться? А с кем? Такое и не расскажешь никому, страшно, враз в психушку упрячут.
Он выскочил из кабинета, грохнув кресло в шкаф за спиной, и поспешил в уборную. Ему сейчас срочно нужна была холодная вода. Очень много холодной воды.
В отличие от Альки, успешно «добивающей» свой текст, остальные трудяги кафедры за месяцы работы выявляли на свет всё больше и больше подозрительных деталей, ещё дальше запутываясь в них. Ну, например, думал Валентин Семёнович, в который раз перечитывая их отчёты, представьте себе, что вы собрались пытать человека (внутренне он поёжился от одной лишь мысли). Если кто-то уж и пошёл на такую мерзость, то его целью явно не будет удобство его жертвы, не так ли? То бишь, если деревянные колодки и железные обручи ранят шею и руки-ноги, то это не забота палача, верно? Однако анализ перекорёженных и частично сгнивших орудий из подвала явно показывал, что и колодки, и обручи были изнутри обиты кожей, а то и в несколько слоёв, причём довольно аккуратно, со швами на внешней части, не касающейся тела. Версия, что они не должны были натирать части тела жертвы, представлялась единственно логичной. И на кой ляд?... Орудия для ударов, в свою очередь (ну, то, что от них осталось), были изготовлены вовсе не с целью нанести максимальные травмы, а без всяких там вплетений, утяжелений и так далее, которые широко использовались до Первой Информационной Эры.
Чем больше Валентин Семёнович и его коллеги углублялись в изучение странных орудий, тем меньше логики обнаруживало их устройство. Хорошо, хоть у Альки получалось довести до ума свой курицелапный документ, несмотря на столь нелогичного «мастодонта».
В очередной понедельник, хоть Валентин Семёнович и пришёл гораздо раньше обычного, у дверей кабинета его уже ждала взъерошенная Алька. Волосы вроде собраны в хвост, но с непричёсанными «петухами» на затылке, блузка неглажена, лицо распухло, глаза красные – всю ночь не спала, или ревела? Или и то, и другое?
Рукавом он сдвинул документы в сторону, чтобы освободить середину стола.
- Ну, показывай, что там у тебя.
Алька плюхнула стопку бумаг на свободное место.
- Я «мастодонта» перепроверила, Вы же сказали, что ему там делать нечего. И правда! Посмотрите, я и так, и эдак пробовала. То первая рабочая версия была, а сейчас есть окончательный результат. Вот видите этот штришочек, и этот – если продолжить, то совсем другие буквы получаются. Никакой это не «мастодонт»! Да и с чего ему быть, про мастодонтов много знают, их же ещё до Первой Информационной изучали, а это...
- Да подожди, не тараторь, - Валентин Семёнович подвинул очки выше и уставился на листы, исписанные кругленьким Алькиным почерком.
Схема расшифровки сходилась к одному слову в середине, и Валентин Семёнович некоторое время разглядывал его.
Ему, историку с многолетним стажем, перечитавшему половину университетской библиотеки (да и не только её), слово было совершенно незнакомо.
- Уверена?
- На все сто! Валентин Семёнович, тут другого быть не может!
Он ещё некоторое время смотрел на странное слово, но никакие новые мысли в голову не пришли.
- Про мастодонтов ведь точно известно, что они были, сколько исследований провели, да и целые скелеты находили, никаких сомнений нет. А в этом тексте весь упор на то, что никто не знает, что это за зверь, и жил ли он вообще когда-нибудь. Никто его якобы не видел, слухи только, но почему-то авторы текста задаются вопросом, существует он, или нет, важно им это. – В Алькином голосе Валентин Семёнович уловил подвывающие нотки отчаяния. – А почему важно, непонятно. Это же чепуха какая-то!
Он вздохнул, поправил вовсе не сбившийся воротник и опять задвинул очки на переносицу.
- Валентин Семёнович! – всхлипнула Алька. – Три недели до сдачи!
И правда, чепуха. С исписанного листка на Валентина Семёновича смотрело чёткое, но совершенно бессмысленное слово.
Он откинулся в кресле и в упор посмотрел на потерянную Альку.
- Значит, так. Твоим заданием было полностью расшифровать текст. Ты это сделала?
- Да, - твёрдо кивнула Алька.
- В расшифровке уверена? Обосновать всё до буковки можешь?
Алька опять кивнула.
- Ну, вот. Что от тебя и требовалось. Задание выполнено. А значение неизвестного слова, да и всего текста – это уже следующий шаг, это тебе делать необязательно. На оценку не повлияет. Если что, я за тебя словечко замолвлю. Ясно?
Алька расплылась в улыбке.
- Иди давай, дописывай эту беду. Если до следующего понедельника успеешь, то будут ещё две недели на правку и форматирование. Одну копию я, пожалуй, себе оставлю, на досуге поразмышляю. Авось, что придумаю в последний момент.
Повеселевшая Алька сгребла записи и выпорхнула из кабинета.
Задумчиво глянув ей вслед, Валентин Семёнович подцепил листок со стола и уставился на него, перебирая всевозможные варианты и ища ошибку в расшифровке. Но сомневаться не приходилось, Алькина интерпертация полуразъеденных загогулин складывалась в непонятное слово: мазодоминант.
Шумные мероприятия Валентина Семёновича утомляли. Оставив счастливую Альку купаться в поздравлениях с блестящей защитой, он ретировался в уютную тишину кабинета, облегчённо опустился в кресло перед всё ещё заваленным столом, вытащил из кармана ручку и привычно завертел её в руках.
Были бы все студенты такие, как Алька! А то сплошные лодыри пошли, и без царя в голове. Таких бы надо, как в те времена, которые изучали историки из подвала...
Ручка в руке Валентина Семёновича начала удлиняться, превращаясь в гибкую палочку. Вот-вот, такими-то палочками как раз...
Валентин Семёнович встрепенулся. Опять эта ерунда! Альку-то вот точно не за что. Хорошая девчонка, толковая, работящяя, и общаться с ней приятно. И живая она, не то, что тётки-исторички, населяющие кафедру, в ней энтузиазм, и искра какая-то есть. Да с таким дипломом место на кафедре ей обеспечено! Рукописей на стеллажах несколько метров, пусть своих таинственных мазодоминантов ищет. Там ей и на кандидатскую с лихвой хватит.
А он, Валентин Семёнович, перестанет думать о всяких глупостях и займётся действительно важными делами. Он, в конце концов, живёт не до Первой Информационной Эры, и впускать в свои мысли пережитки прошлого не намерен. Он в современном мире. Здесь нель-зя!
- Валентин Семёнович! Вы всё ещё здесь?
- Александра! Здесь, здесь, что же ты опять без стука? И бежала почему?
- Извините, Валентин Семёнович, боялась Вас не застать больше, у Вас в календаре стоит, что скоро совещание, а завтра Вы так и вовсе на конференцию, а мне срочно, не могу до понедельника ждать...
- Да нет, совещание отменили, наверное, календарь не обновился, - Валентин Семёнович немного растерянно поправил вечно сползающие очки. – И что такого срочного может произойти на кафедре истории Всемирной Регресии?
Алька пахала над дипломом денно и нощно, и, в отличие от прочих студентов, планировала свою работу буквально по минутам. Если она сказала, что ей нужно поговорить с научруком именно сегодня, значит, так оно и есть.
Поскольку время было, а Алька всё равно не отвяжется, Валентин Семёнович сдвинул в сторону кипы бумаг, заполнявшие стол, и она вывалила свои заметки на освободившееся место.
- Смотрите, Валентин Семёнович, первый кусочек текста расшифрован, там, где дырок поменьше и почерк поаккуратней. Общий смысл уловить можно. Если так дальше пойдёт, за три месяца справлюсь.
С Алькиного листа на Валентина Семёновича смотрели карандашные заметки.
Не раз в нашем узком кругу поднимался вопрос, что же это за зверь такой – мастодонт. Есть он в природе, нет ли его? Некоторые кричат, что век такому не бывать, другие в ту же секунду заявляют, что видели его собственными глазами. Но ни те, ни другие не могут предоставить ни одного доказательства своей правоты. Я вот лично не видел. И даже не знаю, что он может из себя представлять. Выдумка это какая-то. Да и кому он нужен? Только всем нервы трепать! Будь такое на самом деле, все быстренько сошлись бы на том, что лучше б не было. А вот вы как думаете?
Наверное, странный текст продолжался в том же духе, но на этом месте переписанный Алькой отрывок заканчивался. Дальше в наличии имелись лишь испещрённые дырами части документа, до которых Алька ещё не добралась.
А ведь этот отрывок был даже не верхушкой того айсберга, который им предстояло расковырять на мелкую крошку, а скорее лишь снежинкой на его макушке.
Прошло полгода с тех пор, как факультету истории улыбнулась удача. Когда несколько столетий назад в конце короткой Первой Информационной Эры человечество, потратив все ресурсы, не найдя новых и передравшись из-за остатков, рухнуло во Всемирную Регрессию, то без компьютеров, да что там! – без простейшей техники – письменные документы стали изготавливаться вручную. Прямо как много веков назад, до Первой Информационной – пером и чернилами. Потом, когда Регрессия, в свою очередь продлившись несколько веков, вылилась во Вторую Индустриализацию и, в конце концов, во Вторую Информационную Эру, историкам пришлось все эти рукописные документы как-то исследовать. Те из них, которые сохранились. Большой плюс в этом был, что не надо было ломать голову над прибором, способным принять и прочесть носитель информации – бумага и есть бумага – а поскольку язык изменился вполне умеренно, понять записи тоже не составляло особого труда. Но бочка не была бы с мёдом, если бы в ней не плавала ложка дёгтя. Потеряв всю промышленные технологии, люди обратились к кустарным рецептам древности, и в обиход опять вошли железистые чернила, на беду историков разъедающие бумагу.
Огромное везение факультета состояло в том, что полевая команда откопала в заваленном небольшим землетрясением городке подвал, который, несмотря на прошедшие столетия, отлично сохранился под слоем камней и земли. Датировали его точнёхонько на начало Всемирной Регрессии. Все предметы, которые смогли найти и достать, переправили в хранилище факультета, документы же за нехваткой времени сгрузили в герметичные ящики с азотом и сунули на полки климатизированного бумажного архива. И таким вот дипломникам как Алька предстояло всё это безобразие разгребать.
Разгребание начали с одного короткого, на две рукописных страницы, текста. Просто потому, что с чего-то ведь надо. Бумага сохранилась хорошо, но пестрела дырами, прожжёнными там, где этих самых железистых чернил оказалось немного больше, чем в остальном тексте. Читать было невозможно, но если соединить хорошее зрение, уйму терпения и достаточно лингвистической находчивости, у текста появлялся шанс.
Сам документ, естественно, Альке никто не дал; были сделаны точнейшие снимки во всех деталях и под разным освещением, с которыми она и работала, а ценный оригинал отправился обратно в герметичный ящик.
Валентин Семёнович положил усеянную карандашными пометками копию документа и Алькину расшифровку друг с другом рядом.
- Вот, посмотрите сюда. Там, где при письме перо ведётся вниз, нажим сильнее, так что чернил больше. По идее, именно там должны быть дырки. Но они не только там, а и в других местах, где нажим вообще-то должен быть слабее. Некоторые штрихи по два раза проведены, и буквы прописные с печатными перемешаны, форма разная. Может, автор просто писать толком не умел? В смысле, от руки писать? Может, у него профессия была, где много писать не надо, ремесленник там или кто-то вроде этого? Написано ужасно, разобрать можно с трудом. Но большинство слов читаются, и вроде понятны.
- Отлично. Лёд тронулся! Продолжай в том же духе, в понедельник покажешь. Одну копию мне оставь.
Алька сдвинула листки в лохматую стопку, распрощалась и умотала из кабинета на своей обычной скорости, сгонявшей сон с длинных коридоров факультета.
Мастодонт, значит.
Будучи историком со стажем, Валентин Семёнович привык доверять не только трезвой мысли, но и интуиции. Нет, умом он, конечно, понимал, что любая интуиция – это смесь хорошего образования и большого опыта, но к своему нутру любил прислушиваться. Сейчас, пока Алька корпела над щербатым текстом, нутро Валентина Семёновича кричало «караул!». Причём его внутреннее бепокойство относилось не столько конкретно к тексту, а к найденному подвалу вообще.
Что-то основательно не сходилось. Подвал в свою бытность не принадлежал к частному дому; это было здание определённо общественного характера, этажа так в два, судя по остаткам извлечённых наружу стен. Причём подвал занимал немалую его часть. А ещё он был напичкан весьма странными предметами.
Содержимое, которое удалось извлечь, состояло из дерева, металла и кожи. Ломая голову над тем, что не было раздавлено обломками здания или истлело, сотрудники кафедры пришли к единственному возможному выводу – устрашающее наследие могло использоваться только для архаичных пыток.
Там были предметы, похожие на колодки. Там были куски цепей, некоторые даже с браслетами для рук или ног. Там были и кольца побольше – ошейники, что ли? Нашлось и большое количество предметов, остатки которых историки с отвращением отнесли к инструментам для избиения, отбросив все остальные варианты применения. Всё выглядело так, как будто гордость факультета была местом, где в своё время мучили людей.
И вот тут что-то казалось неправильным, будоража шестое чувство Валентина Семёновича. Нет, то, что «такое» когда-то существовало, не подлежало сомнению. Только вот использовался подобный инструментарий совсем в другую эпоху, вовсе не в века Всемирной Регрессии, к которым вне сомнений принадлежал подвал, а намного раньше, за пару столетий до Первой Информационной Эры, потому что во время её извращённый человеческий мозг придумал не менее действенные, но более элегантные способы получения информации. Неужели Регрессия заставила человечество пасть так низко, что оно вернулось к древним методам «правосудия»? Нестыковку усугубляло то, что этот подвал был единственным найденным в своём роде, и то лишь благодаря удачному землетрясению. Так что сравнивать было не с чем.
И теперь ещё этот «мастодонт»!
Ради собственного душевного спокойствия тогда выдвинули рабочую версию, что подвал был создан не с целью вершить сомнительное «правосудие», а был просто-напросто музеем. То, что музеи чего бы то ни было существовали и во время Регрессии, было достоверно известно; о них было достаточно упоминаний в рукописях, да и несколько было даже найдено. Всё-таки учёные-энтузиасты не сдавались даже перед тяжёлой жизнью Регрессионных веков, самоотверженно неся пламя познания в будущее. Так почему бы не существовать и музею древних орудий пыток? Что ж, тем интереснее будет прочитать документы из этого подвала, которые наверняка писали сгинувшие в прошлом коллеги-историки, пусть на их расшифровку и уйдёт немало времени. Текст, конечно, звучал необычно... но это как раз не удивляло. Язык – штука непостоянная, и далеко не научный стиль произведения вовсе не означал, что его писал не учёный. Значение слов было понятным, и на том спасибо.
Но – «мастодонт!»
С чего вдруг историки, изучавшие инструменты правосудия времени прямо перед Первой Информационной Эрой, решили писать про мастодонтов, населявших Землю много тысячелетий ранее, было совершенно непонятно и только усугубляло неразбериху.
Валентин Семёнович откинулся на спинку рабочего кресла и поднёс ближе листок с увеличенным изображением слова, по привычке сжимая в руке ручку не тремя пальцами, как для письма, а в кулаке, где она торчала из-под большого пальца, как рукоятка удочки... удочки...
Валентин Семёнович вздрогнул и вернулся к листку.
Нет, ну что за почерк! Альке не позавидуешь... Что буквы разъедены, не вина автора, но эти невероятные каракули стыдно назвать текстом! Мало того, что нажим пера, как правильно заметила Алька, был разным безо всякой закономерности, образовывая крошечные кляксы (где сейчас и были дыры), но ещё и буквы прыгали туда-сюда и отличались размером! Вот здесь, например, после буквы «а» в этом самом «мастодонте» угадывались верхний и нижний поворот буквы «с», но дыра посредине была такой, что в ней вполне могла бы уместиться узкая «т», которой не было видно, зато из края дыры почему-то торчал хвостик поперечной палочки. «Одо», опять же, читалось хорошо, но последующие буквы смазывались во что-то совсем непонятное, даже если не принимать во внимание прорехи, и растянутые «н» и «т» едва угадывались.
Безобразие! Да в век до Первой Информационной нерадивого производителя этой писанины могли нещадно...
...Под взглядом Валентина Семёновича верхний конец ручки, торчащий из-под большого пальца, начал вытягиваться, превращаясь в длинную, гибкую палочку. Он помахал ею вверх-вниз, а потом хлёстко рассёк воздух, извлекая короткий низкий свист, похожий на гудение бутылочного горлышка, если в него подуть...
Кровь ударила ему в голову. И привидится же всякая чушь! Как пить дать, под влиянием подвала-музея. Наваждение схлынуло так же, как и пришло, и Валентин Семёнович, положив совершенно обычную ручку на стол, несколько раз резко вдохнул-выдохнул, сдвинул Алькины копии в сторону и заставил себя углубиться в документы, не имеющие ни малейшего отношения ни к леденящим душу подвалам, ни к мастодонтам.
Каждый понедельник неутомимая Алька исправно притаскивала Валентину Семёновичу следующий фрагмент старого документа. Прогресс был налицо – слово за словом она выгрызала из чернильного хаоса, превращая смесь дыр и бессмысленных крючочков во вполне читабельный текст. Большинство расшифровок не подлежало сомнению, некоторые были спорными, несколько казались хорошей возможностью обломать о них зубы. К сожалению, второй раз (и, желательно, с дырами в других местах) слово «мастодонт» не встречалось.
В один из понедельников Валентин Семёнович, как всегда, ждал Альку с результатами трудовой недели (и не менее трудовых выходных), вертя в пальцах любимую ручку.
... Дверь распахнулась, и в кабинет влетела запыхавшаяся Алька.
- Александра! – строгий окрик заставил Альку замереть на пороге. – Опять без стука!
- П...простите, Валентин Семёнович, - Алька хлопнула ресницами, и, схватившись за края юбки, затеребила их пальцами. – Я спешила очень, боялась Вас не застать больше, у Вас в календаре стоит...
- Александра! – Алька умолкла и потупилась, на щеках проступил румянец. – Кажется, я не раз говорил тебе, что больше не потерплю опозданий, хлопанья дверьми, беготни по коридору? А также входа без стука! Ты помнишь, что я тебе обещал?
- Нет... то есть, да. Нет! Валентин Семёнович! – взмолилась Алька, и стало ясно, что она прекрасно помнит. Её румянец разгорелся ещё сильнее, когда Валентин Семёнович поднял зажатую в руке ручку.
- Валентин Семёнович! Пожалуйста! Я больше не буду! – Алькины губы задрожали, когда ручка в руке научрука начала удлиняться, превращаясь в тонкую, гибкую палочку.
- Нет уж, Александра. Хватит. – И он указал на девственно чистый стол. – Прошу.
Алька всхлипнула, но не стала возражать, а с обречённым видом резко улеглась на него, по ходу задрав подол юбки, и изо всех сил вцепилась в край столешницы.
У Валентина Семёновича ёкнуло сердце. С одной стороны, ему было жаль неугомонную Альку. С другой стороны он понимал, что надо. Это определённо пойдёт ей на пользу, и диплом на отлично напишет, и спокойнее станет, и вежливее, и вообще...
Для пробы Валентин Семёнович пару раз махнул прутиком в воздухе. Бедная Алька сжалась, услышав свист, но пощады больше не просила. И, собравшись с духом, Валентин Семёнович резко опустил руку вниз...
Ручка выскользнула из его пальцев, стукнув о столешницу в единственном просвете между стопками бумаг. Валентин Семёнович враз очнулся, с перепугу покрывшись потом. Вот же бред лезет в голову в последнее время! Может, с кем-нибудь проконсультироваться? А с кем? Такое и не расскажешь никому, страшно, враз в психушку упрячут.
Он выскочил из кабинета, грохнув кресло в шкаф за спиной, и поспешил в уборную. Ему сейчас срочно нужна была холодная вода. Очень много холодной воды.
В отличие от Альки, успешно «добивающей» свой текст, остальные трудяги кафедры за месяцы работы выявляли на свет всё больше и больше подозрительных деталей, ещё дальше запутываясь в них. Ну, например, думал Валентин Семёнович, в который раз перечитывая их отчёты, представьте себе, что вы собрались пытать человека (внутренне он поёжился от одной лишь мысли). Если кто-то уж и пошёл на такую мерзость, то его целью явно не будет удобство его жертвы, не так ли? То бишь, если деревянные колодки и железные обручи ранят шею и руки-ноги, то это не забота палача, верно? Однако анализ перекорёженных и частично сгнивших орудий из подвала явно показывал, что и колодки, и обручи были изнутри обиты кожей, а то и в несколько слоёв, причём довольно аккуратно, со швами на внешней части, не касающейся тела. Версия, что они не должны были натирать части тела жертвы, представлялась единственно логичной. И на кой ляд?... Орудия для ударов, в свою очередь (ну, то, что от них осталось), были изготовлены вовсе не с целью нанести максимальные травмы, а без всяких там вплетений, утяжелений и так далее, которые широко использовались до Первой Информационной Эры.
Чем больше Валентин Семёнович и его коллеги углублялись в изучение странных орудий, тем меньше логики обнаруживало их устройство. Хорошо, хоть у Альки получалось довести до ума свой курицелапный документ, несмотря на столь нелогичного «мастодонта».
В очередной понедельник, хоть Валентин Семёнович и пришёл гораздо раньше обычного, у дверей кабинета его уже ждала взъерошенная Алька. Волосы вроде собраны в хвост, но с непричёсанными «петухами» на затылке, блузка неглажена, лицо распухло, глаза красные – всю ночь не спала, или ревела? Или и то, и другое?
Рукавом он сдвинул документы в сторону, чтобы освободить середину стола.
- Ну, показывай, что там у тебя.
Алька плюхнула стопку бумаг на свободное место.
- Я «мастодонта» перепроверила, Вы же сказали, что ему там делать нечего. И правда! Посмотрите, я и так, и эдак пробовала. То первая рабочая версия была, а сейчас есть окончательный результат. Вот видите этот штришочек, и этот – если продолжить, то совсем другие буквы получаются. Никакой это не «мастодонт»! Да и с чего ему быть, про мастодонтов много знают, их же ещё до Первой Информационной изучали, а это...
- Да подожди, не тараторь, - Валентин Семёнович подвинул очки выше и уставился на листы, исписанные кругленьким Алькиным почерком.
Схема расшифровки сходилась к одному слову в середине, и Валентин Семёнович некоторое время разглядывал его.
Ему, историку с многолетним стажем, перечитавшему половину университетской библиотеки (да и не только её), слово было совершенно незнакомо.
- Уверена?
- На все сто! Валентин Семёнович, тут другого быть не может!
Он ещё некоторое время смотрел на странное слово, но никакие новые мысли в голову не пришли.
- Про мастодонтов ведь точно известно, что они были, сколько исследований провели, да и целые скелеты находили, никаких сомнений нет. А в этом тексте весь упор на то, что никто не знает, что это за зверь, и жил ли он вообще когда-нибудь. Никто его якобы не видел, слухи только, но почему-то авторы текста задаются вопросом, существует он, или нет, важно им это. – В Алькином голосе Валентин Семёнович уловил подвывающие нотки отчаяния. – А почему важно, непонятно. Это же чепуха какая-то!
Он вздохнул, поправил вовсе не сбившийся воротник и опять задвинул очки на переносицу.
- Валентин Семёнович! – всхлипнула Алька. – Три недели до сдачи!
И правда, чепуха. С исписанного листка на Валентина Семёновича смотрело чёткое, но совершенно бессмысленное слово.
Он откинулся в кресле и в упор посмотрел на потерянную Альку.
- Значит, так. Твоим заданием было полностью расшифровать текст. Ты это сделала?
- Да, - твёрдо кивнула Алька.
- В расшифровке уверена? Обосновать всё до буковки можешь?
Алька опять кивнула.
- Ну, вот. Что от тебя и требовалось. Задание выполнено. А значение неизвестного слова, да и всего текста – это уже следующий шаг, это тебе делать необязательно. На оценку не повлияет. Если что, я за тебя словечко замолвлю. Ясно?
Алька расплылась в улыбке.
- Иди давай, дописывай эту беду. Если до следующего понедельника успеешь, то будут ещё две недели на правку и форматирование. Одну копию я, пожалуй, себе оставлю, на досуге поразмышляю. Авось, что придумаю в последний момент.
Повеселевшая Алька сгребла записи и выпорхнула из кабинета.
Задумчиво глянув ей вслед, Валентин Семёнович подцепил листок со стола и уставился на него, перебирая всевозможные варианты и ища ошибку в расшифровке. Но сомневаться не приходилось, Алькина интерпертация полуразъеденных загогулин складывалась в непонятное слово: мазодоминант.
Шумные мероприятия Валентина Семёновича утомляли. Оставив счастливую Альку купаться в поздравлениях с блестящей защитой, он ретировался в уютную тишину кабинета, облегчённо опустился в кресло перед всё ещё заваленным столом, вытащил из кармана ручку и привычно завертел её в руках.
Были бы все студенты такие, как Алька! А то сплошные лодыри пошли, и без царя в голове. Таких бы надо, как в те времена, которые изучали историки из подвала...
Ручка в руке Валентина Семёновича начала удлиняться, превращаясь в гибкую палочку. Вот-вот, такими-то палочками как раз...
Валентин Семёнович встрепенулся. Опять эта ерунда! Альку-то вот точно не за что. Хорошая девчонка, толковая, работящяя, и общаться с ней приятно. И живая она, не то, что тётки-исторички, населяющие кафедру, в ней энтузиазм, и искра какая-то есть. Да с таким дипломом место на кафедре ей обеспечено! Рукописей на стеллажах несколько метров, пусть своих таинственных мазодоминантов ищет. Там ей и на кандидатскую с лихвой хватит.
А он, Валентин Семёнович, перестанет думать о всяких глупостях и займётся действительно важными делами. Он, в конце концов, живёт не до Первой Информационной Эры, и впускать в свои мысли пережитки прошлого не намерен. Он в современном мире. Здесь нель-зя!
И надо же их куда-то девать, так лучше уж в рассказы 
.
Ну убиться мне теперь что ли, если спрашивают...
Цепь - это очень необычно, не так "приелось", как многое другое. Это очень тематично. И очень больно