Ночью
Добавлено: Пн авг 15, 2022 11:27 am
Ночью
(рассказ для Maffin)
Грузовик с солдатами встал у кукурузного поля. В воздухе была духота, метеосводка сулила грозу, и решено было в эту ночь не разжигать костров, да и притомились порядком на вторые дорожные сутки; Джеральд, кряхтя, помог товарищам закрепить над кузовом брезентовый тент. В кузове потемнело; снаружи только намечался закат. Кто-то вылез наружу подышать, отлить, покурить. Кто-то, озаряя внутренность кузова фонарем, распаковывал вещи в поисках воды и консервов. Джеральд, уставший настолько, что ему было не до еды, выбрал бы сию секунду растянуться и уснуть хоть в кузове, хоть в поле, но именно это как раз и не было осуществимо: в кузове пересмеивались, переругивались, шагали взад-вперед, стучали мисками; в поле был гром, а палатки, к тому же непромокаемой, у Джеральда не было. От безысходности он даже обрадовался поручению старших по званию сбегать за выпивкой в ближайший населенный пункт. Ему показали карту; топать выходило недалеко.
Когда смолк гул голосов, а грузовик превратился в безобидный бугорок где-то вдали, когда Джеральд, повертев головой, свернул с трассы на пыльный грунт – только тогда он понял, до чего пресытился обществом товарищей и до чего рад оказаться здесь, посреди нигде. Слева и справа шумели поля, шелестела и шаталась на ветру кукуруза; впереди обозначилась развилка; ровная прямая дорога упиралась в новое поле, и можно было свернуть налево или направо. Направо в километре согласно указателю располагался городок, куда и должен был направиться Джеральд, налево – неведомое название, тоже городок, наверное, или деревня.
Джеральд задумался. С малых лет он знал за собой занятный психологический феномен. Стоило ему оказаться на похожей развилке, или, допустим, на ж/д вокзале, откуда поезда отправляются сразу в нескольких направлениях, или на автостанции – ну, с билетом в кармане, разумеется, или хотя бы с готовым планом в голове – как что-то внутри начинало скрестись и скулить, маленькая обиженная зверушка. Обижалась она на Джеральда, на взрослого, рассудительного Джеральда, благоразумно запасшегося билетом и планами. «Сядь в другой состав, проникни не туда, прокрадись на заднее сидение совсем другого автобуса, затаись там безбилетным пассажиром». Зверушка не то, чтобы нашептывала про такую возможность, а как бы заранее оплакивала ее крах. Но сейчас… Самое время, видать, было погладить и приласкать. Джеральд свернул в деревню, или что там ожидалось согласно указателю с незнакомым названием. О, пусть там вообще ничего не будет! Пусть позлее вдарит гром, прольется вода, Джеральд продрогнет и вымокнет, заболеет, потеряет сознание, сгинет ко всем чертям... Не то, чтобы он боялся погибнуть там, куда ехал с товарищами, об этом он всерьез не задумывался, долг есть долг, но вот возвращаться в опротивевший кузов, конформно подхихикивать тупым остротам, глотать опостылевший бренди, передавать бутылку, чего-то возжаждать, в хмельном чаду на что-то вознадеяться… Джеральд, ей-богу, был бы вовсе не прочь утратить малейшую надежду, помножить на ноль весь свой хваленый боевой задор – чувство, неусыпно культивировавшееся в новобранцах с самого первого дня их приема на службу. И вот его товарищи скинулись на выпивку, они его ждали, мечтали согреть бренди озябшие души и тела, и Джеральд теперь буквально ликовал, что так спонтанно изобрел эту маленькую подлость, радовался, что оставит этих тупиц ни с чем, мысленно потирал ладони, ну а назавтра он найдет, чего соврать, мало ли, заплутал в кукурузе; чем несуразней прозвучит его отмазка, тем и лучше.
Идеи сбежать насовсем, дезертировать, у него не было, нет, он порешил куда-нибудь исчезнуть лишь на эту ночь, а утром вернуться к грузовику. Побег серьезный и бесповоротный - следовало готовить заблаговременно, прикидывать сложности, взвешивать риски… Джеральду в его состоянии было не до того.
Солнце давно зашло, и в сумерках Джеральд различил впереди силуэт; ускорился; то, что сперва увиделось вьючным животным, оказалось телегой с двумя газовыми баллонами, а катила телегу девушка, худая, приземистая, почти незаметная за своей телегой с приспособленными стоймя баллонами.
- Давай-ка, - вызвался Джеральд, и девушка уступила груз, - Уф, и как это ты одна…
- Приспособилась, - девушка, будто крыльями, взмахнула освобожденными руками. На ней было белое платье в бледно-розовую клетку и стоптанные туфли со шнуровкой.
- Нет мужчины в доме? – Джеральду пришлось повысить тон из-за скрипа тележных колес, девушка в ответ сделала легкий кивок, - А как тебя зовут?
- Джеральдина.
- Почти как меня! – Джеральд представился, но Джеральдина как-то не впечатлилась сходством имен, от его новой знакомой веяло нехорошей тайной; девушка рада была свободе от груза баллонов, но душу, похоже, томило что-то другое, незримое.
***
Джеральд, Джеральдина и ее матушка (Джеральдина жила вдвоем с матушкой) ужинали в гостиной. На ужин были наггетсы, бифштекс и винегрет.
- Очень вкусно, миссис Донован, - похвалил гость.
- На здоровье, Джеральд, - довольно кивнула хозяйка. – Положите себе еще. Набирайтесь сил. Силы вам ох как понадобятся!
- Это да, - покивал Джеральд, жуя.
- Мы с матушкой каждое утро слушаем радио! – взволнованно призналась Джеральдина.
- Не только по утрам, - подхватила миссис Донован. – Мы слушаем каждый новостной выпуск. И с каждым выпуском сердце бьется все чаще. Едва не выпрыгивает! Но с такими как вы, Джеральд… С такими мы не пропадем. Я восхищена вами, Джеральд! Так отважно рисковать! И знаете, я спокойна за вас, Джеральд. Вы им покажете. Вы искромсаете, изрешетите их, искрошите в труху. В винегрет.
Джеральд опустил взгляд себе в тарелку, в красные кубики моркови, в лилово-бордовые ломтики свеклы, в неровные комочки сиреневатого картофеля. Джеральду стало нехорошо, он отложил вилку, потянулся за чашкой с чаем, отхлебнул. Поблуждал взглядом по обстановке.
Интерьер был небогатый, опрятный. Волчья шкура над софой. Большое фото на каминной полке: юная миссис Донован под руку с джентльменом в костюме и фетровой шляпе. Позируют на фоне автомобиля.
- Спасибо, было очень вкусно, - Джеральд повторил комплимент и встал из-за стола. Джеральдина было стала подниматься вслед за ним, но была одернута окриком матушки.
- Ну-ка сядь на место! И выпрями спину!
Джеральдина повиновалась, Джеральд вышел на открытую веранду и раскурил трубку. Гроза никак не начиналась. Луна светила ярко. Докурить - и восвояси к грузовику, решил Джеральд. Ночевать ему никто не предложил, да и миссис Донован как-то не внушала полного доверия.
Джеральдина сзади обняла его за плечи. Джеральд вздрогнул. Он ожидал ее появления, но не внезапной ласки.
- А миссис Донован? – оглянулся Джеральд на приоткрытую дверь в гостиную.
- Ушла к себе. Мы вдвоем. Ты был когда-нибудь с женщиной, Джеральд? Выйдем за ворота, свернем в подлесок, - Джеральдина погладила Джеральда по груди, животу, - Я знаю одно место. Я буду твоя, Джеральд. Я девушка, и дорожу этим, но я сделаю тебе хорошо, Джеральд. Я знаю, как сделать тебе хорошо. Я знаю разные способы, Джеральд.
Ее неслышная походка, тонкие руки и стан – с первого же взгляда, еще на проселке, зачаровали Джеральда, но чем дальше, тем сильнее ему чуялось неладное.
- Я же нравлюсь тебе. Обними меня, Джеральд, - продолжала Джеральдина.
Джеральд, напротив, отстранился. Сел на стул, облокотился на край террасы.
- У тебя акцент калифорнийский, - заметил Джеральд. – Ты с Побережий?
- О, если бы вернуться! Раз в неделю ходит автобус к океану. Двое суток езды из этого треклятого захолустья. Если бы вернуться! Увидеть дом, родных. Там остался кузен с женой и детьми. Промышляет по мелочи. Мы переписываемся. В год по письму, по два.
- Сейчас не время… Вам бы в порт. И на корабль в Старый Свет. Найметесь на борт судомойками. Или матушка верит в благополучный исход? По радио всего не расскажут…
- У тебя есть деньги, Джеральд? Ты мог бы мне помочь?
- У меня есть только на две бутылки бренди, - развел руками Джеральд, - Вещи остались в грузовике. Но и там нету денег почти. Нам выдают на карманные расходы, ни у кого нет крупных сумм. Вам следует бежать, вам следует спасаться. Продайте дом, гараж.
- А! – Джеральдина махнула рукой, - Матушка против. Верует в победу. А я тут с ней не продержусь. Слушай, сколько у тебя есть? На две бутылки, говоришь?
- Вот… Двадцатка и пятнадцать центов, - Джеральд протянул собеседнице все, что нашел, - Так как же? Бросишь мать на произвол? Совесть не замучает?
- Какое там, - рассмеялась Джеральдина, пересчитав деньги и спрятав их в кармашек платья, - Наоборот, уехав, я успокою совесть! Я же ее лично укокошу, если останусь. Придушу среди ночи. Или газ открою, а сама на веранду. Изо дня в день такие мысли. По кругу. Изо дня в день, Джеральд!
Джеральд припомнил давешние баллоны и поежился.
- Она маньячка у меня, – продолжила Джеральдина, - В прямом смысле чокнутая. Фото помнишь в гостиной на каминной полке? Отец свалил на этом самом «форде» десять лет назад. Да… Зимой будет ровно десять лет. Нервы не выдержали. Она с тех пор окончательно чокнулась. Ну а я расхлебывай.
Джеральдина, говорившая полушепотом, теперь говорила почти в голос, так что Джеральд забеспокоился, не услышит ли матушка. Оглянулся на дверь в гостиную. Там по-прежнему горело электричество, но никого видно не было. Разве что матушка пряталась, подслушивая? Джеральд прикрыл дверь в гостиную поплотнее.
- Говори тише, - попросил.
- А, все равно, - Джеральдина махнула рукой, но понизила голос. Села с ногами на широкий деревянный край террасы. Вгляделась во тьму.
- Видишь гараж? – указала.
- Ага, - Джеральд и впрямь разобрал очертания.
- Дом на отшибе, а гараж – у самого леса. Ничего никому не слышно. Хоть волком вой, хоть ори как резаная. Матушка там меня… Воспитывает, - это слово Джеральдина произнесла спустя паузу с неопределенной интонацией, - Тебя шлепали родители, Джеральд?
- У меня не было родителей, - ответил Джеральд, - Меня растили старшие кузины. Им было не до меня. Своих забот хватало.
- Ну а матушке всегда было до меня. Только до меня и было дело нашей матушке! До осанки. До манер. А как свалил отец… Совсем башкой тронулась. Гараж опустел, и матушка там все переоборудовала специально для… Придираться стала к каждой мелочи. Чуть чего – в гараж. До сих пор. Каждую почти неделю. Убила бы ее, реально. Жаль, грех. Запытают на том свете черти хуже матушки. Лишь побег остается.
- Спуску не дает тебе, да? – Джеральд второй раз подряд принялся набивать трубку.
- Сейчас уже это просто договоренность. Ну бывают больные люди, так? Живут на свете среди нас. Чего они заслуживают? Жалости, так? Вот я ее и жалею. Послушно плетусь в гараж. Она мне всыплет – глядишь, успокоится. Расслабится. Присмиреет. Но я-то, я! Я не могу всю жизнь приносить себя в жертву! Я так уже не могу, Джеральд! – Джеральдина зажестикулировала. Сжала руки в кулаки, разжала.
- Я был бы рад помочь тебе, но как? Что я могу сделать для тебя, Джеральдина?
- О, ты мог бы, Джеральд. Если бы решился… Ты мог бы мне помочь.
- Наш грузовик едет на фронт, Джеральдина. И терять мне нечего. В любой момент я могу расстаться с жизнью. Я готов на что угодно, лишь бы сделать доброе дело!
- Матушка срывает злость на мне, но злится-то изначально на моего отца, на мистера Донован. Ну и на своего. На мужчин. Если бы ты согласился принять от нее, как она это называет, наказание…
- То я бы избавил от него тебя?
- То она дала бы мне денег. Она уже заплатила мне немного авансом. Отправила в соседний город заманивать незнакомых парней из буфета автозаправки. Рабочих, водителей, смазчиков. Чтобы я им рассказывала то же, что и тебе. Чтобы сулила им ласки. В обмен на то, что согласятся быть наказанными моей матушкой. Моей задницы ей, видите ли, недостаточно. Она грезит о мужской. Делает из меня шлюху, Джеральд. Солдатскую подстилку.
- Я не намерен спать с тобою, Джеральдина. Это было бы низко. Ты девушка, и должна беречь свою чистоту! Я просто сделаю это ради тебя. Сделаю, о чем ты просишь. Матушка, говоришь, заплатит?
- Она пообещала мне двадцатку, если приведу ей парня. Тридцатку, если молодого и красивого. Ты молодой, красивый, Джеральд. Она заплатит мне тридцатку. Тридцатка, твоя двадцатка, и еще двадцатка, даденная авансом – итого семьдесят. Билет до Побережий стоит ровно столько! Я сбегу первым автобусным рейсом, Джеральд! – и Джеральдина, взвизгнув от восторга, захлопала в ладоши, а потом бросилась своему оторопевшему избавителю на шею. Джеральд погладил Джеральдину по спине, отстранил.
***
В гараже пахло дегтем, олифой и керосином. Джеральдина усилила было пламя большой газовой лампы с латунным диском-отражателем, но матушка, покачав головой, жестом велела ей включить электрогенератор. Снаружи затарахтел генератор; воссиял с потолка, поморгав, большой зарешеченный пожарный фонарь. Родом он был, по оценке Джеральда, аж из предыдущего столетия; примерно такой же он видел ребенком в музее уличного освещения в одном из северных штатов, куда кузина повезла его во время школьного отпуска.
Пола не было, и на земле Джеральд различил почерневшие ошметки листвы – с прошлого, позапрошлого, позапозапрошлого лета?
Блуждал глазами он неспроста; менее всего ему хотелось видеть центр инсталляции, занятый потертой пружинистой кроватью, застеленной байковым одеялом. Кровать была с железными дужками, к дужкам были приспособлены ременные крепления; ему стало плоховато при мысли, что кто-то (а точнее, не кто иной как застывшая неподалеку миссис Донован) приложил столь немало усилий, смекалки, творческой энергии на то, чтобы переделать это спальное ложе в пыточный станок; прилаживал ременные петли, прикидывал и так, и эдак…
- Я жду вас, Джеральд, - глухо проговорила миссис Донован.
- Мы ждем тебя, Джеральд, - нетерпеливо подтвердила Джеральдина, специально притащившая для себя в гараж садовое кресло-качалку; теперь она раскачивалась взад-вперед в этом кресле, перебирая пальчиками по подлокотникам.
Джеральд опустился на корточки, стал расшнуровывать берцы. С корточек виднее стала плеть в руке миссис Донован; хвосты ее, два тонких кожаных хвоста, свисали теперь прямо на уровне глаз Джеральда. Раздвоенный хвост плети напомнил ему жало змеи.
Джеральд разулся, стал расстегивать брюки. Джеральдина барабанила по подлокотникам. Глубоко дышала в предвкушении миссис Донован; Джеральду в ее дыхании послышалось даже что-то вроде хищного урчащего рокота, но, возможно, то был слуховой обман; мог сбивать с толку стрекот генератора.
Он остался в трусах. Тронул резинку большим пальцем, вопросительно взглянул на миссис Донован; та коротко кивнула. Улегся в чем мать родила на предназначенное ему место. Запястья и лодыжки стянули надежные ремни; процесс фиксации занял считанные секунды; матушке помогла Джеральдина. Теперь Джеральд мог только крутить головой, да и то с трудом.
Странно, что после первых трех-четырех вполне безжалостных ударов Джеральд все еще продолжал лелеять наивную надежду сохранить лицо, скомпенсировать стыд своего незавидного положения солдатской выдержкой, мужеством, силой духа и характера. О, уже ударе на десятом он распростился с этой надеждой. Ему даже успела прийти в голову аналогия с подхваченной ураганом пушинкой. Ее мотает во все стороны со страшной силой, а пушинка знай внушает себе, что она, мол, по своей воле так мотается – захочет, взмоет вверх, захочет – вправо, влево. Ну да, есть сила ветра, она ей подчиняется, но просто потому, что сама решила так. Захочет, перестанет подчиняться, улетит сама собой туда, куда возжаждет, одной лишь силой воли, презрев стихию.
Последним, за что зацепился разум Джеральда, был образ Джеральдины. Он попытался преисполниться сочувствия, эмпатически вообразить, что страдает не он, а она. Ей-то было каково, попытался подумать Джеральд – в этом гараже, на этом ложе. А сейчас он пришел ей на выручку, совершает благородный поступок, попытался думать он. Но думать стало совершенно невозможно, он забился головой об остовы кроватных пружин, проступавшие под материей, поднял крик, завизжал, захрипел, высунул язык, выпучил глаза, услышал будто со стороны свой отчаянный вопль о пощаде – в общем, на что угодно был готов, лишь бы притушить костер невообразимой боли, разгоравшийся выше, ярче, жарче.
Он забыл о том, что он Джеральд, забыл все сопутствующие этому обстоятельства, провалился в безвременье и беспространствие; мир сжался до точки, и точка неуклонно продолжала сжиматься, не оставляя Джеральду места, норовя истереть его в порошок, измельчить до полного исчезновения; не просто смолоть в прах, но изничтожить сам прах, и всякую память о прахе.
Вдруг все закончилось. Джеральд выл, стонал, кричал – и вдруг это стало ни к чему. Мир заново стал собираться в понятное и выносимое. Плеть замерла, ремни ослабли. Джеральдина протягивала ему стакан воды.
***
Миссис Донован ушла к себе. Они опять сидели на веранде. Гроза, наконец, началась. Джеральд воодушевленно шагал взад-вперед. Джеральдина сидела на бортике террасы, любуясь грозой.
- Отчего мне так хорошо, Джеральдина, так сладко? – Джеральд ходил, не переставая. – Я, наверное, люблю тебя, Джеральдина. Я мечтал бы уехать, уплыть с тобой вместе. У меня появились силы мечтать, силы на что-то надеяться! Скажи, когда твой автобус?
- Автобус отправляется сегодня в семь часов утра. Мне нужно собрать кое-какие вещи. Самый минимум. Лекарства, косметику, что-нибудь из белья. Дождь скоро кончится. Тебе придется уйти, Джеральд. Мне нужно собраться в дорогу. Собраться в дальний путь.
- О, Джеральдина, знала бы ты, как неохота умирать… Теперь я будто новыми глазами смотрю на этот лес, на этот дождь. На тебя, Джеральдина. О, у меня идея! Дай эти семьдесят долларов мне, я сяду в утренний автобус, устроюсь на борт стюардом или судомойкой. Встречай, Старый Свет! А вы продадите дом и отправитесь следом. У вас еще есть немного дней в запасе. А мне следует спешить. Пока не спохватились – там, в грузовике.
- Но как же твой долг, Джеральд, как же долг, - Джеральдина, не оборачиваясь, продолжала вглядываться в дождь, - Ты бросишь родину? В такой нелегкий час? Как твои родные, Джеральд? Ты бросишь их на произвол?
Джеральд на секунду представил, как захватчики вламываются в дом его детства, в комнаты постаревших кузин. Вырывают у них из рук вязание, громят сервант, потрошат книги в поисках припрятанных купюр. Выстраивают захваченных, дают по ним очередь. Но ничего не шелохнулось в сердце Джеральда. Он искал в себе сочувствие, но тщетно. Картинка в голове упрямо не хотела обретать черты реальности. Кадр за кадром, кадр за кадром, как в немом кино. Выстраивают, дают очередь. И все. Обрыв пленки.
Джеральд помотал головой, стряхнул наваждение. Снова были лес, дождь, Джеральдина. Бежать, бежать.
- Нет, Джеральд, - будто прочитала его мысли Джеральдина, - Я не дам тебе эти семьдесят долларов. Уступи даме, будь благородным до конца. Сказал «А», говори «Б»!
- Бросаешь матушку, - пробормотал Джеральд, взывая к ее совести.
- На тебя оставляю! – отпарировала Джеральдина, - Ты своих, может, и не очень-то любишь. А я свою люблю. Посражайся за матушку, Джеральд, сердце мое будет спокойно, и я буду поминать тебя с благодарностью! Постой, я принесу тебе компот из ягод! Сама с утра сварила!
Он отпил компот. Дождь заканчивался. Пора было двигать.
***
Джеральд шел и шел, хлюпал берцами по раскисшей грунтовке. Что он скажет товарищам, как объяснит свое отсутствие, свой помятый вид? Ни денег, ни бренди. «Заманили в гараж две маньячки» - усмехнулся Джеральд такой версии отговорки. Хлюп-хлюп, берцы продолжали месить грязь. С листьев кукурузы в лунном свете капала вода.
«А что, если это правда, - запараноило Джеральда, - Если нет никакого утреннего автобуса, никакой тридцатки, никаких дочкиных мучений? Если его просто заловили в капкан, сманили в логово? Дочь то и дело повторяла, что матушка маньячка. А вдруг они обе маньячки? Караулящие жертв то на заправке, то на кукурузном поле? Никакие не дочь и мать! Миссис Донован подозрительно молодо выглядит, да и сходства большого между ними нет».
Проверить свежую гипотезу возможности не было… Джеральд был бы рад счесть ночное приключение сном, но задница саднила так же ощутимо, как стыли промокшие ноги.
Завидев грузовик, Джеральд ощутил прилив душевного тепла, и чем ближе подходил к нему, тем сильнее предвкушал радость укрытия, сна, радость возвращения к товарищам…
(рассказ для Maffin)
Грузовик с солдатами встал у кукурузного поля. В воздухе была духота, метеосводка сулила грозу, и решено было в эту ночь не разжигать костров, да и притомились порядком на вторые дорожные сутки; Джеральд, кряхтя, помог товарищам закрепить над кузовом брезентовый тент. В кузове потемнело; снаружи только намечался закат. Кто-то вылез наружу подышать, отлить, покурить. Кто-то, озаряя внутренность кузова фонарем, распаковывал вещи в поисках воды и консервов. Джеральд, уставший настолько, что ему было не до еды, выбрал бы сию секунду растянуться и уснуть хоть в кузове, хоть в поле, но именно это как раз и не было осуществимо: в кузове пересмеивались, переругивались, шагали взад-вперед, стучали мисками; в поле был гром, а палатки, к тому же непромокаемой, у Джеральда не было. От безысходности он даже обрадовался поручению старших по званию сбегать за выпивкой в ближайший населенный пункт. Ему показали карту; топать выходило недалеко.
Когда смолк гул голосов, а грузовик превратился в безобидный бугорок где-то вдали, когда Джеральд, повертев головой, свернул с трассы на пыльный грунт – только тогда он понял, до чего пресытился обществом товарищей и до чего рад оказаться здесь, посреди нигде. Слева и справа шумели поля, шелестела и шаталась на ветру кукуруза; впереди обозначилась развилка; ровная прямая дорога упиралась в новое поле, и можно было свернуть налево или направо. Направо в километре согласно указателю располагался городок, куда и должен был направиться Джеральд, налево – неведомое название, тоже городок, наверное, или деревня.
Джеральд задумался. С малых лет он знал за собой занятный психологический феномен. Стоило ему оказаться на похожей развилке, или, допустим, на ж/д вокзале, откуда поезда отправляются сразу в нескольких направлениях, или на автостанции – ну, с билетом в кармане, разумеется, или хотя бы с готовым планом в голове – как что-то внутри начинало скрестись и скулить, маленькая обиженная зверушка. Обижалась она на Джеральда, на взрослого, рассудительного Джеральда, благоразумно запасшегося билетом и планами. «Сядь в другой состав, проникни не туда, прокрадись на заднее сидение совсем другого автобуса, затаись там безбилетным пассажиром». Зверушка не то, чтобы нашептывала про такую возможность, а как бы заранее оплакивала ее крах. Но сейчас… Самое время, видать, было погладить и приласкать. Джеральд свернул в деревню, или что там ожидалось согласно указателю с незнакомым названием. О, пусть там вообще ничего не будет! Пусть позлее вдарит гром, прольется вода, Джеральд продрогнет и вымокнет, заболеет, потеряет сознание, сгинет ко всем чертям... Не то, чтобы он боялся погибнуть там, куда ехал с товарищами, об этом он всерьез не задумывался, долг есть долг, но вот возвращаться в опротивевший кузов, конформно подхихикивать тупым остротам, глотать опостылевший бренди, передавать бутылку, чего-то возжаждать, в хмельном чаду на что-то вознадеяться… Джеральд, ей-богу, был бы вовсе не прочь утратить малейшую надежду, помножить на ноль весь свой хваленый боевой задор – чувство, неусыпно культивировавшееся в новобранцах с самого первого дня их приема на службу. И вот его товарищи скинулись на выпивку, они его ждали, мечтали согреть бренди озябшие души и тела, и Джеральд теперь буквально ликовал, что так спонтанно изобрел эту маленькую подлость, радовался, что оставит этих тупиц ни с чем, мысленно потирал ладони, ну а назавтра он найдет, чего соврать, мало ли, заплутал в кукурузе; чем несуразней прозвучит его отмазка, тем и лучше.
Идеи сбежать насовсем, дезертировать, у него не было, нет, он порешил куда-нибудь исчезнуть лишь на эту ночь, а утром вернуться к грузовику. Побег серьезный и бесповоротный - следовало готовить заблаговременно, прикидывать сложности, взвешивать риски… Джеральду в его состоянии было не до того.
Солнце давно зашло, и в сумерках Джеральд различил впереди силуэт; ускорился; то, что сперва увиделось вьючным животным, оказалось телегой с двумя газовыми баллонами, а катила телегу девушка, худая, приземистая, почти незаметная за своей телегой с приспособленными стоймя баллонами.
- Давай-ка, - вызвался Джеральд, и девушка уступила груз, - Уф, и как это ты одна…
- Приспособилась, - девушка, будто крыльями, взмахнула освобожденными руками. На ней было белое платье в бледно-розовую клетку и стоптанные туфли со шнуровкой.
- Нет мужчины в доме? – Джеральду пришлось повысить тон из-за скрипа тележных колес, девушка в ответ сделала легкий кивок, - А как тебя зовут?
- Джеральдина.
- Почти как меня! – Джеральд представился, но Джеральдина как-то не впечатлилась сходством имен, от его новой знакомой веяло нехорошей тайной; девушка рада была свободе от груза баллонов, но душу, похоже, томило что-то другое, незримое.
***
Джеральд, Джеральдина и ее матушка (Джеральдина жила вдвоем с матушкой) ужинали в гостиной. На ужин были наггетсы, бифштекс и винегрет.
- Очень вкусно, миссис Донован, - похвалил гость.
- На здоровье, Джеральд, - довольно кивнула хозяйка. – Положите себе еще. Набирайтесь сил. Силы вам ох как понадобятся!
- Это да, - покивал Джеральд, жуя.
- Мы с матушкой каждое утро слушаем радио! – взволнованно призналась Джеральдина.
- Не только по утрам, - подхватила миссис Донован. – Мы слушаем каждый новостной выпуск. И с каждым выпуском сердце бьется все чаще. Едва не выпрыгивает! Но с такими как вы, Джеральд… С такими мы не пропадем. Я восхищена вами, Джеральд! Так отважно рисковать! И знаете, я спокойна за вас, Джеральд. Вы им покажете. Вы искромсаете, изрешетите их, искрошите в труху. В винегрет.
Джеральд опустил взгляд себе в тарелку, в красные кубики моркови, в лилово-бордовые ломтики свеклы, в неровные комочки сиреневатого картофеля. Джеральду стало нехорошо, он отложил вилку, потянулся за чашкой с чаем, отхлебнул. Поблуждал взглядом по обстановке.
Интерьер был небогатый, опрятный. Волчья шкура над софой. Большое фото на каминной полке: юная миссис Донован под руку с джентльменом в костюме и фетровой шляпе. Позируют на фоне автомобиля.
- Спасибо, было очень вкусно, - Джеральд повторил комплимент и встал из-за стола. Джеральдина было стала подниматься вслед за ним, но была одернута окриком матушки.
- Ну-ка сядь на место! И выпрями спину!
Джеральдина повиновалась, Джеральд вышел на открытую веранду и раскурил трубку. Гроза никак не начиналась. Луна светила ярко. Докурить - и восвояси к грузовику, решил Джеральд. Ночевать ему никто не предложил, да и миссис Донован как-то не внушала полного доверия.
Джеральдина сзади обняла его за плечи. Джеральд вздрогнул. Он ожидал ее появления, но не внезапной ласки.
- А миссис Донован? – оглянулся Джеральд на приоткрытую дверь в гостиную.
- Ушла к себе. Мы вдвоем. Ты был когда-нибудь с женщиной, Джеральд? Выйдем за ворота, свернем в подлесок, - Джеральдина погладила Джеральда по груди, животу, - Я знаю одно место. Я буду твоя, Джеральд. Я девушка, и дорожу этим, но я сделаю тебе хорошо, Джеральд. Я знаю, как сделать тебе хорошо. Я знаю разные способы, Джеральд.
Ее неслышная походка, тонкие руки и стан – с первого же взгляда, еще на проселке, зачаровали Джеральда, но чем дальше, тем сильнее ему чуялось неладное.
- Я же нравлюсь тебе. Обними меня, Джеральд, - продолжала Джеральдина.
Джеральд, напротив, отстранился. Сел на стул, облокотился на край террасы.
- У тебя акцент калифорнийский, - заметил Джеральд. – Ты с Побережий?
- О, если бы вернуться! Раз в неделю ходит автобус к океану. Двое суток езды из этого треклятого захолустья. Если бы вернуться! Увидеть дом, родных. Там остался кузен с женой и детьми. Промышляет по мелочи. Мы переписываемся. В год по письму, по два.
- Сейчас не время… Вам бы в порт. И на корабль в Старый Свет. Найметесь на борт судомойками. Или матушка верит в благополучный исход? По радио всего не расскажут…
- У тебя есть деньги, Джеральд? Ты мог бы мне помочь?
- У меня есть только на две бутылки бренди, - развел руками Джеральд, - Вещи остались в грузовике. Но и там нету денег почти. Нам выдают на карманные расходы, ни у кого нет крупных сумм. Вам следует бежать, вам следует спасаться. Продайте дом, гараж.
- А! – Джеральдина махнула рукой, - Матушка против. Верует в победу. А я тут с ней не продержусь. Слушай, сколько у тебя есть? На две бутылки, говоришь?
- Вот… Двадцатка и пятнадцать центов, - Джеральд протянул собеседнице все, что нашел, - Так как же? Бросишь мать на произвол? Совесть не замучает?
- Какое там, - рассмеялась Джеральдина, пересчитав деньги и спрятав их в кармашек платья, - Наоборот, уехав, я успокою совесть! Я же ее лично укокошу, если останусь. Придушу среди ночи. Или газ открою, а сама на веранду. Изо дня в день такие мысли. По кругу. Изо дня в день, Джеральд!
Джеральд припомнил давешние баллоны и поежился.
- Она маньячка у меня, – продолжила Джеральдина, - В прямом смысле чокнутая. Фото помнишь в гостиной на каминной полке? Отец свалил на этом самом «форде» десять лет назад. Да… Зимой будет ровно десять лет. Нервы не выдержали. Она с тех пор окончательно чокнулась. Ну а я расхлебывай.
Джеральдина, говорившая полушепотом, теперь говорила почти в голос, так что Джеральд забеспокоился, не услышит ли матушка. Оглянулся на дверь в гостиную. Там по-прежнему горело электричество, но никого видно не было. Разве что матушка пряталась, подслушивая? Джеральд прикрыл дверь в гостиную поплотнее.
- Говори тише, - попросил.
- А, все равно, - Джеральдина махнула рукой, но понизила голос. Села с ногами на широкий деревянный край террасы. Вгляделась во тьму.
- Видишь гараж? – указала.
- Ага, - Джеральд и впрямь разобрал очертания.
- Дом на отшибе, а гараж – у самого леса. Ничего никому не слышно. Хоть волком вой, хоть ори как резаная. Матушка там меня… Воспитывает, - это слово Джеральдина произнесла спустя паузу с неопределенной интонацией, - Тебя шлепали родители, Джеральд?
- У меня не было родителей, - ответил Джеральд, - Меня растили старшие кузины. Им было не до меня. Своих забот хватало.
- Ну а матушке всегда было до меня. Только до меня и было дело нашей матушке! До осанки. До манер. А как свалил отец… Совсем башкой тронулась. Гараж опустел, и матушка там все переоборудовала специально для… Придираться стала к каждой мелочи. Чуть чего – в гараж. До сих пор. Каждую почти неделю. Убила бы ее, реально. Жаль, грех. Запытают на том свете черти хуже матушки. Лишь побег остается.
- Спуску не дает тебе, да? – Джеральд второй раз подряд принялся набивать трубку.
- Сейчас уже это просто договоренность. Ну бывают больные люди, так? Живут на свете среди нас. Чего они заслуживают? Жалости, так? Вот я ее и жалею. Послушно плетусь в гараж. Она мне всыплет – глядишь, успокоится. Расслабится. Присмиреет. Но я-то, я! Я не могу всю жизнь приносить себя в жертву! Я так уже не могу, Джеральд! – Джеральдина зажестикулировала. Сжала руки в кулаки, разжала.
- Я был бы рад помочь тебе, но как? Что я могу сделать для тебя, Джеральдина?
- О, ты мог бы, Джеральд. Если бы решился… Ты мог бы мне помочь.
- Наш грузовик едет на фронт, Джеральдина. И терять мне нечего. В любой момент я могу расстаться с жизнью. Я готов на что угодно, лишь бы сделать доброе дело!
- Матушка срывает злость на мне, но злится-то изначально на моего отца, на мистера Донован. Ну и на своего. На мужчин. Если бы ты согласился принять от нее, как она это называет, наказание…
- То я бы избавил от него тебя?
- То она дала бы мне денег. Она уже заплатила мне немного авансом. Отправила в соседний город заманивать незнакомых парней из буфета автозаправки. Рабочих, водителей, смазчиков. Чтобы я им рассказывала то же, что и тебе. Чтобы сулила им ласки. В обмен на то, что согласятся быть наказанными моей матушкой. Моей задницы ей, видите ли, недостаточно. Она грезит о мужской. Делает из меня шлюху, Джеральд. Солдатскую подстилку.
- Я не намерен спать с тобою, Джеральдина. Это было бы низко. Ты девушка, и должна беречь свою чистоту! Я просто сделаю это ради тебя. Сделаю, о чем ты просишь. Матушка, говоришь, заплатит?
- Она пообещала мне двадцатку, если приведу ей парня. Тридцатку, если молодого и красивого. Ты молодой, красивый, Джеральд. Она заплатит мне тридцатку. Тридцатка, твоя двадцатка, и еще двадцатка, даденная авансом – итого семьдесят. Билет до Побережий стоит ровно столько! Я сбегу первым автобусным рейсом, Джеральд! – и Джеральдина, взвизгнув от восторга, захлопала в ладоши, а потом бросилась своему оторопевшему избавителю на шею. Джеральд погладил Джеральдину по спине, отстранил.
***
В гараже пахло дегтем, олифой и керосином. Джеральдина усилила было пламя большой газовой лампы с латунным диском-отражателем, но матушка, покачав головой, жестом велела ей включить электрогенератор. Снаружи затарахтел генератор; воссиял с потолка, поморгав, большой зарешеченный пожарный фонарь. Родом он был, по оценке Джеральда, аж из предыдущего столетия; примерно такой же он видел ребенком в музее уличного освещения в одном из северных штатов, куда кузина повезла его во время школьного отпуска.
Пола не было, и на земле Джеральд различил почерневшие ошметки листвы – с прошлого, позапрошлого, позапозапрошлого лета?
Блуждал глазами он неспроста; менее всего ему хотелось видеть центр инсталляции, занятый потертой пружинистой кроватью, застеленной байковым одеялом. Кровать была с железными дужками, к дужкам были приспособлены ременные крепления; ему стало плоховато при мысли, что кто-то (а точнее, не кто иной как застывшая неподалеку миссис Донован) приложил столь немало усилий, смекалки, творческой энергии на то, чтобы переделать это спальное ложе в пыточный станок; прилаживал ременные петли, прикидывал и так, и эдак…
- Я жду вас, Джеральд, - глухо проговорила миссис Донован.
- Мы ждем тебя, Джеральд, - нетерпеливо подтвердила Джеральдина, специально притащившая для себя в гараж садовое кресло-качалку; теперь она раскачивалась взад-вперед в этом кресле, перебирая пальчиками по подлокотникам.
Джеральд опустился на корточки, стал расшнуровывать берцы. С корточек виднее стала плеть в руке миссис Донован; хвосты ее, два тонких кожаных хвоста, свисали теперь прямо на уровне глаз Джеральда. Раздвоенный хвост плети напомнил ему жало змеи.
Джеральд разулся, стал расстегивать брюки. Джеральдина барабанила по подлокотникам. Глубоко дышала в предвкушении миссис Донован; Джеральду в ее дыхании послышалось даже что-то вроде хищного урчащего рокота, но, возможно, то был слуховой обман; мог сбивать с толку стрекот генератора.
Он остался в трусах. Тронул резинку большим пальцем, вопросительно взглянул на миссис Донован; та коротко кивнула. Улегся в чем мать родила на предназначенное ему место. Запястья и лодыжки стянули надежные ремни; процесс фиксации занял считанные секунды; матушке помогла Джеральдина. Теперь Джеральд мог только крутить головой, да и то с трудом.
Странно, что после первых трех-четырех вполне безжалостных ударов Джеральд все еще продолжал лелеять наивную надежду сохранить лицо, скомпенсировать стыд своего незавидного положения солдатской выдержкой, мужеством, силой духа и характера. О, уже ударе на десятом он распростился с этой надеждой. Ему даже успела прийти в голову аналогия с подхваченной ураганом пушинкой. Ее мотает во все стороны со страшной силой, а пушинка знай внушает себе, что она, мол, по своей воле так мотается – захочет, взмоет вверх, захочет – вправо, влево. Ну да, есть сила ветра, она ей подчиняется, но просто потому, что сама решила так. Захочет, перестанет подчиняться, улетит сама собой туда, куда возжаждет, одной лишь силой воли, презрев стихию.
Последним, за что зацепился разум Джеральда, был образ Джеральдины. Он попытался преисполниться сочувствия, эмпатически вообразить, что страдает не он, а она. Ей-то было каково, попытался подумать Джеральд – в этом гараже, на этом ложе. А сейчас он пришел ей на выручку, совершает благородный поступок, попытался думать он. Но думать стало совершенно невозможно, он забился головой об остовы кроватных пружин, проступавшие под материей, поднял крик, завизжал, захрипел, высунул язык, выпучил глаза, услышал будто со стороны свой отчаянный вопль о пощаде – в общем, на что угодно был готов, лишь бы притушить костер невообразимой боли, разгоравшийся выше, ярче, жарче.
Он забыл о том, что он Джеральд, забыл все сопутствующие этому обстоятельства, провалился в безвременье и беспространствие; мир сжался до точки, и точка неуклонно продолжала сжиматься, не оставляя Джеральду места, норовя истереть его в порошок, измельчить до полного исчезновения; не просто смолоть в прах, но изничтожить сам прах, и всякую память о прахе.
Вдруг все закончилось. Джеральд выл, стонал, кричал – и вдруг это стало ни к чему. Мир заново стал собираться в понятное и выносимое. Плеть замерла, ремни ослабли. Джеральдина протягивала ему стакан воды.
***
Миссис Донован ушла к себе. Они опять сидели на веранде. Гроза, наконец, началась. Джеральд воодушевленно шагал взад-вперед. Джеральдина сидела на бортике террасы, любуясь грозой.
- Отчего мне так хорошо, Джеральдина, так сладко? – Джеральд ходил, не переставая. – Я, наверное, люблю тебя, Джеральдина. Я мечтал бы уехать, уплыть с тобой вместе. У меня появились силы мечтать, силы на что-то надеяться! Скажи, когда твой автобус?
- Автобус отправляется сегодня в семь часов утра. Мне нужно собрать кое-какие вещи. Самый минимум. Лекарства, косметику, что-нибудь из белья. Дождь скоро кончится. Тебе придется уйти, Джеральд. Мне нужно собраться в дорогу. Собраться в дальний путь.
- О, Джеральдина, знала бы ты, как неохота умирать… Теперь я будто новыми глазами смотрю на этот лес, на этот дождь. На тебя, Джеральдина. О, у меня идея! Дай эти семьдесят долларов мне, я сяду в утренний автобус, устроюсь на борт стюардом или судомойкой. Встречай, Старый Свет! А вы продадите дом и отправитесь следом. У вас еще есть немного дней в запасе. А мне следует спешить. Пока не спохватились – там, в грузовике.
- Но как же твой долг, Джеральд, как же долг, - Джеральдина, не оборачиваясь, продолжала вглядываться в дождь, - Ты бросишь родину? В такой нелегкий час? Как твои родные, Джеральд? Ты бросишь их на произвол?
Джеральд на секунду представил, как захватчики вламываются в дом его детства, в комнаты постаревших кузин. Вырывают у них из рук вязание, громят сервант, потрошат книги в поисках припрятанных купюр. Выстраивают захваченных, дают по ним очередь. Но ничего не шелохнулось в сердце Джеральда. Он искал в себе сочувствие, но тщетно. Картинка в голове упрямо не хотела обретать черты реальности. Кадр за кадром, кадр за кадром, как в немом кино. Выстраивают, дают очередь. И все. Обрыв пленки.
Джеральд помотал головой, стряхнул наваждение. Снова были лес, дождь, Джеральдина. Бежать, бежать.
- Нет, Джеральд, - будто прочитала его мысли Джеральдина, - Я не дам тебе эти семьдесят долларов. Уступи даме, будь благородным до конца. Сказал «А», говори «Б»!
- Бросаешь матушку, - пробормотал Джеральд, взывая к ее совести.
- На тебя оставляю! – отпарировала Джеральдина, - Ты своих, может, и не очень-то любишь. А я свою люблю. Посражайся за матушку, Джеральд, сердце мое будет спокойно, и я буду поминать тебя с благодарностью! Постой, я принесу тебе компот из ягод! Сама с утра сварила!
Он отпил компот. Дождь заканчивался. Пора было двигать.
***
Джеральд шел и шел, хлюпал берцами по раскисшей грунтовке. Что он скажет товарищам, как объяснит свое отсутствие, свой помятый вид? Ни денег, ни бренди. «Заманили в гараж две маньячки» - усмехнулся Джеральд такой версии отговорки. Хлюп-хлюп, берцы продолжали месить грязь. С листьев кукурузы в лунном свете капала вода.
«А что, если это правда, - запараноило Джеральда, - Если нет никакого утреннего автобуса, никакой тридцатки, никаких дочкиных мучений? Если его просто заловили в капкан, сманили в логово? Дочь то и дело повторяла, что матушка маньячка. А вдруг они обе маньячки? Караулящие жертв то на заправке, то на кукурузном поле? Никакие не дочь и мать! Миссис Донован подозрительно молодо выглядит, да и сходства большого между ними нет».
Проверить свежую гипотезу возможности не было… Джеральд был бы рад счесть ночное приключение сном, но задница саднила так же ощутимо, как стыли промокшие ноги.
Завидев грузовик, Джеральд ощутил прилив душевного тепла, и чем ближе подходил к нему, тем сильнее предвкушал радость укрытия, сна, радость возвращения к товарищам…
