Ради искусства
Добавлено: Пт июн 23, 2023 2:31 am
В N-ском оперном театре Миша Сидоров значился помощником режиссера, в реальности же его должность лучше всего характеризовалась словами «Largo al factotum», иначе – «Фигаро здесь – Фигаро там». Достать он мог что угодно – в кратчайшие сроки (злые языки говорили, что и кого угодно, и тоже в кратчайшие), несмотря на невысокий рост и щуплое телосложение не гнушался помочь перетаскивать реквизит и даже выходил на сцену – там, где не надо было открывать рта, зато требовались некоторые другие умения, не то склонности... Были в его прошлом и всевозможные театральные студии, и, вроде бы, даже балетное училище (неоконченное), а в настоящем – некий таинственный зуд, побуждавший его, к примеру, поступившись собственным комфортом, в громоздких доспехах стоять столбом в углу сцены, изображая стражника – и всё ради секундной мизансцены: вывести в цепях прекрасную рабыню или пленницу… Однажды, вдохновленный пышными формами местной примадонны, и не сдержал шаловливой руки, приложив оную к упомянутым формам, смачно так приложив… За что и удостоился еще одной характеристики – Сидоров-козёл – на повышенных децибелах. Вскоре, впрочем, реабилитировался, в «Сельской чести» Масканьи выступив в «свите» возчика Альфио, во время исполнения арии «Il cavallo scalpita» прелихо щёлкая кнутом на заднем плане – ведь в исполнении самого Валерия Борисовича, солидных лет и конституции баритона подобные подвиги грозили бы производственной травмой.
Так и текли дни в маленьком королевстве N-ского оперного театра, взлёты чередовались с падениями, не обходилось без интриг и скандалов, за которые исправно отвечала примадонна Марго Ильинская, в миру Илюшина, но главреж Павел Анатольевич не давал в обиду своего верного вассала – за исключением, разве что, тех случаев, когда это могло повлечь осложнения на международном уровне. Звёздным часом Мишани (полным именем, тем более приправленным отчеством, его практически не называли – маленькая собачка до старости щенок) должна была стать бессловесная, но многообещающая роль палача в «Турандот». Беды ничто не предвещало, почти настоящий страх в глазах Люшечки, она же меццо-сопрано Леночка Евстихеева, пьянил как вино; королева Марго снисходительно взирала на это со своих звёздно-Турандотских высот… и в последний момент не удержалась от гадости, пригласив на генеральный прогон некоего неприметного господинчика в костюме и очочках. Ткнув тщательно отполированным ногтем в свежеотпечатанную программку, тот вполголоса поинтересовался у Павла Анатольевича, кто такой Пу-Тин-Пао (1), а потом свистящим шепотом втолковал мгновенно побледневшему режиссёру, насколько непредусмотрительно с его стороны мало того, что заявлять подобного персонажа, так ещё и доверить роль «этому недомерку». От попытавшегося сослаться на итальянское либретто помрежа Главный только отмахнулся, третий акт претерпел срочные и обидные изменения, программу перепечатали, а несостоявшийся палач затаил злость и истово ждал реванша. К тому же, в следующей постановке ему был обещан карт-бланш, так что к её выбору следовало подойти особенно тщательно. Так в голове Мишани возник дерзкий план: а не замахнуться ли нам на Джакомо нашего Мейербера?
У выбранной совместными (но про карт-бланш не забываем) усилиями оперы нашлись как неоспоримые достоинства, так и отдельные недостатки: сюжет изобиловал логическими неувязками, об исторической и тем более географической достоверности не приходилось и мечтать. О чём говорить, если несмотря на название «Африканка» действие происходит... нет, не в Африке, а то ли на каком-то таинственном острове, предположительно, Мадагаскаре, но это неточно, то ли вовсе в Индии? Но к подобным трудностям «на театре» были готовы. Рецепт известен: там, где провисает сюжет, следует до предела натянуть струны эмоций. Пусть зритель сидит, затаив дыхание! А там, где музыка не справляется со своей благородной задачей, помочь ей – дело чести режиссёра. И его самоотверженного помощника, разумеется! Вот, скажем, откуда прекрасной принцессе-жрице в тюремной камере взять свиток с картой, чтобы даже с балкона можно было узреть путь к таинственному острову? Другое дело, если рисунок будет выткан на покрывале, которое жрица будет медленно, словно бы нехотя разматывать, и когда обрадованный мореплаватель заключит её полуобнажённую фигуру в объятья, а на пороге темницы возникнет невеста героя, чьё сердце не дрогнет? (Да-да, Маргарита Николаевна, такую красоту грех прятать! И ария «Sur mes genous» - она же словно для Вас создана!) А потом, в третьем действии, кто задумается, каким образом отважный Васко да Гама смог догнать отплывший без него корабль, когда только что прозвучала великолепная баллада «Adamastor, roi des vagues profondes» (Валерий Борисович приосанился, польщенный), океан вот-вот разразится невиданной бурей, а для самых отъявленных скептиков у горящих энтузиазмом постановщиков в рукаве припрятан туз!
- Вот, чтобы никто не говорил, что я это сам придумал, цитирую из авторитетного источника: «В эпизоде, который в постановках оперы обычно опускается, дон Педро приказывает так же, как Васко, привязать к мачте и индийскую девушку и сечь ее — захватывающее сценическое действие, которое прерывается предупреждением о приближающейся буре.» На меня, конечно, сейчас снова посыплются упреки чёрт знает в чём, но я предлагаю не опускать!
И буря таки разразилась, но Мишаня был твёрд как скала! В конце концов, душечка Марго уже согласилась обнажиться (ну хорошо, полуобнажиться) во славу искусства, но если она так не доверяет партнёру по сцене или опасается мести с его стороны, то хорошо, для этой конкретной сцены он готов предоставить дублёршу!
Сие смелое заявление взялось не с потолка. Были, были у Мишани знакомства, которые он до сих пор предпочитал не афишировать. Одно из таких знакомств он свёл ещё когда, готовясь выйти на сцену с кнутом, посещал некие встречи, если не сказать сборища, где и поднаторел в этом непростом искусстве. Так вот, на одной из встреч ему попалась на глаза обворожительная Аида (оперный никнейм уже не позволил бы ей избежать цепкого Мишиного внимания), пышная фигура которой своими соблазнительными изгибами точь-в-точь повторяла формы мадам Ильинской. Тогда он только подивился неожиданному сходству, но теперь-то!.. теперь он никак не мог упустить этого во всех смыслах щедрого подарка судьбы. Ах да, Аида была флагеллянткой. Нижней. Мазохисткой. И притом к искусству питала живейший, хоть и несколько извращённый интерес. И если уж ей не светила сцена настоящего оперного театра, она готова была блистать хотя бы на клубной. Оттого наш хитрец был заранее уверен в успехе своего предприятия, как бы ни повернулась судьба: либо ему всё же удастся взять примадонну на слабо, разумеется, клятвенно пообещав, что порка будет сколь угодно осторожно-нежно-плюшевой… да хоть бы и фиктивной, бесконтактной, simulata… come Palmieri… чёрт, это уже из другой оперы!(2) И, пожалуй, даже выполнит обещание, ну, может, разок и приложится к царственной заднице по-настоящему… нет, лучше два! Скандал, конечно, будет знатный, но вредную Марго проучить совершенно необходимо! Но вероятнее всего, дублёрша таки понадобится, и уже с ней… эх, раззудись плечо, размахнись рука! По крайней мере на репетиции размахнётся…
Увы, обрадовался он несколько преждевременно. Маргарита Николаевна, как оказалось, оттого так охотно согласилась разоблачиться во втором действии, что уже некоторое время улучшала (на Мишанин взгляд – портила) свою фигуру новомодной диетой, Аида же, напротив, со дня их последней встречи прибавила пару-другую кило, и останавливаться на достигнутом явно не собиралась. Скандал, в результате, разгорелся раньше задуманного. С большим трудом Мишке-фактотуму удалось примирить обеих дам (и то, в случае Марго пришлось пригрозить, что если та не исключит из своего лексикона слова наподобие «эта жирная корова», то останется без дублёрши, и пусть тогда пеняет на себя!). Примадонна временно притихла, репетиции шли полным ходом, но ту самую, заветную, наш герой собирался вначале провести тет-а-тет, без лишних глаз. Но слишком сильным было любопытство труппы – с одной стороны и эксгибиционизм – с другой, так что на предполагавшуюся закрытой репетицию набился в итоге полный зал, а меж театральных затесалась и пара незнакомых лиц. Не было лишь Павла Анатольевича – единственного, кто мог бы ввести намечающееся безобразие в рамки разумного. Маргарита влетела в зал, когда непростую сцену проходили уже не по первому разу, и Мишка, который вначале вовсе не собирался пугать зрителей, и уж тем более наносить удары в полную силу, банально увлёкся… Да-да, увлёкся, пав жертвой непреодолимых обстоятельств в лице одной симпатичной, но ненасытной нижней, которая, в отличие от идеалиста Мишки, давно уже поняла, что ничего путного из его затеи, скорее всего, не выйдет, и торопилась урвать жирный кусок своего мазохистского кайфа здесь и сейчас. И теперь на сцене творилась истинная вакханалия: Мишка под руководством одного из приглашенных гостей тренировался крутить «флорентийку», кое-кто из обуреваемых любопытством зрительниц уже примеривался к мачте, телеса вошедшей в раж дублёрши пестрели нешуточными полосами и синяками… кровь еще не пролилась, но к тому было близко. И если до сего дня Маргарита Николаевна и подумывала о том, что, пожалуй, она и могла бы пойти на некоторые жертвы ради искусства, то после увиденного ею об этом не могло быть и речи! В расстроенных чувствах она хлопнула дверью, попыталась дозвониться до режиссёра, дабы тот приструнил своего не в меру ретивого помощника, но потерпела неудачу, зато другой абонент, ради которого и затевалась диета, взял трубку сразу же, и окончательно деморализованная всем увиденным Марго в тот вечер нашла утешение в его объятьях. В театре же её ухода даже не заметили, разве что пара певиц рангом пониже переглянулась злорадно, и веселье продолжилось…
Обещанная буря разразилась уже утром. Взбешённая сопрано грозилась подать заявление в полицию, уволиться из театра, выйти замуж и уехать из этого ужасного города N куда угодно, лишь бы подальше – всё вышеперечисленное в любой последовательности; не менее взбешённый главреж – уволить зарвавшегося фактотума и разогнать к чертям собачьим весь этот бардак, а новоиспеченный жених мадам… нет, похоже, всё же мадемуазель Ильинской – набить морду несчастному Мишке, который сам уже был не рад, что всё это затеял. С большим трудом удалось погасить конфликт, и театральная жизнь начала было входить в колею, но тут утратившую из-за растрепанных чувств контроль Марго начало тошнить по утрам. Над постановкой «Африканки» нависла нешуточная угроза срыва.
И вновь в дело вмешался случай. Для собирающейся сменить театральную суматоху на свадебное путешествие, а затем и тихое семейное счастье Маргариты нашлась замена. Павел Анатольевич сиял как начищенная сковородка: в то время, как одни стремятся уехать из города N, другие, а точнее, другая, а ещё точнее – одна его старая знакомая, но если у кого-то язык повернётся назвать её старой, то этому кому-то он, Павел Анатольевич, лично голову открутит... Короче, эта самая знакомая, устав от столичной суеты, собирается вместе с мужем вернуться в город своего детства, поближе к пожилым родителям, а заодно готова выручить и друга детства, по кое-чьей вине чуть было не лишившегося ведущей сопрано, но теперь всё складывается просто отлично, если, конечно, этот кое-кто снова не попытается всё испортить, но тогда уж голову ему будут откручивать коллегиально, на пару с мужем вышеупомянутой (с придыханием!) знакомой. И чтобы этот кое-кто о своих извращениях даже думать забыл! Мишка, пожалуй, и рад был бы забыть, его уже порядком утомили аппетиты прекрасной дублёрши, согласной, раз не удалось стать индийской принцессой, вернуться на роль королевы садо-мазо клуба… особенно с его, Мишкиной кандидатурой на роль принца-консорта. Его же непостоянная душа рвалась к новым горизонтам, и новые горизонты не преминули распахнуться перед ним во всю ширь.
Явление новой примадонны произвело в театре настоящий фурор. Ничуть не похожая на громогласную и, что греха таить, скандальную Маргариту, Ирина (местные прихлебательницы немедленно заглазно переименовали её в Ирэн) вне сцены говорила вполголоса, но слушали её, затаив дыхание, и без устали восхищались осанкой, элегантностью наряда, каждым жестом новой королевы театра. Не устоял и Мишка. Что-то было в этой высокой стройной блондинке (а ведь до сих пор ему всегда нравились пухлые брюнетки). Особенно его отчего-то завораживали её руки, тонкие, но сильные пальцы скорее пианистки, чем певицы. На правах подруги чмокнув в щёчку Павлика (грозный главреж безропотно принял и дружеский жест, и это обращение), Ирина нашла хотя бы несколько слов для каждого из дружного театрального коллектива. А незадачливый новатор-помреж удостоился и более подробной беседы, причем, как оказалось, его признанные было завиральными идеи вовсе не смущали очаровательную Ирэн, напротив, она выслушала историю провальной репетиции с заинтересованной улыбкой, и негромко заметила: «А знаешь, Павлик, этот молодой человек, пожалуй, кое в чём прав. И мы непременно примем на вооружение его подход… только немного переосмыслив. Современному зрителю нужна встряска. Удар по обнажённым чувствам и обнажённое тело как метафора этих чувств. А начать следует, пожалуй, с…»
Но давайте избавим читателя от подробностей дальнейшего разговора этих троих увлечённых людей, готовых, продравшись через обилие искусствоведческих терминов и подробностей оперных либретто, обрести в итоге такое хрупкое взаимопонимание. Или нет? Этого мы пока что не знаем, да и герой наш никак не найдёт подходящих слов при виде открывшейся перед ним перспективы:
- Но это же… не совсем мой формат… то есть ракурс… то есть я хотел сказать, что я никогда не смотрел под этим углом… не видел себя в подобной роли… позиционировании…
- Да, Михаил, я понимаю, смена позиционирования – весьма серьёзный шаг и Вы слишком привыкли видеть себя исключительно в верхней роли. Давайте поступим так. Мне будет нужно некоторое время на переезд и обустройство. Вы пока что подумаете над тем, чем можно заменить Вашу, хм… пантомиму, если вернуться к более привычной редакции оперы. Как насчет явления самого Адамастора, грозы морей, дух которого во время исполнения баллады вселяется в одного из матросов? Неплохой, кстати, никнейм, не находите? Да, и что касается дальнейшего воплощения Ваших интереснейших идей. Завтра я уезжаю, вернусь, пока что одна, без мужа… да, пожалуй, суббота нам подойдёт. Продолжим наш разговор о том, на что каждый из нас готов во имя искусства, возможно, и немного порепетируем. Я вижу в Вас богатый, но пока что не до конца раскрытый потенциал… Нет-нет, не торопитесь отвечать. Подумайте до субботы и, если решитесь, приходите.
Вконец ошарашенный, будущий Адамастор, гроза морей и невесть кто ещё помотал головой, словно пытаясь вытряхнуть из неё голос льстивой сирены, и внезапно понял, что какие бы опасения ни вызывало то, что в нём пока что только собираются раскрыть, на репетицию он придёт.
(1) Да, его действительно так зовут. В русских переводах имя отчего-то не упоминается.
(2) Для вида... как Палмьери (с)
Опера - разумеется, "Тоска", речь идёт о расстреле, и да, расстрел был настоящим.
Так и текли дни в маленьком королевстве N-ского оперного театра, взлёты чередовались с падениями, не обходилось без интриг и скандалов, за которые исправно отвечала примадонна Марго Ильинская, в миру Илюшина, но главреж Павел Анатольевич не давал в обиду своего верного вассала – за исключением, разве что, тех случаев, когда это могло повлечь осложнения на международном уровне. Звёздным часом Мишани (полным именем, тем более приправленным отчеством, его практически не называли – маленькая собачка до старости щенок) должна была стать бессловесная, но многообещающая роль палача в «Турандот». Беды ничто не предвещало, почти настоящий страх в глазах Люшечки, она же меццо-сопрано Леночка Евстихеева, пьянил как вино; королева Марго снисходительно взирала на это со своих звёздно-Турандотских высот… и в последний момент не удержалась от гадости, пригласив на генеральный прогон некоего неприметного господинчика в костюме и очочках. Ткнув тщательно отполированным ногтем в свежеотпечатанную программку, тот вполголоса поинтересовался у Павла Анатольевича, кто такой Пу-Тин-Пао (1), а потом свистящим шепотом втолковал мгновенно побледневшему режиссёру, насколько непредусмотрительно с его стороны мало того, что заявлять подобного персонажа, так ещё и доверить роль «этому недомерку». От попытавшегося сослаться на итальянское либретто помрежа Главный только отмахнулся, третий акт претерпел срочные и обидные изменения, программу перепечатали, а несостоявшийся палач затаил злость и истово ждал реванша. К тому же, в следующей постановке ему был обещан карт-бланш, так что к её выбору следовало подойти особенно тщательно. Так в голове Мишани возник дерзкий план: а не замахнуться ли нам на Джакомо нашего Мейербера?
У выбранной совместными (но про карт-бланш не забываем) усилиями оперы нашлись как неоспоримые достоинства, так и отдельные недостатки: сюжет изобиловал логическими неувязками, об исторической и тем более географической достоверности не приходилось и мечтать. О чём говорить, если несмотря на название «Африканка» действие происходит... нет, не в Африке, а то ли на каком-то таинственном острове, предположительно, Мадагаскаре, но это неточно, то ли вовсе в Индии? Но к подобным трудностям «на театре» были готовы. Рецепт известен: там, где провисает сюжет, следует до предела натянуть струны эмоций. Пусть зритель сидит, затаив дыхание! А там, где музыка не справляется со своей благородной задачей, помочь ей – дело чести режиссёра. И его самоотверженного помощника, разумеется! Вот, скажем, откуда прекрасной принцессе-жрице в тюремной камере взять свиток с картой, чтобы даже с балкона можно было узреть путь к таинственному острову? Другое дело, если рисунок будет выткан на покрывале, которое жрица будет медленно, словно бы нехотя разматывать, и когда обрадованный мореплаватель заключит её полуобнажённую фигуру в объятья, а на пороге темницы возникнет невеста героя, чьё сердце не дрогнет? (Да-да, Маргарита Николаевна, такую красоту грех прятать! И ария «Sur mes genous» - она же словно для Вас создана!) А потом, в третьем действии, кто задумается, каким образом отважный Васко да Гама смог догнать отплывший без него корабль, когда только что прозвучала великолепная баллада «Adamastor, roi des vagues profondes» (Валерий Борисович приосанился, польщенный), океан вот-вот разразится невиданной бурей, а для самых отъявленных скептиков у горящих энтузиазмом постановщиков в рукаве припрятан туз!
- Вот, чтобы никто не говорил, что я это сам придумал, цитирую из авторитетного источника: «В эпизоде, который в постановках оперы обычно опускается, дон Педро приказывает так же, как Васко, привязать к мачте и индийскую девушку и сечь ее — захватывающее сценическое действие, которое прерывается предупреждением о приближающейся буре.» На меня, конечно, сейчас снова посыплются упреки чёрт знает в чём, но я предлагаю не опускать!
И буря таки разразилась, но Мишаня был твёрд как скала! В конце концов, душечка Марго уже согласилась обнажиться (ну хорошо, полуобнажиться) во славу искусства, но если она так не доверяет партнёру по сцене или опасается мести с его стороны, то хорошо, для этой конкретной сцены он готов предоставить дублёршу!
Сие смелое заявление взялось не с потолка. Были, были у Мишани знакомства, которые он до сих пор предпочитал не афишировать. Одно из таких знакомств он свёл ещё когда, готовясь выйти на сцену с кнутом, посещал некие встречи, если не сказать сборища, где и поднаторел в этом непростом искусстве. Так вот, на одной из встреч ему попалась на глаза обворожительная Аида (оперный никнейм уже не позволил бы ей избежать цепкого Мишиного внимания), пышная фигура которой своими соблазнительными изгибами точь-в-точь повторяла формы мадам Ильинской. Тогда он только подивился неожиданному сходству, но теперь-то!.. теперь он никак не мог упустить этого во всех смыслах щедрого подарка судьбы. Ах да, Аида была флагеллянткой. Нижней. Мазохисткой. И притом к искусству питала живейший, хоть и несколько извращённый интерес. И если уж ей не светила сцена настоящего оперного театра, она готова была блистать хотя бы на клубной. Оттого наш хитрец был заранее уверен в успехе своего предприятия, как бы ни повернулась судьба: либо ему всё же удастся взять примадонну на слабо, разумеется, клятвенно пообещав, что порка будет сколь угодно осторожно-нежно-плюшевой… да хоть бы и фиктивной, бесконтактной, simulata… come Palmieri… чёрт, это уже из другой оперы!(2) И, пожалуй, даже выполнит обещание, ну, может, разок и приложится к царственной заднице по-настоящему… нет, лучше два! Скандал, конечно, будет знатный, но вредную Марго проучить совершенно необходимо! Но вероятнее всего, дублёрша таки понадобится, и уже с ней… эх, раззудись плечо, размахнись рука! По крайней мере на репетиции размахнётся…
Увы, обрадовался он несколько преждевременно. Маргарита Николаевна, как оказалось, оттого так охотно согласилась разоблачиться во втором действии, что уже некоторое время улучшала (на Мишанин взгляд – портила) свою фигуру новомодной диетой, Аида же, напротив, со дня их последней встречи прибавила пару-другую кило, и останавливаться на достигнутом явно не собиралась. Скандал, в результате, разгорелся раньше задуманного. С большим трудом Мишке-фактотуму удалось примирить обеих дам (и то, в случае Марго пришлось пригрозить, что если та не исключит из своего лексикона слова наподобие «эта жирная корова», то останется без дублёрши, и пусть тогда пеняет на себя!). Примадонна временно притихла, репетиции шли полным ходом, но ту самую, заветную, наш герой собирался вначале провести тет-а-тет, без лишних глаз. Но слишком сильным было любопытство труппы – с одной стороны и эксгибиционизм – с другой, так что на предполагавшуюся закрытой репетицию набился в итоге полный зал, а меж театральных затесалась и пара незнакомых лиц. Не было лишь Павла Анатольевича – единственного, кто мог бы ввести намечающееся безобразие в рамки разумного. Маргарита влетела в зал, когда непростую сцену проходили уже не по первому разу, и Мишка, который вначале вовсе не собирался пугать зрителей, и уж тем более наносить удары в полную силу, банально увлёкся… Да-да, увлёкся, пав жертвой непреодолимых обстоятельств в лице одной симпатичной, но ненасытной нижней, которая, в отличие от идеалиста Мишки, давно уже поняла, что ничего путного из его затеи, скорее всего, не выйдет, и торопилась урвать жирный кусок своего мазохистского кайфа здесь и сейчас. И теперь на сцене творилась истинная вакханалия: Мишка под руководством одного из приглашенных гостей тренировался крутить «флорентийку», кое-кто из обуреваемых любопытством зрительниц уже примеривался к мачте, телеса вошедшей в раж дублёрши пестрели нешуточными полосами и синяками… кровь еще не пролилась, но к тому было близко. И если до сего дня Маргарита Николаевна и подумывала о том, что, пожалуй, она и могла бы пойти на некоторые жертвы ради искусства, то после увиденного ею об этом не могло быть и речи! В расстроенных чувствах она хлопнула дверью, попыталась дозвониться до режиссёра, дабы тот приструнил своего не в меру ретивого помощника, но потерпела неудачу, зато другой абонент, ради которого и затевалась диета, взял трубку сразу же, и окончательно деморализованная всем увиденным Марго в тот вечер нашла утешение в его объятьях. В театре же её ухода даже не заметили, разве что пара певиц рангом пониже переглянулась злорадно, и веселье продолжилось…
Обещанная буря разразилась уже утром. Взбешённая сопрано грозилась подать заявление в полицию, уволиться из театра, выйти замуж и уехать из этого ужасного города N куда угодно, лишь бы подальше – всё вышеперечисленное в любой последовательности; не менее взбешённый главреж – уволить зарвавшегося фактотума и разогнать к чертям собачьим весь этот бардак, а новоиспеченный жених мадам… нет, похоже, всё же мадемуазель Ильинской – набить морду несчастному Мишке, который сам уже был не рад, что всё это затеял. С большим трудом удалось погасить конфликт, и театральная жизнь начала было входить в колею, но тут утратившую из-за растрепанных чувств контроль Марго начало тошнить по утрам. Над постановкой «Африканки» нависла нешуточная угроза срыва.
И вновь в дело вмешался случай. Для собирающейся сменить театральную суматоху на свадебное путешествие, а затем и тихое семейное счастье Маргариты нашлась замена. Павел Анатольевич сиял как начищенная сковородка: в то время, как одни стремятся уехать из города N, другие, а точнее, другая, а ещё точнее – одна его старая знакомая, но если у кого-то язык повернётся назвать её старой, то этому кому-то он, Павел Анатольевич, лично голову открутит... Короче, эта самая знакомая, устав от столичной суеты, собирается вместе с мужем вернуться в город своего детства, поближе к пожилым родителям, а заодно готова выручить и друга детства, по кое-чьей вине чуть было не лишившегося ведущей сопрано, но теперь всё складывается просто отлично, если, конечно, этот кое-кто снова не попытается всё испортить, но тогда уж голову ему будут откручивать коллегиально, на пару с мужем вышеупомянутой (с придыханием!) знакомой. И чтобы этот кое-кто о своих извращениях даже думать забыл! Мишка, пожалуй, и рад был бы забыть, его уже порядком утомили аппетиты прекрасной дублёрши, согласной, раз не удалось стать индийской принцессой, вернуться на роль королевы садо-мазо клуба… особенно с его, Мишкиной кандидатурой на роль принца-консорта. Его же непостоянная душа рвалась к новым горизонтам, и новые горизонты не преминули распахнуться перед ним во всю ширь.
Явление новой примадонны произвело в театре настоящий фурор. Ничуть не похожая на громогласную и, что греха таить, скандальную Маргариту, Ирина (местные прихлебательницы немедленно заглазно переименовали её в Ирэн) вне сцены говорила вполголоса, но слушали её, затаив дыхание, и без устали восхищались осанкой, элегантностью наряда, каждым жестом новой королевы театра. Не устоял и Мишка. Что-то было в этой высокой стройной блондинке (а ведь до сих пор ему всегда нравились пухлые брюнетки). Особенно его отчего-то завораживали её руки, тонкие, но сильные пальцы скорее пианистки, чем певицы. На правах подруги чмокнув в щёчку Павлика (грозный главреж безропотно принял и дружеский жест, и это обращение), Ирина нашла хотя бы несколько слов для каждого из дружного театрального коллектива. А незадачливый новатор-помреж удостоился и более подробной беседы, причем, как оказалось, его признанные было завиральными идеи вовсе не смущали очаровательную Ирэн, напротив, она выслушала историю провальной репетиции с заинтересованной улыбкой, и негромко заметила: «А знаешь, Павлик, этот молодой человек, пожалуй, кое в чём прав. И мы непременно примем на вооружение его подход… только немного переосмыслив. Современному зрителю нужна встряска. Удар по обнажённым чувствам и обнажённое тело как метафора этих чувств. А начать следует, пожалуй, с…»
Но давайте избавим читателя от подробностей дальнейшего разговора этих троих увлечённых людей, готовых, продравшись через обилие искусствоведческих терминов и подробностей оперных либретто, обрести в итоге такое хрупкое взаимопонимание. Или нет? Этого мы пока что не знаем, да и герой наш никак не найдёт подходящих слов при виде открывшейся перед ним перспективы:
- Но это же… не совсем мой формат… то есть ракурс… то есть я хотел сказать, что я никогда не смотрел под этим углом… не видел себя в подобной роли… позиционировании…
- Да, Михаил, я понимаю, смена позиционирования – весьма серьёзный шаг и Вы слишком привыкли видеть себя исключительно в верхней роли. Давайте поступим так. Мне будет нужно некоторое время на переезд и обустройство. Вы пока что подумаете над тем, чем можно заменить Вашу, хм… пантомиму, если вернуться к более привычной редакции оперы. Как насчет явления самого Адамастора, грозы морей, дух которого во время исполнения баллады вселяется в одного из матросов? Неплохой, кстати, никнейм, не находите? Да, и что касается дальнейшего воплощения Ваших интереснейших идей. Завтра я уезжаю, вернусь, пока что одна, без мужа… да, пожалуй, суббота нам подойдёт. Продолжим наш разговор о том, на что каждый из нас готов во имя искусства, возможно, и немного порепетируем. Я вижу в Вас богатый, но пока что не до конца раскрытый потенциал… Нет-нет, не торопитесь отвечать. Подумайте до субботы и, если решитесь, приходите.
Вконец ошарашенный, будущий Адамастор, гроза морей и невесть кто ещё помотал головой, словно пытаясь вытряхнуть из неё голос льстивой сирены, и внезапно понял, что какие бы опасения ни вызывало то, что в нём пока что только собираются раскрыть, на репетицию он придёт.
(1) Да, его действительно так зовут. В русских переводах имя отчего-то не упоминается.
(2) Для вида... как Палмьери (с)
Опера - разумеется, "Тоска", речь идёт о расстреле, и да, расстрел был настоящим.
.