Обсуждение. Hiaro. Стоп-игра! Для тех, кто мечтал, чтоб по-настоящему
Добавлено: Сб янв 08, 2022 6:44 pm
Hiaro
HARZABLOG
Стоп-игра! Для тех, кто мечтал, чтоб по-настоящему
Эй, есть еще здесь хоть кто-то кроме меня?
«Чайф»
1.
— Слууушай, ты видел новое положение?
— Какое еще положение, тётка, я вчера… сегодня… в общем, до пяти утра в фулаут резался. Сплю вот. Спал…
— Так просыпайся! Темные положение об игрухе наконец вывесили! Ровно в полночь, я сидела, ждала. Там такое!
Было слышно, как на другом конце провода скрипит старый диван, кряхтит, выползая из-под одеяла, его худосочный хозяин. Мара со своей стороны нетерпеливо попинывала ногой тумбочку. Она могла с закрытыми глазами воспроизвести обстановку той комнаты (после ночных посиделок обычно до ванны брели в полусне, придерживаясь за стену, обходя препятствия и друг друга на автомате), могла, находясь за тридевять земель, вспомнить запах, навеки поселившийся в этом логове (давно пролитого пива, ядерного беломора, старых книг, что занимали все углы бесформенными стопками выше человеческого роста)… Сейчас Корвин, принц Амбера, выкопает из-под длинных волос и разомнет лицо, откинет патлы на сутулую спину, наощупь оживит комп, глотнет вчерашнего чифиру, запалит сигарету и красными, прищуренными от недосыпа и дыма, а вообще-то – прекрасными, глубокими серыми глазами (да! по-прежнему именно так!) вперится в мерцающее «лицо» главного мариного соперника. Мара уже слышала попискивание модема… Блииин, это если он подключится с первого раза. Если страница начнет подкачиваться и каким-то чудом не зависнет на полпути… В принципе, там текст, никаких картинок, только эмблема Темных: дага в обрамлении не то змеи, не то плети. Хотя с этой дохлой связью иной раз успеваешь по две-три бумажных страницы прочитать, пока одна виртуальная загрузится…
— Эй, на буксире! У меня уже все открыто! Давай я! – Мара из последних сил сохраняла спокойствие. Она знала, что на амберов, и на Корвина в особенности, нельзя давить ни в какой форме, иначе будешь послан по вечному адресу. Наш девиз — независимость и пофигизм. Однако, судя по всему, в этой теме Корвин был заинтересован не меньше ее. Потому что, после попыхивания и пары вздохов, в трубке с хрипотцой прогудело: — Ну давай.
— Короче, — воодушевленная успехом, Мара решила-таки идти напролом, — я тебе все подряд читать не буду. Главное – они хотят свести имитации к минимуму. Т.е. убивать до смерти, конечно, нельзя, но в остальном все по-взрослому. И чтобы принять участие в игре, надо завещание типа написать. Т.е. расписку, что ты в трезвом уме и здравой памяти, понимаешь риски, берешь ответственность на себя и сам решаешь, как далеко готов зайти. Понял?
— Ни черта не понял. Кроме того, что ты писаешь кипятком от восторга.
— Ну конечно! Я давно хотела! А то все эти кидания кубиков на допросе, подсчет хитов в поединках… — Мара только набрала побольше воздуха, но Корвин воспользовался паузой:
— А вместо условного яда – пургенчика, чтоб тоже все по-взрослому. Хотя и это условность! Лучше сразу кураре. А насильничать в захваченном городе тоже можно?
— Да иди ты! – Мара почти всерьез разозлилась, оскорбленная в лучших чувствах. — Компьютерный вояка. Конечно, это тебе не на кнопки нажимать. Небось страшненько в реале драться, когда «футболку» отменят.
— Глупая ты, тётка, — обаяние этого голоса обескуражило ее, как всегда. – Гопарям в подворотне попадись разок, вот и будет тебе жизненно и без условностей. В реале.
Мару окатило стыдом. Взялась ярлыки навешивать… У пацанов каждый день – война. Это в лес поиграть ездят, а по улицам, по родным дворам – все время с боями. Одна классическая история про то, как от ножа спасла кольчуга, не снятая после тренировки, чего стоит.
— Кстати, — после неловкой паузы добавил Корвин как ни в чем ни бывало, — «футболку»-то тут никто не отменял. Вот, в правилах боя… Ты читала хоть? Не дураки совсем, по голове лупашить. Хотя все равно придурки. Ничего из этой их затеи не выйдет.
— Почему это? – снова кинулась на амбразуру Мара.
— Да потому, что если игра и начнется, то развалится в первые же часы.
— Да почему?!
— Не ори! — наконец и он повысил голос. — Блин, у меня и так башка раскалывается… Выключи дурочку. Ты по телефону в какие-то несвойственные роли впадаешь. Давай приезжай. И пива привези.
Мара с досады брякнула трубкой так, что телефон не треснул просто чудом. Видать, обладал какой-то дополнительной защитой, а то и эликсиром неуязвимости. Пива привези. Джентльмен хренов. Принц амберский, мать твою. А ведь меня предупреждали!
Когда одноклассник привел Мару к ролевикам (и вскоре сам исчез из этой компании), во главе разношерстного общества стоял учитель истории Дайнер, по протекции которого крайне неформатных, разной степени лохматости личностей и пускали в школу на тренировки в спортзале. Там же изредка проводились «павильонки». Мара уже побывала на одной. Сшила с маминой помощью какую-то хламиду из голубой подкладочной ткани, нацепила мамину же бижутерию и сошла за придворную даму средней руки. Даже умудрилась стать первой леди Византии, но оказалась пешкой в чужих интригах и тут же была отравлена. Не успев найти противоядие (и даже не попытавшись), растерянно глядя в смеющиеся глаза отравителя, который отсчитывал секунды, ошеломленная предательством Мара «умерла в муках» и выбыла в мертвятник, а, выйдя откуда, уже не успела ничего толком предпринять…
Потом она участвовала в настоящей, полевой игре, двухдневной, без перерыва на ночь. Это было круто. Майский лес. Первая ночевка в палатке, первый ночной турнир при настоящих факелах, где ей опять повезло: противники выходили в круг такие пьяные, что она, с великого перепугу и в глубокой эйфории, побеждала их одного за другим, натыкивая папиным двуручником по три хита каждому в пресловутую «футболку и шорты» — разрешенную зону для нанесения ударов. «Натыкивая» — неверное слово, скорее уж «натукивая». Колющие удары были запрещены. Доспехов почти ни у кого не было, да и само оружие частенько переходило из рук в руки. Мара была на высоте: папа почти сразу изготовил ей короткий меч и еще один: длинный, с потрясающей крылатой гардой двуручник… Никто в их среде, конечно, фехтованием всерьез не занимался. Кроме пары человек, которых можно было увидеть нечасто, ибо сторонились они разудалой амберской брашки. Вообще Мара очень скоро поняла, что в структуре сообщества все непросто. В городе существовало несколько объединений, которые различались по расовой и идейной принадлежности. Были, конечно, эльфы, гномы, люди, орки – среди них тоже имелись какие-то принципиальные подразделения. (Некоторые товарищи совмещали сразу по несколько образов, тянущихся за ними с разных игр). Отдельно стояли амберы. Никакой Дайнер был не главный, просто ответственный за территорию, где удобно было собираться. Через некоторое время он устал терпеть курево и портвейн в раздевалках и выгнал бунтующую против правил братию, которая осела в оврагах одного из полузаброшенных городских парков. Там тренировки сошли почти на нет, превратившись в посиделки, откуда постоянно отряжались гонцы в ближайший алкогольный отдел за дешевым портвейном. Но обязательно хоть раз за вечер какая-нибудь пара вставала в позицию и махала принесенными с собой самоделками. Показывали друг другу то немногое, что видели и знали, а дальше – у кого на что природной ловкости хватало. Да характера. Вот у Мары на том самом ночном турнире характера хватило ровно до того момента, пока в круг с дикими боевыми кличами, рубя с размаху мечом по земле, не выскочил синий до страшного Бенедикт. Когда Бенедикт пел песни, было похоже, что он уносится в другие миры. Вот и сейчас он явно видел перед собой не обалдевшую от небывалых впечатлений 16-летнюю почти-выпускницу с перехваченными черной лентой волосами, а кого-то другого. Или просто мастерски, до исступления, играл свою роль. Мара окончательно впечатлилась и признала свое поражение до начала боя. Потому что Бенедикт, конечно, потом придет в себя и пожалеет о содеянном, но ей, Маре, это уже вряд ли поможет. «А ведь ты просто-напросто струсила. Чуть только встретилась с чем-то более настоящим…»
Эту помешанность на «настоящем» Мара за собой знала. Знала и то, что западает на лидеров чего бы то ни было. Таким ей тогда казался Корвин. Среди принцев Амбера он был самым загадочным и недостижимым. С остальными она флиртовала направо и налево, а этому таскала пиво, торчала с ним в подъезде, слушала околофилософские рассуждения и неслыханную до той поры музыку, читала запоем его книги (которые он давал ей) и его стихи – те были по-настоящему его. Черт-черт! Он даже матерился так, что это не оскорбляло слух, а вызывало восхищение.
А Дайнер предупреждал. Все это пустое, говорил он, даря Маре очередную розу, на самом деле это просто показуха, за которое ничего нет. Но и сам недалеко ушел. Честное слово, он был еще и смешной. Вот когда он в самом начале, откликнувшись на просьбу показать, как владеть мечом, назначил индивидуальную тренировку в спортзале, вручил ей пластиковую палку, продемонстрировал пару приемов нападения и защиты и стал их с нею «отрабатывать»… Дайнер был намного старше, что добавляло ему очарования в Мариных глазах. А ему льстило благоговение юной ученицы, и никто не мешал ему создавать любимый образ – при амберах не больно дадут перья-то распускать! И он оторвался тогда. Снова и снова хлестко бил почти по одному и тому же месту, сначала в левой стойке, затем и в правой – по другому бедру. А Маре того и надо было. Чтоб терпеть боль, не показывая вида, пытаться снова и снова отбить удар – и снова терпеть, не дрогнув… На тот единственный момент они нашли друг друга. Но Дайнер, похоже, не разгадал, что это верный путь, и съехал на банальные, хотя и приятные, чего там скрывать, розы, прогулки-провожания и прочую романтику. А Маре хотелось другого.
Но пообщавшись в компании, где вроде бы присутствовало это другое, Мара почуяла, что и здесь ей уже чего-то не хватает. Все-таки, показухи было немало, Дайнер прав. А вот набрать дров, чтобы сделать нормальный костер – это было всем брутальным типам в жесткие лома. Они могли до бесконечности пускать в угли керосиновые файерболы, от этого не становилось ни теплее, ни светлее. Таких примеров было немало, и они накапливались. Разговоры в десять раз превышали дела, и общение все чаще скатывалось на воспоминания о том, как было раньше. Ребята, кто охотнее делал, чем говорил, и кому надоедало такое времяпровождение, появлялись в компании все реже, отчего живее она не становилась. Параллельные объединения тоже переживали, похоже, какой-то свой кризис. Казалось, ролевое движение в городе скатывается к пьяным песням у потухающих костров и компьютерным играм вместо полевок…
Но вдруг внезапно появились Темные. Они не принадлежали ни к какой авторской истории, не были и выходцами со страниц авторитетных «Мифов и легенд народов мира». Кого-то из них знали и раньше, и общие знакомые имелись, однако впечатление было такое, что возникла эта крепко спаянная между собой компашка ниоткуда. Впервые они объявили о себе на традиционном ежегодном турнире, проводимом в соседнем городе. И когда к представителю амберов – залетному, ибо обычно лень им было в таких хлопотных делах участвовать — подошли местные и спросили про Темных, тот только плечами пожал. «Как так, они же вашенские?» «У нас по последней переписи скоро к шестистам тысячам население подвалит, я с каждым за руку не здороваюсь — не успеваю!» — ответствовал принц, а сам, как потом рассказывал, был в глубоком недоумении. Все-таки, хоть понаслышке, а ролевики города друг друга знали. А тут ну полный сюрприз!
И вели себя эти Темные не как новички. А словно они всегда тут были. Их уверенность подтвердилась и результатами, показанными в круге. Почти все они выступали с коротким мечом в правой руке и с полуметровой дагой в левой. В такой технике у амберов работал только Блейз, да и то обычно по укурке.
А тут просматривалась некая общая система в подготовке, что у парней, что у их подруг. И одевались они в каком-то неуловимо едином стиле. В общем, Темных заметили и запомнили.
Мара, как прознала про них, покой потеряла. Но пробраться в их общество оказалось не так просто. Тусовались они по самым дорогим в городе клубам, которые Маре всегда казались проявлениями какой-то недоступной параллельной жизни. Где проходили у Темных тренировки — об этом в привычном окружении ходили никем не проверенные, без точных привязок слухи. То говорили, в одном из залов, спешно в годы перестройки переоборудованных под единоборства, то где-то в частном секторе… За шатким штакетником одного такого деревянного дома Мара однажды до-олго отмачивала в колодезной воде пальцы, по которым от души прилетело мечом. Хорошо, что «оружие» изготавливали, плюща разными способами полые трубки, а вместо острия приделывали куски черной резины. Кованые клинки появились позднее и использовались исключительно в тяжелой броне. Поэтому несколько смущенный воитель, переминавшийся рядом, диагностировал только лишь ушиб. Это был один из тех двоих, кто более-менее серьезно практиковал фехтование, здоровенный взрослый детина. Второй, мелкий и юркий, сражался в японской технике, а точнее, изящно танцевал со своей гнутой катаной, делая упор на неуловимые глазом повороты кистью. С ним Мара не сошлась характерами – он показался ей невыносимым занудой. Сам Корвин, столь притягательный в разных отношениях, в плане боя на мечах тоже оказался бесперспективным: его Антигопник, двуручник из тяжелой металлической полосы, хорош был для тренировки мышц и делать ставки – сколько продержишь в вытянутой руке. Ну и калечить-убивать. Что в Марины планы все-таки не входило.
Вот и оказалось, что среди своих она прошерстила всех. Круг замкнулся. Чего конкретно ей хотелось? Фехтования? Только как одного из проявлений реальных дел. Не в силах больше выносить бесконечный трындеж, Мара стала редко посещать овраги. Однако, отношения поддерживала.
И вот однажды, присев на отполированный до блеска корень Древа миров и сомкнув пальцы на липком горлышке протянутых «трех топоров», она услышала про намерение Темных провести свою игру.
Это уже само по себе было шикарно. Потому что игр давно никто не проводил и даже не планировал. Но пронзило и буквально пригвоздило к земле другое: Темные хотят, чтобы все было по-настоящему.
В этот момент Мара отключилась от обсуждения, барахтаясь, словно в теплом прибое, в накатывающих и отступающих эмоциях. Эти эмоции, или «три топора», сносили ее, швыряли то к берегу, то от берега, не давая закрепиться ногами на дне, отрывая и вознося в тягучую невесомость. Пришлось потом все переспрашивать. Но точной информации, как водится, не было, только вольные пересказы чьих-то домыслов. Однако, что тоже было нетрадиционно, твердо обещалось положение со всеми подробностями относительно новых правил. Тут же нашлись те, кто воспротивился самому факту, что какие-то Темные вдруг дерзнули придумать что-то свое, и Мара, вся переполненная презрением, поспешила удалиться с вытоптанного до глины пятака, дабы не влезть в перепалку. От переливания из пустого в порожнее тошнило. Или это все-таки был портвейн?
Отчаянно надеясь и боясь разочароваться, Мара ждала положения, как благой вести. Это был тот чудесный возраст, когда можно заморочиться на что-то одно и не переключаться на быт и прочие реалии жизни. Гулять каждый вечер с разными парнями, заботясь только о том, чтобы развести их во времени и пространстве… Иногда-таки появляться в институте, ну просто потому что – почему бы и нет? Сидеть над рекой при луне в неизменной черной джинсовке с гитарой и горланить песни про то, о чем еще на самом деле и представления не имеешь… Эх, позднее детство!
…И вот теперь этот Корвин заявляет, что игра развалится в первые же часы! Если вообще начнется. Да почему?!
Хотя Мара подозревала. В глубине души. В са-амой-самой глубинюшечке… Потому что некому будет играть. Не поведется инертный, отвыкший от резких телодвижений и волеизъявлений народ на что-то столь многообещающее. А если и поведется… В положении есть пункт, который может сорвать – и сорвет! – все. Про то, что каждый участник имеет право в любой момент выйти из игры. Безвозвратно. И это – самое слабое место всей задумки.
Так что Корвин, выйдя к ней в подъезд и изобразив горниста, выглохтав сразу больше половины бутылки холодного пива, не сказал ей ничего нового. Но согласиться с этим Мара не хотела. Она горячо давила на то, что у людей сработает самолюбие, что начнет действовать принцип «а не слабо!», что… Но она слишком хорошо знала вот это пофигистическое «Ну и да, ну и слабо, что дальше?», которое восхищало ее одно время в амберах, потому что казалось признаком какой-то особенно сложной натуры… Надежда была на то, что и среди амберов были люди, стосковавшиеся по реальному делу, и, наверное, среди других они тоже найдутся. Так, с миру по нитке… А слабакам здесь не место.
К этой игре Мара готовилась как никогда тщательно. Продумала до мельчайших деталей костюм, насобирала недостающее по знакомым и даже что-то сшила сама с третьей попытки (это просто чудовищный подвиг, кто понимает). Пересечение миров, по легенде заданное Темными, позволяло каждому гнуть свою излюбленную линию. Мара решила играть Харзой, охотницей вольного лесного племени. Этот образ, женственный и воинственный одновременно, казался ей наиболее точным выражением собственной сущности. Или той, которую хотелось бы иметь. Долго мучилась Мара над двуручником. Так он ей нравился, ее Крылатый, так хотелось покрасоваться перед Темными, но для охотницы этот меч был совершенно неподходящим оружием даже при разрешенной мешанине-эклектике. Ну просто хоть плачь. Пришлось остановиться на коротком мече и кривоватом деревянном кинжале. Ей бы больше подошел лук, но такого добра Мара пока не заимела и даже в руках толком не держала, так что и просить у кого-то смысла не было.
А еще, если честно, страшновато было, что оружие у нее отберут. И не вернут потом, как водится. Потому что этот пункт тоже был решен по-настоящему. Трофей так трофей, иди и отвоюй назад, если сможешь.
Оглядев себя в зеркало спереди и сзади, Мара осталась довольна. Широкий кожаный ремень подчеркивал талию, удобные шаровары переходили в высокие шнурованные ботинки, свободная рубашка любимого пиратского покроя, с узкими манжетами и треугольным шнурованным вырезом, в котором виднелся медальон на цепочке, жилетка с вышитым орнаментом. Распущенные волосы. На лбу – та самая черная лента. Цвета гармонично подобраны и при этом отлично сольются с осенним лесом. Харза подмигнула своему отражению и хищно улыбнулась.
Дальше был пятничный заезд, приветствия, обнимашки, болтовня, различные оргмоменты, переодевание, долгое топтание на поляне общего сбора и бесконечный час, который давался всем участникам на то, чтобы рассредоточиться по оговоренной зоне леса, которая на этот раз, надо сказать, была как никогда широкой. Все это прошло для Мары в каком-то тумане, ее время от времени потряхивало, как перед экзаменом или тем единственным прыжком с парашютом – холодящий мандраж, ух! Она успокаивала себя, посмеиваясь: все же, чего такого-этакого ожидает она от этой игры? Наверное, дело было в Темных. Впервые Мара увидела их так много и так близко, и так… В их ролевой ипостаси, в общем. Что-то такое в них было, отчего Мара «улетала» от одного их присутствия. Какие-то неясные мечтанья бродили в ней, словно вино, и опьяняли. Хотя и настойки, которые по знакомству ей предложил попробовать трактирщик (в долг, ибо игровых денег у нее еще не было ни гроша), эти чудесные настойки нельзя было списывать со счетов… Погода стояла как по заказу: по-октябрьски солнечная, но с той студёнинкой в воздухе, напоминающей о просторе, море и рислинге… Эх, жизнь была наполнена до краев так, что выплескивалась безудержным смехом и легкой сумасшедшинкой в глазах.
— Маришка, ты прям светишься! – сказал ей кто-то, а она и сама чувствовала, что лучится ярой радостью, готовностью, одержимостью…
Она решила, что будет вольной пташкой. Ни вашим, ни нашим. Разведчица, что выведывает и продает сведения тому, кто дороже платит. Это даст ей возможность делать то, что ей самой больше всего интересно, а не быть привязанной к определенному месту и чужим сценариям. Она будет играть по своим правилам. И, как магнит, ее манили Темные. Такие сведения, думала Харза, будут пользоваться наибольшей популярностью, потому что все остальные – все! – заинтригованы, как никогда.
Поэтому вот уже второй час она скользила по лесу и таилась, пропуская мимо отряды и одиночных путников, перемещаясь в определенном направлении, скорее, подчиняясь внутренней тяге, чем руководствуясь чем-то явным, в растянутом кураже, хмельная не то от вечернего солнца и ветра, не то от дармового густого самодельного «адвоката» (водка и сгущенка, и кое-что по мелочи – и магазинный вариант просто отдыхает!).
Заблудиться она не боялась. Всегда можно сориентироваться по реке, которую видно с любой возвышенности. В лесу пересекалось немалое число дорог и троп, знакомых и незнакомых, но если куда-то денется река, значит, будет слышна трасса. Между этими двумя границами и заключался сейчас ее мир. Совершенно не такой, как там, в городе… Настоящий…
Ее эйфория поугасла, когда мимо, матерясь на весь лес, прошагали два хорошо знакомых типа, из бурного диалога которых Харза-Мара поняла, что они уже – уже! – вышли из игры. Начинало сбываться то, чего Мара больше всего боялась. Вообще-то выбывшим, как и убитым, запрещено рассказывать играющим что бы то ни было, но она-то сидела в засаде, поэтому орки не стеснялись в выражениях (они вообще в них не стеснялись). Но на этот раз непечатщина была еще и информативной…
Теперь Харза точно знала, куда идти. Правда, это место надо было еще отыскать – Мара появлялась там лишь однажды, и дело было ночью, на той самой первой игре. Но это ерунда, времени вагон. Самое главное, она поняла, что Темные сегодня ждут гостей. Таких, как она, любопытных, и прочих разведчиков. Ждут, выпасают на подходах, ловят – и в свою очередь получают сведения, не разбазаривая собственные ресурсы. Это заставило ее надолго задуматься. С одной стороны, она уже обладает некоторыми знаниями, которые могут кого-то заинтересовать. И в сложившихся условиях лезть на рожон смысла вроде бы нет… Но, во-первых, она добыла эти знания не совсем честным путем. Во-вторых… Что же во-вторых? Может быть, то, что предупрежденный вооружен? И сейчас она будет вдвойне осторожной? Так близко подойти и повернуть назад?
И вообще, ей уже наскучило одиночество. Хотелось движухи. В конце концов, это просто игра. Неправильное решение здесь не приведет к непоправимому. И Харза продолжила свой путь. С той только разницей, что решила сделать круг и зайти с менее ожидаемой стороны. Заодно исключить возможность заплутать, потому что оттуда найти убежище Темных было легче. Правда, сколько придется пилииить! Зато уже точно стемнеет.
Плохо, что местами этот пригородный, вторичный лес был прозрачный, как на западе. В кино на такой просто смешно смотреть. Больше на парк похоже. Вечно по подобным «чащам» разные сказочные принцы на белых конях спокойно ездят. Но привычный густой подлесок, переплетенный лианами, царил с другой стороны города, там и медведи с тиграми были нормой… Может, поэтому ролевики туда и не совались. Не из-за зверья даже. Походи-ка в длиннополом плаще по дальневосточной тайге, ага. Или в средневековом платье.
Перекусив на ходу и глотнув из папиной фляжки, Мара вдруг поняла, что задумалась и идет, совершенно не таясь. Слишком долго она бдила и пряталась, и вот, когда опасность ближе некуда, бдилка-пряталка дала сбой. Дав себе мысленную оплеуху, Мара шагнула в заросли, затихла и прислушалась. Пока глаза шарили в просветах листвы, испуганно задерживаясь на движущихся пятнах сумеречных светотеней, а уши пытались отличить шуршание мышей в листве от звука шагов, перед внутренним взором разворачивалась очередная история. Как она, Харза, стоит, опустив голову, перед тем, кто учил ее еще Харзенышем.
— Так стыдно мне давно не было, Рыжик, — она готова зажать уши руками, только чтобы не слышать его. Но не двигается. Он, помолчав, продолжает: — Темные решат, что охотники – легкая добыча.
И Харза «вспоминает», как Темные вскочили, когда Охотник вдруг появился на самой границе лагеря, незамеченным пройдя мимо постов. Он пришел безоружным, чтобы выкупить из плена бестолкового Харзеныша… «Увидев тебя, не решат», — хочется сказать ей, но она, конечно, молчит.
— Вождь… — Харза вздрагивает, а Охотник делает вид, что не замечает, и строит фразу дальше, — сегодня преследует оленей на дальних холмах.
Она уже вцепилась в его руку и умоляюще глядит снизу вверх: — Не говори ему, пожалуйста! Не говори!
Охотник не отнимает руку. Харза сама отпускает ее и, отведя глаза, медленно, трудно, по одному выталкивает слова: — Накажи меня сам.
Мару отрывает от грез резкое карканье вороны. Ее щеки пылают, сердце бухает, словно и правда ей пришлось произнести эти магические слова. Картинка была такая яркая!.. И она снова выдернула Мару из реальности. Знал бы Охотник! Она дважды сплоховала за такое короткое время! Но мысли и чувства продолжали стучаться в неплотно захлопнувшуюся дверь. «А если Вождь узнает, что Охотник скрыл от него?.. Нет-нет, она не может так поступить со своим наставником. Но может быть, ему самому трудно сказать вождю, что его лучшая ученица попалась Темным и он без позволения отправился следом, рискуя неизмеримо большим для племени? Из-за нее он совершил не оплошность, а настоящее преступление…
— Что ты сказал Темным, что они отпустили нас обоих? — она снова смотрит на Охотника, требовательно и одновременно с мольбой. О чем это мольба? О том, чтобы из-за нее он не стал предателем.
Охотник понимает. И даже отвечает ей, хотя мог бы… Но он никогда так не поступает.
— Нам с Темными есть что сказать друг другу, Рыжик».
Черт, эти истории всегда приходят так внезапно и отступают неохотно!.. Но сейчас Мара хочет целиком и полностью находиться в реальности. Это редкий случай, когда она действительно не рада «приходам».
«Перестояв» и очухавшись, Мара-Харза с удвоенным вниманием двинула вперед. Вот и ложбина с ручьем, стопудовым ориентиром, который приведет ее на «плато». А она уже засомневалась. Хорошо, что успела сюда до темноты. Теперь она если не в тылу, то определенно сбоку от лагеря Темных, и ее задача просто идти вверх по кромке ложбины. Если она правильно поняла и ничего не перепутала. Если они не кочуют… Кто их знает, этих Темных?
И вдруг впереди замаячил фонарик. Ничего себе! Кто это идет так открыто, да еще с электрическим светом? Это прямое нарушение правил! Очередной мертвяк, должно быть, топает. Мара прикинула направление и замерла за нешироким стволом, потом медленно и бесшумно приникла к земле. С фонарем топали, трещали и шуршали так, что можно было спокойно отступить и подальше, но Харза слишком долго ждала чего-то подобного. Она знала, что если не попадет прямо под луч, наверняка останется незамеченной, потому что зрение идущего ограничено кругом света, а ее глаза привыкли и хорошо видят в едва наступившей темноте.
Это шел Темный. Мару приморозило и перетряхнуло так, что шуршанули листья.
2.
«Это просто человек, просто человек!» — почти шептала она себе, но ощущение, что он обязательно почует ее, гнало сорваться в бега, обреченные – это она хорошо понимала – на заведомую неудачу. Поэтому – закрыть глаза и забыть о нем, думать о чем-то совсем-совсем постороннем, вот например о… невозможно!
Но человек шагает с фонарем, фи, честное слово, и Мара ухватилась за это пренебрежительное фи, ибо была о Темных лучшего мнения, по обыкновению проидеализировав их всех авансом. Отрезвленная, контролировала дыхание, стараясь свести на нет возможные шевеления. И конечно, фонарщик прошагал мимо.
Надо же, как накатило! Будто Назгула встретила, не меньше. Мара отпустила Темного на несколько шагов и даже позволила себе едва слышное самодовольное «Пфф». И не разверзся небосвод, вовсе нет. Звякнул котелок неподалеку – Темный-то, оказывается, по воду ходил. «Пошла млада за водой»… Где-то здесь, значит, спуск в овраг, к ручью… Стало быть, сейчас он пойдет обратно и приведет ее прямехонько в лагерь, и мимо постов поможет пройти. Как же не перекинуться словечком с часовым.
Водонос выбрался из оврага и пошагал в обратном направлении, время от времени — ради развлечения, похоже — посвечивая фонарем из стороны в сторону. Мара посмеивалась, представляя, как подставляет ему ногу. Вот же шанс порезвиться на полную катушку, ведь она ничего не теряет, это игра — так играй! А что если ворваться в лагерь Темных и вытворить что-то совершенно неожиданное, а пока они будут хлопать глазами… Сколько разговоров будет потом, наподобие тех баек, которые она сама слушала поначалу, открыв рот!
Пока Мара размышляла, чего бы такого легендарного учудить, «просто человек» почти поравнялся с ней. И тут она неожиданно для себя потянулась вперед и чуть наклонила ветку. Расчет оказался верен, и котелок, зацепившись, плесканул водой. Темный крутанулся, повернувшись лицом к ней, а она не успела даже руки отдернуть, так и застыла, приподнявшись, и фонарь светил ей прямо в глаза. Какое-то мгновение она не двигалась, в надежде, что все еще не обнаружена, но потом все слилось в одновременный рывок: он кинулся к ней, она, кубарем, — от него, на четвереньках, потому что шестым чувством понимала: встать не успевает. Луч света метался по сторонам, она то и дело оказывалась в прицеле, но тут же прядала в сторону, ослепленная, буквально наощупь, сама не понимая, откуда у нее столько прыти — ее швырял и подстегивал дикий адреналин, словно зайца или косулю. Но Мара теряла преимущество и силы – уйти не выйдет, это было ясно. Свет выхватил впереди-внизу раздвоенный ствол, и Мара с разбегу, как в кино, вскочила на развилку и, не тормозя, начала карабкаться, отрешась от преследователя, не теряя ни доли секунды. Когда ее уже начало ощутимо раскачивать из стороны в сторону, она остановилась.
Фонарь бил снизу.
Вся погоня не заняла и двадцати секунд. Но Мара чувствовала себя выжатой, как лимон, а сердце, казалось, сейчас пробьет тонкое дерево, к которому она прижималась. Наверное, так и заскакивают по голому стволу от медведя. Накатила эйфория: «За одно это я уже благодарна Темным. Никогда бы не узнала о себе, что могу вот так… Круто! Это было круто!»
Но почти сразу гордость за собственную ловкость сменилась на досаду. Ну и что делать-то теперь? Вот черт ее дернул шутки шутить! Да еще такие бездарные. Выпорола бы, как сидорову козу. И попозже снова добавила. Но Охотник скажет, конечно, что осознание собственной глупости – лучшее наказание для зарвавшихся. И ходи потом, как в воду опущенная… Брысь, параллельные миры! Тут бы в своем разобраться…
Странно, что преследователь ни разу не крикнул. «Стой!» там или «Тревога!»… Лагерь-то должен быть совсем рядом.
Мара покачивалась, похоже, над склоном оврага. Дух захватывало, как покачивалась. Темный молча стоял внизу, и ситуация стала казаться ей пугающей. Но из какого-то странного упрямства она не хотела заговаривать первой. В молчанку играем – пожалуйста. Она попыталась осмотреться, но проклятый фонарь не давал ей увидеть что-либо кроме ближайших ветвей. Вдруг свет погас. Еще не лучше!
Мара отчаянно прислушивалась, пытаясь понять, не лезет ли Темный следом за ней. Хотя как он заставит ее спуститься, силой стащит, что ли? Кроме ночных звуков осеннего леса она не слышала ничего. Что же, они так и будут торчать здесь? Или Темный ждет кого-то? Наверное, его вместе с котлом отправятся искать? Вероятно.
Глаза понемногу привыкали, и Мара надеялась оценить расстояние до земли. Может, удастся перебраться на соседнее дерево? Вот только сделать это незаметно не выйдет. Да и меч отколотил ей всю спину. Как еще нигде не зацепился.
Вскоре ее начала бесить эта глупая ситуация. Снова бездействие, полная неопределенность, к тому же в неудобной позе. Она медленно, растягивая движения, приспустилась ниже, где можно было хоть чуточку расслабиться. А то на самом верху уже слегка подукачало. К преследователю Мара стала относиться, как к бессловесному волку или тигру, с которым разговаривать бессмысленно, а поэтому и не нужно. На полном серьезе прикидывала, не швырнуть ли в него мечом, а затем кинжалом, но даже если она оба раза попадет не в запрещенную голову, то, чтобы убить, с противника требуется снять минимум три хита. А если враг еще с какими-нибудь дополнительными прибамбасами… Она с горькой иронией подумала о Корвине. Да, будь тут полный реализм, метить надо было бы именно по голове…
Тут Мара вдруг вспомнила, что она ж Харза, и пусть это дела не меняло, «переключила» имя в голове. И спустилась еще чуть ниже. Как бандерлоги, против воли делавшие еще один шаг к Каа… Силуэт с некоторым трудом просматривался внизу, причем его неподвижность рождала сомнения: а он ли это? Или, может быть, какой-то пень? А где тогда Темный? Может быть, он давно ушел?
Харза готова была надавать себе по щекам за подобные мысли. Ясно, что враг здесь. Все же Охотник милостив. Покачал бы головой, выслушав ее запинающийся рассказ про эту нелепую шалость, и так же молча повернул бы ее лицом к стволу. Она сама, торопясь, задрала бы рубашку и, выпростав руки из рукавов, вцепилась бы в ствол… Бы-бы-бы. Сиди себе на дереве – вот лучшее для тебя наказание. Потому что Охотник не придет и не вытащит тебя из очередной передряги. Харза снова разозлилась, потому что неожиданно ощутила жжение под сомкнутыми веками. Ага. Теперь давай поплачем.
В порыве самоуничижения почти ринулась вниз. И даже сделала пару перехватов. Но остановилась. Мысль, что именно этого от нее и ждут, чтобы она спустилась сама, тепленькая, прямо в ручки, была невыносима. Нееет, такого подарка от нее он не получит. Пусть-ка почешется хоть что-то предпринять!
Но Темный не чесался. Харза снова стала искать варианты перейти к активному сопротивлению. Спуститься пониже, спрыгнуть и попробовать удрать-таки? Ломануться в овраг? Или… Ну вот даже пусть ей удастся это – что потом? Возвращаться? Продавать местоположение лагеря Темных и гулять на вырученные чеканки в трактире, травя байки? Присоединяться к какому-либо отряду и топать воевать? Что все объединятся против Темных, она почти не сомневалась, это ж стадный инстинкт — уничтожать тех, кто другой. Может, надо спускаться, и пусть ее ведут навстречу приключениям? Допрос без кубиков… И проверим, кто из них больше хочет настоящего. Сменяющая друг друга череда неясных картин окатила Мару жаром, она крепче обхватила ногами ствол. Но нет, это успеется.
Однако, поединок терпения вернул Маре уважение к Темному. Не только с фонарем умеет гонзать. Но если не его самого, так отсутствующий чай уже давно должны были потерять!
Они застряли недалеко от спуска к воде. Может, прошло не так уж много времени? Или поймали кого-то еще и про чай временно забыли?
Мара представила освещенную костром поляну с врытым посредине столбом. К нему привязан пленник, он беззвучно выгибается, а затем, с задержкой, вырывается крик. Эхо разносится по лесу…
Мара тихонько откинула голову и плечи назад, пробуя на себя этот образ. И вдруг дерево резко шатнулось, так что она едва не слетела от неожиданности, и вокруг ее щиколотки сомкнулись сильные пальцы. Вот это крик у нее вырвался!
Она рванулась, но было поздно – с другой стороны уже наматывали на кулак ткань рубахи, а с этой, прижав коленом ногу, вцепились в ремень. Она оказалась прижата к дереву, и Темный – это конечно был он – парализовал ее, стиснув с двух сторон, сам оставаясь по ту сторону ствола.
Тут Мару прорвало:
— Дебил проклятый, а если бы я упала? — и тут же ей стало нестерпимо стыдно и за этого «дебила», и за детское «а если бы». Вспышкой вспомнилось, как со слезной угрозой в голосе кричал во дворе соседский мальчишка, которому в потасовке порвали футболку: «Зашивать будете!» Дааа.
Еще разок попытавшись стряхнуть с себя железный захват, она замерла. Что он будет делать дальше? Как спустит ее? Сама она не пойдет. И вдруг с одной стороны ее отпустили, а перед лицом что-то замаячило. Нож!
Не успела она отпрянуть, как Темный несильно ткнул ей в бедро, так, что острие прошло через ткань и кольнуло ногу. Мара, не решаясь на резкие движения, отстранилась, насколько могла, но нож следовал за ней неотступно, а с другой стороны рука требовательно потянула вниз. Ясно.
Мара безуспешно попыталась вспомнить, можно ли пользоваться настоящими ножами. А Темный не давал ей времени на раздумья. Пользовался ножом вовсю, донося свой приказ все яснее и яснее. И Мара сдалась.
— Все, я поняла, отпусти, я спускаюсь.
Темный не ответил и не отпустил. Так они и слезли, по разные стороны ствола, наступая друг другу на ноги на одних и тех же ветках. Попутно Мара поняла, что произошло. Пока она предавалась мечтам, парень забрался по второму стволу, а затем просто прыгнул. Просто. Ага. В темноте. Да еще и схватил ее за ногу и тут же, следующим движением, с другой стороны за рубаху, припечатав к дереву. Вот это высший класс. Это не за хиты в турнирном круге торговаться. А упади она – так ведь за тем и пришла. За настоящим. А оно всякое бывает.
Тем более, что пришла в самое логово. Трясло неудержимо.
На земле Темный пресек очередную попытку вырваться. Пресек так, что Мара задохнулась от боли в вывернутой руке и, согнувшись, танцевала на цыпочках, пытаясь хоть чуточку уменьшить излом.
— Всё, ВСЁ!!! – крикнула она, обретя голос. Он отпустил, толкнув на колени. Не дал растереть плечо, стянул локти и кисти и, подняв, повел. Мара последней каплей гордости держала слезы, хотя шагали без фонаря и можно было не стараться. Но она чувствовала, что, если начнет, не остановится. Слезы стекли в нос и теперь шмыгали там. Но вытереть лицо возможности не было. Черт. Быть связанной в реале не так интересно, как в мечтах. Еще и с мечом между лопатками. Она даже не вынула его из ножен, да и кинжал болтается на поясе. Позоруха. И в туалет хотелось со страшной силой. Все это было уже так по-настоящему!
— Пожалуйста, — покладистым тоном начала Мара, и тут же отхватила такого леща по уху, что в голове зазвенело, а волосы засыпали глаза. У нее подогнулись ноги, но Темный дернул локти вверх, и Мара с зубовным скрежетом тут же взяла ноги под контроль. Но пописать-то хотелось! Не ждать же, когда они окажутся в лагере, среди чужих. Надо успеть сказать одним словом, пусть ударит, но поймет. Как же сказать? Пока Мара думала, «протикало» еще несколько шагов. Да черт с тобой!
— Поссать! – отчаянно выкрикнула она совершенно нехарактерное для себя слово и вжала голову в плечи, но удара не последовало. С ужасом ожидая, что Темный сейчас поволочет ее дальше, а потом эти… придумают что-нибудь такое… как в тех рассказах, что попадаются в сети…
Она остановит игру.
Но ее хозяин не продолжил движения. Казалось, он раздумывал. А Мара боялась сделать что-нибудь не то, чтобы не спугнуть. Неужели развяжет руки? Ведь надо же снять штаны… В голове сразу закрутились варианты побега, но тут же угасли, потому что Темный уже расстегивал ее ремень.
Он что, хочет сам?
Черт!
Мара дернулась протестующее и тут же ахнула от короткой, без замаха, пощечины. Темный оказался чуть выше нее ростом и сейчас яростно глядел на нее почти в упор. Они стояли на прогале, и луна достаточно хорошо освещала его лицо. Она могла бы укусить его за нос. Если чуть подпрыгнуть. Нет, лучше боднуть головой, разбив в кровь. А дальше что? Со связанными-то руками?
Страшно подумать, что он может сделать с ней. Вот, например, снять штаны. И не только штаны. А как же иначе.
Она стояла перед ним, голая ниже пояса. Это в книжках обнаженные. В реале все по-другому.
Хоть бы за спину зашел. Нет, падла.
Мара попыталась присесть, но со стянутыми за спиной руками это оказалась непростая задача, на грани выполнимого, и если бы этот змей не придержал ее – за волосы, а как же! – Мара вряд ли справилась. В этот момент она смирилась и, терпя боль и дрожа от напряжения, а вечность спустя – от унижения, больше не рыпалась, благодаря всех богов, что не приперло по крупному. Хотя как знать, что будет дальше. Это только первый вечер игры. Впереди две ночи и два дня.
Когда двинулись дальше, Мара испытала облегчение и благодарность к спутнику тоже. Все-таки вошел в положение. Ему, должно быть, вся эта возня тоже не шибко приятна. Вон как смотрел на нее зло. Это только извращенцы всякие превозносят золотые дожди и прочая. А тут раздень, одень. У Мары пылали щеки. Горели прямо. Особенно та, где пощечина.
Почему он не включит фонарь? Мара то и дело испытывала на себе подтверждение, что они все-таки в лесу, а не в парке. Глаза бы уберечь. И где же костер?
Вдруг впереди послышались голоса. Сразу налетел и запах дыма, но где огонь-то? И тут Мара увидела, где огонь.
Это была не поляна, а все тот же лес. Огонь горел в яме, выкопанной к тому же в каком-то естественном углублении, поэтому зарево было видно, только когда подойдешь достаточно близко. Из-за этого все тонуло в темноте, едва обозначаясь. Промежутки между деревьями по периметру бивака местами были то ли закрыты какими-то щитами, то ли затянуты тканью, что дополнительно скрывало свет и шевеления. Посты, если они были, Темный и Мара прошли молча, никто их так и не окликнул. Да и здесь на них не обратили особенного внимания.
Темный провел Мару к одному из деревьев внутри периметра, усадил на землю и привязал за шею к стволу так, что Мара и голову-то едва могла повернуть. И скрылся из зоны видимости. Мара молчала, закрыв глаза, чтобы не пялиться в едва видимые трещины коры и не разглядывать травинки. Зато уши — навострила.
— Воды ты не принес, я вижу, — голос насмешливый и осуждающий одновременно.
— Проспорил, — вступил другой голос, ниже, басистее. Ленивый, довольный.
Пауза.
— Котел-то где? Можешь говорить, — снова первый. Так вот оно что!
— Остался у спуска к воде, — негромкий, но четкий ответ. Сдержанный голос ее пленителя, который она слышала сейчас впервые.
И ни слова про нее! Мара аж шевельнулась от возмущения. И сразу же замерла, надеясь, что ее движение осталось незамеченным. Чем позже про нее вспомнят, тем лучше.
— Пшел за котлом. В третий раз вернешься без воды, распну! — насмешка исчезла, у Мары похолодело и сладко затянуло внутри. Ничего себе порядки! Это, выходит, она не первая, кто попался этому супермену на водопое сегодня, и вместо почестей – угрозы? Если со своими так, то что же с пленниками?
Маре страсть как захотелось исчезнуть отсюда. Прекратить все это немедленно. Достаточно, хватит.
Для этого надо было сказать только два слова. Или одно. Потому что, состоя из двух самостоятельных частей, в положении оно писалось через мелкую черточку. Мара даже прошептала его одними губами: «Стоп-игра!»
Блин, не брякнуть бы нечаянно! Так легко это просится наружу, словно бабочка вспархивает с губ!
Как же неудобно ее привязал проклятый Темный! Хоть бы ему снова кто-нибудь помешал дойти с водой до лагеря, а?
— Ну что, — ленивый голос округло перекатился, и Мара похолодела, — рассчитаемся, Смери? Или чаю-таки подождем? – фууух, это все еще не про нее… Мара обмякла, запоздалая тошнота подкатила к горлу.
— А чего тянуть, — откликнулся насмешливый, — давай, коль уж проспорил. Можем ведь и не дождаться. Но сам посуди, это ж прямо анекдот!
— Хороооший анекдот! – утвердительно протянул довольный.
Дальше Мара некоторое время слышала какую-то возню, которую заглушал порою треск костра, и невнятные междометия. Вдруг резко запахло спиртом.
— Может, подержит кто тебя? – прогудел низкий.
— Да не, я сам, — насмешка стала более едкой.
Потом кто-то зашипел сквозь зубы и шумно задышал, а низкий круглый голос, словно лоснясь от удовольствия, приговаривал: — Таааак, таааак и еще вот таааак.
— Ах ты, бес жирный! – уже нешуточно, почти зло, сдавленно произнес первый.
— А это тебе за беса, а вот за жирного, — нисколько не сбиваясь с добродушного самодовольства, продолжал по-хозяйски перечислять второй, — всё!
Слышно было, как кто-то шумно шагает из стороны в сторону.
— Ну хватит уже бегать, как куря с отрубленной башкой, давай еще прижжем для дезинфекции.
— Иди ты! – уже со смешком ответил низкому голосу первый.
Через некоторое время он снова заговорил: — Хлоргексидинчику вот можно, пожалуй.
— Ну мооожно.
— А красиво должно получиться…
Мурашки у Харзы-Мары бегали уже не только по спине, а где попало, вот, опять же, и не знала, что так бывает. И, кажется, она забыла дышать.
Восполняя недостаток кислорода, Мара в уме лихорадочно прощупывала собственные границы дозволенного. Как далеко все же она готова пойти? Ведь с такими играми потом придется всю жизнь шрамы носить. А это же не по-настоящему все-таки… И тут она поняла, что попала в ловушку. Если ЭТО не по-настоящему, то чего же она ждет всю свою жизнь? Чтобы случилась ядерная война и цивилизация быстренько сошла к войнушкам отдельных выживших племен, так получается? В своем ли она уме? Настоящее — здесь и сейчас. Или пошла вон, честное слово.
«Клиент созрел», — бормотнула она себе под нос. На что, правда, неизвестно. Но если она отступит этим вечером, дальше можно выкинуть все, чем жила до сих пор, сжечь, вынести на помойку — книги все, тетрадки с рассказами, отформатировать комп, и никогда – никогда больше – она не посмеет представить встречу с Охотником. Этим она пожертвовать не готова. Пускай хоть на куски ее режут.
Охотник держал ее перед собой за плечи. «Ну что ты, Рыжик. Что бы не сделала ты…» Нет! Нет! Охотник, я так не могу! Не хочу так.
«Вот это тараканы у меня в башке! – пытаясь незаметно расслабить остро болящие от напряжения и неудобной позы мышцы, хмыкнула Мара, — неужто у всех так? Посмотришь вроде – стандартный человек, а внутри-то!..»
Сидеть, скорчившись набекрень, без возможности хоть немножко распрямиться, становилось невыносимо. «Скоро и делать со мной ничего не надо будет, я сама умолять начну: все скажу, только отвяжите!» — невесело пыталась взбодрить себя Мара, чувствуя, как настоящее побеждает ее уже в первых мелочах. «Черт, неужели я такая?..» Какая такая, Мара предпочла не формулировать, тем более, что во внутреннем диалоге формулировки порой совсем не важны, и так все ясно. Наверное, ей не хватает ненависти к врагам, которая подпитывала бы ее решимость. «Давай-давай, придумывай отмазки, — внутреннего диктора-диктатора не остановить даже танком. – А как насчет просто терпения, выдержки? Без дополнительных опций, а как есть?» Мара аж ствол головой боднула. Легонько, ибо амплитуды для размаха не имела. Как контролировать это расползающееся существо?
— А вот и чай. Попытка третья, удачная! – прокомментировал едкий голос, чья ядовитость после невидимой для Мары процедуры увеличилась в разы. Шаги, котелок звякнул, костер затрещал с новой силой. О боги, если они сейчас будут ждать, пока закипит вода, потом чаи распивать… Скорей бы уж!
— А знаешь, — снова заговорил едкий, которого, кажется, называли Смери, — дай-ка я твою собаку прогуляю. Залежалась она у тебя без дела, а у меня страсть как рука саднит. Надо зло сорвать, срочно.
— Ну, коль срочно, то прогуляй ее, конечно, — нарочно окая, откликнулся довольный. – Только я девицу-красавицу нашу, пожалуй, перевяжу маленько, а то она уж и не знает, как еще ей умоститься под тем дубом-то.
И шаги направились прямо к ней.
Сердце заколотилось так, что аж в ушах зашумело. Пульсировало в каждой жилке. В эту минуту, если бы в мироздании все-таки была заложена хоть какая-то возможность исчезать по желанию, Мара одним страхом своим стала бы невидимой до конца жизни. Но вот теплые руки по-хозяйски возятся с ней, и – огромное облегчение за вспышкой боли – она смогла разогнуться и выпрямиться, наконец. В затекших руках и ногах бегали мурашки, голова чуть кружилась – но это, наверное, с перепугу.
Мара оказалась перед весьма колоритным персонажем. Он был высок и не то чтобы необъятен, но производил именно такое впечатление. Голая безволосая грудь его лоснилась, бритая голова с каким-то оселедцем-косичкой наводила на мысли про татаро-монгольское нашествие. Широкий кожаный ремень, потертый, с потемневшими клепками, на нем нож и еще что-то, темные шаровары и сандалии из кожаных ремешков. Широкие браслеты на запястьях, тоже кожа и металл. Широкое лицо улыбалось, словно Мара — гостья долгожданная перед только что открытой дверью. Она поймала себя на том, что глядит на освободителя с надеждой, а он в ответ — благосклонно, и решила пока этот свой просящий взгляд «не гасить». Мужчины любят, когда на них смотрят, как на героев, сколько раз уже этот прием проверен.
Так же ободряюще и благосклонно улыбаясь, «татаро-монгол» развернул ее лицом к костру, снял меч со спины, кинжал с пояса, отбросил ее оружие куда-то в сторону и усадил на землю у своих ног. Его руки остались у Мары на плечах, и, как ни странно, ей так было спокойнее.
Теперь она разглядела и Смери. Жилистый, сутулый, смуглый, короткостриженный, в безрукавке на голое тело и неопределенного происхождения шортах до колен, с крепкими икрами над высоко зашнурованными берцами. Тонкий ремешок на лбу, как у ремесленников в сказках про малахитовую шкатулку, а на левом плече темными потеками крови поблескивает какой-то узор. Все услышанное сложилось у Мары в картинку. Вот на что спорили Темные, отчего теперь саднила рука у Смери. А в правой руке у него плеть, настоящая, какие Мара видела только однажды на картинках интернет-сексшопа. Грузились они несколько часов, и это изматывающее ожидание, помнится, подчеркивало эффект от построчного «проявления» завораживающих плетеных змей… Но при чем здесь собака?
— Сюда иди, — коротко, но многообещающе бросил Смери. Мара вмерзла в землю, Монгол успокаивающе чуть сжал пальцы на ее плечах, а на зов, который предназначался, оказывается, не ей, откуда-то со стороны вышел и замер перед Темным с плетью ее поимщик. Ой-ёй… Мара шевельнулась, Монгол снова сжал пальцы, повелительно так. Она затихла. Ее пленитель, похоже, здесь на положении мальчика для битья. Вот это да…
Мара сама не заметила, как уже считала его «своим». И ей почему-то было сейчас не все равно и уж тем более не мстительно-радостно… Мелькнула мысль отвлечь внимание на себя, но вот уж тут она мотнула головой. Совсем сдурела, что ли?
Несколько секунд, пока «её» Темный, с обнаженной спиной, стоял перед Смери, чуть потупившись, а тот едва покачивал плетью, тянулись для Мары долго. Она трепетала каждой клеточкой. Сердце уже который раз за сегодня бухало где-то совершенно не в том месте, где рисуют в учебниках анатомии. Больше всего поразило и врезалось в память, что кисти рук Темного были расслаблены. Не сжаты в кулаки, нет. Абсолютно расслаблены.
Наконец он одним плавным движением опустился на колени и склонился, почти касаясь лицом недовытоптанных травинок. Мара стиснула руки и прижалась спиной к чему-то, и до самого конца даже не вспомнила, кто был этим «чем-то» сзади нее.
Черт-черт. Это не похоже на то, что она рисовала себе в мечтах. Нет, так не надо. Как же ходят у него ребра – он дыханием пытается пересилить боль. Плеть такая тяжелая, и каждый удар, кажется, вколачивает его в землю. Смери бьет зло, часто, с разворота, на его лице какая-то зверская маска, это совсем не игра. Темный молчит, но Мара же видит!..
Когда она подается вперед, чтобы крикнуть «Хватит!», Смери швыраяет плеть об спину своего раба и выкрикивает что-то рычаще-невнятное. Склоненный Темный не двигается, только бока его ходят, как у загнанной лошади. Светотени подчеркивают рубцы на спине, Мара не понимает, это красные отблески или кровь. Ее «хватит» так и застряло на губах и продолжает навязчиво стучать в мозгу в ритме пульса. Она осознает Монгола за спиной, его руки, крепко сжавшие плечи. Она со страхом всматривается в лицо Смери, а тот тоже дышит, словно после пробежки, пропуская воздух сквозь сжатые зубы.
— Ну ты больно зол нынче, Смери, — с легкой укоризной рокочет басок у нее над ухом.
— Да, я БОЛЬНО зол, — улыбается вдруг тот и совершенно преображается. Легкой походкой проходится перед коленопреклоненным Темным, затем почти в падении подхватывает плеть и перекидывает ее хозяину у Мары над головой.
— Летучая собака у меня сегодня, — Монгол успевает среагировать, плечи Мары ощущают зияющую пустоту на месте теплых рук, а вжатая в плечи голова не желает возвращаться в привычную позицию. Мара вся – комок напряженных нервов, почти сведенных судорогой мышц. Надо прийти в себя. Ведь сейчас ее черед, это ясно…
— Вставай, чингачгук! – Смери беззлобно толкает ногой её Темного. Тот медленно распрямляется, с секундной задержкой подымается на ноги. Вот в ком легкости ни на грош. Он словно разгибает металлические оковы. Мара закусывает губу и понимает, что делает это уже не в первый раз. Больно. Как же, наверное, ему больно. Сейчас и она узнает, как. Неужели и ее – так же? Неужели не придержит руку Смери? Она же не…
Ворох панических мыслей проносится в голове, оставляя послевкусие пыльных тряпок. У нее нет таких мышц, как у Темного, ее рассечет на куски… Как она будет жить дальше – бассейн, пляж, просто в топике по дому пройтись? Это же, наверное, не пройдет бесследно… Она не сможет выдержать вот так. Кто угодно, только не Смери. Он псих…
Она оборачивается и поднимает лицо к «татаро-монголу» в поисках защиты. Но перед самыми глазами свернутая, рельефная в отсветах плеть. Летучая собака. Вот почему собака. Рядом нож в ножнах. Этим ножом он резал на живую узор у Смери на плече? Боги, куда я попала?
Мару мутит от страха. Еще чего не хватало. Надо собраться.
Есть ведь стоп-слово.
Почему же Темный не произнес его? Только ли в этой игре он повинуется ехидне Смери, или?..
Секта какая-то. Наверное, это те самые, про которых Мара читала в сети. Точно. Это они.
HARZABLOG
Стоп-игра! Для тех, кто мечтал, чтоб по-настоящему
Эй, есть еще здесь хоть кто-то кроме меня?
«Чайф»
1.
— Слууушай, ты видел новое положение?
— Какое еще положение, тётка, я вчера… сегодня… в общем, до пяти утра в фулаут резался. Сплю вот. Спал…
— Так просыпайся! Темные положение об игрухе наконец вывесили! Ровно в полночь, я сидела, ждала. Там такое!
Было слышно, как на другом конце провода скрипит старый диван, кряхтит, выползая из-под одеяла, его худосочный хозяин. Мара со своей стороны нетерпеливо попинывала ногой тумбочку. Она могла с закрытыми глазами воспроизвести обстановку той комнаты (после ночных посиделок обычно до ванны брели в полусне, придерживаясь за стену, обходя препятствия и друг друга на автомате), могла, находясь за тридевять земель, вспомнить запах, навеки поселившийся в этом логове (давно пролитого пива, ядерного беломора, старых книг, что занимали все углы бесформенными стопками выше человеческого роста)… Сейчас Корвин, принц Амбера, выкопает из-под длинных волос и разомнет лицо, откинет патлы на сутулую спину, наощупь оживит комп, глотнет вчерашнего чифиру, запалит сигарету и красными, прищуренными от недосыпа и дыма, а вообще-то – прекрасными, глубокими серыми глазами (да! по-прежнему именно так!) вперится в мерцающее «лицо» главного мариного соперника. Мара уже слышала попискивание модема… Блииин, это если он подключится с первого раза. Если страница начнет подкачиваться и каким-то чудом не зависнет на полпути… В принципе, там текст, никаких картинок, только эмблема Темных: дага в обрамлении не то змеи, не то плети. Хотя с этой дохлой связью иной раз успеваешь по две-три бумажных страницы прочитать, пока одна виртуальная загрузится…
— Эй, на буксире! У меня уже все открыто! Давай я! – Мара из последних сил сохраняла спокойствие. Она знала, что на амберов, и на Корвина в особенности, нельзя давить ни в какой форме, иначе будешь послан по вечному адресу. Наш девиз — независимость и пофигизм. Однако, судя по всему, в этой теме Корвин был заинтересован не меньше ее. Потому что, после попыхивания и пары вздохов, в трубке с хрипотцой прогудело: — Ну давай.
— Короче, — воодушевленная успехом, Мара решила-таки идти напролом, — я тебе все подряд читать не буду. Главное – они хотят свести имитации к минимуму. Т.е. убивать до смерти, конечно, нельзя, но в остальном все по-взрослому. И чтобы принять участие в игре, надо завещание типа написать. Т.е. расписку, что ты в трезвом уме и здравой памяти, понимаешь риски, берешь ответственность на себя и сам решаешь, как далеко готов зайти. Понял?
— Ни черта не понял. Кроме того, что ты писаешь кипятком от восторга.
— Ну конечно! Я давно хотела! А то все эти кидания кубиков на допросе, подсчет хитов в поединках… — Мара только набрала побольше воздуха, но Корвин воспользовался паузой:
— А вместо условного яда – пургенчика, чтоб тоже все по-взрослому. Хотя и это условность! Лучше сразу кураре. А насильничать в захваченном городе тоже можно?
— Да иди ты! – Мара почти всерьез разозлилась, оскорбленная в лучших чувствах. — Компьютерный вояка. Конечно, это тебе не на кнопки нажимать. Небось страшненько в реале драться, когда «футболку» отменят.
— Глупая ты, тётка, — обаяние этого голоса обескуражило ее, как всегда. – Гопарям в подворотне попадись разок, вот и будет тебе жизненно и без условностей. В реале.
Мару окатило стыдом. Взялась ярлыки навешивать… У пацанов каждый день – война. Это в лес поиграть ездят, а по улицам, по родным дворам – все время с боями. Одна классическая история про то, как от ножа спасла кольчуга, не снятая после тренировки, чего стоит.
— Кстати, — после неловкой паузы добавил Корвин как ни в чем ни бывало, — «футболку»-то тут никто не отменял. Вот, в правилах боя… Ты читала хоть? Не дураки совсем, по голове лупашить. Хотя все равно придурки. Ничего из этой их затеи не выйдет.
— Почему это? – снова кинулась на амбразуру Мара.
— Да потому, что если игра и начнется, то развалится в первые же часы.
— Да почему?!
— Не ори! — наконец и он повысил голос. — Блин, у меня и так башка раскалывается… Выключи дурочку. Ты по телефону в какие-то несвойственные роли впадаешь. Давай приезжай. И пива привези.
Мара с досады брякнула трубкой так, что телефон не треснул просто чудом. Видать, обладал какой-то дополнительной защитой, а то и эликсиром неуязвимости. Пива привези. Джентльмен хренов. Принц амберский, мать твою. А ведь меня предупреждали!
Когда одноклассник привел Мару к ролевикам (и вскоре сам исчез из этой компании), во главе разношерстного общества стоял учитель истории Дайнер, по протекции которого крайне неформатных, разной степени лохматости личностей и пускали в школу на тренировки в спортзале. Там же изредка проводились «павильонки». Мара уже побывала на одной. Сшила с маминой помощью какую-то хламиду из голубой подкладочной ткани, нацепила мамину же бижутерию и сошла за придворную даму средней руки. Даже умудрилась стать первой леди Византии, но оказалась пешкой в чужих интригах и тут же была отравлена. Не успев найти противоядие (и даже не попытавшись), растерянно глядя в смеющиеся глаза отравителя, который отсчитывал секунды, ошеломленная предательством Мара «умерла в муках» и выбыла в мертвятник, а, выйдя откуда, уже не успела ничего толком предпринять…
Потом она участвовала в настоящей, полевой игре, двухдневной, без перерыва на ночь. Это было круто. Майский лес. Первая ночевка в палатке, первый ночной турнир при настоящих факелах, где ей опять повезло: противники выходили в круг такие пьяные, что она, с великого перепугу и в глубокой эйфории, побеждала их одного за другим, натыкивая папиным двуручником по три хита каждому в пресловутую «футболку и шорты» — разрешенную зону для нанесения ударов. «Натыкивая» — неверное слово, скорее уж «натукивая». Колющие удары были запрещены. Доспехов почти ни у кого не было, да и само оружие частенько переходило из рук в руки. Мара была на высоте: папа почти сразу изготовил ей короткий меч и еще один: длинный, с потрясающей крылатой гардой двуручник… Никто в их среде, конечно, фехтованием всерьез не занимался. Кроме пары человек, которых можно было увидеть нечасто, ибо сторонились они разудалой амберской брашки. Вообще Мара очень скоро поняла, что в структуре сообщества все непросто. В городе существовало несколько объединений, которые различались по расовой и идейной принадлежности. Были, конечно, эльфы, гномы, люди, орки – среди них тоже имелись какие-то принципиальные подразделения. (Некоторые товарищи совмещали сразу по несколько образов, тянущихся за ними с разных игр). Отдельно стояли амберы. Никакой Дайнер был не главный, просто ответственный за территорию, где удобно было собираться. Через некоторое время он устал терпеть курево и портвейн в раздевалках и выгнал бунтующую против правил братию, которая осела в оврагах одного из полузаброшенных городских парков. Там тренировки сошли почти на нет, превратившись в посиделки, откуда постоянно отряжались гонцы в ближайший алкогольный отдел за дешевым портвейном. Но обязательно хоть раз за вечер какая-нибудь пара вставала в позицию и махала принесенными с собой самоделками. Показывали друг другу то немногое, что видели и знали, а дальше – у кого на что природной ловкости хватало. Да характера. Вот у Мары на том самом ночном турнире характера хватило ровно до того момента, пока в круг с дикими боевыми кличами, рубя с размаху мечом по земле, не выскочил синий до страшного Бенедикт. Когда Бенедикт пел песни, было похоже, что он уносится в другие миры. Вот и сейчас он явно видел перед собой не обалдевшую от небывалых впечатлений 16-летнюю почти-выпускницу с перехваченными черной лентой волосами, а кого-то другого. Или просто мастерски, до исступления, играл свою роль. Мара окончательно впечатлилась и признала свое поражение до начала боя. Потому что Бенедикт, конечно, потом придет в себя и пожалеет о содеянном, но ей, Маре, это уже вряд ли поможет. «А ведь ты просто-напросто струсила. Чуть только встретилась с чем-то более настоящим…»
Эту помешанность на «настоящем» Мара за собой знала. Знала и то, что западает на лидеров чего бы то ни было. Таким ей тогда казался Корвин. Среди принцев Амбера он был самым загадочным и недостижимым. С остальными она флиртовала направо и налево, а этому таскала пиво, торчала с ним в подъезде, слушала околофилософские рассуждения и неслыханную до той поры музыку, читала запоем его книги (которые он давал ей) и его стихи – те были по-настоящему его. Черт-черт! Он даже матерился так, что это не оскорбляло слух, а вызывало восхищение.
А Дайнер предупреждал. Все это пустое, говорил он, даря Маре очередную розу, на самом деле это просто показуха, за которое ничего нет. Но и сам недалеко ушел. Честное слово, он был еще и смешной. Вот когда он в самом начале, откликнувшись на просьбу показать, как владеть мечом, назначил индивидуальную тренировку в спортзале, вручил ей пластиковую палку, продемонстрировал пару приемов нападения и защиты и стал их с нею «отрабатывать»… Дайнер был намного старше, что добавляло ему очарования в Мариных глазах. А ему льстило благоговение юной ученицы, и никто не мешал ему создавать любимый образ – при амберах не больно дадут перья-то распускать! И он оторвался тогда. Снова и снова хлестко бил почти по одному и тому же месту, сначала в левой стойке, затем и в правой – по другому бедру. А Маре того и надо было. Чтоб терпеть боль, не показывая вида, пытаться снова и снова отбить удар – и снова терпеть, не дрогнув… На тот единственный момент они нашли друг друга. Но Дайнер, похоже, не разгадал, что это верный путь, и съехал на банальные, хотя и приятные, чего там скрывать, розы, прогулки-провожания и прочую романтику. А Маре хотелось другого.
Но пообщавшись в компании, где вроде бы присутствовало это другое, Мара почуяла, что и здесь ей уже чего-то не хватает. Все-таки, показухи было немало, Дайнер прав. А вот набрать дров, чтобы сделать нормальный костер – это было всем брутальным типам в жесткие лома. Они могли до бесконечности пускать в угли керосиновые файерболы, от этого не становилось ни теплее, ни светлее. Таких примеров было немало, и они накапливались. Разговоры в десять раз превышали дела, и общение все чаще скатывалось на воспоминания о том, как было раньше. Ребята, кто охотнее делал, чем говорил, и кому надоедало такое времяпровождение, появлялись в компании все реже, отчего живее она не становилась. Параллельные объединения тоже переживали, похоже, какой-то свой кризис. Казалось, ролевое движение в городе скатывается к пьяным песням у потухающих костров и компьютерным играм вместо полевок…
Но вдруг внезапно появились Темные. Они не принадлежали ни к какой авторской истории, не были и выходцами со страниц авторитетных «Мифов и легенд народов мира». Кого-то из них знали и раньше, и общие знакомые имелись, однако впечатление было такое, что возникла эта крепко спаянная между собой компашка ниоткуда. Впервые они объявили о себе на традиционном ежегодном турнире, проводимом в соседнем городе. И когда к представителю амберов – залетному, ибо обычно лень им было в таких хлопотных делах участвовать — подошли местные и спросили про Темных, тот только плечами пожал. «Как так, они же вашенские?» «У нас по последней переписи скоро к шестистам тысячам население подвалит, я с каждым за руку не здороваюсь — не успеваю!» — ответствовал принц, а сам, как потом рассказывал, был в глубоком недоумении. Все-таки, хоть понаслышке, а ролевики города друг друга знали. А тут ну полный сюрприз!
И вели себя эти Темные не как новички. А словно они всегда тут были. Их уверенность подтвердилась и результатами, показанными в круге. Почти все они выступали с коротким мечом в правой руке и с полуметровой дагой в левой. В такой технике у амберов работал только Блейз, да и то обычно по укурке.
А тут просматривалась некая общая система в подготовке, что у парней, что у их подруг. И одевались они в каком-то неуловимо едином стиле. В общем, Темных заметили и запомнили.
Мара, как прознала про них, покой потеряла. Но пробраться в их общество оказалось не так просто. Тусовались они по самым дорогим в городе клубам, которые Маре всегда казались проявлениями какой-то недоступной параллельной жизни. Где проходили у Темных тренировки — об этом в привычном окружении ходили никем не проверенные, без точных привязок слухи. То говорили, в одном из залов, спешно в годы перестройки переоборудованных под единоборства, то где-то в частном секторе… За шатким штакетником одного такого деревянного дома Мара однажды до-олго отмачивала в колодезной воде пальцы, по которым от души прилетело мечом. Хорошо, что «оружие» изготавливали, плюща разными способами полые трубки, а вместо острия приделывали куски черной резины. Кованые клинки появились позднее и использовались исключительно в тяжелой броне. Поэтому несколько смущенный воитель, переминавшийся рядом, диагностировал только лишь ушиб. Это был один из тех двоих, кто более-менее серьезно практиковал фехтование, здоровенный взрослый детина. Второй, мелкий и юркий, сражался в японской технике, а точнее, изящно танцевал со своей гнутой катаной, делая упор на неуловимые глазом повороты кистью. С ним Мара не сошлась характерами – он показался ей невыносимым занудой. Сам Корвин, столь притягательный в разных отношениях, в плане боя на мечах тоже оказался бесперспективным: его Антигопник, двуручник из тяжелой металлической полосы, хорош был для тренировки мышц и делать ставки – сколько продержишь в вытянутой руке. Ну и калечить-убивать. Что в Марины планы все-таки не входило.
Вот и оказалось, что среди своих она прошерстила всех. Круг замкнулся. Чего конкретно ей хотелось? Фехтования? Только как одного из проявлений реальных дел. Не в силах больше выносить бесконечный трындеж, Мара стала редко посещать овраги. Однако, отношения поддерживала.
И вот однажды, присев на отполированный до блеска корень Древа миров и сомкнув пальцы на липком горлышке протянутых «трех топоров», она услышала про намерение Темных провести свою игру.
Это уже само по себе было шикарно. Потому что игр давно никто не проводил и даже не планировал. Но пронзило и буквально пригвоздило к земле другое: Темные хотят, чтобы все было по-настоящему.
В этот момент Мара отключилась от обсуждения, барахтаясь, словно в теплом прибое, в накатывающих и отступающих эмоциях. Эти эмоции, или «три топора», сносили ее, швыряли то к берегу, то от берега, не давая закрепиться ногами на дне, отрывая и вознося в тягучую невесомость. Пришлось потом все переспрашивать. Но точной информации, как водится, не было, только вольные пересказы чьих-то домыслов. Однако, что тоже было нетрадиционно, твердо обещалось положение со всеми подробностями относительно новых правил. Тут же нашлись те, кто воспротивился самому факту, что какие-то Темные вдруг дерзнули придумать что-то свое, и Мара, вся переполненная презрением, поспешила удалиться с вытоптанного до глины пятака, дабы не влезть в перепалку. От переливания из пустого в порожнее тошнило. Или это все-таки был портвейн?
Отчаянно надеясь и боясь разочароваться, Мара ждала положения, как благой вести. Это был тот чудесный возраст, когда можно заморочиться на что-то одно и не переключаться на быт и прочие реалии жизни. Гулять каждый вечер с разными парнями, заботясь только о том, чтобы развести их во времени и пространстве… Иногда-таки появляться в институте, ну просто потому что – почему бы и нет? Сидеть над рекой при луне в неизменной черной джинсовке с гитарой и горланить песни про то, о чем еще на самом деле и представления не имеешь… Эх, позднее детство!
…И вот теперь этот Корвин заявляет, что игра развалится в первые же часы! Если вообще начнется. Да почему?!
Хотя Мара подозревала. В глубине души. В са-амой-самой глубинюшечке… Потому что некому будет играть. Не поведется инертный, отвыкший от резких телодвижений и волеизъявлений народ на что-то столь многообещающее. А если и поведется… В положении есть пункт, который может сорвать – и сорвет! – все. Про то, что каждый участник имеет право в любой момент выйти из игры. Безвозвратно. И это – самое слабое место всей задумки.
Так что Корвин, выйдя к ней в подъезд и изобразив горниста, выглохтав сразу больше половины бутылки холодного пива, не сказал ей ничего нового. Но согласиться с этим Мара не хотела. Она горячо давила на то, что у людей сработает самолюбие, что начнет действовать принцип «а не слабо!», что… Но она слишком хорошо знала вот это пофигистическое «Ну и да, ну и слабо, что дальше?», которое восхищало ее одно время в амберах, потому что казалось признаком какой-то особенно сложной натуры… Надежда была на то, что и среди амберов были люди, стосковавшиеся по реальному делу, и, наверное, среди других они тоже найдутся. Так, с миру по нитке… А слабакам здесь не место.
К этой игре Мара готовилась как никогда тщательно. Продумала до мельчайших деталей костюм, насобирала недостающее по знакомым и даже что-то сшила сама с третьей попытки (это просто чудовищный подвиг, кто понимает). Пересечение миров, по легенде заданное Темными, позволяло каждому гнуть свою излюбленную линию. Мара решила играть Харзой, охотницей вольного лесного племени. Этот образ, женственный и воинственный одновременно, казался ей наиболее точным выражением собственной сущности. Или той, которую хотелось бы иметь. Долго мучилась Мара над двуручником. Так он ей нравился, ее Крылатый, так хотелось покрасоваться перед Темными, но для охотницы этот меч был совершенно неподходящим оружием даже при разрешенной мешанине-эклектике. Ну просто хоть плачь. Пришлось остановиться на коротком мече и кривоватом деревянном кинжале. Ей бы больше подошел лук, но такого добра Мара пока не заимела и даже в руках толком не держала, так что и просить у кого-то смысла не было.
А еще, если честно, страшновато было, что оружие у нее отберут. И не вернут потом, как водится. Потому что этот пункт тоже был решен по-настоящему. Трофей так трофей, иди и отвоюй назад, если сможешь.
Оглядев себя в зеркало спереди и сзади, Мара осталась довольна. Широкий кожаный ремень подчеркивал талию, удобные шаровары переходили в высокие шнурованные ботинки, свободная рубашка любимого пиратского покроя, с узкими манжетами и треугольным шнурованным вырезом, в котором виднелся медальон на цепочке, жилетка с вышитым орнаментом. Распущенные волосы. На лбу – та самая черная лента. Цвета гармонично подобраны и при этом отлично сольются с осенним лесом. Харза подмигнула своему отражению и хищно улыбнулась.
Дальше был пятничный заезд, приветствия, обнимашки, болтовня, различные оргмоменты, переодевание, долгое топтание на поляне общего сбора и бесконечный час, который давался всем участникам на то, чтобы рассредоточиться по оговоренной зоне леса, которая на этот раз, надо сказать, была как никогда широкой. Все это прошло для Мары в каком-то тумане, ее время от времени потряхивало, как перед экзаменом или тем единственным прыжком с парашютом – холодящий мандраж, ух! Она успокаивала себя, посмеиваясь: все же, чего такого-этакого ожидает она от этой игры? Наверное, дело было в Темных. Впервые Мара увидела их так много и так близко, и так… В их ролевой ипостаси, в общем. Что-то такое в них было, отчего Мара «улетала» от одного их присутствия. Какие-то неясные мечтанья бродили в ней, словно вино, и опьяняли. Хотя и настойки, которые по знакомству ей предложил попробовать трактирщик (в долг, ибо игровых денег у нее еще не было ни гроша), эти чудесные настойки нельзя было списывать со счетов… Погода стояла как по заказу: по-октябрьски солнечная, но с той студёнинкой в воздухе, напоминающей о просторе, море и рислинге… Эх, жизнь была наполнена до краев так, что выплескивалась безудержным смехом и легкой сумасшедшинкой в глазах.
— Маришка, ты прям светишься! – сказал ей кто-то, а она и сама чувствовала, что лучится ярой радостью, готовностью, одержимостью…
Она решила, что будет вольной пташкой. Ни вашим, ни нашим. Разведчица, что выведывает и продает сведения тому, кто дороже платит. Это даст ей возможность делать то, что ей самой больше всего интересно, а не быть привязанной к определенному месту и чужим сценариям. Она будет играть по своим правилам. И, как магнит, ее манили Темные. Такие сведения, думала Харза, будут пользоваться наибольшей популярностью, потому что все остальные – все! – заинтригованы, как никогда.
Поэтому вот уже второй час она скользила по лесу и таилась, пропуская мимо отряды и одиночных путников, перемещаясь в определенном направлении, скорее, подчиняясь внутренней тяге, чем руководствуясь чем-то явным, в растянутом кураже, хмельная не то от вечернего солнца и ветра, не то от дармового густого самодельного «адвоката» (водка и сгущенка, и кое-что по мелочи – и магазинный вариант просто отдыхает!).
Заблудиться она не боялась. Всегда можно сориентироваться по реке, которую видно с любой возвышенности. В лесу пересекалось немалое число дорог и троп, знакомых и незнакомых, но если куда-то денется река, значит, будет слышна трасса. Между этими двумя границами и заключался сейчас ее мир. Совершенно не такой, как там, в городе… Настоящий…
Ее эйфория поугасла, когда мимо, матерясь на весь лес, прошагали два хорошо знакомых типа, из бурного диалога которых Харза-Мара поняла, что они уже – уже! – вышли из игры. Начинало сбываться то, чего Мара больше всего боялась. Вообще-то выбывшим, как и убитым, запрещено рассказывать играющим что бы то ни было, но она-то сидела в засаде, поэтому орки не стеснялись в выражениях (они вообще в них не стеснялись). Но на этот раз непечатщина была еще и информативной…
Теперь Харза точно знала, куда идти. Правда, это место надо было еще отыскать – Мара появлялась там лишь однажды, и дело было ночью, на той самой первой игре. Но это ерунда, времени вагон. Самое главное, она поняла, что Темные сегодня ждут гостей. Таких, как она, любопытных, и прочих разведчиков. Ждут, выпасают на подходах, ловят – и в свою очередь получают сведения, не разбазаривая собственные ресурсы. Это заставило ее надолго задуматься. С одной стороны, она уже обладает некоторыми знаниями, которые могут кого-то заинтересовать. И в сложившихся условиях лезть на рожон смысла вроде бы нет… Но, во-первых, она добыла эти знания не совсем честным путем. Во-вторых… Что же во-вторых? Может быть, то, что предупрежденный вооружен? И сейчас она будет вдвойне осторожной? Так близко подойти и повернуть назад?
И вообще, ей уже наскучило одиночество. Хотелось движухи. В конце концов, это просто игра. Неправильное решение здесь не приведет к непоправимому. И Харза продолжила свой путь. С той только разницей, что решила сделать круг и зайти с менее ожидаемой стороны. Заодно исключить возможность заплутать, потому что оттуда найти убежище Темных было легче. Правда, сколько придется пилииить! Зато уже точно стемнеет.
Плохо, что местами этот пригородный, вторичный лес был прозрачный, как на западе. В кино на такой просто смешно смотреть. Больше на парк похоже. Вечно по подобным «чащам» разные сказочные принцы на белых конях спокойно ездят. Но привычный густой подлесок, переплетенный лианами, царил с другой стороны города, там и медведи с тиграми были нормой… Может, поэтому ролевики туда и не совались. Не из-за зверья даже. Походи-ка в длиннополом плаще по дальневосточной тайге, ага. Или в средневековом платье.
Перекусив на ходу и глотнув из папиной фляжки, Мара вдруг поняла, что задумалась и идет, совершенно не таясь. Слишком долго она бдила и пряталась, и вот, когда опасность ближе некуда, бдилка-пряталка дала сбой. Дав себе мысленную оплеуху, Мара шагнула в заросли, затихла и прислушалась. Пока глаза шарили в просветах листвы, испуганно задерживаясь на движущихся пятнах сумеречных светотеней, а уши пытались отличить шуршание мышей в листве от звука шагов, перед внутренним взором разворачивалась очередная история. Как она, Харза, стоит, опустив голову, перед тем, кто учил ее еще Харзенышем.
— Так стыдно мне давно не было, Рыжик, — она готова зажать уши руками, только чтобы не слышать его. Но не двигается. Он, помолчав, продолжает: — Темные решат, что охотники – легкая добыча.
И Харза «вспоминает», как Темные вскочили, когда Охотник вдруг появился на самой границе лагеря, незамеченным пройдя мимо постов. Он пришел безоружным, чтобы выкупить из плена бестолкового Харзеныша… «Увидев тебя, не решат», — хочется сказать ей, но она, конечно, молчит.
— Вождь… — Харза вздрагивает, а Охотник делает вид, что не замечает, и строит фразу дальше, — сегодня преследует оленей на дальних холмах.
Она уже вцепилась в его руку и умоляюще глядит снизу вверх: — Не говори ему, пожалуйста! Не говори!
Охотник не отнимает руку. Харза сама отпускает ее и, отведя глаза, медленно, трудно, по одному выталкивает слова: — Накажи меня сам.
Мару отрывает от грез резкое карканье вороны. Ее щеки пылают, сердце бухает, словно и правда ей пришлось произнести эти магические слова. Картинка была такая яркая!.. И она снова выдернула Мару из реальности. Знал бы Охотник! Она дважды сплоховала за такое короткое время! Но мысли и чувства продолжали стучаться в неплотно захлопнувшуюся дверь. «А если Вождь узнает, что Охотник скрыл от него?.. Нет-нет, она не может так поступить со своим наставником. Но может быть, ему самому трудно сказать вождю, что его лучшая ученица попалась Темным и он без позволения отправился следом, рискуя неизмеримо большим для племени? Из-за нее он совершил не оплошность, а настоящее преступление…
— Что ты сказал Темным, что они отпустили нас обоих? — она снова смотрит на Охотника, требовательно и одновременно с мольбой. О чем это мольба? О том, чтобы из-за нее он не стал предателем.
Охотник понимает. И даже отвечает ей, хотя мог бы… Но он никогда так не поступает.
— Нам с Темными есть что сказать друг другу, Рыжик».
Черт, эти истории всегда приходят так внезапно и отступают неохотно!.. Но сейчас Мара хочет целиком и полностью находиться в реальности. Это редкий случай, когда она действительно не рада «приходам».
«Перестояв» и очухавшись, Мара-Харза с удвоенным вниманием двинула вперед. Вот и ложбина с ручьем, стопудовым ориентиром, который приведет ее на «плато». А она уже засомневалась. Хорошо, что успела сюда до темноты. Теперь она если не в тылу, то определенно сбоку от лагеря Темных, и ее задача просто идти вверх по кромке ложбины. Если она правильно поняла и ничего не перепутала. Если они не кочуют… Кто их знает, этих Темных?
И вдруг впереди замаячил фонарик. Ничего себе! Кто это идет так открыто, да еще с электрическим светом? Это прямое нарушение правил! Очередной мертвяк, должно быть, топает. Мара прикинула направление и замерла за нешироким стволом, потом медленно и бесшумно приникла к земле. С фонарем топали, трещали и шуршали так, что можно было спокойно отступить и подальше, но Харза слишком долго ждала чего-то подобного. Она знала, что если не попадет прямо под луч, наверняка останется незамеченной, потому что зрение идущего ограничено кругом света, а ее глаза привыкли и хорошо видят в едва наступившей темноте.
Это шел Темный. Мару приморозило и перетряхнуло так, что шуршанули листья.
2.
«Это просто человек, просто человек!» — почти шептала она себе, но ощущение, что он обязательно почует ее, гнало сорваться в бега, обреченные – это она хорошо понимала – на заведомую неудачу. Поэтому – закрыть глаза и забыть о нем, думать о чем-то совсем-совсем постороннем, вот например о… невозможно!
Но человек шагает с фонарем, фи, честное слово, и Мара ухватилась за это пренебрежительное фи, ибо была о Темных лучшего мнения, по обыкновению проидеализировав их всех авансом. Отрезвленная, контролировала дыхание, стараясь свести на нет возможные шевеления. И конечно, фонарщик прошагал мимо.
Надо же, как накатило! Будто Назгула встретила, не меньше. Мара отпустила Темного на несколько шагов и даже позволила себе едва слышное самодовольное «Пфф». И не разверзся небосвод, вовсе нет. Звякнул котелок неподалеку – Темный-то, оказывается, по воду ходил. «Пошла млада за водой»… Где-то здесь, значит, спуск в овраг, к ручью… Стало быть, сейчас он пойдет обратно и приведет ее прямехонько в лагерь, и мимо постов поможет пройти. Как же не перекинуться словечком с часовым.
Водонос выбрался из оврага и пошагал в обратном направлении, время от времени — ради развлечения, похоже — посвечивая фонарем из стороны в сторону. Мара посмеивалась, представляя, как подставляет ему ногу. Вот же шанс порезвиться на полную катушку, ведь она ничего не теряет, это игра — так играй! А что если ворваться в лагерь Темных и вытворить что-то совершенно неожиданное, а пока они будут хлопать глазами… Сколько разговоров будет потом, наподобие тех баек, которые она сама слушала поначалу, открыв рот!
Пока Мара размышляла, чего бы такого легендарного учудить, «просто человек» почти поравнялся с ней. И тут она неожиданно для себя потянулась вперед и чуть наклонила ветку. Расчет оказался верен, и котелок, зацепившись, плесканул водой. Темный крутанулся, повернувшись лицом к ней, а она не успела даже руки отдернуть, так и застыла, приподнявшись, и фонарь светил ей прямо в глаза. Какое-то мгновение она не двигалась, в надежде, что все еще не обнаружена, но потом все слилось в одновременный рывок: он кинулся к ней, она, кубарем, — от него, на четвереньках, потому что шестым чувством понимала: встать не успевает. Луч света метался по сторонам, она то и дело оказывалась в прицеле, но тут же прядала в сторону, ослепленная, буквально наощупь, сама не понимая, откуда у нее столько прыти — ее швырял и подстегивал дикий адреналин, словно зайца или косулю. Но Мара теряла преимущество и силы – уйти не выйдет, это было ясно. Свет выхватил впереди-внизу раздвоенный ствол, и Мара с разбегу, как в кино, вскочила на развилку и, не тормозя, начала карабкаться, отрешась от преследователя, не теряя ни доли секунды. Когда ее уже начало ощутимо раскачивать из стороны в сторону, она остановилась.
Фонарь бил снизу.
Вся погоня не заняла и двадцати секунд. Но Мара чувствовала себя выжатой, как лимон, а сердце, казалось, сейчас пробьет тонкое дерево, к которому она прижималась. Наверное, так и заскакивают по голому стволу от медведя. Накатила эйфория: «За одно это я уже благодарна Темным. Никогда бы не узнала о себе, что могу вот так… Круто! Это было круто!»
Но почти сразу гордость за собственную ловкость сменилась на досаду. Ну и что делать-то теперь? Вот черт ее дернул шутки шутить! Да еще такие бездарные. Выпорола бы, как сидорову козу. И попозже снова добавила. Но Охотник скажет, конечно, что осознание собственной глупости – лучшее наказание для зарвавшихся. И ходи потом, как в воду опущенная… Брысь, параллельные миры! Тут бы в своем разобраться…
Странно, что преследователь ни разу не крикнул. «Стой!» там или «Тревога!»… Лагерь-то должен быть совсем рядом.
Мара покачивалась, похоже, над склоном оврага. Дух захватывало, как покачивалась. Темный молча стоял внизу, и ситуация стала казаться ей пугающей. Но из какого-то странного упрямства она не хотела заговаривать первой. В молчанку играем – пожалуйста. Она попыталась осмотреться, но проклятый фонарь не давал ей увидеть что-либо кроме ближайших ветвей. Вдруг свет погас. Еще не лучше!
Мара отчаянно прислушивалась, пытаясь понять, не лезет ли Темный следом за ней. Хотя как он заставит ее спуститься, силой стащит, что ли? Кроме ночных звуков осеннего леса она не слышала ничего. Что же, они так и будут торчать здесь? Или Темный ждет кого-то? Наверное, его вместе с котлом отправятся искать? Вероятно.
Глаза понемногу привыкали, и Мара надеялась оценить расстояние до земли. Может, удастся перебраться на соседнее дерево? Вот только сделать это незаметно не выйдет. Да и меч отколотил ей всю спину. Как еще нигде не зацепился.
Вскоре ее начала бесить эта глупая ситуация. Снова бездействие, полная неопределенность, к тому же в неудобной позе. Она медленно, растягивая движения, приспустилась ниже, где можно было хоть чуточку расслабиться. А то на самом верху уже слегка подукачало. К преследователю Мара стала относиться, как к бессловесному волку или тигру, с которым разговаривать бессмысленно, а поэтому и не нужно. На полном серьезе прикидывала, не швырнуть ли в него мечом, а затем кинжалом, но даже если она оба раза попадет не в запрещенную голову, то, чтобы убить, с противника требуется снять минимум три хита. А если враг еще с какими-нибудь дополнительными прибамбасами… Она с горькой иронией подумала о Корвине. Да, будь тут полный реализм, метить надо было бы именно по голове…
Тут Мара вдруг вспомнила, что она ж Харза, и пусть это дела не меняло, «переключила» имя в голове. И спустилась еще чуть ниже. Как бандерлоги, против воли делавшие еще один шаг к Каа… Силуэт с некоторым трудом просматривался внизу, причем его неподвижность рождала сомнения: а он ли это? Или, может быть, какой-то пень? А где тогда Темный? Может быть, он давно ушел?
Харза готова была надавать себе по щекам за подобные мысли. Ясно, что враг здесь. Все же Охотник милостив. Покачал бы головой, выслушав ее запинающийся рассказ про эту нелепую шалость, и так же молча повернул бы ее лицом к стволу. Она сама, торопясь, задрала бы рубашку и, выпростав руки из рукавов, вцепилась бы в ствол… Бы-бы-бы. Сиди себе на дереве – вот лучшее для тебя наказание. Потому что Охотник не придет и не вытащит тебя из очередной передряги. Харза снова разозлилась, потому что неожиданно ощутила жжение под сомкнутыми веками. Ага. Теперь давай поплачем.
В порыве самоуничижения почти ринулась вниз. И даже сделала пару перехватов. Но остановилась. Мысль, что именно этого от нее и ждут, чтобы она спустилась сама, тепленькая, прямо в ручки, была невыносима. Нееет, такого подарка от нее он не получит. Пусть-ка почешется хоть что-то предпринять!
Но Темный не чесался. Харза снова стала искать варианты перейти к активному сопротивлению. Спуститься пониже, спрыгнуть и попробовать удрать-таки? Ломануться в овраг? Или… Ну вот даже пусть ей удастся это – что потом? Возвращаться? Продавать местоположение лагеря Темных и гулять на вырученные чеканки в трактире, травя байки? Присоединяться к какому-либо отряду и топать воевать? Что все объединятся против Темных, она почти не сомневалась, это ж стадный инстинкт — уничтожать тех, кто другой. Может, надо спускаться, и пусть ее ведут навстречу приключениям? Допрос без кубиков… И проверим, кто из них больше хочет настоящего. Сменяющая друг друга череда неясных картин окатила Мару жаром, она крепче обхватила ногами ствол. Но нет, это успеется.
Однако, поединок терпения вернул Маре уважение к Темному. Не только с фонарем умеет гонзать. Но если не его самого, так отсутствующий чай уже давно должны были потерять!
Они застряли недалеко от спуска к воде. Может, прошло не так уж много времени? Или поймали кого-то еще и про чай временно забыли?
Мара представила освещенную костром поляну с врытым посредине столбом. К нему привязан пленник, он беззвучно выгибается, а затем, с задержкой, вырывается крик. Эхо разносится по лесу…
Мара тихонько откинула голову и плечи назад, пробуя на себя этот образ. И вдруг дерево резко шатнулось, так что она едва не слетела от неожиданности, и вокруг ее щиколотки сомкнулись сильные пальцы. Вот это крик у нее вырвался!
Она рванулась, но было поздно – с другой стороны уже наматывали на кулак ткань рубахи, а с этой, прижав коленом ногу, вцепились в ремень. Она оказалась прижата к дереву, и Темный – это конечно был он – парализовал ее, стиснув с двух сторон, сам оставаясь по ту сторону ствола.
Тут Мару прорвало:
— Дебил проклятый, а если бы я упала? — и тут же ей стало нестерпимо стыдно и за этого «дебила», и за детское «а если бы». Вспышкой вспомнилось, как со слезной угрозой в голосе кричал во дворе соседский мальчишка, которому в потасовке порвали футболку: «Зашивать будете!» Дааа.
Еще разок попытавшись стряхнуть с себя железный захват, она замерла. Что он будет делать дальше? Как спустит ее? Сама она не пойдет. И вдруг с одной стороны ее отпустили, а перед лицом что-то замаячило. Нож!
Не успела она отпрянуть, как Темный несильно ткнул ей в бедро, так, что острие прошло через ткань и кольнуло ногу. Мара, не решаясь на резкие движения, отстранилась, насколько могла, но нож следовал за ней неотступно, а с другой стороны рука требовательно потянула вниз. Ясно.
Мара безуспешно попыталась вспомнить, можно ли пользоваться настоящими ножами. А Темный не давал ей времени на раздумья. Пользовался ножом вовсю, донося свой приказ все яснее и яснее. И Мара сдалась.
— Все, я поняла, отпусти, я спускаюсь.
Темный не ответил и не отпустил. Так они и слезли, по разные стороны ствола, наступая друг другу на ноги на одних и тех же ветках. Попутно Мара поняла, что произошло. Пока она предавалась мечтам, парень забрался по второму стволу, а затем просто прыгнул. Просто. Ага. В темноте. Да еще и схватил ее за ногу и тут же, следующим движением, с другой стороны за рубаху, припечатав к дереву. Вот это высший класс. Это не за хиты в турнирном круге торговаться. А упади она – так ведь за тем и пришла. За настоящим. А оно всякое бывает.
Тем более, что пришла в самое логово. Трясло неудержимо.
На земле Темный пресек очередную попытку вырваться. Пресек так, что Мара задохнулась от боли в вывернутой руке и, согнувшись, танцевала на цыпочках, пытаясь хоть чуточку уменьшить излом.
— Всё, ВСЁ!!! – крикнула она, обретя голос. Он отпустил, толкнув на колени. Не дал растереть плечо, стянул локти и кисти и, подняв, повел. Мара последней каплей гордости держала слезы, хотя шагали без фонаря и можно было не стараться. Но она чувствовала, что, если начнет, не остановится. Слезы стекли в нос и теперь шмыгали там. Но вытереть лицо возможности не было. Черт. Быть связанной в реале не так интересно, как в мечтах. Еще и с мечом между лопатками. Она даже не вынула его из ножен, да и кинжал болтается на поясе. Позоруха. И в туалет хотелось со страшной силой. Все это было уже так по-настоящему!
— Пожалуйста, — покладистым тоном начала Мара, и тут же отхватила такого леща по уху, что в голове зазвенело, а волосы засыпали глаза. У нее подогнулись ноги, но Темный дернул локти вверх, и Мара с зубовным скрежетом тут же взяла ноги под контроль. Но пописать-то хотелось! Не ждать же, когда они окажутся в лагере, среди чужих. Надо успеть сказать одним словом, пусть ударит, но поймет. Как же сказать? Пока Мара думала, «протикало» еще несколько шагов. Да черт с тобой!
— Поссать! – отчаянно выкрикнула она совершенно нехарактерное для себя слово и вжала голову в плечи, но удара не последовало. С ужасом ожидая, что Темный сейчас поволочет ее дальше, а потом эти… придумают что-нибудь такое… как в тех рассказах, что попадаются в сети…
Она остановит игру.
Но ее хозяин не продолжил движения. Казалось, он раздумывал. А Мара боялась сделать что-нибудь не то, чтобы не спугнуть. Неужели развяжет руки? Ведь надо же снять штаны… В голове сразу закрутились варианты побега, но тут же угасли, потому что Темный уже расстегивал ее ремень.
Он что, хочет сам?
Черт!
Мара дернулась протестующее и тут же ахнула от короткой, без замаха, пощечины. Темный оказался чуть выше нее ростом и сейчас яростно глядел на нее почти в упор. Они стояли на прогале, и луна достаточно хорошо освещала его лицо. Она могла бы укусить его за нос. Если чуть подпрыгнуть. Нет, лучше боднуть головой, разбив в кровь. А дальше что? Со связанными-то руками?
Страшно подумать, что он может сделать с ней. Вот, например, снять штаны. И не только штаны. А как же иначе.
Она стояла перед ним, голая ниже пояса. Это в книжках обнаженные. В реале все по-другому.
Хоть бы за спину зашел. Нет, падла.
Мара попыталась присесть, но со стянутыми за спиной руками это оказалась непростая задача, на грани выполнимого, и если бы этот змей не придержал ее – за волосы, а как же! – Мара вряд ли справилась. В этот момент она смирилась и, терпя боль и дрожа от напряжения, а вечность спустя – от унижения, больше не рыпалась, благодаря всех богов, что не приперло по крупному. Хотя как знать, что будет дальше. Это только первый вечер игры. Впереди две ночи и два дня.
Когда двинулись дальше, Мара испытала облегчение и благодарность к спутнику тоже. Все-таки вошел в положение. Ему, должно быть, вся эта возня тоже не шибко приятна. Вон как смотрел на нее зло. Это только извращенцы всякие превозносят золотые дожди и прочая. А тут раздень, одень. У Мары пылали щеки. Горели прямо. Особенно та, где пощечина.
Почему он не включит фонарь? Мара то и дело испытывала на себе подтверждение, что они все-таки в лесу, а не в парке. Глаза бы уберечь. И где же костер?
Вдруг впереди послышались голоса. Сразу налетел и запах дыма, но где огонь-то? И тут Мара увидела, где огонь.
Это была не поляна, а все тот же лес. Огонь горел в яме, выкопанной к тому же в каком-то естественном углублении, поэтому зарево было видно, только когда подойдешь достаточно близко. Из-за этого все тонуло в темноте, едва обозначаясь. Промежутки между деревьями по периметру бивака местами были то ли закрыты какими-то щитами, то ли затянуты тканью, что дополнительно скрывало свет и шевеления. Посты, если они были, Темный и Мара прошли молча, никто их так и не окликнул. Да и здесь на них не обратили особенного внимания.
Темный провел Мару к одному из деревьев внутри периметра, усадил на землю и привязал за шею к стволу так, что Мара и голову-то едва могла повернуть. И скрылся из зоны видимости. Мара молчала, закрыв глаза, чтобы не пялиться в едва видимые трещины коры и не разглядывать травинки. Зато уши — навострила.
— Воды ты не принес, я вижу, — голос насмешливый и осуждающий одновременно.
— Проспорил, — вступил другой голос, ниже, басистее. Ленивый, довольный.
Пауза.
— Котел-то где? Можешь говорить, — снова первый. Так вот оно что!
— Остался у спуска к воде, — негромкий, но четкий ответ. Сдержанный голос ее пленителя, который она слышала сейчас впервые.
И ни слова про нее! Мара аж шевельнулась от возмущения. И сразу же замерла, надеясь, что ее движение осталось незамеченным. Чем позже про нее вспомнят, тем лучше.
— Пшел за котлом. В третий раз вернешься без воды, распну! — насмешка исчезла, у Мары похолодело и сладко затянуло внутри. Ничего себе порядки! Это, выходит, она не первая, кто попался этому супермену на водопое сегодня, и вместо почестей – угрозы? Если со своими так, то что же с пленниками?
Маре страсть как захотелось исчезнуть отсюда. Прекратить все это немедленно. Достаточно, хватит.
Для этого надо было сказать только два слова. Или одно. Потому что, состоя из двух самостоятельных частей, в положении оно писалось через мелкую черточку. Мара даже прошептала его одними губами: «Стоп-игра!»
Блин, не брякнуть бы нечаянно! Так легко это просится наружу, словно бабочка вспархивает с губ!
Как же неудобно ее привязал проклятый Темный! Хоть бы ему снова кто-нибудь помешал дойти с водой до лагеря, а?
— Ну что, — ленивый голос округло перекатился, и Мара похолодела, — рассчитаемся, Смери? Или чаю-таки подождем? – фууух, это все еще не про нее… Мара обмякла, запоздалая тошнота подкатила к горлу.
— А чего тянуть, — откликнулся насмешливый, — давай, коль уж проспорил. Можем ведь и не дождаться. Но сам посуди, это ж прямо анекдот!
— Хороооший анекдот! – утвердительно протянул довольный.
Дальше Мара некоторое время слышала какую-то возню, которую заглушал порою треск костра, и невнятные междометия. Вдруг резко запахло спиртом.
— Может, подержит кто тебя? – прогудел низкий.
— Да не, я сам, — насмешка стала более едкой.
Потом кто-то зашипел сквозь зубы и шумно задышал, а низкий круглый голос, словно лоснясь от удовольствия, приговаривал: — Таааак, таааак и еще вот таааак.
— Ах ты, бес жирный! – уже нешуточно, почти зло, сдавленно произнес первый.
— А это тебе за беса, а вот за жирного, — нисколько не сбиваясь с добродушного самодовольства, продолжал по-хозяйски перечислять второй, — всё!
Слышно было, как кто-то шумно шагает из стороны в сторону.
— Ну хватит уже бегать, как куря с отрубленной башкой, давай еще прижжем для дезинфекции.
— Иди ты! – уже со смешком ответил низкому голосу первый.
Через некоторое время он снова заговорил: — Хлоргексидинчику вот можно, пожалуй.
— Ну мооожно.
— А красиво должно получиться…
Мурашки у Харзы-Мары бегали уже не только по спине, а где попало, вот, опять же, и не знала, что так бывает. И, кажется, она забыла дышать.
Восполняя недостаток кислорода, Мара в уме лихорадочно прощупывала собственные границы дозволенного. Как далеко все же она готова пойти? Ведь с такими играми потом придется всю жизнь шрамы носить. А это же не по-настоящему все-таки… И тут она поняла, что попала в ловушку. Если ЭТО не по-настоящему, то чего же она ждет всю свою жизнь? Чтобы случилась ядерная война и цивилизация быстренько сошла к войнушкам отдельных выживших племен, так получается? В своем ли она уме? Настоящее — здесь и сейчас. Или пошла вон, честное слово.
«Клиент созрел», — бормотнула она себе под нос. На что, правда, неизвестно. Но если она отступит этим вечером, дальше можно выкинуть все, чем жила до сих пор, сжечь, вынести на помойку — книги все, тетрадки с рассказами, отформатировать комп, и никогда – никогда больше – она не посмеет представить встречу с Охотником. Этим она пожертвовать не готова. Пускай хоть на куски ее режут.
Охотник держал ее перед собой за плечи. «Ну что ты, Рыжик. Что бы не сделала ты…» Нет! Нет! Охотник, я так не могу! Не хочу так.
«Вот это тараканы у меня в башке! – пытаясь незаметно расслабить остро болящие от напряжения и неудобной позы мышцы, хмыкнула Мара, — неужто у всех так? Посмотришь вроде – стандартный человек, а внутри-то!..»
Сидеть, скорчившись набекрень, без возможности хоть немножко распрямиться, становилось невыносимо. «Скоро и делать со мной ничего не надо будет, я сама умолять начну: все скажу, только отвяжите!» — невесело пыталась взбодрить себя Мара, чувствуя, как настоящее побеждает ее уже в первых мелочах. «Черт, неужели я такая?..» Какая такая, Мара предпочла не формулировать, тем более, что во внутреннем диалоге формулировки порой совсем не важны, и так все ясно. Наверное, ей не хватает ненависти к врагам, которая подпитывала бы ее решимость. «Давай-давай, придумывай отмазки, — внутреннего диктора-диктатора не остановить даже танком. – А как насчет просто терпения, выдержки? Без дополнительных опций, а как есть?» Мара аж ствол головой боднула. Легонько, ибо амплитуды для размаха не имела. Как контролировать это расползающееся существо?
— А вот и чай. Попытка третья, удачная! – прокомментировал едкий голос, чья ядовитость после невидимой для Мары процедуры увеличилась в разы. Шаги, котелок звякнул, костер затрещал с новой силой. О боги, если они сейчас будут ждать, пока закипит вода, потом чаи распивать… Скорей бы уж!
— А знаешь, — снова заговорил едкий, которого, кажется, называли Смери, — дай-ка я твою собаку прогуляю. Залежалась она у тебя без дела, а у меня страсть как рука саднит. Надо зло сорвать, срочно.
— Ну, коль срочно, то прогуляй ее, конечно, — нарочно окая, откликнулся довольный. – Только я девицу-красавицу нашу, пожалуй, перевяжу маленько, а то она уж и не знает, как еще ей умоститься под тем дубом-то.
И шаги направились прямо к ней.
Сердце заколотилось так, что аж в ушах зашумело. Пульсировало в каждой жилке. В эту минуту, если бы в мироздании все-таки была заложена хоть какая-то возможность исчезать по желанию, Мара одним страхом своим стала бы невидимой до конца жизни. Но вот теплые руки по-хозяйски возятся с ней, и – огромное облегчение за вспышкой боли – она смогла разогнуться и выпрямиться, наконец. В затекших руках и ногах бегали мурашки, голова чуть кружилась – но это, наверное, с перепугу.
Мара оказалась перед весьма колоритным персонажем. Он был высок и не то чтобы необъятен, но производил именно такое впечатление. Голая безволосая грудь его лоснилась, бритая голова с каким-то оселедцем-косичкой наводила на мысли про татаро-монгольское нашествие. Широкий кожаный ремень, потертый, с потемневшими клепками, на нем нож и еще что-то, темные шаровары и сандалии из кожаных ремешков. Широкие браслеты на запястьях, тоже кожа и металл. Широкое лицо улыбалось, словно Мара — гостья долгожданная перед только что открытой дверью. Она поймала себя на том, что глядит на освободителя с надеждой, а он в ответ — благосклонно, и решила пока этот свой просящий взгляд «не гасить». Мужчины любят, когда на них смотрят, как на героев, сколько раз уже этот прием проверен.
Так же ободряюще и благосклонно улыбаясь, «татаро-монгол» развернул ее лицом к костру, снял меч со спины, кинжал с пояса, отбросил ее оружие куда-то в сторону и усадил на землю у своих ног. Его руки остались у Мары на плечах, и, как ни странно, ей так было спокойнее.
Теперь она разглядела и Смери. Жилистый, сутулый, смуглый, короткостриженный, в безрукавке на голое тело и неопределенного происхождения шортах до колен, с крепкими икрами над высоко зашнурованными берцами. Тонкий ремешок на лбу, как у ремесленников в сказках про малахитовую шкатулку, а на левом плече темными потеками крови поблескивает какой-то узор. Все услышанное сложилось у Мары в картинку. Вот на что спорили Темные, отчего теперь саднила рука у Смери. А в правой руке у него плеть, настоящая, какие Мара видела только однажды на картинках интернет-сексшопа. Грузились они несколько часов, и это изматывающее ожидание, помнится, подчеркивало эффект от построчного «проявления» завораживающих плетеных змей… Но при чем здесь собака?
— Сюда иди, — коротко, но многообещающе бросил Смери. Мара вмерзла в землю, Монгол успокаивающе чуть сжал пальцы на ее плечах, а на зов, который предназначался, оказывается, не ей, откуда-то со стороны вышел и замер перед Темным с плетью ее поимщик. Ой-ёй… Мара шевельнулась, Монгол снова сжал пальцы, повелительно так. Она затихла. Ее пленитель, похоже, здесь на положении мальчика для битья. Вот это да…
Мара сама не заметила, как уже считала его «своим». И ей почему-то было сейчас не все равно и уж тем более не мстительно-радостно… Мелькнула мысль отвлечь внимание на себя, но вот уж тут она мотнула головой. Совсем сдурела, что ли?
Несколько секунд, пока «её» Темный, с обнаженной спиной, стоял перед Смери, чуть потупившись, а тот едва покачивал плетью, тянулись для Мары долго. Она трепетала каждой клеточкой. Сердце уже который раз за сегодня бухало где-то совершенно не в том месте, где рисуют в учебниках анатомии. Больше всего поразило и врезалось в память, что кисти рук Темного были расслаблены. Не сжаты в кулаки, нет. Абсолютно расслаблены.
Наконец он одним плавным движением опустился на колени и склонился, почти касаясь лицом недовытоптанных травинок. Мара стиснула руки и прижалась спиной к чему-то, и до самого конца даже не вспомнила, кто был этим «чем-то» сзади нее.
Черт-черт. Это не похоже на то, что она рисовала себе в мечтах. Нет, так не надо. Как же ходят у него ребра – он дыханием пытается пересилить боль. Плеть такая тяжелая, и каждый удар, кажется, вколачивает его в землю. Смери бьет зло, часто, с разворота, на его лице какая-то зверская маска, это совсем не игра. Темный молчит, но Мара же видит!..
Когда она подается вперед, чтобы крикнуть «Хватит!», Смери швыраяет плеть об спину своего раба и выкрикивает что-то рычаще-невнятное. Склоненный Темный не двигается, только бока его ходят, как у загнанной лошади. Светотени подчеркивают рубцы на спине, Мара не понимает, это красные отблески или кровь. Ее «хватит» так и застряло на губах и продолжает навязчиво стучать в мозгу в ритме пульса. Она осознает Монгола за спиной, его руки, крепко сжавшие плечи. Она со страхом всматривается в лицо Смери, а тот тоже дышит, словно после пробежки, пропуская воздух сквозь сжатые зубы.
— Ну ты больно зол нынче, Смери, — с легкой укоризной рокочет басок у нее над ухом.
— Да, я БОЛЬНО зол, — улыбается вдруг тот и совершенно преображается. Легкой походкой проходится перед коленопреклоненным Темным, затем почти в падении подхватывает плеть и перекидывает ее хозяину у Мары над головой.
— Летучая собака у меня сегодня, — Монгол успевает среагировать, плечи Мары ощущают зияющую пустоту на месте теплых рук, а вжатая в плечи голова не желает возвращаться в привычную позицию. Мара вся – комок напряженных нервов, почти сведенных судорогой мышц. Надо прийти в себя. Ведь сейчас ее черед, это ясно…
— Вставай, чингачгук! – Смери беззлобно толкает ногой её Темного. Тот медленно распрямляется, с секундной задержкой подымается на ноги. Вот в ком легкости ни на грош. Он словно разгибает металлические оковы. Мара закусывает губу и понимает, что делает это уже не в первый раз. Больно. Как же, наверное, ему больно. Сейчас и она узнает, как. Неужели и ее – так же? Неужели не придержит руку Смери? Она же не…
Ворох панических мыслей проносится в голове, оставляя послевкусие пыльных тряпок. У нее нет таких мышц, как у Темного, ее рассечет на куски… Как она будет жить дальше – бассейн, пляж, просто в топике по дому пройтись? Это же, наверное, не пройдет бесследно… Она не сможет выдержать вот так. Кто угодно, только не Смери. Он псих…
Она оборачивается и поднимает лицо к «татаро-монголу» в поисках защиты. Но перед самыми глазами свернутая, рельефная в отсветах плеть. Летучая собака. Вот почему собака. Рядом нож в ножнах. Этим ножом он резал на живую узор у Смери на плече? Боги, куда я попала?
Мару мутит от страха. Еще чего не хватало. Надо собраться.
Есть ведь стоп-слово.
Почему же Темный не произнес его? Только ли в этой игре он повинуется ехидне Смери, или?..
Секта какая-то. Наверное, это те самые, про которых Мара читала в сети. Точно. Это они.
(но, надо признаться, я пока только эту часть прочитала).
. Каждый уже имел свой выход на сцену. Может, Вы попробуете свои фантазии выложить?