За тебя: Теплота
Добавлено: Ср сен 18, 2024 11:40 pm
Год: +16
Они сидели рядом на поваленном дереве, прижавшись друг к другу.
Сумерки уже легли на остывающий лес, один за другим затихали дневные шорохи, откуда-то издалека слышались голоса последних птиц. Серпа пристроилась под боком у Мику, большого и сильного, как всегда, а он молча держал её, защищая от крадущейся вечерней прохлады. Темнота сгущалась вокруг, превращая деревья и кусты орешника, приютившие их, в непроницаемую стену.
Одна его рука обнимала её за плечи, а другая – другая медленно, будто стараясь остаться незамеченной, двигалась по бедру, миллиметр за миллиметром выше и выше, под подол того самого платья, которое уже прошлым летом было маловатым, а сейчас, надо признаться, стало просто неприлично коротким, а в верхней части ещё и таким тесным, что две первые застёжки приходилось оставлять открытыми, а третья едва держала натянутую ткань. Именно под эти застёжки Мику смотрел, пряча взгляд за наступающей ночью. Он знал, что Серпа хранила это платье на самом дне сундука и надевала только для него, и лишь тогда, когда под покровом темноты им можно было прийти сюда, в эти потайные заросли, надёжно хранящие их тайну.
Она вздохнула, шевельнулась, скользнула рукой ему под рубашку. Провела вверх по спине, осторожно повторяя форму тела, нащупывая позвонки, прижимая ладонь к тугим мыщцам. Вздрогнула, когда её пальцы коснулись первого рубца на гладкой коже. Замерла на мгновение, провела подушечками вдоль него. Несмотря на специальные мази и её заботу, они всё ещё были рельефными, и наверняка пройдут годы, пока они превратятся просто в вязь светлых полосок.
Он убрал руку с её бедра, нежно взял её за подбородок и повернул к себе, но она опустила голову, уходя от его губ. Прошептала едва слышно:
- Мику... это из-за меня. Нет, не говори ничего. Я знаю, что ты не сердишься на меня, но я часто думаю об этом. Всё ещё. Эти шрамы никогда не сойдут. Ты меня простил, но я сама не могу себя простить.
- Что ж, - ответил он тихо-тихо, давая ей шанс не услышать, - если ты сегодня чувствуешь себя виноватой, то я знаю, как тебе помочь.
Потом была тонкая, гибкая, упругая ореховая ветка, коротко скрипнувшая под ножом. Был толстый тёплый ствол, хранивший остатки дневного зноя, ещё не успевший покрыться вечерней росой – она выпадет позже, когда мрак ночных гор окончательно скроет от чужого взора и заросшую орешником полянку, и лежащее дерево, и двоих, уединившихся здесь. Было стройное тело на этом стволе, лёгкая ткань, сдвинутая нетерпеливой рукой, и тонкий свист в воздухе, едва слышный, сливающийся с лесными шорохами, переходящий в хлёсткие стежки и тихие судорожные вдохи. Был силуэт, едва видимый в последнем полусвете, то вздрагивающий под жгучим прутом, то опять льнущий к гладкой, кое-где поросшей мягким мхом коре. Было дуновение вечернего ветра, завихрённое густым кустарником, сначала прохладное, потом жаркое, слишком слабое для огня, охватившего обоих.
А ещё потом, в непроглядной ночи, было её разгорячённое тело в объятьях, и слегка вспухшие полоски под пальцами, и тишина, когда сгустившийся воздух обволакивает чернотой и глушит звуки, забирая зрение и слух, оставляя лишь запахи прелой листвы и тонкий аромат её кожи, были касания осторожных рук и тёплая влага ночного леса, открывшего им укромную полянку.
Плотным пологом тьма опустилась на орешник и на двоих, нашедших в нём потайное укрытие.
Они сидели рядом на поваленном дереве, прижавшись друг к другу.
Сумерки уже легли на остывающий лес, один за другим затихали дневные шорохи, откуда-то издалека слышались голоса последних птиц. Серпа пристроилась под боком у Мику, большого и сильного, как всегда, а он молча держал её, защищая от крадущейся вечерней прохлады. Темнота сгущалась вокруг, превращая деревья и кусты орешника, приютившие их, в непроницаемую стену.
Одна его рука обнимала её за плечи, а другая – другая медленно, будто стараясь остаться незамеченной, двигалась по бедру, миллиметр за миллиметром выше и выше, под подол того самого платья, которое уже прошлым летом было маловатым, а сейчас, надо признаться, стало просто неприлично коротким, а в верхней части ещё и таким тесным, что две первые застёжки приходилось оставлять открытыми, а третья едва держала натянутую ткань. Именно под эти застёжки Мику смотрел, пряча взгляд за наступающей ночью. Он знал, что Серпа хранила это платье на самом дне сундука и надевала только для него, и лишь тогда, когда под покровом темноты им можно было прийти сюда, в эти потайные заросли, надёжно хранящие их тайну.
Она вздохнула, шевельнулась, скользнула рукой ему под рубашку. Провела вверх по спине, осторожно повторяя форму тела, нащупывая позвонки, прижимая ладонь к тугим мыщцам. Вздрогнула, когда её пальцы коснулись первого рубца на гладкой коже. Замерла на мгновение, провела подушечками вдоль него. Несмотря на специальные мази и её заботу, они всё ещё были рельефными, и наверняка пройдут годы, пока они превратятся просто в вязь светлых полосок.
Он убрал руку с её бедра, нежно взял её за подбородок и повернул к себе, но она опустила голову, уходя от его губ. Прошептала едва слышно:
- Мику... это из-за меня. Нет, не говори ничего. Я знаю, что ты не сердишься на меня, но я часто думаю об этом. Всё ещё. Эти шрамы никогда не сойдут. Ты меня простил, но я сама не могу себя простить.
- Что ж, - ответил он тихо-тихо, давая ей шанс не услышать, - если ты сегодня чувствуешь себя виноватой, то я знаю, как тебе помочь.
Потом была тонкая, гибкая, упругая ореховая ветка, коротко скрипнувшая под ножом. Был толстый тёплый ствол, хранивший остатки дневного зноя, ещё не успевший покрыться вечерней росой – она выпадет позже, когда мрак ночных гор окончательно скроет от чужого взора и заросшую орешником полянку, и лежащее дерево, и двоих, уединившихся здесь. Было стройное тело на этом стволе, лёгкая ткань, сдвинутая нетерпеливой рукой, и тонкий свист в воздухе, едва слышный, сливающийся с лесными шорохами, переходящий в хлёсткие стежки и тихие судорожные вдохи. Был силуэт, едва видимый в последнем полусвете, то вздрагивающий под жгучим прутом, то опять льнущий к гладкой, кое-где поросшей мягким мхом коре. Было дуновение вечернего ветра, завихрённое густым кустарником, сначала прохладное, потом жаркое, слишком слабое для огня, охватившего обоих.
А ещё потом, в непроглядной ночи, было её разгорячённое тело в объятьях, и слегка вспухшие полоски под пальцами, и тишина, когда сгустившийся воздух обволакивает чернотой и глушит звуки, забирая зрение и слух, оставляя лишь запахи прелой листвы и тонкий аромат её кожи, были касания осторожных рук и тёплая влага ночного леса, открывшего им укромную полянку.
Плотным пологом тьма опустилась на орешник и на двоих, нашедших в нём потайное укрытие.